8 сентября 1980 на тяжёлом авианосном крейсере “Минск” при выполнении
испытательного взлёта с коротким разбегом на самолёте Як-38 погиб Заслуженный лётчик-испытатель СССР Олег Григорьевич Кононенко. Шла всего третья неделя с начала боевой службы. Психологический шок от этой утраты переживал весь экипаж. Но уже через неделю с палубы стали взлетать самолёты и вертолёты. Жизнь, вернувшись в строгие рамки поставленных задач, продолжалась.
На крейсере базировался вертолёт Ка-25 с бортовым номером 64. Он принадлежал феодосийскому управления ГНИКИ ВВС, и на нём отрабатывалась программа спасения потерпевших аварии экипажей . Полёты этого вертолёта с опусканием и подъёмом на лебёдке спасателей, прыжками их в воду на скорости с высоты 10-15м с последующим подъёмом на борт вертолёта - были для нас чем-то вроде бесплатных цирковых представлений. Особо зрелищными были игры этой машины в кошки-мышки с американскими и английскими визави, регулярно посещавшими окрестности “Минска“.
Члены экипажа этого вертолёта: лётчики-испытатели Рыжков и Белокопытов ( а он летал ещё и на “Яке“), штурман Земцов, спасатели Турлаков и Назаренко - вскоре стали нашими друзьями.
Чтобы солёные брызги не оставляли белых следов, стёкла кабины вертолёта должны были промываться чистым “шилом“ из специальной системы. Сами понимаете, что до такой безнравственности опуститься летуны не могли, и запасы драгоценного продукта у наших друзей превышали любые нормы приличия.
Да нет, вы неверно подумали! Дружить мы стали не из-за этого. Мужские неформальные коллективы складываются сами по себе, и невозможно объяснить или составить точные схемы подобных процессов. К тому же, оказалось, что Коля Белокопытов служил с братом моей жены в Ахтубинске, а Женя Турлаков нашёл на моих училищных фотографиях своих феодосийских друзей. Когда я научил играть на гитаре Белокопытова, он достал - подумать только! - на корабле и подарил мне болгарскую гитару “Орфей“, которая до сих пор со мной.
Однажды я, как заяц во хмелю, не чувствуя ответственности за “базар“, изрёк что-то вроде этого: а слабо покатать друга на вашей стрекозе? Ответа с мотивированным отказом, к моему удивлению, не последовало, и мне ничего не оставалось, как в назначенное время незаметно внедриться в винтокрылую машину и покинуть крейсер.
Дерзкая самовольная отлучка на боевой службе, ещё недавно казавшаяся невозможной, стала объективной реальностью. Надели на меня поплавки, защитный шлем, включили в бортовую связь и - тут началось. Мне трудно найти слова, достоверно передающие всю гамму неизведанных и не приносящих светлой радости ощущений, когда сошедший с ума вертолёт летел одновременно вперёд, вниз и вправо. При этом поток воздуха по
диагонали между люками штурмана и грузовой кабины имел тягу аэродинамической трубы, и я под ехидные комментарии штурмана самозабвенно пытаюсь удержаться за какие-то выступы в кабине. Падение камнем вниз, мгновенный переход из глубокого левого крена в правый, свободная ручка управления во время прикуривания сигареты - всех ужасов не перечесть. Я понимал, что это весь этот экстрим - в мою честь. И лишь то, что у каждого из этих воздушных хулиганов имеется двое детей - вселяло некоторые надежды на гарантированность моей безопасности. Но все попытки успокоиться разбивались о гвоздь застрявшей в мозгу мысли: крыльев у этой штуки нету, а как оно всё без крыльев обойдётся-то?..
Слава Богу, начали взлетать самолёты, и мы полетели на обеспечение посадок.
Вертолёт выходит в район, где “Як“ включает струйное управление и переводит сопло в “Вертикаль“, пристраивается на правом траверзе, и теми же курсом и скоростью сопровождает “Як” до среза палубы. Самолёт кажется висящим в воздухе. Крейсер издали не имеет привычных гигантских очертаний, и только при приближении начинаешь ощущать его размеры. Разноцветная палуба на фоне невообразимо фиолетово-голубых моря и неба выглядит стоп-кадром диснеевского “мультика“, потому что высота скрадывает грязь и огрехи окрашенных поверхностей.
На волне полученных суперположительных эмоций предыдущие страдания показались никчемными и вскоре улеглись. Экипаж после приземления был построен у вертолёта и пилот Рыжков торжественно вручил мне шоколадку, как и полагается после успешного завершения полётного задания...
И вот ночь перед возвращением в родную базу. Накрыт прощальный стол, обмениваемся адресами, подарками, поём прощальные песни. Лётчики приносят гору шоколадок, которые собирали всю боевую службу. Они их не спрятали, не съели под одеялом, а разделили с нами, чтобы мы угостили своих детей. Отказываться было бесполезно, и вот уже у кого-то в воспалённом сознании возникает идея: а что если шоколадки вместе с письмами положить в конверты и сбросить в районе нашего дома. Маршрут перелёта вертолётов проходил рядом с нашим городком - Тихасом. Улетали они утром, а нас, как обычно, хоть бы к вечеру отпустили. Испытателям эта идея понравилась, но они не были в городе и не представляли, где находится наш “зелёный дом“. Рисуем схемы, объясняем. Конверты с записками и шоколадками укладываем в конверты с адресом: “ Зелёный дом, квартира N...“ Коля Рыжков, уходя спать, успокаивает:
- Да не волнуйтесь вы так! Не Рио-де-Жанейро всё-таки! Если не найду, то сяду и спрошу.
А потом нам рассказывали, как вначале один полковой вертолёт устроил над городом фейерверк из тепловых ловушек. А затем настал черёд испытателей, которые покружив немного в поисках, устроили фурор над двором нашего дома. Бельё полетело с верёвок, начали сбегаться испуганные женщины и дети: вертолёт явно шёл на вынужденную. В облаке поднятого винтами снега с песком все увидели высунувшегося из кабины
штурмана. Привлекая внимание, он размахивал чехлом от лётного защитного шлема, в котором были сложены наши посылки. Штурман вовсе не пытался покинуть вертолёт, как показалось многим. В итоге ценный груз сброшен, вертолёт делает прощальный круг над домом и улетает. Остаётся только представить состояние и ощущение тех, для кого это всё делалось, когда послания разнесли по адресатам.
Через два дня, преодолев массу трудностей, по пути во Владивосток я посетил на несколько часов вертолётный гарнизон Ново-Нежино, где в ожидании самолёта для отправки в Феодосию проживали испытатели. Привёз несколько бутылок армянского коньяка с автографами наших благодарных женщин. Конечно, был накрыт стол. Белокопытов корит Рыжкова: “Ну что ты, как мальчишка, так низко завис над домом?“
- Ничего подобного! Да я ниже окон двенадцатого этажа не опускался.
Учитывая, что наш дом девятиэтажный, я представил высоту, на которой зависал
вертолёт, и что при этом чувствовали жители близлежащих домов.
А затем в четыре утра человек двадцать, исполняя песни под гитару, при приличном морозе провожали меня на проходящую электричку. Проснувшись через три часа во Владивостоке, за отворотом шинели я обнаружил бутылку из-под “Шампанского“ со спиртом, которую вынужден был подарить пожилому проводнику с мятой физиономией за неимением портфеля или сумки.
Я теперь знаю, что такое счастье. Счастье - это глубокое чувство, отражённое в глазах того проводника, который всё махал и махал на прощание рукой до тех пор, пока я не скрылся в здании вокзала.
Не знал, что заехал тогда на несколько часов в Ново-Нежино, чтобы в последний раз увидеться с Колей Белокопытовым. Через полгода лётчик-испытатель первого класса Николай Павлович Белокопытов разобьётся на “ЯКе“ при заходе на посадку на аэродром Кировское. Вечная память!
Оценка: 1.7598 Историю рассказал(а) тов.
Ulf
:
15-11-2006 08:04:56
Если знаменитые старшие товарищи, убывая с “Минска“, оставляют адреса и приглашают в гости, то почему бы и не приехать. Командировка в 1983 году в Серпухов для освоения зенитного комплекса С-300Ф предоставила такую счастливую возможность.
1. В Чкаловском.
Конечно, приезжать бы надо не на последней электричке и не после полуночи. Но дальневосточная наивность тридцатилетнего юноши, сформированная многими годами проживания в военно-морских гарнизонах, не позволяет относиться к подобным вариантам, как к чему-то из ряда вон...
Между соснами, достающими до неба, в свете фонарей с трудом нахожу нужный адрес и получаю совершенно ожидаемый ответ, что Вадим Павлович Хомяков, в гости к которому я приехал, находится дома, но выйти не может. Святая жена военного лётчика, заподозрив неладное в растерянном взгляде полуночного гостя, в последний момент останавливает его и после выяснения мотивов неожиданного визита препровождает в квартиру. Извиняясь, она рассказывает, что Вадим Палыч вчера на свадьбе галантно ухаживал за женой молодого майора. Укачав офицера в усмерть, он пообещал в пять утра отвезти супружескую чету домой на машине, так как майор должен был заступать в боевое дежурство по охране воздушных рубежей столицы. По этой причине Вадима Палыча нельзя было будить, но видимо запах чёрного кофе сделал своё дело.
- Салага, привет! Мать, накрывай на стол! - команды следовали в форме, не дающей право на обжалование.
Из предложенных мной к столу коньяка, а также “шила“ из минских погребов был выбран, конечно, светлый напиток. Спать, однако, ввиду важности предстоящей задачи, всё же пришлось.
Небольшое отступление.
Вадим Павлович Хомяков - Заслуженный лётчик-испытатель, Герой Советского Союза. Он годился в отцы представителям нашей компании, куда входили офицеры среднего звена различных специальностей. К нам он относился с теплотой и уважением, а уж мы то... Мы понимали, каково лётчику его возраста находиться в «железе» по несколько месяцев, и делали всё, чтобы каким-то образом обеспечить его быт и свободное время.
Несмотря на то, что полковничьи погоны на его плечах находились уже лет пятнадцать, в силу своего авиационного происхождения и звёздного статуса в вопросах взаимоотношений между старшими и младшими Вадим Палыч избегал уставных стереотипов. Считал, что есть другие, неформальные критерии, основанные на воспитании, порядочности и профессионализме.
Иногда, для того, чтобы, чтобы купить коньяк до вожделенного наступления времени «волка», он надевал свой полковничий сюртук со Звездой на молодого майора-инженера и отправлял того в магазин. Коэффициент успешности всегда был максимальным!
Гостить у него в каюте было интересно, почётно, но небезопасно. Во-первых, она находилась в непосредственной близости от каюты Командира, и как-то совершенно неприлично было обращаться с просьбой: “Товарищ Герой Советского Союза, закройте дверь на ключ и разговаривайте потише, а то нас застукают“. Однажды Вадим Палыч через короткие промежутки времени покидал каюту, а, возвращаясь, неподдельно сокрушался:
- Ну, Витька! Это же надо! Видите ли, ему некогда послушать, как душевно поют его ребята. Не может он на минут десять с мостика спуститься.
Нетрудно было догадаться о ком идёт речь, но дрожащим голосом, поглядывая на дверь, кто-то всё же спросил: “А Витька - это кто?“
- Да командир ваш, Гокинаев! Он даже не представляет, какие классные ребята у него служат. Мог бы сейчас увидеть вас в другой ипостаси. (Стол... тара... пища... гитара... - немая сцена)...
...Пять утра наступило раньше, чем хотелось. Недовольная красивая женщина всем своим поведением уничтожала несчастного майора, имевшего цвет лица чуть немногим светлее форменной рубашки. Через километров двадцать пути посвежевший Вадим Палыч снова начал командовать:
- Володя, доставай из карманов чехлов сидений коньяк, стаканы и закуску.
Коньяк - это полная плоская двухлитровая канистра из НАЗа, стаканы - деревянные ёмкости с хохломской росписью, закуска - стеклянная пробирка с таблетками валидола. Два раза повторять необходимости не было, но к сожалению коньячный запах, разнёсшийся по салону, вызвал у майора спазмы с утробной икотой, и во избежание неприятных последствий “Волгу“ пришлось остановить. Все эти последствия разрешились в ближайших кустах, и уничтожавшая мужа словесными залпами, где самым безобидным словом было: скотина, - женщина уже не казалась красивой.
Да шут с ней, с женщиной. Я всё думал: неужели это тот самый коньяк? И вот о каком коньяке идёт речь.
На корабле Вадим Палыч рассказывал занимательную историю. Как-то раз, приехав в Тбилиси получать на заводе самолёт, он в одиночестве коротал время в каком-то ресторане. Это было время ренессанса интереса к личности Сталина в противовес брежневскому застою, когда фотографии вождя красовались на лобовых стёклах многих авто, трамваев, поездов. Подошедший официант выставил на столик, за которым отдыхал наш герой, бутылку водки.
“Сегодня день рождения Сталина. Пусть русский офицер выпьет по этому поводу,“ - говорилось в записке, сопровождавшей бутылку.
Вадим Палыч, подозвав официанта, отставил на поднос принесённую водку и, водрузив туда же бутылку коньяка, отправил всё это назад с запиской: “Русский офицер за Сталина такое г... не пьёт! Выпейте, как и я, более благородный напиток.“
Направившаяся в его сторону группа возбуждённых геноцвале вместо ожидаемой агрессии перевела лётчика за свой столик, где в течение всего вечера, а затем ещё в течение нескольких дней в каком-то особняке принимала его с истинным кавказским гостеприимством. Старший среди них был какой-то “шишкой“ на “Самтресте“ и, прощаясь, пообещал при каждом удобном случае передавать на Чкаловскую коньяк в канистровой таре.
И вот уже несколько лет славный сын Кавказа держал своё слово. В этом я воочию убедился, когда у себя в гараже Вадим Палыч наливал мне в дорогу божественный напиток из десятилитровой канистры.
Увы, выпить из этой бутылки мне не пришлось.
Из Чкаловского я поехал в Лужники на футбол CCCР - Польша. Милиционер на контроле смотрел на меня, как на инопланетянина, когда на его вопрос: “А что это у вас в бутылке из-под “Шампанского?“ - я с наивностью пятилетнего ребёнка ответил: “Коньяк, вот, подарили“. В результате, пришлось мне выбирать между коньяком и футболом.
За память товарища Сталина в тот вечер пила московская милиция.
2. В Жуковском.
Невозможно словами передать потрясение при посещении кладбища, где лежал цвет отечественной авиации. Рябило в глазах от фамилий с Геройскими Звёздами и заслуженными званиями: Гудков, Комаров, Муха, Кононенко... Братские могилы погибших экипажей... Молодые красивые лица на памятниках и квадраты могильных холмиков под ними...
Только потом я понял, что имел в виду лётчик-испытатель Валентин Назарян, когда говорил о своей квартире: “Я здэсь - четвёртый“...
Ближайшей ночью я должен был лететь в Мурманск в соответствии с купленным билетом. Когда время нашей размеренной беседы в уютной квартирке лётчика-испытателя Юрия Ивановича Митикова перевалило далеко за полночь, заволновался Назарян.
- Володя, посмотри точно, когда твой рейс.
Вылет был через полтора часа, но вместо аэропорта отлёта Быково, в чём я был абсолютно уверен, вызывающе красовалось: Шереметьево. Ну, и ничего страшного. Полечу на следующий день. Сорок рублей - не та сумма, из-за которой следует убиваться. Но лётчики-испытатели - народ точный. И вот уже они зажёвывают запах лавровым листом и, проверяя эффективность данной процедуры, дышат друг на друга.
- От меня пахнет?
- Да, вроде нет. А от меня?..
- Вообще никакого запаха!
Как остановить вышедший из-под контроля процесс? Благополучие и, что главное, безопасность асов советской авиации оказались в зависимости от флотского разгильдяя, который не в состоянии прочесть что в билете написано. Все мои мольбы остались за бортом рванувшей на взлёт “шестёрки“, которую пилотировал (именно так!) будущий Заслуженный лётчик-испытатель СССР и Герой России Юрий Иванович Митиков.
- Да ты не сокрушайся, Владимир, - с интонацией старшего брата успокаивал меня Валико, - ты, лучше, пой.
И мы с Назаряном пели в машине, несущейся вопреки всем правилам и здравому смыслу через центр столицы в Шереметьево.
В аэропорту мы узнали, что посадка на мой рейс уже закончена, трап убран.
- Соедините меня с диспетчером, - это уже с телефона на регистрации вступил в управление ситуацией Валентин Вазгенович. - Говорит лётчик-испитатэль Назарян. Понимаешь ли, брат, тут такое вот дело...
И вот уже на отдельном автобусе VIPившего пассажира подвозят к заново подогнанному трапу, в результате чего полёт в Мурманск превратился из мечты в реальность...
P.S.
Бывало, когда меня не по делу донимали высокие занудные проверяющие или начальники, я делал блаженное выражение лица и, как-бы в никуда, произносил: «А вот лично Вам отдельно подали бы трап после завершения посадки в самолёт?»
В состоянии «заяц во хмелю» я снисходительно смотрел на опешившего «бугра», совершенно не воспринимая его дальнейшие раскатистые словесные пассажи, и память относила меня в ту далёкую осеннюю шереметьевскую ночь...
Оценка: 1.7391 Историю рассказал(а) тов.
Ulf
:
15-11-2006 15:21:38
Лётчик-испытатель - это вам не корабельный офицер, у которого с помощью “бромного” компота, ”шильной” терапии и ежедневного дёра либидо находится в контролируемых пределах, слегка уравновешиваясь чувством воинского долга. Он, четыре с половиной месяца бороздивший моря и океаны и наконец-то ощутивший твердь земли не испытывал по этому поводу полного облегчения. Самолёт, который увезёт его и испытательную бригаду на фирму, прибудет через неделю, а до фирмы - восемь тысяч километров по прямой. Лётчик-испытатель - часть живой природы и не его вина в том, что даже волосы, и не только на голове, топорщатся, приводя одежду в непрезентабельный вид.
Два, уже обнулившихся лётчика-холостяка не в силах были взирать на страдания старшего товарища и решительно взялись ему помочь в знак глубокого уважения и лётного братства.
Придав своим намерениям оттенок таинственности и непредсказуемости, назначив время, место и форму одежды, друзья приступили к исполнению своего замысла вполне традиционно. Предварительно зашли в магазин, где на дежурный вопрос молоденькой продавщицы: “Что, Сотников, опять ящик сухого?“ - последовал молниеносный контрвыпад: “Хрен угадала! Ящик и одну бутылку!”
Далее их ждал небольшой деревенский дом c приветливой, недурной собой, хозяйкой, умопомрачительно пахнувшей молоком и женщиной. Испытатель потихоньку начал понимать глубину и направленность гениального благотворительного мероприятия, и с каждым тостом - всё быстрее.
Через час пребывания за гостеприимным столом испытателю показалось, что здесь что-то не так. Это чувство особенно усилилось после того, как в большом настенном зеркале он увидел целующихся и обнимающихся молодых людей в соседней комнате, в то время как один из оставшихся за столом друзей произносил очередной тост за процветание палубной авиации.
- Ну и ладно. Пусть готовит. Не дело лётчика-испытателя прелюдией заниматься, - мысленно отшутился старший товарищ.
Ещё через какое-то время многообещающего застолья, внимая тосту уже другого юного друга, испытатель через всё то же злополучное зеркало увидел, что пара молодых людей представляла собой единую плоть, и процесс находился в стадии естественного разрешения...
Покидавший гостеприимный дом лётчик-испытатель, поддерживаемый под руки молодыми коллегами, всю обратную дорогу мучительно пытался не усомниться в искренности и чистоте их намерений:
- То, что они провели предварительную подготовку, может быть и правильно. А вот правильно ли, что вместо меня и завершающий этап исполнили, да ещё и с чувством глубокого удовлетворения? - испытатель сомневался до самого падения “шторки”.
Оценка: 0.9553 Историю рассказал(а) тов.
Ulf
:
16-11-2006 15:27:30
Уважаемый КБ! Долго сомневался: нужно ли посылать этот материал. Вроде бы не совсем в формате сайта. Но интерес к некоторым моим предыдущим публикациям, касающимся авиационной составляющей жизни такр “Минск”, привёл к выводу, что кому-то будет интересным некоторый итог. Сократил, насколько смог.
Да и как-то отметить надо, что там не только “водку пьянствовали и безобразия нарушали”.
С уважением приму Ваше любое решение.
РЕКВИЕМ
311-му ОТДЕЛЬНОМУ КОРАБЕЛЬНОМУ ШТУРМОВОМУ
АВИАЦИОННОМУ ПОЛКУ.
Если бы не было “Минска“, то и не было бы 311-го отдельного корабельного штурмового авиационного полка, и - наоборот. А их бы обоих не было, если бы не построили самолёт Як-38.
Эти нехитрые и не совсем абсолютные истины снова и снова всплывают в сознании, когда видеомагнитофон воспроизводит записи разных лет, возвращая в то светлое время. “Минск“, самолёты и вертолёты, лица друзей - всё звенит, сверкает, живёт полнокровной жизнью.
А вот и другие кадры, от которых сжимается сердце и холодеет душа: “Минск“ и “Новороссийск“ в Советской Гавани, где то, что ещё не разрушено, уничтожается взрывами; а вот брошенные и уже изуродованные самолёты и авиационная техника на аэродроме Пристань.
18 августа, 1995 года.
Вот расформированный полк прощается со своим Знаменем. Десятка два-три офицеров в грустном строю. Последний командир полка проводит ритуал по всем канонам. Но явно чего-то не хватает. Не покидает чувство, что всё должно быть не совсем так.
Действительно. На последнем построении полка нет ни одного старшего начальника, никого из штаба авиации флота. Ну, хоть бы какого подполковника из отдела по борьбе с личным составом прислали! А он бы прочитал памятный адрес от Военного Совета! Никого!
А ведь Пристань и Романовка прощаются не только с этим полком. Заканчивается целая эра в истории этих авиационных гарнизонов. Ещё несколько лет назад отсюда уходили в небо самолёты трёх авиационных частей. Одна из них была раньше Гвардейским полком, и это почётное наименование полк получил за боевые действия в войне с Японией. И некому сегодня вспомнить, что из этого полка вышел Герой Советского Союза лётчик-космонавт Алексей Губарев, и ещё может быть цел тот ДОС, в котором он жил...
Вспоминается, с чего всё начиналось.
Авиационно-корабельный комплекс вынашивался в страданиях, зачастую методом проб и ошибок. А кого винить в этом? Почти всё делалось впервые, и масштабность личных свершений (выражаясь языком того времени) внутренне будет оценена значительно позже. А пока все делали своё дело, радуясь и печалясь, падая и поднимаясь.
Построить корабль и посадить на него самолёты - это очень много, но далеко не всё. Мучительная ломка стереотипов в сознании, как авиаторов, так и корабелов, продолжалась долго и не у всех завершилась с положительным результатом.
Появления лётчиков на корабле ждали с нетерпением и встретили с придыханием. Но вот, появившись, они в лётных “комбезах“ посещают салон офицеров и кают-компанию. Безобразие!!! Их, в свою очередь, раздражает восприятие полётной палубы некоторыми корабельными начальниками, как места построения личного состава - и не больше. Её занятость летательными аппаратами воспринимается, как трагедия: а где же построение по “Большому сбору“ проводить? Вспоминаются, ставшие хрестоматийными, слова старпома: “Корабль задачу К-2 отрабатывает, а я должен на их полёты отвлекаться!“
Некоторые с завистью глядят на каюты предоставленные лётчикам: “Они на корабле не постоянно, могли бы и без иллюминаторов пожить“.
Но вот мелодичный шелест винтов вертолётов и убийственный рёв взлетающих и садящихся “Яков“ становится органичным и без них на корабле становится скучновато. Авиаторы - как один! - ходят в тельняшках, и уже Командир на запрос с СКП* откликается вальяжным: “Отвечаю“, - вместо драйвового посыла: “Есть!“ На многих заведованиях появляется гордая надпись: “Обслуживает ЛА*“, - это уже что-то вроде знака качества.
Любимым видом спорта в учебно-боевой деятельности оказалось наступание на многочисленные грабли. К счастью, двое самых гигантских граблей оказались с мягкими пружинящими ручками.
Необходима была катастрофа Ивана Бескровного с падением самолёта в воду в нескольких метрах от борта, вдоль которого на баке стояло около 800 членов экипажа, чтобы прекратить строить личный состав на верхней палубе во время полётов. Лётчик предотвратил падение самолёта на толпу ценой своей жизни. Мы, стоя в строю, видели его лицо.
Аварийная посадка подполковника Милёхина со скоростью около двухсот километров в час закончилась жестоким столкновением его “ЯКа“ с ещё двумя самолётами, после чего взметнувшееся десятитиметровое пламя раз и навсегда заставило держать полётную палубу свободной на всех взлётно-посадочных площадках до окончания лётных смен. Наверное, именно в этом случае грань между понятиями “происшествие“ и “масштабная катастрофа“ была самой хрупкой в истории “Минска“. И спасибо высшим силам, а в особенности матросу, своевременно и героически погасившему пламя с помощью лафетного ствола.
Командир “Минска” Виктор Александрович Гокинаев стал появляться на ходовом в лётном комбезе, чем ввёл в абсолютное заблуждение разведку вероятного противника. Когда он на одном из учений скомандовал: “Условный пуск крылатой ракеты “Базальт“ с фактическим запуском ПД(подъёмного двигателя самолёта)“- вместо МД(маршевого двигателя крылатой ракеты) - никто уже особо не удивлялся. На авианосце чай служим! Его выражения: “Мои лётчики... Я сегодня летаю“, - не казались нескромными. Наоборот, появлялась уверенность: если создание лётно-корабельного симбиоза возглавляет сам Командир - как и положено! - значит, победа будет за нами.
Корабельный штурман Сергей Клёмин поверг в шок видавших виды летунов прогулкой на шлюпке под парусами в Кам-Рани.
- Самолёт - фигня по сравнению с парусником1 - как всегда образно резюмировал лётчик Оситнянко и здесь же изображал американского разведчика, отправляющего донесение в Центр. - Chief, задание выполнено. Через десять минут заслуженный лётчик-испытатель Герой Советского Союза Хомяков будет доставлен в назначенное место на вьетнамском берегу.
Ветер был свежим, и команда шестивесельной шлюпки составленная из одних авиаторов (я был вперёдсмотрящим) не всегда грамотно и своевременно реагировала на команды шкипера, за что поощрялась солёными словечками, не взирая на ранги. И вот уже вошедший в раж испытатель систем спасения прапорщик Турлаков на полном серьёзе вычитывает полковника Хомякова словами командира шлюпки: “Кто так шкоты тянет, солдат!“ На полном ходу под всеми парусами Сергей Клёмин филигранно выбрасывает шлюпку на песчаный берег под восторженные вопли насовсем оморяченных, пилотов, и она останавливается на прямом киле памятником морскому братству.
... Не всё было гладко, однако
Подвластны нам море и высь.
Не зря здесь и крылья, и якорь
В единой эмблеме сплелись.
Сдружили нас будни походов,
Восторг вместе прожитых дней.
И птица, что падала в воду,
И два парашюта над ней...
С приходом на Восток мы с лётчиками стали “дружить домами“. Регулярный обмен визитами в любое время суток, общение жён уже без нашего участия - всё это стало обыденным и внутренне необходимым.
Чтобы не забывали, на каком корабле служим, нам регулярно об этом напоминали. То Басов прямо над “зелёным“ домом “бочку“ сделает, то Чурилов, а вот уже и Хмарский делает такой проход над Тихасом, что все собаки три дня свои будки не покидают.
На корабле есть чудное очень часто повторяемое выражение: минуту ждать! Почему чудное? Да потому, что им можно ответить любому на любой вопрос по корабельной трансляции, и минута в этом выражении совершенно не является единицей времени. Когда лётчики стали употреблять это выражение, я понял: точка возврата в процессе нашего сближения - пройдена.
Идут плановые полёты. “Як“ заходит на “бурунную“ мишень для бомбометания.
- На “боевом“... Цель вижу..., - и пилот ожидает услышать от руководителя полётов: “Атаку разрешаю“, - чтобы немедленно выполнить задачу и вывести самолёт из пикирования.
А руководитель полётов, устав от назойливых вызовов ходовой рубки, путает микрофоны и посылает в эфир: “Минуту ждать!...“
Всё это горько именно сегодня вспоминать, когда всё так бездарно заканчивается.
Во, куда хватил! А нельзя ли взглянуть поближе, в реальную историческую эпоху?
Действительно. Можно хоть сейчас зайти в библиотечное хранилище местного Дома офицеров и разыскать там восторженные слова о полку вертикальной авиации и его людях. Не успевшие пожелтеть страницы “Красной звезды“, “Морского сборника“, “Боевой вахты“, да и центральных газет, дышат пафосом журналистских находок: “... рыцари вертикального взлёта“, “...воздушные короли моря“, “...небесные гусары над волной“.
Может быть, вспомнят сегодня какие-нибудь официальные структуры, что командиру 311-го окшап подполковнику Чурилову Юрию Ивановичу единственному в истории послевоенной морской авиации было присвоено звание Героя Советского Союза? Или что вот на днях два друга, ставшие на крыло в этом полку, лётчики-испытатели Александр Раевский и Вячеслав Петруша в тяжелейших условиях после развала Советского Союза внесли решающий вклад в завершение программы государственных испытаний палубного истребителя Су-33, и он был принят на вооружение ВМФ? Александру Раевскому присвоено звание Героя России, и его фамилия навечно войдёт в историю отечественной авиации, как первого военного лётчика, совершившего ночную посадку на палубу авианосца. Неужели всего этого мало?
(В 2004 году звание Героя России будет присвоено и лётчику-испытателю В.С.Петруше.)
А вот кадры торжественно-печального банкета, состоявшегося на следующий день. По- терявший навсегда свои блеск и величие Дом офицеров гарнизона Романовка даже своим непривычным неуютом навевает грусть. Может быть здесь лётчикам, инженерно-техническому составу, их жёнам, к которым был применён принцип “кошка бросила котят...“, скажут человеческие слова представители командования Тихоокеанского флота, авиации флота или специально приглашённые флотоводцы из эскадры и дивизии, в состав которых входили авианосные крейсеры “Минск“ и “Новороссийск“. Да нет, что вы! И их нет. Никого нет! Некогда!!!
Да и леший со всеми ими! Мы-то, есть! И наша память навсегда с нами. И нам есть о чём вспомнить при встречах по поводу или просто так. На том банкете я изрядно повеселил публику рассказом о том, что их сокращённый полк неделю назад был включён в состав участников стратегического командно-штабного учения Российской Армии “Редут-95“, и мне было приказано писать боевые распоряжения на участие полка в противодесантной обороне Южного Приморья.
Не верилось и до сих пор не верится, что таким образом можно было поступить с людьми, делавшими то, чего до них никто не делал. А ведь ещё совсем недавно ожидали принятия на вооружение нового сверхзвукового палубного истребителя Як-41. Начавшееся комплектование экипажа тихоокеанского авианосца “Варяг“ также сулило новые перспективы и надежды. Казалось, что всё только начинается...
Даже глядя со стороны и не вдаваясь в служебные, профессиональные и бытовые тонкости, нельзя не определить критерий, по которому, пусть и эмоционально, но можно попытаться ощутить те нерв и пульс, на котором жили авиаторы и их семьи, без паники и истерики в течение девятнадцати лет делавшие своё великое дело.
Вспоминаю виденные на корабле и известные по рассказам умопомрачительные аварийные посадки Милёхина, Чурилова, Оситнянко, Хавратова-Куликова, Анисимова-Хапокныша, Хмарского, Балука и других.
Перебираю в памяти фамилии катапультировавшихся лётчиков полка: Казанцев, Чурилов, Перепечко, Юров, Басов, Оситнянко, Хмарский, Анкудинов, Красовский, Десятников, Волков, Гусев, Воронюк, Колобов, Байструк, Нефёдов, Николаев, Хливненко; лётчиков-испытателей: Дексбах, Кононенко, Лавриков.
Лётчик инструкторского полка Бескровный и Заслуженный лётчик-испытатель СССР Кононенко погибли на “Минске“ на глазах у всего экипажа, а лётчик-испытатель Белоко- пытов, летавший с нашего крейсера, - в Феодосии.
Навсегда останутся в памяти имена и лица лётчиков 311 окшап Владимира Неудачина, Сергея Сиренко, Валерия Оситнянко, Николая Хапокныша, Александра Коннова, Юрия Белика, заплативших за любовь и преданность небу и морю самую высокую цену - жизнь.
И никто в эту минуту не сможет помешать нам поднять воображаемые стаканы флотского спирта:
- Вечная память ушедшим!
Добра и счастья живым!
До свидания, ПОЛК!
Величав и неистов,
Рёв турбинный умолк.
До свидания, Пристань!
До свидания, Полк!
Вроде, тихая фраза,
Но звучит, как набат:
Дата...номер приказа...
Закрывается штат...
Может кто эту тризну
И внесёт в свой актив.
Только судьбы и жизни
Не отправишь в архив.
Каждый день, что был прожит,
Не уходит в запас.
Память всё подытожит,
Ничего не предаст.
Сохранит всё, как было:
И сомненья, и риск,
И, что нас породнило,
Их величество “МИНСК”.
Я горжусь дружбой давней,
Тем, что здесь я не гость,
Что к судьбе вашей славной
Прикоснуться пришлось...
Память прошлых событий
Нас влечёт, как маяк...
Вот полёты открыты,
На посадочном - “Як”.
На посадки, я помню,
Приходил, как в патруль.
И тянулись ладони
Под безумие струй.
Если мне будет трудно,
Если вдруг не везёт,
Долго думать не буду,
А сопло - в “горизонт”!
Вместе с вами ликую,
Миг блаженства любя:
- Вижу цель! Атакую! -
И тяну на себя.
И удачи порука
(Без эмоций и слов) -
Это скорость сверхзвука
Или сорок узлов.
Не порвут перемены
Нас связавшую нить.
А что давят проблемы -
Не беда, будем жить!
Мы пройдём сквозь напасти,
Сквозь любые бои...
Я желаю вам счастья,
Дорогие мои!..
Только давит и давит
Незатянутый шов -
Возвращает нас память
К тем, кто рано ушёл.
Свято верю поэту
В жизни знавшему толк:
Нет для лётчика Леты -
Только ангельский полк!
Лишь сомкну я ресницы,
Вижу - нет, не мираж -
Их открытые лица,
Их лихой пилотаж
Всё несутся машины.
Прочь сомненья и страх!
Как живёте, Мужчины,
В параллельных мирах?
С вами в мужество вера
И судьбы апогей...
Всё нормально,
Валера.
Всё в порядке,
Сергей.
Отработка совместных задач в море с черноморским кораблём комплексного снабжения “Березина“ - незабываемое по красоте и эмоциональному подъёму действо.
Одновременное нахождение в районах Мирового океана нескольких оперативных соединений Флота предъявляло новые высокие требования к оперативному базированию сил. “Березина“, океанский спасатель “Эльбрус“ и подобные им - первые ласточки, которые должны были начать заполнение пропасти несоответствия между поступающими на вооружение современными кораблями и допотопными силами обеспечения.
Заправка на ходу топливом, передача продовольствия и макетов ракет - всё это проходило на качественно новом уровне. Сердце распирала гордость: и здесь мы скоро американцев догоним!
Совместная работа шла без сучка и задоринки и подходила к концу. Помощник командира по снабжению мимоходом заикнулся в ходовой рубке о необходимости передачи на “Березину“ каких-то накладных на полученные грузы. Находящийся в служебной эйфории, командир эскадры принял нетрадиционное решение:
- А зачем переправлять? Садись в клеть для транспортировки сухих грузов и поезжай на “Березину“. Решишь там все свои вопросы, и тем же путём - назад.
- Задержать отправление клети! - последовала команда главному боцману, и Гена Ольков побежал на правый шкафут осуществить необычное путешествие.
Но не суждено ему было открыть новую эру в истории флотского тыла: покачиваясь на тросах огромная металлическая коробка уже перемещалась по направлению к соседнему кораблю. Сказать грубые слова главному боцману мичману Пивню ПКС не успел. Как в киносъёмке “рапид“, помощник по снабжению наблюдал срыв клети с несущего троса, её свободный полёт, фонтан брызг и сомкнувшуюся воду над ней. Он также отчётливо представлял себя, закрытым снаружи в этом железном ящике, камнем уходящем в морскую пучину...
В ту ночь Ольков и Пивень долго не спали, пили чай и громко разговаривали.
Оценка: 1.4727 Историю рассказал(а) тов.
Ulf
:
05-12-2006 08:15:22
