Рождённый без крыльев - летает недолго, или Летний закон парных случаев.

Этим летом в бригаде доктора Санитаева случился служебный роман. Любовь, как справедливо заметил классик, выскочила внезапно, как выскакивает убийца в переулке - и поразила обоих его помощников. Теперь Лена и Андрей проводили вместе всё своё время - как на работе, так и вне её. Вот и теперь они вдвоём забились в тот угол ординаторской, что за телевизором, и увлечённо о чём-то шептались, держась за руки.
Суббота... Что может быть лучше на «Скорой», чем субботняя смена летом? Город пустой, народ уехал на дачи - и вернётся только вечером воскресенья. Вызовов мало. Вот и сегодня - съездили разок к бабке по фамилии «Конник» - что, как известно, разводит бультерьеров. Лечить её несложно и быстро, но вот собачки ... так и норовят то на колени запрыгнуть, то о ногу потереться. Кошки их воспитывали, что ли? Бр-р-р! - передёрнул плечами Санитаев, отгоняя воспоминание о гладкошёрстных, похожих более на свиней, чем на собак, розовых тварях, которые при желании могли запросто откусить ему руку, встал из-за стола и потянулся. Из раскрытого окна ветер доносил сложный букет из запахов раскалённого асфальта, цветущей прямо у подстанции сирени, бензинового выхлопа от только что подъехавшей с вызова машины второй бригады и дымка из ближайшей баньки, что топилась в одном из домов частного сектора рядом с подстанцией. Через минуту сонная тишина летнего дня была взорвана бодрыми молодыми голосами - приехал с вызова доктор Баянов, и его помощники - два студента мединститута - теперь вытаскивали из РАФа носилки, окрашенные в довольно интенсивный красно-бурый цвет, явно имея в виду отмыть их из шланга. Тут же и сам Серёга Баянов - молодой и очень грамотный врач «шоковой» бригады - возник на пороге ординаторской. Весь его вид говорил о том, что он только что видел нечто. Говоря проще - произошёл случай, о котором будут вспоминать на «Скорой» долго, может быть, он станет легендой.
- Давай уже, рассказывай, не томи! - обратился к нему Санитаев, прикуривая сигарету.
- Слушай, Дениска Палыч - такого ты точно не видел! - начал рассказ Баянов, - Прикинь, привезли мы клиента в горбольницу, сдали, всё в порядке, и тут нас «Центр» просит им помочь - есть вызов прямо на территории горбольницы, в общагу. Говорят, падение с высоты ... подъедьте, типа, посмотрите. Ну, подъехали. Прикинь, девятиэтажка эта ... ну, общага больничная, ты её знаешь. Так там на пятом этаже жил себе мужик со своею подругою ... с сожительницей, то есть. И сказал ей голосом человеческим : «Дай денег похмелиться!» А та ему : «Бог подаст!»
- Ну? - слегка заинтересовавшись, спросил Денис, садясь на подоконник.
- Баранки гну! - ни секунды не задумавшись, отвечал Сергей, - Вскакивает этот крендель на подоконник и в открытое окно - хуяк солдатиком!
- И что? Труп? - спросил Санитаев, с наслаждением затягиваясь.
- Да какой труп? Ты слушай дальше! - смеясь уже в открытую, продолжал Баянов, - Через две минуты - стук в дверь, сожительница и испугаться-то толком не успела. Открывает - на пороге терпила стоит. Белый, как извёстка, глаза по полтиннику ... трезвый , сука! И без трусов! Прикинь - из окна в семейниках вышел, а обратно прибежал - одна резинка осталась! И вся жопа в кровище! И ноги! И вся лестница в подъезде! Прикинь, Денис - там к стене дома доски были прислонены ... шестиметровые, и неструганные! Прямо под их окном! Ну, это чучело на них и приземлилось - сразу, как из окна вышло. По ним, как по горке, до самого низа и доехало. Без трусов и без шкуры на жопе! Вот теперь мои орлы после него носилки и моют!
- Ну, что сказать ... рождённый ползать - летает низко! - ответил Санитаев, гася окурок в банке с водой, - Садись, в шахматишки сгоняем.
Но сгонять партейку докторам не пришлось - на пороге ординаторской появилась диспетчер Огурцова. Окинув своим обычным пристальным взглядом помещение, задержав его особо на парочке, что приютилась в углу за телевизором, сказала, обращаясь к Санитаеву:
- Вызовочек тебе, Дениска Палыч! - и протянула Денису бумажку с вызовом.
- Так, стоп, Пална - я не понял! - взвился Санитаев, - Это же «падение с высоты»! При чём тут кардиологи - это же вот ... ему - указывая на Сергея, старательно делавшего вид, что его это не касается, воскликнул он.
- У «шоков» машина моется - бесстрастно парировала Пална, - А вы с утра балду гоняете. Ничего ... съездите, проветритесь ... заодно и любовнички твои отвлекутся!
С этими словами Людмила повернулась к Санитаеву спиной и вышла прочь, царственно неся свою гордо посаженную голову.
Делать было нечего - с диспетчером не спорят. Впрочем, Денису не пришлось командовать - его помощники всё слышали, и теперь, чуть несколько более деловито, чем всегда, собирали снаряжение бригады. Санитаев сунул бумажку с вызовом в папку, достал очередную сигарету и, прикурив, пошел к выходу. Валерка Егоров только коротко спросил : -Куда?
- Трикотажная, 45 - ответил доктор, садясь на своё место, и через минуту старенький РАФик уже бодро катился по пустой - по случаю субботы - улице Есенина вниз, к самому центру Дзержинского района.
А примерно за десять минут до этого одинокий влюблённый пенсионер шестидесяти лет от роду решил окончательно объясниться с очаровательной дамою неопределённого, но явно неюного возраста, что жила прямо под его квартирою в доме номер 45 по улице Трикотажная. Надо сказать, что этот дом - постройки старой, ещё сталинской. И потолки в квартирах там высокие. Посему высота пятого этажа - около двадцати метров. Но наш герой был храбр, влюблён, не очень умён и, как обычно, изрядно пьян. И решил поразить даму своего сердца сразу - и наповал. Надел ослепительно белый костюм с галстуком типа «бабочка» на резинке, взял в руку букет из сорванных на ближайшей клумбе худосочных городских цветов, привязал к батарее отопления бельевую верёвку узлом типа «бантик» - и отважно полез по стене дома, имея в виду попасть с пятого этажа на четвертый, в квартиру предмета своей страсти. Батарея отопления с ним была не согласна...
Поэтому, когда бригада Санитаева подъехала к месту происшествия, то первое, что увидел Денис - это был небольшой водопад, что низвергался живописным потоком с пятого этажа, щедро окрашивающий всё, до чего мог дотянуться, в жизнерадостный жёлто-оранжевый цвет. В самой середине довольно глубокой лужи гордо возлежал, судорожно сжимая в руках пучок совершенно неопределённых растений, мужчина в когда-то белом костюме. Изрядный кусок бельевой верёвки валялся рядом.
Дальнейшее - не очень интересно. Травматический шок как-то удалось купировать на месте, а перелом свода черепа долго лечили потом травматологи и нейрохирурги. Водопад через сутки ликвидировали сантехники, и затопленные квартиры до самой зимы восстанавливали несчастные жильцы, совершенно не по делу и зря ругая ни в чём не повинную женщину - предмет любви отважного стенолаза. Когда пострадавшего, уже после оказания помощи, грузили в РАФик, Валерка пробубнил: - Гос-с-с-пидия, ну, надо же таким мудаком-то быть, а?
На что тут же получил ответ от Лены: - Мудак-то мудак, но как любить умеет!
Сказав это, Лена бросила короткий взгляд на Андрея - и тот нежно погладил её по руке, думая, что никто этого не заметит.
«Любовь, блин!» - подумал Санитаев, садясь на своё место и закуривая, - «Так, глядишь, и правда летать станем!»
- Всё, Валера, поехали! - скомандовал Денис, и через минуту РАФик уже бодро оглашал сиреной окрестности проспекта Дзержинского...

Перст судьбы или весеннее дежа вю на фоне обострения

"Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и всё теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета"...

Санитаев вздохнул и, захлопнув любимую с юности книгу, стал пробираться сквозь гомонящую толпу к выходу - трамвай подъезжал к остановке "улица Куприна", где и располагалась знаменитая "Купринка" - Дзержинская подстанция скорейшей и неотложнейшей, так её, помощи. Запах роз и прочей парфюмерии доктор не любил так же, как и бессмертный герой коллеги Булгакова, и всё сегодня предвещало нехорошую ночь, потому что запахи самых разнообразных цветов, духов, одеколона и перегара настойчиво преследовали Дениса весь долгий путь от дома до подстанции. Вечер Восьмого марта - понимать надо!
Собственно, смена сегодня была не его - спокойно мог бы загорать и дома. Но доктор Яркина очень попросила подменить её в ночь. Женский день, романтика... Как тут откажешь? Плохо, надо сказать, умел отказывать женщинам доктор Санитаев, и теперь вот тащился, судьбу проклиная, на ночную подработку.
Восемь вечера... Подстанция полна весёлого гомона, как восточный базар в воскресенье. Вызовов мало - народ ещё трезвый, и доктора, пользуясь моментом, занимаются организацией вечернего праздничного стола. Бригада, которую должен был подменить Денис, еще не приехала. Привычно переодевшись, поздоровавшись с деловито перекладывающей что-то в чемодане Ленкой и закурив, Санитаев спустился в ординаторскую.
Там, как всегда, в плотных клубах табачного дыма что-то увлечённо рассказывал Сашка Иванников, сверкая в тусклом свете засиженной мухами лампы под потолком своим нестерпимо бесстрастным стеклянным глазом. Санитаев прислушался...
"...Не, ребят, прикиньте! Бабка, семьдесят лет, по лестнице на восьмой этаж шкандыбает! Лифт не работает, в подъезде - как у негра в жопе! А на девятом этаже два кекса ваксу пьют - обмывают покупку горных лыж. И решили их испытать прямо тут. Одел хозяин ботинки, на лыжи-то встал, и прямо по лестнице вниз - хуяк! А там бабка, прикиньте! Ну, и сшиб её в темноте-то! Пересрался, протрезвел. Нас вызвал - в прошлую смену дело было. Я приезжаю... Ну, чё сказать... Посмеялись, бабку с сотрясом в "Чекалду" увёз. А сегодня там был, девок спрашиваю в приёмнике, как там, мол, бабанька моя? А те и говорят: "Да её в четвертый дурдом свезли! Там, говорят, и не сотряс был вовсе, а просто крышман у старой съехал!" Как? - говорю - Не сотряс? А те мне: "Ну, да! Её травматолог спрашивает, что случилось, а она в ответ: Горнолыжник в подъезде сбил! Гыыы..."
Дружный хохот слушателей был наградой вдохновенному рассказчику. Санитаев поморщился, затушил окурок в банке с водой и вышел вон - пора было принимать смену.
Собственно говоря, принимать было уже нечего - доктор не зря учил и воспитывал своих помощников. Машина была уже загружена, и весь экипаж в полном составе курил на лавочке возле подстанции, наслаждаясь первым теплым весенним вечером. Восьмое марта в этом годы выдалось и впрямь теплее обычного. Весь день беспощадное солнце бесстыдно срывало снежные покровы с замусоренных газонов, сосульки на крышах приобрели угрожающие размеры и настойчиво пытались внушить мужчинам комплекс глубокой неполноценности, а птицы разгалделись так, что вызывали приступы тихой зависти у болельщиков ХК "Сибирь".
- Хорошо, чёрт возьми! - мечтательно произнёс доктор, присаживаясь на лавочку рядом с Валеркой, - дай сигаретку - у тебя брюки в клетку!
- Курить - здоровью вредить! - широко осклабился водитель, выпуская струю дыма через роскошные пшеничные усы.
- Жадина! - беззлобно ткнул его под ребра Санитаев и полез в карман за сигаретами.
- Вот вы где! - раздался из открытого окна над головой голос Ирки Верёвкиной, диспетчера второй смены. - Денис Палыч, вызов тебе!
Санитаев взял листок с вызовом и поморщился. Село Раздольное... Не любил доктор этот район, и было за что!Вроде бы почти город: даже автобус городской туда ходит, а вот поди ж ты! Тоска какая-то и безнадёга беспросветная... Народ пьёт - не просыхает, режет друг друга почём зря и самоубивается чуть не каждую неделю. Вот и сейчас, изволите ли видеть, опять отравление... Фамилия женская, возраст - девятнадцать лет. Любовь, не иначе!
- Так, братва, по коням! - скомандовал Санитаев, щелчком отправляя недокуренную сигарету в урну и рывком вскакивая со скамейки.
- Куда? - коротко спросил Валерка, туша окурок о каблук.
- Раздольное... Зелёная, 6 - ответил Санитаев. - Всё, поехали!
И через минуту РАФик, включив мигалку, уже деловито толкался в плотном потоке машин на Гусинобродском шоссе.
Доехали довольно быстро - вечер выходного дня, и особых пробок уже не было. Семья, вызвавшая "скорую", оказалась на удивление интеллигентной, явно непьющей и насмерть перепуганной. На вопрос Санитаева: "Что случилось?" -хозяйка дома, зябко кутаясь в серенькую шерстяную шаль, лишь неопределённо показала рукой в комнату. А там... На довольно широкой тахте, поджав под себя белые, как сырые пельмени, голые ноги, сидела миниатюрная девушка с короткой, как у мальчика, стрижкой, и увлеченно что-то объясняла пальцам своей собственной левой руки, при этом отчаянно жестикулируя правой и мелко хихикая.
- Однако! - с уважением сказал доктор и спросил: - Любовь?
- Любовь... как-то безнадежно махнула слабой белой кистью женщина и заплакала.
- Понятно! Что пила? - спросил Санитаев, одним коротким движением глаз и пальцев скомандовав своим помощникам разворачивать набор для промывания желудка.
- Вот! - всхлипывая, протянула полиэтиленовый пакет с пустыми упаковками.
- Так... Реланиум... Димедрол - блядь, аж целых двадцать!... Но-шпа зачем-то, но много... Ого!Аспирина стандарт! Любовь-морковь, блядь! - бормотал себе под нос доктор, разбирая пустые упаковки.
- Готово, Денис Палыч! - доложила Лена, - перчатки надевать будете?
- Лен, ну ты же знаешь, не люблю я их! Рука нехваткая становится! Вы с Андрюхой надевайте - и вперёд!
Дальнейшее напоминало одновременно португальскую корриду и фильм "Эммануэль". Четыре тела сплелись в яростно визжащий и матерящийся глухим утробным басом клубок. С печальным звоном разбилась и рассыпалась на мелкие осколки хрустальная ваза, сбитая с серванта. Но опыт победил молодость -юница была зафиксирована, в рот вставлен роторасширитель, отличный, уворованный во второй больнице "Скорой помощи" твёрдый пластиковый зонд уютно разместился в пищеводе и желудке, и процедура промывания началась... И вовремя! Таблетки ещё не успели всосаться, и теперь измятыми полубесформенными комочками вылетали из воронки в таз, вымываемые из желудка юной девы безжалостной струёй холодной воды. Санитаев левой рукой держал роторасширитель, правой слегка корректируя положение зонда, как вдруг...
О, это вечное "вдруг"! Девицу явно "отпустило", и она сочла за благо попытаться взять реванш. Внезапно резко мотнув головой, она освободилась от казавшейся мертвой хватки роторасширителя и плотоядно сомкнула свои прекрасные зубы на среднем пальце левой руки Санитаева!
Вопль, изданный доктором, сделал бы честь студии "Магна", которая, как известно, умеет сопровождать свои шедевры самыми страстными звуками.
На высоте оказался Андрюха "Штатив". Он отреагировал мгновенно, резко надавив на щеку хищницы, вдавливая свой большой палец между челюстями и заставляя её разжать свою смертельную хватку...
Всё дальнейшее происходило в штатном режиме. Процедура промывания закончена, несостоявшаяся самоубийца зафиксирована, необходимые препараты введены с помощью капельницы, изжёванный палец доктора обработан. И через короткое время трудяга-РАФик увлёк наших героев в сверкающие чертоги токсикологического стационара...
Остаток праздничной ночи прошёл спокойно - вызовов было на удивление мало, и народ успел вдоволь поиздеваться над Санитаевым, наперебой советуя ему держать перевязанную левую руку с оттопыренным средним пальцем в кармане - а то могут и побить, и фальшиво радуясь тому, что в рот пациентке попал всё-таки палец, а не что-нибудь более дорогое для мужчины.

***
Ровно через сутки после смены, ранним утром десятого числа весеннего месяца марта, в белом халате и с "Примой" в зубах, вышел, шурясь на восходящее солнышко, из дверей подстанции во двор кардиолог первой смены доктор Денис Санитаев. Под мышкой он имел томик своего любимого Булгакова, и собирался посидеть со вкусом на лавочке, в который раз перечитывая знакомые, наизусть выученные строчки. Укушенный палец почти не напоминал о себе, если не считать небольшого синяка под ногтем и ссадины на второй фаланге.
- Ну чё, Палыч, как рука? - участливо спросил его Валерка, раскуривая свой вечный "Беломор".
- Да ничё, вроде, - отвечал доктор, - Надо же, не повезло! А-а-а, ч-чёрт!
- Что такое? - спросил Валера.
- Да пальцем о спинку задел! Болит всё-таки ещё, зараза! - ответил Санитаев, потирая руку.
- Дениска Палыч, вызовок тебе! - раздался из открытого окна голос Людмилы Павловны, и через полминуты Лена и Андрей вышли из подстанции с талоном вызова в руках.
"Село Раздольное... улица Зелёная, 6..." - прочитал Санитаев, - блядь, туда же! И отравление опять! Так не бывает!
Но, как выяснилось, бывает. Как рассказала Денису всё та же, кутающаяся в старенькую серую шаль плачущая мама, Роза - так звали девицу - сбежала из больницы, явилась к предмету своей необузданной страсти, получила, говоря высоким стилем, окончательную отставку и продолжила дегустацию содержимого домашней аптечки. Теперь она сидела на тахте в той же позе и, тихонько смеясь, что-то бессвязно рассказывала розовому плюшевому поросёнку.
"Весна... любовь!" - с раздражением подумал доктор, осторожно массируя укушенный накануне Розой палец. - "Вот уж точно - перст судьбы!"
- Всё, ребята, работаем!
И четыре тела вновь сплелись в страстный клубок на пушистом ярко-красном ковре.

Соло на кожаной флейте

Промёрзший насквозь январский трамвай с оглушительным скрежетом полз по разбитым новосибирским рельсам. Непроглядная утренняя тьма за заиндевелым окном даже и не думала рассеиваться. Беззвездное стылое небо привычно давило низкими беспросветными облаками, из которых непрерывно сыпался противный и колючий, мелкий и влажный снег.
Доктор Санитаев с трудом удержался от того, чтобы клюнуть носом в спинку переднего сиденья - спать хотелось зверски. Всё-таки второе января... Новый Год никто не отменял, надо поздравить родителей, жену, родителей жены. Двое суток отдыха пролетели незаметно, а впереди - сутки. Нет, даже и не так-СУТКИ! Это ведь вам даже и не ночь, и, тем более, не день! Это сутки на "Скорой помощи"! Понимать надо... А как поймёшь, если никогда с этим дела не имел? Вот и сейчас - нависла над телом и встала над душой бабулька-божий сорнячок. С рюкзачком за плечами килограммов на пятнадцать. На барахолку едет с утра пораньше. Нет, не буду место уступать... нет сил... и меня самого нет... я вам всем снюсь.
- Следующая остановка - улица Куприна ! -прозвучал в динамике голос, лишь слегка более приятный, чем скрип закрывающейся двери стылого, как вечная мерзлота, трамвая.
- Приехали! - подумал Санитаев, и стал пробиваться к выходу, поминутно наступая на чьи-то валенки и отвечая особо недовольным что-то в духе: -И вас с Новым Годом...

Родная подстанция встречала шумом и гомоном - всё, как всегда. Кого-то с трудом пытались разбудить, кто-то доигрывал в шахматы, допивая палёную водку из ближайшего ларька. В качестве закуски игроки имели хлебную горбушку на алюминиевой тарелке, и Санитаев, проходя мимо, отщипнул кусок.
- Денис Палыч, совесть имей ! -взвился из-за стола фельдшер Иванников, яростно зыркая на Дениса своим единственным глазом. Второй, стеклянный, был изумруден, спокоен и бесстрастен, как всегда.
- Саша, ну скажи ты мне - как можно совесть - ИМЕТЬ?, - спросил Санитаев своего бывшего ученика, запивая отжатую корочку яростно сладким чаем из его же кружки.
- Не, ну, Денис Палыч... ну ты даёшь..., - как-то сник Иванников. Вообше-то Сашка был хорошим спецом и отличным товарищем, но пить не умел совершенно.
- Так, Дениска Палыч! - на пороге врачебной комнаты возникла Людмила Павловна Огурцова, для своих - просто Пална, старший диспетчер, - вызов возьми!
В её руке был листок с вызовом, который она и вручила Санитаеву.
- Пална, да ты чё? - взвился доктор. - Чё ты мне реанимационный вызов-то даёшь?
- Нету ещё "шоков" - невозмутимо парировала та, - некого мне слать. Так что собирай бригаду - и мухой!
Надо бы тебе, дорогой читатель, пояснить одну вещь.
На "Скорой" существует несколько видов бригад. Более всего - так называемых "линейных", которые берут всё подряд - от родов до мордобоя. И работают в них тоже все кому не лень - от студентов пятого - шестого курса до пожилых фельдшеров с отягощенным наркологическим анамнезом.
Также существуют бригады "специальные", среди которых выделяют реанимационные - они же "шоки", неврологические, психиатрические - они же "дураки" или "психи", и кардиологические. Так вот, наш доктор Санитаев возглавлял таки именно кардиологическую бригаду, считавшуюся элитой "скорой". А старший диспетчер Огурцова - в просторечии Пална - только что всучила ему вызов на банальный огнестрел... Почему? Да потому, что ВТОРОЕ ЯНВАРЯ! Понимать надо! На "Скорой" самый тяжкий день - это не тридцать первое декабря и не первое января, вовсе нет! Именно второе января! Ибо именно в эти сутки народ, ещё продолжая отмечать праздник, вовсю травится несвежей водкой, увлечённо занимается резьбой друг по другу и страдает от инфарктов, но, вместе с тем, отходят от пьяного угара те, кто прыгал накануне с балкона, изображал из себя Брюса Ли и стрелял из разных опасных железяк. И вот один из таких, похоже, ждал сейчас Санитаева с бригадой в одном из бревенчатых домиков в гуще частного сектора, в переулке Почтовый Лог.
Невнятно матерясь себе под нос, доктор вышел из подстанции. На душе сразу потеплело - родной РАФик стоял у входа с прогретым движком, и свой в доску Валера Егоров, водитель и друг, деловито возился с вечно барахлившей печкой в салоне. Ленка Линкова, по кличке "Пенкина" - фельдшер, помощник и вернейший товарищ - уже загрузила в машину все сумки... Санитар... где санитар? А-а, вот он. Четвертый член экипажа, санитар Андрюха по прозвищу "Штатив" - получивший его за умение часами держать на весу бутылку с раствором для капельницы - торопливо докуривал свою вечную "Приму", зябко ёжась в своём кургузом халате.
- Всё, ребята, поехали! - скомандовал Санитаев, садясь на переднее место. Начинались бесконечные сутки.

Солнце ещё даже не думало вставать, лениво нежась где-то в запредельной дали под пологом толстых, ватно-свинцовых туч. Мелкий противный снежок продолжал сыпать из них, навевая смертную тоску и желание самому стать пациентом. Луч фары-искателя с трудом пробивал мутный морок этой облачно-снежной пелены, но номер дома "сорок три" высветил достаточно достоверно. Валера Егоров, матерясь вполголоса, притёр свой РАФик между двумя ухабами фешенебельного переулка "Почтовый лог" и сказал:
- Приехали, Палыч! Давайте вы там подольше, а? Я с печкой закончу...
Санитаев выплюнул почти догоревшую сигарету "Бонд" и, мрачно нахохлившись, полез прочь из машины, ничего не ответив своему другу. Лена и Андрей вылущились из нутра РАФика и теперь смотрели на Дениса, ожидая указаний.
- Пошли! - буркнул он, подхватывая свой врачебный чемодан. - Там видно будет!

Вросший в землю по окна деревянный дом, крытый чёрно-серым, просевшим от времени шифером, встретил бригаду полумраком сеней, скрипучей, оббитой войлоком заиндивелой входной дверью - и запахом. О, этот запах частного сектора в русской провинции! В нём органично дополняют друг друга аромат старых валенок, гарь от печки, кислая вонь остатков позавчерашнего супа в железной миске на столе, мышиный помёт, застарелый перегар и вонь немытых пару недель тел. Подслеповатая лампочка под низким потолком едва освещает топчан у стены. На топчане полусидит, согнувшись и держась за низ живота, молодой мужчина, одетый только в грязные, когда-то белые, носки и кофту от спортивного костюма.
- Так, граждане, что случилось? - поставив чемодан на стол, спросил Санитаев, привычно оглядываясь вокруг. В убогой комнате нашлась явно пожилая женщина, которая весьма шумно спала прямо на полу, раскинувшись кверху брюхом на каких-то тряпках, и неопределенного возраста существо мужского пола, сидящее на колченогом табурете - единственном во всей комнате - и без всякого интереса смотрящее теперь на Дениса.
- Дык вот... Эта... Сынок вот её... - икнув, произнесло существо скрипучим дискантом, - вот, поранился где-то... - взмах рукой в неопределённом направлении.
- Понятно!-бодро произнес Санитаев и передёрнул плечами. - Разберёмся!
С этим словами он нагнулся к сидящему на топчане, положил руку на его плечо и спросил со всей задушевностью, на которую только был способен этим, так ещё и не наступившим, утром:
- Что стряслось-то, уважаемый?
Уважаемый в ответ издал нечленораздельный звук, обдал доктора изысканнейшим многодневным перегаром и выпрямился на топчане. На враче сфокусировался мутный взор налитых кровью глаз из-под набрякших век, и был этот взор наполнен таким страданием, что даже глава гестапо Мюллер, должно быть, отпустил обладателя этих глаз проститься со своим престарелым дядей, прежде чем расстрелять его.
Обеими руками, черными, как самый лучший в мире украинский чернозём, страдалец прикрывал то место, где у всех мужчин находится самое дорогое. Впрочем, самое дорогое было такого размера, что в натруженных руках явно не помещалось. Легкомысленная Лена Линкова издала фривольный смешок, за что тут же удостоилась укоризненного взгляда от Санитаева.
- Что болит-то у тебя, друг ситный? - доверительно обратился к страдальцу доктор, говоря при этом чуть громче, чем всегда.
- Идитынахуй! - в едином порыве выдохнул пациент. - Ничо у меня не болит! Ссать, блять, хочу!
-А! На хуй пойти? Ну что же, это можно! - отвечал врач, беря в руки чемодан. - Стало быть, так и запишем: - отнёсся он к сидящему на табурете существу, - От лечения отказался! Пошли, ребята! - скомандовал он своим помощникам.
- Дык эта... ты таво... подожди, да? - вдруг всполошился сидящий, подскочил-и оказался плюгавым мужичком с гнилыми передними зубами и недельной щетиной на землистом, отёчном лице хронического алкоголика.
- Он эта... жены... ну, тоись сожительницы моей, - указывая на раскинувшуюся на полу тётку, затараторил он, - сын. Надысь за водкой-то в ларёк пошёл, а вернулся - вот...
С этими словами он, действуя с некоторым усилием, развёл в стороны руки пациента и увиденное заставило Санитаева удивлённо присвистнуть.
Половой член молодого человека был просто огромен и представлял собой некое подобие большой морковки, которую скрестили с цветной капустой, бросили под гусеничный трактор и пришили в низ живота бедного страдальца. При этом он был обильно измазан запёкшейся кровью и имел интенсивный синюшный оттенок.
- Так! - взял себя в руки доктор, - давайте, рассказывайте, что к чему.
Из дальнейшего несвязного рассказа обоих лиц мужского пола следовало, что в новогоднюю ночь пострадавший пошёл в ближайший коммерческий ларёк за живительной влагой, а вернулся только утром второго января. Где был и что делал в промежутке, не помнит.
-Так, стоп! - прервал поток сознания Санитаев. - Штаны его где?
-Там! - бессильно махнув рукой в сторону сеней, произнес старший, а пострадавший огласил комнату таким воем, что спящая на полу женщина перестала храпеть, открыла глаза и теперь с удивлением таращилась на Санитаева.
Андрюхе "Штативу" повторять было не надо - через мгновение синие спортивные штаны с тремя полосками были извлечены из-под лавки и явлены взору доктора.
- Ну, так и есть! - подумал врач, засунув руку в правый карман заскорузлых от крови штанов с гордым лейблом "Абибас". - Карман весь в дырках... а вот и она - стреляющая ручка!
Тут же самодельное оружие было извлечено и наскоро осмотрено. Пустая гильза в патроннике рассеяла последние сомнения...
-Эге! Да вы, батенька, самострел!-обратился Санитаев к бедному страдальцу, пристально смотря тому в глаза и даря его самой любезной улыбкой, на которую только был способен,- вас же по законам военного времени расстрелять надо!
- Бля-я-я-ть!- маловразумительно промычал тот в ответ, - поссать бы!
- Денис Палыч! - робко обратилась к доктору Лена, - может... ну эта... пункцию мочевого пузыря ему? Я умею...
- Знаю, что умеешь! - рявкнул Санитаев. - А мочевой перитонит получить не боишься?
Лена смущенно умолкла.
- Значится, так!-уверенно обратился Санитаев к мужичку. - Забираем его в больницу. Будут менты спрашивать - говори, что не знаешь ничего, понял?
- Понял... Как не понять,-ответил тот, хотя было ясно, что ничего он не понимает.
- Носилки! - скомандовал Палыч Андрею, и через десять минут тот уже привёл двух соседей, которые, трудолюбиво пыхтя, с трудом протащили носилки через сени и с любопытством смотрели, как Лена проводит первичную обработку раны. Санитаев сидел, пристроившись на самом краешке стола, и быстро писал в карте вызова: "Со слов пострадавшего, в ночь с 31.12.1996 на 01.01.1997 года к нему на улице подбежал неустановленный человек и выстрелил из неустановленного оружия в область паха..."
- Денис Палыч! - обратился к нему Андрей, - а почему не написать, как есть? Ну, что он сам себе хуй прострелил?
- Да видишь ли, Андрюха... Не то чтобы это мудака жалко - нас с тобой, как свидетелей, затаскают. Нам оно надо - вместо отдыха на допросы мотаться?
- Не-а! - расплылся в улыбке Андрей.
- Вот то-то! - довольно потянувшись, сказал Санитаев, захлопнув папку с документами, - Лен! Ты всё?
- Всё, Денис Палыч!
- Валера, командуй! - обратился доктор к Егорову, который молча наблюдал за тем, как самодеятельные помощники грузят пострадавшего на его носилки.
Водитель двумя-тремя короткими командами и одним дружеским тычком в спину вывел носильщиков через тесные сени к уже поданному задом к дверям РАФику. Руководить погрузкой своих носилок в салон Валерий не доверял никому. И сейчас, встав сбоку от них и направляя пациента в уютно нагретое, пропахшее бензином и табаком нутро машины, он на мгновение остановился и проникновенно сказал лежащему на носилках:
- Ты, друг, знаешь что? Уроки игры на флейте бери. Тебя там научат правильно пальцы на дырки ставить, чтобы, значит, ссать мог туды, куды положено! Соло на кожаной флейте исполнять!
И через минуту РАФик, натужно урча, уже выползал из заснеженного частного сектора на нечищеный с начала зимы проспект Дзержинского, чтобы растаять в призрачном красном свете уже встающего, стылого и дымного сибирского солнца...

Танайская история

Доктор Баев проснулся по многолетней привычке за пять минут до будильника. Часы показывали пять часов пятьдесят пять минут, из раскрытого окна задувало прохладным утренним ветерком, пахнущим еще ночными степными травами, на душе было спокойно и радостно.
-Таня! - подумал доктор, и его лицо непроизвольно расплылось в мечтательной улыбке.
Таня была очаровательной молодой девушкой миниатюрного сложения с густой копной медно-рыжих волос и огромными, словно бы слегка удивленными, ярко-зелёными глазами. Три недели назад она прибыла на аэродром Таная в составе очередной команды парашютистов, и с тех пор немолодой и изрядно битый жизнью доктор Баев совершенно потерял покой.
"Как пацан, ей-богу, - сердито подумал про себя врач, но губы сами, против его воли, расплылись в улыбке ещё шире. - Дурак, она же тебе в дочери годится! Двадцать лет разницы! Да ещё и КМС по парашютному! А у тебя, дятла старого, два прыжка, и то с пинком по жопе!"
Усилием воли отогнав от себя мысли о Тане, Баев с силой потянулся и легко вытолкнул из кровати своё мускулистое худощавое тело. В зеркале напротив отразился долговязый, загорелый человек с обильно тронутыми сединой густыми волосами и неожиданно озорным взглядом серо-зелёных глаз из-под совершенно чёрных бровей. Загорелое хищное лицо доктора совершенно не вязалось с его почти седой шевелюрой и могло принадлежать человеку лет тридцати пяти.
- Хм! А ты еще ничего, старый валенок! - вслух сказал сам себе доктор и нанёс по воздуху несколько быстрых отточенных ударов. - Всё! Хватит мучиться, как прыщавый подросток! Сегодня после прыжков ТЫ! - доктор направил длинный палец прямо в лицо своему отражению в зеркале, - ТЫ! -слышишь? Возьмешь и признаешься ей! Понял, кусок старого мудака?
Настроение улучшилось, и доктор полез под душ, напевая "Светофоры, дайте визу...", при этом отчаянно фальшивя и то и дело пуская "петуха".
***
Через двадцать минут Баев сидел на веранде своего медпункта у кромки летного поля, пил обжигающе горячий чёрный кофе без сахара и, немного щурясь, смотрел, как ослепительный шар восходящего сибирского солнца пытается отделиться от зубчатой стены густого соснового леса у самого горизонта. Небо было совершенно чистым, ветерок был лёгким и приятным, и всё предвещало удачный день.
Вдалеке послышался стрёкот вертолётного двигателя, и через полминуты видавший виды Ми-8 стал заходить на посадку со стороны солнца, сверкая нестерпимо ярким нимбом винта.
"Ага, разведку погоды делал", - подумал Баев, и вдруг на мгновение выпал из реальности. Упало на него вдруг из немыслимого далека другое такое же утро, из другой геологической эпохи... 1995 год... Толстой-Юрт, полковой медицинский пункт... Такое же утреннее солнышко, и Ми-8 с красным крестом на борту... Посадка... И раненые. Много. Присохшие бинты... плач, бессильный мат... пропитанные насквозь кровью и гноем разрезанные тряпки, недавно бывшие солдатской формой... запах!
- Блядь! - ругнулся вслух врач и затряс головой, отгоняя проклятый кошмар.
Потихоньку реальность вернулась. Опять был аэродром Танай, и Ми-8 заходил на посадку с разведки погоды, и прыжки начнутся через час... И Таня придёт в кабинет проходить осмотр перед прыжками...
***
Несколько раз глубоко вдохнув, доктор залпом допил свой кофе и рывком поднялся на ноги. Невдалеке уже слышались звонкие приближающиеся голоса -первые парашютисты уже шли в медпункт. Пора было приступать к работе.
Утренний медицинский осмотр перед прыжками был процедурой почтенной, всеми уважаемой и давно устоявшейся. Традиции сообщества парашютистов также были незыблемы - редко кто из них ложился спать ранее двух-трёх часов ночи. Обычно вся команда проводила время в кафе аэродрома, энергично и несколько нервно обсуждая прошедший прыжковый день, строя планы на день грядущий и поглощая огромное количество водки. Как следствие, каждое утро доктор Баев, сам почти не пьющий, морщился от ядреного запаха перегара, издаваемого покорителями неба.
- Вот скажи мне, Миша, - обратился он к капитану команды парашютистов Михаилу Кочегарову, сидящему сейчас перед ним и старательно выдыхающему в сторону, - ты не боишься в таком состоянии прыгать? Опасно же!
- Да ладно, Док! - ухмыльнувшись, отвечал тот, - мимо земли ещё никто не промахнулся! Всё в порядке, Док! Не впервой, поди!
- А вот возьму сейчас алкотестер - и не допущу к прыжкам! - тихонько проговорил доктор, с прищуром глядя на парашютиста.
- Док, док, да ты чего? Да мы же с тобой свои, считай! Чё ты сразу... Ладно, не сердись... Свои же... Друзья... - несколько бессвязно отвечал Кочегаров.
- Ну, смотри, Миша... Последний раз! - сказал, поморщившись, Баев, ставя оттиск печати допуска на лист медосмотра парашютиста.
Из двадцати членов команды пятнадцать человек с утра издавали такое амбрэ, что за руль автомобиля сесть бы не смогли точно. Но все они были опытными парашютистами с не одной сотней прыжков за плечами, и доктор ставил им допуски к прыжкам, не особо мучаясь угрызениями совести.
- В конце концов, взрослые люди. Сами за себя отвечают! - подумал он и позвал последнего.
Последним, точнее, последней, сегодня была Таня Штайнер. Она вошла в кабинет, и доктор Баев приклеился к стулу. Плечи стали деревянными, горло перехватило, ноги налились свинцом, а язык стал большим, шершавым и мешал дышать. Молча указав Тане на стул перед собой, доктор негнущимися пальцами стал надевать на её руку манжету тонометра.
- Доброе утро, доктор! - весело щебетала девушка, оправляя свободной рукой непослушную и густую рыжую чёлку, - а у меня сегодня день рождения!
- Поздравляю! - с трудом протолкнул слова через враз онемевшие губы врач.
- Отмечать сегодня будем! Парни обещали сюрприз приготовить! - сказала Таня и весело, заразительно рассмеялась.
Доктор с трудом растянул губы в улыбке, оттискивая печать допуска на листе медосмотра.
***
Когда Баев закончил работу, солнце уже склонялось над зубчатой стеной леса. Прыжки закончились, полёты тоже, и аэродром Таная начал жить своей обычной вечерней жизнью. Доктор закрыл свой медпункт и отправился к себе в номер, который он занимал в гостинице при аэродроме. В его голове созрел блестящий план.
Через самое короткое время его можно было увидеть, бодрой походкою идущим в сторону деревни Журавлёво, что, как известно, находится в двух километрах от аэродрома Танай. Когда примерно через полтора часа он вернулся на аэродром, в руке его можно было увидеть объёмистую сумку.
Что делал доктор Баев в следующие полчаса, никому не известно, но в половине двенадцатого ночи он вышел из своего номера, имея в одной руке букет великолепных белых роз, а в другой - бутылку охлажденного шампанского "Абрау Дюрсо брют". Решительно помотав головой, он направился в сторону аэродромного кафе, откуда уже раздавались разнообразные звуки, по которым можно было безошибочно распознать праздник.
***
Празднование дня рождения Тани Штайнер было в самом разгаре. Вся команда парашютистов была в сборе, и виновница торжества, восседая во главе стола, неумело держала в руке стакан с водкой. Пить она не умела, но не могла отказать многочисленным желающим поздравить её тостом или выпить на брудершафт, поэтому её прекрасные зеленые глаза блестели несколько ярче обычного, смех звучал гораздо громче, чем всегда, а речь была гениальна в своей бессвязности - понять её было невозможно. Дверь отворилась и доктор Баев возник на пороге, вытянувшись во весь свой великолепный рост. Яркий свет люстры играл бриллиантовым огнём на заколке его галстука, о наглаженную стрелку его ослепительно белых брюк, казалось, можно порезаться, и шелковая белая рубашка была в полной гармонии с нежными лепестками роз, букет которых прижимал он к груди. Шум за столом мгновенно стих, и все взоры обратились к нему.
- О! Док! - слегка покачиваясь, поднялся из-за стола Миша Кочегаров, - а ты чего тут? - спросил он, и его рука обвела круг, как бы очерчивая пространство, принадлежащее лично ему.
- Как "чего"? - ещё улыбаясь, ответил доктор, глядя встревоженно на Таню, -именинницу поздравить хочу... Шампанского вот к столу принёс...
- Э-э-э, нет, - ответил ему Миша, пробираясь к выходу и цепляясь на ходу за стулья сидящих за столом, - тут у нас-только для своих!... Пойми, Док, без обид, ладно? Тут СВОИ гуляют... парашютисты... понимаешь?
Теперь он стоял напротив доктора и глядел на него снизу вверх пренебрежительным взглядом, как будто не Баев был выше его на полголовы, а наоборот. Остальные члены команды, сидящие за столом, молча смотрели на разыгрывающуюся у входа в кафе сцену. Откуда-то послышался короткий смешок, кто-то стал продолжать прерванный внезапным появлением доктора разговор, а кто-то налил себе водочки, выпил и закусил.
Ничего этого Баев не видел. Он смотрел на Таню. Та сидела на коленях у немаленьких размеров парня, который что-то оживлённо ей рассказывал, и время от времени заливисто смеялась, запрокинув голову и обнажив ряд прекрасных жемчужно-белых зубов.
Как-то деревянно пожав плечами, доктор поставил принесённое шампанское на пол и, повернувшись, вышел прочь из кафе, держа в правой руке бессмысленный букет ослепительно белых роз. Через секунду из-за закрывшейся двери ему в спину ударил взрыв хохота из двух десятков глоток. Как прошёл остаток ночи доктора Баева, никому не известно.
***
Утро следующего дня было таким же лёгким и светлым, как и предыдущее. Ми-8, вернувшийся с разведки погоды, обещал прекрасные условия для прыжков и полётов. Вот только парашютисты, привычно входя в кабинет доктора Баева, останавливались, как вкопанные, перед его столом. На столе лежал, выделяясь, как кирпич на белой скатерти, великолепный алкотестер фирмы "Олимпус". Через полчаса после медосмотра Петрович, пилот Л-410, который бросал парашютистов, вполголоса матерясь, зачехлял свой самолёт - прыгать сегодня было некому. За столиком на веранде медпункта одиноко сидел доктор Баев, прихлебывая свой обжигающий кофе. Утренний ветерок доносил пряный запах степных трав.