ВЕРШКИ И КОРЕШКИ

Свинская это должность - старшина гауптвахты. Ни дня отдыха, сплошная нервотрепка, постоянно на переднем крае... Трудная должность, но почетная. Уважаемая.
Уважение к старшине гауптвахты проявляется по-разному: то битые стекла в квартире, то веселые какашки под дверью, то еще что-нибудь - фантазии у воинов хватает всегда. Особенно, если учесть тот факт, что старшина гауптвахты самолично провоцирует озорных матросиков и солдатиков на проявление этого самого уважения.
Была у старшего мичмана Хрипко черта такая, всем зажравшимся начальникам присущая - уж очень он любил посаженных на кичу использовать в качестве универсальной и бесплатной рабочей силы. Брал с десяток арестантов - и к себе на огород. Под ружьем, конечно, да только любой конвойный твердо знал - сегодня ты стережеешь, а завтра тебя стеречь будут - а потому всегда действовал с кичмарями заодно.
Привез как-то в воскресенье наш старшина гауптвахты - все туда же, на огород - очередную партию рабов, высыпал перед ними шесть мешков картошки и велел посадить. Объяснил профессиональные тонкости процесса, убедился, что его поняли, а потомм глупость сморозил: сел на мотоцикл и упылыл домой. Ну, они ему и посадили - не особо утруждаясь. Выкопали здоровенную яму посреди огорода, высыпали туда всю картошку, сверху как следует заровняли и грядочки аккуратненько обкопали. И даже часовой участие принял. Хрипко после обеда вернулся и умилился: уй, как ровненько! И даже благодарность кичмэнам объявил - скостил каждому одни сутки ареста... Через два месяца кое-какие подозрения у него зашевелились, когда у всех картошка равномерно по всему огороду растет, а у него грядки пустые, и только посередке дикий куст неимоверных размеров, на атомный взрыв похожий... Ну и дальше, осенью дождливой, когда пришла пора урожай собирать, искал он в остервенении старые списки арестованных, дабы вычислить участников посевной кампании - без толку, конечно. И жаловаться не пойдешь - рабство-то еще когда официально отменено, по головке не погладят.
Как говорится, нельзя дважды войти в одну и ту же реку, но зато можно дважды наступить на одни и те же грабли. На следующий год старшина организовал посев точно таким же образом, только теперь домой не уезжал, а лично осуществлял контроль за ходом процесса. Правда не непосредственно, а с соседней дачи, где параллельно лакомился шашлычком под водочку (и снова тактическая ошибка!).
На этот раз коварные арестантики под прикрытием бдительного выводного с карабином умудрились собрать огромное количество старых консервных банок - по числу сажаемых картофелин. Есть подозрение, что акция была подготовлена заранее. Каждая картошка была аккуратно уложена в банку, засыпана землей и посажена в ровненькие грядочки. Донышком вниз. В итоге вершки были - мечта Тимирязева, вот только оснью со сбором "урожая" возник ряд проблем...
Но верхом шалости все же явилось мероприятие, проведенное неизвестными злоумышленниками непосредственно на территории гарнизонной гауптвахты. Тут они превзошли самих себя. Фокус старый и проверенный, результат гарантирован.
Дело в том, что заведение это, обнесенное бетонным забором с колючей проволокой, имело (и по сей день имеет) свой собственный гальюн типа "сортир" на шесть дырок с выгребной ямой, выполненной в лучших военных традициях в виде бетонного же мешка. Сверху и сбоку - опять бетон, прямо не гальюн, а бункер Гитлера. Так вот, именно туда, где сплошной однородной массой лежало оно, вековое и нетленное... именно туда, в одну из шести дырок как-то раз прекрасной теплой летней ночью некий неизвестный солдат-матрос Пупкин сыпанул необходимо-достаточную дозу фирменных военно-морских дрожжей, и дремлющий дракон таким образом был разбужен. Через несколько дней после инициации жуткое тесто неопределенного цвета, булькая и пузырясь, рвануло на свободу, сопровождаемое оглушительным амбрэ. Страшной неуправляемой биомассой содержимое ямы неудержимо перло на солнечный свет, и не было на свете силы, способной остановить этот порыв... Оно было бесконечным и бессмертным, как Конан Мак-Клауд. Неравная битва с дерьмом длилась почти неделю, с применением технических средств, и с трудом победивший в ней старшина гауптвахты на победителя не походил. Больше месяца после этого на кичу никого не сажали, потому что дышать там было решительно нечем. Гарнизон ликовал.
Ну, любят военнослужащие старшину гарнизонной гауптвахты, ну не могут они никак сдержать своего уважения к нему, ну есть в нем что-то такое, что с необычайной силой притягивает внимание наиболее изобретательных членов наших воинских коллективов! А потому - многая ему ле-ета!

ЭКЗАМЕН

Техника безопасности - вещь нужная, и без нее никуда. Если ее не знать, то может убить током, может облить кислотой, может в организм попасть ядовитая техническая жидкость, может придавить сорвавшимся грузом - может быть все, что угодно, причем, сразу и одновременно. Это - неоспоримый факт, подтвержденный самой жизнью. Стоит пренебречь на йоту - тут же патроны взрываются, стропы рвутся, кабеля искрят, а в бутылке вместо спирта обязательно окажется этиленгликоль - коварная отрава. Страшно? Страшно...
А еще есть такая вещь, как воздух высокого давления. Чаще всего он засунут в черные баллоны, хотя бывают также целые системы трубопроводов ВВД, но это уже высший пилотаж.
Юный лейтенант Саша Нелюбов сдавал экзамен по технике безопасности. Перед ним сидела строгая и неподкупная комиссия, в которой самым младшим по званию был целый капитан 3 ранга. Саша сильно робел, поскольку мало что знал про безопасность вообще, как, впрочем, и подобает любому уважающему себя лейтенанту на скорую руку (Саша обладал средним техническим образованием). Вообще, комиссий следует если не бояться, то хотя бы под любым соусом ненавязчиво избегать - так советует опыт многих поколений.
- Берите билет, - любезно предложила придирчивая комиссия.
Саша боязливо протянул руку и с надеждой взял один из белоснежных конвертов. Содержимое гласило: "Меры безопасности при эксплуатации сосудов, работающих под давлением" - билет не самый счастливый. Саша загрустил.
- Вопрос сложный и довольно обширный, - понимающе закивала комиссия, - а поэтому давайте, осветите-ка нам, пожалуйста, меры безопасности при эксплуатации баллонов со сжатым воздухом. Вопрос вам ясен?
Вопрос был более, чем ясен. В течение последующих пятнадцати минут Саша мучительно выдаивал из себя абсолютно все, что помнил про баллоны - это весьма и весьма немного. Самое главное - он вспомнил, что в природе есть такой приказ главкома № 125, в котором про баллоны написано, а умный офицер - это вовсе не тот, кто все знает, а тот, кто может найти и прочитать. Саша старательно и заунывно канючил, временами поглядывая в потолок, хотя на нем ни черта написано не было, а придирчивая комиссия все так же понимающе кивала, воспринимая на слух Сашину белиберду. Потом комиссии это надоело.
- Ну, хорошо, достаточно, - сказала комиссия (ох уж это "достаточно"! Кто сказал, что комиссия удовлетворена ответом? Просто они тоже немного люди и тоже не в состоянии долго выслушивать абсолютный бред). - Будем считать, что требования приказа вы нам изложили... А вот могли бы вы привести какой-нибудь конкретный пример нарушения техники безопасности при эксплуатации баллонов? Из жизни флота?
Хо! Из года в год передается из уст в уста один и тот же печальный случай, произошедший вроде бы где-то на Северном флоте. Наверно, он и в самом деле имел место быть. Другого Саша не знал и, немного воспряв духом, несколько сбивчиво, но убедительно его вкратце рассказал. Комиссия слушала с неподдельным интересом.
Мол, напились как-то два обормота-матроса, а потом один из них вставил другому, извините, в анус штуцер трубопровода, который вел к баллону - 150 атмосфер - и открыл, сволочь, вентиль...
- Ну и?.. - комиссия хотела, чтобы Саша подвел итог. И Саша подвел.
- Ну и... эта... баротравма легких...
Комиссия взорвалась, как четыре черных баллона. Ба-бах!!!

ИХТИАНДР

Есть две вещи на свете, более всего подверженные изменчивости - женское настроение и погода. Трудно придумать что-либо более непостоянное. Особенно, если речь идет про погоду на Бечевинке. Она меняется там каждые три часа. Вот только что светило солнце, игривыми зайчиками отражаясь в бухте - как вдруг уже налетает ветер, тащит за собою мутно-серый мокрый туман или облака, за ними дождь и мерзкую слякоть, и вот уже весь поселок течет и хлюпает... А из-за пелены туч уже снова проглядывает веселый шарик солнышка, чтобы подсушить лужи и подготовить, таким образом, плацдарм для очередного ливня...
Военные реагируют на ухудшение погоды объявлением штормовой готовности. Она бывает № 1, № 2 и № 3 - смотря что ожидается по прогнозу. Прогнозы врут далеко не всегда, а уж на Бечевинке любой прогноз сбывается по пять раз в день. Еще бывает тайфунная опасность - есть и такой сигнал, в развитие штормовой готовности номер один. Кораблям в этих случаях оставаться у причалов не рекомендуется, всякие бывали случаи.
Боцман с БС (правильно читается - "с бээски", это большая подводная лодка связи) пришел домой и основательно принял на грудь по причине чудесной погоды, а проснувшись утром, выглянул в окно и лодки своей у пирса не обнаружил. Протер глаза, навел резкость - без толку. Где пароход? Неужто утоп? Или в море ушел - и без боцмана? А как же я? Квартира была угловая, и боцман, преодолевая тяготы постпохмельного синдрома (сокращенно - ППС), шатаясь, пересек комнату и изучил содержимое другого окна. БСка торчала посреди бухты. Моросил мерзкий октябрьский дождь, небо сулило дальнейшее ухудшение. Все было ясно - дали "штормовую-раз", лодку выгнали в бухту подальше от берега и поставили там на якорь.
От сердца отлегло, но не совсем. Если лодка отходит от пирса, экипаж должен быть на ней, а уж боцман - обязательно. Что ж они не сказали, не разбудили, не прислали никого? А может, прислали, да достучаться не смогли - уж очень славно вчера употребил... ППС вел мысли боцмана в специфическом направлении, подводя его к выбору единственно правильного решения.
Боцман должен быть на корабле. Точка.
Влив внутрь себя еще один стакан, бравый моряк крякнул, судорожно оделся и неверными гигантскими шагами бросился на берег бухты.
До лодки было кабельтова четыре или пять - для настоящего моряка не дистанция. Боцман разделся до трусов, аккуратно сложил форму на бережке и взял курс на родной корабль...
Торчащий в окне штаба оперативный дежурный от нечего делать лениво обозревал окрестности. Его внимание привлек плавпредмет, медленно перемещающийся в сторону большой подводной лодки связи. Объект терялся в пенящихся гребнях волн, и дежурный взял морской бинокль. Ма-ма... Оперативный схватился за телефон.
- Тащ комбриг! Там человек плывет какой-то!.. К бээске... Никак нет... Не могу знать... Не похоже на диверсанта, тащ комбриг... Есть! Есть катер к спуску!
Малый разъездной катер комбрига стоял в автопарке на тележке со сдутыми колесами. Никто не знает, когда им пользовались в последний раз. Пока тележку подкатили к воде, пока спихнули катер на воду, пока чудом завели закисший от времени дизель... Все просто обалдели, когда он затарахтел.
Прыгающий на волнах катер подлетел к пловцу и заложил крутой вираж - как раз в тот момент, когда тот уже собирался ухватиться руками за шпигаты родной лодки. Экипаж весь вылез наверх, радостно встречая сослуживца.
- Не трогайте его! - кричал командир на катер. - Он что, зря плыл?
- У нас приказ комбрига! - отвечали с катера. - Доставить!
Боцман тем временем сделал последнее колоссальное усилие и коснулся легкого корпуса. Бухту огласил торжествующий вопль экипажа.
- П-п-п-приб-был!.. - доложился боцман командиру лодки и лишился чувств.
После того, как отважного моржа натерли спиртом, одели во все верблюжачье и изрядно влили внутрь, он был посажен в катер и с почестями свезен на берег - пред светлые очи комбрига.
- Ценю служебное рвение! - сказал комбриг. - Даже у такого идиота, как ты. ВСК сдавал, дятел? А если б утоп?
- Н-н... ик!.. н-никак... н-нет!.. тащ... ик!.. ад-дмирал!
- Это ж сколько спирта на тебя, орла извели? Ихтиандр хренов! Командиру передашь: отныне пить только на лодке. Понял?! Марш отсюда!
Ихтиандра унесли домой и положили спатеньки.
Все мгновенно встало на свои места.

ЖИВОЙ АДМИРАЛ

Я очень люблю вспоминать, как однажды на втором курсе нас заставили мыть хлоркой огромный плац, потому что через два дня должен был приехать сам Главком. Сперва все дочиста повымели, потом выполнили контрольное подметание, потом еще два. А вот когда мы думали, что уже все - вот тогда и поступила команда про хлорку. На плац выехала пожарная машина, за ней еще одна, залили плац водой, и курсантики за каких-то там пятнадцать минут засыпали весь асфальт тонким слоем вонючего белого порошка. Потом - тугая струя из пожарного гидромонитора, который на крыше машины торчит, и нам оставалось только скатить лужи голяками и специальными флотскими приспособлениями - "вертолетами" (долго объяснять устройство: деревяшки, резина и ручка)... Конечно, солнце бы высушило лужи и так, но это было бы нарушением правил.
Одновременно целая рота курсантов собирала опавшие листья и привязывала их ниточками к нижним веткам полувековых тополей. В тот день мы и подумать не могли, что где-то нас могут переплюнуть...
Сказывают, что был такой начальник Калининградского Высшего Военно-Морского Училища - контр-адмирал Пилипенко. Нам такое и не снилось...
Пилипенко был маленьким, сухим, жилистым и необычайно энергоемким. Эта энергия перла у него со всех щелей, выплескивалась изо рта и вилась вокруг адмирала почти ощутимым на ощупь тугим упругим ореолом.
Сперва про лебедей. На территории училища зеркальной лепешкой лежало озеро, а точнее - пруд. Осока, ряска, лягушки - словом, полный комплект. Ничто не нарушало покой. Как вдруг облюбовала этот пруд пара белоснежных лебедей и избрала местом своей жизни и колыбелью будущего потомства. Как говорят в Америке, home sweet home! И увидел их адмирал, обходя окрестности. И умилился несказанно. И растаяло сердце его. И каждое утро теперь, выслушав в нетерпении доклад дежурного по училищу, мчался прямо с плаца кормить божественных птиц, прославивших чистоту душевных порывов и верность. Оно и понятно - вполне естественное поведение любого нормального человека. Воинская служба не особо располагает к сентиментальности, и любой воин должен иметь возможность хоть как-то культивировать в себе истинно человеческие чувства, усиленно забиваемые запахом кирзы и портянок. "Цып-цып-цып!" - приговаривал адмирал и щедро сыпал в воду кусочки свежего батона. Начальник политотдела училища торжественно сопровождал адмирала, делая важный вид - кроме него, никто вокруг не понимал, сколь важный пример показывает начальник училища будущим и настоящим офицерам флота. Лебеди доверчиво подплывали прямо к берегу и лакомились, изящно выгибая тонкие шеи. Вскоре они свили гнездо у самой воды.
Адмирал чуть не грохался в обморок от нежности. Пруд был объявлен запрещенным для посещения - всем категориям личного состава. Адмирал подпрыгивал и не мог дождаться заветного момента. И однажды утром обнаружил в гнезде четыре очаровательных яйца в крапочку. С этого момента все училище, волнуясь, ждало пополнения - вслед за своим начальником. Гром грянул неожиданно.
Вместо одного из яиц утром были обнаружены только пятнистые скорлупки. Крыса, ондатра, ворона... кроме лебедей, собственноручно вресенных адмиралом в личную Красную Книгу, все остальные звери были неофициально объявлены вне законов Природы. Возле гнезда выставили трехсменный пост с повязками и штык-ножами. Каждое утро дневальный по яйцам докладывал лично начальнику училища о сохранности объекта. Курсанты понимали, что если проспать хотя бы одно яйцо, то не видать лейтенантских погон, или - как минимум - десять суток губы. Тем не менее, еще одно яйцо было благополучно съедено неведомым хищником. Уснул дневальный! Проспал! А когда продрал глаза - обмер. Два яйца и скорлупки... все трое поняли, что просто хана. Кинулись лихорадочно, посреди ночи - нашли и деревяшку, и инструмент, и шкурку, и краски... С утра перед Пилипенко в гнезде лежало три целехоньких лебединых яйца.
Потом из двух яиц вылупились очаровательные цыплятки. Адмирал умилялся новорожденным и хмуро косился на третье яйцо. Осторожно брал в руки. Прикладывал к нему ухо. Грел ладонями. Наказывал строго следить за переношенным младенцем. Лебедята уже начали крепнуть и пробовать крылья, а из третьего яйца упорно никто не хотел вылупляться. Тогда адмирал приказал послать за спецом-орнитологом в зоопарк. Орнитолог осмотрел яйцо и заржал. Сразу после приезда ученого был образцово-показательно вздрючен и даже снят ни в чем не виноватый дежурный по училищу, седой капитан первого ранга. Адмирал плакал, рвал и метал. Он говорил разные слова на иностранном языке, который все отлично понимали и без перевода. Потом кинулись искать виноватых среди курсантиков, но сообразили, что уже поздно. Все училище на губу не посадишь: во-первых, мест не хватит, а во-вторых, кто будет цыплят охранять? Поэтому всему училищу был объявлен оргпериод - бесконечные шмоны, смотры и построения, увольнениям дробь... А лебеди всей семьей скоро улетели куда-то - то ли в жаркие страны, то ли искать другое училище с прудом. Где яйца не воруют, не едят и не подменивают на деревянные.
А еще к ним тоже приезжал Главком. Вернее, это было даже до нас. К нам докатились только жалкие отголоски из Калиниградского училища в виде мытья плаца хлоркой и привязывания листьев к деревьям. Там в свое время - это лет на пять раньше - привязанные листья красили пылесосами и кисточками в зеленый цвет. То же самое - с пожухлой травой. А апофеозом явилась хрустальная горная речка с живой водой.
Дело в том, что поперек ихнего училища протекала речка-вонючка, благоухая всеми возможными керосинами и фекалиями. Берега речки были несколько захламлены. А тут - Главком. И тогда посадили у истоков речки-ручейка трех курсантиков - самых отпетых обормотов, которых Главкому ни в каком виде показывать нельзя, которые ни рожами не вышли, ни в строю пройти не смогут - и дали им в лапы мешок синьки, чтоб сыпали в речушку по сигналу, и телефон к ним туда пробросили. И идет важно по училищу пигмейского роста Главком, семенят адмиралы рядом, строй - не шелохнется никто, подбородочки вверх - "есть глазами начальство!" - ботиночки блестят, птички сверху поют, травка зелененькая свеженькая, листики на деревьях распустились, несмотря на конец сентября, а живая вода в речушке так и манит своей чистой прохладной синевой...
Идиллия. А все потому, что адмирал - живой.

ТОРПЕДНЫЙ ЗАЛП

Есть такой способ обучения - "делай, как я". Есть и такой - когда показывают, как не надо. Действует очень хорошо. Запоминается надолго. Единственный недостаток способа - он совершенно не дает представления о том, как надо. А посему - куда ни глянь - все пробуют, экспериментируют, чешут в затылках потом... а вот еще пример, как не надо. Хотя - все стараются показать, как надо, но выходит наоборот, и тогда говорят - смотрите, вот так не надо. А как же тогда НАДО? Попробуем еще раз… Опять не то! Тьфу. Вот так и служим.
Мы проходили стажировку на БПК "Ташкент". Нас вызвал к себе старпом. Чего бы? Пришли...
- Прошу разрешения?
- А-а, заходить, заходить, пупсики. Соскучился я по вам, ох соскучился! Ваша с-сраная стажировка через неделю кончится, а я вас ну хоть когда-нибудь увижу-то на боевых постах? А?
Тут старпом был прав на все сто. Святая правда! - почти всю стажировку мы просидели в каюте за картами (не за штурманскими, разумеется), отвлекаясь только на прием пищи, если таковую можно пищей называть, да еще на берег нас - непонятно как, но два раза в неделю спускали. Вообще мы были полностью предоставлены сами себе, потому что полстажировки пароход проторчал в доке, и там было не до нас. А потом вышел из дока, и опять стало не до нас, поскольку после дока идет прием боезапаса, топлива, продовольствия и всего прочего, и у командира БЧ-2 помимо нас забот было - полон дом огурцов. Мы на него не выскакивали, он нас не искал, все были довольны... Чего-то вдруг о нас вспомнили первыми. На рядом стоящем "Минске" старпом вообще впервые узнал о стажерах-курсантах за два дня до их отъезда и чуть не обалдел...
- У вас как, геморроя неть еще? От беспрестанного-то сидения за подкидным дураком?
Вообще-то, мы играли в переводного, но перечить старпому будет только круглый идиот.
- Что прикажете писать в ваших бумажках? Что съедено хлеба столько-то, мяса столько-то, масла столько-то? Проспано тревог - столько-то?
Тут стало обидно. За неправду. По тревогам мы в посты еще прибегали. Другое дело, что мы никому там не были нужны. И пробирались тайком обратно в каюту, где нас уже ждали такие же точно ребята из ВВМУРЭ имени Попова и ВВМУ имени Макарова. "Ну что, в кружок?" - говорил Вадик Шардин, который потом стал командиром "Маршала Крылова". И мы дружно садились в кружок и сдавали засаленные карты.
- Все, пупсики. Лафа кончилась. - Старпом был на удивление культурным сегодня, ни одного матюга. В его голосе сквозила даже какая-то почти отеческая забота за наши теоретические знания и практические навыки, то есть за будущее всего флота. - Завтра торпедные стрельбы. Будете смотреть все в натуре, учиться, как надо. Хоть вы и ракетчики, а не минеры… все равно полезно, так что - учитесь, сынки, пока шара-то есть.
И промозглым мартовским утром бпк "Ташкент" отвалил, кряхтя, от обшарпанной стенки, готовый поразить торпедным залпом любого, кто покусится. Еще с нами собирался какой-то древний эсминец-"полтинник" на букву "Л", который сам отвязаться так и не смог, его дергали буксиром - прирос, наверно, ко дну. А когда сдернули, то чего-то у него внутри сломалось, задымило, затрещало и лопнуло громко… Тогда его срочно подтащили обратно к стенке и привязали покрепче - пусть лучше так стоит.. Там два таких памятника было, второй - флагманский крейсер "Адмирал Сенявин", тот самый, который потом взорвался..
Ну да ладно. А мы прем сквозь серые (обычно пишут - свинцовые, и это очень меткое выражение!) волны, несемся в район полигона, где нас уже ждет подводная лодка "противника" - наша, 641-буки. Мы же как - везде противники сами себе, мы ж русские все-таки люди… Кругом - серая пелена тумана, морось препротивная, ветер пену с волн рвет, свист стоит несусветный, не от ветра, конечно, а из нутра бпк. Турбина воет и стремит пароход к точке залпа, тащит под тридцать узлов. Из-под кормы - бурун в трехэтажный дом высотой. Зрелище занятное и впечатляющее. Вот она, мощь-то где! По тем временам корапь был самый что ни на есть современный. Очень большой и весьма противолодочный, а сокращенно - БПК проекта 1134б - тоже "буки". Мы говорили - "букарь", "на букаре".
Нас на шкафут выгнали, на левый борт, в шинелках на рыбьем меху. Стоим, ежимся, от брызг жгучих прячемся. Сверху, с крыла мостика победно орет старпом:
- Ну как, пупсики? А? Стоять, стоять! Смотреть, ядренать, и на ус мотать! - и брык в теплый ГКП, только броняшка лязгнула.
Пришли в полигон. Звон, топот - тревога. Мы спрятались в уголке, курим втихаря. По трансляции вопли команд:
- Боевая тревога!!! Торпедная атака!!! Стрельба левым бортом!!! Командиру БЧ-3 принять целеуказание!!! - ну и так далее.
А теперь отвлечемся на минутку - пока приборы торпедной стрельбы решают задачу поражения лодки - и познакомимся хотя бы вкратце с устройством торпедного аппарата. Это труба такая, в которую засунута торпеда. Их, то есть, труб - пять, сложенных вместе горизонтально. На одном конце трубы, из которого торпеда вылетает, крышка надета резиновая, она рвется при выстреле и потому в обиходе называется целочкой. В другом конце трубы взрывается пороховой заряд, который торпеду выталкивает. А внутри к торпеде подведены специальные устройства - шпинделя - которые крутятся и вводят в торпеду данные для стрельбы, куда и насколько поворачивать после выстрела, на какой глубине идти, как идти и все такое. Чтоб торпеда не мотылялась в трубе при качке, она накрепко закреплена передним и задним стопорами. Общаться с торпедой перед стрельбой можно дистанционно - по проводам, а можно и прямо с торпедного аппарата вручную ввести все данные и отдать стопора.
Теперь сама торпеда - она имеет вид длиннющей зеленой сигары; в носу - БЗО, это боевое зарядное отделение со смесью тротила-гексогена и со всякими умными приборами, а все остальное - это баки под топливо и окислитель, называется важно: "резервуарная часть", хотя и налит туда обыкновенный керосин. Ну, сзади винты и рули, конечно. В практической торпеде тротила нет, ее голова выкрашена в красно-белые полосы, а ее приборы умные знают, когда и где торпеда должна всплыть после учебной стрельбы, накачивают ее нос сжатым воздухом и выключают двигатель. Вот она и плавает, как полосатый поплавок, ждет, когда за ней приплывет специальное суденышко-торпедолов, поймает ее и отвезет на базу, где ее приготовят к следующей учебной стрельбе. На этом краткий курс минно-торпедного дела закончим и вернемся на шкафут - середину верхней палубы, где как раз и стоят торпедные аппараты. Ну, и мы стоим - будущие мастера всякого рода стрельбы.
Стоим, ждем, уже промокли насквозь, задубели - а залпа все нет и нет. Рожи лиловыми стали. Старпом сверху уже не выскакивает чего-то.
Вместо старпома на шкафут откуда-то снизу выползает сгорбленный матросик и с чудовищными ругательствами, не спеша, идет к аппаратам. Мы переглядываемся и - ему:
- Эй, зема! Чего там, а?
- "Чего, чего…" - злобно огрызается тот. Еще бы! Мы-то хоть в шинелках, а он как есть - в синей робе, которая тут же насквозь. - Данные не вводятся в электрическую! - и добавляет такое, что даже у нас, привычных, уши в трубочку. Наверно, сибиряк... или сибиряки не окают?
Зема с матюгами лезет на торпедный аппарат и чего-то там ожесточенно крутит. Ясно - вводит вручную данные для стрельбы. Где-то какой-то проводок замкнуло, что ж, бывает… Отдал стопора, слез и скачками мимо нас - внутрь парохода, где тепло и сухо.
Я сказал - "отдал"? Ой, простите. Отдавал. Но отдал только передний. Или задний просто заело? Какая теперь разница.
Торпедный аппарат зажужжал и голодно повернулся жерлами за борт. Волны хлещут; где-то там, под ними притаилась лодка-враг. Исступленный вопль из динамиков:
- Залп!!!
БА-БАХХХ!!!
И тут лично мне показалось, что торпедный аппарат как-то даже вздулся, что ли… шире стал в серединке - это все какая-то доля секунды - ТРРРЕСЬ!!! Грохот, целочка эта тоненькая рвется, и из трубы, значит, ТЬФУУ!!! - выплевывается торпеда, а точнее, пол-торпеды, ее передок, боевое зарядное отделение. Задок остается в трубе. Дым непонятного цвета, уши заложило, мы стоим, челюсти на мокрую палубу уронив, а БЗО улетает за борт, криво прыг-прыг по волнам, да и тут же всплыло далеко по корме с левого борта - видно, от несусветных нагрузок умные приборы сработали как попало, и полосатый конец сигары уже торчит и качается где-то там, позади, среди наших бурунов, винтами взбитых. Кррррасота-а-а!..
На крыло мостика выпригивает стенающий старпом. Его корячит. Он заламывает руки и напоминает выряженную в альпак Офелию. Судорога всего тела, и особенно лица.
- Болваны! кресты! идиоты! козлы! мать тудыть и растудыть… - это что, про нас, что ли? Мы-то тут причем? Или у нас флюиды какие, что на аппарат повлияли? - Видели, да?! Видели?! Вот так вот - НЕ НАДО!!! А ну! вниз шнуром! и чтоб я вас! больше не видел!! и чтоб больше ни одна блядь! на верхней палубе…! чтоб… чтоб… б… ббб… БББ!!!
Потом нам по секрету лейтенанты рассказали, что командир корабля и старпом вечером напились в готовальню, предварительно командира боевой части-три методично изнасиловав…