ХИБАКУСИ *
Хибакуси - жертва облучения (яп.)

Когда на одиноко уткнувшийся в берег Бечевинской бухты поселок (открытое наименование - поселок Финвал) спускается синий камчатский вечер, и в покрашенных в разные цвета (чтоб совсем не обалдели) облезлых домах загораются занавешенные дешевыми гардинами окна, свободные от вахты и дежурства идут туда, где их всегда ждут, где всегда тепло и уютно. Они идут по домам, в семьи, и каждого, кто не холостяк, встретит жаркий поцелуй и долгожданный обильный ужин... Так происходит ежедневно в сотнях далеких гарнизонов по всей широкой и необъятной. Среди них - имеется в виду свободных от дежурства - наш старлей Вова.
Старлей Вова движется по направлению к своему подъезду, но ноги его явно не спешат. Вова напряженно думает трудную думу.
- Вольдемар, ты чего?
- Щас... щас...
- Чего - "щас"?
- Щас... придумал! Гы! Ход конем.
О чем он? Кто не знает Вову, может подумать разное: про семейный бюджет, про сюрприз жене, про боевую готовность, наконец. Это - кто не знает Вову. Я Вову знаю прекрасно, как ученый-энтомолог знает постельного клопа, и как постельный клоп энтомолога. За два года совместной жизни в двухкомнатной квартире (это называется - "с подселением") вполне можно изучить своего соседа. У них одна комната, у меня - другая. Камбуз, коридор, кладовка и гальюн - общие. Контакт - постоянный, тем более, что мы почти одного возраста и служим вместе.
Поэтому я прекрасно знаю, какую такую задачу Вова решает в данный момент. Вернее - кажется, уже решил. Его лицо просветляется, видна довольная улыбка, Вова приободряется и ускоряет шаг.
Вчера его жена изловчилась и отобрала у Вовы полбутылки шила. Это было несложно, потому что Вова в момент отбора воспрепятствовать ей никак не мог: он лежал на тахте и окружающее воспринимал очень условно. Сегодня весь день Вова напряженно размышлял, куда же она могла зашхерить вожделенный сосуд и как бы до него добраться. Способов было много, но все они решительно не годились - главным образом потому, что уже неоднократно были испробованы и потому супругой Вовы изучены. Ольга знала Вову намного лучше меня и уж куда лучше самого Вовы. Искать самому Вове не хотелось: все равно не найдешь, хоть и квартира с гулькин нос, а скандал будет обязательно. Чтобы обойтись без неминуемого скандала, нужно было придумать что-нибудь такое... из ряда вон. Кажется, Вова придумал. Ну-с, посмотрим.
Перед дверью Вова лезет за пазуху и достает свое удостоверение личности, а из него - карточку учета доз радиоактивного облучения. Такая есть у каждого из нас - положено. У всех они, понятно, чистые, ибо никто из нас нигде, кроме рентгена в санчасти, ничем не облучался, даже несмотря на специфику службы. Вова достает ручку.
- Давай... пиши.
- Сколько? - спрашиваю я, щелкая кнопкой авторучки.
- Да фиг знает...
- Сто пятьдесят тебе хватит?
- Пиши сколько хочешь, она все равно в этом ни бум-бум.
Я пишу в первой графе сегодняшнюю дату, потом - "150 рентген", а в графе "подпись начальника" ставлю непонятную закорюку. Далее лицо Вовы принимает выражение скромного героя Отечества, с трудом совершившего очередной подвиг, и он решительно толкает дверь. Мне уже весело.
Мы протискиваемся в тесный коридор. Ольга уже встречает: "Привет, ребятки! Ужин готов! Как там, на службе?" - ну и так далее. Когда Вова снимает шинель, удостоверение как бы нечаянно выпадает на пол, и из него вываливается карточка. Вова этого "не замечает". Вова с усталой и озабоченной рожей проходит на кухню. Ольга подбирает карточку и тупо глядит сначала в нее, потом на меня. В глазах ее - тревога. Неприкрытая. В моих - тоже. На мой взгляд, 150 за один раз - это перебор.
Про то, что излучение производит в организме необратимые изменения, знает любой. Далеко не любой знает, что эти изменения быстрей всего можно вывести из организма с помощью банального алкоголя. Вовина супруга знала, поскольку предварительная работа в этом плане с ней была проведена давно. Она с мольбой посмотрела на меня. Я пожал плечами.
- Я понимаю... Секретно... - и бросила в кухню заботливый и беспокойный взгляд.
На кухне Вова оседлал табурет и старательно сутулился. Было видно невооруженным глазом, что на его плечах сегодня держится весь флот. Первые признаки лучевой болезни у Вовы были налицо. Вот-вот начнут выпадать волосы... потом зубы. Потом... Он шумно вздохнул и прикоснулся ладонью там, где сердце.
- Я сейчас! - и Ольга метнулась в комнату. - Сейчас... сто пятьдесят... надо же... совсем обалдели... изверги... куда Бочкарев смотрит: сейчас...
И вот она появляется в кухне с долгожданной стеклопосудой. Она ставит ее на стол и спешно насыпает в тарелки дымящуюся гречку и по домашней котлетке. Спирт мы не разводим - мы больше любим так.
- Давай, Вова, - Ольга подставляет ему (и мне) полную стопку. Неспешный выдох... Процесс пошел. И-и - хоп! Хорошо!..
Что, собственно, и требовалось.
Вова снова шумно вздыхает. А еще через час его уже не сможет поднять никакая тревога, даже самая боевая, потому что Вова в достижении поставленной цели всегда очень упорен, и если он решил надраться - он обойдет всех друзей, но в итоге надерется в дрюсюсюлю. Вова спит в прихожей, лежа на животе, укрывшись детскими санками и подложив под голову сапог жены. Его ступни всегда подвернуты в одну сторону, сегодня - влево. Хррррр-псссссс. Здоровый сон. Завтра - на службу.

БОИНГ-ШПИЕН

:Я уже целый год таскал лейтенантские погоны - они помялись и потерлись, и уже не считался абсолютным салагой. Тогда еще в лейтенантах ходили по два года, кроме подводников. Меня даже офицером стали иногда называть. И даже доверяли ходить в караул начальником. Охраняли мы тогда не что-нибудь, а Важный Государственный Объект Краснознаменного Тихоокеанского Флота. Если честно, объект в самом деле был важным, потому что лежали в полуподземных бетонных сооружениях не коробки с уставными носками, а такие разные штуки, которые (не дай Бог!) взрываются очень громко. Хотя - в то время все, что охранялось караулами, кроме гауптвахты, почетно именовалось особо важными государственными объектами, дабы повысить ответственность часовых, которые всегда на постах спали, спят и спать будут, пока существуют объекты и караулы. Но наш объект и в самом деле был важным.
Над важным объектом всяким там самолетам и вертолетам летать не положено - мало ли что с них упасть может, в конце концов, они и сами могут свалиться сверху на этот объект. Если над объектом все-таки что-то летит, часовой с вышки докладывает мне, я - дежурному по части, он - начальнику штаба, а тот сразу же напрямую - в штаб флотилии, и теоретически летчики потом получают по башке. Практически - не знаю. Вообще-то над нами мало кто летал - заброшенный гарнизон на восточном побережье Камчатки, вдали от цивилизации. Максимум - вертолет рыбнадзора или военно-транспортный Ми-8, который летит к нам же и что-нибудь нам такое интересное везет. Например, очередную комиссию по воинской дисциплине.
Короче, где-то в час ночи щелкает матюгальник и хрипит:
- Часовой второго поста старший матрос Кирпиков, на посту без замечаний. - Потом помолчал... и - задумчиво: - Над зоной летит самолет.
- Какой самолет?
- А... мне не видно. Темно. Высоко летит.
- Козюля! По звуку - реактивный или какой?
- А фиг знает, тащ лейтенант, я в них что - разбираюсь? Говорю ж, высоко летит.
- Огоньки видать?
- Не видать. Вообще, улетел уже... Куда-то туда... - видимо, показывает пальцем, хотя мне до него двести метров непролазной ночной тьмы, и вообще я в помещении, а они с самолетом на улице, на природе.
- Ну, добро... - отпускаю кнопку.
А что? Летит, и нехай летит. Тем более, что уже улетел. Летел высоко, сбить мне его все равно нечем. Пролетел - и ничего не случилось. Я позвонил дежурному по части, сказал ему про самолет ("Да и хрен с ним!"), а потом прилег на полумягкий (для нормальных людей - жесткий и обшарпанный) топчан, сладко сомкнул глаза и продолжил несение службы. На следующий день благополучно сменился...
А еще через день весь мир узнал, что корейский "Боинг" сбился с маршрута, пролетел над Камчаткой, как раз над нами, и наши ПВОшники его где-то у Сахалина лихо завалили, приняв за самолет-шпион RC-135. Кто помнит - так целая история была.
И вот тут-то и наступил звездный час замполита. Наше чудо эволюции затеяло обширную лекцию о злобных выпадах преступного американского "империализьма", сказав, в частности, что "у них руки по колено в крови" и что "все наши мирные происки для них как лбом об гороховую стену". Наш зам был мастер подобной казуистики, потому что был потомственным колхозным секретарем парткома и вообще достоин отдельного рассказа. Он согнал офицеров и мичманов в тесную, пестро обклеенную ленкомнату, повесил на стенку карту советского Дальнего Востока, полувысохшим фломастером коряво нарисовал на ней свой вариант маршрута полета "Боинга" и вдруг неожиданно для себя обнаружил, что несчастный аэробус-шпион пролетел прямо над Шипунским полуостровом, то-есть, непосредственно над нами. То, что это был не разведчик, а пассажирский лайнер, до него так и не дошло. Он тыкнул в карту указкой, чуть не пробив ее, и повернулся к аудитории с выпученными глазенками.
- ...Прямо над нами! Нет, вы поняли? - зам поднял к потолку мясистый палец и пригнулся, словно "Боинг" летит снова, но уже с атомной бомбой. Собравшиеся с интересом следили за вольным полетом замполитовой мысли. Зам перешел на свистяще-зловещий шепот. - А мы с вами - что?
Все замерли - а действительно, что?
- А мы его прощелкали!
Прощелкали! Ух ты. Такого логического вывода не ожидал никто. Распознавать и сбивать самолеты - вообще-то, как-то не наша функция... Опять же - чем? Во дает!
- Кто стоял в карауле первого сентября?
Пришлось встать и назваться.
- Стыдно должно быть, товарищ лейтенант! Не так вы службу начинаете! О-ох, не так! Я поражен вашим благодушием! Вы что, бляха-муха, забыли, что мы тут все - на дальневосточных рубежах?
- ???
- Какие меры вы приняли к тому, чтобы не пропустить самолет-шпион?
Не пропустить - это в смысле "задержать"?
- Я? - я обалдело пожал плечами. - Меры? Доложил дежурному...
- И все?!
- И все...
Теперь зам имел полное право торжественно подытожить.
- И это - все, на что способен начинающий офицер! Слышали? Нет, я говорю - вы слышали? А я в ваши годы служил иначе! Я...
Все прекрасно знали, что в мои годы он не столько служил, сколько грузил лопатой навоз и доил козу, мечтая о высшей партийной школе.
- ...а кто был дежурным?
- Я! Капитан-лейтенант Бочкарев.
- Ну-у... Вы, Виктор Степанович, вы меня просто... поражаете. Ладно там - лейтенант (зам брезгливо ткнул морковкой пальца в мою сторону), он молод и глуп (так точно-с!), он может и не знать... Но вы-то, вы-то! Вы же без пяти старший офицер! Где же ваша политическая бдительность и сознательность? Вы же опытный кадр, у вас ведь хорошие конспекты, и у вас достаточно власти, у вас в сейфе лежат специальные пакеты, у вас пистолет, в конце концов, вы не где-нибудь там-сям, а целый дежурный офицер... А если вы не знаете, как действовать, то могли позвонить мне. Или хотя бы командиру с начальником штаба... Я прям не знаю, что сказать...
И в таком духе - полчаса. Жаль, я не помню дословно весь этот бессмертный монолог. Никто так и не понял, что должен был делать я, а что дежурный, чтобы вовремя опознать "самолет-шпиён" и предотвратить его наглое проникновение в священные воздушные просторы нашей Родины, но по строгачу мы с Бочкаревым на всякий случай от зама получили. Так что настоящую службу офицерскую я начал с блестящего показательного пистона.
Уже потом, через пару лет командир на своей отходной сказал мне, что они с начальником штаба специально не перебивали зама, потому что все нормальные люди любят цирк. А выговор - он не триппер, с ним жить можно...

ЦВЕТОМУЗЫКА

Хо! Электротехника? Как же, был вообще момент, ну помню я, серьезно! Нарочно не придумаешь.
Лекция идет. Преподаватель - один из самых уважаемых в училище, кап-раз, Герой Советского Союза, бывший легендарный тихоокеанский подводник по фамилии Самсонов. Наука, как уже было сказано - непрорубаемая напрочь, ну совершенно и абсолютно, да еще первой парой, да еще в понедельник: Два дня подряд полроты гуляло у Игорька Петрова на свадьбе - ну какая, скажите, электротехника, еще и с утра? Совсем очумели.
Кое-кто не спал, конечно. На первых рядах, из уважения к Золотой Звезде Героя и к товарищу Самсонову лично - уж очень добрый и спокойный дядька был и не придирался ни к кому из-за всякой фигни. Там, на шкентеле, то бишь, "на Камчатке" - другое дело. Ручки рисовали в конспектах сложные кривые, справедливо именуемые изодавами. Игорек же не просто "давил" - он исступленно хрючил, с завидной периодичностью выпуская в атмосферу аудитории переливистые рулады мощного храпа курсанта-второкурсника. В конце концов Степану Павловичу это надоело.
- Товарищ курсант!
- Я?
- Нет, не вы, хотя вы тоже спали: но вы хоть не так храпели. Вот вы! Разбудите вон того, кудрявого. Да, да!
Игорька пихнули в бок, и после третьего тычка он с трудом поднял со стола тяжелую голову, похожую на помятый перезрелый помидор урожая прошлого года.
- Я?..
- Вы, вы. Почему спите на лекции?
- (злое сопение)
Друзья идут на выручку:
- Тащ капитан-пер-ранга, у него свадьба была:
- Чего?
- Свадьба:
- Свадьба? Курсант Петров, у вас в самом деле свадьба была?
- Так точно, - Игорек продолжает зло сопеть. Ну неужели непонятно?
- Непонятно: Свадьба: Ну и что?
Все в изумлении - как это "ну и что"?
- Ну, свадьба. И что? Свадьба - днем. А ночью чего вы делали, вместо того, чтобы спать?
- ???
- Я спрашиваю, чем вы всю ночь занимались? А?
Игорек надулся, смотрит исподлобья, вот-вот взорвется, но все же берет себя в руки - немножко - и с ненавистью выпаливает:
- "Что делал, что делал:" Цветомузыку паял!!!
С тех пор у нас ЭТО так и называлось: "цветомузыку паять".