О спящей собаке.
Навеяно Старшиной.
В то, что человек может спать в любых ситуациях я, после армии, верю безоговорочно. Спать можно на жестком полу, положив голову на сгиб локтя. Спать можно в кузове шишиги, которая едет по лесной дороге в Эстонии, булыжники от 10 см до метра. Спать можно, уткнувшись лбом в экран РЛС, и яркая развертка, снующая по экрану, не помеха. Спать можно, сидя ровно на стуле в дежурке и положив перед собой раскрытый устав, здесь главное, почувствовав на себе офицерский взгляд, вначале перевернуть страницу, а потом уже поднять глаза, максимально их сфокусировав. Спать можно просто на ходу в ночном дозоре, высыпаешся необыкновенно, сам пробовал, при этом идти лучше вторым, чтобы утыкаться в спину напарника, а не в очередную сосну или камень.
В общем, на втором году службы я точно знал, что боец может спать везде и всегда. Но собака, с ее обостренными чувствами, тем более пограничная, спать на службе не может.
Летней ночью одна тысяча девятьсот восемьдесят лохматого года я с напарником Пышкиным, в миру Пышняком, возвращался с ПТН-а, поста технического наблюдения. Надо сказать, что ПТН находился в пяти километрах от заставы и начальство мудро решило, что расходывать бензин и моторесурс машин не по-государственному, гоняло наряды по дозорной тропе пешком. Так что, час туда, шесть часов там, и час обратно. Да и маршрут НВДНГ- наиболее вероятного движения нарушителя границы, кроме собственно дозоров и ЧГ, часовой границы попросту секрет, перекрывался многократно. Пройтись по хорошей погоде после шести часов в душной операторной было даже приятно, и мы наслаждались шелестом волн, мерцанием звезд и сосновым воздухом. Приближаясь к участку где должен сидеть ЧГ, мы даже посетовали, вот, выскачат эти уроды из кустов и испортят весь кайф. Так шли себе и шли, но тут - оп, дозорка уже кончается, начинается асфальт поселка где застава, а ЧГ нет. Ну, эти уроды, Нюх, инструктор службы собак, и Мурзик могут давит массу, но Фокс, огромный кобель, спать не может и нас должен давно услышать. Воображение стало тут же рисовать страшные картины: прорыв границы, боевые пловцы - диверсанты, убитые товарищи. Рысью мы помчались назад, обшарили землянку, сложенную из валунов, где прятались еще лесные братья, бревенчатый туалет, который построили культурные эстонцы, чтобы не загаживали вполене симпатичный пляж, все кусты. И только в отдалении, привлеченные странными звуками, мы обнаружили пропажу. Мурзик, Нюх и Фокс лежали под кустом рядком, практически штабелем. Фокс во сне пытался кого-то поймать, он рычал, скулил, по детски причмокивал и дергал всеми четырмя лапами. Бойцы же лежали по стойке смирно и только молодой посвист, предвестник будующего храпа, выдавал их жизнидеятельность. На негромкие призывы никто не реагировал, поэтому будить их пришлось при помощи верного солдатского сапога. Причем будить только зольдатов, с Фоксом такой фокус не прошел бы. Здоровый черный пес проснулся сам.
Овчар Фокс по гражданским меркам был собакой нетривиальной. Под дреску на заставе ходили только молодые, и то под приказом, он никогда не хватал бегущего за руки, только за шею, сбивая при этом с ног. Он любил во время дозора, если Нюх его спускал с поводка, полакамиться ежиками и другой дичью. И, как все пограничные собаки, он не любил офицеров. Почему почти все пограничные собаки не любили тех, у кого на шинели два ряда пуговиц, никто объяснить не мог, наверное, это на генетическом уровне.