Севастопольская комендатура. Овеянная легендами и когда-то знаменитая на весь военно-морской флот, сейчас уже, конечно, утратила свою былую силу и мощь, разделившись как и сам Черноморский флот на две независимые части. Но тогда, в первой половине восьмидесятых, она была на пике своего могущества. В дни увольнений комендатура ощетинивалась десятками патрулей и было почти невозможно выйти из училища и вернуться в него не повстречавшись хотя бы с одним из них. А встречи эти не сулили ничего хорошего: замечание от патруля гарантировано лишало тебя следующего увольнения, да и это можно было провести, занимаясь строевой подготовкой на плацу комендатуры, в худшем случае всё могло закончится знакомством с севастопольской гауптвахтой. Самим патрулям было не слаще: путь до гауптвахты из патруля что начальнику, что патрульным был гораздо короче, чем просто увольняемым в город. Отправится туда можно было сразу с развода за форму одежды, можно прямо с маршрута за какое-нибудь нарушение, хотя бы за то, что патрульные идут за начальником не по схеме «пирамидой», а как-то иначе, ну а можно на построении после патрулирования. Стандартные замечания по флотской форме - это «короткие брюки», так как ремень по правилам ношения формы одежды на флотских брюках должен находиться там же, где у «зеленых», то есть на талии, но так никто брюки не носил, и при подтягивании брюк куда-то в район подмышек они, разумеется, становились больше похоже на бриджи, за что их владельцы нещадно карались. Полный перечень нарушений, с которыми не могли смирится комендантские, очень длинен, это и «короткая» шинель, если она не 40 сантиметров от земли, а хотя бы 41, это и «испорченный» головной убор, это когда в белой бескозырке на один грамм меньше ваты, чем ее положили на фабрике или просто нет одной пружины из двух штатных, любой нештатный шов на форменке переводил ее в разряд «испорченных» с последующими оргвыводами. Проще сказать, что не каралось. Лояльно относились к обрезанным рантам на хромовых ботинках, не помню, чтоб придирались к выпрямленным по флотской моде бляхам, к тем же брюкам не было вопросов, если в гарнизоне была объявлена форма 4 или 5, бушлат и шинель соответственно. С первого по пятый курс я ходил в гарнизонный патруль, первые три года патрульным, на четвертом и пятом курсе начальником патруля. В этом тоже была уникальность севастопольской комендатуры, мне не приходилось слышать, чтобы где-то еще начальниками патрулей ходили курсанты. Курсантские патрули выставлялись только в штатные дни флотских увольнений - среда, суббота и воскресенье, по восемь-десять групп от нашего училища и чпупса (слэнговое название ЧВВМУ им. П.С. Нахимова - примечание авт.). Набор маршрутов поэтому был в двух вариантах, по какому принципу тот или иной вариант доставался курсантским патрулям, я так никогда и не понял, но вот порядок маршрутов в списке что одного варианта, что другого, всегда был одним и тем же. То есть если твое предписание лежало в стопке первым, то с равной долей вероятности ты мог оказаться на одном из четырех маршрутов, первым или последним в списке каждого из вариантов. Почему последним? Всё очень просто. Стопку курсантских предписаний могли элементарно перевернуть или начать расписывать маршруты с конца списка. Что первые, что последние маршруты были мной не очень любимы, потому что это были в основном танцплощадки и прочие места, куда часто наведывались помощники коменданта. И я всегда старался засунуть свое предписание в середину и уехать патрулировать в какое-нибудь тихое, спокойное место, куда редко заглядывают комендантские. Один раз, как я думал в начале, мне очень повезло - маршрут достался на Остряках (район города, названный так из-за районообразующего проспекта генерала Острякова - прим. авт.), а это не просто тихий и спокойный район для патрулирования, но там же жили мои родители. После развода в комендатуре, который прошел на удивление спокойно, я позвонил маме, чтоб она по-быстрому приготовила что-нибудь на четырех голодных курсантов. Добравшись до дома, накормил ужином себя и своих патрульных первокурсников, которые, по-моему, были больше меня рады удачному началу патрулирования, стали выдвигаться на маршрут. Тут надо объяснить еще одну тонкость, дело в том, что в отличие от бытующего мнения, в комендатуре никто никаких планов по количеству записанных замечаний не давал. Не давать-то не давали, но еще на разводе объявляли, что по количеству записанных будут судить о качестве патрулирования. Что в переводе не могло означать чего-либо другого, кроме как «пиши чем больше, тем лучше». Записать какое-то достойное количество на таком спокойном маршруте как Остряки, можно было только в начале увольнения, когда матросы разбредались по общагам, напичканных на параллельной проспекту Острякова улицы Музыки или уже в конце увольнения, когда они будут оттуда выбираться. Курсантов из своего училища, разумеется, не записывали, как, впрочем, не записывали и чпупсов, так же как и они нас, такой вот был неписанный закон. Но даже записав энное количество матросов, нельзя было успокаивается. Как-то в одном из своих первых в качестве начальника патрулей, я записав вначале пять-шесть несчастных попавшихся на моем пути и честно вписав их в лист замечаний и проставив время, спокойно ходил по маршруту уже не встречая ни одного военнослужащего. Возле меня остановился комендантский бобик.
- Начальник патруля, ко мне.
Подошел и представился, как положено.
- Лист замечаний мне.
Передаю.
- Ну что же вы, главный корабельный старшина, с семи до полвосьмого хорошо послужили, а вот уже полтора часа, как ни одного замечания?
Я пообещал исправиться, а помощник коменданта пообещал это проверить на обратном пути.
Урок я этот запомнил хорошо, и уже никогда не ставил сразу время замечаний, а равномерно проставлял хронометраж через каждые полчаса, так чтоб к проверке, если такая случится, у меня всё чётко и ровно.
Патрулировать в своем родном районе было одно удовольствие, встретил и переговорил со многими знакомыми, которых давно не видел или с которыми не хватало времени пообщаться в короткие увольнения. Погода тоже была замечательная, патрульные попались веселые, и развлекали меня анекдотами и байками. Матросов было встречено ровно столько, сколько надо, чтобы лист замечаний было не стыдно предъявить, замечания у матросиков тоже были явные и не приходилось особо докапываться. В общем, не гарнизонный наряд, а сплошное удовольствие. Я тогда не слышал про законы Мерфи, но жизнь меня потом не раз убеждала в незыблемости такого как: «если всё идёт хорошо, значит вы чего-то не заметили». Уже было закончено патрулирование, сданы дежурному по училищу штык-ножи патрульных и повязки, по-моему я даже уже заснул, когда дневальный позвал меня к внутреннему телефону. Звонил дежурный по училищу:
- Что ты там натворил в патруле?
- Да вроде ничего, всё врёмя на маршруте был, проверок не было. Лист замечаний сдан дежурному по комендатуре.
- Ладно, завтра с тобой Браславский разбираться будет.
Начальник строевого отдела училища капитан второго ранга Браславский, более известный в училище как Конь, был мужик въедливый и дотошный. С утра вместо занятий я стоял у кабинета Коня. У него уже побывали по одному, а потом все вместе мои патрульные.
- Паша, мы ничего не сказали, что к тебе домой заходили.
Бедные, запуганные караси, они думали, что из-за двадцатиминутной задержки с выходом на маршрут могли быть такие последствия со звонками из комендатуры и с разборами у НСО. Но молодцы, выдержать прессинг Коня не каждый пятак» (слэнговое, курсант выпускного пятого курса - прим.авт.) может, а тут надо же, первый курс и не сломались.
- Ну рассказывай, чего тебя Бедарев (полковник Бедарев, комендант севастопольского гарнизона - прим.авт) видеть хочет.
Я ответил то же самое, что дежурному.
- Ладно, вот твоя увольнительная, отправляйся в комендатуру. Судя по их настрою, суток семь тебе обеспечено.
То, что ничего хорошего нештатный визит в комендатуру не принесет, можно было не сомневаться, но всё-таки, что случилось? Этот вопрос мучил меня всю дорогу до комендатуры, ничего хоть более-менее реального в голову не приходило. Понятно только, что к патрульным вопросов нет, раз вызвали только меня.
Ситуация быстро прояснилась, как только я оказался в комендатуре и предстал перед светлыми очами коменданта гарнизона. Из строительный части солдатик свершил попытку к дезертирству, которая была пресечена патрулем на железнодорожном вокзале, куда этот боец благополучно добрался, хотя никаких документов, кроме военного билета, у него не было. Бедарев подробно изучил маршрут и время его передвижения и выяснилось, что первый и единственный раз, где он до вокзала пересек маршрут гарнизонного патруля, была остановка троллейбуса «Техническая библиотека», где он какое-то время спокойно перекуривал, сидючи на скамейке. Техническая библиотека значилась последним пунктом моего маршрута, указанного в удостоверении на право патрулирования, которое нам выдавали перед разводом в комендатуре. Сейчас это удостоверение лежало перед Бедаревым рядом с двумя исписанными листами бумаги, один каракулями с заголовком «Обиснитилная», другой с аккуратными строчками, озаглавленными «Рапорт».
- Почему вы не задержали на своем маршруте военнослужащего, находящегося в самовольной отлучке?!! - не сказал, а скорее прорычал комендант.
Что тут ответить? Что маршрут больше трех километров? Что солдатик мог элементарно убежать, завидев издалека на прямом как стрела проспекте мою патрульную группу?
Нет, таких ответов в этом здании и этому человеку давать нельзя, и так, какие тут семь, тут все десять суток вырисовывается, а подобными ответами еще и ДП себе обеспечу. Взгляд полковника Бедарева очень трудно выдержать, а я не собирался с ним играть в гляделки и скромно уставился на его стол. Хотя патрульное удостоверение лежало на столе в закрытом виде, мне показалось, что я даже вижу напечатанный маршрут сквозь обклеенные пленкой корочки: «Гостиница КЧФ - магазин «Солнечный» - кинотеатр «Москва» - магазин «Приветливый» -Техническая библиотека». Я поднял взгляд и совершенно спокойно, глядя в глаза товарищу полковнику, заявил:
- На моем маршруте не было самовольщиков.
Наверное, этим взглядом, которым меня смотрел Бедарев, можно было убить, какое-нибудь простейшее животное, оно просто бы умерло от ужаса, говорят, что звери воспринимают взгляд в глаза как вызов, и я смотрел этому страшному и опасному зверю в полковничьей форме именно в глаза, и наверное, он воспринимал это как вызов. А мне было страшно, и мне хотелось убежать. Бежать долго-долго и спрятаться. Спрятатся так, чтоб не нужно было смотреть в глаза страшному зверю...
- Объясните, что вы сейчас сказали.
- Я сказал, что на моем маршруте не было самовольщиков, товарищ полковник.
- ВЫ ЧТО??? ИЗДЕВАЕТЕСЬ НАДО МНОЙ, КУРСАНТ!!! Вот объяснительная воина-строителя! - листок с каракулями взвился вверх.
- Тут черным по белому написано, что он пять минут находился на остановке «Техническая библиотека»!!!
- Товарищ полковник, остановка «Техническая библиотека» не входила в мой маршрут.
- Это как??? Что вы выдумываете? Вот удостоверение, здесь четко и ясно: Техническая библиотека.
- Так точно. Техническая библиотека указана, а остановка «Техническая бибилиотека» не указана, она находиться дальше от самой библиотеки на двадцать метров в сторону улицы Гоголя и в маршрут не входит.
Полковник долго осматривал меня с ног до головы, взгляд его зацепился за распрямленную бляху и срезанные ранты на хромачах, но за это не сажают, а может, я просто не слышал что сажают, все остальное у меня было еще с патруля суперуставное, только еще раз с утра отглажено-отутюжено.
Пауза затянулась и надо был ее прерывать.
- Разрешите идти, товарищ полковник?
- Идите.
- Есть!
Я приложил почти онемевшую руку к головному убору и смог повернуться на почти онемевших ногах, я даже попытался изобразить первых два шага строевыми, а спину мне жег страшный взгляд.
Когда я вернулся в училище и доложил Коню, зачем был вызван к коменданту, он по-моему мне не очень поверил, что после такого возможно вернуться без ареста, да я и сам в это не мог до конца поверить. На этот маршрут я больше не попадал, но мне показывали то самое удостоверение с вписанными от руки словами "остановка "Техническая библиотека". Через много лет я встретил Бедарева в администрации города Севастополя, мы не стали здороваться, но он узнал меня и улыбнулся, я тоже улыбнулся ему в ответ. Не знаю, жив ли он сейчас, но я хочу поблагодарить его за многое, за школу гарнизонной службы, после которой заступать в патруль в Североморске или Питере было просто разминкой, за науку внимательно читать документы и помнить, что там написано, и самое главное - за умение признать свою неправоту, каким бы ты страшным и опасным зверем не был. Спасибо вам, товарищ полковник!