Скобарь

Жорж был из скобарей...
Скобарями он величал всех, кому повезло родиться во Псковской и Новгородской губерниях, ну или где-то поблизости. Со временем, правда, порядок отнесения к «высшей касте» претерпевал определенные изменения и, пройдя эволюционное развитие, оформился в двоичную систему: «скобарь» - человек порядочный, «нескобарь» - прочая армейская сволочь.
Почему я вспомнил Жоржа - он был ярок, по-настоящему индивидуален, единственен и неповторим, и никакие армейские катки не могли укатать и загладить его взъерошенную идентичность.
В нем генетически определенно присутствовала военная косточка. Это был поручик Ржевский, закинутый неведомой машиной времени в Советскую армию. Он всегда был гладко выбрит, розовощек, обильно сбрызнут одеколоном, опрятен... и слегка в «приподнятом настроении»... Любил приправить речь старорежимными: «так точно-с» и «никак нет-с», чем приводил в благоговейный трепет отцов-командиров, которые начинали вдруг чувствовать причастность к исторически значимому сословию, подтягивали животы и пытались выявить в себе скрытые черты благородства.
Статус бывалого холостяка, раскованность в общении, умение сочно излагать скабрезные анекдоты, да и вообще, ощущение «породы», будили у полковых дам душевный трепет, буйные фантазии и мысли о неприличном. Жорж как мог оправдывал звание полкового ловеласа, работал «на износ», и предаваясь страстям греховным, регулярно попадал в разные истории, говорить о которых время пока не пришло. Ну зачем нам семейные драмы...?
Причем, что интересно, амурные дела подвергались подробному циничному протоколированию. Жорж вел картотеку... Все было максимально систематизировано. В зависимости от настроения при «поиске» можно было пойти по буковкам (имена), социальному статусу, «тактико-техническим данным», эмоциональному портрету... и.т.д. Там было все: от размера... до привычек поведения в кульминационных ситуациях, причем приведено теоретическое обоснование зависимости одного от другого!!! Все было зафиксировано четко и точно как в паспорте аэроплана, что наводило на мысль о присутствии в его геноме тевтонских корней и рождало провокационный вопрос: «А не стирала ли бельишко в Чудском озерце твоя прапра... в 1242 году?»
Интересно, жив ли этот архивно-гинекологический шедевр. Скорее всего, безвозвратно канул в Лету, а жаль... . Дедушка Фрейд со своим психоанализом отдыхал...
Жорж свято чтил традиции русского офицерства. Он любил заключать пари, причем не по-детски, а всерьез... Например: сможет ли офицер ВВС в полной боевой выкладке (шапка, шинель, портупея, сапоги и 200 спирта внутривенно) форсировать водную преграду. «Местный Одер» представлял из себя речушку, несущую мутные зловонные стоки от расположенного выше по течению молокозаводика...
Жорж шел, покуривая цигарку, спокойно и размеренно, рассекая мощным торсом потоки мерзко «благоухающих» сточно-молочных вод. Случайно очутившиеся неподалеку местные жители никак не могли «въехать» в ситуацию, делали круглые глаза, что-то лопотали на местном диалекте и неприлично показывали пальцами то по направлению аэродрома, то на «сбитого летчика», ища глазами потерпевший катастрофу летательный аппарат. А команда поддержки на противоположном берегу с секундомерами и матерными выражениями восторга ждала героя, чтобы продолжить праздник: исход пари был очевиден - не было ни победивших, ни побежденных, всех вдохновила, окрылила и объединила мысль о непобедимости русского воина. «Рыб-с и крокодилов-с нет-с, передохли-с» подвел итог похода Жорж и праздник продолжился...
А еще Жорж был поразительно открыт. Он жил как чувствовал, без кривляний и вывихов души. Переживания и эмоции не копились, а выплескивались иногда даже в самое, казалось бы, неподходящее время. Когда почил Юрий Владимирович Андропов (а он, как это ни странно, был зачислен Жоржем в высший разряд скобарского сословия), во время траурных мероприятий на фоне тишины объявленной минуты молчания вдруг раздались саднящие душу рыдания - Жорж любил и уважал Генсека, это была для него настоящая утрата, и он не скрывал этого.
До дуэлей, слава богу, дело не доходило, хотя предпосылки решить вопрос о защите чести и достоинства излюбленным способом русских классиков возникали регулярно. Доводы о том что, ни Пушкин, ни Лермонтов при внимательном рассмотрении никак не могут быть отнесены к скобарям и их опыт не может быть отнесен к «скобарским обычаям», с неохотой принимались, и дело ограничивалось обычным мордобоем, правда, с соответствующим идеологическим обеспечением.
Как настоящий офицер, Жорж был одержим охотой. Про его охотничьи подвиги в полку слагали легенды. А субботним или воскресным вечером нашего «следопыта» почти наверняка можно было встретить в местном пабе за воспоминаниями о былых победах. После третьего бокала он переходил к «ролевым играм», типа: ты - сегодня лось, а я охотник, или ты - охотник, я - кабан. Страстный любитель природы, он точно схватывал повадки зверей, и, вживаясь в роль, мог с абсолютной достоверностью передать переживания загоняемого животного, включая как особенности двигательной активности (галоп, аллюр, прыжки, подскоки) так и акустический фон (брачный зов, сопение, пыхтение, прихрюкивание, рык). На Жоржа ходили как на концерты, пиво текло рекой, бизнес местного бутлегера процветал. Мне же он больше нравился в роли охотника на лося: великолепная стойка, левая на воображаемом цевье, указательный правой как и положено - на курке, пронзительный взгляд и абсолютная отрешенность от происходящего вокруг. Жорж мог выцеливать «зверя» минут десять-пятнадцать, причем надо понимать, что вокруг в это время шло «гулянье цыганского табора». Ничто не могло отвлечь охотника от «сохатого»-бармена, метавшегося у стойки. Когда же, наконец, совмещались в нужном месте мушечка и целик, Жорж, производил виртуальный смертельный выстрел, в изнеможении валился на стул и предавался эмоциям, выпивая очередной бокал за упокой души убиенного... Иногда прошибала скупая слеза, он любил все свои охотничьи трофеи... Каждого встреченного кабана или лося помнил в морду и сочувствовал им, утешая себя мыслью, что в следующей жизни роли поменяются...
Как-то мне посчастливилось быть свидетелем удивительной охоты на гусей.
Была весна, тепло разливалось по неизбалованной солнцем Прибалтийской земле, чирикали пташки, в соседнем болотце проснувшиеся лягушки пытались наладить хоровое приветствие пробуждающейся природе, жужжали шмели, совершая первые контрольные облеты. Хотелось жить... Народ, уставший от долгой зимы, повылезал из потерн и совершал променад по стоянке в поисках где бы чего сломать, «предварительно» подготавливая аэропланы к предстоящим полетам.
Идиллия была внезапно прервана сочным дуплетом. Выстрелы удивления не вызвали: на аэродроме довольно часто обществом «авиационных охотников» производился отстрел ворон, но в этом случае все было гораздо интереснее...
Жорж открывал охотничий сезон. Так уж вышло, что в навигационную программу «ведущего» гуся-вожака наш аэродром был зашит в качестве ППМа (промежуточный пункт маршрута). И Жорж коварно воспользовался этим роковым для пернатых стечением обстоятельств. Но, это еще не все... Оказывается, «физический носитель» этой программы был весьма примитивен с точки зрения помехозащищенности и птицы временно теряли пространственную ориентацию под воздействием аэродромных источников помех (как показал опыт - особенно эффективна в этом плане РСБН-6). Правильно выйдя на ППМ, гуси какое-то время продолжали кружить в районе аэродрома, пока «гусиному Моисею» не надоедала однообразность подстилающего ландшафта, и он, осененно крякнув, не приглашал стаю к дальнейшему путешествию по направлению к Новой Земле.
Жорж сумел объединить свое охотничье мастерство и профессионализм специалиста по РЭБ, произведя какие-то только ему ведомые расчеты зон подавления и временных параметров захода на цель, выходил на огневой рубеж строго в установленное время очередного пролета стаи. После произведенного выстрела он удалялся в потерну для «разминки», хлопал стопарик и вновь выходил во все лучшей и лучшей спортивной форме. Вся эскадрилья, открыв рты, наблюдала за воздушным сражением, заключая пари: попадет - не попадет... В тот день охота по словам Жоржа не пошла (с маршрута была снята всего пара...), но ее методика меня впечатлила.
...И как же мне потом хотелось вставить этот эпизод жизни в свой «научный шедевр» о способах коллективно-групповой защиты боевых порядков самолетов фронтовой авиации в качестве примера фатальных результатов несовершенства такой защиты. Причем «бестолковость вожака» можно было трактовать как несовершенство алгоритма противодействия, а опрокидывание стопаря между заходами как дополнительное целеуказание...
...А потом нас разметало: Жоржа перевели в Белоруссию, я поехал в СГВ и больше наши пути не пересекались, как сложилась его дальнейшая судьба, не знаю...
Много с тех пор воды утекло, много разного служивого люда повстречалось, многое стерлось из памяти, Жорж же оставил в памяти яркую, незабываемую картину, написанную в стиле некого армейского импрессионизма - по-весеннему свежую и сочную, наполненную красками бурлящей молодости и радостью жизни.
Поглощаемое неумолимым временем, уходит поколение скобарей, ему на смену приходит поколение более прагматичное и рациональное... Наверное, так и должно быть, но как-то, увы, грустно, грустно становится при мысли о том, что уходит в прошлое некий романтический флер военной службы, тускнеют образы, мельчают характеры...