Капьяр, ТЭЧ, январь.
На открытой стоянке стоит на регламенте МИ-8 МТ.
Меняю смазку в автомате перекоса.

Сижу наверху, открытый всем степным ветрам. Нужно снять старую прокеросиненной кистью или ветошью, подождать, когда высохнет, и шприцом с Циатимом "пробить" шарнир.
В рукавицах не подлезешь, руки голые.

Керосин на таком морозе (-20 С) дает химический ожог. Руки все обветренные, обожженные, красные и в шелушащихся цыпках.

Рядом Яблонский, "желторотый", месяц как из учебки, из ШМАСа. Учится. У них вертолётов в учебке не было (у нас, впрочем, тоже). Показываю ему, где располагаются смазываемые узлы. Парень "на технике" первый день. С ужасом смотрит на мои руки. Я его понимаю - на нормальные человеческие руки эти распухшие красные клешни похожи не очень.

- Убери тут старый Циатим, - говорю ему я. Тычу пальцем в узел. Парень лезет кисточкой в банку с керосином. Рукавицу не снимает.
- Сними рукавицу!
- Холодно же! - чуть не плачет он. - Руки поморожу...
- Сними, придурок! Намочишь её в керосине, потом даже руки отогреть негде будет...
- Не намочу!...
- Хрен с тобой, - машу на него рукой. Я предупредил.

Через полчаса в курилке Яблонский с криком отчаяния забрасывал снегом рукавицу. Рукавица горела синеватым пламенем и нещадно коптила.

Керосин в смеси с Циатимом всегда коптит.