Я не знаю. Ну не знаю, правда. Не знаю когда и как я умру. Хотя умирать доводилось несколько раз. И стоять на волосок от смерти. Но это - отдельно. И потом. Как-нибудь. А первый случай был в армии. Когда я, молодой боец взвода связи Отдельного батальона охраны, тянул изо всех своих сил лямку, получал свои грамоты 'За успехи в боевой и политической подготовке'. Кто кроме меня знает, каких усилий это мне стоило? Никто не знает и теперь уже не узнает.

'Благими намерениями выстлана дорога в ад …'
Снег и мороз. Снег хрустит под моими сапогами, хрустит, как и положено снегу в морозный полдень. Холодно, градусов 18. Но я не чувствую мороза, пока. Я иду. Я быстрыми шагами иду по горной дороге вдоль незамерзающей речушки и от такой ходьбы мне жарко (думаю, виноват кусок сала с хлебом, который мне напластал мой замок, посмотрев на градусник). Путь мой лежит мимо сооружений, около которых, овечьими кулями, привалившись к стенам, стоят часовые в бараньих тулупах, поддёвках и валенках. Один окликает: 'Сёма, покурить ест?', это Хабиб, дагестанец, на полгода раньше призвавшийся. Постояли, поговорили, покурили … 'Слушай, мэня всэ равно чэрэз пянадцат минут мэняют, возми валэнки, потом в караулку занэсёшь…'. И вот, через полчаса, в тёплых валенках, я карабкаюсь на заснеженную скалу на территории второго поста и радуюсь, что ноги мои не мёрзнут (Вообще солдатские радости очень простые: тепло, еда и лежанка). До неисправного блока я добрался без приключений, без приключений его удалось запустить и отрегулировать. Довольный собой и своей судьбой на сегодняшний день, ничего не подозревая, я двинулся в обратный путь. Обходя блок, оказался на краю обрыва и мои валенки просто поехали по твёрдому насту. Чуть ниже я запнулся за торчащий из снега камень и дальше полетел уже кувырком: 'голова-ноги, голова-ноги'(с). Что меня ждёт, я понял сразу, внизу, метрах в сорока была каменная россыпь, состоящая из огромных обломков скалы, с которой я летел, аки сокол ясный. В голове моей начали вставать картины моей недолгой жизни. Обидно, вы знаете, умирать в девятнадцать лет. И тут, на фоне этих картин, как в замедленном кино, передо мной проплывает дерево, неизвестно каким чудом укрепившееся в скальном грунте. Совсем рядом - руку протяни. И я протянул, и ухватился левой рукой, и удержался (правда потом рука два месяца висела, как плеть и я привык всё делать одной, но это было потом). Кое-как подтянувшись, я сел на дерево, благо начинало оно расти горизонтально к земле и, постепенно переходило в вертикальную плоскость. И тут из-за сооружения показался часовой с автоматом наизготовку (его, естественно, забыли предупредить при смене, что по территории шарится связист, хорошо не пульнул со страху). Увидев меня, он облегчённо вздохнул, отстегнул магазин и выкинул патрон из патронника: ' Ну, ёлы-палы, ты и шумел, я думал тут человек пятьдесят…'. А я сидел на дереве и молчал. Не мог говорить. До земли оставалось ещё метров двадцать.
P.S. Был бы в сапогах, не подскользнулся бы, каблуки этот наст продавливали…
P.P.S. Падать - падал, а прибор, единственный на всю округу, сдвинул к животу - защищал, однако…