«Как мы не начали...»

Когда-то давным-давно, в полузабытые сейчас времена, когда не Россия, а еще СССР, не требуя ни от кого никаких гарантий, держал в море несколько эскадр, а нынешние так называемые партнеры, тоже особо не заморачиваясь, держали свои флоты, и произошел со мной курьезный инцидент.
Но в общем, обо всем по порядку.
Хоть и ходили мы в море часто и помногу, но личный состав постоянно менялся - срок службы подошел - и пожалте, им - гражданская жизнь, а нам - с новым набором экипаж сколачивать да ускоренным темпом молодежь учить. Ну и учили, конечно же, куда денешься. Кого-то на корабле, а вот радистов перед выходом «на юг» - непременно во флотском радиоцентре стажировали. И там учили. И даже и не думали порой о том, что радиоцентр-то этот, как правило, комплектовался не радистами. Радистками. Ну и естественно, дело молодое, всякое случалось. Но, как правило, без особых «выплесков». Келейно, как говорится, и по обоюдному согласию и к обоюдному же удовольствию.
Ну вот, как-то в конце уже нашей службы в составе эскадры Средиземноморской, оказались мы вдвоем с эсминцем «Отловленный» в «Рябиновке» - так мы еще лейтенантами нарекли точку якорной стоянке в заливе Эс-Салум. Стоим мы там, стало быть, точку от «поползновений» охраняем. Штаб эскадры далеко, где-то в районе Тартуса, остальные кто где. В общем, стоим, скучаем. В гости друг к другу ходим. Командир эсминца - еще по училищу знакомец, хоть и на год помладше, но в соседних кубриках жили... То он ко мне придет, на жизнь пожалуется, то я к нему. Штиль, лепота, редко когда какой бешеный «Орион» (американский самолет ПЛО) прилетит, пару буев для контроля скинет. В общем, рутина...
И вот как-то ночью вдруг вызывают меня в пост связи. Оперативный флота на связь требует. Событие неординарное - нами в Средиземном эскадра управляла, так что вызов напрямую с флота - как-то неожиданно. «Не царское» это дело оперативному напрямую с командиром говорить. На то вышележащий штаб эскадры имеется. Ну да прибыл в пост, радист отстучал: «Командир у аппарата» - жду.
- У аппарата оперативный дежурный флота капитан первого ранга К...., здравствуй.
Ага, а ОД флота - знакомец старый, меня со школьника знает, так уж случилось - старшее поколение семьями дружило. Но...
- Здравия желаю.
- Как у тебя обстановка?
Чего это он? Ну не случилось же вроде ничего, стоим спокойно, доклады вовремя докладываем, работу работаем, безобразий вроде не отмечено. Может, на берегу что?
- Нормальная обстановка. Действуем согласно плана.
- Ясно. Ты «Отловленный» наблюдаешь?
А чего его наблюдать? Вон - иллюминатор хоть сеткой и забран - а видно, стоит этот самый «Отловленный» неподалеку, светится якорными огнями да прожекторами противодиверсионными.
-Так точно, наблюдаю.
- А у них там как визуально?
У-у-у... Ё...
- Спокойно у них, стоит на якоре. Якорное и палубное освещение включено.
- Задымления, повреждений не наблюдаешь?
- Нет.
- Понял тебя. Конец переговоров.
- Конец переговоров.
Нихренашечки, честно говоря, не понял. Ну да дело наше такое - команды никакой в конце концов не поступило - так чего ж планы какие строить... Спать пошел.
Наутро со старпомом и замом обсудили все эти ночные переговоры - похмыкали, да и пошли дальше напряженной боевой подготовкой заниматься.
Ну и забылось бы все, но через пару дней пришел командир «Отловленного» опять ко мне в гости. Пока кофейку готовил - посматриваю. Что-то не в себе как-то мужчина. Вроде и ничего, но - подергивается вроде.
Сидим, пьем кофе. Он:
- С тобой ОД флота днями говорил?
- Говорил.
- А что спрашивал?
- Спрашивал - вижу ли я твой пароход, и как он выглядит визуально.
- Б...!!!
И тут из него полилось. Не упомню уж всего, но ругался мой коллега виртуозно. Но, тем не менее, через пару минут иссяк и рассказал вменяемо, что
...радист его, сука, на предпоходовой подготовке в радиоцентре флота сошелся в «близком клинче» с одной из радисток. Не знаю, как там они уговорились, но ушел он "на юг" и смогли они найти друг друга на ночных вахтах. Болтали потихонечку. Она про свои дела береговые, он про своё. Ну так вот, говорили они говорили, а она якобы ему и пеняет - мол, скучно там у вас, никаких событиев, у нас тут вона чё, а вы... Ну тут «Остапа понесло»... И отстукивает он ей так бодренько - ну почти по классике - «пишу тебе из горящего танка на спине убитого товарища» - с коррекцией на военно-морскую тематику. Мол, атакуют нас, болезных насквозь, вражеские американские штурмовики, и бомбы рвутся у борта, и борт уже пробит, и горим мы, и уже сейчас вот-вот начнем крушить аппаратуру и топить секреты, так что прощай, родная...
И тут как на грех в радиоцентре флота дежурный по связи оказался за спиной этой самой радистки. Предыдущие переговоры он успела уничтожить, а вот последний, так сказать, вопль погибающего возлюбленного - нет.
Ну, естественно, А-а-а-а!!! Инфаркт! Амеры напали! - И тут же, не разбираясь до конца, ОД флота доклад.
Слава Богу, ОД флота, знакомец мой, не стал сразу делать резких движений типа объявления тревоги по флоту и доклада Командующему. Решил со мной переговорить. Вот и поговорили. Да и соседа моего потом тоже на связь дернули, в общем, отлегло понемногу.
Ну а к тому времени как ОД с нами переговорил, уже и связисты дружно встав на уши, разобрались, из какого места и куда ноги растут. Соседу моему, командиру эсминца, козью морду показали, конечно, потом, но без энтузиазма - так-то все внутри осталось, без выплеска в горние сферы. Как уж там судьба радистки сложились, не ведаю. Ну а герой-моряк дослужил как все.
Вот так вот и не начали мы.
Может, умнее некоторых нынешних были потому что...

День первый. 18 октября. В начале славных дел...


Началось все с того, что вчера Панков попытался сжечь свою каюту. Нас уже недели две терроризировали береговыми проверками, как и положено, предваряющими сам контрольный выход в море, и вот когда вчера утром, на докладе командир сурово сдвинув брови, сообщил, что завтра ввод ГЭУ, Серегу видать расслабило. Он вполуха дослушал все безумно важные сообщения командира, затем спустился на пульт ГЭУ, сообщил нам эту долгожданную новость и отправился спать в каюту. Тело его находилось во власти Морфея часа эдак полтора, после чего, старпом, неожиданно вспомнив о существовании командира 1 дивизиона, своей малопонятной, но очень энергичной белорусской скороговоркой, прогремев по всему кораблю, вызвал Панкова в центральный пост. Серега, с помятым лицом, и слабо соображающими спросоня мозгами, докосолапил до старпома, выслушал того, не приходя окончательно в сознание, и минут через десять поковылял обратно в каюту. Все бы было ничего, но что-то Сереге захотелось чайку, и бросив кипятильник в чашку, он возложил голову на подушку и снова отрубился так крепко, что естественно проморгал и момент закипания воды, и ее выкипания и даже расплавления самого кипятильника. Тревогу поднял вахтенный 5-Бис отсека матрос Турсанбаев, призванный служить Родине из каких-то далеких степей. На удивление потомственному кочевнику очень нравилась служба на подводном крейсере, а в особенности ему нравились тревоги, когда все звенело и ревело, и народ начинал носиться по кораблю толпами, вероятно напоминая Турсанбаеву родные просторы и табуны лошадей мчащихся в красно-желтую степную даль. Вот и теперь, узрев выползающий из под двери каюты дымок, он рванул к «Каштану», и с первобытным восторгом задергав его тумблер, задыхаясь от волнения, прокричал в центральный пост очередную историческую фразу:
- Цинтральный! Цинтральный! Аварийная пожар!!! Костер в каюте комдива раз!!! Дымита...ой...Тревога очень надо...
Комдив три, Витя Голубков, бдивший в центральном посту вместе со старпомом, обстановку оценил мгновенно, ведь речь шла о его каюте, которую он делил на пару с Панковым, и объявив тревогу, рванул в 5-Бис отсек сам, спасать свое движимое и недвижимое имущество.
К счастью, все закончилось удачно, если не считать приличного размера дырищу в столе секретера, стойкий запах паленого пластика в отсеке, и Панкова, которого так перекосило от всего происшедшего, что, будучи вызванным на «ковер» к разбуженному шумом командиру, он ничего толком сказать, не могу, а только мотал головой, и повторял как заведенный:
-Виноват...задолбался вот...чайку захотел, а оно вот как обернулось...виноват, товарищ командир...
Принимая во внимание шок от происшедшего, и еле сдерживая себя от смеха, командир сделал Панкову «вливание», и отпустил, приказав домой на обед не ходить, а выспаться в каюте.
Через десять минут, уже сидя на пульте, с кружкой долгожданного чая в руках, Парков обсуждал с нами предстоящий выход в море, который должен был стать его морской премьерой в качестве комдива раз.
Самого Серегу перетащил за собой наш командир, назначенный к нам совсем недавно, с должности старпома, уже старой и практически отстойной БДшки, давно стоявшей намертво пришпиленной к 14-у пирсу. В море Панков естественно ходил не раз, но уже давно, и само-собой не комдивом раз, должность которого он получил, уже тогда, когда его корабль навсегда встал к стенке. Судя по всему возможность продолжать необременительную службу на не плавающем, но, тем не менее, числящемся боевой единицей корабле, Сереге понравилась всем. И дома почти всегда, и деньги практически те же, и до механика с двумя большими звездами на погонах, можно дорасти без нервотрепок и моральных страданий. Но, как известно в жизни бывают белые и черные полосы. Белая Серегина полоса продолжалась около года, как раз до того момента, когда его бывший старпом капитан 2 ранга Скаженов Николай Владимирович вернулся из Академии с приказом о назначении командиром первого экипажа ракетного подводного крейсера «К-...». Скаженов оказался мужчиной деятельным, и просмотрев все вакансии вверенного ему экипажа, сразу решил их заполнить людьми знакомыми ему по прежнему кораблю. К тому же будучи коренным аборигеном 31 Краснознаменной дивизии, Скаженов, как и все воспитанники «азов» и «бэдшек», немного косовато смотрел на пришлых из 13 дивизии «бдрщиков», считая их всех раздолбаями, неучами и просто ненадежными ребятами не из своего курятника. А потому Панкову Скаженовым было сделано предложение, от которого он не смог отказаться, хотя и страстно не желал покидать свой милый сердцу «мертвый пароход». Вследствие этого и я не стал комдивом раз в своем экипаже, хотя большой обиды от этого не испытал, и по большому счету отнесся к произошедшему философски. Не сложилось, так не сложилось.
И вот теперь, после полугода реорганизаций, укомплектования, а затем переназначения всех в новую воинскую часть, мы оказались первым экипажем, самого нового, только что пришедшего из среднего ремонта корабля. Шла середина 90-х годов, ничего свежего флоту ждать не приходилось, а тут целенький, самый молодой корпус БДРа, да еще и после среднего ремонта, весь такой блестящий внутри, со всеми горящими лампами и новой материальной частью. Появление этого корабля, острое желание командования поиграть в войнушку на фоне медленного умирания самого флота, и честолюбивые карьеристские помыслы Скаженова, сложилось как-то все сразу и вместе, и мы, еще не увидев шедший из Северодвинска корабль, четко знали, что скоро мы идем на боевую службу. К тому же Скаженову достался экипаж не береговой, а ходивший до этого в море до изнеможения, и своих навыков не утративший не смотря на все переназначения и кадровые чистки.
Но все это было вчера, а сегодня с утра в 08.00, на корабле сыграли приготовление, а потом уже и ввод главной энергетической установки в действие. И уж не знаю, как «люксы», а лично я веду счет выхода в море именно с того момента, когда начинается это ядерно-энергетическое действо...
Первым заводился мой борт. По документам. На самом деле оба борта, я и КГДУ-1 Костя Воронин тянули одновременно. Питания с берега хватало, да и после прихода корабля с завода к нам должны были прибыть, для проведения всяческих измерений, так называемые «физики-теоретики», а если более конкретно, то офицеры береговой лаборатории физического пуска реактора. «Физики» были ребята веселые, даже можно сказать безбашенные, подчиняющиеся исключительно Москве. В основном туда брали ребят, у которых немного не сложилось с плавсоставом, и исключительно выпускников ядерных факультетов Голландии и Дзержинки. При всем этом дело свое они знали крепко, и когда можно было, сильно не напрягались, делая все на бумаге, а когда надо пахали как проклятые, просиживая с нами на пульте сутками. Видимо в данном нашем случае, вариант был второй, так как, прибыв группой в три человека, и дождавшись выхода на МКУМ в 11.30. они сразу приступили к работе, правда, уже к трем часам дня намекнув, что неплохо бы «шильца» получить, чтобы «приборы» протереть. Спирт механик, скрипя сердце, выдал, и как говорится, понеслось... К 17.00. когда к «физикам» прибыло подкрепление, двое их троих лыко вязали с трудом, а все бремя физических исследований активной зоны реактора нес их абсолютно трезвый старший капитан 3 ранга, с отеческой улыбкой поглядывая на свой полуживой молодняк. Слава богу, к этому времени на корабле тревога, как таковая, действовала только для БЧ-5, а все остальные службы корабля, за исключением вахты центрального поста, пребывали либо в блаженной неге по каютам, либо просто свалили с разрешением или без оного по домам. В итоге, к нолям, мы с Костей, посчитав, что медалей нам не дадут, сидим мы на пульте уже часов пятнадцать, с перерывами только на обед и перекуры, решили, что, пора бы нам и поспать немного, не взирая на тревогу и прочие военные примочки. Механик, на наше предложение, молча и осуждающе согласился, после чего были срочно разбужены инженеры, доставлены на пульт в распоряжение «физиков» и страдающего от невозможности улизнуть в каюту Панкова, а мы с Костей, зацепив из остатков «физического» шила по пятьдесят грамм, занюхали их рукавом, перекурили в курилке, и рухнули в своей каюте в тряпки, не раздеваясь и не почистив зубы... Счет вахтам начался, и в этот день он равнялся 15 часам....

День девятый. И снова в бой!

После вечернего чая, который к моему удивлению прошел строго по распорядку, поспать не удалось. После порошкового творога, неестественного крепкого на вид чая и прочих радостей ночного чаепития, естественно захотелось покурить. В процессе насыщения организма никотином произошла неожиданная встреча со старпомом, переросшая в неторопливую беседу о превратностях службы во время контрольного выхода, в ходе который старпом успел умять прямо в коридоре три мощных бутерброда и засадить стакан чая. Спать в ближайшие часы старпому не грозило, а вот мне хотелось, отчего я постарался беседу сократить до минимума, и к большому сожалению начальника скрылся у себя в каюте. Но уже через пятнадцать минут, ехидная скороговорка старпома объявила тревогу для погружения. Подвахтенные офицеры, мичмана и матросы, пока еще довольно резво разбежались по боевым постам, и в 01.18. корабль покинул поверхность Баренцева моря, нырнув метров на сто. К всеобщему удивлению, продолжения не последовало, и уже в начале третьего ночи, наши головы упали на подушки.
Утро прошло также по спокойному сценарию, что не могло не настораживать. Удивительное дело, спокойное утро, радуйся и живи по расписанию, но вот отсутствие «войн и разрушений» уже казалось неестественным, хотя шли уже девятые сутки контрольного выхода. Хотя, по большому счету, в былые годы это было бы завершение выхода, в прошлые годы не проходившего более десяти суток. Недоумение продолжалось недолго. Прямо на разводе прозвенела тревога для всплытие под перископ, и все пошло своим путем. Вторая смена, как и положено позавтракать не успела, да и с постов собственно говоря не ушла. Всплытие как-то не задалось, и весь процесс подзатянулся часов до десяти утра, после чего дали отбой, и вторая смена понеслась завтракать и урывать часок-другой сна, а первая попадала в тряпки сразу.
Когда первая смена пришла нас менять, уже было известно, что после плановых осмотров корабля, походный штаб начнет очередное учение «Ж», а потому обедать надо быстро, чтобы успеть сходить в гальюн и перекурить.
- Идет третий день войны...-голос старпома звучал громко и немного иронично. Иронизировать было от чего. Вводная штаба в этот раз была довольно оригинальна. Взрыв ядерного боезапаса справа по борту подводной лодки. Дистанция взрыва не указывалась, впрочем, как и все остальное. Может рядом шарахнула, может километрах в ста, не все ли равно. Главное есть фронт для развертывания самых бредовых вводных. Что и произошло практически сразу. Сначала сильно озадачили механика и пульт ГЭУ, тем, что взрывная волна каким-то образом умудрилась погнуть винты и поджечь 10-й отсек. Потом практически сразу вышел из строя штурманский комплекс, поднялось ПДК по нескольким ракетным шахтам, взорвалась аккумуляторная батарея второго отсека и началось поступление воды в 6-ой отсек, через непонятно отчего образовавшуюся пробоину. Последним гвоздем в крышку гроба, оказалась вводная флагманского РТСовца выданная по «Каштану» из 8-го отсека.
- Пульт! Взрыв..этой... Взрыв ГТЗА 8-го отсека!
Что могло взорваться в главном турбозубчатом агрегате, флагманский проверяющий не уточнил, а мы как люди военные и подневольные, сразу и радостно доложили в центральный пост о взрыве ГТЗА.
- Что взорвалось? ГТЗА? Ой...бл...- даже среди хоровых докладов со всего корабля, известие о взрыве агрегата вызвало у механика неподдельное удивление своей фантастичностью. Механика даже на несколько секунд переклинило, и как раз в этот момент ЗКД выхватив из его рук переговорное устройство гаркнул на пульт:
- Пульт! Яма..бл...почему нет доклада о состоянии личного состава восьмого и восстановлении работоспособности ГТЗА!!!?
Костя Воронин, к этому времени уже вышедший из сонной летаргии, и с изумлением слушавший несущийся по связи бред, как-то быстро и энергично начал отвечать, стараясь говорить серьезно.
- Центральный! Личный состав 8-го отсека убит разлетевшимися лопатками турбины переднего хода. Старший мичман Птушко ранен в спину лопаткой заднего хода. Прошу разрешения на ввод аварийной партии из 9-го отсека, для сбора лопаток, починки маневрового устройства и устранения линии вала!!!
Видимо Исаеву было совершенно до фонаря, что ему докладывают какие-то управленцы, потому что его ответ был тоже очень оригинален.
- Не мелите чепуху! У вас поступление пара в отсек! Какое к черту маневровое!? Хода нет! Никаких маневров! Потом будете его чинить! Вот так вы личный состав и погубите! Не зачет! Работайте!
- И восстанут мертвые...- философски прошептал Костя вешая гарнитуру.
- Ага... а мне придется задницу растопыривать перед этим...этими лаперузами- Комдив Панков поморщился, представляя подведение итогов учений. Доказать хоть что-то было нереально.
Все учения проходили, как правило по одному сценарию. Сначала кучу вводных выдавали проверяющие из центрального поста, а потом из отсеков их дополняли разосланные по кораблю флагманские. В итоге через минут пятнадцать, в таком количестве взаимоисключающих аварий, взрывов и проишествий начинали теряться доклады и вообще суть происходящего. После того, как замкомдива определил свое отношение к нашим действиям, про нас забыли. Да собственно говоря, минут через десять, забыли, кажется обо всех. «Умертвив» весь корабль, походный штаб принялся за сам центральный пост, и зычный мат Исаева продирался к нам уже за голосом механика принимающего никому не нужные доклады.
Около 16 часов, «война» не стихающая уже больше часа плавно переросла в всплытие под перископ, что мы и сделали успешно в 16.27. не смотря на «взорванный» ГТЗА. И потом отбоя тревоги не последовало, хотя командиров боевых частей и начальников служб собрали в центральном посту для подведения итогов учений. Панков покидал свою шконку с лицом заранее обреченного на мучения усталого и беззащитного человека, но вернулся обратно довольно бодрым. Коса пронеслась мимо не задев. Видимо «люксы» чем то так удивили начальника, что все летающие органы достались им, и неожиданно подвернувшемуся начхиму капитану 3 ранга Касьяну Ярославичеву. Он был искренне удивлен, узнав от Исаева, что при ядерном взрыве по левому борту, он должен гнать весь личный состав корабля на правый борт, а при взрыве по правому наоборот. При этом он должен всем раздавать таблетки. Какие именно, начальником уточнено не было.
Отбоя тревоги так и не сыграли. Забыли в очередной раз. Она просто плавно перетекла в малую приборку. Я не дождавшись команды, вызвал Бузичкина и отправился инспектировать кают-компанию, где с большим человеческим удовольствием умял пару-тройку тефтелей и даже умудрился, пока начальники занимались мазохизмом, отравиться никотином.
Ужин начали по расписанию. Оголодавший Исаев в промежутках между прожевыванием, «шутил» в адрес проштрафившихся и обещал отпесочить всех еще не раз. Штрафники вяло отговаривались, благо в кают-компании еще было можно попытаться что-то ответить начальнику.
На разводе сыграли очередную тревогу на всплытие под перископ. Легенды говорят, что когда-то всплытие под перископ проводилось без тревог, силами стоящей боевой смены. Но потом что-то произошло, что именно-никому за давностию лет неизвестно, флотоводцы решили перестраховаться и перископ начали поднимать по тревоге, собирая на боевые посты весь экипаж. На всякий случай. Для собственного спокойствия. И если учесть, что на банальных выходах в море для отработки задач, всплытий под перископ бывало порой по пять-шесть на день, и каждое проходило минимум час, то можно представить, как их «радостно и с энтузиазмом» экипаж корабля разбегался по боевым постам.
Под перископ встали в 21.28. А потом начался цирк. Не берусь судить из глубин пульта ГЭУ, в центральном посту в это время не был, но видимо командир начав погружение, сделал что-то не так, как виделось Исаеву, и он попытался перехватить инициативу в свои руки советами, да и командами тоже. В итоге лодка прилипла «спиной» к водной поверхности с дифферентом 22 градуса на корму, и целый час пыталась погрузиться всеми доступными способами. Мы, добросовестно отрабатывали указания машинных телеграфов, и спорили о том, кто же неопытнее: командир или Исаев. Скаженов, перед назначением на должность командира, самостоятельно в море вроде бы не ходил, да и два года питерских классов, никак не могли пойти на пользу практических навыков. Но Исаев, самостоятельно в море вообще ходил, хрен знает когда. Несколько лет назад, когда Исаев был еще старпомом на «азухе», его назначили командиром, после того, как корабль поставили на завод в Полярный для перегрузки активной зоны. Добросовестно покомандовав полуразобранным кораблем, стоящим в доке пару лет, он успешно по окончании ремонта совершил дальний поход из завода в Гаджиево, естественно никуда не погружаясь. Это был его первый поход в статусе командира. Двухчасовой. Дивизию, в которую входили все старушки «азы», должны были вскорости сокращать, и Исаеву начали срочно искать место. Нашли. И решили отправить в Военно-Морскую академию, учиться на флотоводца высокого ранга. Но для этого, нужно было сходить хоть на одну боевую службу в ранге командира ракетного подводного крейсера. Причем самостоятельно. Экипаж Исаева быстренько прогнали по всем задачам, допустили к выполнению всех задач и отправили на боевую службу, набив корабль флагманскими, во главе с командиром дивизии. Автономка прошла без происшествий, и Исаев упакованный документально убыл на учебу в Академию. И вот через два года, уже капитан 1 ранга Исаев Максим Максимович прибыл для прохождения службы в нашу дивизию, уже в ранге заместителя командира дивизии. И выход с нами, стал для него, чуть ли не первым после такого немалого перерыва.
Спор «авторитетов» продолжался около часа. Судя по положению корабля, задравшего задницу выше головы, никто верх не одержал, и тогда Исаев принял дамоклово решение. И объявил «Срочное погружение». После чего лодка добросовестно провалилась метров на 120, где стараниями механика наконец была отдифферентована и перестала походить на атракцион «горка».
Отбой тревоги сыграли в 23.30. Нам оставалось достоять на вахте полчаса, попить чаю, и наверное поспать. Хотя вот в этом никто уверен не был. В этот день я простоял на вахте 15 часов...

Мимоходом. Простая встреча...


1987 год. Начало июня. Петропавловск-Камчатский. Стажировка пятого курса СВВМИУ на Камчатке, в Рыбачьем. Меня с группой товарищей определили в 45 дивизию, в экипаж к командиру, капитану 1 ранга Ануфриенко, которого в экипаже ласково называли «отец Ануфрий». Честно отбарабанив несколько недель в море на полигонах, на 671РТМ проекте, условно «закрыв» все возможные и невозможные зачетные листы, мы с кораблем вернулся в базу и надолго привязался к пирсу, в режиме бесконечных планово-предупредительных работ. Курсанты и так ходили в море в режиме балласта, а уж в базе и подавно стали не нужны и бесполезны, а откровенно, просто путались под ногами у экипажа, занимавшегося своими делами. Вот тогда, «отец Ануфрий» и принял соломоново решение, дать нам волю. Было нас семеро из разных училищ, и представ перед очами командира, все великолепная семерка была поставлена перед выбором. Либо все дни безвылазно торчим в казарме, ибо на корабле нам делать нечего, еще сломаем чего. Либо, числясь в казарме, мы живем в поселке, если есть, у кого остановиться, а перед его взором предстаем по пятницам, чтобы он удостоверился, что мы живы и здоровы. До конца стажировки оставалось без малого месяца с гаком, и мы все радостно согласились на второй вариант, благо друзей лейтенантов у всех хватало, а наши койки в казарме, всегда оставались запасным вариантом для ночевки. Надо отдать должное, командир оказался с широкой душой и даже выписал нам отпускные билеты на весь срок стажировки, чтобы мы могли съездить хотя бы в Петропавловск-Камчатский проветриться, естественно до первого письменного замечания. Вот это меня обрадовало более всего. Дело в том, что у моего отца, в Петропавловске начальником госпиталя служил одноклассник, еще по военно-медицинской академии. Отец, уже долго болел из-за последствий аварии на «К-27», и ему рекомендовали подлечиться на Камчатке, в Паратунке, и еще где-то в тех краях. Вот он и попросил меня, отвезти своему товарищу набор своих документов прямо домой, не надеясь на быстроту почты.
И в ближайшее воскресенье, после обретения свободы, я самым первым катером, рванул в Петропавловск, справедливо решив, что уж с утра в выходной, я папиного одноклассника точно застану тепленьким и дома. Катер приходил к морскому вокзалу. Карту города, мне одолжил знакомый офицер, и определив маршрут, я сел на автобус и через полчаса уже звонил в нужную квартиру. Товарища отца я и правда застал заспанным, что не помешало ему угостить меня отличным кофе, расспросить про отца и дать рекомендации, что можно посетить в городе. Я уехал от него. Вернулся к морвокзалу, как к единственной известной мне отправной точке. Никакого настроения бродить по городу в одиночку не было. А до следующего катера обратно в Рыбачий было еще почти четыре часа. Забрел в какую-то столовую. Перекусил. Побродил по окрестным магазинам. И постепенно мигрируя по улице Ленинской, добрел до добротного, видимо еще сталинской постройки кинотеатра «Камчатка», на котором висела афиша с очень странным названием «Кин-дза-дза». И знакомые актерские фамилии. Почесал затылок и решил пойти в кино. Фильм как раз заканчивался минут за сорок до отхода плавсредства, отсюда минут двадцать неспешным шагом, самый лучший вариант уютно скоротать время.
У касс было пусто и тихо. Кассирша на мой немой вопрос ответила сама, и даже с какой-то обиженной ноткой.
- Не идут на этот фильм. Вроде Данелия, и актеры хорошие... а не идут. Вам на какой ряд билетик дать? Хотите посередине? Свободных мест полным-полно...
Когда я заходил в зал, свет уже потушили. Когда глаза немного привыкли к темноте, я убедился, что фильм и на самом деле популярностью не пользуется. По всему залу сидели, не более двух десятков зрителей. Нашел свой ряд. Отсчитал сиденья до своего места. Сел. Вокруг никого. Проходит минута. В зал заходит девушка и начинает искать свой ряд. Им оказывается тот же ряд, на котором сижу и я. Идет, находит свое место, через одно от меня и садится.
Это сейчас, я искренне считаю этот фильм гениальным и предвосхитившим то, во что превратилась наша страна совсем через небольшой промежуток времени. Но тогда он мне не пошел. Я его смотрел, было и смешно и странно, но дикого восторга я не испытывал, а оттого, что фильм шел больше двух часов, под конец извертелся, до такой степени, что девушка, наклонилась и перегнувшись через пустое место, почти прошипела мне:
- Прекратите ерзать... вы мешаете смотреть...
А когда на экране появилась надпись «Конец фильма» и загорелся свет, я обнаружил, что в метре от меня, с кресла встает моя школьная одноклассница Катя Виноградова, которую последний раз я видел на выпускной вечере семь лет назад. Насколько я слышал, она после школы, уехала куда-то поступать, и больше в Феодосию не возвращалась. И теперь она стояла рядом и смотрела на меня. Глаза у нее от природы были большущие, а уж, какими они стали, когда она увидела меня, в форме курсанта 5-го курса, даже описать не берусь. Но впечатляли. По всей видимости, мое удивление тоже было нарисовано на лице очень яркими красками, отчего она через несколько мгновений, она заразительно засмеялась и поцеловала меня в щеку.
- Паша...господи, ты откуда здесь? Пошли на выход, а то стоим вдвоем в пустом зале и ржем, как сумасшедшие...
Встрече я был рад. Катя в школе была нормальной, приятной и жизнерадостной девушкой, без налетов «звездности» и показушного высокомерия, присущего симпатичным девчонкам. И еще она любила читать, гораздо больше, чем требовала школьная программа, что мне очень нравилось. Я уж, было решил, что надо пропускать свой катер, но Катя оказалась категорически против. Оказалось, что за ней, как раз к морвокзалу, через час должна была приехать машина, так что никакого смысла оставаться на лишние десять минут, не было. Мы шли и взахлеб рассказывали, что, как и у кого, расспрашивали про одноклассников, вспоминали школу, ну, как водится, при таких встречах наговорили много, но запомнилось мало. Единственное, что я уяснил точно, что она сюда приехала с мужем. Замуж вышла еще в институте и здесь они работают. Но не в самом Петропавловске, а где-то недалеко от Елизово. Стыдно, но я даже не запомнил, где она училась и кем сейчас работала в таких далях. Уже перед самым отходом моего катера, она сунула мне в руку клочок бумаги со своим рабочим телефоном, и сказал мне слова, которые и мне самому просились на язык:
- Представь себе, мы на краю света, просидели в пустом кинозале два часа рядом друг с другом...скажи кому - не поверят...
Я сел на катер и ушел в Рыбачий. Катю, после этого, я больше никогда не видел и не встречал. Через неделю, я снова поехал в Петропавловск, позвонил, но ее на месте не оказалось. А потом стажировка закончилась, мы улетели обратно в Севастополь, а после выпуска я распределился на Северный флот. Но после этой встречи, я понял одно: не смотря на размеры, наш мир очень и очень тесен, и жизнь в дальнейшем не раз подтвердила мне верность этого утверждения...

Мимоходом. Шлюпочный поход...

4 июня 1987 года. Рыбачий. Сегодня пятница. Все стажирующиеся в экипаже курсанты собрались на еженедельный доклад командиру о состоянии своего здоровья, да и просто показаться «отцу Ануфрию» на глаза. В итоге комната, в которую в начале стажировки нас подселили к мичманам, набита битком. Командир еще не прибыл, и его ждут ходоки и в казарме и на корабле. Народ в полудреме в разнообразных позах живописно распластался на койках. Тихо. Открывается дверь и на пороге возникает помощник командира. Оглядывает комнату, усеянную телами, задумчиво чешет затылок и выдает:
- Ребята, нужны гребцы. Ненадолго. Часа на полтора и свободны.
Помощника мы уважаем. Он еще не набрался положенного для будущего старпома служебного цинизма и должностной сволочности и разговаривает с нами как с равными. Отказывать ему неудобно. Петр, будущий начхим, поднимается, гладит лысину, которая уже на пятом курсе завоевала большую часть его головы, и басит:
- Ну, что же, разомнемся...
Вслед за ним вскакивает Антон, представитель славной когорты училища им. Фрунзе, всеми правдами и неправдами всю стажировку ковавший «авторитет» среди командования всех рангов.
- Конечно! С удовольствием! Я с вами!
Остальные начинают шевелиться, но помощник удовлетворенно улыбается, хлопает в ладоши, манит пальцем меня, еще одного вечно угрюмого представителя ВВМУПП Колю и молодого мичмана из экипажа Юру Серова.
- Тогда вперед!
Задача проста до безобразия. После море на корабле полетела часть бортовых огней, и нужна была шлюпка, чтобы электрики могли спокойно их поменять. Корабль стоял на 11 пирсе. Ял нашелся на 4 пирсе. Его надо было просто перегнать. Дошли до пирса. Вся компания полезла в ял, но помощник остановил меня.
- Останься. Надо кое-что забрать у оперативного. Пойдешь со мной.
В это время ребята уже разобрали весла, а инициативный фрунзевец Антон, взявший на себя бразды управления весельным плавсредством, бодро доложил:
- Мы готовы!
А помощник, махнув рукой, хлопнув меня по плечу, мол, пошли, и бросил в ответ:
- Я к оперативному, запрошу добро. Ждите...
Но то ли ветер отнес его слова куда-то в сторону, то ли Антон принял взмах рукой за призыв к действию, но как только мы, отвернувшись, пошли на берег, четверка дружно взялась за весла.
Погода была чудесная. Ял ловко скользил по воде, срезая хвосты БДРам и РТМам и прочим боевым кораблям, наши мореплаватели добрались уже до 8-го пирса, как сзади раздался рев сирены. Ребята опустили весла и обернувшись, обнаружили рейдовый буксир, приближающийся к ним. Буксир аккуратно развернулся кормой к ялу.
- Эй, бросайте конец!- раздалось с буксира.
- А что такое? Что за дела? - Антон плотно вошел в роль командира боевого яла и вопрос задал сурово и строго.
- Конец бросай! Оттащу тебя на пирс, там вас уже ждут...
Обрадованные гребцы бросили конец и повынимали сигареты. Но рано радовались. Катер оттащил их на тот же 4-й пирс, откуда они начали свой дальний поход. А на пирсе их уже ждала комендантская машина, а вместе с ней низкий и пузатый мичман с пистолетом в руке. Со слов Петра, был он исключительно грозен, страшно вращал выпученными глазами и помахав «макаровым» еще с минуту, засунул его в кобуру и хрипло прорычал.
- Всем в машину, Ма-гел-ланы хреновы!
Подчинившись грубому насилию, вся четверка побросала весла и полезла в кузов...
Закончилась эта регата в комендатуре, откуда помощник примерно через час забирал задержанных гребцов. Причем задержаны они были с исключительно своеобразной формулировкой: «Нарушение правил МППСС-72. Не стрижены». Окончательный же конец истории состоялся вечером в душевой казармы, где вся четверка гребцов после того, как над ними громогласно похохотал «отец Ануфрий» со всеми командирами боевых частей, кромсала тупыми ножницами свои стажировочные кудри и кляли самыми нецензурными выражениями всю эту разухабистую флотскую жизнь с ее веселыми засадами и капканами...