Могучий строй бойцов седоволосых...

«ст. 365. Все военнослужащие должны носить аккуратную прическу.
Солдатам, матросам, сержантам и старшинам срочной службы, а также
всем курсантам военных училищ разрешается ношение короткой
прически».
(Устав Внутренней службы ВС СССР (Утв. Указом Президиума ВС СССР ОТ 30.07.1975)

Третий курс начался для роты с очередной смены командира. Вообще частая смена начальников, где бы она ни происходит, ни к чему путному привести не может. Разброд, шатанья и наглое глумление над Уставом гарантированы. А уж когда это в третий раз предстоит коллективу из семидесяти пяти человек, только что, после двух лет ожидания, наконец получивших статус третьекурсников - «веселых ребят», и говорить нечего. Ощущение сопричастности к старшему курсу, дух вольницы с тремя курсовками на рукаве, и вдобавок расслабляющая донельзя чехарда с командирами, и вот уже на факультете из двух рот третьего курса одна образцовая, а другая - рассадник безобразий и венерическая болезнь всей системы. И вот уже не действия людей формируют репутацию, а репутация живописует любые их действия...
Из летнего отпуска Андрюха Друганов вернулся веселым, счастливым и довольным. Во-первых, его три гордых курсовки, брюки клеш и значок «За дальний поход» возымели действие и открыли дверцу к сердцу одноклассницы Веруни, благосклонности которой Андрюха добивался еще со школьной скамьи. Верочка, которую Друганов считал самой красивой девушкой на всей Херсонщине, неожиданно воспылала к нему нешуточными чувствами и устроила им практически медовый месяц, правда, без похода в ЗАГС и другие официальные органы. Андрей, уже в глубине души и не рассчитывавший на удачу, был до такой степени сражен случившейся с Веруней переменой, что в любовном угаре пообещал и ей и родителям с обоих сторон жениться уже зимой, после чего доступ к телу Веруни стал воистину неограниченным и вообще каким-то сумасшедшим. Во-вторых, в этом же отпуске Андрюхин отец, то ли воодушевленный успехами сына на ниве флотской учебы, то ли сраженный близким браком единственного чада, подарил ему свою старую «копейку», о которой Андрюха грезил уже много лет, каждый отпуск надраивая ее как медную бляху перед смотром. Ну и в-третьих, та же Веруня, готовясь к роли супруги, взяла и превратила форму Андрея из мешковатого уставного тряпья в отлично подогнанный щегольской наряд, в котором Андрей по его собственному мнению выглядел просто как отличник БП и ПП с картинки Главпура. Сам Андрюшка, обладавший врожденным скупердяйством щирого украинского крестьянина, никогда бы не стал тратить деньги на такую сущую ерунду, но теперь, когда будущая супруга взяла все эти хлопоты в свои руки, не мог наглядеться на себя в зеркало, вскользь подумывая о том, сколько же формы надо тащить с собой в зимний отпуск для дармовой подгонки.
На третий день после возвращения из отпуска роту отправили в баню. Надо сказать, что в те времена, заповедные и далекие, не было дефицита в хороших людях и человеческих отношения, но все-таки наблюдался кое-какой дефицит в сферах менее духовных, пусть и не особо влияющих на жизнь, но все же доставляющих некие неудобства. Так, по мелочам. Джинсы всякие, сигареты американские, крайне недоставало в киосках «Союзпечати» эротических журналов, да и жевательная резинка вот тоже в широкой продаже отсутствовала, ну и прочая ерунда. Так вот, военнослужащему, тому же курсанту, для помывки нормы устанавливали столько-то граммов мыла желтенького, яичного, натурального 10%, и для стирки такого же, но хозяйственного, темного как крымская ночь и с несколько специфическим запахом. Продукт то был исключительно натуральный, для организма абсолютно безвредный и даже, собственно, полезный, но не особо эстетичный. А трепетная душа флотских гардемаринов требовала чего-то дореволюционного, пахнущего далекими странами, ароматами Баден-Баденских водолечебниц и благовониями парижских будуаров. И если хорошего мыла в магазинах хватало, то вот с шампунем определенная проблема наблюдалась. В магазинах он имелся, но все больше такой, пролетарский. Тот же «Яичный», «Крапивный», ну и прочие. Голову-то они мыли вполне прилично, но вот ощущения свежести и шелковистости не оставляли. Так что даже приятно пахнувший собственно лечебный импортный шампунь «Себорин» имел большой успех, и если его счастливый обладатель не успевал в бане, намылив голову, запрятать тюбик под голую задницу, то до конца помывки тюбик не доживал. Его до состояния блина выдавливали на свои головы боевые товарищи, справедливо считая, что «в бане все общее, все в бане колхозное». А вот после отпуска народ в бане щеголяли привезенными из дома тюбиками, флакончиками и пузырьками, особо не задумываясь об их сбережении и бездумно раскидывая их по лавкам. Вот и Друганов, никогда особо не переживавший по поводу того, чем намылить голову, тоже нес с собой в баню заграничный шампунь в ужасающе огромном и красивом тюбике с непонятным иностранным названием «Лондестон». Его он позаимствовал из ванной комнаты Веруни, когда последний раз ночевал у нее в ранге официального жениха. Там в шкафчике, висящем над раковиной, таких тюбиков было штук пятнадцать, не меньше, и познаний Андрюхи в иностранных языках вполне хватило, чтобы понять одно единственное слово «Shampoo». Справедливо посчитав, что они с Веруней уже практически одна семья, и какой-то тюбик не разрушит их высокую духовную и телесную связь, Андрей забрал один себе. Тюбики были немного разные, и Друганов выбрал один из тех, которых было в наличие более всего. Веруня пропажу не заметила, скорее даже внимания не обратила, и теперь Андрей тащил в баню завернутым в полотенце не только стандартный кусок военного мыла с мочалкой, но и внушающий своим размером невольное уважение серый с отливом тюбик шампуня.
Банно-прачечный комбинат Севастопольского Высшего Военно-морского инженерного училища располагался за забором в квадрате между казарменным городком, овощехранилищем, жилыми домами и учебным корпусом, и являлся практически единственным местом в самой бухте Голландия, куда курсанты могли ходить с нарушениями в форме одежды, в робе, полураздетыми, и это не считалось самоходом, хотя и не приветствовалось. Строили ее очень давно, еще в первые годы становления училища, и хотя, по мнению командования, баня давно уже морально устарела, была она по своему мила и как-то по-домашнему уютна. Сам процесс проходил вполне демократично. Рота, обвешанная полотенцами и разным тряпьем, пытаясь изобразить подобие строя, растянувшись метров на тридцать, сначала брела вдоль казарм к Северным воротам. Пересекала их и поднималась вверх по узкой тропинке к самой бане, где по готовности втекала в помывочные помещения, а после потихоньку скапливалась там же на скамейках, распаренная, полураздетая и дымя сигаретами.
В те времена в неискушенной парфюмерными заморочками курсантской среде существовало устойчивое мнение, что волосы моются быстро, а вот чтобы они красиво выглядели и вкусно пахли, их надо намылить и не смывать пену с головы до самого конца. Поэтому свои короткие уставные стрижки типа «бокс» и «полубокс» кадеты быстренько мыли таким же уставным мылом, затем взбивая пену на голове при помощи шампуня, и продолжая тереть чресла, смывали благоухающую пену с волос только перед самым уходом. Рота резво рассосалась по двум помывочным залам, разложилась, разобрала тазы и шайки, и когда потекла вода и заклубился пар, военное подразделение превратилось в простое сборище голых молодых людей, неторопливо переговаривающихся и трущих друг друга мочалками. Несмотря на послеотпускное изобилие самых разнообразных моющих средств, могучий тюбик, лежавший на лавке рядом с Андрюхой, заметно выделялся своими размерами и какой-то неотечественной солидностью. Сначала один, потом еще один, потом еще, раз за разом подходили к Андрюхе боевые товарищи с просьбой плескануть шампуня в ладонь, и обычно довольно прижимистый Друганов с невероятной щедростью раздавал эти порции, в глубине души ругая себя за несвойственную доброту и покладистость. Его шампунь и правда замечательно пах, и когда Андрюха отправился в душ, опрометчиво оставив его на лавке, паломничество к тюбику стало массовым...
Когда пофыркивая от удовольствия, Андрей вернулся к лавке, где оставил мочалку и все остальные банные причиндалы, все уже было закончено. Красавец тюбик был выжат и раскатан до состояния ватмана.
- Cуукии... - все благодушное настроение Друганова испарилось в один миг. Он со всей своей крестьянской прижимистой смекалкой рассчитывал растянуть тюбик-гигант минимум месяца на полтора, и тут неожиданно так прокололся со своей не вовремя выползшей откуда-то щедростью.
- Ты-то на что глядел, зараза?- толканул он своего лучшего друга Серегу Кулакова, старательно трущего мочалкой шею.
- Да я и не заметил... ты бы хоть предупредил, я бы убрал куда-нибудь... -Кулаков, чувствуя себя виноватым, опустил глаза. Они как-то сдружились еще на первом курсе, держась друг друга, чуть отстраненно от других, правда, не отдаляясь до той степени, чтобы их считали отщепенцами. Сошлись они, как ни странно, на неуемной страсти к сладкому. Они всегда ходили в увольнение вдвоем, практически не посещая те места, куда традиционно в итоге стекались к вечеру курсанты. Все открылось случайно. Оказалось, что Андрюха с Сергеем, уходя в увольнение, скидывались, покупали торт, пирожные, мороженое еще что-то и уходил и куда-нибудь подальше, чтобы не спеша и в одиночестве, сидя на скамейке и обсуждая прошедшую неделю, поглощать эти кондитерские изделия. Естественно, на младших курсах после такого денег уже больше ни на что не хватало, и «сладкая парочка» после пиршества какое-то время еще бродила по улицам, затем уезжая обратно в училище, чтобы отоспаться и посмотреть кино в клубе училища.
Разобиженный Друганов еще долго и нудно бубнил, пока они с Серегой одевались, подгоняемые старшиной роты. Мытье в бане было мероприятием все же военным, и, естественно, регламентированным, и положенные сорок минут, выделенные для роты, истекали уже минут через пять. Когда друзья вышли на улицу, почти вся рота сидела на скамейках, курила и лениво трепала языком. Было начало сентября, время для Крыма еще по-настоящему летнее и очень теплое, как раз такое, когда не хочется ничего делать, а хочется просто валяться под солнцем, мусоля сигарету в зубах.
- В колонну по три становись!!! Вставайте! Приводите себя в порядок... Мужики, там внизу, где-то у казармы «пятаков», начальник строевого отдела гуляет... Твою мать!!! Становись!!! Вы что, под Коня попасть хотите?!
Упоминание Коня заставило народ подняться. Капитана 2 ранга Браславского, начальника строевого отдела, более известного как «Конь», побаивались все, включая, кажется, даже офицеров.
Рота построилась, более или менее привела себя в порядок и двинулась в казарму. «Конь» на дороге не попался, до казармы добрались без происшествий, и до построения на ужин народ разбрелся по кубрику приводить себя и форму в порядок.
А вот когда новоиспеченный командир роты, дожидавшийся личный состав в своем кабинете, дал команду личному составу выйти вниз и построиться для перехода на ужин, обнаружилось нечто невероятное. В строю насчитывающем почти семьдесят человек, чуть больше сорока были в буквальном смысле слова седыми. У одних голова чуть серебрилась, у других наоборот была какого-то яркого платинового цвета с отливом, а у третьих, особо решительных по части выбривания головы серебром отдавала даже кожа.
- Твою ж мать...!!! П...ц какой-то... Старшина!!! Что ЭТО?!!!!
Капитан 3 ранга Задворко прибыл с флота всего неделю назад, через три дня был представлен личному составу своей гардемаринской роты, и теперь никак не мог прийти в себя от обилия эмоций и новых впечатлений, полученных им за эти первые трое суток службы в храме флотских наук. За это время Задворко раз пять был отчитан заместителем начальника факультета каперангом Плитнем непонятно за что, но очень строго и почти торжественно. Еще его два раза вызывал к себе на кукан начальник факультета, и забавно тряся своей шкиперской бородой, негодовал по поводу позавчерашнего гарнизонного патруля, который вообще готовили к службе еще до его появления в роте. А всего три часа назад заместитель начальника училища целый контр-адмирал Сидоров имел его на ступенях парадного входа учебного корпуса за переход через плац третьего класса его роты. По правде сказать, класс и правда напоминал не воинское подразделение, а банду махровых анархистов времен самого безудержного разгула контрреволюции. Но то количество матерных эпитетов, какими наградил его адмирал, явно превышали уровень содеянного его третьекурсниками. И вот теперь перед ним стояла «седая» рота...
Голова подбежавшего на крик старшины роты тоже была благородно покрыта сединой. Задворко, еще не успевший отойти от реалий действующего флота, но уже успевший вкусить реалии «потешного флота», понял, что все еще впереди, и его ждет как минимум оргпериод роты с запретом не только увольнений личного состава в город, но и якорного режима ему лично.
- Старшина... откуда это у вас на голове? Ведите строй, а то еще на построение опоздаем!!! И докладывайте на ходу...
Семенящий около командира старшина смог доложить только то, что эффект «седины» начал появляться после прихода из бани в процессе высыхания волос, и кроме смеха пока еще никаких последствий не имел. А вот причина произошедшего пока не ясна. Видимо, вода в бане была плохая... Хотя вот изрядно «поседевшие» дагестанцы Ахмад и Махмуд уже злостно ругались на местном и родном наречии, обещая найдя виновника их позора, лишить его девственности перед строем сокурсников.
Удивительно, но построение на ужин прошло гладко. То ли сыграли свою роль пилотки, надвинутые на головы по «самое нехочу», то ли еще что, но никто и ничего вроде не заметил. Из начальства факультета присутствовал только Плитень, увлеченно распекавший каких-то «пятаков» и даже не подходивший близко к строю факультета. На камбузе масть роты стала более заметной, но и тут она вызвала в основном смешки только курсантов других рот и удивленные взгляды немногочисленных офицеров. Вечером в казарме рота была выстроена на центральном проходе и было произведено массовое дознание по произошедшему. Естественно, через пять минут всем стало понятно, что всему виною злополучный шампунь Друганова. Он оказался исключительно женского предназначения, красящий и придающий цвету волос устойчивый платиновый оттенок. Это выяснилось при помощи ротных полиглотов, разобравших иноземные письмена на тюбике, не выброшенным в мусор бережливым Другановым. Линчевания не произошло. Хохотала и веселилась вся рота, включая даже командира, озабоченного завтрашним строевым смотром училища. Сразу же был организован телефонный опрос курсантских подруг, из которого выяснилось, что такая краска долго не держится и смывается за пару раз. Не найдя никаких других вариантов, Задворко отдал приказание всем «крашенным» отмывать вечером голову всеми доступными для военнослужащего способами. Народ потянулся в умывальник. Но в казармах училища изначально не присутствовала горячая вода. Удивительно, но при этом душевые присутствовали. Видимо душ при проектировании был заложен исключительно для закаливания молодых курсантских организмов. Но как бы там ни было, весь вечер почти четыре десятка кадетов усиленно полоскали под холодной водой свои светлые головы, пытаясь яичным и земляничным мылом вытравить иноземную краску. Но вражья химия оказалась на высоте. Седина сразу не уходила. И когда утром командир, приехавший из дома, увидел стоящую в строю все такую же «крашеную» роту, у него закружилась голова от нехороших предчувствий.
Смотр был после обеда. Училище строилось поротно, и пока подразделения занимали свои места, факультетское начальство приметило какую-то странность во внешнем виде роты, но среагировать не успело, так как с трибуны могучим голосом полковника Гаглоева было возвещено начало смотра. После выполнения положенных строевых процедур и действий все училище разошлось по шеренгам, где первыми были старшины рот, за ними старшины классов, и за ними все остальные. И когда проводивший смотр контр-адмирал Сидоров с начальником строевого отдела и всей свитой приблизился к первому факультету и начал осмотр внешнего вида, стрижки и всего остального, началось сущее светопреставление...
Первым пал старшина роты. Его седину адмирал оценил коротко и просто.
- Командир! Кто командир? Это что за перекись водорода тут в строю старшин затесалась? Как тебя там... Задворко? Ты... бл... не с того службу бл... в училище начинаешь, командир... А ты что, старшина, бл... молчишь? В неформалы записался? Так... привести в норму, доложить и показать мне лично!!! Пишите, Браславский...
В строю старшин классов факультета заметно выделялись все три старшины класса «крашеной» роты. На свою беду они с лихвой вылили на головы Другановского зелья, отчего казались гораздо старше своего возраста и вообще оставляли впечатление людей, прошедших сквозь множество бед и невзгод. Естественно, вся делегация автоматически направилась к ним. Через минуту напротив старшин было выстроено все начальство факультета, начиная от начфака, заканчивая выдернутым из своего строя старшиной роты.
- Что ЭТО? Начальнички хреновы... отвечайте! Снять нахер всех этих старшин!!! Снять!!! Крашенные словно последние бл...и!!! Что под козырьком прячетесь, товарищ капитан 1 ранга? Слава богу, бл... губы не красите!!! Или мне самому вам бровь подвести, а? Так я могу....
Ну а после того, как адмирал, в процессе речи мельком взглянув на простых курсантов роты, узрел, что они почти все как один тоже «платиновые блондины», у него сорвал «крышу». Строевой смотр училища был завершен в рекордно короткие сроки, причем 1 факультет получил неудовлетворительную оценку и был приговорен к повторному смотру через три дня. Затем всех с плаца разогнали, а «серебряную» роту выстроили отдельно и спустили на нее всех собак... Никакие объяснения про вражескую диверсию в виде шампуня не принимались, и минут тридцать Сидоров и компания «втаптывали» в асфальт плаца командование факультета и личный состав роты при помощи классических флотских выражений и поговорок. Когда начальство устало метать бисер, начальником строевого отдела был подведен итог. Вся рота не стрижена, у всех присутствуют нарушения формы одежды, и, собственно, все выглядят совсем не как военнослужащие. Такого нарушения внешнего вида как крашенные волосы в Уставах ВС СССР предусмотрено не было, поэтому это было оценено как массовое отсутствие нормальных воинских причесок у всего личного состава.
В казарму рота спускалась молча. Командир остался на плацу выслушивать мнение начальника факультета о себе и своих подчиненных, а народу говорить было собственно и нечего. Все уже поняли, что теперь их просто возьмут за цугундер и не отпустят, пока не выжмут до конца. В казарме народ рассосался, начались разговоры, пересуды, и вот тут кто-то до сих пор не установленный кинул клич.
- Мужики, а ну их всех... Я налысо постригусь... Тогда уж точно никто не придерется... Мы ж «веселые ребята»!!!!
Старшина роты, обдумывающий в старшинской свои дальнейшие действия и служебные перспективы, появился, когда уже было поздно. Рота, от безысходности подхватившая идею об облысении, уже увлеченно работала машинками, ножницами и бритвами. Весь умывальник, душевая, бытовка и коридор были усеянный серебряными кудрями и заставлены баночками, на которых восседали курсанты, с неподдельным энтузиазмом соскабливающие со своих голов остатки шевелюр. Старшина обреченно взялся за голову и вернулся в свою комнату. Остановить это массовое безумство он был не в силах. Когда где-то через час вконец изнасилованный командир спустился вниз в казарму, его ждал второй за последние сутки моральный удар. Рота, бывшая всего пару часов назад «платиновой», превратилась в лысую. Причем за компанию и из чувства солидарности с подкрашенными бойцами наголо постриглось еще с десяток кадетов, к Драгановскому тюбику даже не прикасавшихся...
Утром командир шел с ротой наверх на завтрак как на Голгофу, сжимая в кармане упаковку валидола. Но в то утро плац был пустынен, и даже ворчливый матерщинник Сидоров не стоял на своем любимом месте у центрального входа, обозревая все живое, передвигающееся по плацу. На занятиях преподаватели с веселым изумлением смотрели на роту третьего курса, почти на две трети блестевшую гладко выбритыми черепами. А вот на обеденном построении рота, которую и так считали рассадником безобразий и правонарушений на факультете, произвела, не побоюсь сказать этого слова, фурор. Еще долгих минут пятнадцать после того, как все училище уже покинуло плац и постепенно втекало в здание курсантской столовой, рота стояла навытяжку на плацу и слушала громовые речи начальников. Те рвали и метали. Само удивительное, что адмирал, подойдя посмотреть, что же там происходит и увидев лысое подразделение, отреагировал очень спокойно, даже как-то рассеяно, бросив всего одну емкую фразу.
- Вот мудаки-то... Вчера неформалы крашеные... Сегодня уже уголовнички... Куда всё катится...
И спокойно поковылял в столовую обедать.
Из смешной да и по-детски нелепой в принципе ситуации начальство факультета сделало свои далеко идущие выводы. Массовая покраска роты, а потом ее же поголовное облысение было признано массовой, чуть ли не политической и заранее спланированной акцией, бросающей вызов самой сути флотского порядка. Виновными в произошедшем были назначены командир и старшина роты, создавшие предпосылки для развития и возникновения этой вызывающей много вопросов ситуации. Командира, естественно, не разжаловали и не выгнали с флота взашей, а вот старшину роты с должности сняли, заменив старшиной с четвертого курса, чему отставленный неожиданно для себя страшно обрадовался и еле сдержался от того, чтобы и самому не выбрить черепушку до синевы. Роту посадили на длительный оргпериод, мобилизовав на перевоспитание еще незрелую парторганизацию и встряхнув вечно бездействующий комсомол. Лысых же начали отпускать в город только после появления первых заметных волос на голове. Собственно, на этом вся история и канула в Лету, оставив только веселые воспоминания в памяти будущих подводников и пример того, что может вырасти из самого простого тюбика с шампунем, если ты и твои товарищи на хронически плохом счету у начальства...

Мимоходом. Инженерный кросс



"...Бег для североморца - это откровенное издевательство над организмом.
Здоровым он не нужен абсолютно, а больным
противопоказан климатически. Да и неудобно в шинели-то..."
( Капитан 1 ранга Водорез)



Как знает любой военнослужащий, любого рода войск, самое напряженное время- это то, когда в воинской части проходит проверка. Причем любая. И чем выше ранг и статус проверяющего, тем больше нервных клеток отмирает у массы людей в этот промежуток времени. Проверяют всё. Боевую подготовку, снабжение, несение караульной службы, содержание казарм, соблюдение норм довольствия, качество строевой подготовки, готовность корабля к походу, внешний вид и стрижку, ногти, вши, фурункулы и так далее и тому подобное. Но есть одна проверка, которая, на мой взгляд, пугает всех сразу, и вгоняет в массовое уныние. Особенно она нервирует славный и избалованный военно-морской флот. Это комплексная проверка министерством обороны физической подготовки военнослужащих всех рангов...
Нам как всегда повезло. Проверка проводилась один раз в пять лет, и естественно мы, под нее попали. Вообще нашему пятому курсу не повезло, мы не жили в казарме гостиничного типа, нас лишили многих привилегий прошлых лет, мы первыми должны были сдавать экзамен по специальности, и нам первым предстояла какая-то очень длинная стажировка. Нам вообще не повезло. Мы росли в эпоху перемен. Словом обижены мы были знатно, а тут еще и проверка физподготовки у самой спортивной категории военнослужащих- у будущих подводников, тем более инженер-механиков. Слава богу, командование училища, а особенно вся кафедра физподготовки эту особенность понимало, с одновременным осознанием того, что если училище покажет результат ниже «хорошо», то мало не покажется никому. Не начальнику училища, не тем более им, как раз тем, кто за эту подготовку и отвечает головой. А потому командование никаких препонов обману и ухищрениям курсантов проверяемых рот не воздвигало, а даже молча поощряло, как бы невзначай указывая на проколы, тем не менее, всеми силами стараясь прикрыть и их...
Наша рота попала на кросс 3 километра. Кроссы бегали вокруг учебного корпуса училища, минуя плац по аллеям. Как раз один такой круг и был равен примерно одному километру. Забеги проводились после обеда, в свободное время, чтобы не прерывать учебный процесс. Пока шли занятия, мы с тоской глядели из окон аудиторий на аллеи училища. Там те же нормативы по бегу сдавали офицеры, носясь кругами прямо в повседневной форме, лишь скинув галстуки и фуражки. Естественно, престарелые начальники кафедр и старшие преподаватели в этом безобразии не участвовали, и вся нагрузка была, на еще не успевших обрасти профессорскими животами молодых адъюнктов в звании капитан-лейтенантов и капитанов третьего ранга. Правда среди них мелькали и погоны более высокого ранга, из числа тех, кто вопреки устоявшейся традиции тяжелым мясом не обрастал и старался держать себя в форме.
Кросс нашей роты назначили на 16.00. К этому времени рота готовая к «веселым стартам» должна была сосредоточиться на обозначенном месте старта, за трибуной училища. Сразу после обеда мы, обгоняя друг друга, рванули в казармы. Не в свои, а в казармы первого курса нашего факультета. Только там были бойцы, которые были способны достойно пробежать эти три километра, не опозорив гордое звание курсанта Севастопольского высшего-военно морского инженерного училища. Конечно, мы не были законченными рахитами, и большинство из нас тоже могло это сделать, но, правда с результатами, мягко говоря, не соответствующими принятым нормативам, да и вид задыхающегося и еле передвигающего ногами пятикурсника мог оставить в сердцах высокой московской комиссии неприятный осадок. Само собой старшины первого курса не могли отказать «пятакам», а уж сами первокурсники, будучи по табелю о рангах «без вины виноватыми» соглашались на этот спортивный подлог сразу, лишь тяжело вздохнув, понимая, что у них еще все впереди. Я отобрал из числа нашей подрастающей смены двух орлов, примерно одного возраста, комплекции и роста с собой. Колю и Толю. Их пришлось, правда, с большим трудом, заставить снять прогары, и обуть нормальные хромовые ботинки, в которых ходили все старшекурсники. Пока мы шли наверх, я объяснил диспозицию. На старт выхожу я сам. Нам вообще приказали иметь на старте военные билеты при себе, чтобы высокая комиссия при желании могла проверить сходство документов стартующего с фамилией в ведомости. Так вот, стартую я сам, красиво и мощно бегу по направлению к углу учебного корпуса, изображая матерого марафонца. Там, сразу за углом меня ждет Коля, который как выяснилось по дороге, являлся кандидатом в мастера спорта по легкой атлетике. Мы с ним одновременно сбрасываем робы и меняемся ими. К тому же контроль пробегающих на промежуточных точках велся не по боевым номерам на робе, а по спортивным номерам на спине, которые мы повязывали перед стартом. Так вот, Коля, напялив мою робу и номер, включал своего КМСа и рвал вперед. В это время, я не спеша, перемещался вдоль тыла здания в сторону финиша. Толя, занимал выжидательную позицию ровно посреди здания, у тылового адмиральского входа. Коля делал полтора оборота вокруг учебного корпуса, затем передавал эстафетную палочку в виде моей одежды и номера, Толе. Тот тоже летел свои полтора круга, и в районе кафедры химии сдавал вещи обратно в мои руки. Я стартовал, стараясь пробежать эти оставшиеся метров триста так, чтобы у членов комиссии не было сомнений, что я чертовски устал, запыхался и остервенел. Ничего другого опасаться не стоило. Кафедра физподготовки, всегда выставляющая проверяющих в самых неожиданных местах на внутриучилищных кроссах, при комплексной проверке это делать «забывала». Так, что следовало опасаться только зорких глаз министерских «чекистов» в мундирах цвета умирающей степи. Коля и Толя задачу поняли правильно, осознав ее важность, и перед плацем меня покинули, направившись к местам своих стартов. Истины ради, надо сказать, что больше половины роты кросс решила бежать сама. Одни по причинам уверенности в собственных силах, другие просто не нашли достойной замены среди младших курсов, третьи просто из за страха, что попадутся и подвергнутся массовым репрессиям. И лично я к этой праведной части будущего офицерского корпуса не примкнул, что стыдно, но тем не менее...
Стартовали классами. Сначала нам выдали номера. Потом выборочно сверили наличие и соответствие. Потом проверили документы, стрижку и пульс. Осмотрели форму одежды, обувь, а уж потом махнули флажком. В путь нас провожало четыре краснопогонных полковника с общевойсковыми петлицами и четыре наших преподавателя с озабоченными выражениями лиц. Причем все были вооружены секундомерами, блокнотами и ручками. Через несколько минут после старта первого класса, настала наша очередь. Как всегда бывает в беге, уже через минуту тесный строй бегущих разделился на немногочисленных лидеров гонки и крепко сбитой кучки аутсайдеров. Впереди пёрли не щадя сил наши спортсмены и те, кто избрал тактику «изнеможения организма». Последние делали, насколько позволяли физические силы, рывок, и выжав все ресурсы организма, после примерно двух километров переходили на ковылянье, напоминающее бег лишь отдаленно. Во время этой колченогой иноходи их нагоняла основная часть народа, и кросс «изнеможенные» заканчивали вместе со всеми, со среднестатистическими результатами, не хуже, но и не лучше других. В нашей же тесной группе трусцой бежали только те, кого за углом ждал молодая подмена, и те, кто бежал честно и бесхитростно и мог рассчитывать только на свои силы.
За углом учебного корпуса, напротив крематория с мусором меня, как и было обговорено, ждал, разминаясь, словно перед ответственными соревнованиями, разрядник Коля. Он стоял уже с робой в руках, и сразу начал махать руками, предлагая побыстрее скинуть мои шмотки. На самом деле этот кусок дистанции и правда, напоминал эстафету, только вместо палочки, на двадцатиметровом промежутке бегуны менялись одеждой. Прямо-таки вдевшись в мой наряд, Коля включил «первую космическую», и в мгновенье ока скрылся за углом, обгоняя со своим кандидатским уровнем не только пятикурсников, но и своих сокурсников. Через минуту, когда пыль за бегущими еще не осела, у крематория осталось два десятка раздетых пятикурсников, которые переговариваясь, тихо фланировали в направлении убежавших спортсменов. По совести говоря, мне было очень стыдно за себя. Но я никогда не любил бег, хотя почти все осень и весну третьего курса каждое утро с группой единомышленников носился перед подъемом и зарядкой на Учкари купаться, а это было поболее трех километров. Где-то у правой паттерны, кто-то предложил перекурить. Но не успел я пыхнуть сигаретой и пару раз, как сзади раздался победный рев моего спринтера Коли:
- Товарищ главный корабельный старшина, я их обошел!!! Сейчас Толе передам....
Вот тут я струхнул. Дело в том, что за расписыванием этого нечестного деяния, я как-то забыл предупредить своего спортсмена Колю, что первым мне прибегать никак нельзя. Тот, как исполнительный военнослужащий понял все остальное правильно и побежал как на чемпионате Тверской области, полностью выкладываясь и обходя всех соперников, которых у него собственно и не было. Что-то крикнуть ему вслед я не успел, так как он исчез так же быстро, как и появился. Я бросил сигарету и ускорил движение в сторону второй смены «эстафетной палочки». Но я уже опоздал. В курилке, вытирая пот, тяжело дыша, но с довольной улыбкой сидел мой «двойник» Коля.
- Сейчас Толик их сделает...
У меня даже окурок изо рта вывалился.
- Как это сделает? В смысле?
Блаженно улыбающийся, потный Коля, посмотрел на небо и как-то мечтательно, с едва заметной ностальгией ответил:
- Мы же с Толиком из одного города...Правда, в разных школах учились. Оба бегом занимались. Я только КМСа осилил, а вот он мастера спорта выполнил...успел до училища...
Где-то в моей голове щелкнул калькулятор и выдал информацию. Через минуту-другую, на горизонте появится Толик, и если я продолжу на оставшейся трехсотметровой дистанции бег с такой-же скоростью, да пускай даже раза меньшей раза в два, я ненароком стану чемпионом роты. Вот это мне было совсем не нужно. Ну, никак я не походил со своей вполне упитанной фигурой на бегуна. И если наши физкультурники, скрепя сердце, но сыграли бы перед проверяющими комедию, то лично бы я на месте высокой комиссии очень заинтересовался пузатым спринтером, примчавшимся к финишу практически без отдышки. Даже не пытаясь выругаться на чрезмерно ответственного первокурсника, я с ходу начал делать приседания, стараясь выгнать из кожи хоть немного пота, чтобы достойно, точнее, правдоподобно выглядеть в глазах ожидающих нас на финише офицеров. Но не тут-то было. Сначала с одной стороны с победной физиономией появился, скорее вылетел, Толя, на ходу сдирающий с себя форму, а с другой стороны, из-за угла выпрыгнул наш преподаватель по физподготовке майор Шмелько. Все наши игрища с переодеваниями были для него тайной Полишинеля, и поэтому он, напрягая и без того багровое лицо, с ходу начал орать на собравшихся в курилке «бегунов».
- Бойцы, бл....! Охренели совсем...бегом назад...прячьтесь, вашу мать...сюда проверяющий идет!!! Бегом!!! Механики...чтоб вас...
Народ прыснул назад, обратно к паттерне встречать свою замену, а вот мне ничего не оставалось делать, как, выхватив робу из рук подбежавшего лидера гонки Толика, ввинтиться в нее, и вопросительно поглядеть на Шмелько. Тот, состроив лицо людоеда, вынужденного злым роком отпустить свою законную добычу рявкнул:
- Бегом Белов, бегом бл...мы с тобой потом разберемся!!!
И я побежал. Сразу за поворотом, метрах в тридцати, я нос в нос столкнулся с общевойсковым полковником со строгим лицом, который аккуратно отметил в своем блокноте мой номер. На мое счастье среди сокурсников все же были настоящие спортсмены, которые на последней стометровке обошли меня. Я, естественно этому не препятствовал, а даже насколько возможно сбавил обороты, чтобы это не бросалось в глаза, и финишировал четвертым.
Через десять минут, когда все рота, наконец, воссоединилась и отдышалась, нас построили и поздравили с успешной сдачей проверки, ответственным подходом к собственной физической подготовке и флота в целом. И что еще подчеркнул строгий армеец, так это то, что мы выпускники инженерного училища, показали результаты, мало отличающиеся от тех, что им демонстрировали в пехотных училищах, и даже в знаменитом Рязанском десантном... Он особо отметил заслугу в этом нашей кафедры физподготовки, и выразил уверенность, что мы, возложив на плечи офицерские погоны, всегда будем в авангарде спортивной жизни армии и флота. Мы послушно кивали, улыбались в душе надеясь, что уж по выпуску из училища будем заниматься настоящим делом, а не авральными показухами. Как же мы все ошибались...

Мимоходом. База. Пирс. Компрессор. Море



«...Начальник имеет право отдавать подчиненному приказы
и требовать их исполнения. Он должен быть для
подчиненного примером тактичности, выдержанности и
не должен допускать фамильярности и предвзятости по
отношению к нему. За действия, унижающие честь
и достоинство подчиненного, начальник несет ответственность.
Подчиненный обязан беспрекословно выполнять приказы начальника....»
(Общевоинские уставы ВС РФ)


Октябрь. 9 пирс. Субботний вечер. Дежурю по кораблю. Вахта конечно собачья, в выходные то, но с другой стороны вполне нормальная, потому что спокойная. Все отдыхают, зона безлюдна и только на пирсах изредка заметно кое-какое вялое движение. Отработки вахты закончились, журналы заполнены, личный состав давно отправлен в казарму и на борту только вахта. Старшим на борту старпом, поэтому самое главное в жизнедеятельности подводного крейсера, это тишина и отсутствие каких-либо лишних звуков и шумов в отсеках, особенно в 4-ом. Старпом и так любит поспать, а уж в ночь с субботы на воскресенье даже питается в каюте, не вставая со шконки, и словно древнеримский патриций, умудряется выцеживать тарелку борща, не поднимая головы с подушки. Словом безмолвие, спокойствие и умиротворение. К пирсу пришвартованы только мы, на соседнем тоже пусто. Оставляю в центральном посту мичмана, выползаю на воздух перекурить. Во всей видимой части зоны никого нет, только одни глупые бакланы бездумно крякают, кружась над мусорными баками. В задумчивости дымя сигаретой и размышляя о вечном, меряю шагами пирс, и незаметно добредаю до КДП. И тут, как на зло прямо перед воротами с визгом и скрипом тормозит «УАЗик», из которого высовывается бодрое и очень живое лицо начальника штаба флотилии контр-адмирала Совкачева.
- Офицер...сюда...ко мне...
Даже не пытаясь изобразить строевой шаг своими «тапочками с дырочками» торопливо семеню к воротам. Совкачев мужчина статный, моложавый с черными волосами чуть тронутыми благородной сединой, словом внешность прямо-таки образцового флотского военачальника с плещущимся в глазах недюжинным интеллектом. Одновременно с этим он всегда и везде материться так грозно и изощренно, что у лейтенантов в начальной стадии кратковременно проявляется энурез и пропадает потенция, а старые мичмана, еще помнящие послевоенные годы ностальгически смахивают слезу.
- Товарищ адмирал, дежурный по ракетному подводному крейсеру «К-...» капитан-лейтенант Белов!
Адмирал еще совсем недавно был нашим командиром дивизии, меня в лицо помнит, а потому совсем по-родственному пропуская процедуру подавления личности погонами, выпрыгивает из машины и указывая адмиральским перстом куда-то в сторону берега, коротко приказывает.
- Белов, чтобы вот этой х...и завтра утром здесь не было!
Смотрю в ту сторону, куда указывает начальник. Там у каменного забора стоит чуть перекошенный компрессор на четырех колесах.
- Товарищ адмирал...а куда его убрать-то? Это же базовское хозяйство...Меня же потом...
Адмирал нетерпеливо перебивает.
- Белов...бл...да эта хрень с колесами здесь уже лет двадцать стоит. Я ее еще старшим лейтенантом помню... Убрать на х...Если что ссылайся на мой приказ и гони всех в...туда же! Задача ясна? Утром проверю!
Вообщем-то он прав. Я и сам этого «железного коня» помню еще с курсантской практики. Сколько служу, столько и стоит он на одном и том же месте, а матросы с береговой базы, периодически красящие в зоне все, что не двигается, приноровились заодно с заборами и стенами и его покрывать серой, цвета фашистского мундира краской, да так, что он уже давно слился с общим фоном зоны, органично вписываясь в общий пейзаж.
Адмирал стремительно скрывается в машине, которая газует и улетает куда-то вперед к воротам из зоны. Адмиралу хорошо. Он приказ отдал и испарился в даль поселковую. Все издержки по его выполнению остаются мне. Выхожу через КДП, чтобы осмотреть объект. Вблизи компрессор оставляет гнетущее впечатление трагического памятника прошлых войн. Он явно не рабочий. Его, судя по всему, не двигали с места и тем более не запускали уже минимум лет десять. Попытался поднять кожух. Не получилось, он накрепко приклеился многолетней краской и открываться не желает. Наконец отогнув край, выясняю, что агрегат работать не может по определению. Внутри практически ничего нет. Все внутренности видимо сперли предприимчивые береговые механизаторы, скорее всего еще во времена дорогого Леонида Ильича. Начинаю мыслительный процесс. Экипаж в казарме, подсменная вахта видимо уже рассосалась по кораблю, зарылась в тряпках и давит массу по полной, то есть людских ресурсов нет и до утра не будет. Да и куда эвакуировать эту рухлядь я пока еще не решил. Так, что посчитав, что утро вечера мудренее, я отправился обратно на борт корабля в центральный пост бдеть вахту и обдумывать судьбу несчастного компрессора. Как раз к двум часам ночи меня и осенило...
В пять часов утра, мой помощник старший мичман Мотор поднял меня со шконки, после чего я растормошил четырех бойцов из турбинной команды, стоявших в этот день на вахте. Турбинистов я привлек к выполнению своего плана исключительно по прозаическим причинам. Были они из моего дивизиона, а потому секретность намеченного мною деяния была бы соблюдена на все сто процентов. Бойцы поворчали и напялив ватники, выползли вместе со мной на пирс. Там я припер к рубке верхнего вахтенного, предварительно выведенного из сомнамбулического состояния парой пинков, и стращая всеми немыслимыми наказаниями, взял с него слово, что он ничего не видел, ничего не знает, и вообще кроме как на ствол автомата последние два часа не смотрел. А затем я вывел свою команду за КДП...
Моя идея была проста, незамысловата и по военному решительна. Просто утопить этот доисторический раритет. Как будто его и не было. Перетаскивание его через ворота зоны в дневное время могло повлечь за собой кучу глупых вопросов, разборок, выяснений обстоятельств и обязательно бы закончилось каким-нибудь немыслимым втыком, еще и неизвестно с какой стороны. А так, исчезновение части привычной, а оттого и не бросающейся в глаза в повседневности части пейзажного ландшафта зоны могло еще долго оставаться незамеченной. Глубина залива даже у берега была не меньше 40 метров, и оставалось только подкатить агрегат к склону и помочь ему погрузиться в воды губы Сайды. Бурчащие от недосыпа матросы задачу осознали правильно, и без лишних обсуждений уцепившись за водило, которым компрессор цепляли к машине, потащили его к склону. Лишенная большей части внутренностей, коробка на колесах на удивление легко снялась с места и покатилась куда надо, благо колеса ее, заботливо покрываемые из года в год слоем краски, были спущены не до конца и именно катились, хотя и со скрипом. Самой трудной задачей, оказалось, перетащить агрегат через крупные камни, которыми был щедро усыпан берег, но мои турбинисты, которым еще светило около часа сна, с веселым ненавязчивым матерком, практически пронесли его через их нагромождения и спихнули в воду.
Тонул старый разоренный компрессор быстро, словно торопился расстаться со своей никчемной сухопутной жизнью. Меньше чем через минуту о нем напоминали только лишь редкие пузырьки воздуха, поднимавшиеся из глубины. Время было еще темное, и посветив на воду фонарем, чтобы убедиться в окончательной гибели агрегата, я дал бойцам отмашку и они рванули обратно в прочный корпус досматривать свои дембельские сны.
На подъем флага старпом решил не подниматься, что собственно было предсказуемо. Умирающим голосом затребовав завтрак к себе в каюту, он приказал после подъема флага начать малую приборку на весь день и его не беспокоить. Когда подсменная вахта выползла на пирс, а я с вахтенным центрального поста забрался на мостик поднимать флаг, глазам моим предстала очень интересная и интригующая картина. Прямо у того места, где несколько часов назад мы утопили компрессор, стояла «Волга» командующего флотилией и пара «Уазиков». На берегу, у склона стояла группа офицеров, среди которых я по адмиральским погонам сразу приметил самого командующего, и увлеченно, но вразнобой тыкала в сторону воды руками. Видимо, тема разговора была довольно острая, так как движения рук самого командующего сильно напоминали ветряную мельницу при хорошем лобовом ветре. Это было довольно занятно наблюдать до тех пор, пока рука адмирала, не описав дугу, не остановилась, указывая в мою сторону, после чего из группы окружающей главного флотоводца не раздались одновременно несколько громких команд.
- Дежурный по кораблю...дежурный ...сюда...бегом!!!
Никакой альтернативы нашему кораблю вокруг не наблюдалось, и я все же оглядевшись на всякий случай по сторонам, выскочил из рубки и покинув корабль, засеменил к корню пирса. Навстречу мне сразу же убыстренным шагом направились два офицера, в одном из которых я узнал коменданта гарнизона. Не дав мне даже представиться по форме установленной уставами Вооруженных сил, они вдвоем без всяких прелюдий начали перекрестный допрос:
- Дежурный...тут в последние пару часов никакой аварии не наблюдалось?! Никакая машина не падала в залив? Кто у тебя утром стоял верхним вахтенным...давай его сюда срочно... У вахтенного все патроны на месте?... Кто старший на борту.....
Вот тут, то я совершенно неожиданно прозрел и понял, что же за суета твориться на дороге возле пирса. Как оказалось, рано утром, командующий флотилией вызвал свою машину, чтобы по какой-то стратегической необходимости быстренько сгонять из дома в штаб. А дело, как я уже упомянул, происходило в середине октября, и ночью выпал первый снежок, ровным и тонким слоем покрывший, пустынную в выходные дни зону. Компрессор мы топили еще в темноте, и бойцы перетаскивали его через дорогу, уцепившись сообща за водило, отчего колею от его колес не затоптали, и она ровно и красиво отпечаталась на снеге, покрывавшем асфальт так, как будто какую-то машину просто занесло на обочину, ну и дальше...в воду. Причем, после этой нашей операции снег попадал еще немного и перестал. А рано утром через зону проехали несколько дежурных машин, после чего картина аварии с утоплением какого-то автомобиля стала просто-таки убийственно убедительной. Да и на камнях, тоже остались следы злополучного агрегата, который бойцы отправляли в море, протаскивая его по осклизлым камням. А потом на службу поехал командующий, случайно узревший следы колес, уходящих влево с дороги, через девственно чистый тротуар, туда к воде, и остановив машину, сделал соответствующие выводы...
Еще через час на дороге около нашего пирса было не протолкнуться. Сначала прибыла машина ВАИ, за ней «Уазик» военной прокуратуры, следом за которым притащился «броневик» особого отдела. Потом начальство базы, руководство СРБ, еще кто-то, ну и все стало напоминать точку старта автопробега «УАЗом по местам боевой славы КСФ». Попутно мне пришлось вытянуть из шконки старпома, которого самолично допросил командующий, а моего верхнего вахтенного допрашивало сразу человек пять из разных ведомств, применяя все возможные методы, разве кроме пыток пятой степени. Но верхний держался молодцом, ибо страшно хотел в отпуск, запланированный на начало ноября, а потому, изображая полное «дерево» на все вопросы отвечал короткими рублеными фразами, состоящими из вызубренных обязанностей часового на посту.
К десяти часам утра к нашему пирсу подогнали плавкран, и под воду отправились, снаряженные как на диверсионный акт бойцы отряда ПДСС в количестве целых трех человек. Ну, и уже через полчаса, на той самой дороге, с какой, его, пыжась, отправляли в подводный поход мои турбинисты, опять стоял свежевымытый компрессор с вытекающими изо всех щелей струйками воды, утопленный мною всего шесть часов назад...
По иронии судьбы, после всех разборок, его задвинули практически на то же место, откуда я его убирал. Поиски злоумышленников, совершивших это «злодеяние», после того, как выяснилось, что это не машина, а какой-то старый драндулет неизвестного назначения утихли сами-собой, и уже через полчаса, о произошедшем не напоминало ничего, кроме мокрого компрессора и начальника СРБ, в полном недоумении взирающего на это железное чудо, каким-то образом в приказном порядке с этого часа оказавшееся в его заведовании.
Как выяснилось позже, адмирал Совкачев через несколько часов после того, как отдал мне приказ о ликвидации антикварного компрессора, улетел в Москву на совещание, и естественно о своем спонтанном пожелании начисто забыл. Злополучный компрессор же стоял на том же месте еще много лет до моего увольнения в запас и вполне возможно стоит там до сих пор, как памятник старым добрым временам, в которых приказы, пусть даже потешные, все же еще выполнялись...

Культура отдыха

Он очень боялся опоздать на корабль, точнее не на корабль, а на ПСК, который развозил военнослужащих утром по рейду и на Окольную. Короткий получасовой сон перед выходом мог превратиться в глубокое забытье после бессонной ночи, но он услышал будильник, и ему не пришлось бежать. Он даже смог занять одно из последних сидячих мест, что гарантировало еще сколько-то минут сна, и можно было спокойно закрыть глаза. На соседнее сиденье кто-то плюхнулся, окатив его могучим запахом спиртного, и показавшимся знакомым голос стал раздаваться прямо над ухом:
- Так, с какого места, ты не помнишь?
- Давай с самого начала, - ответил кто-то стоящий над ними.
Ему был не интересен этот разговор, но он тоже захотел прокрутить вчерашний вечер снова и снова. Вот он сходит с ПСК и видит на афише у Морвокзала афишу сегодняшнего концерта в мурманской филармонии. Концерт оркестра, того самого, на который он безуспешно пытался попасть в Питере, который уже почти не выступал у нас в стране, мотаясь по заграничным гастролям и сейчас, видимо, просто возвращались с очередных из Норвегии или Финляндии и решили облагодетельствовать медвежий край.
- Ну, то, что мы с тобой еще на пароходе накатили, это ты помнить-то должен. Зам, пока мы на юте стояли, катер ждали, всё принюхивался и на нас косился...
Он схватил такси, хотя денег у него было совсем немного, и попросил «шефа» ехать как можно быстрей. Как он нервничал на этих бесконечных подъемах, когда было невозможно обогнать ползущий Урал или «шишигу», как он ругался на длиннющую очередь на КПП, как его выводили из себя бесконечно красные мурманские светофоры...
- Потом ко мне домой завалились, я скорлупу скинул, а ты по формату остался, сказал, что в «охотничьем костюме» в кабак пойдешь, на блесну будешь ловить, ну, конечно, еще на грудь приняли...
Он опоздал совсем немного, но билетов, разумеется, уже не было, билетёрша пожалела единственного военного, пришедшего на концерт, и повела его на откидное место. Звуки он стал улавливать еще в фойе, и ему стало совершенно всё равно, будет ли он сидеть, стоять, лишь бы слышать еще и ещё это плывущее к нему волшебство...
- В кабак бы хрен попали, хорошо там Фил, мой однокашник по пулемётной, столик заказал, а его крендели на «коробке» зависли, вот там и ошвартовались...
В полутемном зале какая-то дама преклонных лет, увидев, как он тулится на откиднушке, молча показала ему на свободное место возле себя. Наверное, какая-то подруга не пришла, успел подумать он, но тут вступили струнные и музыка снова захватила его без остатка...
- Там, значит, мы литруху взяли. Ну и с собой было, конечно, где-то после горячего ты пошел каких-то шмар левых с соседнего столика клеить. Залётные с Челпушки и уже сундукам с «десантников» чего-то наобещали, те быковать, ну пошли, типа, выйдем. Ну мы и вышли, только не знали они, что для Фила мичман - хуже красной тряпки для быка, а он в сборной флота по боксу, между прочим, еще кадетом был...
В антракте он скупил диски всех концертов оркестра, которые только продавали здесь, выстоял очередь за автографом к дирижеру, который вышел в фойе и их попросили вместе сфотографироваться, уж очень они колоритно смотрелись - дирижер во фраке с белой манишкой и он в своей тужурке с белоснежной сорочкой...
- Короче, этих двух шмар сняли и ко мне поволокли, ну и Фила с собой тоже взяли, надо же ему было сундучью юшку отмыть. Девки вроде в кабаке тоже литруху на двоих скушали, а не в одном глазу. Я уже все запасы из холодильника выставил, а им хоть бы что, пришлось в кладовку лезть канистру раскупоривать, а им танцев захотелось...
Публика долго не отпускала оркестр, заставляя играть еще и еще. Он понимал, что уже не успевает на последний автобус, но на всё это было наплевать, сбылась его мечта, он был на концерте оркестра, который так хотелось услышать в живую, как будет за него рада мама, преподаватель ленинградской консерватории...
- Потом прикинь, звонок в дверь - соседка с третьего этажа, жена помохи бывшего, ругается, музыка спать мешает, ага, а я-то на восьмом живу, никому не мешает, а ей помешала, то-то на каблуках и накрашенная пришла, ну затащили её ко мне, стакан влили, она уже и уходить не хочет и музыка вроде как не мешает, да и Филу веселей, а то он уже скучать стал, так развеселился, что пошел ей чего-то в моей спальне показывать, минут двадцать показывал, но вроде та без обид, довольные оба вышли. Ты то уже к тому времени совсем хорош был, уложили тебя на кухне, так Фил этой твоей, как её, Светка или Ленка, в общем, тоже чего в спальне показывал...
Это был его вечер, первый остановившийся частник оказался североморец и отвез его до самого дома за чисто символическую плату. Он не мог уснуть до самого утра, не снимая наушников ,слушая снова и снова то блаженство, к которому он только недавно так близко прикоснулся...
Его толкнули в плечо.
- Петрович, ты что ли? А я всё думаю, кто тут рядом со мной сопит...
Голос не зря показался знакомым - «рогатый» комбат со своим дружком «румыном».
- А я тут Сэму действительность восстанавливаю. Ты-то как на берегу отдохнул?
- А-а, да пучком всё, с соседом нахрюкались, телок знакомых подтянули и пялили их почти до утра...
- Во, видишь, Сэм, как культурные люди отдыхают, без кабаков, мордобоев, левых баб, и главное, всё помнят...

Это мой первый опус.
А история приключилась смешная. Служил я в то время в Бр РЗК, на каком флоте - говорить не буду. Мичмана, как известно, народ ушлый - на...ть начальника - святое дело. Ну вот, мы и решили с корешком (спец. СПС) на боевой попить шила, благо, повод был. Все было организовано в лучших традициях - закусочка, спирт разведенный 5% глюкозой (у доктора вымутили), кофеек, заваренный на две персоны, ну и т.д. Да, забыл сказать, потреблять мы это собрались в посту СПС - место жутко секретное и доступ туда только в троих человек, т.е командир, старпом и непосредственно спс-овец.
Далее события развивались так. Игорь звонит мне в каюту и говорит, что все пучком, все готово, только нужно хлеба захватить. Захожу в кают-компанию, беру хлеб и поднимаюсь к Игорю. Но ума не хватило обойти по другому борту, вот и поперся напрямую мимо каюты старпома.
А старпом у нас личность еще та - сам квасит по-взрослому, а народ держит в ежовых варежках. Естественно, он эту тему просек (ну как же, грубейшее нарушение режима секретности) и решил взять нас на горячем. Только мы сели - звонок в дверь. Игорь глянул в глазок - старпом. Что делать, влетели по полной. Делать нечего, открываем. Я становлюсь за дверь, старпом ураганом влетает в каюту, я за его спиной проскальзываю в коридор, Игорь изящно ногой захлопывает дверь. Все. Финита ля комедия - каюта пуста, посторонних нет, нарушения режима нет. Мы все в белом. А дальше начинаются поиски посторонних в каюте. Открываются шкафчики, раздергиваются шторки. Результат нулевой. Старпом садится за стол, и не замечая накрытой поляны на двоих, со стоном говорит: "Ну я же видел, как он зашел! Неужели четвертый месяц боевой сказывается?!"
Спустя время, он, конечно, все узнал, но над ним потешался весь экипаж. Санкций не последовало.