На всякую случайность своя неожиданность найдется. (продолжение)

(начало http://www.bigler.ru/showstory.php?story_id=7742)

Шикарная жизнь на лагерном аэродроме начинается с приходом лета! (сериальчик)
1-я серия

Установившиеся погоды заставляют встречать рассветы у покрывающихся утренней росой камуфлированных бортов истребителей или слушать безостановочные переливы соловьев из лесополосы за стоянками под полуночным звездным небом после останова двигателя крайнего зарулившего самолета. Жизнь несется под ставший привычным фон грома двигателей и запах керосина. Курсанты, смеясь, под громкое: «И р-раз!» бьют друг друга филейной мякотью об фюзеляжи в честь первых самостоятельных вылетов, летчики отводят их в сторону и, матерясь и жестикулируя, досказывают им то, что не успели высказать в воздухе, техники, лениво и никуда не спеша, подхватывают курсантов, отпавших от инструкторов и восстанавливают психологически, организовывая их на заправку, замену пневматиков и тягание электрожгутов за аэродромными машинами запуска.
Одна и та же движущаяся картинка день за днем, неделя за неделей. Лишь утренние туманы или внезапно налетевшие грозы останавливают монотонное мелькание людей и самолетов, опуская непривычную тишину на аэродром и останавливая динамичную картинку, как будто кто-то нажал паузу на просмотре кинофильма. А затем, как рассеется туман или уйдут за горизонт темно-серые рельефные тучи, снова задвигаются по подсвеченному ярким солнцем белесому бетону темно-синие фигурки, поплывут в мареве струящегося горячего воздуха свистящие пятнистые силуэты самолетов и опять час за часом, день за днем, взлеты, посадки, взлеты, посадки, взлеты, посадки...
В ту памятную пятницу у Скворцова выпал на календаре очередной день рождения. 25 лет - негромкий юбилей, но намеки сыпались еще задолго до наступления и товарищи ждали дня, когда можно будет выпить не просто потому, что есть что или от хорошего настроения, а, так сказать, за и во здравие.
Родители заботливо прислали посылку, и теперь Скворцов крутил педали тяжелого и древнего трофейного немецкого велосипеда, взятого у местного прапорщика, по направлению к городской почте. Он ехал и предвкушал, как завтра накроет стол, как ему будут говорить добрые и ироничные слова, а он будет неловко отшучиваться, как после пятой Саня Демидов возьмет гитару и в 352-й раз попытается спеть «Написала Зойка мне письмо...», но и в этот 352-й раз забудет слова и у него отберут инструмент и передадут Димке Ветренко, который высоким тенором, вытягивая из слушателей душу, как струну, выпоет «Видел я часто сон беспокойный...», а затем их потянет в ресторан, но до ресторана они не дойдут, опасаясь козней местной милиции, а пойдут... Поворачивая широким рулем, Олег объезжал трещины в асфальте, ямы и выбоины, которыми так богаты были дороги маленького райцентра, и совершенно не обратил внимания ни на тетку с пустыми ведрами, вышедшую из калитки к колодцу, ни на черную кошку, присевшую в пыльной траве и проводившую его пристальным взглядом желтых глаз. Притормозил он лишь когда увидел двигающуюся навстречу похоронную процессию с нестройными рядами провожающих, изнывающих в темных одеждах под зноем полуденного солнца.
Олег не то чтоб верил в приметы, но как-то внутренне опасался, хотя и относился при этом к самому себе с определенной долей иронии. «Встретить похороны - к удаче» обрадовался он, снова крутанул педали и через пять минут уже занимал очередь в прохладном зале почтового отделения.
- За мной не занимать, - обернулась к нему бабушка, замыкающая короткую очередь, - говорят, до обеда не успеют.
- Девушка! - Олег боком перегнулся через стойку, - на самолёт опаздываю!- он широко улыбнулся, глядя на моложавую женщину за столом.
Та, в свою очередь, тоже улыбнулась, глядя на его синий комбез:
- Не спеши, а то успеешь! - она провела рукой по пышным медно-рыжим волосам, - ладно, но ты уж точно последний.
- Крайний, - машинально поправил её Олег и подал квитанцию.
Фанерный посылочный ящик оказался довольно объемным и увесистым, но кое-как обхватив его одной рукой, а другой держась за руль, Олег тронулся в обратный путь.
Не отпуская руля, глянул на часы: «Надо поднажать, а то так и без обеда останусь», - подумал он и прибавил скорости вдоль разноцветных заборов и выпадающих из-за них ветвей черешен, абрикосов, шелковиц и вишен. Не притормаживая, он выкатился из-за поворота и увидел, что догнал всё ту же скорбную вереницу людей, неторопливо бредущую за открытым гробом.
- Ну уж обгонять похороны точно дурная примета, - пронеслось в голове, и Олег, стараясь резко не тормозить, а держа руль одной левой, попытался постепенно снизить скорость, но массивный велосипед, разогнавшись под горку, резво катил по бугристому асфальту, обогнал всю процессию и поравнялся с гробом. В этот же момент из-под дыры в заборе прямо под переднее колесо с сиплым лаем бросился местный барбос, Олег крутанул руль влево, к дороге, и колесо, внезапно нырнув в очередную яму, встало поперёк движению. В последнюю секунду Олег еще попытался удержать выпадающий ящик, но тело вдруг зажило своей жизнью и руки, спасая лицо, вытянулись вперед к резко вздыбившейся земле. Кувыркнувшись на спину, он увидел летящий, как привет с неба, огромный велосипед, и прикрыв голову руками, принял на себя тяжелый удар немецко-фашистской мощи.
Вокруг всё стихло. Прекратилось шуршание ног по дороге и, удивленно присев, замолчал даже пёс.
- Лётчик разбился!! - разорвал тишину заполошный женский голос. Олег открыл глаза и увидел, как люди, забыв про похороны, рванули к нему. Несущие гроб остановились и сделали движение к Олегу, отчего гроб резко наклонился в сторону, бабушка-покойница повернулась, и её руки свалились на сторону, по направлению к Олегу, как бы тоже желая ему помочь подняться и собрать в пыли банки консервов, палки колбасы, сало, печенье, конфеты, и еще что-то яркое и разное, рассыпавшиеся среди обломков бывшего ящика.
- Чур меня! - подумал он, сморгнул и поднялся, освобожденный руками помощников от велосипеда.
Люди, отвлеченные от смерти таким ярким всплеском жизни, собрали с дороги продукты, сложили их горкой и, двинулись дальше к кладбищу, которое находилось прямо напротив маленького военного городка. Олег же, загрузив свои подарки в снятую куртку, прихрамывая, побрел в отдалении, стараясь даже не приближаться, а не то, чтобы снова обгонять.

Хозяин велочуда - Антоныч, уже ждал у ворот КП, и пришлось ему рассказать, что велосипед хорош, но иногда стремится оседлать седока. На что прапорщик, хмуря седеющие брови, заметил:
- Эх, ты! Приметы знать надо. Встретить похороны - действительно, к удаче, но, - он поднял желтый прокуренный палец, - но не в этот день! А уж обгонять..., - он замолчал, потом взмахнул рукой, отвернулся, стал ногой на педаль и, оттолкнувшись, взгромоздился на скрипящее седло и поехал к аэродрому.
- Интересно, - подумал Олег, глядя на удаляющуюся широкую спину - а на велосипед примета тоже распространяется?
2-я серия
Затем он забежал в комнату, сбросил на кровать посылку россыпью, сбегал в столовую, закинул в себя обед и уже на ходу запрыгнул в отъезжающий КРАЗ.
Полёты начались, как обычно, спарка-разведчик погоды облетал зоны, покрутился над точкой и подтвердил, видимый и невооруженным истребителем взглядом, прогноз синоптиков об отсутствии облачности и видимости миллион на миллион. Самолеты вытащили на стартовую площадку и огромная карусель закрутилась согласно плановой таблице полетов.
Еще вчера, к концу летной смены, правый пневматик на самолете Олега требовал замены, но начальник ТЭЧ звена, одинаковый в ширину и в высоту капитан Михалыч, сказал: «Завтра докуём».
И сейчас, перековав железного коня с помощью веселого и подвижного, как обезьяна, курсанта, нетерпеливо ожидающего своего вылета азербайджанца Акшина Мирзоева, Скворцов сидел на спине самолета за кабиной и наблюдал за работой спецов, готовящих самолет к полетам. Аккуратно положив велосипед на сложенные самолетные чехлы, на стремянку взобрался прапорщик Антоныч и склонившись к пультам, защелкал тумблерами и кнопками, проверяя авиационное оборудование.
- Товарищ старший лейтенант, - вынырнул вдруг из-под крыла маленький смуглолицый курсант, - а где можно помыть?- и он посмотрел на свои черные до локтей руки, в следах резины, смазки и талька.
- Справа по полёту, за нишей шасси, открытый лючок видишь? - Олег отвернулся от кабины.
В это время, Антоныч нажал контрольную кнопку проверки работоспособности ламп в кабине, и она осветилась ярко-красной иллюминацией подсветки и сигнализации всех приборов. В углу панели, на табло уборки-выпуска шасси не хватало зеленого огонька сигнализации выпущенной передней стойки. Он отпустил кнопку, щелкнул ногтем по панельке, нажал и отпустил кнопку еще несколько раз, лампочка устойчиво горела. «Показалось, что ли?, - подумал Антоныч, - Лучше поменять, от греха», - и стал спускаться со стремянки к ящику с инструментами и запчастями.
- Вижу, - Акшин присел, глядя под крыло.
- Там краник слива керосина, - сказал Олег и снова повернулся к кабине.
- Антоныч, все нормально? Расписывайся сразу, а то вечно гоняешься потом за вами да за оружейниками!
Антоныч взял с пилона подвески «Журнал подготовки», вывел бегло «Замечаний нет» и наклонился к ящику.
- Антоныч, бери инструмент и бегом за мной! - это из-за соседнего самолета вышел начальник группы АО, - там командиру сейчас лететь, а ПВД не продувается!
Антоныч крякнул про себя: «Ладно, потом заменю», и, подхватив ящик, засеменил за начальником.
- И чё? - из-под крыла снова показался жизнерадостный курсант.
- Что «и чё»? - не понял Олег.
- Ну, краник, и чё?
Олег замер и сверху вниз внимательно посмотрел на курсанта, пытаясь постичь смысл вопроса.
- Нажми. Поверни. И руки помой! - внятно и раздельно сказал он, - господи, как же вас летать-то учат,- добавил он, удивляясь.
- А нас учат, чего не знаешь - того не нажимать! - засмеялся Акшин, снова ныряя под крыло.
- Логично! - подтвердил вслух Скворцов, - а главное, безопасно.
Олег спрыгнул на бетон, обошел самолет, расписался в «Журнале» и встал перед самолетом, размахивая по кругу рукой, вызывая машину запуска АПА.
Акшин тоже обошел самолет, и, увидев велосипед, посмотрел поверх самолетов на возвышающуюся вдали двухэтажную вышку КДП.
- А можно прокатиться? - заинтересованно он спросил у Скворцова.
Олег кивнул и курсант, оседлав велосипед, заехал за самолет, спрятавшись от вышки, описал несколько восьмерок, поддернул пару раз руль вверх и внезапно одним махом поднял велосипед на заднее колесо и уверенно поехал, описывая большую окружность. Подъехал снова к чехлам , спрыгнул, положил велосипед и, не скрывая гордой улыбки, надел ЗШ, и полез устраиваться в кабину.
Даёшь, джигит!,- уважительно покрутил головой Олег, подключил подъехавшую АПА и поднялся следом по стремянке к кабине и махнул рукой водителю, подтверждая готовность к запуску. Автомобиль пыхнул дымом и взревел, давая необходимое напряжение. Курсант, под внимательным взглядом Олега, нажал кнопку запуска и, когда двигатель набрал обороты, начал включать и проверять оборудование, готовность систем и исправность управления. Когда оба убедились, что все в норме, Акшин притянулся к креслу, снова ослабил ремни, надел кислородную маску и показал большой палец,. Олег повыдергивал предохранительные чеки из катапультного кресла, закрыл фонарь кабины, проверил закрытие замков и спрыгнул назад, увлекая за собой стремянку. Убрал из-под колёс колодки и дал отмашку на руление. Двигатель взвыл и самолет , повернув и покачиваясь на стыках плит, порулил по направлению к магистральной рулежке. Скворцов посмотрел ему вслед и, вспомнив сегодняшнюю поездку на почту, наклонившись потер ушибленное колено и еще раз окинул взглядом своё хозяйство. Заглушки, колодки, чеки, инструмент опечатан. «Да вроде всё в порядке», - подумал он, хмуро задержав взгляд на лежащем на чехлах велосипеде и пошел за край стоянки на траву, где народ уже гонял фишки нардов. Но в то же время невнятное чувство внутреннего беспокойства, поселившееся внутри с той злосчастной поездки, никак не уходило.
В зоне аэродрома по кругу крутилось пять самолетов, отрабатывая посадку «с конвейера» .
Маленькие темные точки на фоне голубого прозрачного неба кружились по периметру горизонта, периодически снижаясь и увеличиваясь в размерах, опускались на полосу, пробегали по ней и, отрываясь, с возросшим гулом снова превращались в точки над горизонтом.
А на траве на доску бросал кубики начальник группы вооружения Витя Геворкян, чрезвычайно везучий во всех играх, хохол с нестандартной фамилией:
- Вот смотри, мне нужно три-пять. Хоп! Три и пять!
Его вечный соперник, механик его же группы сплюнул, бросил два-один и досадливо сплюнул опять. Геворкян снова взял кости:
- А теперь, чтобы ты узнал есть ли жизнь на Марсе, мне нужно четыре-четыре... Хоп! - и кубики легли вверх четверками. - Ну, всё. Согласен на «марс», или хочешь доиграться до «домашнего»?
- Согласен, хмуро ответил механик и отошел в сторону, доставая сигареты.
- О, Скворец-боец, садись, пободаемся,- Геворкян улыбался, но Олег знал, что эта веселость очень легко у него сменялась раздражением в случае проигрыша. Витя играл во всё, спорить был готов на всё, например, какая из летящих ворон сядет первой, был чрезвычайно удачлив, но проигрывать не умел. Страсть побеждала разум.
Они начали ровно, но потом Олег решил атаковать и оставил не выведенными со старта шесть шашек, которые Витя и запер успешно, и теперь, чтоб выскочить, оставалось бросать лишь шестерки, а чтоб, паче чаяния, выиграть, следовало бросать шестерки дублем.
- Чудес не бывает, поверь мне, марсианин, - Витя довольно улыбался,- вот специально не буду закрывать тебе шестерку, вместе посмеёмся!
Олег тут же бросил шесть-шесть и снял одну шашку с «головы», а другую передвинул «домой».
- Ну-ну, - Витя продолжал улыбаться и бросил кости в свою очередь.
Затем Олег снова выбросил шесть-шесть, а затем и еще раз.
- А кто меня обидит, того бог накажет,- натужно улыбнулся Геворкян, но Олега было уже не сбить никакими мантрами, к нему пришло ощущение удачи и он чутьем уже знал, что теперь будет бросать только то, что ему надо. Когда Олег бросил куш-шесть в четвертый раз подряд, Геворкян не сдерживал эмоций и к доске подтянулись свободные техники и летчики.
- Так запри ему шесть, - советовали вновь подходящие, но Геворкян лишь молча играл желваками, а Олег чувствовал пальцами каждый волосок на перьях хвоста синей птицы.
- Кушшш, - свистящим шепотом выдохнул в сложенные ладони Олег и снова бросил шесть-шесть. Народ уже смеялся над Геворкяном, который, судя по его выражению лица, был готов запросто перекусить пополам доску, а броском кубика прошибить насквозь бетон стоянки.
После того как у Скворцова выпало шесть-шесть в шестой раз подряд, Геворкян звонко захлопнул доску, разбросав шашки, встал с примятой травы, засунул руки в карманы и исподлобья сказал:
- Это не к добру.
- Да ладно тебе, - теперь улыбался Олег, - держи сигарету, киевский «ВК» - вечный кайф.
Напряжение отпустило, оставшись лишь легким покалыванием в кончиках пальцев.
- Скворцов! - от КДП, переваливаясь, бежал Михалыч, - Скворцов, - он тяжело дышал, на лысой голове выступила крупная испарина. Он отвел Олега в сторону и негромко сказал: «У твоего шасси не выпускаются. Бегом, считай инструмент, пока его на второй круг угнали».
Ну вот, - подумал Олег, ощутив пустоту, замершую под ложечкой, - вот и оно, счастье долгожданное.
3-я серия
Он подбежал к месту стоянки своего самолета, проверил - инструмент был весь по номерам и на своих местах, Олег снова опечатал ящик и пошел поближе к КДП.
В курилке у КДП Геворкян докуривал его сигарету:
- Не боись, не твой, там позывные перепутали,- он показал большим пальцем за спину, на вышку.
Олег шумно, подражая лошади, выдохнул и достал сигарету. Напряжение отпустило и он поднял глаза на застекленную вышку с террасой, выходящей на крышу первого этажа здания. Дверь открылась и по металлической лестнице спустился Михалыч:
- Ну что? - он подошел к лавочкам курилки и вопросительно посмотрел на Олега.
- Да все нормально, - ответил тот и, удивленно приподняв брови, добавил, - так не мой же борт.
- Твой,- глядя Скворцову в глаза, сказал Михалыч,- там на кругу «триста семнадцатый» и «триста восемнадцатый», вот и перепутали. Курсант доложил, что нет сигнализации передней ноги.
У Олега вновь появилось неприятное чувство пустоты в желудке.
- Пусть «Контроль» на ППС-ке нажмет, может просто лампа перегорела.
- Умный, да? Там, - он оглянулся на вышку, - тоже не дураки. Нажимал, лампа не горит, но все равно сейчас над полосой пройдет для визуального контроля, так что - смотри.
Над горизонтом, появился приближающийся маленький темный силуэт и Михалыч пошел на старт, проверять инструмент еще раз.
Геворкян ухмыльнулся и кивнул в сторону уходящего Михалыча:
- Ты его слушай, он опытный, мы, когда в Монголии служили, у него за три года два самолета упало.
- Да ну нах такой опыт! - нахмурился Скворцов и стал следить за подлетающим самолетом.
«Триста восемнадцатый. Шасси, закрылки выпущены, - доложил Мирзоев - зеленый передний не горит».
«Триста восемнадцатый, проход над полосой без конвейера. Высота 100м.» - скомандовал руководитель полётов.
За полкилометра до начала полосы, рядом с маленькой, на треть вкопанной в землю, бетонной будкой, раздевшись до пояса, загорал наблюдающий - курсант Головко. Сегодня с утра РП его заметил курящим прямо у старта, отобрал сигареты, отстранил от полетов и загнал на перевоспитание в чистое поле. Смотреть, как летают другие и попугайно твердить в микрофон, внимательно осматривая каждый гудящий прямо над головой самолет, передавая на вышку : «Шасси, закрылки выпущены». Работа не пыльная, вот только скучная донельзя, к тому же солнце нагрело бетонный кубик будки до состояния парной, хотелось на улицу, но микрофон крепился коротким полуметровым проводочком. Поэтому Головко, загорая в степной траве, рассматривал то редкие облачка, то жуков на мелких цветочках, а когда маленькая черная точка в блекло-голубом небе начинала превращаться в зримый самолет, вставал и, делая пару шагов, докладывал свое неизменное «Шасси...закрылки». Солнце катилось по небу и, увеличивая и поворачивая тень от будки, медленно и настойчиво все дальше отгоняло курсанта от входа.
- Наблюдающий! - сипло прошипел динамик голосом РП.
- Есть наблюдающий! - подскочил Головко к микрофону.
- Смотри, курсант, внимательно. Сейчас будет самолет проходить, наблюдай все ли стойки вышли, как положено. Как понял?
- Вас понял, внимательно наблюдать стойки шасси.
Головко положил микрофон на столик, взял бинокль, снова вышел на улицу и стал высматривать приближающийся самолет. Истребитель медленно увеличивался, а когда уже стал виден в деталях, стал двигаться очень быстро. Основные ноги зримо торчали из-под темных крыльев на фоне неба, а передняя пряталась на фоне фюзеляжа. Но, когда самолет приблизился, через окуляры бинокля стало четко видно, что передняя стойка выпущена и зафиксирована в вертикальном положении.
- Наблюдающий! Доклад! - уже кричал динамик.
Головко рванул к будке, схватил микрофон и зацепившись за порог, через стул рухнул внутрь помещения. Он сидел на полу и в руке держал микрофон, оборванный проводок от которого безнадежно повис у его коленей.
- Ёрш твою медь! - подумал Головко.
- Ёрш твою медь!! - подумал РП, так и не дождавшись доклада от наблюдающего и, перегнувшись через стол к стеклу, проводил взглядом пронесшийся самолет, который почему-то прошел чуть в стороне от полосы, почти прямо над вышкой КДП. РП повернулся к помощнику:
- Ты видел?
- Ногу? Вроде не видел..., - ответил тот, развернувшись к РП вместе со стулом.
- Вро-оде... Я тоже «вроде». Солнце слепит, не видно ни хрена, ниша-то открытая чернела, а вот стояла нога или нет. По-моему - нет.
- И по-моему нет, - согласно поддакнул ПРП, потому что поручиться наверняка не мог, а потому и спорить не имело смысла.
- Наблюдающий!, - еще раз нажал тангету РП.
- Наблюдающий! - крякнул динамик в будке. Головко машинально дернулся, умоляюще глянул на обрешетку динамика и продолжил лихорадочно зачищать зубами концы проводков, чтоб соединить их с аппаратом.
- Мля!,- прокомментировал тишину в своём динамике РП, - Гена, кликни инженера,- попросил он помощника, а сам тем временем запустил «триста восемнадцатого» на очередной круг.
ПРП открыл дверь наружу и позвал инженера эскадрильи, который мерял шагами площадку около вышки.
- Владимир Иваныч, что Вы видели?, - обратился к поднявшемуся по лесенке инженеру руководитель полётов.
- Ногу видел, но стояла ли фиксировано, не понял.
- Ясно, - подытожил РП - принимаю решение.
То, что случилось потом, поминутно было описано в десятках объяснительных, но вразумительной ясности в обоснованность последующих действий эти объяснения так и не внесли.
- Триста восемнадцатый. Заход по схеме. Шасси убрать. Посадка на грунтовую полосу.
Повторяю. Триста восемнадцатый, посадка с убранными шасси, закрылки посадочное.
Олег Скворцов, стоя на старте, вдали от вышки, и сложив ладони козырьком над глазами, проводил взглядом просвистевший самолет и повернулся к Михалычу:
- Ну? Всё ж нормально, нога на месте, пусть садится уже.
- Дрова гну! - хмуро сказал Михалыч,- щас сядет, еще никто в воздухе не оставался.
Взвыв сиреной, к полосе, по целине степной травы, рванула пожарная машина. Олег и Михалыч посмотрели на неё и увидели, как над горизонтом в створе полосы показался заходящий на посадку борт, но почему-то уже без шасси.
Когда Головко наконец-то оголил концы проводов и, спеша и чертыхаясь, подсоединил их к аппарату связи, он услышал уже ставший привычным свист над головой переходящий в рев и, подняв голову, ошарашено закричал в микрофон: «Шасси не выпущены! Шасси убраны!!»
А «Триста восемнадцатый» вышел точно на грунтовку слева от ВПП и мягко заскользил брюхом, оставляя за собой шлейф желто-коричневой пыли.
- Это что ещё за...? - изумленно хотел спросить Олег у Михалыча, но тот уже бежал к самолету, который, коснувшись на пробеге плоскостью земли, ушел влево и остановился в зарослях гороха.
Олег схватил чеки кресла и побежал, опережая Михалыча и остальных, краем глаза отметив, как на террасу вышки выскочил РП, пытаясь разглядеть за пылью самолет.
Когда Скворцов пересек полосу и подбегал к завалившемуся на бок такому непривычно низкому истребителю, фонарь кабины уже открылся и Мирзоев, выскочив на землю, шел ему навстречу и радостно белозубо улыбался, снимая защитный шлем.
- Обесточил? - крикнул Олег ему навстречу и увидел, как вдруг улыбка на лице Акшина исчезла и его подвижное лицо вытянулось в гримасу удивления под густыми бровями домиком.
Олег остановился в непонимании.
- Обесточил или нет? - еще раз переспросил он, но Акшин молчал, недоуменно глядя куда-то Олегу за спину. Обернувшись за его взглядом, Скворцов увидел, как на полосу заходит еще один самолет. И тоже без шасси.
4-я серия
Головко, недоуменно нахмурясь, проводил взглядом непонятный самолет, который сел мимо полосы и без шасси, убедился, что пробег закончился удачно и, подняв взгляд к небу снова увидел заходящий борт с убранными ногами.
«Дежа-вю» - промелькнуло в голове. «Или с ума все посходили»- тут же промелькнуло следом.
- Закрылки выпущены, шасси не наблюдаю! - стараясь говорить спокойно, выговорил он в микрофон, - Повторяю. Шасси убраны!
А Руководитель и Помощник стояли на террасе и напряженно смотрели, как остановился севший на грунт борт и с облегчением увидели, как вылез невредимый лётчик.
- Шасси убраны! - хрипло вторил наблюдающему динамик на вышке КДП.
- Да знаю я. Проснулся наконец! - раздраженно повернул голову к динамику РП и вдруг, мгновенно ощутив холод от затылка и вниз по напрягшейся спине, увидел, как начала бетонной полосы вот-вот коснется еще один самолет без признаков шасси под брюхом.
РП и ПРП одним движением, чуть не сшибив друг друга, залетели в комнату и Руководитель, зажав микрофон, прокричал:
- Прекратить посадку! Форсаж! Форсаж и уход на второй круг!
Но самолет уже чертил фюзеляжем по плитам полосы, оставляя за собой искристый ярко-оранжевый хвост. Техники и летчики, застывшие около покосившегося самолета на грунтовке, ошарашено наблюдали, как почти прямо на них несется неуправляемый огромный бенгальский огонь. Пожарники, изготовившиеся в случае чего заливать борт, безобидно лежащий на грунте, повернулись к полосе и инстинктивно направили брандспойты в сторону этого неожиданного скоростного фейерверка.
Через пару секунд послышался хлопок и сзади истребителя появилось бледное в солнечном свете пламя форсажа. К всеобщему удивлению, хотя, казалось бы, куда уж ещё удивляться, самолет, проскользив две сотни метров по бетону, медленно и нехотя оторвался от земли и пошел, разгоняясь, в набор высоты, оставляя за собой белый шлейф керосина из разорванных магистралей пилона подвесного топливного бака. Потом к пламени форсажа на мгновение добавился ярко красный хвост от воспламенившегося керосина и сразу же погас, сбитый ветром.
- Аххренеть... - широко раскрыв глаза, прошептал ПРП.
- Выключить форсаж! - прокричал РП.
Жерло форсажной камеры уходящего самолета погасло, но густой белый шлейф, опадающий вниз, не оставлял больше места для раздумий.
- Выключай двигатель и катапультируйся! - каким-то не своим низким голосом выдохнул Руководитель и повторил еще раз, - Катапультируйся!
Над самолетом вспыхнул огонек и кресло, черной точкой взметнувшись ввысь, через пару секунд уже падало вниз, истребитель, полого изменив траекторию, через километр клюнул землю и застыл, а в небе, под белым куполом, покачивался слишком расторопный и чересчур исполнительный курсант с позывным «Триста семнадцатый».
А на следующий день, был День Рождения, и были песни, и был ресторан и танцы, и таки была милиция, но это уже совсем-совсем другая история.

История эта произошла в середине 70-х годов в одном из полков истребителей-перехватчиков. Как раз тогда было принято очень важное решение выкрасить некоторые типы самолетов в камуфляж. И они в один момент из естественного металлическо-серебристого цвета стали превращаться в разноцветные, зелено-коричнево-желтые. Ну и какие-то там еще. С брюхом нежно голубого цвета. Сделано это было, как тогда говорили, чтобы повысить малозаметность на стоянках, в полете на малых высотах, и еще много чего говорили. Вьетнам, наверное, тоже свою роль сыграл, но про это не говорили, это я сам только что придумал.
Короче, покрасили. Но не все. Все не успели. И, как обычно, так часто бывает, в полк нагрянула проверка сверху. А самый верх у полка находился в ПВО, потому что это были перехватчики.
Недолюбливали их тогда. Этих из ПВО. Приедет такой из штаба генерал в красных погонах, может он, конечно, и ас в противоракетах, а вот в авиации как-то обычно был не очень. Но тоже наш шеф, положение обязывает.
Поэтому, тогда к нам приехал очередной. Ну, вроде все ему показали, строем мимо походили, «ура» сказали, на закуску были показательные полеты.
На взлет, как обычно, парами. Первая, вторая. Тут генералу срочно надо в туалет, убегает. Туалет как бы стоял у нас повзади, но тоже с видом на рулежку. И тут мимо, как назло, неторопясь проходит первая наша пара свежеокрашенных.
Дальше было то, о чем рассказали мне через много лет. Генерал этот бежал наискосок, из туалета прямо на взлет, одной рукой придерживая незастегнутое, другой махая всем кулаком. И кричал: «Немедленно остановите полеты, идиоты, у вас самолеты в чехлах на взлет уходят».

цельнотянуто с анекдот.ру от 14.01.2012 №5
http://anekdot.ru/an/an1201/o120114;100.html

На кухне накурено - хоть топор вешай. Холодные капли неторопливо скользят по запотевшим стопкам...

Случайная встреча в электричке - минут десять косились друг на друга, перебирая фотоальбомы памяти.
-Ты?.. Ну здарова, дренть!..
Познакомились когда-то случайно, на «площадке подскока» одного вертолетного полка; дивное место - от торца полосы тридцать метров до моря и пятьдесят до рынка с его обязательными «эй, дарагой, вино, чача, падхади, пробуй». Меня туда занесла бюджетность отдыха; старший лейтенант N был командирован обеспечивать работу своего полка в этих страшных, подрывающих всякую боеготовность, условиях. Площадка работала несуетливо, принимая - отправляя один борт в два - три дня.
Естественно, я не мог не появляться на стоянках, а товарищи офицеры - в шашлычных...
...Какими судьбами?.. Да вот, в командировке, завтра днем с Чкаловского домой... да приткнусь там где-нибудь...
- Брось, давай ко мне, посидим, а завтра выходной, еще и провожу... Далеко? Да почти на Чкаловском и живу, ДПРМ [1] в соседнем дворе...

На кухне накурено...
- Слушай, ты же вроде увольняться хотел?
- Было дело, и рапорт уже писал. Но был один случай... Ладно... Ты ж тогда уехал, а нас буквально через два дня из командировки отозвали, заваруха началась в Дагестане... Вот мы вместе с соседями туда и отправились.
С подходящими аэродромами там, сам знаешь, не густо, так что «вожди» приняли волевое решение работать с площадок подскока - утром вертолет уходит с аэродрома, а дозаправляется и пополняет боекомплект «с колес», на площадках. Нам-то много не надо, ровный участок борт посадить и место для топливозаправщика и грузовика оставить, ну и чтобы туда хоть доехать можно было. Мы еще и десятку традиционную не брали. [2]
Эту площадку мы уже использовали несколько раз, довольно удобная была - степной участок на небольшом пригорке, с двух сторон пологом, с двух других склоны покруче, заросшие терновником. Грунтовка рядом, из другой цивилизации две кошары, одна километрах в пяти, другая в семи, все ж любопытных глаз меньше.
Поехали - ТЗ [3], грузовик с вооружением, нас десять человек, нашего и соседского полка, команда знакомая, из новых только лейтенант один молодой. Тот после выпуска в училище остался, послужил там с год и неделю назад в часть сбежал, у нас все ж с деньгами получше было. Еще охранение должны были дать. Но не дали.
Расположились, радиостанцию развернули, навес соорудили, «рули» наши в спячку завалились, мы работать начали.
А ближе к обеду на нашу площадку вышли «бородатые». Не знаю, специально они нас искали, или просто так напоролись...
Мы как раз все под навесом были, в шеш-беш рубились, ждали пару «восьмерок». Голову поднимаю - а из терновника «духи» вылезают. Но и они, такое впечатление, не ожидали на нас вот так лихо выскочить, или все-таки мимо шли, или думали что мы подальше от склонов сидим. Ожидали - не ожидали, но они-то с оружием, а мы еще утром свои автоматы в сторонке на брезент покидали.
В общем, расклад такой что можно закуривать, жить-то осталось на один раз пописать. Хоть стрелять еще не начали, но с этим явно не затянется. Но пока таращимся просто, осознаем.
Тут лейтенант в сторону бросился, все «духи» рефлекторно по нему и замолотили... Ну а мы под такое дело до автоматов добрались, откатились малость, ответили. Они б нас все-таки положили бы, конечно, - заправщик или грузовик зажги и от нас только тапочки останутся, в чистом поле много не навоюешь, да вертушки послышались, «бородатые» притормозили, а там и пара наша вышла. С ходу в ситуации разобрались, по кустам отработали, чем Бог послал, потом еще пара «крокодилов» [4], неподалеку оказавшихся, подскочила, НУРСами [5] всю округу перепахали - мы уж думали и нас вместе с «духами» смахнут, но пронесло...
Так что у нас обошлось, кроме лейтенанта, понятное дело. А лейтенант... кто говорил что нервы, дескать, не выдержали, потому и побежал, вот только не видел я чтоб запаниковал он. Не знаю... Удобнее, конечно, верить, что нервы... Но зряче бежал, осмотревшись, от автоматов наших и машин в другую сторону... может, действительно на себя огонь вызвал, но в рапортах все равно об этом писать не стали, не поверит же никто. Что-то нарисовали такое, оформили «Мужество» посмертно, хоть что-то семье...
Вот после этого случая посидел я как-то, подумал, да и остался. Так и служу...

Ну кухне накурено - хоть топор вешай. Холодные капли неторопливо скользят в тишине по запотевшим стопкам...
За лейтенанта!..


1. ДПРМ - дальняя приводная радиостанция с маркером, устанавливается в 4 километрах от торца взлетно-посадочной полосы;
2. существует традиция, по которой командир экипажа дает выпускающему технику пять - десять рублей; появившись на Ханкале традиция прижилась в некоторых вертолетных полках;
3. ТЗ - топливозаправщик;
4. «крокодил» - многоцелевой ударный вертолет Ми-24;
5. НУРС - неуправлямый реактивный снаряд; в данном случае - С-8.

Оценка - 1,84

ПОТЕРТЫЙ БЕРЕЗОВЫЙ ЛИСТ

Мы замолчали. Тишину в гостинице нарушали только звуки телевизора, просачивающиеся из соседнего номера. Толя подрезал еще колбасы и освежил дозы, добавив по несколько грамм водки в наши стаканы.
- Ну, хорошо. И что, летчики, скажете, не боятся летать? - продолжил он ранее начатый разговор.
- Эй, не боятся! Все боятся, но так, что даже сами это не осознают. - Я сделал маленький глоток водки и, пожевав бутерброд, ответил:
- Иначе, откуда эти авиационные суеверия? У нас даже была целая их система. Ну, не совсем суеверий, а, как бы это сказать, плохих примет. Скажем, считалось плохой приметой перед полетом с замполитом за руку поздороваться, или перед ответственным вылетом возле самолета сфотографироваться. Опять же, если летчик или там штурман получил что-нибудь из летного обмундирования, надел его, и полет прошел нормально, то он эту вещь будет таскать, пока что-то из нового барахла не принесет ему удачу. Некоторые с одним и тем же портфелем от выпуска до дембеля летали.
- А как же первый вылет? В этом-то случае на летчике все новенькое.
- Э, тут совсем другое дело. В первый после училища полет ты, естественно, идешь во всем новом. Но после полета тебя на земле уже ждут. Набегают технари и твои друзья, подхватывают за руки, за ноги и задницей бьют об колесо шасси. Деньги на водку выколачивают. А тебе сам Бог велел выкатить им пару пузырей. Этот обычай от парашютистов пришел, они каждым новичком об колеса самолета стучат.
- Я еще слышал у вас как-то на «штаты» ставят.
- Да, есть такой обычай. Если кого в должности или в звании повышают, то при первой возможности его в снег головой вниз втыкают, то есть на уши, или, как еще говорят, «на штаты» ставят. На штаты, значит, на должность.
- Ну, хорошо. А если на должность летом поставили?
- В эскадрилье или в полку всегда есть бездельник, который ведет учет всех назначений, перемещений и присвоений очередных званий, что произошли от прошлогоднего до нового снега. Помню, нашему командиру эскадрильи подполковника дали, так он «Служу Советскому Союзу!» сказать не успел, как вся наша эскадра, невзирая на построение, его вопли и присутствие командира полка с криком «На штаты его! На штаты!» с места сорвалась. Как был он в парадной шинели, важный такой, так в снег его головой и воткнули. Это дело в разгар зимы было, и снега было - валом. А Ивана Ступаря, технаря, помнишь, я рассказывал, летом в должности повысили. Как только такой снег выпал, что полк послали стоянки чистить, он первый руки поднял. Под крылом пещерку в снегу вырыли, Ивана туда забросили. Кто-то из техноты с крыла на него прыгнул. Иван еле выкарабкался. Давай, что ли, выпьем. Ты хоть и из «зеленой», а все наш брат, авиатор.
- Алексей Антонович, вот вы говорите - «зеленая» авиация, - возобновил вечер воспоминаний Толя, - А почему так? Почему «зеленая»? У нас различия по цвету в авиации не было. Была истребительная, дальняя, ну, еще какая. А по цветам не делили.
- Это ты все верно говоришь, - ответил я, - мы были «черными», то есть морскими летчиками, по цвету формы. А вся остальная авиация у нас, моряков, называлась «зеленая». Но должен тебе сказать, даже самый что ни на есть «зеленый» летчик, авиатор, ближе и роднее для нас, чем даже настоящий, плавающий моряк.
Но не в этом дело. Много есть еще примет и суеверий, но самое плохое - это если командир корабля вдруг захочет классную посадку показать. Если будешь когда-нибудь в самолете лететь и вдруг узнаешь, что командир решил классную посадку показать, то лучше из этого самолета без парашюта выпрыгнуть, чем дожидаться результатов такой посадки. Ты знаешь, какая специальность в авиации самая героическая?
- Нет.
- Вот то-то! Самая героическая специальность - это штурман!
- Почему?
- Как сказал один летчик: «Самая героическая специальность в авиации - это штурман! Ты представляешь, каким мужеством надо обладать, чтобы сидеть и весь полет ждать, когда тебя убьют!» Ну, это, сам понимаешь, шутка. Но я серьезно говорю: хуже нет, чем когда командир обещает экипажу показать классную посадку.
- А вы такую посадку видели?
- Видел, и не раз. Но одна мне запомнилась на всю оставшуюся. Может, еще выпьем?
- Можно. - Толя наполнил до половины наши стаканы, - Так что за посадка?
- Мы тогда на Сахалине, - выпивая налитое и распорядившись на свой счет колбаской, продолжил я, - как обычно, лето проводили. У нас, видишь ли, полосу удлиняли и утолщали каждое лето в течение трех лет подряд. Была суббота. Нам тогда еще разрешали некоторые виды полетов по субботам выполнять. А мы в то время за «минимумом» охотились. Короче, каждый летчик и штурман, чтобы подтвердить свою классную квалификацию и получить деньги за классность...
- А сколько это? - перебил меня Толя.
- 600 рублей за первый класс и 400 за второй, деньги по тем временам немалые. Но ты слушай. Каждый экипаж должен выполнить определенное количество посадок при метеорологическом минимуме погоды. Это когда нижний край облачности и видимость полосы затрудняют заход на посадку, то есть то, что мы и называли «минимумом». Кроме того, полк должен был выполнить определенное количество полетов на боевую службу. Так как войны мы, слава Богу, тогда на Дальнем Востоке ни с кем не вели, за боевую службу сходила разведка кораблей в море. И выполнялась она на максимальную дальность полета, которую могли себе позволить наши самолеты.
- В тот день была запланирована на боевую службу пара под командованием майора Слинченко. Очень опытный командир отряда. Буквально за неделю до этого ему, одному из первых на ТОФе, вручили орден «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР третьей степени». «Консервная банка», как его у нас называли.
- Да, Сличенко, одним из первых, на ТОФе, был награжден этим орденом. Мужик он был тихий. Возраст, по нашим понятиям, имел солидный. Один из наших праваков на его дочке женат был. Отряд свой не мучил. Жены своей и дочки боялся больше командира дивизии. А уж тот был зверюга, не приведи Господи! Летчик он был, действительно, неплохой. И черт его дернул сказать: «Смотри, Фарид!», - это он своему правому летчику, праваку, то есть, - «Смотри, говорит, Фарид. Я тебе сейчас покажу классную посадку!».
- В тот момент я сидел в летной столовой и, не спеша, поглощал положенный мне ужин. Ужин я заработал, так как уже успел выполнить с моим командиром четыре дневных захода на посадку. Оставалось сделать еще два полета ночью. В этот момент залетает в столовую Оскар. Мы с ним вместе выпускались. «На полосе, - кричит он, - самолет горит!». Фильмов патриотических мы к тому времени насмотрелись достаточно, и как действовать в таких случаях, знали. То есть надо было, выпучив глаза, что было сил бежать к месту катастрофы. Так мы и поступили. Бросив ужин, мы, как и положено, выпучили глаза, и, не разбирая дороги, понеслись в направлении столба черного дыма, который зловеще нависал над центром полосы. Уже через двести метров некоторые из нас поняли, что взяли слишком высокий темп. До черного столба не меньше двух километров, а лупанули мы как на стометровке. Но такова сила стадного инстинкта, что никто из нас скорость не сбавил. Я думаю, можно было парочку мировых рекордов зафиксировать. Ну, по крайней мере, олимпийских.
- Подлетаем мы к месту, возле которого основная масса народа остановилась. Попробовали дальше пройти, не пускают. Мы и сами вскоре попытки к дальнейшему продвижению прекратили. К самолету ближе чем на триста метров подойти было невозможно. Вид у него был мрачный, жуткий и печальный. Уткнув нос в землю, самолет полыхал. Сразу было понятно, что здесь горит не одна тонна керосина. Когда из очередного лопнувшего бака выплескивались очередные сотни литров топлива в этот кромешный ад, красное пламя усиливалось, и формировалось грибовидное черное облако дыма и сажи, связанное с землей толстым жгутом красно-черного пламени. Ну, ни дать ни взять маленькая Хиросима.
- Адский эффект усиливали три КПЖ, это, знаешь ли, такие сосуды Дьюара, содержащие по тридцать литров жидкого кислорода. Керосин в присутствии жидкого кислорода горит особенно быстро. Жутко бухали колеса шасси. Давление там порядка двенадцати атмосфер, и приток свежего воздуха взрывным потоком создавал маленькие атомные грибочки. На Ту-16-ом было много деталей, изготовленных на основе магниевых сплавов. Как только такая деталюшка получала достаточный запас тепла и достигала соответствующей температуры, происходила ослепительная вспышка бело-голубого цвета.
- Но ни горящий керосин, ни магниевые сполохи не создавали такой непреодолимой преграды, как 1200 снарядов калибра 23 миллиметра, составляющих оперативную зарядку шести пушек самолета. Выпущенный из пушки, такой снаряд пробивает броню легкого танка. Но так как снаряды рвались сами по себе, прямо в лентах, летели они не далеко, не дальше трехсот метров, именно в пределах тех трехсот метров, на которые мы не могли подойти к горящему самолету.
- А экипаж? Спасся кто-нибудь из них? - высказал Толя вопрос, который должен был бы заинтересовать любого нормального человека в первую очередь.
- Да погоди ты. Мы стояли как стадо овец, брошенных пьяным пастухом прямо под открытым небом. Некоторых тряс озноб, хотя дело, как ты помнишь, происходило, хоть и на Сахалине, но все-таки летом. Картина, развернувшаяся перед нами, завораживала. Говорят, современный самолет горит пять минут. Черта с два, пять минут он горит! Может через пять минут пламя только охватывает весь самолет, но наш горел долго. Даже через три часа пламя бушевало вовсю, и окончательно погасло только к утру. Даже в восемь утра, когда мы пришли посмотреть, что же осталось, отдельные дымки и огоньки порхали над лужей застывшего алюминия и двумя горбами несгоревшего металла, составлявшие еще вчера содружество двигателей и шасси.
- Но все же, спасся хоть кто-то из экипажа? - продолжал настаивать человеколюбивый Толя.
- Этот вопрос мы стали задавать вслух почти сразу, как добежали до места катастрофы, когда смогли стряхнуть с себя оцепенение, вызванное бурлящим, бухающим, клокочущим, взрывающимся, сверкающим и огненно-красным пожаром. «Спасся ли хоть кто-то из этого ада?» - начали мы задавать друг другу вопросы. Думать о том, что наши друзья погибли в бушующем пекле, и, теперь их тела, привязанные к креслам, обращаются в пепел, а вытекшие глазницы строго и торжественно смотрят на треснувшие шкалы приборов, было выше всяких сил. Бледные и потерянные мы искали того, кто смог бы свидетельствовать нам, что товарищи наши живы, или о том, что пора уже снимать в скорбном молчании наши белые фуражки.
- Где-то, на периферии толпы, матрос из оцепления, важно показывая в сторону квазиатомных грибов, теперь уже ненужной, ракетницей, говорил, что спасся только второй штурман из подвесной кабины, а все остальные там... Видение строгих, неподвижных и молчаливых тел, торжественно наблюдающих разрушение огнем приборов, уменьшилось на одну единицу. Другой матрос, выслушав доклад первого, веско произнес: «Что ты, дурак, мелешь? Не слушайте его. Экипаж выскочил. Только второй штурман там горит». Вздох некоторого облегчения прошелестел над притихшей толпой. Один, это не шесть, хотя и Генку Мынту (мы уже выяснили, какой экипаж был в этом самолете) было жаль до слез.
- Прошло более получаса от начала огненного погребения нашего товарища. Никто не сомневался, что его душа витает над погибшим самолетом. Уже не одна слеза скатилась на бесчувственный бетон, когда я краем глаза увидел командирский УАЗик направившийся к нам от КДП, командно - диспетчерского пункта. В УАЗике сидел замполит третьей эскадрильи. Он подъехал к, угрюмо молчащей, толпе: «Весь экипаж жив, цел и невредим. Да все живы и второй штурман тоже жив. Обгорел немного, но жив. Всем вернуться на стоянки. Здесь остается только пожарный расчет и оцепление. Остальным - по эскадрильям».
- Ты бы только слышал, какой вздох облегчения пронесся над толпой. «Железяка чертова, пусть горит!», - это на самолет-то, а? На кормильца-то нашего? Пусть, говорят, хренова, железяка горит, главное люди целы! Экипаж как ты понял, уцелел.
- А как это все произошло?
- Как? Да очень просто, командир показывал своему правому летчику классную посадку. Но не все так однозначно, как может показаться на первый взгляд. По показаниям экипажа, и это подтвердили с КДП, перед самым приземлением, в воздухе, на самолете произошел взрыв. Причину взрыва, так с ходу никто не мог назвать. Но те, кто были на КДП, видели, что уже перед приземлением самолет был охвачен жирным пламенем и мимо них он пронесся весь в огне. Самолет пробежал чуть больше километра, затем начал чертить носом по бетону, сполз на грунт и тут, возле центра полосы остановился.
- Первыми выскочили кормовой стрелок и стрелок-радист. Два прапорщика. Они проявили чудеса мужества и героизма, помогая один другому покинуть самолет. А когда увидели, что самолет в огне, один из них даже вернулся в самолет, взял из кабины огнетушитель и попробовал потушить огонь. С таким же успехом он мог воспользоваться своим, так сказать, «карманным» огнетушителем. Это было все равно, что пытаться теннисной ракеткой перекрыть Енисей. Но такой факт был, и доблестные прапора, сказав: «Опять чуть не убили!» стали примером выполнения воинского долга.
- Остальные члены экипажа покинули самолет не так героически, но, в общем, успешно. Штурман, который находился за летчиками, открыл входной люк. Люк, а он открывается вниз, из-за того, что от взрыва самолет согнуло дугой, открылся не полностью и образовал щель шириной не более чем сантиметров двадцать. В эту щель и скользнул шустрый штурман. Только он выскочил наружу, как самолет завалился набок, и люк захлопнуло. Замешкайся штурман на секунду-другую, и его перерезало бы как гильотиной. Командир корабля, резким движением сорвал форточку, выпустил в нее правого летчика, снял шлемофон и надел фуражку, так как был лыс и не любил блистать в обществе. Он тоже выскользнул из самолета вслед за правым летчиком.
- Только у второго штурмана, находящегося в подвесной кабине, под брюхом самолета, не все обстояло с покиданием самолета также гладко как у других. Вначале он попытался открыть входной люк. Но люк заклинило, и он не открывался. Тогда, встав ногами на кресло, он начал открывать аварийный люк над головой. Но рукоятка открытия аварийного люка была законтрена проволкой-контровкой, более чем миллиметровой толщины, хотя должна была иметь толщину не более одной десятой миллиметра. Видно, технику самолета надоело каждый раз, контрить рукоятку проволокой положенного диаметра. А может, как это часто бывает, на складе не оказалось более тонкой контровки. Как бы то ни было, но Гена Мынта столкнулся именно с миллиметровой проволокой. Что бы понять, с чем он столкнулся, попробуй руками разорвать кусок колючей проволоки. Не думаю, что у тебя, что ни будь получиться. А за тонкими перегородками отсека уже бухали, содержащие жидкий кислород, сосуды, полыхало пламя, и трещали снаряды, один из которых пробил стенку кабины в десяти сантиметрах от Генкиной головы. И тут он вспомнил про нож-пилу. Про тот самый нож, который отцы - командиры уговаривали нас брать с собой в каждый полет. «Ведь он, может быть, только один раз в жизни понадобится», - убеждали они нас. Генке этот нож спас жизнь. Он быстро перепилил злосчастную контровку. На его счастье люк не перекосило и не заклинило. Единственное что препятствовало - это огонь, который лизал обрез люка. Но тут уж не до жиру. Он уперся локтем в раскаленный край люка. Успел только почувствовать, как трещит и лопается кожа на руках, соприкасающихся с металлом, и вывалился наружу.
- В воскресенье, с утра, прилетел самолет командующего, с целой сворой инспекторов и заместителей. Командир дивизии прилетел еще накануне, через час после аварии. Все придерживались версии, что самолет, по непонятной причине взорвался в воздухе. После обеда, весь полк отвели к ближнему приводу, это такой радиомаяк, находящийся в створе полосы, на удалении, как правило, около одного километра. Раз самолет взорвался в воздухе, между ближним приводом и полосой, должно же было хоть что-то отлететь от него. Вот нам и поставили задачу, найти хоть что ни будь от самолета, выброшенное этим взрывом. Нас выстроили в две шеренги шириной метров двести, так что между нами расстояние не превышало одного метра. В таком строю просмотреть, что-либо на земле было просто невозможно. Весь полк глаза проглядел, но ничего, даже отдаленно похожего на обломки самолета, мы не нашли. О чем тут же и было доложено командующему.
- Нам никто ничего не говорил, но мы постоянно видели как экипаж Сличенко, выстроенный в одну шеренгу, понурив головы, стоит во дворе временного штаба полка. Только у командира, на голове была фуражка, остальные стояли без головных уборов, их фуражки с самолетом сгорели. Да у Генки Мынты руки перебинтованы. А перед строем расхаживает командующий, или один, или в компании с командиром дивизии и все время, что-то у экипажа допытываются. «Вот, - говорили наши офицеры, - люди ели жизни свои спасли, а им покоя не дают. Неужели не ясно, что самолет в воздухе взорвался. Экипаж здесь не причем. Обязательно найдут к чему привязаться, только чтобы экипаж обвинить».
- Так, что, был взрыв на самолете или не было его?
- Не все так однозначно. Взрыв-то был. Это однозначно. Но вот где, на каком этапе полета он произошел, вот это вопрос?
- В понедельник, где-то после обеда, командующий собирает полк в большой палатке, где ставились задачи на полеты, а по вечерам показывали фильмы. Видно, что настроение у него, хуже некуда.
- «Итак, - начал он, - обращаясь к командиру полка, - вы утверждаете, что самолет взорвался в воздухе, до посадки?
- Так точно, товарищ командующий, - подтвердил командир полка, - В воздухе. На КДП это все видели.
- Так почему, в таком случае, вы не смогли найти ни одного кусочка оплавленного металла от самолета. Если был взрыв, должны ведь на земле остаться какие-нибудь материальные следы этого? Правильно?
- Не могу знать, товарищ командующий, - только и нашел, что сказать наш командир.
- Хорошо. Тогда ответьте мне. Что это такое? - командующий достал из кармана, сложенный вчетверо листок белой бумаги. Из этого свертка он извлек, нечто зеленое, размером с почтовую марку, и, держа, сей предмет, двумя пальцами, поднес его к глазам командира полка.
- Я боюсь ошибиться, товарищ командующий, но, похоже, что это березовый лист.
- Вы не ошиблись, это действительно, березовый лист. Но не кажется ли вам, что есть нечто необычное в его виде? - мы затаили дыхание, пытаясь понять, что это за комедия с березовым листом.
- Да, он как будто несколько потерт. Вон, даже дырочки есть.
- Как вы думаете, где я его нашел?
- Не могу знать, товарищ командующий, - опять не нашел лучшего ответа, ошарашенный командир.
- Знаете, где я вчера был после вашего доклада?
- По-моему на полосе, в том месте где, ну где сел самолет.
- Да я был там. И возле самого торца полосы я нашел несколько таких листьев. Все они протерты до дыр. Вам это ни о чем не говорит?
- Говорит, - протянул, начавший прозревать командир, - Так вы хотите сказать, что полосу кто-то подметал вениками из березовых веток? Так, что ли?
- Не хочу, а уже сказал. Начальник особого отдела! - вызвал командующий из своего сопровождения, неприметного полковника, - Вы выяснили фамилии тех, кто подметал полосу?
- Так точно! - он зачитал список из восьми человек, все названные офицеры вышли и стали шеренгой перед полком. Они были явно смущены, лица красные, глаза не знают куда глядеть. Видно было, что они сбиты с толку и не знают как себя вести. Было просто поразительно, как быстро и точно чекисты нашли тех, кто и под пытками бы не выдал своего командира. Но кто-то, один из них, выдал.
- Вот эти офицеры, - тем временем продолжил командующий, - очевидно одни из наиболее заслуживающих доверия командира эскадрильи, на другой день зачем-то подметали полосу и думали, что смогут, таким образом, меня обмануть. Какой же я был бы командующий, если бы не был способен разгадать вашу детскую хитрость? Грош бы мне была цена. Командир первой эскадрильи! Доложите, зачем вы послали этих офицеров, мести полосу?
- Я..., это, - запинаясь, начал подполковник Гаврилин, прошедшей зимой утвержденный снежным крещением в новом звании, - Ведь самолет-то в воздухе взорвался, а тут..., тут выходит он, кроме того, еще и до полосы сел. А раз он до полосы сел, то на нее гравий из подсыпки попал. Ну, думаю, самолет все равно сгорел, сам ведь в воздухе взорвался ..., а летчика еще обвинят. Из-за ошибки в технике пилотирования, мол, самолет сожгли. Летчику достанется..., у нас всегда виновных среди летчиков ищут.
- Где там ищут и всегда ли, я не знаю, но неужели вы думаете, что самолет взорвался в воздухе?
- А, где же еще? - прошелестело по рядам. Недоумение отражалось на наших лицах. Ответ был яснее ясного. Самолет взорвался в воздухе перед посадкой. Это видели
все на КДП. Зачем теперь искать виновных среди летного состава?»
Мы с Толей помолчали несколько минут. Я, вспоминая все обстоятельства разбора аварии, он, наливая в стаканы очередную добрую порцию водки и, приготовился слушать дальше.
- Как ты помнишь, я говорил, что его пару выпускали на боевую службу. То есть самолеты были заправлены под пробки. А это тридцать пять - тридцать шесть тонн керосина на каждом из них. Не успел Сличенко оторваться от земли, как из Владивостока пришла команда запретить вылет на боевую службу. Кто-то, что-то, где-то, с кем-то не согласовал. Короче, второй самолет, по полосе и на стоянку. А Сличенко дают команду аварийно слить топливо и, как можно быстрее, зайти на посадку. Как же, товарищ «два нуля первый», позывной командующего авиации ТОФ, сердиться изволят.
- А зачем сливать топливо, да еще аварийно?
- А как же! У каждого самолета есть предельно допустимые посадочные веса, причем разные для посадки на бетон и на грунт. На грунт тонн на десять, если не ошибаюсь, меньше. Прочность конструкции не позволяет производить посадку с большими весами. При посадке с весом больше допустимого может произойти множество неприятностей: стойки шасси могут сквозь крылья пройти, или, как в этом случае, фюзеляж переломится. Давай вернемся к разбору, - предложил я, и Толя со мной согласился.
- «Ну, хорошо, - сказал командующий, уловив в настроении аудитории недоумение, - давайте, восстановим картину в динамике. Получив команду зайти на посадку, Сличенко начал слив топлива. Правый летчик открыл, как теперь выяснилось, не оба крана, а только один. Оказывается он, видите ли, просто не знал, что на этом самолете их два, ну и, конечно, вместо тысячи восемьсот, производил слив только восьмисот литров топлива в минуту. Штурман не запустил секундомер и, сколько продолжался слив топлива, никто не знает. Подсчета остатка топлива на борту, по группам баков, ни командир, ни правый летчик не вели. Все это привело к тому, что вместо восемнадцати тонн было слито едва ли восемь. Нам удалось найти кассету магнитофона и очень четко можно на ней услышать, как командир собирается поразить воображение правого летчика классной посадкой. Еще бы, погода миллион на миллион, ветра практически нет. Но когда летчик готовится выполнить классную посадку, он, иногда забывает подсчитать посадочный вес самолета, небрежность вполне простительная для такого великого асса, как майор Сличенко. Вот он и построил расчет захода на посадку, исходя из веса на десять - двенадцать тонн меньше фактического. Естественно, он и обороты убрал раньше, чем следовало. Вот самолет и воткнулся в гравийную подсыпку за восемь метров до начала полосы, то есть выполнил посадку на грунт. А мы с вами знаем, что предельно допустимый посадочный вес на грунт на шесть тонн меньше, чем при посадке на бетон. Вес самолета превышал предельно допустимый для посадки на бетон, а сел он на грунт. Не удивительно, что самолет не выдержал такого издевательства и переломился за передними пушками. Из Ту-16 был сделан Ту-144, а не мне вам рассказывать, какие коммуникации проходят в верхней части фюзеляжа в этом месте. Достаточно того, что там проходит маслопровод и кислородная система, при их повреждении уже произойдет взрыв. Я уже не говорю, о топливопроводе и электрических силовых кабелях, которые при разрыве, обязательно произвели короткое замыкание. Получается, что в момент касания колесами гравия подсыпки и произошел жирный взрыв. А так как самолет сел за триста метров до обычной точки приземления, то всем на КДП показалось, что взорвался он в воздухе. Все внимание сконцентрировалось на взрыве и, раз он произошел в месте, где обычно самолеты еще находятся в воздухе все и решили, что самолет, по непонятной причине, взорвался в воздухе. А причина, надеюсь, теперь всем понятна - халатность и безалаберность летного состава. Крестьянин, когда телегу свою грузит и лошадь запрягает и то подходит к этому процессу ответственнее, чем вы, майор Сличенко, который отвечает за жизнь шести человек и боевую машину. От полетов я вас отстраняю. Командир полка! Представить документы на снятие Сличенко с летной работы. Полку объявляю оргпериод. А то залетались, дальше некуда. Что ни летчик, то Чкалов! Ассы! На самолет как не телегу залазят».
- В общем, досталось нашему полку тогда, по первое число. Все нам командующий и начальник политотдела авиации флота припомнили. Но концовка была, умереть - не встать! Когда они, наконец, высказали все, что они о нас думают, командующий спросил: «Ко мне вопросы есть?». И тут командир полка, во время экзекуции молчавший, вдруг ляпнул: «Товарищ командующий, разрешите показать личному составу полка художественный фильм?». У того челюсть отвалилась: «Ну, раз вам больше, кроме как кино крутить, делать нечего, показывайте!». А мы все, включая командира, про себя думали: «На хрен, нам это кино сейчас сдалось». Просто командир сам спросил это лишь бы, что-то сказать. Вот так, Толя, классные посадки показывать, еще хорошо, хоть живы остались.
- Ну, и что, тому майору сделали?
- Да, в общем-то, ничего. Ему и так пора было на наземную службу переходить. Лет то ему было, прилично, где-то под сорок пять. Мы, молодежь, тогда думали, что столько и не живут. Назначили его руководителем посадки, потом начальником КП во Вьетнаме. Там он подполковника получил, еще один орден, да и деньжат поднакопил. Не спали он тогда самолет, так бы майором и остался, и во Вьетнам его в качестве летчика, как старпера, не отправили бы. Оно, как говорится, нет худа без добра, так оно и выходит. Было еще пару случаев «классных посадок», но о них я в другой раз расскажу. Уже и спать пора. Давай бутылку добьем и аут.
Мы еще по стаканчику выпили, закусили. Покурили на балконе, что бы номер проветрить, обсудили планы на завтра, да и залегли спать. В соседнем номере работал телевизор и шел какой-то фильм про авиацию, так как отчетливо слышался рев авиадвигателей. Толя вскоре стал посапывать, а я еще и еще раз прокручивал видение горящего самолета, вспоминая упущенные в моем рассказе детали этой аварии, в раскрытии причин которой, сыграл главную роль потертый березовый лист.

Оценка - 1,84

Лучшие истории 2011 г. в разделе "Авиация"

Чартер

К двум часам ночи наконец стало тихо: замотанный до отказа Михалыч разнес выстрелом из дробовика датчик задымления. Батарейку надо было поменять или просто вытащить, но эта дребедень висела прямо под потолком в пустой библиотеке особняка, на дурацкой высоте в шесть с половиной метров и дудела каждую минуту. Лестниц такого масштаба Михалыч в доме не нашел, но зато нашел ружье, и дальше все получилось по Чехову.

За домом присматривать Михалыча подрядил "Дядя" Василий. Кто-то из его клиентов долг задержал, собственность поменяла владельца, а этот район Далласа, после бурных экономических чудес новой администрации, пришел в некоторый упадок. Василий был чем-то вроде местной "русской мафии", но, опять же, человек хороший, а Михалычу всегда нужны были деньги. Так и стал он ночным сторожем, которому удалось таки немного поспать, поскольку полиция заглянула только через час, район стал шумный, быстро приедешь, а там, не дай бог, еще не у всех патроны кончились. Утром объявился Василий, замерил дырку в стене, и улыбнулся, что в его конкретном случае следует рассматривать как предпосылку к большим неприятностям.

Историческая справка: Михалыч в прошлой жизни был корпоративным летчиком. Гонял Гольфстрим по всему миру, доставляя из А в Б всяких знаменитостей и не очень. Все шло очень даже ничего. Но, человек несколько прямолинейный, и к тонкостям этикета не совсем привыкший, в один прекрасный день Михалыч умудрился сильно обидеть (пнуть по яйцам) некоего светского льва и создал Конфликт. Конфликт цепной реакцией лишил Михалыча работы, денег в банке, дома с бассейном и жены-раздолбайки. Михалыч, ни о чем не жалея, стал перебиваться частным извозом, инструктажем и всем, что под руку попадалось.

После эпизода с дробовиком дядя в законе Василий, как ни странно никого не покалечил. У него с Михалычем состоялся разговор.
Давеча оставили Василию в залог. Самолет. Семьсот двадцать седьмой боинг с огромным налетом, раздолбаным планером и салоном в стиле диско-люкс-семидесятые-ау. Михалыч был назначен аппарат "посторожить" и, по возможности, заработать чартером, до момента скорой сдачи аппарата на лом. В пробном вылете, с большим трудом оторвав этот лайнер от полосы, Михалыч окрестил его "Зверем": за бесподобный рев допотопных движков, за черный дизельный выхлоп и за плохо скрытое желание ухрюкаться носом в землю на всех критических режимах. Экипаж Василий тоже нашел: в годах, но еще крепкий правак Женя и офицантка-стюардесса-секс символ-бухгалтер-редкая стерва Танька, к произволу привыкшая, дотошная в бизнесе и незаменимая в драке.

В одно прекрасное утро, точнее, в три его часа Михалыча разбудил телефонный звонок: клиент у нас, сказал Василий, полетели... Вот те раз, сказал Михалыч...

Через пару часов к на скорую руку заправленой "Зверь-машине" подкатили бронированные грузовики инкассаторов, широкоформатные дядьки с автоматами занесли на борт запах вчерашнего кофе и брезентовые мешки с чем-то хрустящим. Профессиональная Танька распределила народ по салону, отстреляла на пробу пару улыбок и выдала каждому по банке с колой и пакетиком с печенюшками. На улыбки публика не среагировала, но в печенюшки вцепились с остервенением. "ФБР" - шепнула уголком губ Танюха Михалычу, - "вечно голодные, но такие, суки, правильные". Откуда Татьяна знала о повадках федералов и каким боком Дядя Вася зацепил этот гешефт, Михалычу было совсем не любопытно (почки дороже), они с Евгением гоняли предстартовые чек-листы, форточки нараспашку, кондиционерные паки на Звере почти не работали, надо было успеть напиться вкусным утренним воздухом пока он не сбежал от ударной волны рассвета.

На парковку, под левое крыло, с визгом тормозов влетело что-то на мотоцикле. "Дукати" - знающе заметил Женя. "Что-то" скинуло шлем и оказалось дамой в строгом брючном костюме и с кобурой на поясе. У Михалыча на секунду "заело" сердце, дама была очень даже ничего. Без церемоний открыв дверь в кабину и грацизно заняв кресло-откидушку, она представилась Михалычу: Я - специальный агент Босс. Дайте мне гарнитуру. Колеса в воздух, вопрос срочный, капитан, и с добрым вас утром.

На эшелоне 350 Михалыч с удивлением получил разрешение от центра идти на максимально возможной скорости. Педальку в пол - сказала Босс и мрачно посмотрела на часы. По своей динамике Зверь чем-то смахивал на паровоз, уж если изволит разогнаться, то не остановишь. Точка восемь восемь на махометре, плоскости равномерно вибрируют, но пока не разваливаются. Чего мы так спешим, облака смешим, подумал Михалыч и покосился на стройную шею и понитэйл Босса. Спрашивать бесполезно, с таксистами национальными секретами не делятся, но похоже, дело важное, каждая минута на счету.

Над одним небольшим, но печально известным мексиканским городом контроль отпустил Зверя с эшелона и предложил стоить заход по усмотрению или по прихоти. Порт назначения был прекрасно виден из чистого как линза неба, и, проникшийся серьезностью рейса Михалыч решил не валять дурака со схемами, и тупо нацелил нос Зверя на ближний привод. РУДы на холостые, тормозные щитки выпущены, фюзеляж слегка колбасит, но никто вроде на радио про превышение скорости не орет зычно. Мексика, она страна дикая и красивая.

Зверь, как суперскоростной лифт, вертикально падал, дома становились все больше и Михалыч начал подумывать, как его из этого режима вывести без особого конфуза. Удивила башня - "федеральный борт 379, разрешение на посадку отменено, неизвестными блокирована полоса, уходите на запасной аэропорт..." Очень спецальный агент Босс на новости отреагировала плохо, но выругалась очень хорошо - правака Женю аж качнуло в кресле. Ее серые глаза вцепились в Михалыча, выражение вечное и без слов понятное: "сделай что-нибудь". Хорошая девка, подумал Михалыч, хоть я и не волшебник, а только учусь, но я попробую: "Башня, борт 379 терпит бедствие, мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй, отказ в системе управления, посадку вынужден продолжать..." Очень осторожно выбрав на себя штурвал, Михалыч замедлился до скорости выпуска закрылок и шасси и только потом убрал тормозные щитки. На широкой полосе прямо по курсу были припаркованы несколько пикапов, от них быстро бежали какие-то люди в клетчатых рубашках и банданах. Стояли машины прямо на "клавишах" зоны касания, эффективно сокращая полезную длину полосы вдвое.

- Женек, предохранители Бэ-шестой и Цэ-двадцатый дерни...
Матчасть Михалыч знал хорошо. Разомкнув цепь датчика "вес на колесах", он теперь мог, перепрыгнув преграду, открыть корзинки реверса прямо в воздухе, больно треснуть самолет об полосу и себя любимого об самолет, но успеть остановить пробег, до того, как кончится злая карма и потрескавшийся бетон.

Едва выкатившийся на рулежку Зверь был встречен обшарпанным грузовиком защитного цвета, под строгим надзором специального агента Босса и ее дядек с автоматами груз в брезентовых мешках перекочевал в кузов. На взлете полосу никто не блокировал, и, оставившей на ней изрядную часть своей резины, Зверь ушел в небо в классической позе реактивного лайнера семидесятых, гордо задрав нос и смрадно дымя тремя "дизелями".

- Спасибо, эль капитано, выручил. Про наши дела грязные не думай, меньше знаешь - больше платят. Может быть, мы только что профинансировали новую яхту для наркобарона, и, также может быть, один сильно растроенный сотрудник госдепа сегодня увидит свою жену и детей. Живыми. Пора давить на массу...- агент Босс повесила гарнитуру на спинку сиденья и ушла в салон. Зверь, дорвавшись до эшелонов, бежал легко и ровно как скорый поезд. Хорошая девка, опять подумал Михалыч...

После посадки, выходя из самолета, агент Босс остановилась в дверях кабины:
- Эль Капитано, допустим, сейчас сюда зайдет инспектор Федерального Агенства по Авиации и попросит объяснить зачем ты подал тот сигнал бедствия и какие из систем отказали, что ты ему скажешь?

- Жень, предохранители А-шестой, двадцатый и Дэ-пятнадцать, плиз...

- Эль Капитано, ты смешной, вот тебе моя визитка, позвони, когда тебя заметут по мелкой хулиганке, может помогу, зовут, кстати, Анжелой.

Красный "Дукати", перебрасывая передачи, ускорился и ушел в точку между ангарами. Михалыч и Женя проводили байк тяжелым на мысли взглядом. "Нда..." - разбила паузу Танюха. "А кофе кто нибудь будет?"

В этот вечер Михалыч напился. Совсем не кофе. Открыв один глаз ближе к обеду Михалыч увидел Василия. "У тебя новый клиент, полетели"
Вот тебе два, подумал Михалыч и полез в душ.

Оценка - 1,87