Рассказ (не)моего знакомого:

В юные годы учился я в Ленинградском нахимовском училище. Успехами в учебе не блистал, но в области изготовления и использования шпаргалок был признанным авторитетом.

Начальником кафедры физики был у нас в то время кап. 2 ранга Аркадий Александрович Е. Человек очень оригинальный в своем роде. Долгое время прослужил командиром роты в нашем же училище, а потом закончил пединститут и его назначили начальником кафедры. Никаких иллюзий по поводу нашего страстного желания изучать его предмет он не питал, зная нас, как облупленных, поэтому за шпаргалками смотрел в оба и карал нещадно. А получив двойку, по любому предмету, можно было сразу прощаться с увольнением в выходные дни.

Написание контрольных и самостоятельных работ у Аркадия Александровича проходило по одному и тому же сценарию. Раздав задания, он садился за свой стол и делал вид, что происходящее в классе его нисколько не волнует. Уткнувшись в классный журнал или в конспект он спокойно делал какие-то записи. Через какое-то время в классе начиналось легкое оживление, шорохи и шелест страниц. Народ начинал потихоньку вытаскивать учебники, конспекты, шпаргалки. А. А., не поднимая головы, продолжал писать и старательно изображал слепоглухонемого. Потом, как всегда неожиданно, следовал резкий возглас "Але!!!" с одновременным пристальным взглядом из-под бровей. Слабонервным достаточно было лишь слегка дрогнуть мускулом, как у них тут же отбиралась шпаргалка или учебник и "пара" сразу же проставлялвсь в журнал. Сколько раз использовался этот трюк, столько раз очередная жертва попадала его в сети. Не буду утомлять подробностями, но получилось так, что он меня три раза подряд отловил со шпорами, в том числе два раза при переписывании годовой итоговой контрольной. Вопрос стоял остро - могли на фиг отчислить по неуспеваемости!

А. А. решил дать мне последний шанс. Я должен был один, в облегченном варианте, т. е. с пустыми карманами, без тетради и ручки, придти к нему на кафедру. Надо сказать, что он не поленился меня тщательно обыскать - даже ботинки и носки заставил снять. Только что в трусы не заглядывал. Успокоившись, он выдал мне листок бумаги и свою ручку, усадил в пустом классе за стол и закрыл дверь снаружи на ключ, пообещав прибыть ровно через 45 мин. К его приходу у меня уже все было написано, все задачи решены и я, с чувством выполненного долга, протянул ему свою работу. А. А. тщательно прочитал мою писанину, сверил ответы задач и внимательно посмотрел на меня. "Признайся как списал, я тебе все равно хорошую оценку поставлю!"
- Да что вы, А. А.!!! Вы же меня всего обыскивали! Дверь на ключ закрыли! у меня же ничего с собой не было - все из головы написал.
Зная мои успехи в изучении физики и мою репутацию, он чувствовал подвох, но не мог понять, как мне это удалось. Но работа была написана, деваться было некуда, оценку надо было ставить. До самого выпуска, при каждой нашей встрече он просил меня раскрыть мой способ списывания для предотвращения использования будущими поколениями "питонов", но я был тверд. В день выпуска, я все-таки рассказал ему, как это было.

Да, действительно, у меня с собой ничего не было и дверь он запер, но не учел, что класс соседствовал с кабинетом начальника кафедры, т. е. его, а в этом кабинете был внутренний телефон. Далее все было делом техники: набрать номер дневального своей роты не представляло труда. Мне быстро продиктовали все прямо с учебника, а лучшие физические умы нашего класса мгновенно решили все задачи!

Главное - не сдаваться и всегда верить в свои силы!

Соль земли

Дело было на первом курсе, причём в первой его половине. Я не составлял исключения из многотысячной армии будущих офицеров, которых на первом году службы прозвали «без вины виноватые». Это я к тому, что за первые полгода побывал в увольнениях раза три-четыре. Да и то, настоящее увольнение было одно - в день Присяги, когда приезжали родители. Нас тогда отпустили до утра, чтобы потом незамедлительно вытрясти мамины пирожки через марш-бросок в лагерь. Так вот, остальные увольнения были в виде походов в строю, оберегаемом спереди и сзади флажковыми, в Дом офицеров на праздничный концерт для массовости (это в лучшем случае, а в худшем - например, в музей Октябрьской революции). Но увольнение, о котором я собираюсь сейчас рассказать, было совершенно особым. Точно не помню, но, по-моему, это была суббота. С утра, как обычно, прошел ПХД (на всякий случай напомню - парко-хозяйственный день), а может, ещё спортивный праздник был. После обеда редкие счастливчики были отпущены в увольнение (после десятка построений и проверки внешнего вида). С легкой грустью проводив боевых товарищей, я бесцельно плёлся мимо тумбочки дневального. И тут меня окрикнул курсовой офицер, капитан Власюк. В этом месте придется сделать лирическое отступление по персоне нашего курсового (5 и 6 группы). В то время это был весьма атлетичный дяденька, кажется, мастер спорта по гиревому спорту. И имел он на этом своём увлечении пунктик, или как сейчас говорят, «бзик». Да простит мне такую вольность в изложении мой бывший курсовой, кстати, уважаемый мной и многими курсантами за справедливость. Бывало, построит курс сразу после утреннего подъема, и, не дав нам справить естественные надобности, минут 15 рассказывает о пользе гиревого спорта. Ещё он любил говорить, что надо побольше нагружать наши полевые сумки книгами потолще - попутная тренировка! Наверное, были ещё какие-то забавные моменты, но в памяти всплыли только эти. Итак, останавливает меня курсовой: - Товарищ курсант! Хотите в увольнение? Чувствуя какой-то подвох, я мялся и молчал. Не выдержав моей затянувшейся паузы:
- Надо сходить в ближайший магазин за солью.
- Э-э-э...
- Возьмёте у каптёрщика самый большой чемодан.(в таких у нас секретчики носили тетради и учебники на всю группу). Вот вам 2 рубля, купите, сколько влезет в чемодан, будем генеральскую аллею посыпать. Увольнительную выписываю до 18:00, быстренько сбегаете и можете даже в кино успеть сходить. Ближайшая булочная на пересечении Греческого проспекта и улицы Некрасова находилась, я думаю, в полукилометре от КПП училища. С пустым чемоданом этот путь я проделал довольно быстро. А вот в дверях булочной завис надолго. День субботний, посетителей много, а мне хотелось улучить момент, когда никого не будет. Я почему-то очень стеснялся, представляя, как я буду говорить продавщице: Мне, пожалуйста, полный чемодан соли! Так и не дождавшись одиночества, я, краснея и обливаясь липким потом, промямлил что-то вроде:
- Вот сюда соль...
- Што-о-о?
- Ну, соль.
- Какую, по 6 копеек?
- Да, наверное.
- Сколько?
- Сколько поместится.
Врать не буду, сейчас не помню, сколько было пачек, но мне казалось, что чемодан весит килограммов 25. И вот началась моя долгая-долгая дорога обратно. Весил я тогда чуть больше, чем пара таких чемоданчиков, и вы можете представить, как я его нёс: тащил двумя руками между ног, толкал перед собой, тянул за собой на буксире. Надо ли говорить, что ни в какое кино я не пошёл. А когда я втащил этот ужасный груз на третий этаж казармы, оказалось, что я еле-еле уложился в срок, указанный в увольнительной записке. Вот такая соль земли. Вы спросите, почему земли? А я скажу, потому что эту соль потом высыпали на землю, и перед этим чемодан с солью я волочил по земле.

18.10.2005 г.

Шинелька

Чтобы не нарушать авторских прав великого Николая Васильевича Гоголя, я назвал свой рассказ существительным в уменьшительно-ласкательном наклонении. Этого очень важного предмета военной одежды в современной Российской армии уже давно нет. Сейчас это называется пальто (они бы ещё китель пиджаком обозвали). Но я не об этом. С самого первого курса родилась во мне болезненная страсть к «утонченно-приблатненному виду форменной одежды» (как говаривал наш курсовой старший лейтенант Петров Андрей Владимирович). Даже к моменту получения офицерских погон эта страсть не только не утихла, но даже усилилась и не отпускала долгое время. Только теперь, будучи подполковником, готовящимся к увольнению в запас, я стал понимать, какая это всё хрень. Но прошлого не вернёшь. В рассказе Кота «Чарли» в принципе правильно переданы черты моего характера в этой области, в гипертрофированной форме, конечно. Так вот, я самозабвенно вставлял всякие вставочки в погоны и шевроны, подгибал бляхи и кокарды, делал шапку «домиком», а фуражку «аэродромом». Но самое главное: я любил чистоту и наглаженность! Про то, как я тайком ночью (после отбоя) в «бытовке» два часа гладил брюки через марлечку, ходили легенды. А самым ненавистным для меня было бессилие в борьбе с беззаботными сволочами, которые преспокойно надевали мою начищенную «парадку» в увольнение, когда я по каким-то причинам отсутствовал и не мог проверить «целкость» моей ненаглядной формы. Поэтому иногда случались моменты, когда я с ужасом обнаруживал, что желтые курсантские полоски вдоль погона стали грязновато желтыми, а на рукаве вдруг появилось пятно непонятного происхождения. И если всё-таки парадная форма висела в закрытых шкафах, только иногда открываемой каптерки, то шинели располагались в открытых шкафах прямо в общем помещении казармы. Надо ли говорить о том, что моя приблатненная шинель с жестко заутюженными фалдами пользовалась ещё большим спросом, чем «парадка». После очередного анонимного пользования моей шинелькой, я, скрипя зубами, брал зубную щётку и остервенело застирывал желтые полоски на погонах. В то время они были чаще матерчатые, и, сами понимаете, что в результате нескольких таких банно-прачечных мероприятий погоны приходилось менять. В очередной раз любовно пришивая новые погоны, мне казалось, я запомню каждый рубчик желтых полосок. Как же я жестоко ошибался! Как-то раз на втором курсе нас под утро подняли по тревоге и с полной выкладкой погнали куда-то в сторону Охтинского моста. Когда мы расхватывали шинели из шкафа, мне бросились в глаза самые яркие желтые полоски, и я, не мешкая, впрыгнул в войлочные рукава. Дальше было не до красоты: получение оружия, вещмешков и прочей лабуды, и немедленное выдвижение на маршрут. Перед самым выездом на мост я был выставлен в роли некоего регулировщика (не помню, что надо было делать, но стоял очень долго). И вот когда появилось время отдышаться и оглядеться, я увидел, какая чудовищная на мне обертка!!! Это была шинель, полы которой доходили до самой земли (прямо железный Феликс), кисти рук при втягивании утопали до самой середины рукавов, а в объеме могла поместиться ещё одна половинка моего тела. Между тем светало, стали появляться пока ещё редкие прохожие. Я был готов провалиться сквозь землю. Представляю, что думали все эти граждане, глядя на меня: «Вот это чучело охраняет рубежи Родины и наш мирный сон?!» Публичный позор продолжался часа два, пока меня не захватил возвращающийся строй. Тогда я впервые ощутил счастье находиться в тесной толпе топающих гоблинов. Потом, конечно, выяснилось, что буквально накануне тревоги Андрюха Яшников (Пит) сподобился пришить на свою шинель новые погоны, что и ввело меня в жесточайшее заблуждение. Меня успокоило лишь то, что я живо представил, каково было в моей шинельке Питу, который был выше меня почти на 20 сантиметров и на пару размеров больше.

21.11.2005 г.

Сызрань. Июль 1979 г. Мы - в третьем потоке абитуры, поступающей в авиационное училище. Кто уже прошел барокамеру перед медкомиссией, кто готовится. Процедура несложная. Имитируют "подъем" на высоту и "снижение" изменением атмосферного давления в специальной камере. Дают "шлемак", да ларинги на шею цепляешь. Заходят человек восемь-десять в эту барокамеру. Присваивают тебе позывной и ведешь примитивный радиообмен с прапором-ипытателем :
- Первый, как самочувствие?
- Я - первый, самочувствие нормальное.
На специальном бланке задачки несложные решаешь. Деталей, впрочем, не вспомню, но ничего такого. Так, уши слегка закладывает, но можно конфетку пососать, чтобы сглатывать постоянно, резинку жевательную там пожевать. Хотя, с резинкой напряги тогда были. Не разбежишься. Можно было, аккуратно зажав нос, "продуться", чтобы давление в башке выровнять, только если насморк - нельзя. Не получится просто. Хотя кому как эта барокамера. Меня-то батя-летчик научил, да и на самолете летал я раньше не раз. А были ребята, до сего дня и слыхом не слыхивали про всякие там барокамеры, на самолетах летать не доводилось. Тоха, например, в курилке торчал, когда мы, прошедшие барокамеру, сидели трепались. Как да что. Смекалистый Тоха, намотав на ус сказанное, потрусил в чипок конфеток прикупить сосательных. Да видно, не он один смекалистый. Кончились конфетки. Третий поток ведь. И все через барокамеру. Где ж на всех напасешься? И в город не выскочишь, очередь подходит. Долго Толик не думал, увидел глыбу козинак, продавщице показывает - давай этих. Возьму. Ага. Какая разница, что жевать, лишь бы сглатывать. Как потом выяснилось, разница таки была. Продавщица колготилась с козинаками, пытаясь отколоть кусок какой-то монтировкой что ли. Отколола. Толян на глазах у изумленной продавщицы пытался отгрызть кусок от продукта, который был выпущен в честь перехода Суворова через Альпы, и, по всей видимости, лежал в чипке с тех пор, на хрен никому не нужный. Пока Тоха не положил на него глаз. И ведь отгрыз Толик кусочек. Ну очень надо было. Жевать и сглатывать. Пока козинак мусолил, прохлопал весь инструктаж. И фиг бы с ним инструктажем, "делай как сосед", но позывной Толян понял как "девятый", хотя был он "первый", да и народу всего восемь человек. Стресс, в общем, да козинак неподатливый сбили с толку и настроя. Хотя жует, сглатывает. Кусочек вот маленький, кончится, а "подъем на высоту" только начали. Еще отгрызает. В кармане лежал кусман основной, подтаял - второй надкус легче пошел. Но переборщил, хватанул, похоже, лишнего. Ну, думает, ляд с ним, козинаком, прожую. Клапана свистят, давление травят, свет какой-то мутноватый, ни фига не видать. Работает Толик челюстями что саранча на поле под Волгоградом, хруст стоит вокруг. Соседи зашуганно на парня смотрят, в толк взять не могут, что за оказия приключилась? Толян по сторонам ехидные улыбки дарит, мол, поглядим, как вы дальше себя чувствовать будете, умники, поглядим. Плавали, знаем. Правда, гадский козинак в объеме как-то увеличился, с трудом уже прожевывается. Прапорщик-испытатель снаружи голосить замучился:
- Первый, как самочувствие, почему не отвечаешь?
А у смекалистого Толика жеваными козинаками челюсть в "нижней мертвой точке" заклинило, ответить при всем желании не может. Да ума не даст, почему все на него с испугом смотрят. А как смотреть? То жевал аж за ушами трещало, теперь мычит как бык? Может, так на падение давления организм реагирует? Да еще пальцами себе в рот лезет? Зубы заболели? А Тоха пытался лишний кусок убрать. Весь в сладких слюнях перемазался, физиономию, волосы, сорочку. Выглядел ахово. Дурдом отдыхает. Кусок однако выковорял, в карман засунул. Дошло, наконец, что его позывным "Первый" вызывают, сосед, опять же, тычками в бок, ситуацию прояснил. Отрепетовал, что все в порядке, чувствует себя нормально, бланком в иллюминатор помахал для убедительности. Обошлось. Заходил, правда, румянным, кучерявым хлопцем, а выходил чучелом перемазанным с торчащими вихрами. Прапор-ипытатель очень подозрительно косяка давил. Да ведь свет поганый, опять же, барокамера все-таки, не психотбор. Вот его бы точно Толян не прошел в тот день. Да обошлось. Поступил Толик в училище.

"Исход прыжков всегда различен,
Но строго судит нас земля:
Кому свеча у изголовья,
Кому в бумажник три рубля"

Перед началом полетов на втором курсе, в 1981 году, человек пятьдесят с курса не успели отпрыгать зимой обязательные прыжки с парашютом. То погоды летной не было, то ветер не устраивал. А может, просто прохлопали погожие деньки. Без "обязаловки" к полетам не допустят. Будь ты генерал, будь ты курсант "зеленый". Разница, однако, была, не зря в авиации есть поговорка: "Что не налетаем, то запишем." Записывали, правда, не всем. По некоторым данным, до капитана - сигали как миленькие. В период проведения прыжков начальник ПДС полка расхаживал подозрительно веселый и раскрасневшийся. В ПДСку натаптывалась тропа. С магарычами и летными книжками. Кто там кому что ставил - бог весть. Но морды у ПДСников таки были подозрительно красными.
Бывали, разумеется, энтузиасты и среди офицеров. Ну любили они это дело. Деньги, опять же, платят за прыжки. Еще говорят, что парашютный спорт - спорт смелых. И жадных. Но это так, подтрунивают, и только над своими. Полтора рябчика, по первости, потом поболее будет, но и оплачивалось ограниченное количество прыжков (16-18 в месяц). С прибавлением звезд на погонах энтузиазм помаленьку исчезал. Семья, дети, карьера. Нахер надо?
А куда податься бедному курсанту? Ведь есть такое слово - надо. Но есть и слово "боязно". Особенно после первого раза. Еще боязней, чем до первого прыжка. Однако выход иногда находился.
Вовик Щ., что был в числе не успевших прыгнуть зимой, подвалил ко мне с "предложением, от которого невозможно отказаться".
- Прыгни за меня, Костян, че-то ссыкатно, предчувствия нехорошие.
- Это как понимать? Прыгни? Ты не заболел? Головой думаешь или...?
- А чего там думать, документы в ПДСке не спрашивают, списки подают, поверка по фамилиям - и погнал. В лицо они нас не знают, три курса рыл в течение месяца побросать, разве запомнят?
Действительно, ведь документы не проверяют, только по спискам. И вправду. Начинаю думать: начало апреля, занятия в УЛО уже закончились, шарашиться по казарме или сидеть на "наземке" - не очень. Перед глазами ротного начальства мелькать? Запрягут на какую-нибудь "поганку" - к бабушке не ходи.
Надо заметить, зимой прыгать как-то менее боязно, что ли. Приземляться точно приятнее. За время наших прыжков на моей памяти только Кекс да Волчара с травмами оказались. Кексу просто не повезло - приземлился на ледок, припорошенный снегом, одна нога поехала, вся нагрузка на вторую, итог - трещина кости, два месяца в санчасти. Волчара - тот просто мелкий, каждые прыжки с ним приключения. Вообще-то он сильный. Но легкий (55-60 кг) и рост - метр с шлемофоном. Приземлился удачно вроде, да ветер дунул, купол как парус надуло и поволокло Волчару по кочкам да закоулочкам, не успел стропы подмотать. Оцарапало морду лица. Сильно руки ободрал. Унты потерял, одну в воздухе еще, одну на кочках - умный ведь, не стал привязывать. Поморозил ноги малехо. И все неприятности.
- И?
- Что и, по поллитра за прыжок.
Снова думаю. Поллитра за прыжок - фиг с ней. Да, Вова - парень местный, живет рядом. Вон, через забор служебной территории дом его. Кормили нас хоть и по летной пайке, но домашнего-то ох как охота. Огурчики соленые, помидорчики, картошечка жареная, а если и грибки маринованные - просто сказка получается. Мечта идиота, так сказать.
- Хрен с тобой. Прыгну, только мы с друганом за магарычом зайдем, куда мне литр. А так и веселее будет. Идет?
Ударили по рукам.
Бросали нас на аэродроме, на грунт. По периметру аэродрома колючка проходит в два ряда, лесополоса, за ней сад вишневый, левее - пашня какая-то. Дождь не так давно прошел, пашня как трясина выглядит, и хрен бы с ней, да по самые помидоры в эту пашню я и угодил. Но об этом позднее. Разбили по группам (заходам), человек по шесть-восемь. Коля один подозрительно выглядит - взгляд застывший, губы шевелятся. Что он там бормочет?
Прыгали с Ан-2, до этого только с "восьмерки". Разница есть. Очень уж подкос стабилизатора на Ан-2 выглядит неприятно. Того и гляди башкой об него приложишься или оседлаешь. Случаев не было, но нервирует. Это я уже сам очковать начинаю.
- Карабин вытяжного фала в левую руку взять!
Взяли.
- Карабин за трос зацепить!
Зацепили.
- Проверить!
Подергали, вроде норма, держится...
Коля только с застывшим взглядом с карабином в руке прется, до двери уже дошел. Выпускающий ему в глаза глянул - упырь упырем Коля этот, не соображает ни фига. Херак в ухо Коле. Тот оглянулся, глазами захлопал, на карабин в руке глянул, на трос. Ну, дошло. Зацепил. А на второй круг уже пошли. Пока с Колей разбирались, точку начала сброса и прое...ли. Хреновато, уже не по плану, такого раньше не было, даже на первых прыжках отказников успевали пинками посбрасывать где надо. Да, правда, было их человек десять из четырехсот. А нерв продолжает стебать.
Со второго круга прыгнул, после Коли как раз. Все бы ничего, да ветер и так на пределе был, еще порывы добавились. Из-за этого как ни извивался я под куполом, толком не смог перед приземлением сгруппироваться, об землю приложился, дай дорогу. Стон стоял вокруг, собственными пятками, перекатившись на "запаске" на пузе, уделал себе же по затылку. Как не поломался, ума не приложу. Собрал парашют в сумку, ползу к старту, дежурная машина догоняет, оттуда ПРП орет, давай, мол, палки свои резче переставляй, пара заходов и отбиваем прыжки. Метео какую-то гадость сулит. Но успели. Прыгнули нормально, штатно, да ветер уже чумовой, несет меня на колючку, все, думаю, яйцами прямо. Прыгали мы на "дубе" управляемом, да толку от этого управления чуть. Кое-как перетянул через колючку и в пашню, после дождя, да с разгона, да по самые гланды (сапоги целиком скрылись в грязи). Давай стропы сматывать, дернуло бы из-за порыва ветра, без ног бы остался. Полчаса сапоги я из грязищи вызволял. Да, думаю, вот и прыгнул за "друга" Вову. Одно греет - огурчики, картошечка жареная. И ведь не был я каким-то проглотом несусветным, а тут как затмение, переклинило просто.
Вернулись в расположение. Вовик меня увидел и говорит, что в субботу в увольнении будешь, часика в четыре заходи. Заходите, поправляю. Ну, говорит, недовольно так, заходите.
Суббота, увольнение, часика четыре. С друганом Андрюхой Дохлостью идем магарыч получать. Предвкушаем. Поднялись по лестнице, второй этаж двухэтажного дома красного кирпича. Звоним в дверь. Вовик тут же открывает. Подозрительно нешироко. Глазами молча показывает на лестницу на чердак. Шепчет, мол, люк открыт, давай вперед, на чердак. Вот ити ее мать, что за нафиг? Делать нечего, поднялись. Сидим курим. Прошло минут десять, Вовик с пустыми руками и наглой мордой поднялся к нам. Деловито и сноровисто полез в угол, откуда и извлек два пузыря водки. Андрюха Дохлость резонно намекает, что закусь сильно не помешала бы. Вовик со скорбным выражением как-вы-меня-уже-достали, ныряет в чердачный люк за закусью. Поднимается опять с пустыми руками. Морда еще наглее. Или так тогда казалось? Торжественно достает из кармана два (!!!) песочных (!!!) печенья (!!!) Я не знаю, кто его воспитывал, но закусывать водку, теплую, из горлА, песочным печеньем? По-моему, не комильфо. Андрюха, кстати, перед этим спросил его о стаканах. На что этот ушлепок очень безаппеляционно и негигиенично оторвал зубами "бескозырку" с водки, засосав половину, не меньше, сказал, что насильно никто не заставляет. Не хочешь из горлА, не пей. Протянул мне остаток и испарился с глумливой улыбкой.
Вот ведь пидор, "такую песню испоганил". Переглянулись мы с Андрюхой, молча, как партизаны, "употребили крепкие спиртные напитки", покурили на дорожку и поплелись в казарму. Захмелевшие и недоумевающие. Как же так? Огурчики? Помидорчики? А попи..деть за жизнь?
Подорвал веру в людей во мне сослуживец-паршивец Вова, а сколько еще разочарований было впереди... Увы... Хотя, "кто из нас без греха, пусть первый бросит в меня камень".
Захочешь рассмешить бога - расскажи ему о своих планах.

Примечания.
Прыжки и с Ан-2, и с Ми-8 происходили с принудительным способом раскрытия парашюта. При этом карабин (с механическим фиксатором запирания) свободной части фала вытяжной системы зацепляется за надежно закрепленный на потолочной части ЛА трос. При отделении парашютиста от ЛА этот фал, уложенный в ранце парашюта, под весом парашютиста разворачивается, стягивая чехол с основного купола парашюта, затем в месте соединения с куполом "обрывная" стропа, являющаяся частью фала, рвется. Чехол стянут с купола и остался в фюзеляже(сначала снаружи, вовнутрь потом его затягивает выпускающий), основной купол парашюта открылся. Парашютист благополучно приземлился. Обычно.
Поток от винта вертолета при отделении парашютиста от ЛА придает значительное вертикальное ускорение. Мало того, что падаешь, еще и добавляет потоком.
При прыжках с Ан-2 после отделения от фюзеляжа поток "сдувает" горизонтально, без ярко выраженной вертикальной "ямы".
ПРП - помощник руководителя полетов;
"дуб" - неуправляемый парашют типа Д1-5;
управляемый "дуб" - теоретически управляемый парашют типа Д1-5-у.