Засада.

Вторая рота батальона курсантов выдвигалась из Барселоны на полковой полигон Карачун на учения ясным теплым сентябрьским днем. Предстояло протопать километров 15, разбить лагерь и за два дня соорудить с помощью приданого бульдозера вертолетную площадку размером 50х100 метров.
С самого начала все пошло наперекосяк: ведший роту маиор Трифон попутал дороги и рота целый день плутала, лагерь разбивали уже во мраке и кое-как, потеряв минимум половину рабочего дня, толком не поели.
На следующее утро зарядил мелкий противный дождик, развороченная бульдозером площадка немедленно превратилась в топкое месиво, но порыв не угасал - до конца сборов оставалось всего ничего, денек можно было и помокнуть. Под веселые крики рота ухитрилась даже вынести на руках незнамо как увязший в грязи бульдозер.
Но к вечеру стряслось настоящее несчастье: с каких-то хренов принесло в Карачун Большое Начальство. Большое Начальство сверкнуло генеральскими звездами, обозрело окрестности орлиным оком и заинтересовалось копошащимися курсантами.
- А эти, тудыть, что тут делают?
- Вертолетную площадку 50х100.
- Херня какая-то! Пусть строят 100х200!
Поставив задачу и совершив ряд других полезных дел, Большое Начальство убыло, оставив роту ковыряться в грязи три лишних дня. Дождь тем временем прибавлял и прибавлял, роте полевой бани и прачечной не полагалось и к исходу строительства объекта века рота имела вид несколько отличный от плакатного. Тем не менее, удалось более-менее ровно размесить грязь на двух гектарах и рота, построившись в колонну и выдохнув 'Ну наконец, @#$ть!', потянулась в обратный 15тикилометровый путь, молясь только об одном - чтобы Трифон снова не перепутал дороги.
Но Трифон умел разнообразить курсантский быт: вместо ускоренного марша в баню, он выслал вперед группу имитаторов, которым, по плану учений, надлежало организовать нападение на колонну.
Дальнейшее мне рассказывал старшина имитаторов:
- Сперва из-за пригорка начал подниматься столб пара, а потом показался Большой Ком Грязи в количестве около 100 человек. Я сразу понял, что засада не покатит и убрался в кузов, посоветовав водителю подготовиться к быстрому запуску и отрыву. Мои же бойцы, у которых еще поигрывало детство в заднице, не смогли удержаться от искушения популять по колонне холостыми. Никто никаких команд курсантам не подавал, но уже после первого выстрела рота мгновенно развернулась в цепь и помчалась к месту засады. Затем в кузов горохом посыпались имитаторы, а водитель сорвал машину с места с визгом и пробуксовкой - еще бы, вместо уставного 'ура' был слышен однородный угрюмый рев, да и автоматы бегущие в атаку держали как-то странно - за стволы.

Как бы про военную кафедру.
Всех школьников призвали в ряды, и остались только отслужившие свое до поступления в институт. Но учились вроде бы серьезно, и даже
старались не обострять.
Процесс сдачи экзаменов был организован следующим образом: готовились т.н. "бомбы". Курсовой фицер, которому наши двойки нужны были не больше чем нам, доставал билеты. Они честно делились на весь уч.взвод и готовились обстоятельные ответы.
Человек вытянув билет, громко и четко рапортовал(шоб в коридоре было слышно) преподу "БИЛЕТ НОМЕР...", следующий заходил с нужной "бомбой", и в свою очередь орал "БИЛЕТ НОМЕР...". Последний брал все невостребованные...

Несколько сессий все изумительно работало - в аудитории.

Но настал госэкзамен по собственно "танку", а не по-тому что в нем напихано, и проходил он в парке. От бокса с танком и экзаменационной комиссией (в ней даже из штаба округа полкан какой-то был) до кучкующегося взвода было так метров 30-40. Как мы орали! А может и зря. Добрый полковник "из округа", если студент заикался, задавал один дополнительный вопрос: "А где про это прочитать?" - Правильный ответ "Руководство по эксплуатации изделия ... часть 2-я" знали все...

КОЛЯ.

Нашего ротного пса звали Колей. Однажды кто-то из наших мужиков притащил его из увольнения. Роста он был небольшого - чуть больше крупного кота. Сам черный, грудь и нижняя часть лап белые, уши торчком, хвост колесом. И хотя явно относясь к породе 'двор-терьеров', пёс вызывал неподдельную симпатию. 'КрасавЕц', - вынесла вердикт вся рота. После выполнения необходимых формальностей - купания и кормления - в ротной сушилке под батареями вырезали лаз, из старых одеял соорудили подстилку и по команде 'Место!' он тут же шмыгнул в свою новую конуру и затих до утра.
Через пару дней выяснилось, что новый член нашего дружного курсантского коллектива оказался на редкость нрава веселого и беззлобного, с ярко выраженными признаками высокого собачьего интеллекта. Пару дней он крутился возле дежурной службы, а на третью ночь - вылез из своей конуры и уселся возле тумбочки дневального. Рота наша располагалась на втором этаже, и дневальные, чтобы не проморгать бесчисленных дежурных, обеспечивающих и проверяющих, обычно открывали дверь на лестничную площадку и через окно на лестнице наблюдали за входом в здание. Вот эту позицию и облюбовал наш найденыш.
Какой же на утро был восторг, когда дежурная служба рассказала, что за всю ночь пес не пропустил ни одного проверяющего. Заметив офицера, он негромко тявкал и тут же убегал в свою 'шхеру'. Особую неприязнь у него вызывала повязка дежурных, так называемые "рцы". На неё он сначала рычал, потом тявкал и уже после этого 'шхерился'. Но он совершенно не реагировал на курсантов, которые возвращались из увольнения или просто из 'самохода', и даже доза принятого на грудь его не смущала.
Такие способности тут же были по достоинству оценены. Пса зачислили на штат 'ночного помощника дневального' и поставили на котловое довольствие. А за то, что первого, кого он засек в ту ночь, оказался зам начальника второго факультета, известный своей подлючестью втихаря прокрадываться в ротные помещения и заставать дневальных врасплох, получил кличку 'Коля', потому что этого 'лазутчика' звали Николай Иванович.
Такой помощник в ночное время давал возможность дневальным до предела обнаглеть: почитать конспект, отойти покурить или подавить харю о тумбочку, не опасаясь быть прихваченным. Коля бдительно стоял на стреме.
Скрывать от командира факт проживания Коли во вверенном ему подразделении не имело смысла. Все равно, рано или поздно, обнаружил бы. Поэтому решили сами ему доложить.
- Леший с вами,- резюмировал командир.- Пусть живет: До первого замечания:
Отдать должное, командир довольно терпимо переносил Колино присутствие, тем более, что днем на людях он почти не появлялся - отсыпался после ночной вахты. Кэп иногда даже позволял себе почесать у него за ухом, приговаривая: 'Как жизнь, ушастый?'. Коля с достоинством принимал ненавязчивые командирские знаки внимания, но подхалимских замашек при этом не проявлял, строго соблюдая, присущую в таких случаях, субординацию. Но подспудная мысль - тронуть, в конце концов, и командирское сердце, - его, видимо, не покидала. Когда командир утром заходил в роту и дежурный командовал 'Смирно!', после чего следовал доклад, Коля стал вылетать из своей конуры, мчаться к командирскому кабинету и усаживаться возле двери. Так повторялось несколько раз. Наконец командир обратил на это внимание:
- Дежурный!
- Я!
- Почему пёс торчит возле моей двери?
- Так: он: того: Вас встречает, товарищ командир.
- Да? Ну, заходи, Коля, расскажи, что у нас тут ночью творилось. Чувствую, мне не все доложили, - хитро улыбнулся командир.
Это стало ритуалом. Но высший пилотаж Коля показал, когда вдруг полюбил вечерние поверки. Он регулярно пристраивался на правом фланге и замирал на все время переклички. Однажды старшина роты, заметив Колю в строю, в конце неожиданно выкрикнул: 'Дублер Коля!' Тут же со шкентеля отозвалось: 'Тяв!'. Мы были в истерике.
Но, как говорится, 'В России все секрет:, и ничего не тайна'. Про уникальность нашего пса по училищу поползли слухи. На него началась настоящая охота. Беднягу несколько раз воровали, но он упорно возвращался в свою роту. После очередного покушения, командир не выдержал и приказал дежурным по роте лично выгуливать Колю и не как ни будь, а на поводке. Тут же из курсантской кассы была выделена необходимая сумма на собачью амуницию. На ошейнике ротный художник сделал несмываемую надпись: 'ВВМУРЭ им. Попова. 44 рота'.
Наши соседи-одногодки, но с другого факультета, рассуждая примитивно, как положено связистам: 'Подумаешь! У нас тоже усы растут!', - приволокли к себе в роту какого-то помоечного придурка. После отбоя пес взвыл, и выл, не переставая, до самого утра. Семьдесят рыл всю ночь таращились в потолок и через два дня пса выгнали.
А потом началось.: Всяк, из увольнения идущий, считал своим святым долгом притащить с собой какого ни будь пса. Иногда со скандалом. Какие-то идиоты увидели старика, дремавшего на скамейке у английского пруда. Рядом на поводке тихо лежал пес. Его дешево купили за конфету, поводок пристегнули деду за петлю тужурки и смылись. Дед очухался, удивился, тут же нашлись очевидцы, и старик рванул с жалобой к дежурному по училищу.
Вот таким незатейливым способом наше училище радиоэлектроники постепенно превращалось в собачий приют. Бездомных собак, к радости коммунальных служб города, становилось все меньше, а у нас уже во всю игрались собачьи свадьбы. Сытое существование собачьей стаи обеспечивала камбузная бочка для отходов. Три раза в день камбузный наряд вываливал в нее огромные лагуны. Половину, естественно, мимо, к великой собачьей радости. Вокруг бочки вылизывалось все, до зеркального блеска, так что приборку вокруг бочки уже забыли, когда делали.
Но, в один прекрасный день идиллия кончилась. Однажды дежурная служба КПП училища прикормила с вечера какого-то пса. За кусок мичманской колбасы тот 'веселил' их всю ночь, резонно решив, что КПП отныне его законная территория. Утром народ потянулся на службу. Дневальный на 'вертушке' проверял пропуска, мичман, с глазами как у окуня от недосыпа, сидел за столом в своем аквариуме, а пес дремал здесь же у его ног. И тут на КПП входит зам начальника училища контр-адмирал Токарь. Мичман срывается с места и бросается ему на встречу.
- СМИРНО!!! - орет мичман. - Товарищ контр-адмирал:
Пес вскочил, как ужаленный. Или он спросонья вопль 'Смирно!' с командой 'Фас!' перепутал, толи патологически не любил начальство, как и наш Коля, а может расценил адмиральское вторжение, как посягательство на свою территорию, только шерсть на загривке встала дыбом, клыки наружу и : Прыжок и пес мертвой хваткой вцепился в адмиральскую штанину и надолго на ней повис. Адмирал окаменел. На все КПП шум, крики, рычание, треск материи и отборный флотский мат. Когда, наконец, пса оторвали от начальственных штанов, оттащили, и пинками выгнали на улицу, адмирал, само собой разумеется, снял весь наряд КПП во главе с мичманом. Злой как пес цепной, он пока добирался до своего кабинета, снял со службы дежурного по гаражу, помощника дежурного второго факультета и вздрючил трех случайно попавшихся курсантов. Собачья проблема, сама того и не желая, неожиданно вышла на высокий адмиральский уровень.
- Начальника строевого отдела ко мне! - рявкнул адмирал адъютанту, влетая в приемную. Когда капитан 3 ранга Порохов на ватных ногах вошел в его кабинет, диалог состоялся короткий.
- Где твое представление на 2 ранга? - прошипел адмирал.
- У Вас: на подписи:
- Так вот, если в 14-00 ты мне не доложишь, что ни одной собачьей твари в училище нет, считай, что я эту бумагу не видел.
Через полчаса в училище началась карательная операция. Несколько мичманов, вооружившись спортивными винтовками, учинили кровавую бойню. Плац, в центре которого был разбит фруктовый сад, наполнился лаем, рычанием, визгами и ружейной стрельбой. 'Охотники' по всем правилам военной тактики согнали в сад огромную стаю, окружили и, даже не предлагая капитуляции, с ней расправились.
Какие там занятия? Курсанты вместе с преподавателями торчали в окнах, наблюдая и комментируя 'боевые действия'. Такое не каждый день увидишь! В ближайший перерыв мы кинулись звонить в роту.
- Где Коля?
- А где ему быть? - отвечает дежурный по роте, - забился в конуре в самый дальний угол и дышит через раз, чтобы не обнаружили.
В 15 часов по училищу объявили большой сбор. Тридцать курсантских рот, построенных в 'коробки', вывели на плац. Из адмиральского корпуса вышел начальник училища. Уже тогда, в начале 70-х, у него был радиомикрофон, изготовленный местными умельцами. Училище радиоэлектроники, все-таки. Он мог находиться в любом месте огромного плаца, а мощные громкоговорители добросовестно озвучивали на всю округу даже в полголоса сказанную фразу. После положенных в таких случаях докладов, началась адмиральская проповедь:
- Товарищи курсанты! Вы же будущие офицеры. Вы уже взрослые люди, а не понимаете, что нельзя в училище из города тащить всякую заразу: От этого болезни, эпидемии и, как результат, подрыв боевой готовности и так далее в таком же духе.
Он бы еще долго говорил, но вдруг между стройными курсантскими рядами на плац вываливается огромный пес. Самого отпетого бандитского вида. Одно ухо полу висит, другого - наполовину нет, откусили, видимо, в жарких собачьих баталиях. Подшерсток торчит клочьями - линять, бедняга, начал. На задней ляжке шерсть вообще отсутствует. Видимо, спал где ни будь в кочегарке, да подгорел малость. Короче, вид - ужас тихий. Но самое главное - на шее, как у партизана, висит фанерная крышка от посылочного ящика, а на ней крупно выведена надпись: 'ВСЕХ, ГАД, НЕ ПЕРЕСТРЕЛЯЕШЬ!!!' И вот это безобразие чинно шлепает перед оцепеневшим строем в сторону адмирала.
Шок сменился взрывом. Несколько сотен курсантских глоток одновременно выдохнули:
- ГА! ХА-А!!!
Пес от неожиданности метнулся в сторону, туда, где стоял адмирал. Вслед ему несся нарастающий курсантский рев. Тем, кто стоял далеко от этого места, по цепочке передавалось содержание 'транспаранта' на собачьей холке. Через несколько секунд ревели уже и фланги. Пес, тем временем, в три прыжка домчав до адмирала, прижался к его ногам, облизал ботинки и жалобно заскулил. Тоже мне, нашел у кого защиты искать. Адмирал пытался от него увернуться, шаркал ножками и злобно шипел:
- Пш-ш-шел! Фу! Пш-ш-шел! Фу!
А радиомикрофон в союзе с мощными усилителями и динамиками добросовестно и беспристрастно транслировали эти возгласы вождя курсантского племени на всю близлежащую городскую округу.

ПИСАТЕЛЬ.

Жил себе спокойно, никого не трогал курсант училища им. М. В. Фрунзе. Сессии сдавал, дисциплину сильно не нарушал, с головой дружил, короче, стоял себе спокойно в очереди за дипломом и лейтенантскими погонами. И ведь достоялся бы, не обнаружь у себя в один прекрасный день склонность к литературе. И стал потихоньку пописывать: то рассказик накрапает, то очерк сочинит, а бывало и стишок подкинет:

Никто не спросит, приятно ли нам
Вставать с постели по утрам
И мчаться, подставляя зад ветрам…

Это он про физзарядку так выражался. А когда в одном Питерском журнале в рубрике молодых авторов напечатали пару его творений, башня у мужика съехала окончательно. Уверовав таким образом в свои литературные способности, решил он круто изменить свою судьбу - взял и накропал рапорт командиру роты, что так, мол, и так, ошибся в выборе своей судьбы, учиться на офицера не желаю, обнаружил в себе склонность, так что прошу… Командир прочитал и слегка опешил:
- Да с какой стати я должен лишаться хорошего курсанта?! - завопил командир, - Талант у него ни с того ни с сего, видите ли, обнаружился! А что я начфаку скажу? А то, что он мне скажет, я тебе могу прямо сейчас выдать. Нашел время, экзамены через неделю, а ты мне тут …
- Ну тащ командир, - заныл 'писатель', - все равно сессию сдавать не буду, лучше отпустите с миром, а то … Писатель не договорил. Слова ' не буду… с миром … а то…' вызвали резкое воспаление командирской железы. Та выбросила в командирскую кровь какие-то неизвестные науке гормоны, а те в свою очередь надавили на почти полностью изношенную его нервную систему. Из командирского рта зафонтанировал, вперемежку со слюнями, монолог из которого, хоть и с трудом, улавливалась мысль, что 'слон' сейчас раздавит 'моську', что скончается он не дожив до выпуска и пенсии, и, не забыв при этом вспомянуть всех мохнатых мира сего, в заключение точно поставил свой командирский диагноз:
-Я тя вылечу… Я те мозги промою … через задний проход. Я те такую клизму поставлю, что вся дурь из башки выйдет вместе с остатками завтрака, обеда, а заодно и ужина. Пшел вон с глаз моих! Борзописец !!!
'Клизма' долго ждать себя не заставила. В тот же день командир нашел ее в тумбочке 'писателя' в виде каких-то мелких нарушений и вдул ему трое суток ареста, а на следующий - 'писатель' уже обдумывал новый рассказ, кидая снег на гарнизонной гауптвахте.
Через три дня, когда писатель появился в роте, командир, естественно, поинтересовался состоянием его здоровья и остался вполне доволен результатом 'клизмотерапии'. 'Писатель' весьма прилично сдал пятую в своей жизни сессию и укатил в отпуск.
Отпуск закончился, новый семестр начался как обычно, 'писатель' притих и командир, довольный результатом, постепенно стал забывать, что во вверенной ему роте подрастает литературный гений. Но гений не забыл, он просто зашхерился и потихоньку пописывал.
Загромыхало в конце мая и опять незадолго до экзаменов. Опять рапорт, а в нем все то же самое: опять 'ошибся', опять 'чувствую в себе склонность и потребность', опять 'прошу…'.
- О, милай! Это мы враз, - возликовал командир, - эта хворь нам знакома и средство имеется. Так - что готовсь…
Но командир, хотя и дожил до капитана 3 ранга, так, видимо, надорвался на педагогической пашне, что забыл напрочь, что снаряд в одно и тоже место дважды не попадает. На разводе на занятия 'писатель' отсутствовал, на обеде тоже и весь дальнейший распорядок дня обошелся без него. Командир оказался в неуправляемой ситуации, вернее ситуация управляла командиром. Опыт многолетней службы материализуется у офицера во внутренний голос, его поведением управляют годами выработанные рефлексы, как у дрессированного ротвейлера. Первое что пришло в голову командира - доложить начальству. Внутренний голос зашептал: 'Доложишь - сам себя заложишь! Подожди, может быть объявится'. В эту ночь он остался в роте.
Чтобы не терять время даром, младшие командиры во главе с ротным попытались выяснить возможное место пребывания исчезнувшего 'литератора'. Составили список мест в Ленинграде, где он может быть, включая и барышень, с которыми более менее регулярно его видели. Командир чувствовал, что встречи с командованием факультета по этому гнусному поводу ему не избежать. Докладывать придется и не далее как утром.
Утром начфак вытер о командира ноги, обильно обрызгал слюнями, то же самое сделали его заместители, приглашенные после того, как начфак , после первых слов доклада, въехал в суть того, за что, на этот раз, его превратят в голяк для мытья гальюна, и, тяжко вздохнув, поплелся докладывать адмиралу.
Искать! - сказал адмирал и тут же был создан штаб: ' Алло! Мы ищем 'таланта'.
До конца дня перевернули весь город. Не верьте тому, кто утверждает, что при коммунистах человек пропасть не мог. Мог, 'талантливый' же пропал … на целых три дня. Подняли и поставили на уши комендатуру и милицию, морги и больницы, друзей, знакомых и подруг. С подругами получалось ну страсть как не удобно. Вы только представьте себе звонок в дверь в восемь вечера. Мамаша открывает дверь, а на пороге военные в морской форме и спрашивают:
-У вас живет курсант такой-то?
- ?????…….
-А может он заходил к вашей дочери? Не могли бы вы у нее спросить? А кстати, она сама то дома?
Бедная мамаша, не спуская глаз с военных, кричит в комнату:
-А ну-ка-па-ди-сюда !
В прихожей появляется милое перепуганное до смерти создание. Мать в истерику, дочь в слезы, военные пулей за дверь.
На третий день у дневального по роте зазвонил телефон:
- 'Гав - гав - гав' и еще раз 'гав', - представился дневальный.
Голос в трубке:
- Корешуля! Там получку не думают давать? А то у меня деньги кончились?
-Получку - то ? Да к уже дают. Только тебя третий день ищут. Говорят трибуналом попахивает и, … - дневальный недоговорил. Скрип тормозов. Это от последней фразы резко нажал на педаль, проносившейся мимо командир роты.
-С кем это ты ?.. А ?.. Дай сюда трубу.
Услышав родной, до боли знакомый голос борзописца командир перешел на фальцет:
-Приказываю! Немедленно! Прибыть..! Что? Как не прибудешь?
-Вы меня посадите…
- А ты что думал, Чехов драный? На моей лысине по твоей милости уже все расписались … и в стихах и в прозе… Немедленно приезжай в училище, гаденыш ! Ты где?
- В городе.
- Откуда звонишь? Я тебя ща достану…
- Из автомата, - и дальше пошли короткие гудки.
'Писатель' заявился на следующий день. Командир сидел в роте в своем кабинете потухший и обмякший. Такого неповиновения он в своей жизни еще не встречал. Когда ему доложили, он приказал дать писателю чистую бумагу, запереть в бытовке, и выставить дежурную службу. Старшина роты получил инструкцию:
-В гальюн не выпускать, на обед не водить пока все подробно не напишет: где шлялся, с кем, ну, в общем, все, - и приоткрыв дверь добавил пророческую фразу, - пиши писатель.
И 'писатель' написал… На шести страницах мелким подчерком. Выглядело это примерно так:
' Встал я утром, позавтракал на камбузе, вспомнил о грозящем мне заточении за свой талант и стало мне грустно и тоскливо. Я посмотрел на ласковое майское солнышко, перелез через забор и пошел бродить по прекрасным набережным города на Неве….' И в таком духе на пяти страницах. Шестая начиналась так: ' В этот же день я узнал, что наш начальник училища, боевой адмирал, который…(далее перечисляются все мыслимые и немыслимые заслуги адмирала) является моим родным отцом…'
Командир, прочитавши это творение, естественно, чуть не тронулся рассудком. Две извилины, что еще оставались в его лысой башке, распрямились в две параллельные прямые и он по ним, как по рельсам, ринулся в кабинет начальника факультета.
-Ты с ним говорил, - спросил начфак, прочитав 'творение'.
-Нет еще, я сразу к Вам? Сами понимаете…
-'Понимаете', - передразнил начфак. - И как теперь будем выгребать из этой навозной кучи? А? Я тебя спрашиваю. Свой личный состав надо изучать и знать, может быть даже лучше, чем свою собственную жену.
-Так товарищ капитан 1 ранга, я…
-Молчи, дурень старый, и веди сюда этого …
Пока ротный бегал за 'писателем', начфак вызвал к себе своих замов и дал прочитать его творение. В дверь постучали и доложили: 'Товарищ капитан 1 ранга, курсант … по Вашему приказанию прибыл!'
- Проходите и садитесь, - дальше минута молчания. Видимо изучали внешнее сходство. Когда явных признаков не обнаружили, первым открыл рот замполит. Тонко уловив настроение присутствующих ( а иначе за что жалование получает ), он задал тот единственный точно сформулированный вопрос, который давно уже покусывал всех за одно место. Всех, кроме 'писателя'.
-А скажите нам пожалуйста, товарищ …, - сделал лилейную рожу замполит, - откуда Вы узнали про своего … гм …отца. Ведь в Ваших документах значится совсем другой человек?
-Ну-у, товарищ капитан 1 ранга, - затянул 'писатель', - я не могу говорить публично о тайнах нашей семьи, тем более когда речь идет о личной жизни близких мне людей.
'Писатель' нанес удар ниже ватерлинии. Челюсти медленно поползли вниз. Зам по учебной части еще хотел что-то спросить, но начальник факультета посмотрел на него на столько выразительно, что желание задавать вопросы у того сузилось до размеров висячей бородавки. 'Писателя' отпустили, начфака перекрестили, и он пошел докладывать адмиралу.
Адмирал принялся читать объяснительную. После первой страницы он буркнул:
- Бред какой-то! - но читать не бросил. Вторая и третья были прочитаны без комментариев.
- Не плохо излагает, стервец, - произнес адмирал в середине пятой страницы.
- Читай-читай, Казанова, - подумал начфак, - как ты на последней зачирикаешь, интересно, в стихах или в прозе?
Три волоска на адмиральской голове, последние свидетели шальной молодости, предательски зашевелились. Он понял все!
- Петр Николаевич, - взвизгнул адмирал, - кого мы учим в нашем училище, откуда берутся такие уроды?
-Так известно откуда, товарищ адмирал.
-Но-но, вы тоже… это… не забывайтесь. Развели тут понимаешь…Вы с ним говорили?
-Так точно.
-И что?
-По моему бесполезно.
-А знаете что, - вдруг неожиданно осенило адмирала, - а давайте его мать вызовем. Приедет мать, понимаешь, и мы разберемся. Дайте телеграмму немедленно! А это оставьте пока у меня.
-Есть, - ответил начфак и вышел.
Через несколько дней приехала мать нашего 'писателя'. Ее встретили и сразу же проводили к начальнику училища. Испуганная женщина все время спрашивала:
-Что случилось? Почему меня так срочно вызвали? Что он натворил.
В адмиральском кабинете присутствовали все кому положено: командование училища, политотдел, командование факультета.
- Да ничего особенного он не натворил, - успокаивает адмирал. - Был три дня в самовольной отлучке, а когда явился, написал нам вот такую объяснительную. Вы почитайте…
Когда бедная женщина прочитала то, ради чего ее вызвали, она бросила быстрый, сомневающийся взгляд на адмирала и резко спросила:
- Где он?
- Здесь, - говорит адмирал, - пригласить?
'Писатель' вошел, доложил и застыл возле двери.
- Ах ты мерзавец, - запричитала мамаша, - ты что ж это мать позоришь при таких людях! И от куда ж ты взял это?
У адмирала был вид как будто он выиграл морское сражение. На наглой морде 'писателя' не дрогнул ни один мускул. Он набрал воздух в легкие, надул щеки и …
- Ха, так да? Уже сговорились? Подождите же, я вас выведу на чистую воду!
И поползли по училищу слухи. Кто верит, кто не верит, а самая прогрессивная часть, теперь их называют либералами, и вовсе решила: 'Ну и что? Подумаешь? Адмирал, в конце концов, не родился адмиралом, а рос, как положено, от молодого лейтенанта. А по молодости чего не бывает?'
Сессию 'писатель' не сдавал. Его постоянно куда-то вызывали, приглашали, таскали, а его родная рота, сдав последний экзамен, укатила в отпуск. После отпуска наступило время корабельной практики, на которой наш 'талантливый' тоже не просматривался. Когда начался новый осенний семестр, на многочисленные вопросы курсантов 'куда делся?', начальник факультета вынужден был перед строем объявить:
- Направлен для дальнейшего прохождения службы на флот, - но как-то не уверенно. На какой именно флот - тоже уточнить не удалось. Это заинтриговало.

Для непосвященных следует сказать, что училище им. М. В. Фрунзе издавна является кузницей командирских кадров, и, что чаще всего, именно его выпускники занимают самые высокие должности в иерархии Военно-морского флота. Курсанты роты напрягли своих родителей, дедушек и бабушек, родственников и знакомых, что бы найти ответ на тот самый простой вопрос: 'Куда делся?' На уши были поставлены кадровики четырех флотов и двух флотилий, но 'писателя' так и не обнаружили.
И вот, спустя почти год, один из курсантов, женившись на студентке одного из Питерских вузов, с молодой женой отправился в отпуск в город Запорожье к горячо любимой теще. И там, гуляя по городу, совершенно случайно встретил 'писателя'.
- Корешуля, ты куда делся? Мы перевернули весь военно-морской флот…
- Какой флот? Ты чего? Меня адмирал перевел в Запорожский политех. Пишу…Комсорг факультета…Хочешь с женой познакомлю?
- ?????
- Пошли… Ну как вы там?

Действующие лица:
Коля Пупкин (тот который в http://www.bigler.ru/story.php?issue=184 истории кидал гранату) отвечает задание по гидравлике.
Преподаватель по гидравлике (эх фамилию забыл..) по кличке Кемел. Отличный преподаватель, мужик, вот только его природа обделила. Был он карликом, небольшого росточка с горбом,большой головой. Вот и получил на всю жизнь такую кличку. Был у него также друг, капитан N (мой дипломник, ФИО опущу) с кафедры ремонта. Дружили они хорошо. Когда выпьют (ничто не чуждо даже обделённым) капитан N брал в свои огромные клешни (по размеру как две кисти нормального мужика) баян и пел на пару с Кемелом песни, эхом гремев на весь подвал, приспособленный под классы кафедры.
Кемел устал бороться с умом курсантов, в котором проносились лишь мысли о еде, женщинах и выпивке. Поэтому спрашивал не дотошно, а так чтобы знали основное.
Кемел спрашивает Колю - 'Что это такое?' (показывает на трубку Пито)
Коля мнётся…Уши- локаторы настроились на взвод сидящий сзади. Половина взвода естестно спит, вторая думает о вещах перечисленных выше. Кемел медленно ходит по аудитории, руки за спиной, и тоже думает о чем-то своём, изредка повторяя вопрос.
Ромка Жакин решил приколоться. Тихо шепчет Коляну - 'Клитор, клитор, клитор'…
Колян, у которого мозг работает только на приём, тут же выдаёт громогласно - 'КЛИТОР!!!'
Кемел, также на автомате повторяет -'клитор', потом осознав слово -'Брыков!!!' -'Садись ё@#$@#$ богу душу мать!'