Голова болела


Голова болела...
Голова болела не потому, что тупила из-за выпитой вчера вечером стопки вонючего самогона с новоиспечённым отцом дивизионным вооруженцем, а из-за того, что живых денег в руках уже не держали полгода и о нормальной водке можно было только мечтать...
Голова болела не потому, что не спал полночи из-за того, что проверял несение караульной службы, мешая грязь и топая по лужам с караульной сменой при холодном дожде, а потому что из-за некомплекта личного состава в карауле стоять некому, из-за чего приходится уговаривать офицеров заступать на пару-тройку суток (отодвигая мысли о соблюдении графика отпусков на более поздний срок...), а для бойцов правдами и неправдами выбивать, а вернее вырывать на продскладе сигареты, дабы безропотно и бессменно «караулили» военное и народное добро...
Голова болела из-за того, что за два крайних призыва в дивизион пришли всего четыре бойца при некомплекте восьмидесяти четырёх, что законы, ранее считавшимися грозными рухнули в одночасье и творится правовой армейский беспредел; что окуевший молодой лейтенант из училища, решивший положить конец своей военной карьере и написавший рапорт на увольнение, на глазах своих таких же собратьев не вылезающих из нарядов, безбоязненно не выходит на службу уже второй месяц; что пару бойцов из местных, несмотря на «весь комплекс» индивидуальной работы в очередной раз сдрысьнули в самоволку, а замполит бригады, редкий алкаш, на совещании у комбрига с умным видом будет «петь песни», каким образом надо нам командирам работать с личным составом...
Голова болела из-за того, что к вечеру надо подготовить офицерскую бригаду в пять-шесть человек для разгрузки очередного вагона с углём на железнодорожной станции; что старшина дивизиона уже, как неделю в кочегарке командует полупьяными кочегарами; что по спущенной сверху «верхними» начальниками разнарядке и нарезанному комбригом нашему дивизиону «аппетитному куску», до конца недели кровь из носа надо сдать местному совхозу семь тонн свежескошенной травы и что своей скорой очереди дожидается план по сбору металлолома...
Голова болела из-за того, что скоро весенняя проверка, а стало быть нужны краска, кусок линолеума для бытовой комнаты и ещё десятки разных мелочей; на складе квартирно-эксплутационной службы естественно ничего нет, а заведующей сельским магазином рабочая сила в виде нескольких бойцов для «зарабатывания» некоей суммы пока не требуется, в долг давать товар отказывается и как результат — опять предстоят «трения» по данному вопросу с комбригом...
Голова болела из-за того, что жена, хоть и понимала что командный состав 90-х это не армия, а сборище охранников, таксистов и грузчиков, что это временно и надо перетерпеть, открыв полупустой холодильник, молча, указывала в окно на соседа, упитанного гэсээмщика бригады в очередной раз вытаскивающего из багажника своего японского джипа упаковки с деликатесами; что вся тыловая армейская рать, вдруг стала недосягаемой по всем уровням жизни и доходам, особо не скрывая от гарнизонного люда свои воровские делишки...
Голова болела из-за того, что старшему сыну в этом году надо куда-то поступать на материк, по военным проездным документам авиабилеты не дают и каким образом выбраться с острова в этих условиях неизвестно; что младшему на весну нужна обувь, да и новая одежонка для школы бы не помешала и что на его недавний день рождения не было возможности как он и хотел, купить настоящий магазинный торт...
Голова болела из-за того, что наши старенькие родители за семь с лишним тысяч километров уже третий год ждут, не дождутся нашего приезда...
Голова болела и из-за того, что эта гадостная островная погода, неподвластная какой либо маломальской логике уже как восьмой год сидит в печёнках...
Голова болела...
А впереди — очередной рабочий день...

Миниатюры-4

Условно-рефлекторная: Иду в понедельник на работу после открытия охоты (три дня успешно гоняли уток на шатурских болотах), весь в задумчивости и воспоминаниях, на плече висит ноутбук в сумке. С забора с шумом взлетают две вороны, на автопилоте сдергиваю с плеча сумку и пытаюсь навскидку звездануть из нее по этим воронам.
Условно-рефлекторная суровая: Лет ...надцать назад вернулся из очередной «южной» командировки. Утром собираю всякие бумаги в папку на доклад, в кабинете народ занят своими делами. Захожу в проход между столами, а кто-то в этот момент переставил у меня за спиной телефон со стола на стол, завесив проход проводом над полом, как «растяжкой». Разворачиваюсь, читая черновик доклада и, не глядя вперед, делаю шаг и касаюсь провода ногой... «Наталья Александровна, закройте уши!» - и коллеги-майоры узнали много интересного об «употреблении ухи» и всяких неожиданных совпадениях в военной и мирной жизни.
Рыболовно-семейная: Жена знакомого рыбака всегда ругала его за хранение мотыля и другой наживки в холодильнике, несмотря на герметичную двойную упаковку (возмутительный бардак - насекомые рядом с едой!!!). Однажды она пожаловалась, что много лет живущий за шкафом любимец паук-сенокосец к концу зимы совсем отощал и кормить его нечем - мух негде поймать. «Сейчас урегулируем» - сказал муж и приволок из рыбацкого магазина свежей наживки. Усыхавший паук на радость жене и ребенку быстро нагулял вес и ожил, а наживка в холодильнике перестала подвергаться гонениям.

Штык-нож

Кто-то из курсантов старшего курса решил «насолить» своему же, собрату-курсанту, - украл у него штык-нож и бросил его в пожарный водоём. Во времена КПСС (в отличие от нынешнего времени) - утрата штык-ножа, приравнивалась к большущему ЧП.
Так вот, «сия военная трагедия», через пару дней, превратилась в «праздник живота» для нашего Сумского артиллерийского училища.
Как всегда, на перерывах между занятиями, все курсанты училища периодически «штурмовали» продуктовый киоск, в надежде прикупить чего-нибудь съестного. Рядом с киоском с незапамятных времен находился пожарный водоем диаметром не менее 10, а глубиной - не менее 4 м. Частенько пирожки были непрожаренные или полугорелые, и тогда они летели в воду. И так было не год, не два, а...
Через день-два, когда отцы-командиры определили и «раскололи» виновника пропажи штык-ножа, под руководством заместителя начальника училища полковника Славникова началась откачка воды из этого водоёма. На такое мероприятие собралось уйма народа. Всем было интересно - найдут или нет?
И какое удивление было у всех, когда, откачав воду, на дне среди всевозможного мусора, - увидели кишащих желто-красных карасей. После недолгого размышления, полковник Славников отправил кого-то из курсантов, за начальником продовольственного склада прапорщиком Индык.
Голос у этого прапора был сродни Шаляпину. Был он немногословен, говорил медленно, но чётко и ясно. И, ясное дело, своей «хлебной» должностью дорожил.
Посланный за ним курсант, зная это, и желая его «подковырнуть» (когда ещё такая возможность представится?), естественно ничего не сказал прапорщику о причине вызова его заместителем начальника училища. Поэтому, видно чувствуя за собой некоторые грешки, прапор, несмотря на своё 120 килограммовое тело, - «летел», аки «голубь сизокрылый».
Запыхавшись и дыша через раз, вытирая пот со лба и других частей своего «плотного» прапорщицкого тела, Индык получил от полковника соответствующую «рыбью» задачу. Убедившись (в очередной раз), что его и на этот раз пронесло и его «хлебной доле» ничего не угрожает, - он рьяно «взялся» за выполнение сего «боевого» приказа.
И вот, под его командой, курсанты выловили и отнесли в столовую около 20 вёдер карасей. Никто и не мог подумать, что у нас под боком были такие съестные «сокровища». Прапор был дальновидный (не даром хохол), - маленьких карасей приказал бросать обратно. Видно надеялся на такой же ассортимент нашего продуктового киоска и в будущем.
В итоге: штык-нож нашли, на ужине мы ели жареных карасей, - и начальство (в т.ч. и прапор), и мы, - остались довольны.

О пользе природоведения
Катя тараторила без умолку. Впечатления от прошедших выходных хлестали из всех отверстий ее головы, и пенными струями заливали окружающих. Одновременно включая компьютер, наливая кофе, переодевая сапоги, она тараторила: «Нашу Наташу засватали. Скоро свадьба. Гулять будем. Нас семь сестер двоюродных. И родных и двоюродных и все Купцовы». Надо отметить, что здесь она прервалась для закинуть сахар в кружку и развернуть конфетку, а может просто воздуха глотнуть, потому что застрочила она с новой силой: «Все Купцовы, почти все кроме меня вышли замуж. У всех птичьи фамилии теперь...» Новый глоток воздуха. Конфетка улетела куда-то вниз по пищеводу, горло было смочено кофе. «Они теперь Петуховы, Орловы, Синцовы, Соколовы и Воробьевы, Наташа будет Галкина»... Все блок новостей из села Красноармейского был выдан. Народ начал переваривать информацию. Но Катя решила резюмировать свой доклад , сделать анализ и выводы. Вторая конфетка вероятно уже видела первую, и с новой силой застрочил докладчик: «Только мне наверное придется другого парня искать. У него фамилия не птичья» Пауза была театральной, нормальной выдержки. Первой не выдержала Катя: «Он у меня Сычев»

Встреча с Высоцким


Ранней весной 1979 года, в Сумы приехал с единственным концертом Владимир Семёнович Высоцкий.

Мы с друзьями решили попытаться попасть на этот концерт. И посему, вся неделя перед этим событием, прошла у нас поисками «выходов» на «специалиста» по доставанию билетов. В конечном итоге, «в наглую», в самоволке, через секретаря партийной организации кирпичного завода, мы всё-таки достали три билета на это представление.

Дело было в субботу, и мы, отметившись у дежурного по училищу, вовремя добрались до дома культуры. Раздевшись в гардеробе, и в связи с достаточным временем до начала концерта, - мы стояли в центре фойе, рассматривая собиравшийся народ. Вдруг, наш товарищ, громким шёпотом быстро сказал: «Смотрите! Это он! Высоцкий!»

Мы повернулись, и увидели шедшего в нашем направлении, ничем не примечательного мужчину, среднего роста, одетого достаточно просто - тёмно-зелёную водолазку, чёрные брюки и туфли. Видно, что этот «гардероб» на тот момент, был явно не из магазина, и встреть его на улице - я бы его не узнал на все сто процентов.

Высоцкий прошёл мимо нас, тепло поздоровался с каким-то «бородачём», и немного поговорив с ним, ушёл.

Мы были немного удивлены неожиданной такой встречей (он прошёл мимо нас в двух-трёх метрах), и немного поговорив - пошли занимать свои места в зале.

Места у нас оказались по центру, в последнем ряду партера. Сверху был ещё балкон. Первые несколько рядов, занимали, судя по орденам и регалиям на пиджаках, - фронтовики. Также, на краю сцены, стояли в ряд десятка полтора портативных магнитофонов - явно импортного производства.

В первом отделении концерта, судя по афише, должно было состояться выступление московской группы «Красные маки». Данную группу, иногда показывали по телевизору, и нам было интересно увидеть и послушать их «вживую». Вышли они в белых костюмах, и, в принципе, от их выступления, все остались довольны.

Но весь народ, в антракте, только и говорил, о предстоящем появлении Высоцкого на сцене.
И вот, после продолжительных аплодисментов, на сцену вышел всё в том же «одеянии», Владимир Высоцкий. Позади него, на сцене, стояла группа музыкантов, одетая ещё «прикольней», - в потёртых джинсах, вязаных свитерах и клетчатых рубахах. И как представил их сам Высоцкий: «Мне будет помогать, музыкальная группа из театра на Таганке».

Перед началом концерта, он объявил, что свои песни, будет перемежать с рассказами о жизни театра на Таганке, своих известных знакомых и фактами из собственной биографии. Фронтовикам особенно понравилось, что Высоцкий был из семьи кадрового военного офицера, и в послевоенное время, с родителями, проживал на территории оккупированной Германии.
Его гитара (вначале закинутая за спину), оказалась настолько «обшарпанной», что даже у нас, курсантов, сей факт, вызвал удивление. Потом, мы уже поняли, - стиль его жизни, вовсе отличался от общепринятых норм поведения - «как мне удобно, так и живу».

Не успел концерт начаться, как Высоцкий прекратил исполнение песни, закинул гитару за спину и молча стал смотреть на балкон. Дело в том, что на балконе, один, весьма нетрезвый поклонник таланта Владимира Семёновича (с наших мест его не было видно), не на силу по неизвестным нам причинам разбушевался, тем самым вызвал всеобщее негодование зрителей и беготню милицейского наряда.
После «выяснения отношений», его оставили в покое минут на двадцать, - пока он не кинул в партер какой-то тяжёлый свёрток. После этого Высоцкий замолчал, и хотел, было уйти, но в первую очередь фронтовики, упросили его этого не делать, и извинились перед ним за своего «земляка» (того уже, судя по его пыхтению, мату и грохоту, - милиция выволакивала с балкона). Одновременно, они попросили его исполнить песню «Капитан, ты никогда не станешь майором».

Ещё немного помолчав, Высоцкий продолжил выступление. Многие его песни, мы слышали впервые, а так как он ещё он был и интересным рассказчиком - всем было очень интересно.
По окончании выступления, его долго не хотели отпускать со сцены. По лицу Высоцкого было видно, что приём его в этом городе пришёлся ему по душе. Он тепло поблагодарил зрителей, низко поклонился, развёл руками, мол, больше не могу, и ушёл за кулисы.

После скорого, его ухода из жизни, я часто вспоминаю этот концерт, его голос с необыкновенным тембром, и его, столь неподражаемую «обшарпанную» гитару.