(В этом выпуске лучшие истории 2005 года из категории "Остальные" - КБ)

Как это было

Он родился в 1919 году, в Бахмаро. Революция еще гуляла по Грузии, но уже выдыхалась. Он рос как обычный бичико, в семье, корни которой восходили к смутному 15 веку, когда основатель рода Георгий, последний раз посмотрев на сожженную деревню и вырубленные турками виноградники, без лишних раздумий взял оружие, собрал уцелевших и ушел в горы. Его потомки буднично партизанили и резали турок вплоть до того момента, как с севера пришли русские и своими штыками вышибли оттоманов с Кавказа. Тогда семьи спустились с гор, вновь посадили виноградники. Мужчины рода всегда помнили о прошлом, поэтому воинскую службу царю принимали как должное.
Верный памяти крови, он не мыслил себя невоенным. В 16 лет, сбежав из дома, на перекладных доехал до Ленинграда, где, добавив себе два года, поступил в танковое училище. С лейтенантскими кубарями вошел в Финскую, хотя, что бы казалось ему, грузину, до той Финляндии. С мясом, с кровью вырывал у финнов куски НАШЕЙ территории. Не рефлексируя, зная, что надо.
Потом - обморожение, госпиталь. В 41-м - курсы повышения квалификации, уже после начала войны в Воронеже, переброска в Москву, на новенькой 34-ке еще с 76-мм пушкой - на парад 7 ноября, и маршем - на немца, который уже почти добрался до сердца страны. Танки жили тогда гораздо дольше экипажей, но ему везло, везло, наверное из-за безбашенности какой-то. Толком даже без ранений прошел год, тяжелый, в мазуте, соляре, пороховых газах, которые не выветривались из танка, с постоянным матом, «шени деда мовтхан, мама дзагли, блядюга ебаная, ща пиздану!», с редким отдыхом. Везение закончилось, немецкий подкалиберный снаряд прошил танк и кусками обшивки ему снесло полчелюсти, контузило дико, он, срывая ногти, смог открыть люк и выволочь на себе раненого, но живого механика. Немного везения у него все-таки осталось - его подобрали свои.
Она была с Дальнего Востока, дочь цыгана и забайкальской казачки. Отца, работавшего рабкором, перевели в Москву, неожиданная удача! Столица! , они поселились в центре, в коммуналке. Школа, кино, каток, замуж за одноклассника, красавца Славку, и - война. Эвакуация, прыгающие руки мужа, собирающего чемоданы, мама остается, отец ушел в ополчение, но у мужа какая-то болезнь (при папе-враче), на фронт не берут. Теплушки, Новосибирск, там - ты подлец, страна в опасности, а в ответ - дура, жить хочется!, развод, курсы санинструкторов, и с сформированными сибирскими полками - обратно в Москву. «Все гвардеец в пути изведай, холод, голод, смертельный риск и героем вернись с победой в славный город Новосибирск...» И ей тоже везет, девчонка, хрупкая, таскает на себе здоровых сибиряков - дочка, брось меня! - в снегу, крови, по трупам, под пулями - родненький, ну потерпи! - только бы до своих, до врачей дотянуть... Лимит везения кончился, в окопе их оставалось человек 10-15 от роты, а немцы прут, понимаешь - либо ты, либо тебя, и: «За Сталина, бля! Вперед!» и девчонка, 20 лет, из забитого трупами окопа, хрен его знает с каким оружием в руках, что-то подобрала, наверное, понимая, что если не они здесь - тогда все, пиздец, этих тварей уже никто не остановит, перелезает через бруствер и ловит лицом, грудью осколки от минометной мины. Видимо, чуть-чуть везения оставалось и у нее - осталась жива и подобрали ее тоже наши.
Они познакомились в челюстно-лицевом госпитале. 40 пластических операций у нее, чуть больше - у него. Ее больше на фронт не брали, он пробил все-таки себе направление, упорный был. «Конечно встретимся, вот война кончится, вот победим, мы ведь обязательно победим!» В шесть часов вечера после войны...
Все-таки они были везучие. Он дошел до Силезии, был еще ранен, войну закончил капитаном. После Победы приехал. Она дождалась его, хотя писем почти не было, верила и ждала. В 46-м они поженились. За год до свадьбы вернулся ее отец, живой, единожды за всю войну раненый в ягодицу - он вполоборота поднимал людей в атаку. Он часто потом подкалывал дочь и зятя - мол, фигли вы, дурни, мордой вперед на врага перли? У них родились две дочки. Ждали третьего ребенка, он хотел мальчика, верил, что на грузинской земле она родит именно сына. Рожала она в Кутаиси, тогда майор Советских войск мог позволить себе отправить жену рожать на Кавказ. Мальчик не родился. Родилась моя мама.

1.76

Были "паркетного" крейсера 46 или "ИССЛЕДОВАТЕЛЬ"

- Тащ ктанлтнант, - на КП живучести заглянула физиономия матроса, - вас командир БЧ-5 (электро-механическая боевая часть - прим. Авт.) к себе в каюту вызывает!
Командир трюмной группы «паркетного» крейсера Валентин К. с облегчением закинул в сейф заполняемые формуляры и отправился в пятую каюту.
Там кроме самого «механика» он обнаружил незнакомого капитана медицинской службы, как нетрудно было догадаться по красным просветам и «пьяному червяку», как с незапамятных времен в шутку называли на флоте медицинскую эмблему - чашу со змеей, на погонах.
- Знакомься, Валь. Товарищ к нам приехал аж из Питера из Военно-медицинской академии. Будет проверять, как влияет служба на «железе» на хрупкий организм флотского офицера.
- Алексей Иванович немного преувеличивает, - медик поправил очки с тонкой оправой и серьёзно посмотрел на группмана, - Темой моего исследования является негативное влияние на человеческий организм всего лишь агрессивной акустической среды, создаваемой машинами на корабле. Громкий звук, вибрация. Собственно меня пока интересует именно это.
- Тогда вы по адресу попали, - ухмыльнулся Валентин, - только поздновато. Надо бы было в июле с нами на «боевую службу» сходить. Там столько негативного влияния было - на пять докторских. Вы вообще на корабле-то раньше бывали?
- Не доводилось, - смутился научный сотрудник.
- А ты, Валь, не скалься, - одёрнул трюмного механик, - вопрос, между прочим, на контроле у начштаба. И вообще, может почитают адмиралы результаты этого исследования, да и прибавят нам чего за вредность.
- Ага, молока от бешеной коровки, - буркнул каплей и перевёл разговор в практическую плоскость, - Что от нас-то требуется?
- Товарищ будет свои замеры производить. Твоя задача - провести по кораблю, показать места несения вахты, работающие механизмы, его аппаратуру подключить, если потребуется. У вас там какое питание? - повернулся «мех» к капитану, - Наверное, 220? Тогда через трансформатор придётся.
- Нет, нет! - медик с гордостью выставил на стол солидный чемоданчик, - у меня новейшие приборы, полностью автономные и, как видите, совершенно компактные. Ещё несколько лет назад для подобных исследований потребовалась бы целая лаборатория, но наши разработки позволили...
- Вот и славненько. Давай, Валь, помоги товарищу науку вперёд двинуть, а потом отведешь его к начмеду, - оборвал лекцию командир БЧ, - Удачных изысканий.
- Б-благодарю за помощь, - заикнувшись от возмущения, медик схватил свой чемодан и выскочил из каюты.
Командир БЧ-5 постарался забыть о назойливом капитане, как только за ним закрылась дверь, а эстафету поддержки отечественного здравоохранения подхватил трюмный.
- Вообще-то действительно, если б вы пораньше на месяц приехали, могли бы хоть на стрельбы с нами сходить, - миролюбиво просвещал он, быстро шагая по коридору, пыхтящего под грузом своих приборов медика, - «В морях» всё крутилось-стреляло. Вот уж когда грохоту было. Да и вам самому, опять же, интересно было бы. Экзотика, морской круиз, хоть и по Баренцеву морю. А сейчас вам и показать-то нечего. Разве что в кормовое машинное отделение зайдем.
Каплей нырнул по узкому крутому трапу вниз и остановился в тамбуре перед КМО, поджидая гостя. Медик, осторожно переставляя свой чемоданчик со ступеньки на ступеньку, поспешил следом. Спустившись на палубу он озабоченно нахмурил брови, прислушиваясь к доносящемуся из-за переборки гулу.
- Во-о-о-о-т! Я и без замеров могу сказать, что шумовой фон здесь явно превышает норму. Опыт, знаете ли. Но для получения точных цифр, конечно, нужны замеры. Наука приблизительности не терпит, - медик раскрыл чемодан, в котором блеснули аккуратные ряды циферблатов, и защелкал тумблерами.
Тяжело вздохнув, трюмный покачал головой, крутнул штурвал на бронированной двери и распахнул её. Тамбур заполнился диким рёвом турбины. Каплей наклонился к вздрогнувшему от неожиданности научному сотруднику и, легко перекрывая шум выработанным годами корабельной службы командным голосом, проорал:
- Вообще-то здесь просто тамбур, а вахта в самом отсеке на палубу ниже несётся. Да и работает сейчас всего одна гэтэгешка (ГТГ, газотурбогенератор - прим. Авт.), а в отсеке ещё четыре главных двигателя, ГТГ и штук 20 агрегатов по мелочи стоят. Я почему и говорил - на ходАх бы вам замеры сделать.
Медик поднял на офицера полные скорби глаза:
- Прибор... Он того... Сломался... Зашкалило...
Больше о результатах исследования никто на крейсере ничего не узнал.

Говорят в «роял нэви» офицерам в личном деле пометку делают - везучий-невезучий.
Правильно, наверное. Вопрос невезучести в море остро стоит, и уж ежели пароход какой невезучим прослывет, как например «Орел» в российском флоте - это навсегда.
Но и у офицеров тоже невезучесть проявляется.
Причем кому-то в службе не везет, а кому-то....
Вот я про инженера нашего рассказывал, как он работяг шумящих по ночам успокаивал, да как спирт из закрытого сейфа добывали. Хороший в принципе мужик он был (назовем его Гошей, к примеру) но - невезучий, скорее всего.
«СлучАи» с ним разные были, а началось пожалуй, с того, что после ремонта мы задачи всякие выполняли, на боевую готовились, ну и стреляли, соответственно.
А инженеры в аккурат за «объективный контроль» выполненных стрельб отвечали. То-есть контрольно-записывающая аппаратура, прочая дребедень... вот в числе этой самой КЗА были и кинокамеры, три штуки. Каждая - по семнадцать килограммов весом, то есть нормально военная техника. Одна в посту стрельбовом ставилась, а две - на антенну. Так вот, отстрелялись мы как-то, едем дальше по плану, смеркается.... У Гоши - мысль возникла, что раз стрельб не будет сегодня - надо бы камеры с антенного поста снять, да пленку - в проявку. Антенна его комплекса как раз на крыше ГКП стояла. Послал он моряка камеры эти снимать (напоминаю - 17кг каждая), моряк на антенну залез. Гоша конечно никого особенно предупреждать не стал, так что Кэп пароходом спокойно рулил...ну и видимо то ли повернули мы резко - то ли просто качнуло неудачно - короче говоря наблюдают с ГКП в иллюминаторы пролет сверху вниз, то есть с антенны на пост управления кранами (он палубой ниже ГКП был) тела матросского, с какой-то железякой в обнимку. То что железяка - по звуку слышно было, когда с палубой вся конструкция соприкоснулась.
Пролетел. Народ на ГКП - в недоумении. Кэп - вахтеному, запроси, говорит , что это у ракетчиков за полеты такие.
Тот соответственно -
- Второй дивизион, что у вас тут матросы летают?
А надо сказать, готовность сняли, то есть в посту один Гоша и сидит, ждет, когда камеру принесут...
Ну и отвечает - (думал шутят)
- Летают - значит к дождю.
Дальнейший диалог, плавно перешедший в монолог ГКП я по соображениям сохранения нравственности опущу. Отмечу лишь, что ни камера ни летавший с ней матрос не пострадали совершенно. Пострадал Гоша вкупе с командиром дивизиона, показательно отдираемые впоследствии неоднократно на всех совещаниях за нарушение техники безопасности. Самое смешное было в том, что матрос заинструктированный перед «подвигом», был привязан таки шкертом страховочным, но....к палубе. Вот на всю длину этого шкерта он и летел.
Да. Но это был как говорится «первый звоночек»
Второй прозвенел, когда в день выхода на боевую службу Гоша на пароход не прибыл. Случай совершенно неординарный, и даже выход задержали на полчаса, пока не прошла достоверная информация, что Гоша не изменник родины и дела КПСС, а находится в госпитале, травматологии, с резанной раной руки. Ушли мы без него, и догнал он нас месяца через полтора, придя в Средиземное с какой-то оказией.
Резаная рана действительно присутствовала у основания большого пальца, причем в результате повреждения сухожилия палец этот не сгибался. Впрочем это не сильно умаляло природного добродушия Гоши, который поведал, что буквально в ночь перед выходом, дома, будучи совершенно трезвым (здесь ему не поверили даже самые доверчивые) он, открывая дверь из комнаты в коридор, высадил стекло.
Наверное третьим звонком следует признать, что на той же боевой, когда в свободное время занимались кто - модели делал, кто - еще чем, Гоша занялся изготовлением цветомузыкальной приставки.
Звонок прозвенел в тот счастливый момент, когда он, имея в зубах сигарету, и что-то мурлыкая копался во внутренностях своей цветомузыки. По свидетельству очевидцев «звездануло» его с такой силой, что окурок сигареты вылетел изо рта, описал баллистическую траекторию и конечно попал на коврик, пропитанный каким-то раствором, которым Гоша обрабатывал переднюю панель своего детища, немедленно принявшийся - пока Гоша сползал с кресла в шоке от удара - тлеть. Хорошо, что рядом были указанные очевидцы, и дело не кончилось «возгоранием в жилом помещении».
Так уж получилось, что в следующем «звонке» ваш покорный слуга принимал участие - хоть и опосредованное.
Дело в том, что после боевой Гошу опять положили в госпиталь, так как эскулапы решили палец ему починить - чтобы сгибался то есть.
Дело было перед Ноябрьскими, которые во времена оны широко отмечались советской общественностью.
Так как боевой товарищ находился в госпитале, решено было устроить коллективное посещение последнего. В соответствии с этим решением взяты были с собой шило корабельное - и легкая закуска.
В «травме» да еще и в праздничный день народу было немного. Гоша «выскакал» к нам на костылях, чем естественно вызвал немедленное изумление - палец на руке - и причем здесь костыли. Предположения, что в процессе лечения он сломал еще и ногу Гошей были тут же развеяны, оказалось, что кусок сухожилия для починки пальца эскулапы ему из ног вырезали, пришив два пальца на ноге на одно сухожилие.
Обсудив ряд проблем в процессе употребления принесенного мы разошлись по домам, оставив недопитое Гоше, для «внутреннего потребления» с коллегами по несчастью,т.е. «сопалатниками».
К сожалению продукт не пошел впрок, о чем мы узнали сразу на подъеме флага после праздников, когда отпустив экипаж командир оставил офицеров и начал нас - посещавших Гошу беспощадно драть, за то, что мы принесли в госпиталь спиртное. Факт этот несомненно наружу не выполз, ежели бы не Гошино невезение. Оказалось, что с ним в палате лежал курсант пятого курса со сломанной челюстью. Для кормление последнего в гипсе была трубочка, в которую Гоша и влил малую толику шила, пожалев мученика, который не может достойно отметить славный революционный праздник - с полного одобрения подопытного.
Последствия не заставили себя ждать, и когда возмущенный желудок бедалаги попытался извергнуть назад совершенно ненужную по его мнению жидкость - владельцу пришлось проявляя недюжинную силу, говорят пробуждающуюся в людях в критические моменты, руками разломать гипс на челюсти, чтобы наконец излить все просящееся так настойчиво наружу.
Следствием был срочный вызов травматолога из-за праздничного стола, а последствием - звонок Кэпу с жалобой на раздолбаев, споивших всю «травму».
Наверное так бы и шло все дальше, с заслуженным клеймом чудака продолжал бы Гоша служить на крейсере, если бы в один прекрасный день -
Не заступил на вахту.
Мы стояли на бочках, день был воскресный и, по меткому выражению классика «ничто не предвещало беды».
Кой черт занес меня в рубку дежурного поздно ночью - не упомню, но что поразило - это свежий можжевеловый дух, который распространял вокруг себя Гоша, мирно подремывая на диванчике.
Факт потребления джина перед вахтой конечно же не мог не привести к последствиям, которые не заставили себя долго ждать.
Начало им было положено ранним утром. Надо сказать, что в последнем ремонте, когда убрали у нас торпедные аппараты, а вместо них построили дополнительные каюты, для сообщения между правым и левым трапами оставили довольно узкий коридор, с тамбурами. Вот, утречком, услышал Гоша, что командир вахтенного поста на левом трапе вдруг четыре звонка дает. То есть- комбриг к левому трапу подходит. Бросился на левый трап по коридорчику этому....
Как он сам рассказывал потом - очнулся он лежащим перед тамбуром. В прыжке через комингс не рассчитал, и башкой своей неразумной - в верхний комингс двери вписался, - рядом фуражка валяется, краб на ней - всмятку, он то на себя весь удар и принял. А над фигурой его лежащей - какой-то капраз незнакомый причитает, мол да что с тобой сынок, да живой ли...
Живой. Была у Гоши такая поговорка - «Инженеров не убивает».
Живой-то живой. Но вот ключи от сейфа вахтенного офицера - как ветром сдуло. Не может найти.
Время к смене. Сменщик - давай ключи, будем вахту передавать. Нету ключей..
Ну вот. Смениться побыстрее хочется. Попытались старпому проблему озвучить, а тот - да пошли вы. Открывайте сейф как хотите.
Опять же в отступление - после ремонта Гоша от рабочих систему орошения погребов принимал.
Как хотите - это запросто.
Уговорил сменщика пять минут постоять, в каюту сбегал, принес что-то , поколдовал над сейфом, проводочки какие-то...Потом машинку присоединил, ручку покрутил - ка-а-а-ак ахнет.!!!
Замок сейфа вывалился внутрь, сейф открылся... Сдал вахту.
Однакож четыре часа проходит - следующему принимать. Теперь уже не закрывается сейф. Опять старпома тревожить... Как? - Да так.... А-а-а-а-а...
Короче говоря ворвался к нему в каюту особист, с горящим от азарта глазом, и к изумлению честной публики извлек из сейфа кучу каких-то пиропатронов, или еще чего - на месте не разбирались - проводов, еще какого-то взрывоопасного барахла, и в довершению ко всему - книгу «Учебник подрывника».
На вопли возмущенного командования Гоша спокойненько ответил, что всю эту взрывоопасную бурду, включая и книгу, ему подарили рабочие, с которыми он испытывал систему орошения (а там пиропатроны применяются) почувствовавшие его неподдельный интерес ко всякого рода пиротехническим эффектам.
Как говорится чаша была переполнена....Гошу перевели служить на берег.
.........................................
Мы встретились снова через несколько лет, я был уже командиром корабля....а Гоша - все тем же неунывающим капитан-лейтенантом.
Единственно, в чем он изменился - так это в том, что стал довольно заметно заикаться, и при разговоре отчетливо был виден тик, дергающий угол губ и веки....
По его рассказу, идя как-то со службы, и будучи слегка «выпимши» он просто не поделил дорогу с «УАЗ»иком. УАЗик оказался чуть крепче, и Гоша отделался семнадцатисантиметровыми трещинами в черепе, переломом руки, да вот такими видимыми последствиями.
Он готовился к увольнению по болезни.
Надеюсь, что его невезение кончилось в другой жизни, после увольнения.
А если все же нет -
«Инженеров не убивает!»
***
«И это последний рассказ о Маугли»
«Остановите музыку» -«Эх, инженеры» - «Невезение»

1.7096774193548

(в сегодняшнем выпуске лучшие истории 2005 года в категории "Учебка" - КБ)

СМОТР
За окнами казармы было темно. В свете холодных голубоватых уличных фонарей тускло блестели голые мокрые ветви деревьев. Дождь начался еще вчера, шел всю ночь, и, казалось, будет идти всегда. За всю зиму снег выпадал несколько раз, но ближайший дождь безжалостно смывал его с лица земли. Группа советских войск в Германии. Город Альтенграбов. Учебка. Двадцать второе февраля 1977 года. Четырнадцатая учебно-танковая рота досыпала последние минуты перед подъемом. Дежурный по роте сержант Хамидулин смотрел на свои наручные часы. Секундная стрелка уже пошла на последний круг...
-РОТА, ПОДЪЕМ!!!
Сто пятьдесят худых курсантских тел одновременно подтянули колени к груди, резким движением выпрямленных ног отбросили одеяла на спинки коек. Первыми попрыгали тела со второго яруса. В тесных проходах между койками начались судорожные попытки более-менее правильно одеться за эти проклятые сорок пять секунд...
- РОТА, СТРОИТЬСЯ НА ПРОХОДЕ!
Полуодетые, в сапогах на босу ногу, с ремнями в зубах курсанты выскакивали на центральный проход, именуемый в народе «взлеткой».
- ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ СЕКУНД! СОРОК СЕКУНД! СОРОК ПЯТЬ СЕКУНД! СМИРНА-А! Та-а-к, рота, плоховато поднимаемся... Будем тренироваться... Рота, ОТБОЙ!
Сто пятьдесят привидений в военной форме рванули, на ходу снимая сапоги, к своим койкам. Самые хитрые прятались под одеяла, не снимая брюк...
- РОТА, ПОДЪЕМ!!!
Натужно скрипнули металлом серые двухъярусные койки, выплевывая из своего теплого нутра белые фигуры. Возня в проходах стала еще ожесточеннее, с грохотом двигались табуретки...
- РОТА, СТРОИТЬСЯ НА ПРОХОДЕ!
Ответственный по роте лейтенант Ульянов, выглянув из канцелярии, протер глаза, небрежно махнул рукой сержанту: «Выводи на зарядку, там температура, кажется плюсовая, значит форма номер три...» Пока последние мудрецы тянулись, вежливо пропуская в дверях друг друга, первые у же успели порядком промокнуть, стоя в строю перед казармой. Без шапок и ремней. Под дождем. А что, что-то не так? Лейтенант сказал - на зарядку. Какие вопросы? Распорядок дня не уважаешь? Вот если б он перед этим еще в окно выглянул...

- РОТА, БЕГОМ! МАРШ!
Скомандовал сержант Бартусов, замкомвзвод второго взвода. Он бежал рядом со своим взводом и мысленно проклинал службу, зарядку и дождь. Он представлял, чем сейчас занимается его Маринка, которая обещала ждать... Она еще, наверно, спит, а мы вот уже бежим... Вот и плац. Огромный, как два футбольных поля. Черно-серые дождевые тучи лежали прямо на крышах двухэтажных казарм. В свете фонарей на столбах вокруг плаца ясно виднелись вертикальные дождевые потоки. Железные динамики на столбах хрипло командовали непонятно кому:
- Становись! Равняйсь! Смирно! К выполнению вольных упражнений на шестнадцать счетов приступить! И-РАЗ - ДВА - ТРИ - ЧЕТЫРЕ...
На плацу не было никого... Сонный киномеханик, включая магнитофон в 6-10, тоже не выглянул в окно. Из всей огромной учебки одна четырнадцатая рота с уже промокшими спинами уныло бежала вокруг плаца. Зачем? Кому это было надо?
Курсант Пушкин бежал в первой шеренге. Он еще не разучился думать, хотя снижение собственного интеллекта уже за собой замечал. Как может магнитофон командовать людьми? - с тоской думал он - неужели ОНИ не понимают, что ставят себя в неловкое положение. Всех начальников можно ведь заменить одним большим магнитофоном... Каждый день команды одни и те же. Чтобы кричать «Рота, становись!», никакого человеческого ума, а тем более, души не надо. ОНИ сами уподобляются магнитофонам, теряя последние человеческие качества... Но это были всего лишь никому не нужные мысли молодого солдата, из последних сил не желавшего становиться роботом...
Со своим ростом он был обречен на роль вечного правофлангового. И вечного «крайнего», если надо было что-то сделать. «Эй, длиннота, ану беги в казарму, передай сержанту Нуриеву, что его тут в курилке ждет сержант Казаров... Пять секунд времени тебе... Бегом. Марш!».
Бегать в строю для Пушкина было еще терпимо, а вот бегать на время... Дыхалки не хватало, до темных кругов в глазах. Может сердце барахлит, может еще что, а кто будет разбираться. «Годен к строевой» - какие вопросы. До армии он спорт не любил, а вот в армии... стал его ненавидеть. Всеми фибрами души... Все эти перекладины, брусья, козлы и прочие орудия пыток. Надевая свою знаменитую, единственную в роте шапку шестьдесят первого размера, Пушкин становился удивительно похожим на кривой ржавый гвоздь, завернутый в шинель и безобразно туго перетянутый ремнем. Он успел поработать до призыва, уяснил порядки в мужских коллективах, но того, что ждало его в армии, он никак не ожидал. Обладая пытливым умом, он сразу понял, что нужно делать, чтобы пережить этот кошмар наяву - учебку. Главное - не выделяться. Боже упаси, если твой сержант поймет, что ты умнее его в пять раз... Он тебя просто сгноит на тумбочке... Поэтому наш Тарасик, чтобы не выделяться, старался помалкивать, сутулился, и пытался быть всегда непременно чем-то занятым. Если не чистил сапоги, то драил бляху ремня. Он подсознательно чувствовал, что в любой момент сержант выдернет курсанта, который ничем не занят... А вот техническая подготовка ему нравилась. Прекрасно зная устройство дизелей, он, не удержавшись, часто своими вопросами ставил командира взвода, проводящего занятия, в неловкое положение, на радость остальным курсантам.
Насквозь мокрые, курсанты сходили с песней на завтрак. Пришел ротный, обозвал лейтенанта мудаком за «заботу о здоровье личного состава». В предпраздничный день особых занятий вне казармы, к счастью, не планировалось, и курсанты, обсыхая и согреваясь после этой идиотской зарядки, приводили в порядок свой внешний вид. Ведь завтра - 23 февраля - наш праздник. Даже самые злые сержанты, орали как-то поспокойнее, что ли. Курсант Пушкин, сняв мокрое ПШ, старательно, не торопясь, пришивал еще раз и так нормально пришитую пуговицу...

- РОТА! СТРОИТЬСЯ НА ПРОХОДЕ!!!
Замполит роты капитан Сейрянян нервно прохаживался перед строем. Вчерашние посиделки в холостяцком «клубе знаменитых капитанов» выходили боком. Руки предательски тряслись крупной дрожью. Пришлось сцепить их за спиной. Как он корил себя и проклинал всех капитанов вместе взятых! Вчера, вместо того, чтобы готовить ротные таланты к смотру художественной самодеятельности, они с обеда засели в общаге за водочкой и картишками... Гусары, блин... А сегодня в пятнадцать ноль-ноль общебригадный концерт-смотр... Что будем показывать, капитан? Ох, голова моя-головушка...
- Внима.. кхе-кхе.. Внимание, товарищи курсанты! Сегодня в 15-00 после обеда состоится смотр художественной самодеятельности. От каждого взвода выделить по три гитариста, одного чтеца и одного фокусника, можно жонглера. Через пять минут сбор всем указанным в ленкомнате. Товарищи сержанты, выполняйте...
Даже деды-сержанты, много повидавшие на своем веку, испытали легкий шок. Еще никто до похмельного замполита не приказывал за пять минут сделать из забитого курсанта яркого чтеца-декламатора...
- Так, урроды, если через минуту из строя не выскочат таланты, сейчас мы займемся усиленной физической подготовкой - поэтому поройтесь в своей памяти, спасите своих друзей - такой краткой речью сержант Бартусов попытался воодушевить свой второй взвод. Бесполезно. Через пять минут взвод уже мотал круги вокруг плаца. Каждый круг - 900 метров. На восьмом круге появился первый гитарист - и сразу был освобожден от бега. На двенадцатом - второй гитарист и карточный фокусник. Фокусник был забракован, и продолжал мотать круги с остальными бесталанными хлопцами. Пушкин держался изо всех сил, но на пятнадцатом круге сдался в качестве гитариста. Он знал три блатных аккорда, кучу матерных частушек, но никогда, даже в страшном сне не видел себя, выступающим на сцене, перед публикой...
Довольный сержант повел свой на ватных ногах взвод в казарму. Там замполит уже вел прослушивание. Из всех стонущих, плачущих, страдающих певцов-гитаристов были выбраны двое - курсанты Ахмедзянов и почему-то Пушкин. До концерта оставалось два часа.
- Так, песняры, идите в каптерку к старшине, скажите, что я приказал выдать вам гитару, закрывайтесь в сушилке, и репетируйте. Я приду, проверю...

Увидев на пороге каптерки двух непонятных курсантов, старшина очень обрадовался:
- Так, сынки, хватайте шарошки, и вперед - драить центральный проход!
- Товарищ прапорщик, нас это, замполит прислал за...
- Сынок, не замполит, а заместитель командира роты по политической части! И не «это», а «разрешите обратится». А если ему что-то от меня нужно, он мне сам скажет, а не пришлет двух идиотов... Если залетчики - так и скажите. Я вас, уродов, насквозь вижу... Так, взяли по шарошке, и - вперед на центральный проход! Вопросы потом!
На дощатом, пропитанном ярко-алой мастикой полу уже копошилась группа «больных-хромых-раненых в задницу и голову» курсантов, исполняя танец маленьких лебедей на кусках старых шинелей, именуемых в народе «шарошками». Через полтора часа явился посвежевший, со свежим пивным запахом, замполит. Обнаружив своих Чайковских за натиранием пола, обложил как следует старшину, но это мало помогло. На репетицию были выделены оставшиеся до построения пять минут - вполне достаточно для создания сводного военного хора или симфонического оркестра.

За кулисами большого бригадного клуба царил полумрак. Занавес был закрыт. Тридцать туго затянутых в ремни артистов-виртуозов от пятнадцати учебных рот нервно копошились, подстраивали гитары, не находя себе места. Подавляющее большинство из них, как и наш Пушкин, никогда в жизни не были ни на сцене, ни за кулисами. Они с любопытством вдыхали пыльно-тряпочный запах кулис, нервно подрагивали, представляя себя на сцене, перед глазами тысячи зрителей... Никакой программы никто составить не удосужился. Кто что будет петь и плясать каждый решал сам. Видимо, подготовка концерта в других ротах не сильно отличалась от того, что мы видели в четырнадцатой...
Наконец, занавес под неуверенные аплодисменты, раскрылся. Черная пустота за рампой наводила ужас на наших артистов. Какой-то культпросветный старлей забегал с бумажкой, записывая хотя бы фамилии курсантов, чтобы хоть как-то их объявлять
- А вы, товарищ курсант, от какой роты? От четырнадцатой? А как ваша фамилия? Пушкин? Тарас Григорьевич? Ты что, салабон, издеваешься? Засунь в армии свое имя-отчество, знаешь куда?

- ТОВАРИЩИ! Сводный концерт артистов художественной самодеятельности нашей части позвольте считать открытым! - привычным голосом покричал клубный работник со сцены.
- ВЫСТУПАЕТ! От первой учебно-танковой роты курсант Давыденко!
Вздох облегчения пронесся среди наших «артистов». Первый пошел!. Выйдя к краю сцены, ослепленный прожекторами курсант заблеял в микрофон о жестоких и нечеловеческих страданиях на почве любви и ревности... Второй пел о разлуке, третий - о колоколах, звонящих в его голове от избытка вполне определенных гормонов. Процесс пошел. Из зала доносились аплодисменты, подбадривавшие еще не выступавших. Больше всех хлопали, конечно, бойцы того взвода, из которого был сам выступавший. Не освистали еще пока никого... Оказалось, человек пять собирались петь «Город золотой», но после первого спевшего про него, остальным пришлось менять планы, переходя на «Там, где клен шумит» или «Дуба и рябину» Наш курсант Пушкин чувствовал себя весьма и весьма неуверенно. Он еще не выбрал песню. Залихватские частушки и похождения семерых козлят были явно не в тему. Когда-то он пару раз пел «Балладу о красках», но перепутать аккорды и забыть слова были все шансы... Да еще ничья гитара с треснутой декой и двумя четвертыми струнами могла просто развалиться в любой момент. Концерт явно затягивался. Добрая половина зрителей крепко спала, убаюканная заунывными мелодиями про розы, березы, клены и прочие атрибуты амурных похождений. И вот, часа через полтора, когда нашему герою уже было все равно, что и как петь, лишь бы все это быстрее закончилось...

- ВЫСТУПАЕТ! От четырнадцатой учебно-танковой роты курсант Пушкин!
На негнущихся ногах, но с улыбкой на лице, Тарас вышел на сцену. Подошел к микрофону. Зал терялся в темноте. В первом ряду блестело полковничьими звездами сонное жюри.
- Баллада о красках - объявил сам себя.

«Был он рыжий, как из рыжиков рагу.
Рыжий, словно апельсины на снегу...»
Начал он не очень уверенно. Его хрипловатый, низкий голос резко контрастировал со всеми предыдущими песнярами. Зал оживился. Жюри заерзало в креслах, поправляя очки.

«В сорок первом, сорок памятном году
Прокричали репродукторы беду...
Голос крепчал, набирал силу... Тарасу это начинало нравиться. Страх перед сценой таял с каждой минутой. Он видел заинтересованные глаза, направленные на него, одного, стоящего на сцене. Он чувствовал неподдельный интерес к нему, исходящий из зала, тысячи глаз, направленные на него... Он должен оправдать их доверие... Он им споет, не собъется...

«Стали волосы смертельной белизны
Видно много белой краски у войны...»

Затих последний аккорд... Секунда тишины... Зал взрывается аплодисментами. Песня спета, можно уходить со сцены. Но как уйти, если еще звучат твои заслуженные аплодисменты, которые действуют подобно наркотику. Любой артист вам это подтвердит. Курсант Пушкин не мог уйти со сцены. Аплодисменты еще звучали. Внезапно он поднял руку. Наркотик начал действовать. Он слабо отдавал себе отчет в том, что он делает, и что будет делать дальше... Зал стих. Он обошел микрофон, вышел к самому краю сцены...
Короткий проигрыш...

«Если друг оказался вдруг
И не друг и не враг, а так...
Воцарилась жуткая тишина. Хриплый голос, почти приближавшийся к голосу Высоцкого, был слышен и в последнем ряду большого зала. Жюри непонимающе переглядывалось: как полуподпольные песни полузапрещенного поэта могут звучать на армейской сцене? Кто разрешил?
А песня звучала, простая мужская песня. Она не плакала, не просила, она делилась опытом, она раскрывала характеры, она учила жизни...

«Пусть он в связке с тобой в одной -
Там поймешь, кто такой...»
В зале никто уже не спал, все внимательно вслушивались, приподнимая головы... Жюри уже возмущено прикидывало, кто какое взыскание огребет из командования третьего батальона и конкретно четырнадцатой роты...

«Если шел за тобой - как в бой
На вершине стоял - хмельной
Значит, как на себя самого
Положись на него...»
Зал просто взорвался. Свист, выкрики «Еще», топанье ногами... Из жюри самый молодой - майор был срочно командирован за кулисы для наведения порядка... А наш Пушкин и не собирался уходить со сцены. Сценический наркотик еще усилил свое действие. Снова зазвучали отрывистые аккорды:

«Здесь вам не равнина, здесь климат иной
Бегут лавины одна за одной...»
Майор из-за кулис в полный голос кричал: «Эй, курсант, ко мне! Я кому сказал!»
Но Тарас уже вышел из-под контроля. Его душа была далеко, высоко в горах... Его голос звучал в полную силу. Его плечи расправились, он был там, среди смелых и мужественных людей, он перестал быть забитым курсантом, он снова стал таким, каким был до учебки...

«Весь мир на ладони, ты счастлив и нем
И только немного завидуешь тем,
Другим, у которых вершины еще впереди...»
Закончилась песня. Зал бурлил, как штормовое море. Майор выбежал на сцену, прокричал в микрофон: «Концерт окончен!», и, ухватив Тарасика сзади за ремень, уволок за кулисы. Зал кричал, свистел, топал ногами... Куда подевалась дисциплина... Только сейчас Пушкин понял, что он наделал... Странно, его даже не побили. Он внезапно стал всенародным солдатским любимцем. Самые злые сержанты считали за честь похлопать его по плечу. Его больше никто не трогал, не ставил в наряды, по вечерам он в свое удовольствие пел для узкого круга избранных песни своего любимого поэта - Высоцкого. Как-то сама по себе нашлась отличная гитара...
А вот у отцов-командиров были, конечно, неприятности. Замполит получил вполне заслуженный строгий выговор «за неготовность роты к смотру самодеятельности», ведь по результатам смотра жюри дало нашей роте вполне закономерное последнее место...


1.8305785123967

Автор: Ломачинский Андрей Анатольевич
http://zhurnal.lib.ru/l/lomachinskij_a_a/

ЛЕНИНСКИЙ СТИПЕНДИАТ

Пожалуй тут необходим небольшой экскурс в советскую историю. Исключительно для молодого поколения. Обычная стипендия в гражданских ВУЗах Советского Союза была 40 рублей. Если средний балл за сессию выше 4,5 и нет троек, тогда давалась повывенная стипендия в размере 56 рублей. На старших курсах Военно-Медицинской Академии стипендий не было, всем платили стандартное денежное содержание в 95 "рябчиков", плюс "замкам" 22 рублика сверху, старшине - полтинник. Именные стипухи были приятной доплатой только для избранных студентов и курсантов-"гениев". В медицине особо популярной была Павловская стипендия. Она составляла 80 советских рублей и выплачивалась сверху повышенной. Такая стипуха давалась одна на курс по выбору декана (на гражданке) или начальника курса (на военке). Но самой крутой считалась Ленинская стипендия. Она была 120 рублей и давалась только после половины обучения и только тем, у кого одно "отлично" по всем предметам. В материальном плане, по понятиям СССР, с такими добавками жилось весьма неплохо. Для примера: 0,8 литра приличного грузинского сухого вина шло за 92 копейки, а пачка самых дешевых сигарет 7 копеек, снять комнату в коммуналке Ленинграда было 30 рублей в месяц, отдельную однокомнатную квартиру 50-60, а трехкомнатную в центре максимум за 120, как раз цена равная приплате ленинских стипендиатов. С гражданскими врачами получалась хохма - некоторые из них имели в институтах денег в два раза больше, чем их больничная зарплата по выпуску. Даже наши умники-слушаки с Ленинкой, получив после ВМА лейтенантский эполет, ощущали лишь десятирублевую разницу в денежном довольствии. Но деньги тут были не главное. Главное был престиж! Звание "ленинский стипендиат" было хорошей визитной карточкой в солидном обществе и пропуском в элитные семьи.

Валера Рябуха, по кличке Студент, никаким особенным стипендиатом не был. Учился неплохо, но четвёрочкa проскочила. Как-то в один из понедельников на четвертом курса вбегает он страшно запыхавшийся к нам в комнату с нелепыми словами: "Все! Свершилось! Снимаю крутую четырехкомнатную квартиру в Ленсоветовском доме, с обалденной мебелью, сервизами, японским телевизором и финским холодильником на два года! Обои - бархат, на стенах старые картины, ковры - по щиколотку, ванна - утонешь!"
Мы: "Поди врёшь! Откуда столько денег?"
Студент: "А я за дешево, всего за 22 рубля в месяц, да и то не хозяйке, а ЖЭКу надо платить. Правда за электричество отдельно. Но все равно больше трояка не набежит. Итого всё удовольствие - четвертной!"
Мы: "Студент, мож ты съел чего? А мож тебе на Кафедру Психиатрии сходить надо, с дежурным врачом по душам поговорить?"
Студент: "Сами в Дурку идите, а я пойду в свои хоромы!"
Мы: "Так не бывает."
Студент: "Бывает! В субботу приглашаю на новоселье. А сейчас вот что: Лом, у тебя мыло раскисшее? Раскисшее - хорошо, давай сюда! Да и мне нужна твоя печатная машинка и побольше испечатанных листков. Ты не выкинул еще свой брак с конкурсной работы по ВНОСу? Теперь Коля. Мне, Колян, нужны твои старые очки и алюминиевая расческа с длинной ручкой, та, что с бытовки первого курса осталась. В субботу, мужики, все отдам, кроме расчески."
Мы: "Ну бери, говна не жалко! Только машинка не работает - лента перебита сто раз и не печатает уже. Да и на клавиатуре половина букв западает. А на что тебе все это? Что макулатуру сдать решил и зрение подсело?"
Студент: "Нет, все в порядке. Печатает машинка или нет, мне без разницы. Главное - чтоб звук был. Подробности в субботу - намечается грандиозная пьянка, там все и расскажу."

Тогда компьютеров-персоналок не было. Может где какие и были, но не в СССР. Это сейчас - информатика, компьютерная грамотность. Тогда я даже не знал толком, что это такое. Была у меня гордость советской промышленности - портативная механическая печатная машинка "Эврика". Делали ее где-то в Прибалтике, но качества она была вполне туркменского: сплошные поломки, да и когда механизм в порядке, печатала она погано - одни буквы жирные, а других почти не видно. Зато звук издавала громче крупнокалиберного пулемета на БТРе. Отдал я ее Студенту, так как с конкурсной работой на этот год было покончено, и сей хлам до следующего года мне был не нужен. У Коли завалялись старые очки, в которые по ошибке Аптеки Академии засунули слишком сильные линзы. Еще Коля у нас на младших курсах числился бытовиком - внештатным бельевщиком и парикмахером, поэтому у него осталась здоровая алюминиевая расческа с надписью на острой ручке "МО Военторг ц. 12 коп.". Студент нацепил Колины очки, засунул мелочевку на дно портфеля, сверху набил его "научными трудами", подхватил подмышку машинку и пулей вылетел из комнаты.

В субботу вечером мы пришли по указанному адресу. Звоним в дубовую (!) лакированную дверь. Кто-то долго и внимательно смотрит через глазок, наконец дверь распахивается. На пороге стоит сияющий Студент, из кухни пахнуло ароматом жаренного мяса. Похоже адресом не ошиблись, нас тут ждут. Входим. Ну обстановочка - сильная, в общем, обстановочка. Похоже на смесь Юсуповского Дворца (до пожара) с Эрмитажем (в миниатюре). Студент радушно приглашает пройти в залу. Садимся за стол черного дерева. Студент быстро накрывает стол "импровизированной скатертью" - вынесенной из нашей общаги простыней от родной курсантской кровати. На простынь выставляются горячительные напитки, холодные закусочки (консервированная "Солянка с Пряностями" за 22 копейкии и маринованные развесные огурчики за 18 копеек килограмм), картошка в мундирах и здоровая сковородка жаркого из говядины с черносливом - его родной Крымский деликатес.

Подождав минуты три, пока мы отойдем от увиденного и дерним по первой, Валера начинает рассказ с правил поведения: "Курить только на кухне, обстановки руками не касаться, в шкафы не лазить, предметы с места на место не двигать. Где что стоит у меня все до миллиметра измерено и в эту тетрадку записано. Пожалуйста, уважайте труд товарища и без надобности бардак не устраивайте. А пока вы кушаете, я вам мою квартиросъемную историю расскажу:

Знач так, поехал я на дежурство в Обсервационный Роддом на проспекте Газа. Помните этот гадюшник, где одни зэчки, туберкулезницы и сифилитичные роженицы, а персонал на одну половину из грязно-белых халатов, а на другую из зеленых юбок МВД состоит? Это единственный роддом, где я на правах полноценного дежурного врача, а не сопляка-"крючкодержца", ошиваюсь. Делаю с тетками все, что сам посчитаю необходимым. Среди персонала - полное доверие и уважение, среди рожениц - вообще почет! Они меня больше своих штатных врачей любят, особенно зечки, за то что не хамлю, вежлив, помогаю как могу, да по-максимуму новокаина на их рванные письки не жалею. На дверях и окнах там решетки, а мне плевать - меня не тюрьма, а акушерство-гинекология интересуют. А "заразность" контингента я просто игнорирую, при разумном соблюдении правил, конечно.

Так вот, поступает ко мне в дежурство роженица. Молодая зечка, всего 18 лет, но уже с туберкулезом, заразная - ТБК-положительная, микобактериями так и сыплет, беременность за шесть месяцев, сильно избита сокамерницами. Плод мертв, роды в ходу. Решаю не кесарить, а вытянуть естественным путем с легкой помощью окситоцина и поляризующей смеси. Чуть родовые пути подколол анестетиком, чтоб ору не много было, и давай-давай, родимая, работаем. Ну баба в сознании, плод мелкий, положение правильное, рожается без осложнений. Ну я с ней парой слов перекинуться успел. Истощение у нее. Говорю ей - я тебе, родная, кровопотерю припишу побольше, чем есть, а там можно и температурный лист слегка подправить. Полежишь у нас дней десять-пятнадцать, а повезет, то и двадцать-тридцать. За это время постарайся отожраться. Есть родственники в Ленинграде? Здесь хоть на тюрьму похоже, но не тюрьма - передач передают столько, сколько принесут. Давай, вспоминай телефон, я позвоню. На родные лица без свиданки из окошка полюбуешься.

Баба родила считай "на сухую", без слезинки, а тут в рев. Есть у нее один родственник, дядя родной, и телефон его знает, да только уверена, что не придет он к ней. Очень уж большой человек, да и к тому же постоянно по заграницам. Давай номер, мое дело маленькое - позвонить. Монетку-двушку на телефон-автомат не жалко. Я всегда звоню из автомата, звонки по "лично-зечному" на Газа не приветствуются.

Позвонил. Трубку баба берет, судя по голосу, дама весьма интеллигентная. Объяснил ей ситуацию в двух словах, мол кто я такой и почему звоню. Реакции никакой. Я уже готов трубку повесить, как дама меня начинает просить провести ее к родильнице на свиданку. Я ей пытаюсь втолковать, что нет на то у меня власти - на обывательском языке я всего лишь практикант. Ну а баба давай все и вся на чем свет стоит хаить - вот даже врача ее племяннице не дали, а обошлись безграмотным практикантом. Меня это задело, я ей грубо и говорю, мол кончай орать, лучше своей племяннице жиров побольше принеси. А насчет моей безграмотности - то вообще заткнись. Я лучший практикант в СССР - Ленинский Стипендиат по акушерству! Повесил трубку и поехал на Факультет спать.

Дня через два опять в "Обсералку" для набора опыта подался. Смотрю Зав. Отделением, хохол Сан-Саныч Адерейко идет. Хвать меня за халат и говорит, пошли быстро ко мне в кабинет. Ну думаю, проштрафился на чем-то. Зашли к нему в кабинет. Достает он две бутылки армянского коньяку "Ахтамар", самого-самого старого и дорогого, и двести рублей двумя сотенными бумажками. Это нам, говорит. Как в песне - тебе половина и мне половина. Короче, шобы гомону не було, расскажу, шо було. Пришла бабенка в лисьей шубенке и заявила, шо ей свиданку с зечкой обещали. За услугу обещает гарно заплатыть. Ну дал я им на все про все минут пятнадцать. Захожу из палаты гнать - бачу, сидят обе в слезах, як ридна мамка с донькой обнимаются. Ну я эту семейную идиллию прервал, все, мол гражданочка, пожалуйте на выход. Доходим до дверей, она мне суе кулек с коньяком, та дви сотенных. На, доктор, половина Ваша, а половина для того практиканта, шо у моей племянницы роды принимал. И просила тебя еще раз ей позвонить, вроде номер ты знаешь. Вот усе, швидко пакуемо цу цикаву горилку, ховаем гроши, та й шоб ни одна душа! Короче, Валера, ты парень военный, це сам разумиешь.

Ну позвонил я ей. В гости позвала. Приехал на эту вот самую хату. Скрывать мне нечего, в форме приперся. Дама, Вероника Игоревна, возраста "бальзаковского", не старенькая, не молодая. Давай за племянницу благодарить да все про меня расспрашивать. На то, чтоб богатенькая стерва молодого кобелька снимала - не похоже. А чтоб у такой молодой тещи дочь на выданье засиделась - по возрасту рановато. Вопросы обстоятельные задает, ни в голосе лести нет, ни в глазах похоти не видно. Ну я ее за "магарыч" поблагодарил, сразу сказал, что племяннице ее многим помочь не смогу. Я в этом роддоме на птичьих правах - опыта набираюсь, поэтому максимум, чего смогу сделать - то тормознуть ее родственницу дополнительно дней на десять. Советую ей приносить побольше высококалорийных передач. Сам в душу не лезу, типа я будущий доктор, а кто и за что сидит - не мое дело. Дамочка это оценила.

Ну пробыл у нее минут двадцать, чего время терять, извиняюсь и собираюсь уходить. Тут дамочка и спрашивает, а правда ли я Ленинский Стипендиат? Да в нормальных условиях я бы не врал, а тут уже сбрехано, чего зря извиняться. Ну, говорю, правда, поэтому и засиживаться у Вас не могу - надо идти по завету Дедушки Ленина забираться на чердак и "учиться, учиться и учиться". А она не отпускает - давай опять вопросики подкидывать, мол где я живу, трудно ли в общаге учиться, не мешает ли шум? Ну я и говорю, мне все мешает, но я человек серьезный и целеустремленный, поэтому мне все по барабану. Если меня все достанут, то я или в читальный зал, или в парк всегда смыться могу. А она говорит, что бы я делал, если бы у меня была своя собственная очень маленькая квартирка - только кухня, туалет, ванная с балкончиком и прихожая? Я ей и говорю - то я бы был в раю. Лучших условий для ленинских стипендиатов не бывает. Тогда она вынесла раскладушку и сказала, что с завтрашнего утра я могу жить в этой прихожей.

Ее муженек официально числился Замминистра Горнодобывающей промышленности Монголии. А так как все министры-монголы не знают и таблицы умножения, то ее муженек в одиночку обеспечивает 95% монгольского промышленного валового продукта. И живет он безвылазно в столице Монголии, а ей, его преданной жене, необходимо к нему ехать, как декабристке на каторгу. Одна проблема - не на кого квартиру оставить. Нужен очень надежный сторож сроком на два года. Вот Ленинский Стипендиат Валерий Рябуха - очень подходящий кандидат.

Завтра Вероника Игоревна вызывает плотника, чтобы врезать замок в двери между прихожей и коридором, что ведет в остальные комнаты. После чего оставшаяся территория от двери до кухни, влкючая санузел, в полном распоряжении Валерия Владимировича. Копии ключей от входной двери и почты будут тоже завтра. Все комнатные цветы она вынесет на кухню, и дополнительной обязанностью будет их поливать. Квартира переводится в режим консервации, но платить стандартную коммунальную квартплату плюс за свет все равно надо. Возмещением расходов и оплатой труда сторожа будут его спокойные условия для учебы. Телефон она тоже завтра отключит. Своим присутствием хозяйка не осложнит жизнь надолго - в пятницу у нее самолет рейсом Пулково-Улан-Батор. Если Валерий Владимирович сможет, то пусть ей поможет дотащить чемоданы до сдачи в багаж."

Согласие было дано сразу. В тот же самый день Студент зашел к нам в общагу за "хламом". По прибытию в хоромы Вероники Игоревны, он нацепил очки, поставил машинку на кухонный стол и начал что-то печатать - точнее громко звучать, как бы печатая до трех ночи. Так продолжалось до пятницы, и у дамочки не осталось никаких сомнений в правильности ее выбора. Сторож - Ленинский Стипендиат! Это надежно. В одну из ночей, Ленинский Стипендиат залез в хозяйкину сумочку и достал оттуда ключик от нового замка, что отделял его монашескую келью от королевского дворца. Ключик был аккуратно оттиснут на куске моего раскисшего мыла. В пятницу Валера смылся с лекции, чтобы помочь Веронике Игоревне погрузиться на самолет. Потом он постоял немного за оградой летного поля и поехал домой, только тогда, когда сам увидел ее международный лайнер в воздухе. По приходу в свой коридор, Студент достал Колину алюминиевую расческу, надфиль и мой обмылок со слепками. Во истину слесарь-гинеколог! Он за 20 минут умудрился выточить из острой ручки расчески какое-то подобие того мудренного ключика. А еще через пять минут Студент валялся на кожаном диване, переключая ногой каналу на японском цветном телевизоре (до пультов дистанционного управления даже передовые японцы в те годы еще не додумались).

Потом много чего произошло в этой квартире. Одно время даже вся мебель стаскивалась в одну комнату, а две другие комнаты сдавались в помесячный наем девушкам-студенткам (за 30 рублей комната и без права привода гостей). В серванте были обнаружены хорошие запасы коньяков и вин. Совершенно несознательно эти погреба были очень быстро уничтожены, а потом мы полгода рыскали по Ленинграду восстанавливая хозяйский бар. А вот сами хозяева оказались превосходными людьми. Периодически они присылали Валере открытки ко всем праздникам, на которые Рябуха отвечал коротенькими письмами-докладами, что мол все нормально. Хозяева справлялись, когда у сторожа-квартиранта отпуск. А отпуск у нас всегда был в августе. Тогда хозяева брали свой отпуск на август, чтобы избежать неприятных накладок.

Перед из отпуском Валера всех нас звал на субботник. Кто забыл социалистическую действительность, я напомню - субботником называлась работа на халяву, без денег, исключительно из-за правильных убеждений. Мы, все причастные к этому Студентову дому отдыха, имели правильные убеждения. Всей гурьбой мы целый день все чистили и драили, а затем по сантиметрам выставляли мебель и размещали все вещи согласно записям в Валеркиной специальной тетрадке. Затем пылесосили ковры. Затем вытряхивали мешек с пылью в специально принесенную старую наволочку. И самым ответственным действом было создание "нетронутой запущенности". Надо было, тряся наволочкой, покрыть все слоем пыли. Квартира приобретала вид девственного годовалого одиночества. В конце, как кульминационным моментом всего, Рябуха гордо доставал алюминиевую расческу и затворял дверь. Щелкал замок и Студент улетал в отпуск, чтобы вернуться в сентябре и опять зажить в приличных условиях, как и подобает Ленинским Стипендиатам.
1.7302325581395