Мимоходом. Военная хитрость.

Севастопольская гауптвахта. Вечер. В камере битком набито народа. Прошел ужин, окончилась приборка, и "губари" рассажены по камерам в ожидании вечерней проверки и отбоя. Камера освещена плохо. Лампочки и так тусклые, да еще арестованные всеми доступными способами стараются уменьшить яркость. В полумраке меньше заметен сигаретный дым. А курить арестованным строго-настрого запрещено. Попался - получи сутки ДП. То тут, то там сидящие наклоняются, судорожно вдыхая под шинелями одну-две драгоценные затяжки. А прятаться есть от кого. Камеры в Севастопольской гауптвахте очень оригинально устроены. В одной из стен сделано большое застекленное и зарешеченное окно, выходящее в коридор. За ним всегда маячит часовой. Свои два часа на посту охранник, кроме того, что непосредственно сторожит нас, еще и наблюдает за нашим поведением. Вроде как в телевизор. Вдруг шум какой или драка, или арестанты в наглую курить начнут. А мимо окна то начкар пробежит, то начгуб или старшина гауптвахты прогуляется. И каждый норовит в окно заглянуть, как там наши "каторжные"? И не приведи господь, если кто курит. Кара молнеиносна. Курящему - ДП, а часовому сутки ареста, И для полноты наказания часового в камеру отправляют немедленно. Через пару минут. В чем был. Традиция такая на гауптвахте.
А в этот день и караул заступил вроде нормальный. Зря не придирались. Над "губарями" не изгалялись. Нормальные мужики. Вот только один часовой, как раз у нашего окна, негодяй попался. По нему было видно, что служит без году неделя, всего боится, от всего дрожит. Чуть дымком из окна повеяло, сразу в крик, прекратить, мне отвечать, меня посадят! Мы ему объясняем: дружище, сейчас вечер, никого нет, тебя мы подставлять не хотим, все на себя возьмем, отвернись и все. Сам же на нашем месте оказаться можешь! Он ни в какую! Не курить и все! Посмотрели мы на него и плюнули. Нас много, человек тридцать, сбились кучей в углу и по очереди начали под шинель нырять. Часовой ныл-ныл, а потом вызвал начальника караула и пальцем указал, мол, тот, тот и этот. Начкар посмотрел на него, как на умалишенного, но к сведению принял. Фамилии записал для доклада утром. А это значит - всем записанным плюс трое суток к основному сроку. Народ приуныл. Из названных двум на волю через пару суток выходить. Сидим, зубами скрипим. Обидно. Только один матрос, которому уже на следующий день выходить надо было, смотрел-смотрел и говорит:
- Ладно, мужики, завтра я с этим отморозком за вас посчитаюсь.
Мы и внимания не обратили. Мало ли что он говорит, его не поймали, ему завтра на свободу, треплет языком, ну и пускай трепет. Сам-то не попался.
Утром нехороший часовой заступил снова. Подъем, приборка, завтрак. Перед разводом всех снова загнали по камерам. На гауптвахте суета, начгуб пришел, по коридорам бегает, порядок проверяет. Окно в камеру нараспашку открыли, проветрить. А вчерашний матрос около окна примостился и сидит. Ждет чего-то. И тут слышно, как по коридору приближаются шаги и раздается грозный рык начгуба. Все вжали головы в плечи, а матрос вдруг как рванет вплотную к окну и как зашепчет на весь коридор:
- Часовой, часовой, братишка! Поди сюда, пожалуйста!
А часовой растерялся, не понял что к чему, наклонился и в ответ:
- Что кричишь? Чего надо?
Матрос же, как фокусник, мгновенно извлекает откуда-то из рукава сигарету, сует в рот и таким же громогласным шепотом:
- Братишка! Дай прикурить, пока никого нет!
А сзади как рявкнет начгуб:
- Это что за новости!!! Прикурить!!! Да я тебя щелкопёр в одиночке сгною!!! Начкара ко мне!!! Совсем ох...и!!! При живом начальнике гауптвахты часовые арестованным прикурить суют!!!! В камеру.... Трое, нет семь суток ареста... Я тебя, щенок!!!
И еще много чего, в очень живописной интерпретации. Думаю, что и говорить не надо о судьбе бывшего часового. Истерика начальника гауптвахты была столь сильна, что шум от нее пробивался к нам сквозь все "тюремные" стены. Оправдания часового о провокации "губарей" никто и слушать не захотел. Пяти минут не прошло, как его уже без ремня и со слезами на глазах запихнули к нам. На семь суток. Камера встретила изменника флотского братства одобрительным гулом. Общим решением всей камеры труса на весь срок определили к уборке камеры. А наш "Александр Матросов" сразу стал всеобщим героем. Каждый сокамерник считал делом чести подойти и пожать руку человеку, положившему собственную "свободу" на алтарь общества. Когда восторг, вызванный ситуацией, поутих, я спросил "героя", ему на губе нравится, что ли? Моряк хитро усмехнулся и ответил:
- Да у тебя что, крыша потекла? Кому на губе нравиться? Просто мне весной увольняться. А через два дня мой БПК уходит на боевую службу, в Атлантику. На какой срок, точно не знаю. Но то, что месяца на три - это точно! В лучшем случае в конце мая вернутся. Но ведь ты и сам знаешь, на флоте планы очень гибкие, можно и до конца лета океан бороздить. А домой хочется. Вот я и подумал, за такую наглость, начгуб меня ни за какие деньги не отпустит. Даже если сам мой командир просить начнет. Да и не будет командир из-за такой мелочевки, как я, с комендантской службой отношения портить. Меня просто задним числом на другой корабль спишут, и делу конец. А там меня никто не знает, я как мышка тихо-тихо до приказа досижу и уволюсь в запас, как белый человек, точно и в срок. Вот и все. А часовой, конечно, просто под руку попал. Военная хитрость! Понимать надо!

Автор - Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора.

Не моё. С сайта kolyan.net . Но очень понравилось.

... Ну и я баечку военную отожму.
26 ноября 1994 года наш дважды красноконный сорок пятый отдельный полк
специального назначения разведки ВДВ получил приказ к 4 декабря
перебазироваться в Моздок.
По этому поводу была быстро сформирована передовая команда, которая должна была на пару дней раньше прибыть в Моздок и подготовить все для развертывания полка.
Старшим этой команды был назначен замкомбата 901-го батальона майор Алексей Черушев. Человек, можно сказать, легендарный.
Прошедший путь в 901-ом (тогда еще ДШБ) от рядового да замкомбата.
Как водится, на Кубинке устроили пышные проводы. Провожали Леху до 5 утра, а в 7 ему уже надо было быть на аэродроме.
Где-то около 3 часов ночи Леха, обведя, расплывающиеся и на глазах теряющие человеческие черты лица товарищей, жалобно сказал:
- Мне бы собраться еще! Мешок...ик! - сложить!...

Понятное дело, что последняя просьба друга, не могла оставить равнодушным собравшихся и, потерявшие человеческий облик мерзавцы успокоили убывающего на войну офИцера очередным стаканом зелья и обещанием что мешок его утром будет ждать в полностью собранном виде.

Что было дальше пусть рассказывает Леха сам. Я лишь выступлю его стенографистом:

- Как летели - не помню, но как выходил из "скотовоза" помню хорошо.
Подхватил свой мешок, кинул на плечо и чуть не рухнул на спину. Ну, думаю, что-то ослабел совсем в полете или еще не протрезвел...
Для ночевки нам временно отвели угол казармы, где собрали "спецназы".
Пока мы шли примерно полкилометра до городка, почему-то оторвались лямки
спальника и его пришлось забросить на плечо, а каркас рюкзака непонятно отчего выгнулся в обратную сторону и начал упираться углом в поясницу. Я ухандокался так, что пот лил градом. Бойцы впереди бодро пылят, а я сзади еле тянусь. Не могу понять, что со мной.
Наконец, пришли в казарму.
...Надо сказать, что в эту казарму тогда стащили все имеющиеся на тот момент "спецназы". "Вымпел", "Альфу", "Вегу", какую-то коржаковскую команду. И так получилось, что мы прилетели последними. У каждого был свой угол в казарме. И естессно все друг перед другом слегка понтуются и ревниво наблюдают, у кого что есть.

"Вымпел" какие-то чумовые китайские "спальники" раскручивает. "Вега" "тушняк" на каких-то навороченных мини-горелках греет. У "альфонсов" неврубенные радиостанции на зарядке стоят. В общем - выставка достижений народного хозяйства. И тут вваливаемся мы.
Понятное дело - все морды в нашу сторону. Все же наслышаны о том, что ГДЕ-ТО ТАМ есть целый суппер-пупер спецназ ВДВ. Всем интересно, а чем мы народ удивим.
Когда я, обливаясь потом, обрушил свой рюкзак на пол, что-то там грохнуло так, что народ кругом напряженно вывернул шеи.
Развязываю спальник, и из него под ноги со звоном вываливается и раскатывается по полу штук десять пустых бутылок.
Немой вопрос в глазах соседей я гордо проигнорировал, собирая в кучу раскатившуюся тару. Пусть думают, что я культурный человек и мусор по дороге на разбрасываю. Из горлышка одной бутылки торчала свернутый трубкой листок:
"Если на бутылку не хватит, то сдашь эту тару! ", внизу кривая подпись
"Друзья".
Гады!!!

Я начал развязывать рюкзак, не ожидая уже ничего хорошего.
...Сверху лежала маска противогаза. На лбу у нее была надпись красным
фломастером - "Не забудь меня, милый!", оба "очка" были заклеены розовыми промокашками, на которых были старательно выведены женские глаза...

Потом я извлек на свет божий громадный танковый трак. К нему была веревкой привязана картонка с надписью все тем же красным фломастером "Для занятий физической культурой".
За спиной раздались смешки...

Следующим из рюкзака я выволок громадный узел из старой простыни, в котором прощупывалось что-то круглое как бочонок. Проклиная все на свете, я начал его разматывать и на свет божий появился огромный - с полведра цветочный горшок. В нем торчала картонка, на которой "кровавила" надпись; "Родная земля! (Чтобы не забыл) Храни у сердца!".

...Соседи начали откровенно ржать.

То, что лежало под ним, я выковыривал двумя руками, в последний момент
ЭТО, завернутое в газету просто разорвало бумагу, и под ноги мне грохнулся угол какой-то стены - три кирпича намертво спаянных раствором.
Надпись нитрокраской на них гласила "Закладной камень полка"...

...Про памперсы, женские прокладки, и колготки "Дольчики" я уже не упоминаю.
Когда наконец я добрался до сиротливо лежащих на дне умывальных
принадлежностей и полотенца, у меня было полное впечатление, что я выступил с шефским концертом перед пионерами. Ржали все...

...А потом была война

shurigin

В ДВАДЦАТЬ ШЕСТОГО НЕ СТРЕЛЯТЬ!

Тишину задушевной беседы в 121-ой медицинской каюте нарушил заговоривший динамик. Это дежурный политработник Лёня Фролов начал бубнить план демонстрации кинофильмов в кают-компаниях и столовых личного состава:
- ...столовая личного состава N 3: кинофильм "В двадцать шестого не стрелять"...
Внезапно в динамике раздался акцентированный резкий звук, послышались отдалённые сбивчивые голоса, и трансляция выключилась.
- Пришили комиссара! Шкворнем, - изощрялось во флотском юморе застольное сообщество. - Он, по всей вероятности, и был двадцать шестым. Не судьба...
В дверь каюты постучали. Вошедший начхим Юровский с пистолетом и повязкой дежурного, не проронив ни слова, дрожащими руками налил полстакана и залпом выпил. Это было вдвойне странным. Во первых, он ещё не сдал дежурство по кораблю, а во вторых - только два дня назад "завязал" пить. Видя его неадекватное состояние, мы ни о чём не спрашивали. Когда начхим успокоился, то всё рассказал сам...
Расслабившись в предвкушении предстоящей смены, дежурный по крейсеру открыл сейф, в который должен положить обоймы от "Макарова", и стал заниматься извлечением их из пистолета и кобуры. Так как эти два понятия: пистолет и химик - в корне несовместимы, при производстве контрольного спуска раздался выстрел, совпавший с фразой "...в двадцать шестого не стрелять". Его звук в железном замкнутом объёме рубки дежурного оглушил всех подобием разрыва ручной гранаты. Дежурный политработник, прижимая руку к голове, мягко опустился на диван и, глядя в глаза химику, прошептал: "Попал..." От плана немедленно произвести выстрел себе в висок предполагаемый убийца вскоре благоразумно отказался, так как не увидел кровищи, хлещущей из-под Лёниной руки. Да и глаза пострадавшего не выглядели остекляневшими. С огромным облегчением они оба поняли, что в комиссарский лоб попала гильза и отскочила, покорёженная, от него в бессильной злобе.
А что же пуля? Она пробила жестяную рубашку внутренней поверхности дверцы сейфа и осталась там.
Неся в дальнейшем дежурство, начхим никогда больше не вставлял обойму в пистолет, чтобы не производить затем разряжание. А всем остальным это пулевое отверстие лучше любого инструктирующего напоминало: и незаряженное ружьё один раз в год стреляет.

- Ну что за тупые шутки, ебт?!.. - поинтересовался Вова когда неведомая сила взяла его за задницу.
Насторожившись, лейтенант осторожно пошевелил тазобедренным суставом; держали все-таки за ремень, что несколько утешало. И все равно, хорошее еще недавно настроение стремительно портилось.
- Кому там делать нечего? - Вова поворочался, пытаясь осмотреть заднюю полусферу.
На этом этапе возникли трудности. Тяжелая длиннополая куртка цвета русского народного медведя - нормальной ДСки не досталось - сковывала движения, разогнуться мешал фюзеляж, поэтому пришлось высовывать глаз в узкую щель между шапкой и поднятым воротником. Хорошо просматривались крыло спереди-сверху, бетон снизу и соседний борт сбоку; обзор назад перекрывало собственное плечо. Неизвестность нервировала, да и стоять под самолетом раскорячившись было неудобно.
- Щас кто-то получит в рог, - объявил он и рванулся к свободе.
Сзади хрустнуло и отпустило.
- Ё-ё-ё... - сказал Вова через секунду, сидя на бетоне и разглядывая вырванную из фюзеляжа Т-образную антенну радиовысотомера, весело покачивающуюся на тонких нитях проводов; о том, что творится внутри самолета на другом их конце даже не хотелось думать.
В то, что удастся втихую сдать явно неисправный аэроплан верилось слабо; в возможность быстро всё починить своими силами верилось еще меньше.
- Теперь за задницу возьмут по настоящему...
Такая перспектива не радовала. Сломать истребитель, пусть и не из дежурного звена, но в боевом полку ПВО... Когда послезавтра полеты... А если еще вдруг враги... Мечи не секут повинные головы только в сказках, да и то не во всех.
- Амба, - констатировал Вова после нескольких попыток запихнуть проклятую железяку обратно: антенна, повисев на зазубринах крепления минуту-другую, выпадала вновь.
- Да все равно видно... Пожалуй, будут драть. А жаль...
Массивная фигура проходившего куда-то через стоянку Малухи, инженера полка по РЭО, вызывала ассоциации с тружениками топора, дыбы и веревки; стало совсем тоскливо. Он уже почти прошел мимо, когда Вова, наспех прицепив антенну к самолету, решительно двинулся наперерез.
- Товарищ майор! Можно на минутку...
- Да, слушаю.
- Товарищ майор, вот я техник самолета. Планер, шасси, двигатель - всё «железо» знаю, а штуковины ваши радиоэлектронные, антенны всякие для меня как темный лес. Подскажите, пожалуйста, где что, хоть знать буду, а то даже глупо как-то получается.
Пару секунд майор решал как реагировать на внезапно возникшую тягу к знаниям.
- Это хорошо что интересуетесь, - одобрил он наконец. - Подскажу.
Неприметными движениями опытного каюра направляя инженера Вова повел его по самолету; следовало спешить, пока антенна не выпала сама по себе.
- А вот здесь что?.. - Вова аккуратно развернул майора чтобы понадежнее зацепить им антенну; хватило легкого прикосновения.
- Ё-ё-ё... - удивился Малуха, глядя на обломок высотомера.
- То... това-а-арищ майор! Вы же... Вы же мне самолет сломали... Как же... Что же...
- Ё-ё-ё...
- Это же... Послезавтра ведь полеты... Как теперь...
- Ё-ё-ё... И запасных-то нет... Ладно. Придумаем. Так. Лейтенант, не суетись. Отдыхай. Завтра... Завтра к обеду будет готов твой аэроплан. И это... с меня пол-литра...

Типажи.

(Из довольно старых зарисуек, руки дошли привести в читабельный вид.)

Боцман второго экипажа. Псевдоним "Ботя". Сугубый профессионал. Абсолютный. За это качество на линейном флоте (в коем, несомненно, находилась наша лодка) прощается многое. В том числе общее раздолбайство и склонность к пожиранию шила. Необходимо отметить, что сия привычка прорезалась исключительно в береговых условиях и напрочь отрезалась при пересечении береговой черты.
Ботя грамотно и хладнокровно справлялся с такими стремными вводными, как заклинка БКГР на погружение, удерживание лодки на заданной глубине после срабатывания АЗ реактора с потерей хода и т.п. аттракционы, прошибающие у всех присутствующих в Центральном холодный пот на лбах. Необходимо заметить, что фантазия на потенциальные аварии у Кэпа или проверяющих были неистощимы. Аварийная ситуация гипнотизирует непрофессионалов. Т.е. ты понимаешь, что СПЗ (северный пушной зверек) не просто близок, а буквально лижет тебе лицо и лоб, но что необходимо делать в ситуации, тебе неведомо, да и выползание из нее от тебя не особо зависит. Поэтому в такие веселые моменты уголок РТС (КП 1-Р) в Центральном сбивался тесной кучкой вокруг любимого пульта «101 К» и, стараясь не отсвечивать, дабы шумным дыханием не сбить с правильной мысли участников фестиваля, с искренней тревогой наблюдали за мгновенной реакцией Боти на бодрый мат кэпа и вахтенного механика.
Если фантазия вам отказывает, то можно провести некоторую аналогию - вспоминая эти адреналиновые забавы, я понял с кого мистер Киплинг списывал образ обезьян, собравшихся в потную кучу перед удавом Каа в книге жизни «Маугли».
Но, таки, вернемся к Боте.
Как известно, всплытие корабля происходит по боевой тревоге, поэтому и первый, кто вылетает за Кэпом на ходовой мостик после всплытия - это боцман. Тут необходимо в скобках заметить, что на поверхности моря у подводников много врагов. Причем разнообразных. В теории они расклассифицированы и даже даны рекомендации по противодействию (уклонение-уничтожение). Но, поскольку в реальной жизни всегда имеется различие между теорией и практикой , мы на теорию забъем и введем новую «практическую» классификацию. Основные «поверхностные» враги:
1. Самолеты, причем свои же, нашенские противолодочники гораздо более опасны, чем американский или канадский базовый патрульный «ОРИОН»;
2. Надводники. Самые злостные из них - рыболовецкие сейнеры, тоже отечественные, а не из Катманду и прочих Пеньпьянов, которые запросто могут просто стоять без хода (никак себя не обнаруживая) или переться с тралом вдогонку за селедкой на пересечку курса не соблюдая ни правил МППСС- 72, ни каких было правил вообще;
3. Чайки, - обильно срущие на ракетную палубу черного цвета ослепительно белым исключительно трудноотмываемым дерьмом .
Само собой, любимым и безотказным оружием от всех перечисленных напастей у Боти была ракетница. Нет, неправильно - РАКЕТНИЦА. Она всегда торчала из кармана его канадки, как пистолет за ремнем у героев Тарантино. Ботя палил из нее по любым врагам без разбора беспощадными очередями.
В качестве примера в той истории, когда наши мастера военно-морского дела чуть не потопили пароход (эта опупея пишется давно и трудно - но когда нить я ее распубликую. Авт.) Напомню финальную часть, той воинской части, в части касающейся готовности Боти шмалять из РАКЕТНИЦЫ. Итак: исходная ситуация- пароход аварийно всплывает в наших терводах с глубины 60 м. Ботя, как положено, вылетает спросонья на мостик, там ночь, никто нас не ждал. Минуты через три, с криками «здравствуй, жопа, новый год! А что это вы тут делаете?», на нас из-за ночных туч вываливается противолодочный Ил38. Ботя достает из одного кармана мою записку с устаревшими примерно на пол-суток кодами опознавания, из другого- РАКЕТНИЦУ и навскидку херачит точно в борт самолета «белый-зеленый». При этом, не целясь (!), так как весь погружен в рассматривание букв, которые ночью, в лунном свете видны, прямо скажем херово. Парни в самолете, оправившись от изумления столь неласковым приемом, сравнивают коды и докладывают в генштаб, - типа, такие дела, обнаружил в рассейских терводах ядреный ракетоносец, ИЧСХ, готов по нему, гаду, оружие применить.

Любил также Ботя пострелять из РАКЕТНИЦЫ по мостикам сейнеров. Прямо по ходовым стеклам. Так сказать, превентивное предупреждение об опасности столкновений. После чего из рубки или от сетей вылетал полупьяный рыбак-морхуил, дико вращая глазами и что то громко думая про себя о ВМФ вообще, подплаве ТОФ и данной лодке в частности, закладывал циркуляцию во избежание столкновения. Ясное дело, что Ботя заботился в основном о целости гражданского флота и ходе выполнения продовольственной программы страны.

Борьба с чайками. Перед контрольным выходом с дивизионным начальством на борту, Ботя несколько дней тратил со своей швартовно-сигнальной бандой на покрытие надводной части корабля черным лаком. Представь себе итог немалых трудов и страданий. Идет себе пароход - красавец, отливает черными боками, пятиметровые лопасти двух винтов вышвыривают в кильватерную струю рыбу. Сотни чаек и прочих бакланов ныряют в воду, обжираясь халявной хавкой. Следом, в благодарность, садятся на ракетную палубу и начинают срать прямо на Ботино творчество. И даже видно, что думают они при этом, как хорошо, мол, люди обустроили питание чаек. Встречная благодарность не знала границ. Ботя вылетал на ракетную палубу и шмалял из РАКЕТНИЦЫ вдоль палубы, устраивая птичкам Армагеддон с перьями.