В распоряжении модератора сайта оказалась рукопись, автор которой не указан.
Мы с Maxis'ом долго думали и колебались - помещать ее на сайте или нет. С одной стороны, веселой и остроумной ее назвать никак нельзя, но, с другой, написано хорошо и, пожалуй, правдиво.
Мы решили для пробы выложить две первые новеллы рукописи, а всего их 13. Ждем ваших отзывов.

'Война - дело молодых,
лекарство против морщин' (В.Цой)

'Бытие определяет сознание'
(Армейский афоризм)


ДУХИ

"Духанский" период в жизни солдата начинается с "нулевой" хэбэшки пятьдесят шестого размера и заканчивается "переводными" ударами бляхой по заднице в день приказа. Дух (иначе "солобон" или "желудок") - в армии никто. У него нет никаких прав. Никто ничего ему не должен. Обязанности духа неисчислимы. Как объяснял нам (тогда еще духам) старшина: "Торчок должен обслуживать деда, котел - сам себя. А дух должен шуршать днем и ночью."
Нет, наверное, существа парадоксальней, чем дух. Он очень мало ест, но способен съесть пайки целого взвода, почти не спит, но способен спать даже на ходу. Он слаб и ничего не умеет, но девяносто процентов армейской работы исполняется им. Дух с трудом волочит ноги, но нет никого более поворотливого чем он. Он нерешителен и всего боится, но иногда способен на подвиг. Дух валится с ног от одного удара по морде, но оказывается в состоянии вынести "все тяготы армейской жизни". Дух незаменим. Поэтому его очень любят и, не покладая рук, "учат" армейской премудрости старшие призывы.
У нас была такая традиция когда "свеженьких" духов гнали через плац в часть, все высыпали из казармы и орали в их круглые от страха глаза: "Вешайтесь! Вешайтесь, духи!" Впрочем, в течение следующего года многие из них так и делают (а также стреляются, режут вены, убегают и т.д.).
Духи всем верят и всего боятся, они беззащитны и послушны. А особенно они тянутся к вежливым и ласковым старослужащим. Бойтесь их, духи, бойтесь сильнее, чем тех, кто сразу бьет вас по морде!

О СТАРОСЛУЖАЩИХ "ДОБРЫХ" И "ЗЛЫХ"

Духи по простоте душевной не знают, что доброта в армии сурова и груба, а подлость частенько мажет повидлом. В армии, как и на зоне, раз "опустившись", невозможно подняться, как раз поев за последним столом, невозможно пересесть за первый. "Добрые" используют этот принцип, чтобы опустить духа хотя бы раз. Дальше "само пойдет". Например, подходит к духу котел или дед и грубо приказывает, скажем, почистить ему сапоги или постирать хэбэшку. Дух, если пацан боевой, упрется - "нет и все!", а то еще пошлет. И под побоями не сломается. А вот если подойти к нему и ласково так посюсюкать: "Братишка, ну сделай одолжение, пожалуйста... ", - то дух, который, кроме "козел", "урод" и "ублюдок", ничего больше не слышал, а кроме по морде", ничего больше не видел, вряд ли устоит. Духи, не разбирающиеся в оттенках казарменных взаимоотношений и меряющие все гражданской меркой, склонны считать, что если "старик" обратился к ним ласково, то он их уважает и считает равными себе, а работа, которую он просит выполнить, - не более чем дружеское одолжение.
Вообще, почти всегда призывники заранее по рассказам теоретически знают, что их ждет в армии. И заранее настраиваются на великий бой. Но в армии этот великий бой разбит на множество микроскопических стычек и столкновений, и духи уже воюют, не замечая этого. Каждый раз по отдельному поводу от них требуют пустяка, ничтожной уступки по сравнению с ожидаемым ими решающим боем, и не стоит даже размениваться на этот пустяк, но все эти проигранные пустяки оказываются в совокупности поражением в главной битве. А раз только постирает - и, минимум год, ему хэбэшки дедовские стирать, прецедент есть. Поэтому опасайтесь ласковых. Грубые честнее.

Смотри Примост, как это было у меня. Наш ответ Чемберлену.

Прибыв эшелоном через шесть суток после отправления из Перми на станцию Актогай нас выгрузили из обжитых старых плацкартных вагонов, погрузили на 131е ЗИЛы, и везли несколько часов по степи. Эмоций никаких не было, тупо свистел ветер в тенте, да солнце било прямо в зелёную корму. Стемнело, и наконец въехали в какой-то городок.
- Учарал, приехали.
Сержант азиатской внешности сопровождал нас с самого призывного пункта, и уже казался родным. Как полагается ворота со звёздами, КПП со ступеньками. Освещённый плац. Подвезли к какому-то зданию, позже выяснилось к клубу. Дело к полуночи, тишина. Редкий человек в форме прошмыгнёт где-то периферийно. Выкрикнули по фамилии, прошёл внутрь. Там, в фойе мы накапливались. Стояло несколько столов с бумагами.
- Деньги сдаём, ценные вещи. Часы можете при себе оставить, у кого непромокаемые. Как переоденут - отдадим обратно.
'Вот ух хуюшки я вам деньги отдам' - подумалось мне. Я свернул в максимально маленький квадратик двадцатипятирублёвку и засунул под браслет своих промокаемых часов. Эти деньги - последняя ниточка связывающая с прошлым. На ней ручкой было написано какое-то пожелание ещё в Инте, и она была приморожена к окну поезда Воркута-Котлас. Я её отодрал в Ухте, и пропил вместе с полушубком где-то в районе Семипалатинска. К нам в вагон пришел барыга казах и продал водки. Обратно он успел дойти только до тамбура. Там мы его и грохнули. Не насмерть конечно, так, попинали, да деньги с вещами забрали взад. Ну и корешка егойного проводника пару раз кочергой титанной приложили. Он так больше и не высовывался из своего купе. Спекулянты проклятые. Прапор нас сопровождавший ушёл в коматоз ещё под Свердловском. Больше мы его в человечьем обличии и не видали. Двое капралов тихонько ехали и беспокойства не доставляли. В Барнауле пытались нас 'построить'. К Учаралу с их лиц уже практически сошли следы асфальтовой болезни. И то верно, кто ж за воркутинским призывом детей послал? Обещали в отряде устроить весёлую жизнь, вот и доугрожались. Прибежали там правда с других вагонов военные их коллеги, но в узкости плацкартного вагона разборки могут быть только 'кто там следующий в проходе', нас на 54 полко-места ехало семьдесят человек Инты-Воркуты. Шахтёры. К узким пространствам привычные.

- Кто желает отправить одежду - зашивайте в мешки, подписывайте.
Тут я уже начал удивляться, по рассказам, необходимо было ехать вообще в рванине. Но морозы в конце ноября в заполярье под тридцать, одел не новый, но добротный крытый полушубок. На скорую руку зашил, подписал химическим карандашом, заполнил бланк. Взвесим потом, и деньги соберём. (Ага! Вот где фокус!). Бросил мешок в общую кучу.

-Постригаться проходим! Живее, живее, до утра тут с вами что ль ковыряться!
- Ты проходи, сойдёт.
Я приободрился, ещё дома я подстригся совсем коротко, но не 'под ноль'. Прошёл дальше в зрительный зал, присел и перевёл дух. Выводы были вполне на данный момент утешительные. Никакого стресса, всё гладко. Подошел мужик в спортивном костюме, но в фуражке.
- Разряд есть?
- Есть, по прыжкам в воду первый, и каменщика - второй.
- Мне бегуны нужны и плотники… сразу потерял ко мне интерес этот 'спортсмен'.

Потом опять начали выкрикивать пофамильно, собрали человек двадцать и повели. Флегматичный сержантик попутно пытался привести 'строй' в порядок, и вещал:
- Вот учебный пункт, где вы будете кантоваться, кто три месяца, а кто и поменьше, пока вас покупатели по учебкам не растащат.
- Тут живёт мангруппа, минбат, исапр, комвзвод, обоз - сыпал незнакомыми словами показывая на окна пятиэтажного здания.
А из этих окон вдруг начали высовываться люди.
- Здорова духи!!- Откуда приехали?
- Коми…
- Сыктывкарские есть?
- Инта-Воркута!
- О! Земляки, как там?
Мы приостановились, сержантик не рыпался.
- Там нормально, девки… ваши там … бывшие.
- Хахаха! Борзота!

Пришли мы в баню.
- Раздеваемся, и на санобработку мандавошек выводить. Шмотки вон в то окошко бросаем.
- Раздевшись, я вдруг понял, что теперь точно всё. Начинается другая жизнь. На лавках лежали камуфлированные комплекты формы почему-то с голубоватыми (вовсе не зелёными) погонами. Там было написано 'ПВ'.

(продолжение предполагается)

P.S. полушубок благополучно прибыл, я в нём и после дембеля ещё ходил, а потом он грел поясницу будучи приделанным к сиденью автомобиля.
Аллюр http://copi.ru/775/

Я не знаю. Ну не знаю, правда. Не знаю когда и как я умру. Хотя умирать доводилось несколько раз. И стоять на волосок от смерти. Но это - отдельно. И потом. Как-нибудь. А первый случай был в армии. Когда я, молодой боец взвода связи Отдельного батальона охраны, тянул изо всех своих сил лямку, получал свои грамоты 'За успехи в боевой и политической подготовке'. Кто кроме меня знает, каких усилий это мне стоило? Никто не знает и теперь уже не узнает.

'Благими намерениями выстлана дорога в ад …'
Снег и мороз. Снег хрустит под моими сапогами, хрустит, как и положено снегу в морозный полдень. Холодно, градусов 18. Но я не чувствую мороза, пока. Я иду. Я быстрыми шагами иду по горной дороге вдоль незамерзающей речушки и от такой ходьбы мне жарко (думаю, виноват кусок сала с хлебом, который мне напластал мой замок, посмотрев на градусник). Путь мой лежит мимо сооружений, около которых, овечьими кулями, привалившись к стенам, стоят часовые в бараньих тулупах, поддёвках и валенках. Один окликает: 'Сёма, покурить ест?', это Хабиб, дагестанец, на полгода раньше призвавшийся. Постояли, поговорили, покурили … 'Слушай, мэня всэ равно чэрэз пянадцат минут мэняют, возми валэнки, потом в караулку занэсёшь…'. И вот, через полчаса, в тёплых валенках, я карабкаюсь на заснеженную скалу на территории второго поста и радуюсь, что ноги мои не мёрзнут (Вообще солдатские радости очень простые: тепло, еда и лежанка). До неисправного блока я добрался без приключений, без приключений его удалось запустить и отрегулировать. Довольный собой и своей судьбой на сегодняшний день, ничего не подозревая, я двинулся в обратный путь. Обходя блок, оказался на краю обрыва и мои валенки просто поехали по твёрдому насту. Чуть ниже я запнулся за торчащий из снега камень и дальше полетел уже кувырком: 'голова-ноги, голова-ноги'(с). Что меня ждёт, я понял сразу, внизу, метрах в сорока была каменная россыпь, состоящая из огромных обломков скалы, с которой я летел, аки сокол ясный. В голове моей начали вставать картины моей недолгой жизни. Обидно, вы знаете, умирать в девятнадцать лет. И тут, на фоне этих картин, как в замедленном кино, передо мной проплывает дерево, неизвестно каким чудом укрепившееся в скальном грунте. Совсем рядом - руку протяни. И я протянул, и ухватился левой рукой, и удержался (правда потом рука два месяца висела, как плеть и я привык всё делать одной, но это было потом). Кое-как подтянувшись, я сел на дерево, благо начинало оно расти горизонтально к земле и, постепенно переходило в вертикальную плоскость. И тут из-за сооружения показался часовой с автоматом наизготовку (его, естественно, забыли предупредить при смене, что по территории шарится связист, хорошо не пульнул со страху). Увидев меня, он облегчённо вздохнул, отстегнул магазин и выкинул патрон из патронника: ' Ну, ёлы-палы, ты и шумел, я думал тут человек пятьдесят…'. А я сидел на дереве и молчал. Не мог говорить. До земли оставалось ещё метров двадцать.
P.S. Был бы в сапогах, не подскользнулся бы, каблуки этот наст продавливали…
P.P.S. Падать - падал, а прибор, единственный на всю округу, сдвинул к животу - защищал, однако…

Навеяло историей о военных фамилиях.
Вот такая байка ходит в нашем НИИ. Фамилия нашего директора - Глухих, а фамилия его заместителя - Баранов (фамилии настоящие).
И вот как-то собрались ехать по делам в Москву. А что бы их встретили там на вокзале, отправили телеграмму:
"выезжаем поездом ... вагоном... встречайте глухих баранов"
PS:Как бы меня не вытурили после этого из НИИ :)))

Как он был прав, мы узнали только утром. Нет, мы все заливали, сидели и заливали. Потом окатили себя водой из колодца и подвесного топливного бака (он черной краской покрашен, вода в нем нагретая), убрали все доски и головешки, поужинали, конечно доложили о происшествии и победе над огнем. Сгущалась тьма, мы заступили на ночное дежурство, т.е двое спали в кроватях а один, раскатив запасной матрац на полу, спал в аппаратной, подложив под ухо динамик ГГС. Каждые пол-часа дежурный по связи опрашивал точки, те отвечали в порядке расположения на полосе. Начинал дальний первый, затем ближний первый, после него шла РСП (радиолокационная система посадки), затем отвечал СКП2, радиостанция дальней связи, курс и глиссада отвечали вместе с ближним вторым, а потом и мы. Иногда какой-нибудь боец у громкой засыпал так плотно, с таким остервенением давил на массу, что его не могли разбудить самые громкие вопли дежурного по связи. Быстро снаряжали машину, лезли через забор, входили в домик и трясли война за плечо. Очумевший боец понять не мог, откуда на его точке материализовался дежурный по части и злющий дед-шофер, которого подняли в 3 ночи.
Ночью, а сменялись мы через 2-3 часа, каждый пару раз выходил к бане и смотрел. Ну не было там дымков. В 6 утра, когда в части прозвучала команда подъем, мы легли спать часов до 9-ти. Потом можно было позавтракать, помыть полы и протереть станцию (святое) и быть готовым к приходу начальства. Но проснулись мы после 8 от громких звуков, напоминающих удары. Это пришли местные, крикнул я, кидают кирпичи в ворота. Была у нас одна заморочка, время будет напишу. Увы, когда мы высыпали на крыльцо, мы поняли что к чему. Стрелял шифер на крыше бани. Пламя на чердаке било вверх весело и сноровисто. Нехотя подойдя к телефону, я попросил телефонистку соединить с городской пожарной командой. Пожар у нас, тоном Булгаковского Бегемота поведал я свою печаль. ДЕЖУРРРРРНЫЙ СЛУШАЕТ рявкнула трубка городской пожарной команды и я им открылся. Горим, говорю, дальний привод. Спасайте. А это где? - задал резонный вопрос пожарный (правильно по Гиляровскому говорить ПОЖАРНЫЙ, пожарник это тот, кто погорел). Где, он не знал. Ну, на пальцах объяснили, до пруда, потом налево по тропе до ворот на дым. Тут пришла команда на полеты и мы включились. Вся тонкость ситуации была в том, что антенна наша стояла чуть в стороне от оси ВПП, а точно по глиссаде была крыша бани. Не взирая на огонь обеспечив боеспособность, я взялся за трубу и попросил телефониста соединить с пожарной командой аэродрома. То, что о нашем приводе не знала городская команда, было объяснимо, но что не знала аэродромная, было странно. Ну да ладно, рассказал как ехать и взялся за самое тяжелое, стал звонить в часть. А все на завтраке, ушли в столовую. Мля, звоню в столовую, они уже ушли, говорит дежурный по столовой. Так, мимо столовой летного состава, через мостик над оврагом, по бродвею, мимо штаба нашего ОБС РТО к казарме, минут через пять будут. Гляжу в окошко, ребята тоскливо плескают ведрами воду на чердак, да без толку, занялся уже помывочный зал, стропила и сама парилка. Разгорелось за час от одного уголька. Была, небось, тоненькая струйка дыма в самой глубине, а мы ее в темноте не видели. Звоню в казарму, посылаю дневального бегом к дежурному с докладом и иду тушить. Когда крыша занялась полностью, а в парилке горели уже 6-7 верхних венцов, со стороны дороги мы услыхали натружный рев могучих уралов. Нас нашли городские пожарные. Быстро открыли им ворота. Те вкатились, доложили по рации о категории пожара и развернув кишки сунули одну в колодец. Без воды мы, пояснили они. Шланг, опушенный в колодец, был тоньше меня в обхвате всего на три пальца. Насос пожарной машины, насажанный на вал отбора мощности ураловского движка, сделал одно всасывающее движение и три куба колодца опустели, брызнув через три шланга пожарных. Хотя это и было три тонны, но, как оказалось, слону дробина. Чем тушить?, задумчиво подумал пожарный командир. Сейчас наши подъедут, уловил я его мысли, но они тоже могут быть без воды. И точно. Наши аэродромные, прикатив на раздолбанных зилах 131, под насмешливыми взглядами городских пожарных не торопясь развернулись, после чего подошли с шлангом к уралам и спросили, а где водички можно взять? Мой тоскливый взгляд бороздил воображаемую поверхность городского пруда, находящегося в 20 метрах от точки, который был спущен еще в феврале. Засада. Улюлюкая, как банда махновцев при штурме женского монастыря, примчался бортовой зилок с удлиненным кузовом, набитый дембелями и огнетушителями из нашей части. Огнетушители, после недолгих размышлений, все же пошли в дело, все равно в этом году их перезаряжать. Делу это не помогло, баня догорала весело и напористо, стали валиться кирпичные стены предбанника и комнаты отдыха. Приехал командир.
Он был на СКП, что то говорил зампотеху, показывал пальцем на местности, пока не повел им вдоль глиссады. Через некоторое время командирский палец уперся в столб дыма. Баня, осипшим голосом сказал командир и приказал седлать уазик.
Если бы взгляд мог убивать, жертв считали бы десятками. ЧТО?- спросил командир. Жертв нет, ответил я. Так, что у вас? - это уже городскому пожарному майору. У него был протокол. Пошли его подписывать в домик точки и проходя мимо висящих с вечера на турнике противогазов остановились. Нельзя в таких на пожаре, сказал пожарный майор и командир посмотрел на меня очень строго, в таких помереть - две секунды, продолжал пожарный и лицо командира мрачнело. Дык, гопкалитовые патроны навернули от угарного газа, сказал я и майоры (командир им тоже был пока) меня зауважали. А меня прошиб холодный пот. Маска шланг и гопкалит были, а противогазная коробка осталась на лавочке в бане и… А на ней номер. Был. Тот, что пишут в военный билет сразу после номера карабина. Какое небо голубое… Ладно, это после. Приунывшие дембеля, понукаемые дежурным по части, растаскивали обгоревшие бревна, ровняли местность и наводили шмон на территории. С ревом над головой прошел на посадку борт, разогнав винтами дым на высоте 200 метров. Мы, подписав протокол, стали помогать дембелям. Они думали, приедут, постоят руки в карманах, сожрут наши баранки и хлеб с маслом и поедут. Фигу, таскать горелые бревна. Самое главное, второй раз за полтора года такая засада. Полтора года назад что-то горело в деревне Городища, вызвали добровольцев помочь. Поехали дембеля да деды, порезвится на природе, а там надо было лосем носиться. На другой день, а горело дня три-четыре, дембеля выталкивали из строя духов-добровольцев, чтобы самим не ехать. И опять. Теперь эти духи стали дедами, но урока не запомнили, опять сами вызвались. Баранки мы им, сирым, раздали, жалко же.
Наконец, вся камарилья уехала, оставив кирпичные развалины и пепел. У нас прибавилось дров, хоть и обгорелых (зимой растапливать кочегарку будем) и задача, весь мусор с территории убрать. На длинном кабеле (сами делали), вынесли динамик и микрофон ГГС до ворот и стали рыть ямку. За день вырыли. В ямку влез бы КАМАЗ. Потом три дня по песку таскали тележку с кирпичами и головешками, пока не остался один только фундамент. Накануне, в передаче ВЗГЛЯД показали клип Минаева с пародией на песню 'Ты в армии сейчас'. Слова там были "О-о-о, какой тяжелый день!!!" Было в масть, пели от души.