Бортжурнал N 57-22-10
Часть первая СОЮЗ
16 новых историй

Блиц борттехника

После командировки борттехник Ф. собрался в отпуск. Как раз всех его друзей, которым предстояло лететь в Афганистан, на две недели отправили в профилакторий под Хабаровском. В рамках все той же подготовки - набраться сил и пройти курс самообороны без оружия. Пути расходились окончательно. Борттехник Ф. надеялся, что, когда он вернется из своего почти двухмесячного отпуска, «афганцы» будут, наконец, в Афганистане и перестанут маячить живым укором перед его глазами. Будет стоять глубокая осень, потом настанет зима и все пойдет по плану, утвержденному весной. Он будет летать над заснеженной землей, писать роман, играть в шахматы. Да, играть в шахматы, а не просто разбирать партии двух «К». На смену борттехнику М., с которым борттехник Ф. коротал вечера за доской, пришел борттехник нового призыва. Он был женат, поселился с женой в общежитии, и первым делом обошел соседние комнаты в поисках любителей шахмат. Увидев на столе у наших лейтенантов не только шахматную доску с фигурами, но и шахматные часы - белые, с черными кнопками и красными флажками, - он разволновался. Борттехник Ф. снисходительно-добродушно согласился сыграть партейку. Привыкший всегда выигрывать, фигуры двигал быстро, думал рассеянно, и уже в дебюте попал в трудное положение. Спохватился, начал думать, боролся изобретательно и все же проиграл. Потом он проиграл еще две партии, потом выиграл одну и одну с трудом свел вничью.
Новый борттехник оказался перворазрядником, а то и кандидатом в мастера спорта (автор уже не помнит, склоняясь ко второму, потому что перворазряднику проигрывать все же несолидно), и все книги, вставшие у него в комнате на полке, были шахматными. Борттехник Ф. вдруг осознал, что его знание нескольких дебютов по пять ходов в каждом, в данном случае равно полному незнанию. Он проигрывал один к пяти каждый день, и единственное отдохновение находил в пяти- или одноминутном блице, - тут счет был обратный. Но теперь он знал, что зима дана ему еще и для полной победы над кандидатом в мастера спорта по шахматам.
В отпуске он говорил друзьям, что в Афган не идет, потому что отправляют в Чернобыль. В ответ на уговоры отказаться во что бы то ни стало, пожимал плечами. У лейтенанта ВВС было много денег, он поил друзей водкой, возил их на такси, покупал девушкам большие букеты красных роз... Однажды вечером в программе «Время» он увидел репортаж Михаила Лещинского, в котором мельком показали строй вновьприбывших вертолетчиков. Кадр был секундный, но отпускник успел узнать лицо борттехника М.! Потом он начал думать, что мог обознаться, но сходство было слишком велико, чтобы сомневаться. «Все, - подумал борттехник Ф. с грустным облегчением. - Теперь все...».
Он вернулся в часть в середине ноября и, к своему разочарованию, увидел, что «афганцы» по-прежнему были в Магдагачи.
- Я вас скоро сам убью, - сказал он злобно.
- Успокойся, через неделю уходим, - сказал борттехник М.
Они сдавали свои борта. Наступали холода. Трава на стоянке была седой, земля - твердой как бетон. С хмурого неба медленно сыпал мерзлый туман, временами превращаясь в снег. Борттехник Ф. делал перевод своей машины на зимние, менее вязкие масла. Он бродил по пустынной стоянке то с ведром, то со стремянкой, напевая под нос: «осень, ты на грусть мою похожа, осень, вместе будем до зимы...», разжигал в патронном цинке керосин, бросив в него кусок ветоши, - греть руки, когда они замерзнут, - расконтривая, откручивая, заливая, закручивая, законтривая... И когда он, стоя на стремянке, заправлял маслом шарниры хвостового винта, мимо сквозил как всегда стремительный инженер эскадрильи. Он пробежал, остановился, вернулся, посмотрел поверх очков на борттехника, словно что-то вспоминая, и сказал:
- Ты фото на паспорт сдал?
- Какой паспорт? - удивился борттехник.
- Дурака выключи! Служебный, какой еще! Ты же в отпуске был, когда все афганцы сдали, а завтра последний день! Хули телишься-то? Не хочешь, так и скажи...
Борттехник стоял, боясь сказать слово, чтобы не спугнуть. Но сказал:
- Завтра сдам...
- Борт Чакиру передавай! - убегая, крикнул инженер.
Борттехник пальцами вкрутил пробки шарниров ХВ, спустился по стремянке и помчался фотографироваться. Китель он пошить так и не успел, пришлось взять у лейтенанта М. Дело было к вечеру, фотоателье в поселке уже закрылось, но это не могло остановить борттехника Ф. Он понял, что там, наверху, решили дать ему шанс, - инженер, судя по очумелому виду, не понимал, что говорил. Да и он ли вообще говорил его устами?
У борттехника Ф. был фотоаппарат ФЭД-5, бачок для проявки пленки и отцовский увеличитель УПА. На фоне простыни, при свете электрической лампочки, за неимением вспышки используя большую выдержку и не шевелясь, чтобы не смазать, в кителе лейтенанта М., который был велик и сидел на плечах как бурка Чапая, борттехник Ф. отснялся на всю пленку, проявил ее, просушил, и уже ночью отпечатал фотографии - темный, опухший лик меж погон которые поднимались, как крылья настороженного орла, уходя за границы фото.
Утром он отнес шесть карточек с уголком в строевой отдел и осторожно вышел, тихо прикрыв за собой дверь, чтобы там не опомнились и не крикнули в спину - погоди-ка, тебя же нет в списках!
Несколько дней он ждал отбоя на каждом построении. Лишь когда получил на руки синий заграничный паспорт со своей самопальной фотографией, когда сдал свой борт N 22 старшему лейтенанту Чакиру, а зимний шлемофон и унты, упакованные в мешок, - на вещевой склад, когда, наконец, им сообщили, что завтра они убывают в Возжаевку, а оттуда в - Узбекистан, - борттехник Ф. успокоился. Вечером он сыграл несколько партий с кандидатом в мастера, две проиграл, поставил часы на блиц, выиграл две и встал.
- Ну, - сказал он, - спасибо за игру, но мне пора.
- Да поиграйте еще, - предложила радушная жена кандидата.
- Ребята завтра в Афган... - сказал муж с суровой скорбью, - им не до игр сейчас...
Поздним вечером к ним из верхнего городка пришли лейтенанты Т. и С. Они были не по-хорошему оживлены и принесли с собой бутылку самогона.
- Мы пить не будем! - решительно пресек лейтенант М., который укладывал сумку, и никак не мог втиснуть шахматные часы.
- Эх, - сказал лейтенант С., снимая фуражку и садясь на кровать. - Если бы не мое зрение...
- А у меня нос... - сказал лейтенант Т., и постучал себя двумя пальцами по лбу.
- Да ну вас, - сказал борттехник Ф. - Все нормально, каждому свое...
Гости попросили стаканы, выпили вдвоем, чокнувшись и пожелав, чтобы количество посадок равнялось количеству взлетов.
- Не завидую я вам, - сказал на прощанье лейтенант Т. - Говорят, там появились ракеты, от которых не уйдешь. Стрингеры...
- Стингеры, Видас, - сказал лейтенант М. - Ничего, уйдем как-нибудь потихоньку...
Борттехник Ф. смотрел в окно, как они уходят. На улице было темно и моросило. Асфальт под фонарем у КПП искрился.
Утром, перед вылетом в Возжаевку, построились на мокром аэродроме. Вертолеты стояли в тумане. А вечером, когда улетали из Возжаевки, повалил густой снег.
Осень кончилась.

Бортжурнал N 57-22-10
Часть вторая
АФГАНИСТАН

La donna è mobile

Борттехник М. решил больше не летать с майором Умрихиным. Он осознал, что эта фамилия, судя по всему, говорит о миссии майора, посланного небом убить лейтенанта М. Когда борт N 10 в очередной раз в смену борттехника М. оказался по плану в руках его ангела смерти, борттехник М. задумался. Отказаться от полета под предлогом болезни? Но ему нечего предъявить доктору, кроме своего здоровья. Он вспомнил совет одного борттехника. «Если чувствуешь, что тебя отправляют на верную гибель, ослабь немного хомут на воздуховоде от «аишки», и основные двигатели из-за травления воздуха не запустятся. Только не забудь восстановить контровку - и никто не узнает, в чем причина...» Борттехник М. открыл капоты двигателей, но вдруг подумал, что если прием не сработает, то придется лететь. Нужно что-то более верное. Он начал открывать другие капоты и лючки, и скоро на глаза ему попался шланг гидросистемы. Молодой борттехник вспомнил еще один совет бывалых. Отпотевание - такое безобидное слово, но если оно прикладывается к шлангу гидросистемы, то это означает его негерметичность, потерю масла, влекущую внезапное заклинивание управления в полете.
В одно мгновение он оказался внизу у контейнера, достал бутылку с маслом АМГ-10 и снова взлетел к гидроотсеку. Аккуратно, стараясь не капать на пол отсека, он облил маслом рукав гидроусилителя автомата перекоса несущего винта. Затем закрыл все, что было открыто, и спустился вниз. Когда пришел майор, борттехник доложил про выявленную неисправность и предложил командиру убедиться самому. Майор убеждаться не стал. Досадливо махнув рукой, он побежал к инженеру за другим бортом.
Пришли техники, осмотрели рукав, приняли однозначное решение - менять. Борттехник М. ходил вокруг борта и весело насвистывал почему-то арию герцога Мантуанского из «Риголетто».
А после обеда принеслась весть из района Геришка. Там, на одной из площадок, на взлете был сбит борт N 26 борттехника Плетнева. Он был ведомым в паре майора Умрихина. Все, к счастью, живы.
- На месте Плетнева должен был быть я! - сказал борттехник М. борттехнку Ф.
- Будешь, когда напьешься, - пошутил борттехник Ф., который не знал еще, как майор поменял коней.
Покалеченный борт на месте восстановлению не поддался. Через неделю его привезли на платформе, которую тянул мощный КрАЗ. Хвостовая балка была искорежена так, словно великан схватил вертолет за хвост и сжал его в горсти. Злой борттехник Плетнев, которому теперь предстояло менять в ТЭЧи хвостовую балку - по сути полвертолета, - не смог удержаться от правды. Никто их не подбивал. Влетали, торопясь, по ветру. Ведомый, полный десанта, разбежался вслед за ведущим по-самолетному, поддуло ветром под винт и опрокинуло.
- Чудом никто не погиб, чудом! - говорил Плетнев. - Потом, чтобы закосить под обстрел, полоснули по хвосту из автомата, да кто ж нам поверит, когда там духов так близко быть не может!
- А все потому, что не тот борт был в плане у провидения... - загадочно сказал борттехник М., и глаза его таинственно блеснули.

Бортжурнал N 57-22-10
Часть вторая
АФГАНИСТАН

Адаптация борттехника

Первые три дня полетов и быстрых спусков у борттехника Ф. болела голова. Не так, как у лейтенанта Т. - ножей в мозг ему не втыкали, - болела тупо, как от долгого насморка. Они все еще жили в большой палатке с двухъярусными кроватями и печкой на солярной тяге. Наверное, - думал борттехник, - голова болит и от печного угара. Но тревожила его не голова. Он впервые в своей половозрелой жизни ощутил какую-то непривычную пустоту и тишину в самом себе. Мысли о женщинах, которые были не какими-то отдельными, случайно приходящими при взгляде на собственно женщин, но окутывали и грели его холодную натурфилософскую душу постоянно и непрерывно, - эти мысли вдруг перестали действовать. Впрочем, образ теплой шубы неверен. Лучше так: в нем словно погас реактор, дьявольское пламя которого горело день и ночь уже много лет, являясь источником его жизни.
- Да что это такое! - возмущенно бормотал борттехник, прислушиваясь к своему спокойствию, неколебимому самыми изощренными фантазиями.
Однажды вечером, когда в палатке готовились ко сну, кто-то пустил гулять по кроватям брелок - пластмассовый шарик с окошечком и ручкой, вращая которую, наблюдатель мог видеть в окошечке стробоскопическую смену порнокадров. Борттехник Ф. прокрутил это кино несколько раз и окончательно убедился, что его организм мертв. А вдруг, - думал он, лежа на втором ярусе, - здесь в кисель и чай добавляют не только хлорку от гепатита, но и бром? Чтобы ни о чем таком воины не думали и были спокойны в смертельном бою.
Но тут старший лейтенант Шевченко, просмотрев брелоковое порно, крикнул:
- Нахрена вот это по рядам пустили, на ночь глядя, а? У меня и так сперма к горлу подступает!..
Он просто мало летает, - думал, грустно засыпая, борттехник. - А я устаю, у меня голова болит...
И еще одна неприятность постигла борттехника в самом начале его войны. У него кончились сигареты. Он взял с собой немного, несмотря на предупреждение Шапошника, потому что был уверен - через неделю им дадут денежное довольствие. Но прошла неделя, минула еще одна - новогодняя, вся в полетах и без спиртного, совсем не праздничная, - а первую чековую зарплату финчасть обещала выдать только в конце месяца. Сначала менее запасливые стреляли у борттехника Ф., потом стрелял он у более запасливых. Когда давать перестали, он опустился на самое дно. Единственный курящий в комнате, однажды он сказал удивленным товарищам:
- Время бросать бычки и время собирать их...
И, расстелив на тумбочке листок, начал потрошить окурки, набранные им в курилке, когда там никого не было.
- О раб страстей, - осуждающе сказал лейтенант М. - ты пал окончательно!
Борттехник Ф. не ответил. Он скрутил козью ножку и устремился на улицу - вдохнуть восхитительный дым ассорти.
В начале января борт N 10 и борт N 92 поставили в план на Фарах. Тут нужно отметить, что в 302-ю овэ попали сразу шесть выпускников Уфимского авиационного института - борттехники Л., М. и Ф. из Магдагачи, и борттехники К., М”. и Т”. из Спасск-Дальнего (штрихи говорят об отличии спасских Т. и М. от их магдагачинских инициальных тезок). Борттехниками-сменщиками 92-го борта были лейтенанты К. и М”., и спасский майор Умрихин предпочитал этот борт, тогда как магдагачинский майор Божко предпочитал «десятку», на которой хозяйничали борттехники Ф. и М. В этот раз два майора летели парой, прихватив с собой сталкера. Капитан Розенквит, борттехник с внешностью одесского докера, остался от предшествующего состава дослуживать до своей замены. Он знал здесь все, поэтому два майора - замкомэска и комзвена - взяли его с собой в Фарах для знакомства с обстановкой. О какой обстановке говорили майоры с капитаном, лейтенант Ф. понял только потом. А сейчас они летели на юг.
Шинданд лежит в самом изножье Гиндукуша, который вздымает свои хребты и пики на востоке. В южном направлении простирается каменистое плато, - через полчаса полета его начинает затягивать песками, дальше приливы песка переходят в барханное море, на другом берегу которого лежит приграничный Зарандж. Вот на границе камня и песка - в зеленой долине реки Фарахруд, среди скальных обломков, возле древней глиняной крепости, похожей на почти слизанную высохшим морем поделку великанского дитяти, - лежит глинобитный Фарах.
На захолустном аэродроме вертолеты встретила красная «тойота» с кузовом. В этот кузов капитан Розенквит покидал с тяжелым грохотом какие-то коробки, сел на них, два майора сели в кабину, и «тойота» унеслась по пыльной дороге в сторону города. Борттехники остались при вертолетах.
- Сейчас Аркаша им свои связи передаст, - сказал борттехник М”.
- С советниками? - спросил борттехник Ф.
- С какими советниками? С дуканщиками, - засмеялся борттехник М”. - Вон полный кузов товара. Сейчас сдадут, командиры будут знать, к кому потом возить.
- «Розенквит» в переводе с немецкого означает «тайный расчет», - сказал борттехник Ф.
- Ты немецкий учил?
- Нет, английский...
Растянувшись на скамейках в салоне, они вспоминали институт, искали общих знакомых. В поисках незаметно прошел час.
К борту N 10 приблизились два афганских солата из аэродромной охраны. Просунув головы в дверь, осмотрели салон, заглядывая под лавки.
- Джем, конфет, печени? - спросили они.
- Нет ничего, пока не заработали, - развел руками лейтенант М”.
- Это! - показал один солдат на зимнюю шапку борттехника Ф., лежащую на дополнительном баке.
- А ключи от квартиры? - сказал борттехник Ф.
Вдруг за спиной солдата афганской армии возник чернокудрый капитан армии советской. Два борттехника не слышали, как подъехала «тойота» - она высадила пассажиров у КДП, чтобы два майора познакомились с главным по аэродрому полковником Саттаром.
- Что, честь боишься продать? - сказал капитан Розенквит лейтенанту Ф. - Так честь, она в кокарде, а кокарды-то уже нет. У мужчины, не говоря уже о боевом офицере, должны быть деньги...
Первые дни, пока их не обмундировали, борттехник Ф. ходил в своей серо-голубой офицерской шапке, сняв золотистую кокарду - здесь на форме не должно быть демаскирующих, блестящих на солнце деталей.
- Нахзми шумо, дуст? - спросил капитан солдата.
- Хуб! - сказал солдат, улыбаясь русскому великану. Капитан поднялся в салон, взял шапку борттехника Ф., показал ее солдату:
- Ду хазор?
- Не-е, - замотал головой солдат. - Хазор...
- А как же зима в горах? - сказал капитан. - Ладно, як хазор панч сад! - и он сунул шапку в руки солдату. Тот сразу надел ее на голову, достал из-за пазухи нетолстую пачку, отслоил несколько купюр и отдал капитану.
Капитан открыл мешочек из перкаля, в котором, судя по выпирающим граням, были упакованы пачки афганей, сунул туда деньги солдата, достал из кармана 50 чеков и протянул борттехнику Ф.
- Что это? - пораженный скоростью продажи его шапки, спросил борттехник Ф.
- Это первый урок свободного рынка, - сказал капитан. - Шапка, стоящая в военторге 11 рублей, продана за полторы тысячи афошек дружественному воину, для которого теплая вещь зимой нужнее, чем джинсы «Монтана», которые ты сможешь купить в местном дукане за те же полторы тысячи. Чтобы ты понял свой навар, я отдал тебе чеками, по курсу один к тридцати. В Союзе эти полста чеков тебе обменяют возле «Березки» на 150 рублей, то есть прибыль твоя составит почти 1300 процентов...
- Бред какой-то... - сказал борттехник М”. - Получается, привези я сюда сто таких шапок, в Союзе можно купить «Волгу»?
- «Волгу» можно купить, правильно провернув ящик водки, - засмеялся капитан. - Но это вопрос ввоза-вывоза, потом поймете. Кстати, за эти 50 чеков здесь можно купить бутылку водки, а в ташкентском аэропорту столько нужно сунуть в паспорте в кассу, чтобы тебе дали билет до дома, которого просто так, за рубли, не дадут. Такие вот парадоксы...
Борттехник Ф. был поражен этой простой математикой рынка. Правда, он был смущен тем, что как-то беспринципно позволил отдать в чужие руки родную, можно сказать, шапку, облитую киселем во время обеда в солдаткой столовой, опаленную печкой эскадрильского домика, прокеросиненную, сколько раз служившую ему подушкой, - он вдруг ощутил, что продал буквально домашнее животное, брата своего меньшего, и ему стало стыдно. Впрочем, не отбирать же теперь у солдата... И, чтобы отвлечься, он начал думать, как, прилетев домой, пойдет в «чекушку», где продавщица Люда по прозвищу Глобус продаст ему блок сигарет «Ява», банку крабов, бутылку вишневой «Доны», пачку печенья, пачку конфет. А потом он пойдет в книжный магазин и купит там белый двухтомник Ахматовой и черный двухтомник Лорки. А потом, закрывшись после обеда на борту, лежа на скамейке, будет читать про Луну над Кордовой, курить, стряхивая пепел в открытый блистер, и запивая «Доной», - что еще нужно в этих суровых условиях для счастья?
Так он и сделал по прилете домой. По пути от продовольственного в книжный выкурил две сигареты подряд. Когда просил показать Лорку - да, Федерико Гарсию, вон черный на верхней полке, - голова его кружилась от первой с прошлого вечера дозы никотина. Стройная продавщица в голубом трикотажном платье, по слухам дружившая с кем-то из командования «свистков», поднялась по стремянке, чтобы достать два томика сверху, и он увидел, как на платье, обтянувшем ее яблочно крепкие ягодицы, проступил рельеф узких трусиков. Под ложечкой его хлопком вспыхнула горелка, и нежный огонь потек вниз, наполняя чресла.
С книгами подмышкой борттехник вышел на улицу, прислушался к себе - одна рука в кармане штанов, - и понял, что жизнь вернулась и она по-прежнему прекрасна.

Бортжурнал N 57-22-10
Часть вторая
АФГАНИСТАН

Ангел смерти

Пейзаж на шелке

Борттехник М. не любил летать с майором Умрихиным. У них не совпадали темпераменты и взгляды на жизнь и на службу. Впервые борттехник М. столкнулся с замкомэска после замены двигателей, когда тот облетывал борт N 10. Почувствовав мощь обновленной машины, майор буквально пустился на ней даже не вскачь, а в пляс по небу. Борттехник, который обязан во время облета снимать показания приборов на всех режимах, записывая их в блокнот, не мог попасть карандашом в страницу, да и зафиксировать показания вариометра, высотомера, авиагоризонта в их кручении и качании было невозможно. Бешеный пульс машины совпал с биением сердца борттехника, и он почувствовал, что это им, а не вертолетом правит скалящий зубы майор.
Второй полет с замкомэска едва не закончился гибелью борттехника. Они закинули груз на высокогорную площадку и возвращались домой, медленно спускаясь в долину по снижающимся хребтам, как по длинным ступеням. Борттехник сидел за пулеметом в нагрудном парашюте и следил за вершинами. Он даже успел отметить, как прекрасен горный пейзаж, словно писанный китайской тушью на шелке - скалистые кручи, карликовые деревья на них, лежащие в расщелинах туманы... Так бы и лететь над этой красотой медленно, парить, как орлы...
Но у майора было другое мнение. Когда под ними разверзалась пропасть, майор с гиканьем бросал машину вниз. Они падали носом, и борттехнику, который упирался ногами в переплет носового остекления, казалось, что все волосы на его теле, встав дыбом от ужаса, еще и трепещут от скорости. Когда небо все закрывала растущая впереди гора, с воем, тряской, страшными перегрузками и дьявольским хохотом майора они выходили из пике, взмывая над следующим хребтом, чтобы, перевалив его, снова рухнуть вниз.
Борттехник проклинал командира, вцепившись в ручки пулемета. Словно услышав его проклятия, Умрихин вскричал:
- Умри, сволочь!
И с «горки» выпустил несколько нурсов одним залпом в горный пик прямо по курсу, на котором стояло одинокое дерево, низкорослое и кривое, с плоской кроной. Остекление заволокло дымом, майор взял ручку на себя, они пошли вверх, дым растаял, и борттехник увидел, как прямо перед ним на вершине по разные стороны от дерева вспухают разрывы, как они вытягивают свои черно-желтые щупальца прямо к налетающему на них вертолету. Он успел вспомнить про хищные цветы, которые ловят насекомых и даже маленьких птиц, сжался и крикнул напоследок, адресуя майору:
- Еб твою медь!
Они пролетели над кроной дерева, носовым остеклением разорвав пыль и дым взрывов. Борттехник открыл глаза и увидел перед собой на стекле квадратное отверстие - небольшое, сантиметр на сантиметр. Он поднес руку и почувствовал упругость воздушной струи, бьющей из свежей осколочной дырки.
На стоянке обыскали кабину. Осколок застрял в нагрудном парашюте борттехника, углубившись в тканевые слои на три сантиметра.
- Ты это, - сказал борттехнику командир, - говори, что на гранатомет напоролись, но огневую точку уничтожили. Ты пулеметом подавил, а я уже нурсами зачистил... На «Красную Звезду» напишем тебе. Я же не просто так отработал, кажется, там у них гнездо видел, там редутик вокруг дерева выкопан?
Но борттехник М. покачал головой и, сжимая в кулаке острый кусочек металла, как Мальчиш-Кибальчиш - Красную звезду, твердо ответил:
- Такая награда мне не нужна!

Как бросали ФотАБ

ФотАБ - это авиационная бомба, предназначенная для обеспечения аэрофотосъёмки местности ночью. На заданной высоте осуществляется её подрыв, результатом которого является световая вспышка яркостью в миллиарды кандел. В тот же момент на самолёте-разведчике автоматически срабатывает затвор АФА (аэрофотоаппарата).
Не надо путать ФотАБ с САБ!
САБ - светящая авиабомба, работает как люстра, спускаясь на парашюте и подсвечивая землю в течение 5-7 минут. ФотАБ «светит» лишь долю секунды (примерно две десятые). Но очень ярко! Очень!

Дело было на полуострове Камчатка в 70-е гг. прошлого столетия.
Пропал самолёт Ан-2. Вылетел он из посёлка Палана - административного центра Корякского автономного округа, а в пункт назначения - аэродром Халактырка¸ что близ Петропавловска-Камчатского, не прибыл.
Как позже выяснилось, пилоты решили сократить путь и полетели не по МВЛ-2 (местная воздушная линия второй категории), а напрямую. Тем паче, что полёт выполнялся «ниже нижнего эшелона», на высоте 300 метров над рельефом, и войска ПВО контролировать его не могли. Через пару часов Ан-2 попал в низкую облачность, лётчики полностью потеряли ориентировку и, выработав всё топливо, совершили вынужденную посадку на берегу какой-то речушки, протекавшей меж крутых горных склонов. В процессе посадки самолёт был разрушен. Экипаж и пассажиры остались целы - ушибы и царапины не в счёт.
Была разбита и УКВ командная радиостанция. А, вот, повреждения КВ радиостанции оказались незначительными, и её удалось починить. «Робинзоны» связались с МДП (местный диспетчерский пункт) Петропавловска и доложили о своём горестном положении. Не могли они лишь внятно объяснить, где конкретно находятся...
На поиски терпящих бедствие были подняты самолёты и вертолёты тогда ещё единого Аэрофлота. Три дня они прочёсывали район предполагаемого нахождения Ан-2, но безрезультатно. Самым противным было то, что связь с экипажем самолёта была, но коротковолновая. Если бы работала УКВ станция, то запеленговать её с помощью АРК-У2 (УКВ радиокомпас) которым оборудованы поисковые самолёты и вертолёты, не составило бы труда. А, вот, коротковолновый диапазон пеленгации не подлежал.
Обратились за помощью к местным КГБэшникам. Но и представители «кровавой гэбни» оказались бессильными - то ли их пеленгаторы не «брали» в диапазоне частот на котором вели связь терпящие бедствие, то ли сигнал был слаб, то ли стены ущелья, где лежал разбитый самолёт, экранировали и искажали радиоволны... А может подобных пеленгаторов и вообще у них не было. Но факт остаётся фактом - всесильный КГБ на этот раз оказался беспомощным.
А у «робинзонов» уже закончились харчи. Речушка, на берегу которой они бедовали, оказалась на удивление безрыбной, что, в общем-то, нехарактерно для Камчатки в августе месяце. Специальным приказом Министра Связи СССР, людям было разрешено вскрыть посылки, находящиеся на борту разбитого самолёта (Ан-2 помимо пассажиров вёз ещё и почту). Там оказались несколько трёхлитровых банок с варёным крабовым мясом, залитым топлёным сливочным маслом.
Синоптики же прогнозировали приближение циклона и грядущее ухудшение погоды, которое не позволило бы вести дальнейший визуальный поиск. И тогда с аэродрома Елизово глубокой ночью был поднят в воздух самолёт Ту-16Р из состава авиации ТОФ. На борту разведчика находились несколько ФотАБ-100-80. Самолёт прибыл в центр района поиска Ан-2 и с высоты 10 000 метров сбросил первую бомбу. И, экипаж Ан-2 предупреждённый по КВ связи, увидел вспышку!
- «Наблюдаем где-то на самом горизонте, в северо-восточном направлении»,- доложил командир Ан-2 на МДП.
Ту-16Р пролетел на юго-запад километров сто - сто двадцать, после чего была сброшена вторая бомба. Больше расходовать запас ФотАбов экипажу не пришлось: с земли сообщили, что наблюдают вспышку прямо у себя над головой. И пожаловались на яркость - вспышка ослепила наблюдателей на несколько минут.
Тогда штурман корабля зафиксировал место самолёта, для пущей надёжности, сразу по двум РСБНам (радиотехническая система ближней навигации) - Елизовскому и Усть-Большерецкому. И передал координаты руководителю полётов. Вдобавок сработал АФА и заснял освещенный бомбой район аварийной посадки.
На следующее утро экипаж и пассажиры Ан-2 были вывезены (вместе с разграбленной почтой) на вертолётах в Петропавловск-Каичатский.
Вот и всё.

P.S. Поведал мне, в своё время, эту историю о нетрадиционном методе поиска потерпевшего бедствие самолёта, штурман Ту-16Р, который и летал на сброс ФотАБов.
Ныне, к сожалению, уже покойный...