Чтобы свои не додумались, а чужие не догадались! Или загадки службы и тактики погранвойск.

Год 1985. Приказ по Краснознаменному Западному пограничному округу ПВ КГБ СССР. В целях обеспечения идентификации пограничных нарядов в местах пунктов пропуска через государственную границу СССР обеспечить подвижные наряды нарукавными повязками красного цвета с надписью "Пограннаряд". За дословность не ручаюсь, но приказ был и, естественно, что он был доведен и выполнен. Меня всегда мучил один вопрос: "А что это за ребята в форме с зелеными погонами, в зеленых фуражках и при оружии, все больше парами, шарятся в пограничной зоне? Кто эти люди? Что они делают? И как их можно еще идентифицировать?"
В том же году был еще один Приказ. В целях маскировки, ввести для личного состава ОКПП (КПП) осуществляющих контроль за пересечением пассажиров в местах пунктов пропуска через государственную границу новую форму одежды. Форма сия представляла собой форму летчиков гражданской авиации (Аэрофлота) без погон и знаков различия, головным убором являлась синяя форменная фуражка БЕЗ какарды. Вид был еще тот! На ОКПП "Одесса" 3-ий отдел, обслуживавший пассажирский порт даже пару раз сходил в ней на службу, оформляя отходом круизные параходы. Хохма была еще та. По инструкции при осуществлении паспортного контроля в процессе досмотровой личный состав должен был представляться: "Пограничный наряд! Ваши документы, пожалуйста!"

Очевидно, что по прошествию года на верху осознали "прелесть" первого Приказа или наоборот решили ужесточить требования к маскировке, учитывая опыт работы по второму Приказу и "родили" третий Приказ. В целях обеспечения маскировки пограничных наряддов отнять у них на фиг выданные ранее повязки! Занавес!

Public Relation.
Хабаровск, 1979, армейская комсомольская конференция. Я умираю. Вчера в Биробиджане евреи отравили меня пирожками с рыбой. Не надо их было брать на закусь. Впрочем, может быть, я зря это про евреев. Запивали молдавским яблочным соком. Из чего гуцулы его делают,не знаю, но из яблок такую дрянь сделать нельзя. Как же мне плохо... А если подумать, то это скорее всего наши, свои гады меня в гроб вгоняют. Какая-то водка была поганая. Мы, когда в поезд садились, то наш комсомольских лидер Коля сказал, чтобы всё было пристойно и мы взяли три на четверых. И вот что интересно, я когда утром встал, то на столе было шесть бутылок. Может быть, уже в глазах двоится?
Я скашиваю глаз на Колю. Он сидит один, длинный и прямой как штык, и смотрит на сцену. Ему всё нипочём и пирожки и сок и водка. Сильный человек. Сблевать бы сейчас, но неудобно, всё-таки комсомольская конференция. Чтобы отвлечься, я, по примеру Коли, начинаю смотреть на трибуну.
На трибуне майор - помошник члена военного совета по комсомолу. В отличие от сидящих в зале, он отутюжен, мордат, краснорож и выспался. Заняв в полном соответствии с войсковой наукой господствующую высоту, он поливает беззащитный зал огнём критики. Он идёт с востока на запад и в настоящий момент перенёс огонь с позиций Комсомольского корпуса на Хабаровскую группировку. Стальные слова: самоуспокоенность, безразличие, беспринципность, аполитичность режут воздух зала и накрывают надежды старлеев на очередное звание и академию. Зря он так. Ну, потеряли хабаровчане танковый пулемёт, но ведь нашли. Я так полагаю, что пулемёт дембеля носили показывать девкам, ну и забыли обратно принести. Девки здесь бедовые и АКМом их удивить нельзя, тем паче елдой, а вот пулемёт они, может быть, и не видели. Ну, а как спохватились, то обратно поставили в лучшем виде, но оперативному уже доложили и пошла писать губерния.
Между тем слова густеют и чернеют: не служат помошниками командирам, пренебрежение требованиями устава, разгильдяйство переходящее в преступную халатность. Во как, переходящее в преступную халатность! О господи, что же будет, когда до нас дойдёт? И так еле жив, а тут ещё вставят. Я снова кошусь на Колю, который сидит как ни в чём не бывало, жаль мне его, я-то дембельнусь, а ему служить и служить. Чтобы как-то подготовить Колю к неприятностям, я вслух негромко говорю: "Сейчас нас е... будут". "Сейчас нас будут хвалить" - слышу я Колин ответ. Меня прошибает холодный пот. Если Коля это сказал, значит у него крыша поехала. Плохо это. А если он этого не говорил, а я это услышал...В жизни больше не буду есть рыбных пирожков и запивать яблочным соком.
Тем временем с хабаровчанами покончено и вот дело доходит до нашего гвардейского полка. Как сквозь туман я слышу обрывки фраз: служат надёжными помошниками командирам, политическая грамотность, энтузиазм и комсомольских задор. Пот становится горячим от смущения. А как же мы трое суток искали пистолет оперативного, который деды положили в сейф под документы, когда оперативный дрых? А небоеготовый дивизион? Пока я пытаюсь понять, что происходит, огонь снова достигает плотности шквального и красные фонтаны принципиальной ленинской критики начинают вздыматься там, где ещё недавно спала на постах, пьянствовала на боевом дежурстве и пялила баб прямо на боевых позициях Свободная бригада. Перерыв!
Комсомольцы и коммунисты вываливаются в фойе Дома офицеров. Сержанты и ефрейтора ударяют по газированной воде и печенью, а господа офицеры и затесавшиеся прапора выстраиваются к бачку с кристально чистой питевой водой. Хорошо. Засадив кружку, я задаю единственных вопрос: как? К этому времени вокруг нас с Колей собирается кружок старлеев, а у нас тут все друг друга знают. У всех у них в глазах этот же немой вопрос. Коля, как Сталин на съезде, ставит стакан воды на место, обводит взглядом слушателей и говорит: "Ну как, приехали с проверкой, накопали как обычно, ну туда-сюда, вечером шашлык, баня. Ну я ему Зинку и подсунул. Так он на следующий день ещё до подведения итогов у меня в ногах валялся, говорит, всё, конец, узнают - погонят из политотдела. Я ему говорю - пиши всё положительно, а он тогда подписал, что всё хорошо, что он сейчас, свои слова обратно брать будет?" Коля пожимает плечами. Да, Зинка, она может. Первый член полка, ст.лт. Сайко сказал о ней так: "... а после она обтёрла носовым платочком, и как засосёт, я думал, из меня спинной мозг вытечет" А он, говорят, может лошадь затрахать.
Перерыв окончен, похмелье отступило, загадка разрешена и мы возвращаемся в зал слушать об очередных задачах. Даёшь!

Декабрь 2001 года, около полуночи. Железнодорожный акведук в конце Новочеркасского проспекта, Санкт- Петербург.
Шоферские истории (сериал).

Меня тормознул гаишник. Представился вежливо, попросил документы. Потом подозрительно посмотрел на меня: красный нос (насморк), воспаленные глаза (простуда+температура) и попросил:
- А ну-ка дыхните.
Дыхнул.
- Ничего... - разочарованно протянул гаишник.
-Как это ничего! - возмутился я. - А вирусы гриппа!

ПАРИ


(некоторые географические точки изменены во избежание:)

У меня есть друг компаньон и некоторым образом родственник Макс Рабинович. Кроме шуток, это реальный человек. Во всех смыслах. Светловолосый, здоровый , ну ариец арийцем. Так, некоторые черты лица и лёгкое характерное грассирование выдают в нём еврея. Впрочем, он никогда ничего не стеснялся, никого не боялся, на всех положил с прибором. Со старших классов демонстративно носил шестиконечную звезду на короткой цепочке, чтоб было видно в расстёгнутом вороте рубашки. На все проявления бытового антисемитизма, и стрёмные шуточки мог ответить прямым правой, в мягкие ткани и хрящи головы. Впрочем, всегда ценил юмор на этой почве. И пил как рыба. Много. В пьяном виде искрил идеями, совершенно безумными, и не всегда было понятно, где он шутит, а где уже всерьёз. Почему в прошедшем времени? Ясен перец почему, свалил сразу, как только развёлся. Сейчас он прорабом в Хайфе, жалеет страшно.©
Так вот. Летели мы однажды с ним в самолёте. Из Тюмени в Тянцзинь, чартером. В 1998 году. Я тогда ещё пил. В смысле употреблял. Не успел ещё растаять снег на ботинках, и стечь, впитываясь в ковролин грузопассажирского Туполева 154, как Макс достал из своего чудесного сидора две бутылки виски 'Грантс', треугольные в сечении, ёмкостью 700 грамм скотча каждая.
Макс летел руководителем немногочисленной группы челноков, числом около 20ти человек. Я по своим делам. Выпив бутылку, мы закурили, и как обычно разговорились. Я утверждал, что посадить самолёт неподготовленный человек не может. Макс утверждал, что ничего тут сложного нет, главное желание. Тупой в общем, никому не нужный и не в первый раз возникший спор.
Вдруг, Макс хрустнул крутанув пробку второго пузыря, и встав, громогласно объявил:
- Спорим на 300 североамериканских долларов, что я посажу самолёт.
Челноки, довольно тёртые, и повидавшие многое на своём веку люди, испуганно примолкли вывернув назад шеи. Прекрасно понимая всю абсурдность идеи, и тем не менее реальный шанс поднять три сотни зелёных денег, я 'подыграл':
- Хорошо, я утверждаю, что ты не сможешь посадить этот самолёт в точке прибытия..
Мы протянули друг другу руки через проход, и залили это дело прямо из горла. Забросив маслину вдогонку вискарю, Макс не вполне твёрдой походкой направился в нос самолёта. Челноки смотрели в его обтянутую белой футболкой спину, с надписью 'Israel forever', и молча переглядывались. Я уже мысленно переводил баксы в юани по чёрному курсу.
Макс скрылся за занавеской, но вскоре вернулся. Я было дело возрадовался, но Рабинович взял едва отпитую бутылку, пару яблок из пайки выданной проводницей, и выдвинулся опять в голову воздушного судна. Выглянув из-за занавески он как заправский пилот объявил::
- В Китае мне посадку не дадут, попробую в Новосибирске или Иркутске.
- Давай-давай Уточкинд, валяй!
Я вызывающе посмотрел в глаза обернувшимся пассажирам, и недовольно захрустел яблоком. Меня душила жаба за унесённый виски, хоть у самого в сумке дожидалась своего часа стеклофляжка 'Смирновки'.
Прошло минут десять. Небось бухает там с кем-нибудь из экипажа, подумалось мне, как вдруг загорелись табло 'ноу смокинг, фастен бэлтс'.
Кто-то из челноков громко перекрестился. Самолёт начало потряхивать. Потом он как-то странно начал крениться, то в одну, то в другую сторону. В общем, болтанка. Я встревожился, но виду не подаю.
От челноков неожиданно отделился парламентёр, и направился ко мне, в тыл салона.
- Мы это, посоветовались, вот, собрали денег. 300 долларов, как вы и договаривались. Пожалуйста, скажите Максиму, чтоб он не сажал самолёт, очень вас просим, у нас дети. Ну скажите, что вы проиграли, пожалуйста. Мы очень уважаем и ценим Макса, он хороший человек, но если чего задумал, выполнит обязательно. В позапрошлую поездку он катался на мотороллере по грузовому салону, и снимал себя на видео для передачи 'Сам себе режиссёр', в рубрику 'А вам слабо?'. Мы чуть не задохнулись от выхлопных газов. Так что отдайте ему деньги пожалуйста.
- Ладно, уговорил. Не успел я постучать пилотам в кабину, как дверь открылась, и оттуда высунулся Макс с улыбкой во всю рожу и обратился к бортпроводнице
- Маш, дай три стаканчика!
Потом снизошёл до меня и спросил:
- Что пересрался!
- Ничего не персрался, гони бабки!
- Да какие бабки, ведь мы не разбивали?
- Ну и что??
- А то, если не разбивали, то и не считова!
- Ну ты и: морда, а пассажиры тебе триста долларов собрали, чтоб ты угомонился, зараза такая!
- О как кстати, давай сюда!
- Вот хуй тебе, мои это деньги по всем понятиям!
- По каким таким понятиям? Я сотню отслюнявил командиру, чтоб он аэроплан тряхнул как следует!
- Хорошо, сотню командиру, а двести мне.
- Вот уж фигушки, а кто это всё заварил?
Крыть было нечем. Я отстегнул четыре полтинника, и отдал Рабиновичу. Макс, постучав хитрой морзянкой, скрылся в кабине, а я пошёл на своё место, намереваясь свернуть белую голову 'Смирнову', и забыться до самой Поднебесной.
Только я налил, нарисовался Макс. Челноки зааплодировали.
- Наливай, чего сидишь!
Бутылка в его руках была пуста.

P.S. А таки ведь себе он эту сотню припарил, я видел, когда валюту меняли в порту. Среди сотенных у него как раз двести грин полтинниками лежало. Рабинович он Рабинович и есть, каналья :)

© Аллюр

В 1939 г. было призвано в РККА (Революционно-Крестьянскую Красную Армию) множество люда (до этого призывали только с 21 года, а с 1939 подгребли всех - кому 18,19,20,21), не брали только людей с тяжелыми психическими и физическими заболеваниями. Здесь нужно заметить, что знаками различия в те стародавние времена служили петлицы, а не погоны. Так вот, один молодой боец из рязанской деревеньки, призыва 1939 года, совершенно не мог распознать по петлицам звание. А так так в порядке живой очереди он должен был стоять "на тумбочке", то для него был составлен на листке список с рисунками (сколько ромбиков, какой цвет петлицы, звание и т.д.) для того чтобы он мог "нормально" общаться с комсоставом. В один прекрасный день в часть приехал с проверкой какой-то высопоставленный генерал, чуть ли не командующий округом, и зашел со свитой в казарму, где по "счастливому" стечению обстоятельств наш герой был дневальным. Увидев "охфицера" боец крикнул "Смирна!", вытянулся, "отдал честь", глянул на петлицы и скосив взгляд на листок бодро начал "Товарищ... ..." пауза затягивалась - так как в листке не было расписано званий старше майора (просто не предполагалось, что наш боец будет с ними общаться) :)) - и буднично закончил ".. Отбой. Такого звания в списке не значится."
Бедолагу однако не расстреляли, хотя времена были суровые, а комисовали - неспособность распознавать знаки различия была причислина к тяжелому заболеванию.