Железная логика

Зимой на военную кафедру я всегда ездил в шинели - сначала по привычке, а потом и из вредности, наперекор свежему, так сказать, ветру демократических перемен. А в тот раз почему-то поверх военной формы надел куртку. К тому времени военная комендатура Мосгарнизона уже сидела тихо, как мышь под веником, поэтому быть пойманным за смешение формы одежды я не боялся, да и синие брюки под синей курткой выглядели вполне нейтрально, а кант еще нужно было разглядеть.
После шести часов аудиторных занятий я двигался в сторону дома, пребывая одним полушарием мозга в астрале, поэтому на фразу: «Извините, гражданин, можно вас на минутку?» сначала автоматом ляпнул «Да», и только потом начал потихоньку соображать, нафига и кому я это сказал.
Оказалось, что передо мной стоит младший сержант милиции, исключительно похожий на портрет Есенина из сувенирного киоска, то есть синеглазый, с русыми волосами и доброй улыбкой на румяной физиономии.
- Вы уж извините, - вежливо сказал он, - у меня тут задержанный, надо протокол составить, а никто помочь не хочет. У вас тут в Москве все бегом бегают...
- Пьяного, что ли, какого подобрали? - спросил я, прикидывая, как бы половчее смыться.
- Да в том-то и дело, что нет, - отчего-то затосковал сержантик и аккуратно потянул меня за рукав, - пойдемте, да вы сами увидите, надо разобраться, а то у меня первое самостоятельное дежурство...
Проклиная свою мягкотелость, я зашел в дежурную комнату милиции и увидел... плачущего негра. Негр был не то чтобы совсем экваториально-черный, а так, коричневатенький. Молодой совсем парнишка рыдал в три ручья, сморкаясь в женскую варежку.
- Чего это он натворил? - удивился я.
- Да ничего вроде, - ответил сержант, - пассажиры привели, говорят, стоит на платформе и плачет. Почему плачет - непонятно, по-русски не говорит, документов никаких. Сейчас вот протокол оформим, - сержант боязливо покосился на обширный бланк на столе, - и буду звонить, чтобы его забрали.
- Погоди, сержант, - сказал я, - может, у меня получится договориться?
Английский устный я скорее не знаю, чем знаю, но спасло нас то, что парнишка владел им примерно на том же уровне. После первых фраз диалог стал потихоньку налаживаться, я его понимал с пятого на десятое, он меня тоже, но, тем не менее, вскоре основные направляющие косинусы были определены. Оказалось, что он - студент, недавно приехал в Москву, учится в «Керосинке», вчера познакомился с двумя «рашн герлз», каковые герлз пригласили его на «пати». Герлз эти были, скорее всего, проститутками, работавшими по иностранцам, но наивный африканский юноша об этом даже не подумал. В общем, поехали они в какую-то общагу на окраине города, где парня подпоили, обчистили и выкинули на улицу. Хорошо еще не раздели. Мелочи в карманах у него хватило на то, чтобы добраться до метро, где парень окончательно и заблудился. От страха, обиды и полного непонимания случившегося он потерял лицо, расплакался и был доставлен в милицию.
Ситуация выяснилась, мой былинный ментовитязь, облегченно улыбаясь, куда-то позвонил и попросил перевести потерпевшему, что сейчас его на машине отвезут в общагу, после чего он должен пойти в милицию с переводчиком, чтобы подать заявление об ограблении по всей форме. Как будет по-английски «потерпевший» и «ограбление» я понятия не имел, но как мог, перевел.
Негр просиял.
- А откуда вы, гражданин, так хорошо знаете э-э-э... африканский язык? - вдруг проявил профессиональное любопытство сержант, дописывая протокол. Сам он в школе, с изучением иностранных я зыков, видимо, как-то не встретился, поэтому для него что английский-устный-военно-воздушный, что африкаанс звучали одинаково.
- Работа такая... - многозначительно ответил я.
- А паспорт ваш можно? - не унимался сержант, - а то мне в протокол надо вписать...
Удостоверение личности я носил в кармане рубашки, поэтому, чтобы до него добраться, пришлось расстегнуть куртку.
Увидев мой ромбик и серебряную инженерную птичку, сержант быстро глянул на брюки, увидел кант и произнес фразу, смысла и логики которой я не могу понять до сих пор:
- А-а-а, ну конечно...

КОРОТКАЯ ЗАРИСОВКА

Осень. Выезд в запасной район. В моем распоряжении кибитка, влекомая ГАЗ-66, в которой установлен полевой коммутатор. Кроме коммутатора, там отличная, 30-х годов буржуйка, на которой я готовлю чай и картошку.
Славу о моем «купце» распространил по батальону НШ, и перед выездом товарищи офицеры снесли в мою кибитку все чайные принадлежности. Чай я завариваю в двух 3-хлитровых банках. Одну в штабную палатку, другую для ребят, что таскаются по тайге. Кто в дозоре, кто с телефоном или Р-105.
Сейчас у меня в кибитке на корточках сидит майор - проверяющий. Стул в кибитке один и на нем сижу я. Майор греется и ждет чая, что-то листая и черкая в своем планшете.
- Передайте вводную, ефрейтор. - Замполит убит.
- Есть! - отвечаю я и даю вызов в штабную палатку.
- Замполит убит.
- Есть!
Тут же выскакивает дежурный по штабу и орет на всю тайгу:
- Замполита убило!!!
И тут же голос из кустов:
- Хуй с ним!!!
- Эх... говорит майор. - Вот везде одно и тоже...
И забрав банку с чаем, уходит в штаб...

На всякую случайность своя неожиданность найдется.

С апреля по октябрь, когда в полк приходят курсанты, одной полосы на шесть эскадрилий не хватает и три эскадры со всем наземным оборудованием, а также филиал ТЭЧ грузятся в Ан-12-е и перебазируются на лагерный аэродром за 200км от родного порога.
Мамы с детьми, естественно, остаются за порогом и за горизонтом, и лагерный сбор начинает жить своей незамысловатой жизнью.
Жизнь, в основном, проходит на аэродроме и в городке, построенном неизвестно кем и неизвестно когда. Городок - это столовая, футбольная площадка и три одноэтажных кирпичных барака, разделенные внутри кирпичными и фанерными перегородками. Удобства во дворе.
Еще городок окружен забором, за который не рискует заходить местная милиция, которая почему-то исторически не любит эти сезонные наезды. А так как в райцентре, на окраине которого и примостился городок, находятся пед- и медучилища, большое озеро с пляжем, два ресторана и вытрезвитель, то и авиаторам и милиции всегда есть чем заняться.
По субботам опять же прилетает Ан-12 и везет желающих к родному порогу, чтобы в понедельник с утра забросить их обратно. При этом количество желающих обратно пропорционально погодным условиям.
И в выходные, и в будни повозка жизни бежит по накатанным колеям, но иногда, вдруг, где-то колея оказывается с камнем, либо разболтанное на оси колесо выписывает «восьмерку» и повозка, подпрыгивая, выбивается на целину, чтобы через какое-то время снова вернуться обратно.
Такие встряски мы называем случайностями или совпадениями.

Простейшее.

- Ну, и чего делать будем? У него на двух мастях семерка под десяткой и один голый туз. Что скинул?
- Че делать, че делать? Ловить надо с паровозом, - задумчиво протянул Скворцов, глядя в темное окно, где сквозь сигаретный дым отражались трое игроков за столом, три панцирные кровати с тумбочками, висящие на стене демисезонные куртки с комбезами и маленький телевизор, на который никто сейчас не обращал внимания, ловили мизер. Карты мизерующего Потапа в стекле не отражались.
- Пре-екра-асный тост, - качнув головой, голосом Алисы Фрейндлих протянул партнер Саня Демидов, - вопрос, в куда?
- В ..., ладно, исходя из общего принципа, что все может быть, бросаем коробок, - Олег положил спички на край стола - загадывай, ты фартовый.
- Сверху пики, снизу бубна, ребро - трефа.
От щелчка большим пальцем коробок взлетел в воздух и, несколько раз перевернувшись в воздухе, приземлился на исписанный цифрами лист, встав на попа.
Партнеры молча посмотрели на коробок и исподлобья друг на друга, Потап заинтересованно на них обоих и достал сигарету из пачки, медленно разминая ее пальцами.
Телевизор с черно-белым детективом на экране тоже примолк.
В наступившей тишине раздался символический стук в дверь и в комнату вошел, почесывая густую рыжую поросль над майкой, маленький круглый командир звена соседней эскадрильи. В полусогнутой руке он тоже держал незажженную сигарету.
- О, хоть тут не пьют, - обрадовано удивился он, - мужики, спички есть?
- Да, товарищ капитан, возьмите, там на столе лежат - сказал женский голос.
- Ага, спасибо, - машинально кивнув телевизору, ответил капитан, сделал шаг к столу и, взяв спички, недоуменно замер в движении. За столом по-прежнему царила тишина.
Потом все медленно повернули головы к телевизору, на экране капитан Томин брал со стола папки…

А такой, казалось бы ловленный, мизер Потап все-таки сыграл, на заходе под бубновую десятку, сбросив голого пикового туза. Случайность, конечно.

Посложнее.

Скворцов проснулся в кровати второго яруса от какого-то непонятного потрескивания над ухом и еще от того, что вдруг стало нечем дышать. Он открыл глаза и увидел, как буквально перед его носом, горит, проложенная по фанерной стене, электрическая проводка. Пока все в комнате спали, сине-красные огонечки уже станцевали метра два по двухжильному проводу со скоростью сантиметр в секунду, разбрасывая искорки и выдавая шлейф едкого желтого непереносимого дыма. Проводка заходила в комнату из коридора. Олег соскочил с кровати, открыл дверь нараспашку и рванул в коридор, чтоб сделать глоток свежего воздуха...
Дима Ветренко проснулся от того, что, как ему показалось, на грудь кто-то уселся, не давая вздохнуть. Он открыл глаза и не увидел собственно ничего, кроме белого и густого, как молоко, удушливого дыма, который наполнил всю комнату. Дима вскочил с кровати, открыл дверь нараспашку и рванул в коридор, чтоб сделать глоток свежего воздуха...
За три часа до этого.
А-а-опа! Утрамбовались! - дежурно крикнул кто-то, когда тентованный «Урал» как обычно подбросило на железнодорожном переезде. Эскадрилья возвращалась с полетов второй смены и машина была заполнена техниками и летчиками, которые плотно забили все пространство кузова, сидя на бортовых лавках и друг у друга на коленях.
- Что там у тебя в карманах вечно? - недовольно оглянулся Потап на Демидова, на котором он и сидел, - куртку твою хрен от пола оторвешь, когда с вешалки упадет.
- Да это не в карманах, это я так, на полшишечки, жену вспомнил, понимаешь.
- Иди ты! - привскочил, упершись головой в набухший от дождя тент, Потап - вызвав здоровый гогот в кузове.
Ветренко не смеялся, он сидел, прислонившись к борту у кабины и проваливался в сон, несмотря на все подскоки большой машины на дороге. Полеты закончились около одиннадцати вечера, а завтра в шесть утра снова на первую смену с другой эскадрильей. Его друг на прошлой неделе впервые стал счастливым отцом и рванул на базу забирать из роддома жену и встречать тещу, но отпустили его только при условии, что самолет из плановой таблицы не выпадет и теперь Дима уже три дня обслуживал два борта в две смены. В хорошую погоду можно было добрать сон на сложенных чехлах, между вылетами, но сегодня его на первой смене, на чехлах, вручную разбудил комэска, который прорулил на истребителе в пяти метрах от Димы, совершенно его этим не потревожив, самостоятельно зарулил, и выкарабкался из кабины без стремянки:
- Вставайте, поручик! Вас ждут великие дела! - наклонился он над мирно сопящим Димой.
Больше он ничего не сказал, но попасться еще раз уже не хотелось, а на второй смене припустил противный холодный осенний дождь и теперь Дима не чаял добраться до кровати.
В бараках городка батареи под окнами были, но только как муляжи, и в каждой комнате имелся и бережно хранился свой электрический обогреватель. Самодельные обогреватели были гораздо лучше магазинных потому, что не лимитировались никакими ограничениями, кроме законов физики. В комнате у Димы был «козел», нет не так, это был «КОЗЕЛ». На метровый кусок толстой асбестовой трубы была намотана спиральная каленая проволока, конструкция держалась на металлических ножках и после включения не подпускала к себе никого ближе, чем на метр, давая быстрое и качественное тепло, но отбирая свет у всего барака. После включения монстра читать газеты с книгами уже было невозможно, поэтому использовали его только глубокой ночью.
Когда «Урал» проехал через ворота и остановился у курилки, народ быстро выгрузился и разбрелся по баракам и комнатам, умываясь, раздеваясь, тихонько гомоня, чтоб не разбудить коллег из другой эскадрильи, которые уже давно спали.
Дима зашел в свою комнату, не включая свет, разулся, сняв мокрую куртку, наощупь повесил ее на спинку стула, придвинув стул к «козлу», воткнул вилку в розетку и, не раздеваясь больше, рухнул на кровать, выключившись моментально.
Через некоторое время в бараке стало темно и наступила полная тишина, изредка нарушаемая чьими-то всхрапываниями...

Олег соскочил с кровати, открыл дверь нараспашку и рванул в коридор, чтоб сделать глоток свежего воздуха.
Дима вскочил с кровати, открыл дверь нараспашку и рванул в коридор, чтоб сделать глоток свежего воздуха.
Вслед за открывшимися дверями каждый вытянул за собой облако дыма из комнаты в коридор, который и без того был уже полон дымом от сгоревшей проводки и тлевших под ней бумажных обоев.
Но Дима с Олегом конечно бы спаслись и спасли других, если бы... если бы их комнаты не были расположены напротив друг друга.
Хлесткий щелчок столкнувшихся бильярдных шаров прозвучал в тишине, как выстрел, и оба героя влетели обратно в свои комнаты, рухнув на пол, повалив табуретки со стульями и разбудив спящих. Коридор почти сразу наполнился проснувшимися и выбегающими техниками и летчиками. Барак быстро обесточили, размахивая куртками, выгнали дым и выяснили, что куртка Ветренко, подсохнув, сползла со стула, накрыла собой обогреватель и стала успешно и интенсивно тлеть. «Козел» же, обидевшись на такую фамильярность, не сдался, а решил, погибая, потянуть за собой всех и поджег проводку. Ну что поделать, козел он и есть козел.
Ветренко и Скворцова вынесли из дыма на улицу на руках, доведя до заикания молодого помощника инженера эскадрильи. Их положили на лавочки в курилке и приложили каждому ко лбу по большому гаечному ключу, но это помогло слабо и утром в столовой, когда, ночевавший в другом бараке комэска, увидел сначала одного с красивой и огромной шишкой на лбу, а затем второго с точно такой же, он даже не улыбнулся, а просто вслух сказал:
- Мда, интересные в наше время у поручиков дуэли.



Очень сложное
(продолжение следует)...

Человек, которого я буду называть Сергеем Лучниковым, работал в Москве в Главном управлении уголовного розыска. В 1939 году, когда началось воссоединение Западной Белоруссии и Западной Украины, его отправили налаживать работу уголовного розыска в новых регионах СССР.
Лучников сразу же столкнулся с преступлениями, о которых знал только понаслышке. Ловкие фальшивомонетчики немедленно начали печатать самую расхожую нашу купюру - красные тридцатки. Знаменитые польские «кобурщики», бежавшие от немцев, грабили по ночам только что организованные сберкассы и банки; местные и приехавшие из Союза урки разбойничали на улицах и брали богатые квартиры. Работы хватало - настоящей, мужской, с перестрелками и хитроумными оперативными комбинациями.
А за Неманом стояли немцы, которых почему-то в официальных документах и газетных статьях именовали союзниками.
В мае 41-го, на праздники, сильно поддав, Сергей Лучников назвал фашистов врагами и высказал недоумение, почему такой мудрый человек, как Сталин, с ними цацкается. Сказал он это первого числа за праздничным столом. А второго за ним пришли.
Следователь даже не очень напрягался. Свидетелей было достаточно, но отправить «во глубину сибирских руд» одного Лучникова было неинтересно: нужно было пристегнуть к нему группу единомышленников, которые по заданию польской эмигрантской разведки и английских спецслужб собирались подорвать горячую советско-германскую дружбу.
А Лучников сидел в тюрьме в камере с фармазонщиками и налетчиками, которых сам недавно заловил. Днем над ним издевались уголовники, ночью его бил следователь. Но Сергей стоял на своем. Говорить - говорил, а на других клепать не стал.
Полтора месяца кошмара, когда перепутались день и ночь, и вечная боль.
В конце июня он попал в тюремную больницу. Лежал в бреду, а когда очнулся, то увидел сидевшего рядом с его койкой человека в незнакомой форме.
- Вы - Сергей Лучников? - спросил военный по-русски.
- Да.
- Капитан милиции?
- Да.
- Зам. начальника уголовного розыска города?
- Да.
- Неплохо вас обработали. Поправляйтесь.
- А вы кто?
- Я представитель немецкого командования.
Немец ушел, и появился поляк-санитар.
- Слушай, друг, а почему здесь немец?
- Пока вы, пан начальник, в бреду лежали, война началась и швабы пришли.
А через несколько дней, когда Сергей окреп, за ним пришли двое молчаливых людей в одинаковых штатских костюмах. Его побрил тюремный парикмахер, ему дали костюм, рубашку, полуботинки. Он оделся. Его вывели на улицу и усадили в машину.
Потом с ним говорил немецкий полковник, военный комендант города.
- Вы пострадали от большевиков, вы - известный криминалист. Мы предлагаем вам работу. Прежнюю. Возглавите уголовный розыск. Город переполнен преступниками. Никакой политикой заниматься не будете, для этого у нас есть свои специалисты.
Лучников вспомнил полтора месяца унижений и согласился.
А город начал жить горячечной бредовой жизнью. Открылись частные рестораны и варьете, игорные дома и магазины, салоны свиданий и пивные. Несмотря на строгости военного времени, уголовники, как и прежде, делали фальшивые деньги, грабили квартиры, совершали налеты на казино и рестораны.
И снова Лучников инструктировал агентов, выстраивал комбинации, участвовал в перестрелках. Он не берегся, поэтому не боялся получить бандитскую пулю. Сергей был решителен и смел, но пули словно нарочно обходили его.
Надо сказать, что с 39-го года в городской банк свозились изъятые у буржуазного элемента ценности. Они описывались, складировались в сейфах. Когда началась война, в город прибыл представитель Наркомата финансов из Москвы. Он получил немыслимое количество ценностей и исчез. На окраине города нашли пустую машину, убитых охранников и шофера. Куда делся специальный уполномоченный Москвы, куда исчезли ценности, не знал никто. Но к партизанам поступили сведения, что человек этот в городе и собирается со всем добром махнуть в Лихтенштейн. Ценности надо было вернуть любыми способами.
Посылать в практически тыловой город оперативную группу было невозможно. Вот тогда и вспомнили о Лучникове. Тем более что, по всем данным, против подполья он не работал.
К нему послали человека, которого он знал по работе в угрозыске, и не только знал, но и дружил с ним.
Игорь Скорин никогда не говорил мне, кто пошел связником к Лучникову, но по многим деталям я сам вычислил его.
Связник пришел к Лучникову днем, в воскресенье, совершенно открыто. Просто шел мимо и зашел в гости к старому знакомому.
Разговор был долгим, и Лучников согласился.
- Если найдешь, отсидишь немного и жить будешь, как человек.
- А если не найду?
- Тогда решай сам.
Лучникову передали фотографию уполномоченного и список ценностей.
- Дайте мне двух толковых ребят, я их сыщиками к себе устрою.
Ребят дали.
За неделю поставили на голову всю агентуру. Работали жестко и беспощадно. И вышли на певицу из варьете, которая хвасталась перед подругами перстнем и браслетом, находившимися в разыскном списке.
Остальное было делом техники. Ребята действительно оказались толковыми оперативниками. Ценности и бывшего уполномоченного переправили в лес, а ребята остались дослуживать в отделе у Лучникова.
Они его и арестовали, когда пришли наши, и переправили в Москву.
- Молодец, Лучников, - сказали ему на Лубянке, - большое дело провернул. Поэтому получай по низшему пределу десятку и поезжай валить древесину.
Так оно и вышло. Правда, отсидел он девять лет. После смерти Сталина его освободили, но не реабилитировали. Он дожил свой век под Москвой, работая пожарным на хлопкопрядильной фабрике.
Вот еще одна человеческая судьба из истории Великой войны.

Из книги Э.А.Хруцкого «Проходные дворы»

Здравствуйте.
Я уже несколько лет читаю тут истории из военной и околовоенной жизни. Лет 5 назад сам написал. Кто-то даже КЗ поставил. Вот опять решился.
История навеяна новостью от 14/02/2011 о смерти Кузьмина.
Эта история не про героизм и трусость, а просто момент жизни моего деда, которого, к сожалению, ни мне, ни моему старшему брату не довелось видеть. Не много знаю о дедушке Ване, в шкафу аккуратной стопкой лежат его письма да несколько фотокарточек, и лишь с одной на меня смотрит капитан артиллерии. Войну он закончил в Праге. Даже есть одна открытка, которую он отправил семье.
Но речь не о Праге. Да и не столько о нем, а сколько о другом человеке. О человеке, которому я готов поклониться в ноги. Поклониться за то, что он дал возможность появиться на свет моему папе, его младшему брату и сестрам.
Итак.
На момент начала войны мой дед был одним из секретарей сельсовета. Дело происходило под Кировоградом, было там такое село Пятихатки. Осталось сейчас пару дворов. Советская армия готовилась покидать этот район, и деду была поставлена задача организовать гражданское население на строительство земляных укреплений. Пафосные слова - "укрепления" и "организовать". Проще говоря, рыли траншеи на подступах к Кировограду. В это же время шла эвакуация всего партийного аппарата, в том числе, и семей партийных работников. Деду категорично пообещали, что его семью не забудут.
Однако все случилось как случилось. Пока дед рыл траншеи, немцы заняли село, семью никто не забрал, дед вернулся к семье.
Как и везде, немцы создали свою администрацию, набрали полицаев, одним из них стал сосед.
Теперь картина:
Центральная площадь села, у сельсовета стол. За столом офицер и полицай. Не знаю, то ли просто составляют списки, то ли оформляют документы. К столу длинная очередь. Очередь почти вся из женщин, стариков и детей. Кое-где мужчины, 2-3 человека. И дед среди них как бельмо в глазу. Подходит дед вместе с женой к столу.
- Фамилия?
- (сказал)
- Имя?
- (сказал)
- Коммунист?

Я не видел этого взгляда, да и точно рассказать уже некому. Рассказывал уже родной брат моего деда. Дед Иван, стараясь не смотреть на соседа полицая, набирая грудь в легкие, чтобы сказать ДА. А куда денешься-то? Сосед ведь знает. И тут встряет сосед: «Не, не коммунист, траХторист он».
Я не могу знать и некому уже рассказать, что было потом. Знаю, что дед прошел войну до Праги, был контужен, после войны в Малой Виске был директором школы и преподавал историю.
Только вот знаю, что тот сосед-полицай был единственным, кому дед уже после войны, уже после возвращения полицая из советских лагерей пожал руку.