ТАЙМ-ЧАРТЕР И ПОЛОВАЯ ЖИЗНЬ

Пароход в этот раз был обычным сухогрузом-шеститысячником финской постройки, был прибит гвоздями к Черноморскому морскому пароходству, назывался «Дебальцево» и вот уже около двух лет висел на тайм-чартере - то есть загрузки ему Минмортранс через кучу легальных и не очень агентств искал и находил фактически по всему миру.
Когда шатаешься из порта в порт и точно не знаешь, каким будет следующий, сам себе напоминаешь кочевника: этакого легендарного краснокожего могиканина с трубкой дури и разделочным томагавком, или обычного цыгана с серьгой, нагайкой и пренебрежением к уму. И единственной силой, которая позволяла удержаться в здравом уме и относительно трезвой памяти, была реальность моря - реальность ветра, волнения, работы машин и размещения груза и оформления документов. А лоцмана бывают мудаками, а бывают и алконавтами, каких свет не видывал.
А еще - это очень немного времени в портах - при СССРе все было очень четко.
И был, естественно, помполит, который следил, чтобы граждане торговые моряки ни под каким видом не покупали себе любви.
- Это не любовь, - говорил помпа, отставной замполит-танкист, - Это просто капиталистический товар. «Заверните мне немножко поебстись» На политинформации я буду читать вам «Евгения Онегина» - вот это да, любовь. Представьте себе на секунду это лысоватое чудо родом из башни Т-34 - полтора метра ростом, раз и навсегда набитые какими-то там смотровыми щелями или перископами (ну что там в танках бывает) желваки а-ля шимпанзе вокруг глаз и командирский голос, от которого у стармеха седели и выпадали брови. Самое интересное - дураком помпа не был, и иной раз позволял себе принять подарки в виде дорогих итальянских туфлей или дешевого магнитофона - вернее, не подарки, а выкуп за мелкие шалости с валютой или джинсой. Но вот за баб - никогда.
Кончилось это, как оно обычно и бывает в жизни, весьма характерно: сицилийский порт Мессина, загрузка лимонами и чесноком. Чеснок, не помню, греческий или киприотский, лимоны - местные. Формально по документам отправителем является фирма итальянского (я извиняюсь, сицилийского) коммуниста. Это, говорят, простой коммунист-миллионер: замок родовой, Ван Гог, Ламборгини, все дела. Лимоны.
Но не все так просто. Если ты хоть чуть-чуть сицилиец, то, конечно, никак не можешь поведать на исповеди, что ни разу не мочил неугодных.
Реально лимонные плантации принадлежали одному благородному дону, который жил в Америке, имел тама паспорт и прописку, спецзаказ на изготовление сигар и некоторый запас тазиков и сухого цементного раствора в подвале. А его делами на Сицилии крутил его двоюродный племянник, человек большого ума и наполеоновых амбиций, абсолютно невидимые за совсем невзрачной и недоразвитой внешностью вечного студента-ихтиолога, за которую он и получил всеобъемлющий ник - Пино.
- Эй, Пино - орал шипшандлер, - Русским опять нужна сварка, так что подожди с апельсинами...
- Кончено, - застенчиво улыбался Пино и ждал.
- Пино, пролетариат в задницу, - тарахтел второй пом, - Я больше сегодня ничего не приму. Давай на понедельник.
- Конечно, конечно, - лопотал Пино и ждал.
- Пино, ёб твою мать, - басил крепко наевшийся дармового бальзама мастер, - Ну вот что у тебя за организация? Работают плохо, лимоны у тебя маленькие, чеснок ты закупил высохший, да и сам-то ты...
- Ах, что и говорить, - соглашался Пино, сокрушенно кивал, вздыхал и все чего-то ждал.
Помпа, пару раз разобравшись с Пино в общих вопросах отточенным танковым методом «упал-отжался», обычно с ним не сталкивался. Но вот однажды, получив по каким-то своим каналам какую-то секретную политинформацию, помпа отчего-то впал в задумчивость, бродил по пароходу и бормотал что-то типа «ах ты еб твою мать жеж, сука, а, нет, ну надо же?» и трижды поинтересовался у мастера, вахты и начрации, будет ли завтра Пино и когда.
Потом оказалось, что этот пинов родственничек, прозябающий под здоровенной рогатой девкой на берегу Атлантики, врезал дуба - и за неимением прямых наследников все его немеряное богатство свалилось на ходячую квинтэссенцию сицилийского лузера.
- А ведь это пиздец, - бубнил помпа. - Джузеппе, Джузеппе Ларетти...
- Ну так, ебать тебя некому, Пино!!! - заорал кэп поутру, - где твои блядские лимоны?
- Сию секунду-с, -ответствовал Пино, но что-то в нем уже поменялось...
Мастер что-то прогудел и выскочил из каюты, сказав - «Посиди пока, щас пом придет, у него к тебе вопросы про коммунизм в сердце капитализме в центре бандитизма и конрреволюции»
Помпа заскочил в каюту метрдотелем, нет официантом ресторана .
- Juzэппэ! - выдохнул он, - Джюзэппэ! Мы так признательны тебе за помощь, Джюзэппэ!
И Пино расцвел. Этот русский первым среди иностранцев отдал дань его новому статусу. Это должно быть вознаграждено...
Уж не знаю, чего именно хотел добиться помпа, но только вечером за ним пришел черный «каддилак». Джузеппе Ларетти, набиравший обороты мафиозный босс, приглашал помполита советского т/х «Дебальцево» провести время в его обществе...
- На волю, все на волю! - гнусавил помпа на утро, виновато пряча глаза. Он уже решил про себя, что раз этот рейс уже кончился, то и хрен с ним, а вот в следующем никаких препон команде он чинить не будет. Ох... Особенно вот эта, жгучая брюнетка... О-ля-ля.
Он, конечно, не знал, что вся машинная команда уже с горем пополам решила для себя этот вопрос, еще во время последнего захода в Лас-Пальмас, полтора месяца назад.
Когда старший и второй механики, подвергнутые длительному воздействию спермотоксикоза, пробрались окольными тропами в контрабандный канарский магазин «Одесса». На входе в магазин было написано по-русски - «Магазин «Одесса» - он не для балбеса» и еще пару стишат стиля «налетай торопись покупай живопись», сочиненную кенигсбергскими барыгами, для которых Канары давно стали этакой пиратской Тортугой мирного времени.
В магазине механики сверхдальнего плавания приобрели... да-да, не смейтесь - надувную резиновую тетку в откровенном бельишке «только что от Кардена, а сама она тоже из Франции».
Принеся сложенную в деловую папочку подругу на судно, мехкоманда, не мудрствуя лукаво, бросила на пальцах очередность освобождения организма от нагрузки в «условиях, приближенных к боевым». И понеслась...
Когда пароход бросает чалки в родном порту, на него тут же устремляются представители всяких проверок и комиссий - так было в советские времена. Не стал исключением приход «Дебальцево» и, увы, медики тоже были тут как тут.
А помпе было от чего прийти в полное недоумение - у всей мехкоманды в один прекрасный день закапало. То ли девицу им продали того, слегка б/у, то ли кто-то уже имел в организме прикормленного братца-трипачка и щедро поделился им с коллегами по суррогатной групповухе.
В общем, в день прихода, «я вам не скажу за всю Одессу», но ЧМП в полном составе было в курсе истории и мотылей, и расколовшегося от страха помполита, наделавшего, говорят, в приемной УКГБ огромную лужу из совершенно исправного, но подкошенного подлой командой организма.
Утром следующего дня стояла великолепная погода, море, солнце и рёв тёти Софы с Привоза радовал глаз и душу до неустранимой улыбки на всю морду. Моряки спешили к подъему флага и проходя мимо причала с ошвартованным под разгрузку теплоходом «Дебальцево», взрывались заразительным мужицким хохотом, в котором проскальзывали почти истерические нотки смеха женского.
Первая буква нанесенного на борту белым по черному названия павшего в сражениях за свободу половых отношений судна за ночь была искусно закрашена кузбасс-лаком.

ВИВАТ, ШУРАВИ!
Игорь Фаталиев. Ветеран войны в Афганистане. Среди наград есть медаль «За отвагу». С 1988 по 1991 год был первым председателем краевого совета воинов запаса. Директор ООО «Шурави». Член совета краевого союза ветеранов Афганистана.
Перед призывом в армию я серьёзно занимался лёгкой атлетикой, выполнил нормативы КМС. Очень благодарен своим спортивным наставникам за то, что они воспитали во мне спортивную злость, умение достигать поставленной цели и бороться с чувством усталости. Эти качества пригодились во время службы в разведроте. Ребята там собрались как на подбор - все спортсмены, даже один был из саратовского цирка воздушный акробат. Поэтому служить нам было намного легче, чем неподготовленным парням. Посудите сами. Если затяжной подъём в горы да с полной боевой выкладкой или бег по пересечённой местности да под огнём противника. Что там говорить! А с крепкими мышцами и хорошим дыханием, безусловно, проще.
Интересно, что в армию меня призвали в очередную годовщину афганской революции, то есть 27 апреля 1984 года. Так что самой судьбой мне было предначертано попасть на ту войну. Как нам говорили тогда, защищать завоевания революции.
Службу начинал в Майкопской дивизии. Наш призыв состоял из двухсот человек со всей территории Советского союза. Проходили подготовку серьёзно, поскольку знали, что служить будем в Афганистане, и за расслабленность там другой цены, кроме гибели, не спросят. Времена, сами знаете, какие были. С экранов телевизоров и журнально-газетных страниц узнать, что действительно творится там, за речкой, было невозможно. А в дивизии часто появлялись офицеры, прошедшие через войну. Вот они-то нам и рассказывали в подробностях, не скупясь на краски, как в Афгане наши воюют.
В начале августа нас перевезли в Ростов и сразу отправили на аэродром, где уже ждал гражданский самолёт Ту-154. Запомнилось, как начальник сборов подполковник Опара попрощался, пожав каждому из нас руку. В Самарканде поменялся экипаж, и уже рано утром следующего дня мы были в Кабуле.
Первое впечатление от Афганистана было странным. Как я уже говорил, прилетели мы ранним утром, а как только распахнулась дверь самолёта, на нас пахнуло жаром. Но не столько это поразило, сколько лица солдат и офицеров. Пусть не очень свежие, не гладко выбритые, пусть форма выцветшая, пропылённая, пропотевшая, пусть усталость сквозила во всех движениях, а вот улыбки, широкие, открытые нас удивили, и мы поняли, что всё будет в порядке! Да и чувство землячества было сильно развито. Никого не интересовало, кто ты по национальности. Как говорится, два лаптя по карте, уже земляк. Это тоже давало ощутимую поддержку. А рота и правда была интернациональная, почти все представители бывших республик в неё входили.
На следующий день мы отправились дальше, только уже военно-транспортным самолётом АН-12, который взлетал каким-то странным манером, поднимался в воздух и приземлялся в Баграме по спирали. Это уже потом нам объяснили, что таким образом лётчики уходили от вполне вероятного огня противника. Но такие маневры отрицательно сказались на некоторых парнях. С непривычки у них полопались барабанные перепонки.
Есть в армии понятие «покупатели», то есть командиры выбирают солдат, подходящих для службы в их подразделениях. Так я и попал в полк, который базировался в Джебаль-ус-Сарадже, у подножия высоченных гор, где пролегала дорога, соединяющая юг и север страны, а именно, Хайратон - Кабул. Отсюда понятно, что зона действия нашего полка были Чарикарская долина, вход в Пандшер и знаменитая дорога на Саланг.
Чем занимались в разведроте? Лучше, чем в песне не скажешь. Помните такую? «Батальонная разведка. Мы скучаем очень редко. Что ни день, то снова поиск, снова бой...» Действительно, делали всё, что положено разведке: сидели в засадах, ходили на прочёсывания и блокировку, брали языков и были глазами и руками полка.
Первой операцией была засада. В голове туман. Каждый нерв напряжён до предела. Вроде бы и интересно, но ничего не понятно, что делать и как, если вспыхнет бой. Всё, чему натаскивали пару недель, куда-то испарилось. Ничего. Отсидели. Потом только узнали, что это была как бы учебная задача, хотя никто не мог гарантировать, что не столкнёмся с духами.
Месяца через три, когда боевые выезды и выходы стали повседневностью, мне начало казаться, что в армии я родился, крестился и всю жизнь проведу здесь. После операций слова командира: «Всё. Возвращаемся на базу!» звучали как «Домой!».
Кормили нас в полку не плохо. Это ж не на боевых, где изо дня в день один сухпай. Был у нас повар, парень из Литвы Янис Кунс. Попросили мы его как-то приготовить пельмени. А он понятия не имеет, что это такое. Рассказали. Показали. Приносит. Мясо отдельно, тесто отдельно. Научился потом. Домашней пищи хотелось. Удавалось иногда покушать чего-то подобного.
Однажды в районе Баграмского перекрёстка, есть там святое место Эсталиф, возникла жизненная необходимость в поисках пищи. Проходила большая войсковая операция по уничтожению огромного скопления духов. Харчи закончились, а о возвращении в полк не могло быть и речи. Наш старшина застрелил ишака. Долго мы его варили. В итоге пожевали ослинного мяса, безвкусного, совершенно резинового, зато бульона горячего напились!
Однажды мы с боем ворвались в кишлак Самида, что у самого Саланга. Двух наших парней ранило. В селении тишина. Передовая группа ушла на прочёсывание, а мы вчетвером остались в прикрытии. Зашли в один дом. А там полно народу. Дети и женщины. В паранджах. Подозрительным показалось. Подошёл ближе, сорвал с одной из них покрывало, а под ним мужик бородатый с автоматом. Он не ожидал быстрого разоблачения, вот и не выстрелил. Разоружили банду.
Через какое-то время появились ещё мужчины, один из них кинулся на меня с вилами, без малого не заколол. Застрелил его Чича, наш боец по фамилии Чичеванов. Спас мне жизнь. За что спасибо ему огромное не только от меня, но и от всех моих родных и близких.
Ещё был такой случай. Бросили нас в район Хинжана в ущелье Леван на реализацию разведданых, что там находится большой склад оружия. Авиацией бомбить бесполезно, поскольку тайник находится среди скал. Пошли мы. Почти сразу наткнулись на засаду. Уничтожили восьмерых духов. Но не всё так просто. Они тоже народ продуманный. Вырыли что-то типа капонира, накрыли сверху огромным тентом от КамАЗа зелёного цвета, поставили ДШК, чтобы в случае чего лупануть по нашим вертушкам, и чувствовали себя совсем не плохо. Однако не ожидали такой дерзости со стороны шурави. Мы ночью спустились к ним с практически отвесной скалы, откуда нас ждать было совершенно невероятным делом. С той скалы и днём-то не очень спустишься.
Духи рассчитывали только на светлое время суток, тем более, что из их укрытия всё ущелье как на ладони. Тут их и взяли. В этом капонире мы провели трое суток, ждали, пока подтянуться основные силы и ударят по укрепрайону, где и находились боеприпасы.
Вот, говорят, что мародёрствовали наши солдаты в Афганистане. Не знаю. Ни разу не сталкивался. Так, на уровне слухов, ходили рассказы, что, мол, влетали в кишлаки на БМПэшках, расстреливали всех и грабили. Честно. Не верю!
Как-то раз начальство смилостивилось над нами и дало возможность отдохнуть почти целый месяц. Приехала высокая московская комиссия из министерства обороны для проверки наших застав на предмет бытовых условий, медицинского обслуживания и прочего, на что в боевых условиях как-то не обращаешь особого внимания. Вот мы эту комиссию и сопровождали. Катались с ними на броне, что, в общем-то, было практически безопасно. Для них это было целым приключением, экзотикой, пахнущей порохом. Один из полковников попросил у меня автомат, чтобы сфотографироваться на фоне суровой мужской жизни. Почему у меня? Магазин трофейный пристёгнут был с наклейкой на арабском языке, вот он и обратился ко мне. Боже мой, как смешно было наблюдать за военным человеком, держащим автомат как-то неправильно, словно ребёнка неопытными руками взял.
Часто можно слышать вопрос о чувстве страха. Он присутстовал всегда в большей или меньшей степени. Дело не в самом страхе, а в том, как человек с ним может бороться. Самое сильное ощущение страха я испытал примерно через месяц после прибытия в Афган.
Вышли мы на большую армейскую операцию где-то в районе Баграмского перекрёстка. Шли колонной. Внезапно начался обстрел. Очень сильный. Перекрёстный. Лупили духи и из автоматов, и из пулемётов, и из гранатомётов. Грохот, машины горят, крики и стоны раненых. Бой первый для меня. Долго не отступало ощущение нереальности, будто бы не со мной всё это происходило. Как уж победил этот страх, не знаю.
Что касается оценки войны в Афганистане, с моей точки зрения, как, впрочем, и других ребят, воевавших там, мы выполняли приказ о защите своей Родины. Поэтому все эти разговоры о правильности или неправильности нашего пребывания в ДРА не приемлю. Всё просто. Мы - солдаты, и наш долг - выполнять присягу.
Когда-то, очень давно, может быть в шестом или седьмом классе, задали на дом сочинение ко Дню Победы. Я написал о своём дедушке Василие Кобозеве, который разведчиком прошёл Великую Отечественную войну. Среди его наград есть медаль «За отвагу». Тогда думал, мечтал, что тоже стану когда-нибудь разведчиком. Так и получилось.
Мы тогда воспитывались на книгах, фильмах и рассказах о войне с фашистами. Поэтому меня не удивляет отношение к нам, афганцам, ребят, прошедших войны в Абхазии, Азербайджане, Чечне. Наверное, мы были для них теми, кем являлись для нас фронтовики-ветераны.
В 1987 году в Ашхабаде проводился всесоюзный слёт ветеранов Афганистана. Собралось четыре тысячи человек. Здорово было. Пообщались, поделились опытом работы с только-только зарождающимися военно-патриотическими клубами. Потом нас разделили на две части, для проведения военной игры. Одни были «нашими», другие - «духами». Побегали, попрыгали, постреляли. Вобщем, отвели душу на полигоне в Килите. А вечером услышали по радио, сейчас уже не помню точно, по «Голосу Америки» или «Свободной Европе», что к советско-иранской границе переброшены четыре тысячи афганских головорезов для нападения на соседнюю страну. В Иране как раз какая-то очередная напряжёнка назрела.
В 1998 году по нашей инициативе был создан координационный совет юга России ветеранов войны в Афганистане, и первый слёт мы провели в Домбае. Многие противники говорили, что такую массу людей нельзя собирать вместе, тем более, что собрались из неспокойных регионов. Дагестан, Ингушетия, Карачаево-Черкессия, Осетия, Ростовская область, ну и, конечно, Краснодарский и Ставропольский края. Ошибались противники. Всё прошло очень здорово, без малейших эксцессов. Хотя, чего уж там, за одним столом сидели те люди, которые вчера ещё друг друга на мушке держали, были по разные стороны баррикад.
Жаль, что сейчас мало приглашают нас на встречу с детьми в школы. Мне кажется, что ребятам нужно рассказывать о войне. Взять тех же парней, что вернулись из Чечни. Ведь они сами не так давно из-за школьной парты вышли, а уже ветераны. Наверняка наш общий военный опыт может пригодиться завтрашним выпускникам.
Сегодня четырнадцатая годовщина окончания вывода ограниченного контингента советских войск из Афганистана. Желаю нашим парням и их близким мира, здоровья, удач и благополучия. Виват, шурави!

Ездил я на той неделе в славный населённый пункт под простым названием Ханкала (для тех, кто не в курсе, это Чечня, рядом с Грозным). Командировка у меня там была. Со мной, слава богу, истории не приключались, но наслушался я их достаточно много. По командировочным делам нужно мне было сходить к разведчикам (техническим), аппаратура у них наша стояла. Там я, за рюмкой чая, и услышал эту историю. Орфографию постарался сохранить как можно ближе к оригиналу. А теперь, собственно амбула:
«Сидим мы как-то вечерком, День Рождения Костика отмечаем. Сидим, кстати, не здесь, у нас, а в палатке, у соседей. Ну, пьём потихоньку, за жизнь болтаем, большую землю вспоминаем. Всё чинно-благородно, культурно так сидим. Вдруг раз, очередь палатку прошивает, аккурат где-то сантиметров двадцать поверх голов. Ну все, естественно на пол попадали. Оружие у всех, конечно с собой, да ты и сам уже заметил, что здесь без него никто никуда и не ходит. Из палатки выскакиваем, смотрим: огонь-то продолжается, только уже выше берут и долбят со стороны железной дороги. Ну мы все туда и ломанулись, прибегаем и видим картину: стоит хренов корреспондент НТВшный, оператор его снимает, а рядом два мудака из пулемёта поливают, да так, чтобы очереди за спиной корреспондента шли. Что за фигня, спрашиваешь? Щас всё объясню. Оказалось, эти пидоры с НТВ, выкатили этим двум мудакам-контрактникам 2 ящика водки, и попросили пострелять. Типа, репортаж, блядь, с передовой. Это чтобы этот гандон НТВшный потом начальству докладал, типа, на войне был. Что дальше было? А что, морды этим сукам поразбивали в хлам, да и сами постреляли, только по аппаратуре корреспондентской. Пусть ещё спасибо скажут, что дёшево отделались. А ведь реально, Санёк, и погибнуть мы вот так могли, не за хуй собачий. А что ты удивляешься, здесь процентов 60-70 потерь или из-за распиздяйства или из-за пьянства. Вот так.»

c anekdot.ru

Солдаты-таджики - страшная сила.....
Всем, кому приходилось с ними общаться, посвящается
(история написана со слов моего младшего брата, который так же как и я
служил в российских погранвойсках офицером в Таджикистане)

Памирское высокогорье, пограничная застава.
Вообще-то бойцы-памирцы были шустрыми и сообразительными как подлинные
сыны гор и потомки войска Александра Македонского, но случались и среди
них экземпляры.
Все слышали историю о том, как юноша спустился с гор за солью и попал в
армию. Таков главный принцип призыва в Таджикистане, забирают с базара
всех, кто по виду подходит. Грамотность, здоровье и все остальное никого
не волнует - Родина ждет подвигов.
Примерно так же и попал в российские пограничники солдат Еблоев (фамилия
изменена). Хоть он и был гордым сыном Памира, тормозом был редкостным,
поэтому не найдя ему должного применения начальник заставы определил
Еблоева в кочегары - ума много не надо, только уголь подбрасывай.
И случилось на заставу приехать большой комиссии из Командования Группы
войск проверять наличие зимнего обмундирования. Целая куча полковников и
подполковников во главе с начальником штаба отряда. Всю заставу
проверили на построении, а тех кто был в нарядах и на работах проверяли
отдельно в канцелярии.
И вот дошла очередь до Еблоева. Солдат вошел в канцелярию только выйдя
из кочегарки: на лице видно только глаза - остальное сажа, но, как
положено, в бушлате. Такого количества начальства он никогда раньше и
не видел.... растерялся.
Начальник штаба (сурово так):
- Представьтесь, солдат!
Еблоев смог только поморгать глазами, упрек большого роиса (начальник
по-ихнему) он понять никак не мог в виду слабого знания русского языка
и напавшего ступора.
НШ:
- Солдат! Как фамилия?
Еблоев широко улыбается и продолжает хлопать глазами на закопченном
лице.
Зам. начальника заставы, таджик, говорит ему по-местному - мол, роис
спрашивает как тебя звать.
Но Еблоев решил никому не выдавать тайны своего имени, продолжал
улыбаться и моргать.
Группа старших офицеров пришла сначала в ярость, которая постепенно
начала сменяться истерическим смехом. Еблоев смотрел на все это
широко улыбаясь. Со всех сторон посыпалось:
- Ну что ты, сынок, имя забыл?...
- Как звать, служивый?...
и т.д.
И тут в общей истерике начальник штаба сквозь смех и слезы выдает:
- What is your name?
Еблоев просветлел лицом, до его сознания наконец дошел весь смысл
развернувшегося перед ним действа. И он сломался:
- My name is Ильяс!!!
Вот она, великая сила образования.......

Всем, кому довелось служить в ГПВ РФ в РТ, пламенный привет.

НЕСКОЛЬКО ФАКТОВ ИЗ ЖИЗНИ МАЙОРА ШУМОВА.
Александр Николаевич Шумов. Кавалер ордена «Красная Звезда», пограничник, «Вымпеловец», майор в отставке. Начинал службу заместителем начальника заставы в 1975 году после окончания Галицынского военно-политического училища в восточном пограничном округе на Памире на заставе «Каракуль». Вскоре был назначен начальником этой заставы, затем был переведён на другое место службы, стал начальником мотоманевренной группы в погранотряд. В конце 1979 года служил начальником штаба учебного пункта в Киргизии, где усиленно шла подготовка к вводу войск на территорию Демократической Республики Афганистан.
Рассказывает Александр Шумов:
- Афган для меня начался именно тогда, когда я служил в Гюльче на учебном пункте. Готовили мы молодёжь для ведения боевых действий на сопредельной территории, где разворачивался будущий ограниченный контингент Советских войск. Пришла разнарядка на определённое количество рядового и сержантского состава. Надо было людей отправлять на замену в Сархатскую группировку. Подбирали самых умелых, самых хороших солдат со всех точек зрения. Был у меня солдат Виктор Люсин. Мастер на все руки. Всё умел. Почерк великолепный, рисовал - любо-дорого посмотреть. Талант одни словом. Кто в армии служил - знает, как ценились такие ребята. Он из семьи лесника. Выносливый был. Стрелял на отлично.
Скоро отправка. Однажды приходит ко мне Люсин и говорит: «Товарищ лейтенант, что хотите, буду делать! Только в Афганистан не отправляйте!» А я ж знаю, что парень он совестливый и смелый. Вижу в глазах его предчувствие смерти. А куда деваться? В общем, в первом же бою погиб Виктор Люсин. Закрыл собой начальника заставы, моего друга Василия Чугунова. Хоть и ранили того в область сердца, но выжил офицер. Виктора посмертно представили к медали «За боевые заслуги». Вот, собственно, он и стал моей единственной безвозвратной потерей. Ни одного бойца я больше не потерял за время нескольких заходов на территорию Афганистана. Болит душа.
Весной восьмидесятого года была создана колонна с дарами для афганского народа: продукты, лекарства, одежда и прочий гуманитарный груз. Я сопровождал эту колонну до госграницы, до единственной заставы, которая несла службу на стыке китайской и афганской границ. Две недели ждал возвращения каравана. Ночью 26 мая мне поставили задачу вылететь в Афган для подготовки развёртывания на малом афганском Памире Гумбатской группировки. Единственный вопрос у меня был. Я же тогда командовал заставой мотоманевренной группы. Как, мол, с техникой будет, если вертушками нас перебрасывать будут? Меня успокоили. Сказали, что БМП пойдут своим ходом, а нас перебросят налегке. Утром я забрал с собой весь десант, погрузились на борты и вылетели. Было нас четырнадцать человек. Из офицеров я один и тринадцать солдат. Работали мы тогда без погон. Я находился в первом Ми-8. Прилетели на место. Командир борта узнал, кто из нас старший и говорит: «Десантируйтесь!» Я как глянул вниз... Высота метров пять. Голые скалы. Снег между ними. Как же тут прыгать. Да ещё в полном снаряжении. Это ж вес приличный! Уговорил летунов. Снизились ещё на пару метров. Тогда мы и десантировались. Заняли оборону. Наша вертушка взлетела для прикрытия. Тогда уже остальные вертолёты сели. Быстро разгрузили их и начали нести службу. На следующий день прилетели ещё пятнадцать солдат, мой замполит, хирург и лейтенант разведчик.
Тут я чуть не совершил ошибку, которая могла стать роковой для всех нас. Быт налаживать надо. Смотрю, неподалёку дувальчик какой-то. По наблюдениям, брошеный. Никого рядом нет. Вот, думаю, и замечательно, и туалет устроим, и место для мусора. Хорошо у меня солдат был один, татарин. Подходит и говорит:
- Товарищ старший лейтенант! Никак нельзя там отхожее место устраивать. Перережут нас. Это же святое место. Могила там!
Пришлось копать окопчики. Для разных нужд. Холодно. Горы. Ветер жуткий. Снег по пояс. Много эмсээлкой (малая сапёрная лопатка) не накопаешь. Запросил Союз. Сбросили нам арматурины витые, за месяц ожидания основных сил выдолбили ими опорный пункт в скалах.
Через некоторое время после высадки подъехал к нам местный бай в сопровождении пятидесяти всадников. Все вооружены, конечно, но слабенько! Мало тогда у них оружия было. Говорит бай, что хочет провести праздник в честь нашей высадки. Понимаем мы, что всё это прикрытие. Разведка боем так сказать. Скорее всего, мысли у них были вырезать нас. Начали они носиться на лошадях, показывать чудеса джигитовки, устроили игру «козлодрание». Бай вручает деньги тем из всадников, кто ему больше нравится. Я приказал повару нашему принести консервы, спички, сигареты, и вручаю подарки тем, кто мне понравился.
В заключение бай подарил нам шесть баранов. Трёх мы отдали «зелёным» - бойцам афганской армии. А остальных через пару дней начали и сами в котёл добавлять. Выжидали, может быть, отравленные они были. Да, на этот праздник жители местные приходили. Ужас! Холодина. А они босиком и в шкуры закутанные. Ну, мы их кашей нашей угощали. Были у нас миски солдатские. Так ни одной не осталось. Все растащили. Не будешь же у них забирать. Так что питались из котелков, пока колонна мимо не прошла. Там уже мы и продуктами разжились, и посудой.
Второй раз я попал в Афганистан в восемьдесят пятом, в Тахтабазарский погранотряд в Калайнау начальником десантно-штурмовой заставы. Всего во время второго захода мне удалось провести тринадцать десантных и двадцать пять наземных операций. Часто вспоминаю операцию под Анхоем в восемьдесят шестом году. Была поставлена мне задача, блокировать участок, где находилась достаточно крупная банда. Обстановка там сложилась кислая. Одну машину сожгли, вторую, люди гибнут. В общем, должны мы закрыть брешь эту. Приземлились мы и вперёд. Идём по щели. Я колонну возглавляю. Выхожу на открытое место и натыкаюсь на ствол «бура». Вижу, как мне он в лоб целится, а глазами в глаза «духа» упёрся. Не знаю, что уж у него там случилось. Только не выстрелил он, бросил винтовку и бежать, а у меня костыль за что-то сзади зацепился. Пока я автомат освободил, он уже до дувала добежал, метров сто от места нашей встречи. Выстрелил я ему в след. Думаю, что не попал. Да и Бог с ним! Оба живы остались. Я потом «бур» тот рассмотрел. Вполне боевое оружие. Пригодное. Может быть, он магазин не до конца дослал, вот и не смог стрельнуть.
А пулемёт из-за дувала плотно так, густо по нам долбит. Ну, никакой возможности ни окопаться, ни подобраться к нему, чтобы уничтожить. Вертушки зайдут, обработают, а он, гад, всё равно лупит. Пришлось вызывать добровольцев. Сразу нашлись. Понимают люди, что без уничтожения пулемётчика, всё застопорится. Были у меня ребята войной проверенные. Ефрейтор Ковальковский Юра, сержант Юсупов Эдик и химик-разведчик сверхсрочник Шевченко Володя. Вскочили они и рванули в полный рост к дувалу. Куда только выучка девалась, перекаты, броски, переползания! Бегут. Тут сзади вертушки на боевой заход несутся. Я уже сам вскочил, ору им: «Назад! Ложись!» А они в горячке, да ещё и грохот от выстрелов, ни черта не слышат. В общем, добежали, забросали гранатами. Не зря говорят, что смелого пуля боится! Таким образом, мы закрыли блок.
Как-то под Баламургабом в конце восемьдесят пятого года стояли мы на блоке. Банда крупная пыталась выбить нас оттуда. Пальба жуткая! Я был за территорией блока. Побежал к окопу. Споткнулся и упал, двух метров не добежал. И всё. Всю ночь командовал боем на спине. Миномётчики стрельбу по духам ведут. Близко те от нас были. Чувствую, что сейчас лупанут по блоку, кричу своим бойцам, чтобы передали о перенесении огня. Перевернуться на бок не было возможности, настолько плотный огонь духи вели, ветерком от пролетающих пуль лицо обдавало. Только под утро, когда поутихло, да и туман густой сел, смог я подняться и пойти к своим. Только нормально вернуться не получилось.
Взял я на эту операцию в первый раз сержанта санинструктора Парфиненко Андрея. Поставил его с пулемётом прикрывать тыл, ту сторону, где зачистка уже прошла. Вот он всю ночь и просидел у пулемёта. Испугался мальчишка, когда в тумане меня увидел. Саданул очередью. Благо, что промазал. Но пули очень близко от моего бока прошли.
Ещё вот вспомнилось. Собирались мы однажды на операцию. А я получил телеграмму от жены, что прилетает она ко мне на встречу в Среднюю Азию. Не пойду же я к командиру с телеграммой этой. Как бойцов своих оставлять. Это уже в середине операции показал генералу. Он мне сказал, что сразу после боевых полечу в Союз.
Шли мы по перерытому руслу реки. Мин было полно. Собаки от жары не пригодны для такой работы. Вот и передвигались со щупами. Первый подрыв произошёл, второй, третий. Всего девять их было. Вот тогда меня в первый раз мандраж пробил за всю войну. Вроде бы прохожу первым на своём БТРе, а задние машины рвутся. Понятно, что мины в накачку работают. Вот и подрывались на них. А сопки со всех сторон, с них, конечно, духи палят. Мы ж на броне. Внутри машины только механик-водитель и оператор-наводчик. Если уж рванёт, то на броне проще выжить, а внутри сложнее.
Наконец закончился этот каньон, выбрались мы, не доехали десяти километров до Калайнау. Генерал принял решение такое, что мы с ним ночью выдвигаемся на нашу базу, а остальные выедут с утра. Медленно ехали, много раненых было, санитарку мы с собой захватили. Дорогу-то я знаю. Места знакомые. Но долго добирались до населённого пункта. Ночь. Освещение не включишь. Я уж думал, что где-то свернуло русло, а мы и не заметили. Добрались всё же. Утром в вертолёт с генералом и в Союз.
В Тахтабазаре я встретил жену. Она только вечером добралась туда. Все рейсовые автобусы отправили на уборку хлопка. Один оставался, вечерний. Я успел добыть ещё цветы, в одном из палисадников увидел. Так что на удивление всех жителей я единственный встречал жену с букетом.
Много было операций. Каждая из них запомнилась чем-то. Память только вот подводить стала. То название городка забудется, то фамилия - имя сослуживца из головы выскочит. Но всегда будет помнить Александр Шумов всех, с кем сводила военная судьба, с кем доводилось делить последние капли воды, с кем с честью выполнял боевые задания. Из - за этой войны пришлось майору Шумову идти на пенсию раньше времени. Тащили они как-то «подорвыша». Зацепили тросом к своему БТРу и поволокли. Никогда раньше, впервые на этой операции, одел Шумов бронежилет. Он его и спас. Трос лопнул. Стегануло по животу так, что слетел Александр на землю, довольно далеко. Долго пришлось майору лечиться.
Сейчас он в отставке. Работает заместителем председателя Ставропольской краевой организации инвалидов войны в Афганистане, занимается общественной работой. Главной задачей считает патриотическое воспитание молодёжи. Не верит он, что наши парни не способны с честью и достоинством нести службу в армии.