День рождения, странный праздник...

1993 год. 12 февраля. Пятница. Гренландское море. Глубина 150 метров. 56 сутки боевой службы. Сегодня мне стукнуло 30 лет. Десять лет назад я еще не был капитан-лейтенантом, пребывал в звании старшины первой статьи, был первокурсником и, откровенно говоря, совершенно не помню, как отмечал завершение своего второго десятка жизни. Но тридцатилетие дата круглая, и о ее праздновании я задумался еще на берегу. Боевая служба мероприятие, конечно, серьезное, но юбилей никто не отменял, и добавить чуть-чуть своего к выдаваемому в профилактических целях сухому вину, где-то под одеялом, было вполне реально. Да и как не пытайся делать строгое и негодующее лицо при упоминании алкоголя в рассказах о службе на подводных лодках, все равно это окажется фальшивой ноткой в песне о героических буднях, тяготах и лишениях воинской службы. Мой сосед по каюте, первый управленец, Андрей Белашев, сосчитав количество бань, которое приходилось на боевую службу, притащил на корабль двадцать бутылок «Балтики N 9» и каждую субботу, насидевшись в парилке, тихонько в каюте под воблу вливал в себя две бутылки предварительно охлажденного в корме пива. В каюте рядом замполит, на выходные запершись и чуть дыша, доставал бутылку коньяка из запрятанного в рундук портфеля и, отпарив чресла в сауне, употреблял пару рюмок под заботливо припасенный лимончик, даже не задумываясь над тем, что ароматы «Арарата», разносит по всему отсеку вплоть до матросских кают. А уж о минере, старпоме и механике, у которых простым флотским шилом согласно служебным обязанностям были заполнены штатные емкости в каютах, и говорить нечего. Да и не надо.
В 1992 году, закрылась сеть магазинов Торгмортранса «Альбатрос», в которой гражданские моряки и военные моряки за боны, они же чеки банка Внешнеэкономической деятельности СССР, могли купить много качественных товаров иноземного происхождения. В том числе, даже сигареты, пиво и крепкий вражеский алкоголь. Алкоголь году в 1988 из магазинов убрали в связи с антиалкогольной компанией в стране. А когда неожиданно оказалось, что жить этим магазинам осталось месяц-другой, вернули. Рассказывать о том, как мы пытались тупо истратить остававшиеся у нас чеки, нужна отдельная история. Скажу только, что в последний раз приехав в Мурманск на улицу Дзержинского, где располагался «Альбатрос» и прорвавшись с боем и по списку внутрь, я оказался обладателем четырех индийских складывающихся зонтиков и трех бутылок фирменной в экспортном варианте «Столичной» водки, неведомыми путями оказавшейся в валютном магазине. Стоила она, кажется, 80 копеек. А больше там было нечего брать. Были еще японские холодильники, набрав которых, народ обнаружил, что к нашей сети их еще надо адаптировать и которые по непроверенным рассказам пытались отключиться, обнаружив в себе продукты с нитратами. Так вот, до автономки дожили две бутылки из трех, которые я принес на корабль и тщательно запрятал до даты...
И вот настал этот день. Обычный стандартный день в море. Отстояли свою третью смену. Сменились. Пообедали и разбежались по боевым постам на отработки. Потом какие-то занятия по специальности и под занавес стандартная малая приборка. А под ее завершение, часов в шесть вечера, механик строгим голосом вызвал меня в центральный пост.
- Ну, Павел Борисович...- командир поднялся из своего кресла, включил громкую связь на все отсеки и начал вещать.
- Сегодня у капитан-лейтенанта Белова день рождения. Мы все его прекрасно знаем, ценим его профессионализм и прочие достоинства! Офицер разменял свой четвертый десяток, и... давайте пожелаем ему успехов в службе, здоровья и... Собственно, чего еще говорить?! Все уже давно сказано! По нашей старой традиции я ему вручаю наш переходящий... хе-хе... подарок к дню рождения... цыпленка-табака!
Шутка про переходящий приз была стандартной и общего смеха уже не вызывала. Выждав пару мгновений реакции вахты и не дождавшись бурных аплодисментов, командир многозначительно откашлялся. Откуда-то из-за спины командира, чуть ли не из штурманской вынырнул кок-инструктор с подносом в руке, на котором примостилось блюдо с пернатым и две банки с вишневым компотом. Вся дежурная смена центрального поста захлопала в ладоши, а командир, наклонившись ко мне протянул руку и пожимая ее, вполголоса добавил:
- Специально ловить не буду, но узнаю, что накатили... яйца оторву. На долгую память...
В каюту я шел в обнимку с подносом, размышляя над словами командира. Нагло и откровенно в море не квасил никто. Хотя отдельные прецеденты бывали. Даже среди командного состава. И как правило, для любителей заложить за воротник заканчивались плачевно. Но мы-то надираться не собирались. Что такое две бутылки водки для шести здоровых мужских организмов? Но сомнения меня не покидали. Ко всему прочему, на эту боевую службу мы пошли на чужом корабле и каюты управленцев были не в 5-Бис отсеке, а в ракетном 4 отсеке, и не двухместные, а четырехместные, и ко всему прочему, наша каюта располагалась как раз напротив каюты старпома. А старпом на этой боевой службе решил бросить курить. И соответственно, взял с собой минимальное количество сигарет. Они закончились суток через десять, еще суток двадцать старпом, скрипя зубами, заедал двойными порциями страстное желание покурить, прибавил килограммов десять веса, психанул и снова потянулся к табаку. Но свой закончился, и старпом взял за привычку два-три раза в день заглянуть в каюту напротив, то есть к нам, и стрельнуть сигаретку. Старпом был суров, но справедлив, и клянчил курево у нас не более трех раз в день, в остальное время обирая центральный пост и все прилежащие к нему выгородки, где неслась вахта. Сейчас он отдыхал в каюте и мог элементарно заглянуть на огонек.
В каюте меня же ждали приглашенные боевые товарищи, заботливо протиравшие стаканы. Трое сокамерников и комдив раз. Я водрузил на крышку секретера цыпленка с компотом. Сомнения все еще меня не покидали.
- Мужики, а может, завтра? Командарм предупредил...
Комдив раз, Шура Нахимов, ловко вскрывая ножом банки с компотом, быстро и убедительно парировал мои сомнения.
- Борисыч, через час ужин. А на нем всем нам нальют вина. После этого доказать, что мы выпили водочки, будет затруднительно. Резонно?
Довод был железным. И когда обе банки были открыты, стаканы расставлены, нашинковано уцелевшее еще с базы домашнее сало и даже хлеб был по-праздничному разложен в тарелке, дверь в каюту распахнулась и в ее проеме нарисовалось заспанное лицо старпома.
- Ребята... Сигареткой не угостите? Ооо... Белов, с днем рождения... Вижу, гульнуть решили?
Нахимов, изобразив самое разочарованное лицо, какое только смог, разочарованно парировал.
- Ага, Николай Викторович... Цыпленка под компотик... И чайку с салом. Может сальца хотите?
Старпом, на животе которого РБ было уже в обтяжку, кинул грустный взгляд на сало.
- Неа... не хочу! Сигарету дадите?
Получив сигарету, старпом молча закрыл дверь и удалился. А я полез в тайничок за обшивку, где были запрятаны мои экспортные бутылки. Пили практически молча, быстро, чокаясь зажатыми в кулаках гранеными стаканами, чтобы не звенели, так же молча закусывая. В таком подпольном варианте, была выпита первая бутылка. После чего всех потянуло в курилку. И забыв об осторожности, мы пошли дымить. В свое время опытные и бывалые старшие товарищи рассказывали, что в море, в походе, когда береговой воздух давно сменился на искусственно выработанный, алкоголя организму много не надо. Так и оказалось. К удивлению, очереди в курилку не было, и мы вползли туда впятером и присосались к сигаретам. Эффект оказался впечатляющим. После нескольких затяжек я почувствовал, что пьян как поросенок, и это после каких-то ста грамм. Остальные, судя по всему испытали, что-то подобное, отчего все как-то одновременно затушили сигареты и со всеми предосторожностями, стараясь держаться ровнее, успешно эвакуировались обратно в каюту.
- Вторую будем?
Нахимов сурово поглядел на часы.
- У нас есть полчаса. И половина курицы.
В прохладном четвертом отсеке после духоты 5-го Бис, нам сразу полегчало, и сомнения группу нарушителей воинской дисциплины покинули незаметно и быстро. А вдобавок ко всему, в каюту заскочил опоздавший к началу банкета начхим, которому щедро плеснули «штрафную», которую он проглотил, как голодный удав кролика, одновременно незаметным жестом ополовинив наш запас сала на тарелке. Оставшуюся «огненную воду» добили за один раз, дожевывая курицу и беззлобно посмеиваясь над искренней и беззаветной любовью начхима к салу. Удивительно, но опьянение, резко наступившее, так же резко и исчезло, что все участники дискуссии единодушно списали на особенности поведения человеческого организма в замкнутой искусственной среде.
В семь часов, третья смена села ужинать. Все присутствующие на ужине собутыльники лихо опрокинули свое вино и неспешно принялись за еду. Старпом, сидевший на своем месте, вкушал молча суп без хлеба, стараясь на хлебницу даже не смотреть. А потом в кают-компанию внесся командир, вихрем запрыгнул на свое место, и оглядев присутствующих, остановил свой взгляд на мне.
- Что-то ты порозовел, Белов... Помнишь, что я тебе сказал?
И тут старпом, отложив ложку в сторону, тоже посмотрел на наш стол.
- Заходил я к ним на огонек, Александр Иванович. Они там курицу с салом... компотом запивали... с постными и грустными лицами... Они же напротив меня обитают. А у меня не забалуешь...
И больше обо мне и моем дне рождения на ужине не вспоминали. А на следующий день утром перед завтраком старпом, возвращаясь из кают-компании, отловил меня около каюты, стрельнул очередную сигарету и пальцем предложив наклониться к нему, негромко и доверительно почти прошелестел мне в ухо.
- Мы в свое время сразу отпивали по полбанки компота и доливали банку водкой, или что у вас там было? Компот же может забродить... Теоретически? Дилетанты, вашу мать...
И довольно хохотнув, направился в курилку...
А на вечерней вахте третьей смены как всегда собрался почти весь первый дивизион попить чайку, поточить лясы, поговорить и посмеяться, где я и сам скоро забыл, что сегодня праздновал. Так и закончился мой тридцатилетний день рождения, обыденно пролетевший в глубинах какого-то неведомого района холодного Гренландского моря...

Переговорочный....


Гаджиево. Середина 90-х. Середина мая. Две недели назад отправил жену с сыном в Севастополь и ушел в море. Поморячили и вернулись пару дней назад. С женой договоренность: звоню по вечерам в пятницу, субботу или воскресенье. Сегодня пятница. На корабле командир остается старшим на борту, ему скучно и доклад затянулся до 20.00. Пока прошелся по магазинам, пока прикупил снеди на ужин, уже стукнуло девять вечера. Приперся на переговорный пункт с покупками, и чудо! Народа почти нет. Пару женщин с детьми, один сильно озабоченный кавторанг, каждые три минуты выбегающий покурить, парочка матросов с повязками оповестителей и тихо дремлющий на стуле капитан 3 ранга. Ну и капитан-лейтенант Ефремов с пакетом, из которого торчит пузатый американский куриный окорочок. Подхожу к окошку и заказываю Севастополь, на домашний телефон. Если кто помнит, тогда это называли «заказать на сейчас». По уму надо было заказывать разговор за пару дней, но иногда могло прокатить и «на сейчас». Повезло. Заказ приняли. Сижу, жду. Не прошло и пяти минут, как девушка из-за окошка объявляет в микрофон.
- Ефремов! Севастополь. Шестая кабинка. Заказ номер...
Сильно удивившись оперативности связистов, без всяких сомнений заскакиваю в шестую кабинку и поднимаю трубку. Оттуда слышаться жуткие помехи, свист, скрежет и отдельные слова лишь прорываются сквозь весь этот звуковой хаос.
- Алло, алло! Эля, привет! Как вы? У меня все нормально!
В ответ лишь помехи, и отдельные слова...
- Хорошо...отпуск... мама передавала... что делаешь...
Со связью у нас такое бывает. Но главное я услышал. Все хорошо. Еще пару минут пытаюсь что-то услышать, но голос из трубки теряется в щелканье и скрежете трех с половиной тысяч километров проводов.
- Ну, все. До свидания. В следующие выходные меня не будет. Всем привет! Целую!
Кладу трубку. Задача выполнена. Там знают, что я жив и здоров. Я тоже получил подтверждение того, что на том конце провода все тоже в норме. Выхожу из кабинки. Подхожу к окошку и расплачиваюсь за разговор. Надеюсь, в следующий раз связь будет лучше. Подхватываю пакет, и только делаю шаг в сторону выхода, как девушка из-за окошка, снова объявляет.
- Ефремов! Севастополь. Вторая кабинка. Заказ номер....
Оглядываюсь. Никто не дергается и не бежит к кабинке. А квитанцию с номером заказа я уже выбросил. Ныряю уже в другую кабинку. Мелькнула идиотская мысль, что жена что-то забыла сказать... Поднимаю трубку.
- Алло!
- Паша, дорогой, привет! Как ты?
Узнаю жену. И слышимость хорошая. Почти без помех.
- Эля, меня сейчас хорошо слышно?
- Конечно, слышно! Как дела?
Я повторяю все сказанное в первый раз, добавляя радостную весть, что уже покрасил дома кухню и туалет, и завершаю разговор, справедливо полагая, что жена все уже услышала в предыдущий раз. Выхожу из кабинки и снова подхожу к окошку. Снова расплачиваюсь. Замечаю какой-то немного недоуменный взгляд девушки из-за стекла. Прощаюсь и выхожу из переговорного пункта. Захожу в арку, и за ней встречаю знакомого сокурсника Витьку, давно свалившего с корабля служить на береговую базу. Здороваемся, останавливаемся, достаем сигареты и следующие минут пятнадцать стоим, дымим и делимся всевозможными новостями. А потом из арки вылетает дремавший при мне капитан 3 ранга, вполголоса матерящийся и явно сильно разозленный.
- Привет, Сашка! Чего такой возбужденный?
Оказалось, что Витька его знал. Тот не останавливаясь, рычит.
- Жена вызвала на переговоры, ну и задремал ненароком, пока ждал. Проснулся - говорят, то-ли я уже поговорил, то-ли за меня уже поговорили бл... дебилы!
И офицер уносится куда-то вдаль, продолжая материться. Витька поворачивается ко мне.
- Хороший мужик. Кстати, твой однофамилец.
И тут я понимаю, что, когда объявляли, я номер заказа пропустил мимо ушей, услышав свою фамилию, и в первый раз говорил вместо него, и с его супругой. А он просто дремал, ничего не слыша. Догонять его я не стал. Уж больно быстро он убежал. Хотя было немного стыдно и еще больше смешно. Да и самое главное его жена, от меня услышала: все нормально!

Дембельский мундир

«В человеке всё должно быть
прекрасно — погоны, кокарда,
исподнее, иначе это не человек,
а млекопитающее»
(Кто-то из великих)

То, что моя карьера на флоте ограничится воинским званием капитан-лейтенант, я узнал еще до выпуска. Перед свадьбой. Отец, флотский офицер со стажем, просто и доходчиво объяснил мне, что моя женитьба ставит крест на любом продвижении по службе в связи с тем, что кое-какие родственники моей жены еще в начале восьмидесятых эмигрировали в заокеанские «палестины», где и пребывали в настоящее время. Отец ни в коем случае не отговаривал меня, а просто констатировал факт, который я принял как должное и мыслями о адмиральских погонах больше не заморачивался, заранее представив себя вечным «пятнадцатилетним капитаном». Еще большую уверенность в этом мне добавил наш особист, мой сосед по Севастополю, тоже выпускник Голландии, перековавшийся в чекиста. Мужик он был неплохой, шпионов в каждом не искал, гадостей не делал и собственно выполнял какую-то свою работу, о которой мы только могли гадать и фантазировать. Поздравив меня после построения на пирсе со старлеем, он мягко и с сочувствием добавил, что следующее звание у меня последнее по понятным ему и мне причинам. Я молча согласился, чем дело и закончилось.
Осенью 1990 года наш экипаж в пожарном варианте отправили в Северодвинск вытаскивать до конца навигации К-129 в родную базу, при этом отстранив нашего командира по политико-моральным причинам и поставив над нами старого и опытного капитана 1 ранга Водореза. Экипаж, который мы меняли, был мне очень хорошо знаком. С ними я впервые ходил в море лейтенантом, и собственно, старые управленцы этого экипажа и стали моими учителями и экзаменаторами, что дорого стоило. Экипаж, который приехал на три месяца, как правило расселяют по остаточному принципу, так что с номерами в офицерских гостиницах было напряженно, и так сложилось, что почти три недели мне пришлось жить в общежитии на Портовой в номере второго управленца 129-ой Сереги Пасечника. Номер был семейный, двухкомнатный и сам Пасечник в нем не жил. Серега за время ремонта перевелся куда-то в военную приемку на заводе и вроде как уже получил квартиру, в которой и обитал, готовя ее к приезду семьи, и в свой номер в гостинице наведывался нечасто. Я как-то случайно выполз на него в один из первых дней и он милостиво предоставил мне свои апартаменты, одна из комнат которых была забита шмотками, а вторая была жилая, и даже с черно-белым телевизором. И как раз в эти же дни Сереге присвоили капитана 3 ранга, и он от широты душевной подарил мне на память две пары погон. Капитан-лейтенантских. На будущее. Одни на китель, черные повседневные, и одни на рубашку. Белые. И что главное, что обе эти пары были с шитыми звездами. Не с военторговскими бледно-желтыми штамповками, а именно вышитые на погонах, как у адмиралов. Естественно, поменьше. Понравились они мне, слов нет. Чего скрывать, некое франтовство в форме я любил, а сам Серега, был еще тот флотский щеголь. И хотя мне до капитан-лейтенанта был еще целый год, уже тогда залезла мне в голову мысль, раз уж выше каплея мне не подняться, то надо бы мне оформить парадный мундир так, чтобы глаза слепил, внушал уважение и остался на всю жизнь. Юношеские глупости, говоря более понятным языком.
Летом следующего года в отпуске в Севастополе я этим вопросом и озаботился. Сначала срезал с какого-то оставшегося от отца мундира старорежимные, послевоенные медные пуговицы, найдя среди вещей даже приспособление для их чистки. А когда мама поинтересовалась, зачем мне эти пуговицы, и я обрисовал ей свой замысел, она порылась на антресолях и достала откуда-то из чемоданов огромный отрез сукна для пошива формы старшего офицерского состава, оставшийся в семейном загашнике со времен службы отца. Потом я купил себе щегольские шитые лавровые ветки и якоря на воротник, вышитые металлической нитью, цвета благородно потускневшего золота. Через тестя вышел на мастерскую, где обшивали черноморских адмиралов, и заказал парадные погоны капитан-лейтенанта с вышитыми звездочками, а в сквере на Советской у собора Павла и Петра, где по воскресеньям собирались филателисты, нумизматы и фалеристы, нашел изумительно красивые ручной работы инженерные раздвижной ключ и молоток на погоны, выпиленные явно еще лет двадцать назад. Военно-морское звание с приставкой инженер отменили еще в 1984 году, но даже на нашем выпуске в комплект офицерского обмундирования училищные интенданты насыпали щедрой рукой по горсти этих вышедших из употребления знаков. Вот и захотелось мне выпендриться по полной программе. Завершающим штрихом была покупка гражданского черного галстука нормальной длины, который можно было завязывать классическим узлом, а не застегивать, как сопливчик на шее.
Так что после отпуска вернулся я в Гаджиево подготовленный и снабженный всем необходимым атрибутами для создания «мундира мечты». Парадный мундир у меня, естественно, имелся. Еще лейтенантский. Новенький и нетронутый. Разве что пару раз надевал на какие-то добровольно-принудительные мероприятия. И к счастью, живот за прошедшие годы у меня не вырос, оттого сидел он на мне великолепно. Но для моих целей он уже не годился. Нужен был подход к военторговскому ателье, обшивавшему офицеров по нарядам. В ближайшие годы мне такой наряд не светил, но выручило знакомство с одним старшим мичманом из гарнизонной вещевой службы. Первый год службы я жил в доме N 63, напротив дома N 57, в котором эта самая служба и располагалась. Ну и как-то раз случайно поучаствовал в пьянке с офицерами тыла, куда забрел и этот мичман, с которым с тех пор у меня установились очень хорошие отношения. Он и свел меня с женщиной, одним из мастеров этого ателье. Сначала она не очень хотела заниматься индивидуальным пошивом вне рамок ателье, но когда я выложил рулон сукна на стол, впечатлилась его старорежимным качеством и сразу поменяла свое мнение. В итоге сговорились на том, что шьет она мне форму бесплатно, но за это берет отрез еще на один комплект формы для своего мужа. Я согласился, и уже через три недели и две примерки забрал у нее из дома идеально сидящий на мне комплект из брюк и мундира уже с моими пуговицами и нашитыми галунами на рукавах. Я хотел еще и жилетку, но увы, на нее материала уже не хватило. Далее вечерами я неспешно украшал мундир заготовленной фурнитурой. Более всего пришлось потрудиться над погонами, для которых подошли только третьи вставки, вырезанные мной из очень твердого пластика, найденного на корабле, после чего погоны стали идеально прямые и, как мне казалось, могли предохранять плечи от удара тупого меча. То, что руку высоко поднять стало проблематично, меня волновало не сильно. Военные торжества были нечасты, так что неудобство было вполне терпимым и скрашивалось строгой красотой идеально ровных погон. Так что к моменту, когда мне озвучили приказ о присвоении мне воинского звания капитан-лейтенант, у меня в шкафу уже висел идеальный «дембельский» мундир, который по моему разумению вряд ли пришлось бы надевать в ближайшее обозримое время.
Шла осень 1991 года. Уже отшумели августовские события в Москве. Уже начался парад «суверенитетов», уже понеслись непонятные реформы в военной структуре, были устранены все военно-политические органы, и бывшие замполиты пребывали в удивленном изумлении, пока еще не понимая, что их ждет в будущем. И над всей территории страны бурлила грязевым вулканом политическая суета. Где-то в конце ноября в гарнизон пожаловал свежеиспеченный глава администрации Мурманской области. Командование, настороженно взиравшее на бурные перемены, решило встретить комиссара новой власти торжественно и с почтением, для чего от всех экипажей была дана команда выделить энное количество офицеров и мичманов в Дом офицеров. И обязательно в парадной форме, при наградах, слава богу, без кортиков, видимо, чтобы ослепить вестника перемен всем своим военным антуражем. Личного состава у меня не было, на вахте в этот день я не стоял и не заступал, и ожидаемо оказался в «списке приглашенных» в Дом офицеров. С утра, накинув белоснежную сорочку с запонками, затянув на шее галстук классическим узлом и закрепив его заколкой с ювелирно выпиленным силуэтом БДРа, я облачился в свой парадный мундир, предварительно начистив пуговицы. На мундире кроме неуставного белого «поплавка» с шильдиком «СВВМИУ», скромно висели две юбилейных медали. «70 лет Вооруженным силам СССР» и «песочная», за десять лет безупречной службы. Последнюю, еще летом, мне с удивлением выдал командир, месяца за два до присвоения нового звания, не зная, что в училище я пришел со срочной службы. Постоял, порадовался этой неземной флотской красоте в зеркале и отправился в Дом офицеров.
Народа в ДОФ нагнали вагон и маленькую тележку. Притащили даже сухопутных ракетчиков, державшихся особняком и тоже не понимавших, для чего они здесь. Глава администрации запаздывал и народ слонялся по холлам и в фойе, курил, трепался обо всем и ни о чем в ожидании начала представления. Тут же присутствовала большая группа начальников, от командующего флотилии до всех командиров дивизий и их заместителей, кстати, прибывших все как один, в повседневной форме.
И вот тут нелегкая и вынесла меня во всем моем недозрелом великолепии прямо на начальника штаба нашей дивизии, который всего пару недель назад выходил с нами в море и с которым неоднократно приходилось сталкиваться в кают-компании и курилке. Капитан 1 ранга Боков походя мазанул по мне взглядом, и видимо, зацепился за молоточки на погонах. Остановился. Повернулся. Внимательнее осмотрел меня, упакованного в «дембельский» мундир.
- Железнодорожник?
Откровенно говоря, я растерялся.
- Никак нет, товарищ капитан 1 ранга... а...
- Путеец, значит... На каком локомотиве катаетесь?
Я уже понял, о чем идет речь, но скромная гордость корабельного инженер-механика и вполне оправданные опасения получить по шапке гораздо больше ожидаемого заставило меня молчать и тупо смотреть куда-то выше глаз начальника в то место на лбу, где индийские женщины рисуют точку. А начальник штаба, видимо выудив из глубин памяти мою фамилию, продолжил.
- А почему без аксельбанта, товарищ машинист? Вот, бл...я думал, что только штурмана словно павлины украшаются, а ты, Белов, и их перещеголял... Весь расшитый как гусар перед светской случкой. Ваши кувалды уже лет десять назад отменили... Ты тогда еще бескозырку, наверное, носил...
Я стоял и обтекал. А начальник штаба, поупражнявшись в изящной словесности еще несколько минут, посмотрел по сторонам, еще раз с кривоватой ухмылкой оглядел меня с ног до головы и отдал четкую команду.
- Товарищ капитан-лейтенант, чтобы через три минуты глаза мои тебя здесь не видели. Слесарный инструмент с погон снять! Доложишь командиру о сделанных мной замечаниях и их устранении! Павлин, бля... Бегом отсюда! Не дай бог на глаза командующего выплывешь, обстрогает до костей всех...
Команду начальника я выполнил быстро, почти стремительно и главное, с удовольствием. В обед на построении доложился командиру, который отреагировал на удивление демократично, лишь ласково обматеря меня один на один, и даже не поинтересовавшись, выдернул ли я из погон инженерные знаки.
Больше свою «дембельскую» парадку мне надевать не довелось. Через месяц не стало Советского Союза. А с ним ушли в прошлое многие правила и законы, до этого казавшиеся нерушимыми и вечными. А еще через четыре года мне присвоили звание капитана 3 ранга, до которого я и не рассчитывал дослужиться, и свой щегольской парадный мундир я с чистой совестью подарил соседу по подъезду, старшему лейтенанту, на которого он сел как родной. Новую парадную форму старшего офицера я уже не стал создавать, а когда еще через несколько лет уволился в запас, в военкомате с огромным удивлением узнал, что каким-то воистину фантастическим образом стал уже капитаном 2 ранга, что, впрочем, никак не отразилось на размере моей пенсии...

В мире животных

Когда на обеде в тарелку старпома, наполненную борщом, принесенным с береговой столовой, от подволока кают-компании свалились сразу четыре таракана, он не стал, как обычно вылавливать рыжеусых нарушителей субординации и спокойно продолжать обед, а положив ложку и поиграв желваками, прошипел.
- Так, все... это же п...ц, какой-то... Помощника командира, интенданта...ну и начхима ко мне в каюту! Сейчас же! Обед, ко мне в каюту! И в тарелке с крышкой! А если я там, хоть одно насекомое обнаружу... самих все жрать заставлю!
И унесся в пятый отсек, чуть ли, не сшибая всех встречных...
На корабле присутствуют как правило, четыре вида живых существ. Люди, тараканы, крысы и коты. Иногда еще встречаются канарейки в живом уголке кают-компании и рыбки в аквариуме там же. Ими в обязательно порядке наполняют зону отдыха, при постройке корабля и после средних ремонтов. Но, если на корабле нет ответственных, или просто увлеченных этой живностью людей, то уже через пару лет, аквариум превращается в непроглядное болото, а канарейки тихо и не чирикая уходят в мир иной. Удивительно и то, что на кораблях где есть тараканы, практически нет крыс, а если грызуны каким-то образом, проникают в прочный корпус, минуя крысотбойники на швартовных концах или зашхерившись куда-то при погрузке продуктов, то в скором времени популяция тараканов сходит на нет и исчезает. Хотя были и исключения. На нашем, насквозь тараканьем корабле, на верхней палубе, где-то за сухой провизионкой, напротив душа личного состава, обитала одна единственная крыса. Старая, слепая и даже облысевшая, которая никого не боялась и которой, видимо было уже все равно, кто живет рядом. Все звали ее Машкой, не трогали, и даже подкармливали, отчего она людей совсем не боялась и едва передвигаясь от старости, в любое время суток выползала на подносимое угощение.
Про людей тоже все понятно. Их в какие условия не засунь, живут и будут жить. А вот отдельным и независимым видом живых существ на борту, как и в береговой жизни являются коты. Мышей они не ловят по причине их отсутствия. Тараканы котам по барабану. С крысами они живут вместе в одном прочном корпусе, сохраняя негласный вооруженный нейтралитет и не обижая друг друга. У нас было два кота. Шпигат и Клапан. Шпигат, был принесен на лодку в зрелом возрасте, и кличку заслужил тем, что как воспитанный представитель славного рода кошачьих, ходил по большой и малой нужде только в шпигаты трюма жилого 5-Бис отсека, в котором по большей части обитал, спал и стоял на безразмерном котловом довольствии. Клапан был принесен на корабль еще мелким хныкающим котенком, который не в пример Шпигату, путешествовал по всему кораблю, знал его, как мне кажется, лучше любого военнослужащего и часто обнаруживался в таких местах, что дух захватывало. Лично вытаскивал его из насосной левого борта реакторного отсека, где его величество изволило почивать на одном из агрегатов, обняв притащенный с собой кусок баночного сыра. При этом, Клапан до ужаса боялся открытого пространства и один раз разодрал в клочья ватник матросу, который попытался вынести его в рубку «подышать» воздухом. Так, что, существовали коты на корабле в своей собственной вселенной, наполненной теплом, едой и сотней обожающих их хозяев.
С крысами было посложнее. Грызуны, они и в подводной лодке грызуны. И частенько грызут не то, что следует. Особенно эти пасюки, почему-то любили штурманские комплексы, а конкретно, цветную изоляцию на проводах, внутри приборов. И не раз, и не два, аппаратура штурманов отказывалась работать в море, и при поиске неисправностей, в каком-нибудь щитке находилась висящая на красненьком или синеньком проводе, тушка убитой током крысы, не сдержавшей голодного порыва. Крыс пытались ловить и уничтожать, травили, но безуспешно. Помню всего один крестовый поход против грызунов, завершившийся почти триумфально. Тогда мы стояли в Оленьей губе привязанные к пирсу, в боевом дежурстве, и к нам был прикомандирован старпом с другого корабля. Жил старпом в Оленьей, в пяти минутах ходьбы от пирсов и частенько оставался на борту старшим, давая возможность командиру чаще бывать дома. Вот так в один из дней, старпом неосторожно оставил в кармане шинели семечки, и собираясь утром домой, узрел, что ночью, пока он спал, нахальный крысак, пробурился насквозь, через плотно завешанный вещами шкафчик к семечкам, изуродовав по пути китель, брюки, рубашку и саму шинель. Старпом, вынужденный возвращаться домой, в откровенном рванье, психанул не на шутку, и на следующее дежурство принес с собой на корабль таксу. Самую обыкновенную таксу по имени Тоби. Удивительно игривый и совершенно не злой Тоби, выпущенный старпомом в пятый отсек, сразу начал выяснять обстановку в отсеке, что-то вынюхивать и залазить во все щели, веселя своим поведением весь народ. А перед отбоем, старпом попросил вахту, на Тоби внимания не обращать, но держать переборки между пятого отсека между 5-Бис и 4-м отсеком закрытыми, открывая только на время вентиляции. А утром, перед дверью в каюту старпома, сидел, ожидая похвалы и виляя хвостом довольный донельзя Тоби, а перед ним лежала горка из девяти крупных и задушенных крыс. Вот тут-то, многие, и я в том числе, и поняли, почему таксу считают охотничьей собакой. За месяц дежурства в Оленьей, весельчак Тоби, практически очистил 5 и 5-бис отсек, отловив и приговорив к высшей мере, порядка шести десятков взрослых грызунов, не считая множества мелких и неразумных крысят. И когда пришло время, прикомандированному старпому, покинуть борт нашего крейсера, сожалел весь экипаж, у которого в каютах перестало пропадать печенье и прочие вкусности к чаю. К слову говоря, Тоби не завершил геноцид грызунов, и через несколько месяцев, в автономке, в висящем рядом с курилкой сложенном плоту, совершенно случайно обнаружили крысиный детский сад, с несколькими десятками полуслепых пасюков, немедленно утопленных в обрезе.
Но на нашем головном крейсере славного проекта 667БДР, было царство тараканов. Я бы даже сказал, империя рыжеусых прусаков. И столицей этой империи, естественно был жилой 5-бис отсек, с его провизионками, камбузом, теплом и сотней обитающих в нем членов экипажа. Тараканы были везде. Забивались в портфели и складки шинели, отправляясь таким образом в путешествие по квартирам офицеров и мичманов и основывая там колонии, забирались в сахарницы и прилипали задницами в немытые чашки из-под чая, а уж если ты забывал на столе в каюте, недоеденный бутерброд, то они облепляли его, как неандертальцы убитого мамонта. Вторым крупным анклавом тараканьего царства был третий отсек, с его многолюдным центральным постом, многочисленными рубками, вечно влажным трюмом и нашим подвальным пультом ГЭУ. Не знаю, как в других выгородках, но на последней боевой службе, тараканы так достали всех, что, вспомнив заветы бывалых, мы с самых первых дней похода соорудили им ловушку. Рыжеусые, как наркоманы со стажем, более всего любили сладкое, соленое и пахнущее. На дно пустой трехлитровой банки, мы насыпали останки тараньки, голову, косточки, чешую и прочий несъедобных мусор. Горлышко банки обмазали техническим вазелином и задвинули ее куда подальше под столешницу, между аппаратуры. И очарованные запахом воблы, тараканы стекались к этой банке, чуть ли не со всего отсека, ныряли в нее, без всякой надежды выбраться обратно на волю. За неполные 90 суток, мы выбросили три таких банки, плотно утрамбованные телами рыжеусых наркоманов, что на мой взгляд, никак не уменьшило их количество. В остальных отсеках, тараканы тоже присутствовали, но в ракетных отсеках с постоянно поддерживаемым микроклиматом, им было неуютно, в корме было тепло и влажно, но голодно и плотность их населения была не такая уж и внушительная. Зато в реакторном отсеке обитали тараканы-мутанты. Точнее альбиносы. Немного. Почему жизнь рядом с ядерным реактором превратила рыжих пруссаков в белесо-сероватых, я не знаю, но выглядели они довольно необычно, хотя и были таких же размеров, как и их не облученные братья.
Крейсер доживал свои последние дни в качестве боевой единицы флота, эксплуатировался в хвост и в гриву, а все прекрасно понимали, что вывод его в отстой не за горами. Ну и как-то само-собой, привыкнув к этой мысли, народ стал менее рачительно относиться к корабельному хозяйству, да и долгое безделье у пирса расхолаживало и не располагало к позитивной деятельности. Офицеры носили на вахту пищу из дома, матросы из числа вахты по ночам жарили картошку на камбузе, где-то в трюмах вечно подтекало, где-то парило, и насекомые расплодились неимоверно...
Обсуждение крестового похода на тараканов проходило в центральном посту и не за закрытыми дверями. В прениях участвовали все присутствующие, включая вахтенного центрального поста матроса Вохрамеева, который припомнил, что еще в учебке, применяли какие-то специальные дымовые шашки. Интендант подтвердил, что такие существуют, но старпом идею отклонил сразу и категорически. Потом пошли разные фантастические предложения, которые закончились привычным и даже банальным решением. Будем уничтожать насекомых локально. Только в 5-Бис отсеке. Интендант козырнул и убыл куда-то на берег выписывать и получать дихлофос, который присутствовал на складах и выдавался исключительно для казарменных нужд. Через два дня, в пятницу на послеобеденном построении, как раз перед выходными, интендант материализовался на пирсе с мешком, в котором громыхали целых сорок флаконов с аэрозолью «Дихлофос». Командир, которому тараканье раздолье, тоже не нравилось, акцию благословил и самоустранился до понедельника, а всей вахте, остававшейся на корабле с пятницы на субботу, была дана команда временно переселиться в ракетные отсеки и на боевые посты.
И только один человек, из всего экипажа, был не очень доволен происходящим. Капитан-лейтенант Хлебов Александр. Месяца два назад, едва мы приняли корабль, Хлебов ушел от жены. Честно говоря, кто от кого ушел, было не очень ясно, но семейная ячейка распалась официально, и Саша, как честный и правильный мужчина, оставил свою служебную квартиру жене и сыну, а сам временно поселился на корабле. Ему обещали дать какую-нибудь однокомнатную клетушку в старом фонде, но обещанного, сами знаете, сколько ждут. И пока он жил на корабле, как говориться, в тепле и уюте и в родной каюте, с горячей водой и сауной на расстоянии вытянутой руки. Единственный минус такой корабельной жизни, был в том, что камбуз на борту не работал, матросы питались в береговой столовой, пищу на борт, привозили только для стоящей вахты, в ограниченном количестве и собственное котловое довольствие лежало исключительно на самом Хлебове. Офицер он был неприхотливый, скажем даже несколько аскетичный и обходился немногим. Быстро научился варить картошку в мундире и яйца в чайнике, продукты хранил в холодильнике кают-компании и почти каждый вечер дезинфицировал полость рта салом с большим количеством чеснока, запах которого, растекался по соседним отсекам невзирая на закрытые переборочные люки. Тараканье сообщество, остро реагирующее на запахи, возлюбило Сашкину каюту неимоверно, что, к удивлению, всех, его почти не нервировало. Капитан-лейтенант Хлебов, относился к этому невозмутимо, и стойко переносил тяготы и лишения воинской службы. Где только возможно, заклеил все щели скотчем, тщательно стряхивал одеяло и простыни перед тем как лечь спать, и по возможности, старался держать пищу в герметичных емкостях, что правда, не всегда получалось. На эти выходные, Сашка планировал банный день, совмещенный с глобальной стиркой, и известие, что в ночь, с пятницы на субботу в отсеке будут травить тараканов воспринял болезненно. Но, приказ есть приказ, и офицер покинул борт корабля, договорившись с кем-то из знакомых, перекантоваться до вечера субботы в гостях. К этому времени, по всем его расчетам, запах химии должен был выветриться.
В 21.00. После ужина и отработки вахтой первичных мероприятий с проверкой прочного корпуса на герметичность, старпом, для этих целей, специально прибывший на корабль, построил подвахтенную смену в центральном посту.
- Бойцы!
Шестеро матросов, интендант и насильно привлеченные к этому мероприятию помощник дежурного по кораблю мичман Рылкин и дежурный по ГЭУ, капитан-лейтенант Артеменков, уныло смотрели на воодушевленного старпома.
- Бойцы- повторил старпом.
- Сейчас все вешают на шеи идашки, приготовленные комдивом три и следуем в 5-й Бис отсек. Там я раздам ключи второго комплекта от всех кают и помещений. По команде центрального поста, задраиваем переборки с шестым и пятым отсеком. Делитесь на четыре группы. Артеменков, берешь с собой Рылкина и обрабатываешь офицерскую палубу. Остальные по двое в трюм, нижняя палуба и верхняя палуба. Амбулаторию не открывать. Включаетесь в аппараты, и тщательно опрыскиваете все возможные места гнездования насекомых. На все, про все, полчаса. Затем покидаете отсек в сторону носа. Задача понятна.
Все вразнобой закивали головами.
- Разбираем идашки и в пятый!
Артеменков, до этого вечера, только краем уха слышавший какие-то слухи о предстоящей акции возмездия, был страшно недоволен. Планы на спокойное дежурство по ГЭУ, предполагали под собой неторопливый отдых в каюте, чтение, чайные посиделки с дежурным по БЧ-2 и крепкий здоровый сон, перед предстоящими выходными. И теперь включенный в аппарат с мгновенно запотевшими стеклами, взмокший и злой офицер, вооруженный «Дихлофосом», брел от каюты в каюту, впрыскивая в каждую, добрую половину баллончика. Открыв каюту Хлебова, Артеменков, мстительно ухмыльнулся под маской. Сам он жил в соседней каюте, через которую проходила одна из троп тараканьей миграции в сторону логова бесквартирного офицера, отчего общая стенка с его каютой, по углам вечно была забита прусаками-паломниками, пытающимися проникнуть в хлебосольное место.
Злорадно улыбаясь, Артеменко, открыл сахарницу и набрав ложкой песок, аккуратно вывел им на откинутой крышке секретера, крупными печатными буквами, слова «Привет Саша!». Полюбовался, сквозь запотевшую маску содеянным и начал обильно орошать аэрозолью каюту, не пожалев на нее, целый флакон...
Через полчаса, группа специального назначения, вывалилась из отсека, распространяя за собой убойные ароматы инсектицида. В короткой торжественной речи, старпом, вместе с опоздавшим, но все же прибывшим помощником командира, поздравили участников акции и отправили куда-подальше с глаз, ибо смердели все химией неимоверно. До самого утра, Артеменко, проторчал на Пульте ГЭУ, в мундире и брюках, а его РБ полоскалось на ветру в районе ракетной палубы, выветривая из себя злой дух бытовой химии.
Через пару часов, пришло время вентиляции. Отсек предварительно продули в атмосферу, но скверный дух, все-же начал расползаться по кораблю, и отсек снова задраили до следующего раза. А утром, запустили по полной и через полчаса первые ходоки пошли осматривать палубы и каюты. Смердело химией здорово, но уже терпимо, лишь немного слезились глаза. Коридоры всех палуб были завалены еще шевелившимися тараканами, и старпом, покинувший корабль на ночь и вернувшийся к подъему флага, сразу объявил большую приборку. Насекомых выносили ведрами. Их было безумное количество, и они почему-то так стремились умереть на открытом пространстве, отчего через пять минут на только что убранный линолеум палубы, с подволока успевало свалиться еще пара сотен едва перебиравших лапками вредителей. Продолжалась приборка часа три, почти до обеда. И только от офицерских кают, в этот раз, старпом ключи не дал, справедливо полагая, что попрыскать отраву и запереть дверь- это одно, а вот копошиться в вещах офицеров- это совсем другое.
Хлебов, менявший Артеменкова на вахте, на борт прибыл гораздо раньше положенного времени, явно соскучившийся по своей уютной берлоге и с портфелем набитым провизией. И так случилось, что в момент, когда Александр, отпер замок своей двери и распахнул ее, рядом находился и Артеменков, закончивший вылизывать свою каюту, и дежурный по кораблю, заскочивший в отсек и даже старпом, проверявший сделанную приборку. И после того, как Хлебов открыл каюту, глазам их предстала воистину эпическая картина гибели тараканьего мира.
Пруссаки легионами шли умирать в те места, где им было хорошо. А хорошо им было исключительно в каюте капитана-лейтенанта Хлебова, пропахшей едой, с крошками по углам, с завернутой в газету воблой, опрометчиво оставленной в мусорном ведре сальной кожицей, засохшим хлебом и рассыпанными баранками на полке. Полумертвые насекомые покрывали все, палубу, койки, книжные полки, секретер. В раковине умывальника шевелилась не успевшая околеть тараканья масса размером с добрый грейпфрут, а синее одеяло, казалось черным из-за покрывавших его хитиновых спинок. И апофеозом всего этого безобразия, была шевелящаяся, почти трехмерная, надпись: «Привет Саша!», возвышавшаяся над крышкой секретера на добрые пару сантиметров и подрагивающая от конвульсий умирающих пруссаков. Надо отдать должное, но присутствие духа Хлебов не утерял, да и отнесся, в отличие от впавших в ступор офицеров, к ситуации философски.
- Ну...займусь приборкой...
И каким-то чутьем определив, кто автор инсталляции с надписью, повернув голову к Артеменкову, добавил.
- И ты подключайся, писатель...
Артеменков, впечатленный картиной этой газовой камеры, молча кивнул и без всяких возражений отправился искать голяк с совком.
В итоге, из злополучной каюты, вымели ровно два ведра тел павших пруссаков, и еще до следующего дня, тараканы, правда уже в гораздо меньшем количестве, продолжали планировать откуда-то сверху по всему отсеку, вынуждая вахтенных, каждые пару часов, чертыхаясь подметать палубы. Запах выветривался несколько дней, в течении которых спать в отсеке было не очень комфортно, но уже терпимо. Через две недели, корабль, поскрипев и покашляв изношенной материальной частью, выполз в один из последний своих выходов в море. Тараканья популяция к этому времени не восстановилась, и старпом с удовлетворением отметил, что за весь небольшой выход, не одно насекомое не свалился никому в тарелку, и даже в каюте Хлебова, на оставленной тарелке с недоеденным тефтелями, не наблюдалось ни одного таракана. А потом крейсер навсегда встал у пирса и начал остывать, в буквальном смысле этого слова. Выгрузили оружие. Медленно начало уходило тепло из активных зон реакторов. Все меньше и меньше жужжали приборы в отсеках. Навсегда охладели плиты на камбузе, сократился экипаж и опустели каюты. Пропала, казавшаяся бессмертной старая крыса Машка. Провизионные камеры превратились в мрачные пустующие выгородки и новое поколение неистребимых, казалось, насекомых, в конце концов, тоже начало понемногу вымирать, не в силах выжить без человека, самого выносливого существа на корабле...

Мимоходом. Снять квартиру ненадолго...

Лейтенант, особенно первого года службы - существо хрупкое, нежное и беззащитное в духовном плане. Обидеть может каждый. Кто специально, а кто и ненароком. И поколебать светлое, романтическое отношение к жизни, можно совершенно случайно, в самой банальной бытовой ситуации...
Оказавшись в Северодвинске через три месяца после того, как на мои плечи упали лейтенантские погоны, я с самого первого дня надеялся на воссоединение семьи. А вся моя семья на тот момент состояла из жены и находящегося еще в эмбриональном состоянии сына. В связи с этим семья находилась на родине, в славном Севастополе, под неусыпным контролем тещи, тестя и прочих родственников. Я к тому времени еще не расставшийся с юношеским максимализмом, взращенным книгами о Павке Корчагине и комиссарах в пыльных шлемах, считал беременность делом не сложным, и, в сущности, не препятствующим передвижению округлившегося тела жены по просторам Советского Союза. То есть, проблемы в том, чтобы жена на шестом месяце приехала ко мне из Крыма в Северодвинск, я не видел никакой и искренне удивлялся причитаниям тещи и неподдельному ужасу, сквозившему в голосе жены через шипящую трубку междугороднего телефонного аппарата. Собственно, каждая сторона оставалась при своем мнении, правда преимущество и главный довод севастопольской фракции заключался в том, что они вещали из своей квартиры, а я из северодвинского офицерского общежития на Яграх. И естественно, что первая мысль, логическим путем возникшая в моей наивной голове, была о жилье. Офицерское семейное общежитие, по причине его полнейшей убогости, общими кухнями и душевым в конце коридора я отметал начисто. Во-первых, я все же принимал в учет положение, в котором находилась моя супруга, а во-вторых, что вообще-то было самым главным, комната в семейной общаге мне не светила по определению, как молодому лейтенанту. Оставалось одно. Снять квартиру или комнату в городе. В те времена, лейтенант на флоте, такое удовольствие себе позволить мог, не продавая последние кальсоны и не садясь на сухую диету. И вот после месяца дипломатических переговоров и писем, я решил действовать, и снять квартиру, не дожидаясь согласия своей половины на выезд ко мне.
По части съема жилья, я, откровенно говоря, был абсолютно неопытен. В Севастополе, в курсантскую пору, такую одноразовую операцию осуществила теща, а больше прецедентов и не было. Поэтому, проконсультировавшись с более старыми и опытными товарищами, пережившими не один средний ремонт в Северодвинске, я получил ценную информацию о ценах, и что самое главное, несколько адресов, где можно было попытать счастье с комнатой, а то и с квартирой. На ироничные взгляды и улыбки старых офицеров, я тогда внимания не обратил...
В первый же свободный вечер, изучив карту северодвинского района Ягры, где и находился завод со всеми нашими общагами, выбрал адреса, которые находились поближе и двинул на завоевание жилплощади. Первая квартира, которую я намеревался посетить, находилась буквально метрах в трёхстах от нашего офицерского общежития, чему я, по понятным причинам обрадовался. Находилась он на первом этаже стандартной пятиэтажки, постройки времен становления завода. После моего долгого тыканья в звонок, дверь, аккуратно обитая дермантином, наконец, открылась, и на пороге нарисовалось нечто волосатое напоминающее человеческое тело, предположительно мужского пола.
- Что надо, военный?
Существо оказалось мужчиной, лет пятидесяти, с огромной гривой волос и в потертом бесформенном халате, надетом на голое тело. От него разило кислым перегаром, как из дешевой пивной в конце рабочего дня и как-то ядреным самосадом.
- Я...вот...квартиру или комнату ищу снять...
- Толик! - удивительно бодро представился мужчина и протянул руку.
- Заходи.
Я шагнул за дверь. Прихожая оказалась на удивление чистой и уютной, абсолютно не соответствующей внешнему имиджу хозяина.
- Квартира трехкомнатная. Две ваши, одна запирается, и в ней мои вещи. Пошли смотреть командир?
Комнаты оказались очень даже ничего. Чисто, аккуратно, недорогая, но новая мебель. Вообщем то, что надо.
- Толик, а ты то, сам, где живешь?
Толик почесал своей медвежьей ладонью живот.
- Проводник я...и жена тоже проводница...только вразнобой по рельсам стучим. Она из Ленинграда по заграницам, а я из Архангельска по родным весям... Дети учатся, сами наездами, квартира пустует...вот и сдаем вашему брату... Я вот сейчас еще три дня...поотдыхаю, и в путь...через пару недель наведаюсь...
Вариант казался неплохим. Ну, приедет он, или его жена на несколько деньков. Ну, помелькают перед глазами. Переживем. Зато квартира недалеко от расположения бригады, проходной завода и местных центров цивилизации. В голове уже начали вырисовываться призрачные картины пасторальной семейной жизни, жена, радостно встречающая отягощённого службой усталого мужа на пороге с нежной улыбкой и подносом в руках...
- Слышь, постоялец...ну, ты как...будешь заселяться-то?
Я, крепко застряв в собственных фантазиях, автоматически кивнул.
- Да.
Толик улыбнулся во все свои двадцать восемь зубов и четыре золотых фиксы.
- Раздевайся, отметим. Притремся, так сказать друг к другу!
Я, было, потянулся расстегивать шинель, но, сообразил, что надо бы еще и о цене договорится.
- Толик, а...это...квартплату какую возьмешь?
Но, видимо этот вопрос Толика в настоящий момент волновал не так сильно. Он замахал руками.
- Пошли на кухню, там и обсудим. Не обижу... И не разувайся! Вытирай ноги и проходи! На улице мороз, грязи нет, да и я... я пол мыть собрался. Вечером!
После этого, мне не оставалось ничего другого, как скинуть шинель и шапку и проследовать за возбужденным Толиком на кухню.
Кухня тоже оказалась, на удивление чистенькой и аккуратной со стандартным набором кухонной мебели, изготовленной явно на одном из цехов Севмаша в рамках новой конверсионной политики партии и правительства. Даже оставалось какое-то неосознанное ощущение того, что я нахожусь в каюте, только неправильной формы и с окнами. Железнодорожная составляющая семьи Толика тоже присутствовала. На окнах гордо, словно флаги, висели белые занавесочки с синим профилем Адмиралтейства и надписью «Город-герой Ленинград», на столе стоял вазон заполненная фирменными порционными упаковками сахара «Дорожный» в два кусочка, а на комоде стояла три мельхиоровых подстаканника, тоже, явно некупленные в магазине.
- Садись! Не стесняйся! Сейчас, сейчас....
Толик, быстро, но с чувством собственного достоинства, извлек из кряхтящей «Бирюсы» бутылку дефицитной «Столичной» и блюдце с порезанным салом, а из шкафа два граненых стакана. К этому моменту, я вышел из мира грез, и понял, что пить мне не надо. О цене мы не договорились, да и в любом случае, я хотел посетить и другие адреса, хотя бы ради сравнения. И когда хозяин, свернув пробку с бутылки, вознамерился мне налить, я прикрыл свой стакан ладонь.
- Обижаешь? - в голосе Толика послышалась чуть ли не детская обида.
- Служба, Толик. Мне сегодня на вахту заступать. Не могу. Извини. Так, как там насчет квартплаты?
- Понимаю. Минутку...
Толик набулькал полстакана и выдохнув, влил его в рот. Потом подцепил ногтем мизинца, пластинку сала и молча отправил его в том же направлении.
- Ты... кстати, тебя как величать?
Я сообразил, что даже не представился, и кажется даже покраснел.
- Паша...Павел.
- Паша, давай рублей шестьдесят в месяц, ну и коммуналка... Нормально?
Это было лучше, чем нормально. Это было отлично! Если бы я мог захлопать в ладоши, я бы так и сделал, не стесняясь, но совладав с собой, я волю эмоциям не дал.
- Вполне. Когда я могу въехать?
Толик откинулся на спинку стула.
- Хоть сейчас. Но вообще то, я уезжаю, послезавтра в обед, так что хочешь сегодня, хочешь завтра. Я дома. Ну, может в магазин за хлебушком выбегу. Приходи. Отметим. Супружница то моя, только через месяц на недельку заедет. Ей и заплатишь. У меня она и завхоз, и бухгалтерия. Короче - вечером жду! Сегодня... или завтра!
На том переговоры закончились, после чего я отправился в прихожую, облачился в шинель и убыл по новому адресу, откровенно говоря, твердо убежденный в том, что все равно вернусь в эту квартиру.
Следующая явка была чуть подальше, на улице Макаренко. Стандартная панельная пятиэтажка, стоящая вдоль дороги. Квартира располагалась на втором этаже. Я поднялся и стряхнув с себя снег, нажал на звонок. Дверь открыла очень фактурная дама, лет тридцати-тридцати пяти, сделавшая при виде меня охотничью стойку, в виде самой призывной позы, которую можно было изобразить у дверного косяка. И надо сказать, у нее это получилось. Обнаженная нога у нее как-то невзначай выползла из-за полы игривого шелкового халатика, чуть ли не до бедра, полы халата на груди сами по себе обнажили соблазнительную и глубокую ложбинку между весомыми полушариями, а на лице появилась милая, обезоруживающая улыбка.
- Здравствуйте молодой человек... Какими судьбами?
Откровенно говоря, женщина мне понравилась. Особенно после нескольких месяцев воздержания, ее выпирающие отовсюду впечатляющие телеса, заставляли как-то судорожно сжиматься желудок.
- Извините, пожалуйста...я...мне...знаете, я ищу...мне квартиру надо снять! Или на худой конец комнату. Вот...такие дела... Мне ваш адрес дали...знакомые...
Дама, женским чутьем почуявшая, что оказала на меня неизгладимое впечатление, решила закрепить достигнутое, и наклонившись ко мне так, что мой нос чуть не воткнулся в ее волнующий разрез халата, с придыханьем произнесла.
- Лейтенант...ты пришел по адресу... я давно ищу постояльца...
И взяв меня за руку, мягко, но уверенно втащила в прихожую.
- Разувайтесь...давайте шинель...
Пока я распаковывался, дама, откровенно в упор, и довольно хватко осмотрела меня с ног до головы, и видимо удовлетворившись результатом, промурлыкала.
- Пойдемте на кухню, мой лейтенант, чаем поить буду...
Ведомый твердой рукой, явно очень опытной женщины, я краем глаза пытался определить степень состояния предполагаемой жилплощади. Прихожая была уютненькая. Стены, оклеенные моднейшим тогда пенопленом под мелкий кирпич, прекрасная дорожка под ногами, и даже шкафы в прихожей были подобраны очень гармонично, с большим вкусом, оставляя впечатление полной завершенности.
- Одевайте тапочки, мой лейтенант...идемте...
Хозяйка, протянув мне руку, повернулась спиной, тем самым, ненавязчиво давай возможность оценить ее тыл. Тыл тоже не подкачал. Я вцепился в протянутую ладонь, и попав под магическое влияние открывшейся картины, не отрывая глаз, поплелся за ней.
Кухня у женщины тоже оказалась выше всяких похвал. На ней присутствовал даже мягкий темно-синий угловой диванчик, доселе мной нигде не виденный и сделанный явно не на просторах нашей могучей Родины. Хозяйка легонько подтолкнула меня к нему, себе же выбрав стратегически выверенное место в центре кухни на резном стуле с высокой спинкой. Садясь на стул, дама очень красиво попридержала распахивавшийся халатик, старательно пытаясь натянуть его на колени, отчего после этой процедуры, стало казаться, что сидит она вообще без него. Закинув ногу на ногу, она взяла со стола пачку сигарет и легким щелчком, артистично выбила из нее длинную сигарету. «Ява 100», автоматически отметил про себя я. Московский дефицит.
- Давайте знакомится. Меня зовут Виктория Евгеньевна. Можно просто Виктория. Вы курите?
Ноги у Виктории были хороши. Даже великолепны. Да и выставила она их на показ очень умело и со знанием дела. Еле оторвав взгляд от этих породистых частей женского тела, я прокашлялся и ответил.
- Павел. Курю, конечно
И полез за зажигалкой. Пока она прикуривала от поднесенного огня, мне снова было позволено взглянуть на соблазнительные полушария в глубине халата, без всяких признаков нижнего белья.
- Спасибо, Павел. Вы недавно в Северодвинске?
- Недавно, меньше месяца.
Виктория снова улыбнулась.
- 355 заказ? Экипаж Косицына? Приехали подменять первый экипаж на время отпуска?
Я, конечно, понимал, что город Северодвинск территория закрытая, но вот чтобы так просто, первая попавшаяся дама с ходу определила, откуда я, в мою незрелую лейтенантскую голову пока не умещалось. Видимо, это четко прочиталось на моем лице, отчего Виктория засмеялась.
- Павел, не надо проявлять пролетарскую бдительность. Я работаю не в ЦРУ, а в заводоуправлении. Бюро технической документации. Мне по должности положено знать. Кофе хотите? Сама варю. На песочке...
Я молча кивнул. Кофе я любил. Да и пауза бы не помешала. Хотя мы с хозяйкой успели перекинуться всего лишь несколькими фразами, как с ней говорить, я не представлял. Уж слишком явно она пыталась не то чтобы заигрывать, а скорее демонстрировать себя и свои достоинства, что сбивало с меня всякую способность смотреть на нее просто как на хозяйку этой сдающейся внаем квартиры.
- Курите Павел. Не стесняйтесь. А я пока с туркой поколдую...
Колдовала Виктория Евгеньевна у плиты, как на подиуме. То на цыпочки встанет, то повернется слегка, спину выгнет, чтобы грудь подчеркнуть, то длину ног невзначай продемонстрирует. И попутно вопросы задавала. Какое училище закончил, откуда родом, и прочее, прочее, прочее...
Потом мы пили кофе, который и правда оказался удивительно вкусным, курили и мило болтали о чем-то далеком от цели моего визита. Я даже перестал тормозить при взгляде на постоянно открывавшиеся соблазнительные виды, а Виктория не жестом, не взглядом не показывала, что ей это неприятно, при этом ведя себя абсолютно естественно и не вульгарно.
Наконец, после второй или уже третьей чашечки божественного кофе, я вспомнил о цели своего визита, и решил, что пора уже и честь знать.
- Виктория Евгеньевна...так, как насчет комнаты?
Сказал, и понял, что говорю несносную глупость. Как можно въехать в квартиру, где соседкой будет эта нимфа, с беременной женой? Добром это не кончится, по определению. Разводом в самом мягком варианте. В худшем, даже представить трудно. А Виктория, уже подхватила меня под руку, и мягко, но уверенно повлекла в коридор.
- Вот и комнатка... нравится? За деньги не переживай...дорого не возьму. А может квартплата и не понадобится...
На ее слова, я первоначально и внимания не обратил. Комната впечатляла. Она была большая, светлая и очень уютная. Естественно в ней был и изящный платяной шкаф, очень симпатичное трюмо, пара кресел, журнальный столик, но главным предметом мебели в ней была кровать. Я бы даже сказал, царица-кровать! По крайней мере, я таких до этого момента, в своей жизни не видел, разве что в иностранных фильмах о жизни капиталистов-эксплуататоров. Кровать была огромна, необъятна и напоминала застеленное постельным бельем футбольное поле. Белье непривычно темно-бардового цвета, с горой подушек и подушечек самого разного размера смотрелось аристократически порочно, да и сама любовно оборудованная комната выглядела скорее будуаром богатой парижской дамы, чем спальней инженера с судоремонтного завода «Звездочка».
- Да уж... конечно нравится... Не жалко такое сдавать? Сами-то, в какой комнате жить будете?
Виктория Евгеньевна неожиданно посмотрела на меня совсем другим взглядом, не таким как смотрела с того момента, как я зашел в ее квартиру. В нем было удивление и непонимание.
- Павел... ты, что... не заметил? У меня однокомнатная квартира....
Вот тут челюсть отвалилась у меня. Загипнотизированный всеми достоинствами хозяйки и ее соблазнительными манерами, я, словно незрячий, совершенно, не обратил внимание, что квартира действительно однокомнатная.
- Ой... - большего сразу я выдавить не смог.
- Понимаете, Виктория Евгеньевна...я комнату ищу, чтобы жена приехала...Она беременная, и мне надо...
Хозяйка горько усмехнулась и присела на пуфик в прихожей. И сделала это как-то обыденно, без всякого стремления лишний раз продемонстрировать себя.
- Что же ты сразу не сказал, чучело ты гороховое? А я, то... Ладно. Забыли. Павлик, а у тебя жена на каком месяце?
-Шестой...
Виктория укоризненно покачала головой. Из опытной и красивой соблазнительницы, она как-то моментально превратилась в обыкновенную женщину. Немного усталую и совсем не порочную.
- Павлик, послушай совета взрослой женщины. Не вези ее сюда. Ваш экипаж здесь ненадолго. Три-четыре месяца. Максимум полгода. Ей рожать скоро. Чужой город, чужие люди, знакомых нет. Зима. А она у нас за минус 40. А вдруг вас на швартовные испытания в море выгонят, или тебя куда-нибудь прикомандируют? А ей рожать? И как она одна? Вдруг что-то не так пойдет? Ты себе этого потом не простишь, а она уж и подавно. Я все понимаю... но Пашенька, сейчас не война, зачем это? Пусть родит, уйдете вы в свое Гаджиево, туда и вытаскивай. И обязательно вытаскивай. А вот таких подвигов не надо... Ведь не сирота она у тебя? Не безвыходное положение?
Я стоял, слушал, краснел и не знал, куда себя деть. По сути, меня отчитывала дама, которая еще пять минут назад готова была уложить меня в постель на долгосрочной основе, а теперь отчитывала совершенно искренне, словно упрямого глупого мальчишку. И что еще более удивительно, что я, до этого момента не желавший понимать жену и родственников, и слышать не хотевший ни о чем другом, осознал, что она права во всем, а я еще просто пацан романтичными книгами воспитанный, мало что понимающий в этой жизни.
- Ну, хватит... а то, меня понесло что-то. Ты на меня не обижайся, Пашенька. Знаешь, сколько семей этот город похоронил? Не тащи свою ненаглядную сюда. Не надо...
Я молча начал одеваться. И когда я полностью облачился, Виктория встала, подошла ко мне и приподнявшись на цыпочки, прикоснулась губами к моей щеке.
- Будет время, заходи на кофе... В любое время. Без предупреждения. Я давно уже одна, а когда дверь открыла, решила спектакль разыграть...уж больно ты забавно выглядел, со своим рыжими усами и серьезно-виноватым выражением лица... Заглядывай...не стесняйся...
По другим адресам я не пошел. Отпала необходимость. Понимание того, что юношеский максимализм в начале семейной жизни не самый лучший способ укрепления семьи, как-то органично нашло свое место в мыслях, и я шел в свое офицерское общежитие, зная, что именно в нем и проведу эти месяцы, деля комнату с таким же лейтенантом Шуркой Палехиным.
А на следующий день была пятница, и вечером группа офицеров экипажа, не обремененных семьями, традиционно собралась в ресторан «Приморский», «Мекку выходного дня» офицеров бригады ремонтирующихся кораблей. Памятуя про обещание Толику, я попросил ребят подождать меня с полчаса и отправился к тому, чтобы отказаться от понравившейся квартиры. На мой звонок, дверь открыла миловидная женщина, в форме проводника, и с усталыми глазами.
- Здравствуйте. А Анатолий дома? Вы ведь его супруга?
Женщина как-то обреченно покачала головой.
- Да. Я его жена. Правда, бывшая. А вам он зачем нужен?
- А мы договаривались, что он мне две комнаты сдаст...
Я не успел договорить, как проводница перебила меня.
- Вы ему деньги давали?
- Нет. Не давал. Я вообще зашел сказать, что снимать не буду...ну и извиниться за беспокойство.
Женщина прислонилась к косяку.
- Слава богу... Раньше то мы и правда сдавали. А потом он с работы ушел, и от меня ушел в общежитие. Даже не знаю, работает или нет. Официально расстаться времени нет, вот он и приходит домой, когда я в разъездах. Извиниться и вернуться гордость не позволяет, а вот квартиру сдавать по пьяной лавочке и деньги с постояльцев брать, водка позволяет. Я уже трем за последние полгода деньги возвращала...свои.
На этом и завершилась моя короткая эпопея по снятию комнатки для молодой семьи в славном городе Северодвинске...