Байка N1.

Эту байку рассказывают с 1995го года. Сам свидетелем не был в силу того, что я тогда только начинал свой путь по дебрям физической науки, учась в общеобразовательной школе, но старшие товарищи утверждают, что так оно и было.

Итак, осень 1994 года, младший научный сотрудник НИИ ИЯФ (дабы не обижать нонешнего функционера АО КАЗАТОМПРОМ, его фамилию я изменю) Мыркымбаев получил наконец долгожданный допуск в лабораторию циклотрона. Работа физика, если откинуть ореол романтики, созданный такими фильмами как "Девять дней одного года", сводится в основном к теоретическим наработкам, расчетам, бюрократической канители, различным ТО вверенной экспериментальной базы и прочей мутатней, которая зачастую делает нашу деятельность до крайности скучной. Другое дело эксперимент, вот где кураж, вот где попытки осмыслить казалось бы бессмысленные результаты эксперимента, вот где напряжение всех и вся в исследовательской группе, радость победы и не меньшая радость поражения(а как вы хотели, в науке отсутствие ожидаемого результата - тоже результат, причем в крайних случаях не менее важный). Но в ту осень с экспериментами было туго, сказывалось постперестроечное отсутствие финансирования, неналаженность системы получения международных грантов и элементарное отсутствие новых идей у научного состава НИИ. О чем это я? А, так вот, Мыркымбаев скучал. К чести сказать, как физик он был хорош, да и сейчас, надеюсь, не хуже, но стало ему скучно. И довела его скука до поступка, который называется просто и емко: "Грубое нарушение правил РБ и регламентов работы с экспериментальной установкой".

Так вот, за день до происшествия Мыркымбаев, в очередной раз проштудировав учебник по РБ, задался вопросом, если определенные дозы ионизирующего излучения оставляют определенные последствия (вплоть до летального исхода) у хомо сапиенс, что же будет с биологическим объектом меньших массо-габаритных параметров? Наскоро прикинув и выбрав несколько вариантов биологических объектов, просчитав возможные вариации параметров излучения, наш герой решил провести эксперимент. Для проведения эксперимента была избрана курица, во-первых, потому, что она удовлетворяла массо-габаритным параметрам его выкладок и размеру его саквояжа, а, во-вторых, курицы в изобилии водились на подворье его родителей, с которыми он собственно и проживал.

В день Н Мыркымбаев с утреца прихватил во дворе курицу, засунул её в свою сумку, курица птица крайне предсказуемая, если её поместить в темное место, то она, справедливо полагая, что пришла ночь, засыпает. Собственно пронести на территорию в закрытой сумке спящую курицу на момент тех лет было не проблемой. Проблемой было согласовать включение циклотрона, который наш исследователь планировал использовать в качестве компактного источника жесткого излучения высокой интенсивности. Но и с этим наш ученый (именно ученый, ничто не должно вставать на пути настоящего ученого, хоть и молодого, хоть и с бредовой идеей в измученных скукой молодых мозгах) справился, согласовал включение циклотрона, расписался во всех формулярах и журналах, зарегистрировал эксперимент. Как курицу удалось запихнуть в вакуумную камеру не убив её, мне лично непонятно, а рассказчик об этом не говорил.

Циклотрон включен, пучок подан на курицу (между прочим, 50 МЭв на одного куренка). Курица, почувствовав в своем организме резкие перемены (она поджариваться стала) ломанулась с того места, где стояла, попутно оставляя за собой след из куриного помета и небольшой шлейф вонючего дыма от тлевших перьев. Курица, несмотря на переоблучение, носилась по площадке, никак не позволяя себя поймать. На беду Мыркымбаева в экспериментальный зал заглянул нач.лаб. Сопоставив 2+2, нач.лаб влетел в зал, одним ловким движением поймал курицу и Мыркымбаева. Обоих отнес к дозиметристам, курица фонила на 2450 миллирентген, Мыркымбаев не фонил, Мыркымбаев был побит нач.лабом за жестокое издевательство над ни в чем не повинной животиной.

Итог: курица по предварительным данным получила эквивалентную дозу протонов 350 рентген на ограниченную площадь своего небольшого куриного тела. Куренка умертвили путем отрубания головы (жестоко, но ничего другого дозиметристы придумать не смогли), трупик захоронили в хранилище. Мыркымбаеву влепили строгача, отобрали на год допуск в лабораторию. Но на основе своего куренка он написал дисер, защитился и сейчас является одним из ведущих специалистов Казатомпрома в области РБ.

Превышение предела необходимой обороны

Дело было в самом начале 90-х, я только начинал работать в милиции. Успел отработать полгода в отделе дознания, как мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться - перейти в доблестный местный ОБЭП. Оперативная работа, однако! И буквально в первый же месяц работы я попадаю на Большое Дело. Всё было тайно и до жути секретно - к концу рабочего дня от начальства поступил приказ не расходиться, перекусить на местах и получить табельное оружие. Тогда я ещё не знал, что опера ОБЭП идут на дело с оружием в лучшем случае раз в полгода. Это УгРо днём и ночью бегают со стволом, а мы так - с авторучками и калькуляторами воевали. Все опера (нас было всего четверо плюс шеф с замом) тут же прониклись важностью момента и раздавили только один пузырь водки на четверых, да ещё под бутерброды. Больше никто не пил!

Уже вечером шеф у себя в кабинете дал нам первую наводку - едем к столовой одного пансионата по Приморскому шоссе под Питером в сторону Зеленогорска (по-моему, Буревестник или Бригантина, но точно не Комарово, забыл уже ...). Выезжаем только сами, без силовой поддержки людей в серой форме, на двух машинах - служебной Семёрке и шефа - Девятке (чёрной). Конспирация, и ещё раз конспирация! Шеф приказал проверить связь. Около РУВД все рации работали исправно!

Подъехали уже к позднему вечеру. Октябрь месяц, стемнело. Машины поставили недалеко в леске, прямо у торца здания столовой пансионата. Шеф даёт вторую наводку - по оперативной информации мясник этой столовой именно сегодня и именно сейчас нарубил и приготовил для выноса мясца с целью последующей продажи. Мясник этот ранее судим по малолетке за хулиганку. Поэтому всё серьёзно и все с оружием. Меня, как самого молодого, шеф оставляет в служебной машине на связи и заодно охране его автомобиля (Чёрной Тонированной Девятки). Обидно было, конечно, а что делать - приказ есть приказ! Опера рассредоточились около двух выходов из столовой: основного и хозяйственного.

Да видно ранее судимый мясник их просёк и вылез из полуподвала торца здания. Вначале выкинул наверх свой рюкзак. Там лабаз был такой для загрузки картошки в склад столовой. Вылез прямо на мою сторону. Я тут же выхожу на связь по самой надёжной милицейской рации. А она в ответ только хрипит! Здание столовой длинное, пока буду бегать за подмогой - преступник уйдёт через лес. Я аккуратно выхожу из машины, мясник с рюкзаком за плечами уже подходит к перелеску. Весь пансионат состоит из таких перелесков с болотцами. Догоняю злодея быстрым шагом и говорю ему вежливо в спину: «Милиция! Ваши документы!» (как учили!). А мясник даже не оглянулся и дал дёру прямо в кусты. Я за ним.

Ребяты, я впервые в жизни бегал по лесному болоту ночью в октябре. Мясник, мужик здоровый, пёр как танк, только вода хлюпала, да ветки хлестали. Я шёл чётко за его спиной, прикрывая локтями голову. Вот тут я понял, что значит инстинкт охотника. Этот перелесок мы перемахнули на одном дыхании. Стометровочка с препятствиями была ещё та! На всю жизнь запомнил. Выбежали на сухой пригорок, около огромной сосны мясник останавливается, быстро скидывает свой рюкзак и достаёт оттуда кухонный топорик. Такой профессиональный мясницкий топорик, как мачете. Стоит на месте прямо перед деревом, тяжело дышит и спокойно так мне говорит: «Пошёл на фуй, Мент!»

И вдруг обидно стало до боли мне за родную милицию! Вместо того чтобы дома с сыном в Денди играть, бегаю тут ночью в недавно купленных ботинках в лесу по болотам. А тут меня ещё и посылают за это далеко! Поэтому вздохнул я довольно тяжело от несправедливости такой, взглянул на своего оппонента, потом ещё раз вздохнул. Дыханье пришло в норму. А мясник стоит, ухмыляется.

И если для оперов ОБЭП выстрел из табельного пистолета ПМ - это целое событие, то для меня, отслужившего пять лет в армии начальником войскового стрельбища - это действие было «как два пальца об асфальт!» Спокойно расстегиваю куртку, вынимаю пистолет, привычно передёргиваю затвор, становлюсь как в тире, боком, правая рука вытянута. Направляю ствол в сторону мясника (метров двадцать), беру на метр выше и целюсь в дерево. Местность открытая, луна светит, когда ствол смотрит немного вверх - мушку видно хорошо. Мясник только успел сказать: «Ты чё, Мент ...», как я выстрелил в сосну.

Попал! Ночь была тихая! Все в пансионате уже отдыхали. А тут эхо от выстрела на всю округу, да ещё на этой сосне вороньё мирно спали. Мясник сразу свой топорик в сторону, плашмя на землю и руки за голову. Но, сцука такая, всё равно продолжал что-то там говорить про ментов и волков позорных (трудное детство, видимо, были проблемы с воспитанием!). Мясник на земле верещит, прокуратурой пугает, вороны над нами летают, каркают громко. Вокруг в домах окна стали открываться, шум поднялся. Фильм ужасов, ядрён-батон! Тут подбежали мои братья по оружию, мясника подняли, наручников ни у кого не оказалось (ОБХСС, блин), скрутили его же ремнём и быстро к машинам. Ибо шеф всё за своё оставленное неподалёку авто сильно волновался...

Доставили мы мясника прямо в столовую. Начальство местное вызвали, топорик злодейский аккуратно в пакетик уложили, украденное мясо тут же дотошно взвесили и акты-протоколы составили. Вес потянул на уголовное дело, что было большой удачей для всего отдела - «срубили палку». Все документы оформляли мои старшие товарищи.

А шеф, убедившись, что с его Девяткой всё в порядке, налил мне из личной фляжки стопарь коньяка заморского. По меркам отдела считай что орден получил! Да после этого начал всё подробненько так (опыт не пропьёшь!) расспрашивать меня тет на тет - чё как там было. Я и рассказал всё как есть, ещё и хвастанулся перед гражданским майором меткостью своей армейской. А шеф мне в ответ: никаких метких стрельб! Ты остановился, сказал: «милиция» и ещё сказал: «стрелять буду». А мясник на тебя с топором кинулся. И только после этого достал пистолет из кобуры и сделал предупредительный выстрел в воздух. Завтра в прокуратуре так всё и напишешь! А сегодня лучше больше не пить. Я в армии пять лет прапорщиком прослужил, в тему врубился быстро и только ответил: «Есть, товарищ майор!»

С утра РУВД уже гудело, как же - ОБЭП целого вооруженного преступника взял. И в отделе никаких потерь. А мои коллеги чуть ли не загонщиками того бандита оказались по хитрому плану под мой заранее продуманный предупредительный выстрел, а после чего, применив приёмы боевого самбо (как учили!) взяли таки злодея. И только ОБЭП способен на такие многоходовые оперативные игры в отличии от УР, которые только и могут с ходу в морду стволом тыкать.

К обеду, как и говорил шеф, меня вызвали в прокуратуру. В те годы РУВД и районная прокуратура располагались в одном здании. Поэтому День милиции и День прокуратуры (если не ошибаюсь, в январе) иногда отмечали вместе. Я, чувствуя за собой правду-матку, спокойно зашёл в кабинет заместителя прокурора - дядечки лет под пятьдесят. Но надзорная инстанция встретила меня весьма неласково. Прокурорский работник хмуро сообщил мне, что я превысил пределы необходимой обороны и тут же показал мне жалобу задержанного мясника, откуда следовало, что я оставил его прямо у столовой и, угрожая пистолетом, провёл через лес на полянку, где у дерева и хотел отнять для своих личных корыстных целей его рюкзак с мясом и топориком мясницким. А когда мясник отказался выполнить мои незаконные требования, я выстрелил прямо в него, но он успел упасть на землю, а пуля попала в сосну. Я прям-таки охренел от такой наглости - ну, не редиска ли этот нехороший человек!

Зам прокурора говорит, что всё серьёзно, и у этого мясника какой-то родственник работает в нашей районной администрации, уже был звонок. Сказал, надо писать объяснение по поводу всех прошедших событий и ещё уточнить, сдал ли я свой ПМ и как отчитался за использованный патрон. А после обеда ехать вместе с ним, экспертом и понятыми на место событий. Было видно, что надзорнику вся эта ситуёвина самому не нравится. Я согласился и посоветовал всем взять с собой в поездку резиновые сапоги.

После обеда подъехали на прокурорском микроавтобусе к тому леску. Понятых, двух девчонок-практиканток, оставили в машине, сами переобулись, и я проводил всех на ту самую полянку. Днём всё выглядит гораздо спокойней и красивее. Хорошо, что дождя не было, и все отпечатки следов ног сохранились. Эксперт всё сфотографировал, потом подошли к той самой сосне. Прокурор с экспертом буквально обнюхали дерево вокруг. А следа от входа пули нет! Во всяком случае, на уровне человеческого роста. Выше никто не полез. Так и вернулись в отдел.

Уже вечером меня вызывают к начальнику РУВД, где в кабинете были мой шеф и зам прокурора. Хотя я в РУВД и в этом пригороде Питера был человек новый, но о тогдашнем начальнике РУВД слышал только хорошее. Все его уважали! Вот подполковник и говорит: нас здесь только четверо, от твоего начальника примерную картину событий уже представляем, но хотелось бы и от тебя лично услышать всё, как было на самом деле, даю слово офицера - никаких записей. Мой шеф только утвердительно кивнул. А представитель надзорной инстанции только многозначительно молчал. И я выдал информацию со всеми подробностями, про все слова произнесённые мясником и про свой меткий выстрел в сосну. И ещё от себя добавил, что мне абсолютно пофиг, какие у мясника родственники в администрации, но если он своё заявление не заберёт, я ему обязательно челюсть сломаю.

Никто не перебивал, только начальник РУВД переглянулся с зам прокурора, обратился ко мне по имени и сказал примерно так: с администрации очень просят решить мирно с этим делом, наказать мясника только административно, без всяких уголовных дел. Он заберёт своё заявление по поводу моей стрельбы, а мне помогут устроить сына в самый лучший местный садик «Умка». Это была мечта моей жены - устроить сына именно в этот детский сад. Я немного подумал и ответил, что согласен, перепишу свои объяснения правильно, но у меня есть и своё встречное предложение: спуститься в ИВС и дать всё-таки этому мяснику пару раз в морду. Моральный ущерб, так сказать. Зам прокурора улыбнулся и тут же ответил, что бить никого не следует, а за моральный ущерб мясник мне выкатит бутылку коньяка. А то и две! Все рассмеялись, шеф только добавил - хорошо, что выкатит не рюкзак мяса. Финал этой истории - День Милиции в том году наше РУВД отмечало именно в этой столовой пансионата. А делов-то было всего - из ПМа в сосну попасть!

МАСЛО

Курсант Зикеев жрал масло. Он некрасиво отщипывал куски от завернутого в плотную бумагу бруска и торопливо заталкивал их себе в горло, почти не жуя. А тесной кухонке караульного помещение тускло светила сорокаваттная лампочка. В ее свете бумага, в которую было завернуто масло, казалась бурой, само масло - грязно-серым. Губы и пальцы курсанта жирно поблескивали. Курсант несколько раз инстинктивно порывался вытереть липкие пальцы о свежевыстиранные, идеально отглаженные штаны, но вовремя отдергивал руки от одежды. Не хватало еще выйти на пост у боевого знамени учебного батальона в штанах с обильными жирными пятнами!

Отупляющее чувство голода преследовало Зикеева с первого дня "учебки". Оно наступило внезапно, едва лишь непривычные к тяготам и лишениям военной жизни желудок и кишечник курсанта переварили захваченные из дома пирожки с капустой. Первый поход в батальонную столовую лишь усугубил ситуацию. В неаппетитно пахнущих кастрюлях на липких столах стоял "бигос" - тушеная подгнившая квашеная капуста с костями и шкурой неизвестного животного. От вида, запаха и вкуса бигоса хотелось немедленно вывернуться наизнанку. Первые два дня Зикеев ел только хлеб, но на третий день не устоял перед ноющей болью в желудке и, давясь и морщась, осилил тарелку бигоса. Как ни странно, стало лучше, но совсем ненамного: боль ослабла, но ощущение голода усилилось, а во рту появился устойчивый привкус дерьма. С этим привкусом во рту и этой то отступающей, то наступающей болью в животе Зикееву предстояло пережить четыре долгих месяца "учебки".

От невыносимой мерзости армейского бытия спасало только масло. Сформированное в аккуратные цилиндрики весом по 20 грамм, белоснежные, но с желтыми прожилками и капельками воды, оно символизировало приход нового дня и окончание дня предыдущего. И не беда, что на поцарапанных и ободранных зикеевских часах еще только восемь часов утра: "Масло съели - день прошел!" Изящный масляный цилиндрик был отметкой на бесконечной оси времени, маленьким шагом в правильном направлении. Когда-нибудь, сделав семьсот тридцать таких шагов, Зикеев станет дембелем и брезгливо отдаст свою дневную пайку масла тщедушному "духу". А пока он с радостью принимает масляную подачку от других дембелей. Масла много не бывает. Наоборот, его бывает слишком мало для того, чтобы утолить это отупляющее чувство голода.

Единственное место в батальоне, где масла бывало много, - это караульное помещение. Попасть в караул считалось огромной удачей. Это были целые сутки без шагистики и без изнуряющей утренней зарядки и уборки, без бега в противогазах и без хозяйственных работ, без зубрежки уставов и вообще без офицеров. А самое главное - это были целые сутки сытной еды. Караул - лицо, щит, меч и совесть батальона. Туда не брали трусов, боящихся темноты. Туда не брали отстающих по боевой и политической подготовке. И братьев-таджиков, не понимающих разницы между "Стой! Кто идет?" и "Стой, стрелять буду!", тоже не брали. Зато тех, кого брали, кормили до отвала. В караульном помещении была своя кухонка, а на кухонке всегда было много хлеба, много сахара и много масла. Целый брусок, завернутый в плотную бумагу.

И не было, кажется, в жизни светлее цели, чем зачисление в караул. Кто-то строил коммунизм, кто-то покорял Целину, кто-то помогал братскому народу Афганистана, а курсант Зикеев чеканил строевой шаг, учил уставы и судорожно стучал по ночам телеграфным ключом, чтобы бравый и туповатый начкар сержант Беляев заметил его и благословил. и наконец Зикеев дождался своего звездного часа. Точнее, масляного часа.

Курсант Зикеев, караульный первого поста - поста у боевого знамени учебного батальона - жрал масло. Желто-серый брусок масла был огромен. Родина скупо кормила своих солдат, но щедро вознаграждала караульных. Зикеев заталкивал себе в горло безобразные жирные лоснящиеся куски, с каждым куском приближая свой "дембель", неизбежный, как крах капитализма.

***

За семьсот тридцать дней даже у самой нерадивой собаки Павлова вырабатывается условный рефлекс: если масло есть - то его надо есть! Именно поэтому в коротких перерывах между лекциями доцент Зикеев заходит в свой кабинет, открывает, неуверенно озираясь, дверку портативного холодильника и достает из него обернутый в плотную бумагу желтый брусок.

Доцент Зикеев жрет масло.

О доблестном воине ПВО Юрике Какшарове я уже рассказывал в "Остальном", как по его вине (разумеется, не только по его...)наш самолёт улетел в Китай и болтался там несколько минут... А сейчас расскажу о том, как это чЮдо вообще оказалось в планшетистах... Пребывая в карантине, Юрик по причине чахлости анатомии был распределён в планшетисты, но был страшно недоволен перспективой Боевого Дежурства до дембеля... Он мечтал о карьере военного свинаря, ну или о схожей по интеллектуальным вложениям должности... Косил он немудрёным способом: заявил, что не может писать на планшете стеклографом цифры наоборот. Иногда, мол, получается, но это происходит случайно, дескать... Планшетистов у нас на УТП (учебно-тренировочный полигон) делали за полтора месяца, и потом развозили по точкам. Как он там выжил, получая тумаки от сержантов-инструкторов, я уже не помню... Скорее всего, там он ещё откровенно не косил. Но к нам на КП он прибыл для прохождения дальнейшей службы с твёрдой уверенностью и наивностью непочатой бутылки (за пять минут до розлива), что здесь ему удастся внушить всем мысль о серьёзных нарушениях взаимодействия отдельных участков его головного мозга... Невзирая на зуботычины, он упрямо рисовал цифры прямо! (Сорри за каламбурчик и отсутствие краткой справки о планшетистах, как таковых. Это удлиннит рассказ, лучше погуглить.)
Прошло две недели. Юрик держался... Били не сильно, боялись убить, шибко чахлый был...
И вот наступил день развязки. Я валялся у себя в кабине (совмещал обязанности техника и старшины), и тут ко мне залетает планшетист Костя Аитов, чувак моего призыва, который как раз и мучился больше всего без достойной замены, ведь пожилому солдату пора уже было на склоне сопки загорать, а тут по причине юриной симуляции, которую он чуял нюхом (но не мог доказать!), приходилось сидеть за планшетом полные свои часы, вместо того, чтобы посадить молодого и заниматься обычной дедовской суетой типа изготовления дембельского альбома и прочими мелкими приятностями, которых он пока был лишён, т.е. ему приходилось пахать за себя и за того парня (Юрика), что было вне армейской логики!
...Глаза его горели, Костя был крайне возбуждён, он улыбался во весь рот своей татарской улыбкой...
"Старшина! Пойдём скорей к нам! Там Юра Высоцкого поёт!" Я ответил в том смысле, что и сам его пою и даже на гитаре играю, так что всё это мне малоинтересно... "Ты не понял! Он ВСЕГО Высоцкого поёт!" Мы сорвались и побежали в спальное помещение (казармы не было, жили на КП, под землёй)... Оказывается, хитрый Костя завёл с Юриком разговор по душам, угостил чем-то, дождался, пока Юрик разомлеет и разоткровенничается... Спросил, какую Юра музыку слушал на гражданке, какие песни любит... И тут Юрик заявляет, что очень любит Владимира Семёновича и знает ВСЕ его песни! Все, кто это услышал, немедленно скучковались вокруг, ненавязчиво так попросили спеть, старательно скрывая зловещие улыбки...Именно такие рожи я наблюдал у личного состава, когда мы с Костей прибежали... Юра, сидя на шконке, откинув голову и закрыв глаза, с упоением пел творения великого барда, страшно фальшивя при этом... Мне дали немного послушать, потом концерт был резко прекращён вдруг посуровевшими планшетистами. Юра не смог объяснить, как при такой памяти он не может писать цифры наоборот... Но я при разговоре (и всех из него вытекающих)уже не присутствовал: меня мужики по человечески попросили выйти, что я и сделал с удовольствием. С этого дня Юра стал нормально дежурить, и хотя позже чуть не стал причиной международного конфликта, хотя в бытовом отношении косячил и чуханил, и я до своего дембеля ни разу не видел у него чистого подворотничка, - Оперативный Дежурный всегда видел на планшете правильные цифры...

Некоторые поступки, которые совершают пограничники, происходят из-за чрезмерного патриотизма и могут вызвать нарекания со стороны.
(Из рекламного плаката МО)

Эпизод 3: РААЛЬ* [Рааль - яд. Мур'аль (отравленный) - «военная косточка»]

Наряд на кухне - это хорошо. Единственная возможность заглушить постоянно сосущее чувство голода. И, если повезёт, может прихватить, с собой, пару банок консервов. А если очень повезёт с ответственным за кухню прапорщиком, то даже удастся прикорнуть минут на двадцать.

Так что я, в отличие от Фимы и Моше, радостно насвистываю какой-то мотивчик, попав в кухонный наряд. А вот Фима с Моше моих чувств определённо не разделают. Попой чую - что-то сегодня произойдёт за углом холодильника, где они чистят картошку. Вместе. Хотя терпеть друг друга не могут, отчего глаз "марокканца" Моше сияет бланшем, а бухарский нос Фимы напоминает спелую грушу красного цвета.

- Общий труд сближает людей, и всё такое! - рявкает прапорщик, прежде чем покинуть нас.
- А ты, - его похожий на волосатую сардельку палец утыкается в грудь служащего на кухне «дедушки», - присмотри за этим.
- Есть! - отвечает тот и, показав неприличный жест спине уходящего прапора, закуривает.
Со мной ему скучно и он заворачивает за холодильник, в поисках веселья.

...Погружённый в полудрёму, механически пластая ножом огурцы, я внезапно вываливаюсь обратно в реальность от звука припечатываемого о холодильник тела.
На инстинкте бросаюсь за угол, на помощь Фиме, и, в удивлении, застываю на пару секунд, прежде чем начинаю заламывать правую руку... «дедушке», в то время как Фима с Моше гнут его на колени.
- С-с-суки, вам хана, «мальки»!!! - орёт тот, пытаясь вырваться.
- Кус раббак** [ Арабско-ивритский мат], - шипит Моше и, хватая валяющийся под ногами нож для чистки картофеля, задирает "дедушке" голову, демонстрируя его скачущий смятым комочком кадык.
- Только вякни кому-нибудь, только вякни! - его руки трясутся от злости. - Ты, сука, полтора года тут жопу греешь, а мы в Газе будем её рвать после КМБ. И наши разборки - это наши разборки! Понял, крыса тыловая?!

Вечером сержант объявляет нам троим «фак» и лишает увольнительных на две недели. А потом... неожиданно приказывает выйти из строя. По его словам, мы трое проявили себя сегодня не только как «файтеры»*** [Файтер - крутой. «Вы что, решили, что вы тут все уже файтеры? Вы тут все - дерьмо!».], готовые всегда, несмотря ни на что, прикрыть сослуживца, но и доказали что в наших венах течёт настоящий «рааль».
Поэтому мы получаем лишний час сна. А рота... Рота будет «лекадрер»**** [КАДАР - аббревиатура от кидум дерех а-раглаим, «обучение через ноги»] - строиться в буквы алфавита, из которых состоят эти слова.

Подталкиваемые, в спину взглядами ненависти и зависти, мы втроём чуть ли не бегом удаляемся в палатку, и молча ныряем в спальные мешки под аккомпонимент «шлошим - зуз».

Сакраментальное «Тридцать - ПОШЕЛ!» как раз и звучит на иврите как шлошим-зуз. Это шлошим-зуз призывник слышит постоянно. Проще говоря, за любую провинность призывника заставляют бегать. «Видишь вон тот столб? Тридцать секунд - дотронулся до него, вернулся и встал здесь по стойке смирно! Тридцать - ПОШЕЛ!». «Недомыл пол? Тридцать секунд - взял ведро и швабру, добежал до уборной, набрал воды и вернулся ко мне! Шлошим - ЗУЗ!» Довольно часто время дается заведомо нереальное, чтобы был повод погонять еще разок - на сей раз за невыполнение приказа.

В момент провала в тёмные глубины сна, из глубины подсознание выплывает цитата: «Мы превращаем мальчиков в роботов, а роботов - в мужчин».

...Через десять дней Фима получит 10 дней «губы» за попытку пригвоздить ладонь Моше вилкой к столу, а Моше лишится всех увольнительных, до окончания КМБ - за провоцирование.