Точка невозвращения

Точка невозвращения... Ее трудно определить невооруженным глазом. Она появляется на горизонте внезапно, как полярный пушной зверек песец. Еще вот только что просто клонило в сон, давила накопившаяся за сотни пройденных километров усталость. Ты пел, кричал, разговаривал с пустотой, включал приемник на максимум громкости, до боли тер кулаками глаза. Это помогает - ненадолго.

И вот - ты ушел. Тебя уже нет в этом мире. Перед глазами все еще в лучах фар бежит серая лента дороги, мелькают трассеры разметки, редкие километровые столбы. Но это уже там, вне реальности. А здесь ты летишь с обрыва, ломая ветки многотонной тушей “супера”, валишься в кювет, выходишь в лобовую атаку на междугородный автобус, полный спящих пассажиров. Тебе все равно. Ты прошел точку невозвращения.

* * *

- Спишь? - спросила темнота за стеклами кабины. - Спииишь...

- А? - он вздрогнул, с усилием вывернув руль, вернул машину на свою полосу. - Нет, нет, не сплю.

- Спииишь... - издевательски прошуршало по крыше осенним дождем. - Спиишь...

Фары длинными факелами рубили мглу, отражаясь в струях воды, льющихся с неба. За спиной 20 тонн, вокруг Трасса, впереди - дом. Домой, скорее домой. Рейс без напарника выдался нелегким, но все имеет свое завершение. Еще двести-триста километров - и все. По-хорошему, надо было сделать остановку еще два часа назад, но... Домой, скорее домой. Вокруг космос. Пустота. Елки зеленые по обеим сторонам. Впрочем, в темноте не разобрать, какого они цвета. Черная стена - и только.

- Спишь? - тихий голос раздался над ухом.

Он повернул голову. На соседнем сиденье сидел человек. Черты лица его терялись, уплывали. Какое-то бесформенное одеяние окутывало фигуру незнакомца, размывая очертания. Максим машинально потянулся рукой к плафону.

- Не надо... - голос был тих и напоминал шорох ветра. - Не стоит...

- Ты кто? - спросил Максим, потому что надо было что-то спросить.

- Сашка... - прошелестело безмятежно.

Максим сглотнул. Кажется, надо было перекреститься, но он не помнил, как это делается. Справа налево или слева направо?

- Ты... зачем здесь, Сашка?

- Я к тебе. Потому что ты спишь...

“Спишь... Спишь-спишь...” - откликнулся дождь. “Спииишь...” - зашумел черный лес. Максим помотал головой, отгоняя навязчивые звуки.

- Я не сплю.

- Ты не беспокойся, это скоро пройдет... Я знаю... А потом - это даже не больно.

- Ты о чем?

- Ты засыпаешь. - в голосе ночного гостя впервые послышалось сожаление. - Я тоже когда-то заснул на Трассе...

- А-а-а... - Максим замялся, не зная, что еще спросить.

- Что везешь? - спросила серая тень.

- М-маргарин... Двадцать тонн по накладной.

- И три перегруза сверху. - Сашка невесело усмехнулся. - Бывает. А я вот вез людей...

Дождь хлестал с прежней силой. “Дворники” с трудом справлялись с потоками воды, заливающей лобовое стекло тягача. Мерный гул двигателя убаюкивал.

- Не спииии... - прошипел гость. - Я тебе усну, сссука...

- Сашка... Ты... умер? - спросил Максим, чувствуя, как глупо звучит вопрос.

- Нет... Я просто уснул на Трассе. И ты спишь... Спишь... Хотя бы ты - не ссспи...

Не выдержав, Максим схватился за выключатель плафона и резко повернул его. Кабина “супера” осветилась. Правое сиденье, разумеется, было пустым.

“Померещится же” - подумал Максим, яростно протирая кулаком глаза, в которые кто-то нехороший насыпал пригоршню невидимого песка. - “Отдыхать надо, дорогой товарищ, а не то как бы и впрямь вечным сном не заснуть”. Он нажал на сигнал, салютуя безымянному памятнику у обочины, одному из тысяч, разбросанных по Трассе, а затем решительно свернул в сторону смутно виднеющегося сквозь дождь освещенного прожектором поста ГАИ.

* * *

До точки невозвращения оставалось двадцать пять километров...

http://www.proza.ru/2010/04/30/536

Два случая из жизни ветерана

Хочется мне рассказать о своем крестном, дяде Жоре, или, как его уважительно величали мужики в рабочем поселке, Георгии Максимыче. Слава Богу, он еще жив, и хотя никакого подвига, как он считает, не совершил, на передовой в окопах сидел, по немцам худо-бедно стрелял, вшей кормил и страх под минометным огнем в себе давил.

В далеком детстве это было. Однажды он приехал в деревню, где я обычно проводил все лето, будучи подкинутым бабке с дедкой. Было жарко, и он, споро орудуя лопатой на огороде, вспотел и скинул мокрую рубаху наземь; я невольно засмотрелся на уродливое углубление на его левом плече, такое же было со спины - явно следы какого-то ранения. Конечно, распираемый любопытством я подошел и в упор стал рассматривать. Он молчал и копал. Я не выдержал и тихо спросил:
- Крестный, что это у тебя на плече?
- А, это на войне меня ранило, - не сразу ответил он, - как-нибудь расскажу. - Расскажи сейчас - просил я.
- Ладно, - сдался он, - сегодня вечерком после баньки расскажу, а пока копаю, сгоняй в лесок за грибами. После баньки, опрокинув с моим хромым дедом, тоже фронтовиком, раненым в ногу снайпером-кукушкой, по 100 граммов фронтовых самогону и закусив залитыми яйцами и запеченными в русской печи грибочками, свернул себе и ему по козьей ножке ядреного дедова самосада, затянулся и, посмеиваясь, рассказал при каких, совсем не геройских, обстоятельствах был ранен.

Была зима 1944 года, в окопах стоял дубняк, и, несмотря на то, что одет дядя Жора был в овчинный полушубок и валенки, холод его почти доконал. Будучи на фронте без году неделя безусым юнцом, он еще к тому же спиртного в рот не брал и не знал его вкуса. Водки, по мере того как бойцов убивало, с каждым днем становилось все больше и больше, пей - не хочу. А товарищи ему не раз говорили: выпей - согреешься. И вот, понимая, что если он что-то не предпримет, то неизбежно замерзнет, наконец-то решается хлебнуть водки. В тот час случилось затишье - артиллерия немецкая молчала, и пошел он по окопу к спасительному источнику сугрева. Зачерпнул в заиндевелом бидоне кружкой, поднес к носу - никакого запаха не учуял, хлебнул - ничего не почувствовал, так и выпил всю кружку, словно водицы испил. Стоит, привалившись к брустверу, и не может понять: греет водка, али не греет. Через некоторое время почуял: что-то происходит в его теле, вроде теплеет, начал согреваться, но ни рукой, ни ногой двинуть не может. На беду, как он тогда думал, ожила немецкая артиллерия, посыпались снаряды вокруг окопов, а он стоит и ни лечь, ни присесть не может.
- Все, - обреченно подумал он, - смертушка моя пришла.
Вот в таком торчковом состоянии и словил он в плечо осколок, который пробил плечо и бросил бойца на дно окопа. Снующие санитары глянули на него, лежащего у бидона с водкой, и приняв за пьяного, прошли мимо. Только когда вокруг натекла лужа крови, подобрали и эвакуировали в санбат. Лечили его долго. Потом он узнал: все друзья в тех окопах погибли: часть под снарядами, часть в атаке.

Спустя годы и я познал солдатскую долю, но в мирное время. Много снарядных осколков я видел на полигоне. Один теперь лежит дома передо мною, напоминая о службе в гаубичном артдивизионе, где все орудия были 1943-45 годов. Иногда возьмёшь в руки этот кусочек металла, посмотришь на острые и рваные края, да представишь, что он натворит, гад, влетая в твоё тело, и жутко становится, не по себе. А вот когда смотрел издалека на разрывы снарядов, то даже казалось красиво, как в кино.

Ну, а дядька-то мой, как кончил рассказ, так и загрустил, и, как это водится на Руси, выпил лишку, ослабел. Отвели его на сеновал и уложили на сено, а он охватил голову руками, да и начал кричать: «Ссыте, ссыте, девки, на меня!» Я, конечно, принял это за бред пьяного, даже посмеялся, а дед-то мой и говорит:
- Погодь смеяться, малец. Это его послевоенная контузия сказывается. Он завсегда как хлебнет лишку, так и кричит это.
И рассказал мне историю контузии.

Вернулся с войны мой дядька в деревню, ну, как полагается, было застолье, а после решил он в соседнюю деревню на танцы сходить. Сходил. Приполз оттудова чудом живой: голова вся разбита свинчаткой, кровавый след по траве за ним дорожкой стелился. Парни той деревни его отходили, чтоб девок их не сманивал. Кровь из него так и хлестала, положили почти без памяти на сено в коровнике и стали лечить. Лекарств, конечно, никаких, кроме народных, подручных. По очереди ходили девки нашей деревни к нему и писали ему на голову, так и вылечили. Сейчас это даже модно и называется уринотерапией.

Перелет....

Прошла пора вступительных экзаменов. Счастливчикам объявлено: поступили. Вроде можно расслабиться, но не тут-то было. Мы же «тихоокеанцы». Это звучит гордо, аж до икоты. Август - начало обратной миграции жен, детей с теплого юга, из Европы на флот. Все билеты на самолеты раскуплены на месяц вперед. И перспектива не попасть на построение 1 сентября обретала все отчетливее свой образ. С одной стороны, чего нам было бояться? Опыт службы подсказывал, что поступить тяжело, однако отчислить, т.е. отменить приказ - значительно сложнее. Но все же не хотелось начинать процесс обучения с банального опоздания.
Всего набралось нас с Тихоокеанского флота, с различных баз, человек 30. Тут и сказалась порочная практика иногда отправлять на повышение квалификации самых «нужных» людей, чаше всего, из штабов и флотских управлений. Была такая группа среди нас. Проявив настойчивость и инициативу, они о чем-то переговорили, посоветовались, позвонили, и.... готово. В кадрах академии объявили: «Главком дает тихоокеанцам свой самолет». Ура, победа, однако это радостное сообщение для всех, конкретно для нас, запутало ситуацию донельзя, и без того сложную. В отличие от Балтики или Черного моря, да и в принципе «северов», Тихоокеанский флот и его базы разбросаны на тысячи километров от центра - Владивостока. Именно туда главком нас и «подбросил». Мы же не просто тихоокеанцы, мы вдобавок ко всему и камчадалы, т.е. к конечной цели мы приблизились, но как-то вбок. До родного «Рыбачего» оставалось 2,5 тыс.километров и перспектива добраться туда еще туманнее. Сложность перелета из Владивостока до Камчатки осложнялась в разы. Если из центра - Москвы и Питера - ежедневно уходили на полуостров до 5 рейсов Ту-154 и Ил-62, то из Владика два раза в неделю и чего-то не очень крупного, с винтами. Набралось таких камчадалов 6 человек.
Делать нечего, да и выбора не было. Решили, что Владивосток все-таки ближе, чем Питер, и полетели.
До Владивостока добрались без особых приключений. Поразились только чуткости главкома. В самолете вместе с нами, как нам казалось, первопричиной перелета, набралась еще масса интересных персонажей: начиная от флотских начальников различного ранга с семьями и без, и кончая футбольной командой. За беседой под коньяк и здоровый сон потом добрались до Артема. Все, тупик, все разбежались, остались только мы - шесть камчадалов.
Серьезного багажа не было, все-таки грозил переезд «на запад» и тащить с собой чемоданы не хотелось. Это сильно облегчало жизнь.
Потоптавшись по летному полю и ничего нужного для себя не выяснив, пошли искать здание гражданского аэропорта.
Здание определялось с первого взгляда. Вообще такое впечатление, что архитекторы трудились только над аэропортами Москвы и по ошибке Питера. Вся остальная Россия была уставлена типовыми зданиями с центральной стеклянной башней и боковыми пристройками на три стойки каждая. Причем, что особенно подкупало, в Сибири и Якутии удобства располагались на улице.
В здании аэропорта царил его величество хаос: кто спал, кто сидел, кто радостно улыбался, зажимая билет, кто улыбался истерично и без билета. Ходили какие-то сумрачные типы, пахло потом и котлетами, по-доброму сдобренными керосином. Какой-то отчаявшийся тип в фуражке и кожаной куртке у всех спрашивал, где он может обменять трехлитровую банку икры на билет куда-нибудь, т.к. он здесь уже неделю. Такая перспектива нас точно не устраивала. Потоптавшись среди народа, пришли к выводу, нам могут помочь только родные Вооруженные Силы.
Проведя опрос всех и вся, кого встретили в летных погонах, через час сидели перед майором-летчиком. Речь его проста и понятна: возможность есть, борт уходит через 2 часа, посадить может. Отблагодарив «спасителя» как могли, т.е. бутылкой коньяка в присутствии и двумя с собой, пошли искать борт.
Для нас, кто с авиацией сталкивался как обыватель, военно-транспортный борт произвел неизгладимое впечатление. Это было нечто с четырьмя винтами и потертым от времени фюзеляжем. Вокруг толпилась толпа попутчиков этой случайной оказии до Петропавловска. После несложной процедуры, имитирующей регистрацию, нас всех погрузили. Пикантность перелета заключалась в том, что было только 12 кресел рядом с кабиной пилотов, которые молча отдали женщинам и детям. Мы моряки или кто...
В самом самолете кроме грузовой рампы под потолком и откидных скамеек вдоль борта ничего не было.
В отличие от перелета на «главкомовском» борту, вместо футболистов теперь был мебельный гарнитур и еще какие-то «дрова», которые сопровождал какой-то «политрабочий», объясняя, что все это только для ленинской комнаты.
Народу набралось много, так, что нам достались последние метры полезной площади, собственно, то место, откуда должны героически сыпаться десантники, а именно, аппарель. Экипаж завел моторы и полет начался.
Под монотонное урчание двигателей и нервного стресса от встречи с Владивостоком и коньяка глаза сами собой закрылись. Воображение рисовало радужные картины встречи, а главное, прощания с экипажем и всеми, кто был с тобой все время, от первого шага по базе и первого «привет...» до предстоящего «пока, не забывай...».
А было что вспомнить.
Первое потрясение от вида машин в траурной драпировке, стоящих у ДОФа, и большие глаза лейтенантской супруги с малышкой от увиденного. Не так рисовалась ей служба мужа. И уж никак не совмещалась с увиденным. Молодость не ведает печали, вся жизнь впереди и, что характерно, только в радужных красках... Хроническое отсутствие мужа, который перемежает «автономки» с ремонтами на СРЗ, командировки в учебном центре и другими забавными моментами в бытии подводника. Все это однажды выливается в испуганный плач детей, которые иногда от рождения не видели отца, или хитростью мнимой «сироты», упрашивающей пробегающую мимо почтальона покачать ее, т.к. «...папки у нее вовсе нет».
Безудержное веселье в краткие мгновения схода, начавшись в 22 часа, заканчивается в 7 утра и включающее все, что можно придумать, и чего не будет потом: застолье, танцы, катание на санках с окрестных сопок, и бегом на подъем флага. И далее опять все по плану - проворачивание воздухом, гидравликой и т.д, занятия, приборки, проверки и все, что характерно, по плану. «Жизнь - без плана - жизнь впустую» - крылатая фраза старпома, граничащая, по своей сермяжной сути с ньютоновским открытием и доведенная до абсурда окружающей действительностью.
Обреченность лейтенанта перед первыми проблемами в заведовании и решительность каплея при решении тех же проблем, суровый взгляд флагманского при сдаче очередной задачи и стремительность его просьбы: помоги при проверке другого корабля комиссией АСС. Весь этот путь устлан выговорами, отлучением от берега и другими карами, которых всегда почему-то больше, чем благодарностей, которые появляются только при личном решении своего вопроса. Своим считается все: от приказа о наказании, который печатаешь сам, и кончая представлением на очередное звание.
Квинтэссенцией этой деятельности стал рапорт о поступлении в академию, на котором расписались все от командира дивизиона, пожелавшего видеть меня на своем месте непременно к утру, т.к. неожиданно оказался незаменим, и далее все по очереди, а комдив, будущий командующий Балт.флотом, даже рисовал суточные графики, как он меня отпустит за два дня до экзамена, т.к. стрелять должен экипаж, где такого замечательного парня нет. Пикантность ситуации понятна, из-за реорганизаций в дивизии было много кораблей и не одного укомплектованного экипажа. Специалисты мигрировали по кораблям, как стая черных, крикливых птиц, где пахло морями, туда и двигались.
Все это снилось и отражалось на лице, то сумрачными морщинами, то улыбкой.
«Все, приехали» - с этими слова действительность вновь приобрела вид транспортника с его пассажирами. Полет продолжался два часа.
До Камчатки явно не долетели. Где мы?
«Командир принял решение садиться в Ключе. Экипаж устал» - обронил некто в летном комбинезоне, пробирающийся в хвост.
Становилось веселее, это же Советская Гавань. Отсюда до Японии легче добраться, чем до Камчатки.
«Вылет в 7-00. Кто в поселок, машина у столовой через час», - сказал командир.
На летном поле шла обычная, рутинная летная деятельность: взлетали и садились
самолеты, машины сновали в разные стороны.
В поселок не поехали, решив, что достопримечательностей, достойных внимания, там нет, да и застрять тут не хотелось.
Невдалеке стояли какие-то бараки. Направились к ним.
Барак он и есть барак. Длинный зал, уставленный койками в два яруса. Кто-то спал, но больше шатались, как нам казалось, без дела.
Из обрывков фраз выяснили, что часть прилетела из-под Горького на дежурство и только устраивается.
Забавно, часть пригнали, а кроме полосы ничего нет. Практически все как у нас, корабли приходят, а кроме ПКЗ ничего нет. На восемь семей - кубрик.
Благополучно проведя ночь под рев взлетающих самолетов, не дожидаясь приглашения, собрались у нашего транспортника.
Еще пара часов лета и мы подлетаем к Камчатке.
Прежде чем сесть в Елизово, самолет маневрирует прямо над базой, проходя над лодками и домами. Вокруг все тоже, что уже успело надоесть во Владивостоке и Сов.Гавани, но как-то ближе и понятней. Вот Авача, там Вилючинск, а это мой дом.
Перелет закончен.

Клоун

Есть в нашей легендарной и местами непобедимой (или наоборот?) одна нехорошая традиция - меряться... ну вы знаете, чем обычно молодые мужики меряются. Выяснять, чей род войск круче. На самом деле тот, в котором как следует послужить довелось, но поди это каждому объясни. Есть, разумеется, свои негласные лидеры: десантура, морпехи и прочие «береты». Ну и РВСН - эти вообще отморозки, по жизни с «ядерной кнопкой», в глазах по «грибу», в голове страстное желание «бахнуть», чтоб весь мир в труху. Такое вот положение дел и порождает «клоунов». Никогда не видели? Да не в цирке, куда там цирковым, те за зарплату работают. Армейских. Любой комендантский их повидал - не на одну книгу приколов хватит.

Едет, значит, товарищ на заслуженный дембель из какой-нибудь далекой части ПВО. Или из артиллеристов. Вроде бы какая разница - один черт Родину защищал. Нет - надо рядиться крутым спецназовцем. Первое дело - обязательно тельняшка, и неважно, что не по форме одежды. Второе - берет. Тут все зависит от наглости увольняемого в запас воина. Кто-то голубой десантный напялит, кто-то и краповый не постесняется, хотя за такое вообще-то можно и челюсти лишиться. Большинство покупает черный - его, кроме морпехов, еще и ОМОН носит, да и другие войска иногда используют. Не так заметно.

Третье - нашивки и значки. Этот пласт «клоунской» культуры можно раскапывать и раскапывать, работы поколениям археологов хватит. Некоторые соблюдают видимость приличий - если доводилось, к примеру, в караул заступать пару раз, то повесит себе «Сто отличных караулов», а если корабль издалека видел - то «За дальний поход». Это бы еще куда ни шло. А как вам такой боец? Натовский камуфляж, на который нашиты черные флотские погоны с большими сержантскими металлическими (!) «лычками», эмблема РВСН на рукаве, с другой стороны - флаг ВМФ, на груди россыпь значков... Вот только маленькая субмарина (признак плавсостава) плохо сочетается с «За службу на Кавказе», точнее - никак не сочетается. Ну и «Сто караулов» на пару с «Гвардией» - это уже классика жанра. На черном, форсисто «отбитом» берете - кокарда МВД и парашют. Спецназ милицейских ракетчиков. Эскадрилья горных водолазов. Вот кто он после этого? «Клоун».

Это категория номер раз, вызывающая приступы нечеловеческого хохота у «комендачей». Тут уж все зависит от настроения - могут просто «обтрясти» как грушу и отпустить, а могут и на «губу» кинуть. Дембель - он ведь до прибытия с докладом в родной военкомат еще военным считается, оттого ему и форму положено носить по Уставу. Увы, «клоунам» этого не понять. Но есть и вторая категория, которая причисляет себя к реально воевавшим, благо Чечня у нас висит под боком и временами напоминает о себе разными нехорошими звуками... типа подрыва БМП или санитарного автобуса. Правда, роли своей эта часть «клоунов» не знает, отчего бездарно проваливается на первом же «экзамене».

Нет, дворовые пацанята и девки «героя» будут слушать, раскрыв рты. Сможет обмануть он и других, сугубо мирных людей. Даже тот, кто когда-то служил срочную, в принципе поверит рассказываемым ужасам («Домой писали на трупе убитого товарища, он еще теплый был...») - телевизор приучил, что нынче в армии голая «чернуха». Но вот стоит «клоуну» встретить ветерана, и...
- Где, говоришь, служил-то? В Чечне? А какой аул рядом был, помнишь?
- Там это, не аул, там город был...
- Ханкала, что-ли?
«Клоун» уже чует подвох и «не попадается» на предложенном варианте.
- Не, как его - Джелалабад, во!
- Чегоооо? Джелалабад? В Чечне?! А ну ка погоди, скворец! Ты мне про Джелалабад будешь рассказывать, я там с восемьдесят четвертого... Стоять, я сказал!!!
И повезет «клоуну», если просто отделается фингалом.

Вообще-то они безобидные, «клоуны». Вреда от них особого нет - редко кто, рассказывая о годах «армейки», не прихвастнет чуток. Перебирают - это да. А с другой стороны, чем провинилась их «родная» часть? Пусть это будет самая захудалая и заброшенная радиолокаторная «точка» в тайге - все равно это часть армии. Кому-то надо и гайки крутить, не всем кирпичи головой ломать и на парадах кульбиты с карабинами выделывать. Для тех, кто понимает, эта служба не менее важна и почетна. К тому же «клоуна» ведь вычислить легко - его облик не имеет ничего общего с настоящим дембельским шиком, в нем все сверх меры. Сапоги обрезаны до тапочек, берет - как у главнокомандующего племени мумбо-юмбо, значков - что орденов у Брежнева. «Клоун» идет, за версту видать...

ВЕНЕЦИАНСКИЙ СТАРПОМ ИЛИ COMMEDIA DEL ARTE ПО-ПАВЛОВСКИ.

Как добираются военнослужащие к месту службы?
По идее, т.е. по правильному, военнослужащего, к месту выполнения его служебных обязанностей, а может быть и героической гибели (или не героической), должны доставлять. Исключением, наверное, является пИхота, которая сама себя доставляет куда надо. Но и это уже в прошлом, так как она в основном стала моторизированной и механизированной.
Но это только по правильному, по Уставу - военнослужащего должны доставить, а в жизни...
Не знаю как в других родах войск, а во флоте, особенно в подводном, доставка к месту службы является головной болью самого военнослужащего. И если в Арбатском военном округе проблем с общественным транспортом нет, то в отдаленных северных и дальневосточных базах подводных лодок - есть, и еще какие...
Допустим в нашем славном приморском Павловске (Западловске). От поселка, где проживали подводники, Тихаса, до базы подводных лодок Павловска, расстояние примерно в 23 км. Это вам не 2 км в Западной Лице на Северах! В 8.00. утра моряку надо быть на подъеме военно-морского флага, а если точнее, то за 15 мин до подъема флага. А перед этим еще и позавтракать надо. Автобус из поселка ходит один, естественно все страждущие подводники в него не входят.
Доблестный «противолодочный» тыл должен выделять для перевозки героев- подводников автотранспорт. Представляет он собой «Уралы», «Камазы», 66-е «газоны», штабной автобус («КАВЗ»). Оборудованы они кунгом, т.е. фургоном с когда то работающей электропечкой. В среде подводницкого люда называются они так: на Северах - очень неблагозвучно - «скотовозами», на Дальнем Востоке - ласково, загадочно и не понятно - «коломбинами», как в сommedia del arte .

Лирическое отступление N 1.
Сommedia del arte. Так назывался особый вид уличного представления, который зародился в Италии в 16 веке. Особенно распространен он был в Венеции с её карнавалами. Сюжет такого спектакля был незамысловат (как правило, в нем присутствовал адюльтер, и любовники должны были разными способами водить за нос тех, кто мешал их счастию) и давал много возможностей для импровизации. Обычно актеры выступали в масках. Участниками истории были всегда одни и те же типажи, каждому из которых был предписан определенный вид поведения и определенная роль в развитии сюжета. Подробнее это:
- ДЗАННИ (Zanni) Общее название комедийного слуги;
- АРЛЕКИН (Arlecchino)- дзанни богатого старика Панталоне (другие имена: Багаттино, Труфальдино, Табаррино, Тортеллино, Граделино, Польпеттино, Несполино, Бертольдино и проч.);
- ПЕДРОЛИНО или ПЬЕРИНО(Pedrolino, Pierino) - один из персонажей-слуг;
- БРИГЕЛЛА (Brighella) - еще один дзанни, партнер Арлекина. Часто его изображают владельцем таверны;
- ВЛЮБЛЕННЫЕ (Inamorati) - неизменные герои commedia del arte, господа Коломбины, Арлекина и других дзанни;
- ПУЛЬЧИНЕЛЛА (Pulcinella) - итальянский аналог русского Петрушки, английского мистера Панча и французского Полишинеля;
- ПАНТАЛОНЕ (Pantalone) - одна из самых известных венецианских масок. Панталоне - это престарелый богатый купец, который постоянно волочится за каким-либо женским персонажем (всегда - безрезультатно);
- КАПИТАН (Il Capitano) - один из древнейших персонажей комедии дель арте. Тип наглого и беспринципного вояки - бахвала и искателя приключений;
- ДОКТОР (Il Dottore) - престарелый персонаж, близкий по характеру к Панталоне, обычно отец одного из Любовников (Inamorati);
- ШУТ (Jester, Jolly) - классическая маска комедии дель арте;
- СКАРАМУЧЧО (Scaramuccia) Проказливый авантюрист и вояка
И наконец... приготовьтесь! КОЛОМБИНА (Columbina) - служанка Влюбленной (Inamorata) (другие имена: Арлекина, Кораллина, Риччолина, Камилла, Лизетта).

Кто и когда в Приморье назвал машины для перевозки подводников «коломбинами» - сие есть великая тайна тайн. Кто был этот безвестный любитель итальянского народного уличного театра? Покрыто мраком...
Но хватит отвлечений.
Итак, тыл выделяет автомобиль, утром в кабину оного садится старший от экипажа, обычно младший офицер, и едет в поселок забирать свой экипаж и везти на службу.
Водители автомобилей сначала были из матросов тыла. В помощь им от экипажа выделялся помощник из числа наиболее ненужных на корабле матросов, и назывался он «старпом».
Лирическое отступление. СТАРПОМ - разговорный, сокращение. Это старший помощник капитана на судне (на военных кораблях - старший помощник командира). «Помощник командира или, как принято называть его, старпом, Михаил Николаевич Попов был суров на вид, немногословен и очень требователен. Колышкин, В глубинах полярных... (Малый академический словарь)». Старпом отвечает на корабле обычно за ВСЕ. От того то он очень требователен, щепетилен, методичен, чистоплотен, пунктуален и прочая, прочая, прочая...
Со временем, дабы не зависеть от капризов и непредсказуемости тыла, умные и предусмотрительные командиры потихоньку заменяли водителей тыловских на своих, экипажных. Сначала назначался «старпом», потихоньку входивший в курс дела, постепенно он становился незаменимым в гараже тыла. Далее все просто - после ДМБ основного водителя «коломбины», основным становился «старпом», ну еt cetera, et cetera...
Сия ситуация оказывалась выгодна и тылу - не надо заботится о замене, о личном составе и машина всегда обихожена, и кораблю - всегда своя «коломбина»: и на службу, и со службы, и на пляж, и за овощами в подшефный совхоз.
Постепенно, уже в начале 90-х, на «коломбины» уже садили мичманов, а «старпомами», соответственно, контрактников.
Ну вот, а теперь по существу. Была и в нашем экипаже «своя» «коломбина». Водителем был старый мичман, старшина команды электриков Петрович, «старпомом» - матрос Жека Илюхин. Илюхин - простой русский паренек из маленького городка Камень-на-Оби, немного простоват, немного туповат. Так как Петрович был все таки старшиной команды электриков на нашей ПЛ, а это не баран чихнул, должность хлопотная, ответственная, и никто твои обязанности выполнять не будет, то основная нагрузка по содержанию «коломбины» в базе ложилась на Жеку Илюхина. Жил он практически в «коломбине»: и ел при ней, и спал в ней, и охранял ее, пока мы в море были, и ремонт какой-никакой ей, голубушке, задавал. Соответственно ходил он всегда невыспавшийся, несколько замученный, вечно в насквозь промасленном рабочем платье, вечно небрит и зело грязен. По сей прозаичной причине Жека вечно шхерился и старался не попадаться на глаза командованию, а особенно старпому, основному блюстителю порядка на корабле. Старпом, конечно, про него знал, иногда даже видел, периодически грозился сделать веселой и занимательной жизнь механику, третьему комдиву, старшине команды трюмных, где Жека числился трюмным машинистом, но потом успокаивался и некоторое время относился как к неизбежному злу.
И однажды пришел час, и сдавали мы задачу Л-1 («Общая организация службы корабля в базе»). Да не простую задачу, а показную. Кто служил на флоте, тот знает, что нам предстояло... «Показная» задача Л-1 представляла собой показ всему флоту, как нужно содержать корабль в базе, да, к тому же, принимал ее не командир дивизии, а Командующий флотом (Тихоокеанским).
И вот задолго до этого знаменательного события мы начали к нему готовится. Скребем, красим, полируем, моем, сдираем и опять красим, а также маркируем, штемпелюем, стираем, печатаем инструкции, книжки «Боевой номер», учим те же инструкции и те же книжки «Боевой номер». А в свободное от этого великолепия время, в основном в районе 21-го часа, бодро маршируем по плацу разучивая строевые песни N 1 и N 2. И раздаются вечерами над бухтой Павловского хриплые мужские голоса: «Прожектор шарит осторожно по пригорку...» и «Черная, суконная, Родиной дарёная, боевая спутница фронтовых дорог...». А потом можно на «коломбину» и домой, если достоин, если все выучил, напечатал, покрасил, отмаркировал, отштемпеливал... А еще «любимый», вечно нецелованный личный состав!!!!! А еще свора флагманских специалистов и других офицеров штаба, как дивизии, так и флотилии! Ох, и тяжела ты подводницкая жизнь!
Но выстояли, выстояли... И был день, и пришел Ком. ТОФ! Т.е. наступил день сдачи показной задачи Л-1. С утра строевой смотр, опрос жалоб и заявлений, прохождение торжественным маршем, потом с песней, потом по разделениям, потом в составе подразделений, потом одиночная строевая подготовка и еще много-много потом...
Переход на корабль. «Учебная тревога! Всем вниз!». Играются учения по провороту оружия и технических средств, учения по борьбе за живучесть ПЛ при комплексном воздействии поражающих факторов и, наконец, звучит команда: «По места стоять, корабль к смотру!». Идет командующий флотом осматривать корабль. Корабль как куколка: сияет, пахнет свежей краской и немного тревогой. Весь личный состав в чистом и новом РБ с белыми воротничками, подстрижены, поглажены, научены, замучены... тьфу-ты, что это я... В общем ждем...
Открывается переборочная дверь. Появляется Командующий. За ним командир, далее командир дивизии, потом маячит встревоженное лицо старпома, и наконец в перспктиве угадываются очертания офицеров штабов разных рангов. Командир отсека последний раз окидывает взором свой отсек (вроде все в порядке! может и пронесет...), делает шаг навстречу, набирает в легкие побольше воздуха, чтобы дурным голосов возопить: «Смирнооооооооооо!!!!!». И тут...
И тут между командиром отсека и Командующим ТОФ откидывается крышка паёльного люка и оттуда, из сумрака трюма, на вычищенную, слегка маслянисто поблескивающую палубу чьи то грязные руки с грохотом ставят грязную банку из под регенерации. И из неё... о ужас!!!! выплескивается что то черное и жирное!!! Следом за банкой появляется лохматая голова, а за ней и все тело Жеки Илюхина. В отсеке немая сцена... Практически по Гоголю, практически «Ревизор»...
Естественно Жеку никто не готовил к смотру корабля августейшимим особами. Просочившись незамеченным?????... на корабль???... и в трюм???... он нацедил в банку литра три дизельного масла для своей ласточки-«коломбины» и уже собирался покинуть гостеприимное место... Да не тут то было!!! Увидев перед собой такое высокое собрание, Жека застыл соляным столбом, почище не в меру любопытной жены Лота. Все остальные действующие лица тоже остолбенели - так нелепо выглядела грязная фигура Илюхина на сияющей палубе отсека.
Командующий флотом с изумлением оглядел Жеку, вытянувшегося перед ним во фрунт. Жека как и всегда, грязен, лохмат и немного вонюч.
«Вы кто?» - задал Ком. ТОФ вопрос.
«Старпом» - честно ответил Жека.
Командующий поискал взглядом нашего старпома: «А вы тогда кто, товарищ капитан 2 ранга?». Ответа не последовало. В воздухе запахло повторной задачей...
Задачу то мы в тот раз сдали... А куда они денутся, в море то надо кому то идти! Но за Жекой Илюхиным с той поры навсегда закрепилось прозвище «Старпом».
Много воды утекло с тех пор... Уже Жека стал контрактником, потом мичманом, женился... Все проходит... Все забывается...
Уже все забыли как он, откручивая колесо от своей ненаглядной «коломбины», выкрутил все 16!!!!!... шпилек....против резьбы, т.е. в обратную сторону... Пыхтел, упирался руками и ногами... Но выкрутил!!! Все 16 штук, как одну!!!! Как ему тогда попало от Петровича... Но это уже совсем другая история.
Уже и корабль наш вывели в отстой, меня командиром назначили, и Жека у меня мичманом в хим.службе служил...
Много чего забылось...
А прозвище - «Старпом» - нет...
Так видимо и останется...