В тысяча девятьсот семьдесят замшелом году наш дивизион в составе бригады ехал на боевые стрельбы на полигон. С дальнего запада в Среднюю Азию. Целый эшелон техники и теплушек, а в середине два зеленых вагона - плацкартный для офицеров и купейный-штабной.
Нам выделили крайнее купе в плацкартном, как раз восемь человек офицерского состава.
Принесли бачки с обедом, сидим, борщ хлебаем.
А за дверью, в закутке около туалета какой-то прапор делится с сослуживцами жизненним опытом.
Делает он это не только весьма громогласно, но и употребляет множество витиеватых матерных выражений.
Притом настолько нестандартных и изящных, что борщ-то мы хлебаем, но внимательно слушаем.
Суть его рассказа уловить не удается, но дело-то не в этом...

"...хорошие вы ребята, - доносится очередной пассаж, - но мух пиздой не ловите!"
Командир, капитан Ш-й, одобрительно хмыкнул, и загрузил в рот полную ложку борща.
"Надо же, - сказал я, - новый способ борьбы с мухами..."
Командир прыснул жирным борщом прямо на комбата-первого и оплевал его с ног до головы.
Некоторое время прапора не было слышно из-за выражений комбата, но он не был столь изобретателен, как предыдущий оратор.
Я понял, что возможны жертвы. Выглянул за дверь и очень вежливо попросил:
"Нельзя ли потише? А то у нас командир борщом подавился..."
Прапор заглянул к нам, увидел комбата, всего в красных пятнах борща и с выпученными глазами, и очень застеснялся.
Извинился и тихонечко ушел.

СТАРЫЙ ОСЕЛ МОЛОДОГО ВЕЗЕТ

Пост - штука ответственная, ясно ежу. Спать на посту низя. Особенно, пост номер один - Боевое Знамя училища. Попробуй, поспи стоя! Хотя, если исхитриться, за два часа можно выспаться и стоя. Главное - чтобы голова не отвалилась и не упала со звоном на гладкий блестящий мраморный пол. Опереться - есть на что... Но это - номер один. А на посту номер три?
Пост номер три - гигантская территория. Учебные лаборатории, всякие склады, еще какие-то заборы и развалины - все секретно, закрыто и опечатано - пока все обойдешь, глядишь, полчаса и прошло... Днем не так скучно, и спать не так хочется. Но ночью...
Тим лениво посветил видавшим виды казенным фонариком на печать. Печать в целости и хвостик висит нормально. Не спеша отошел за угол склада, достал начатую пачку "Золотого пляжа", воровато оглянулся - на всякий пожарный - и чиркнул спичкой. В ту же секунду за спиной он явственно услышал шаги.
Мгновение - сдернутый с плеча автомат снят с предохранителя. Тим осторожно выглянул из-за угла. Прямо здесь проходит граница поста. Шаги стали звонче и уже напоминали стук, будто кто-то надел модные в те времена хиппейские пляжные сабо. Неожиданно хриплым голосом Тим грозно выдавил в темноту:
- Стой! Кто идет?!
Молчание. И - стук. Все ближе. Прямо к складу ГСМ. Это мог быть только диверсант.
- Стой, стрелять буду! - Тим сорвал предохранитель и передернул затвор. Клацанье громом отдалось в ушах, заглушив на долю секунды зловещую поступь. Фонарь на столбе кисло освещал желтым конусом пятачок в пять метров диаметром. В этот пятачок, легонько постукивая копытцами, не спеша вошел осел. Ф-фу ты! Адреналин мгновенно улетучился из крови.
Ослов в училище (здесь имеются в виду конкретные непарнокопытные животные, а не ослы вообще) - а точнее говоря, ослиц - было две. Их звали Машка и Светка. Они ежедневно, в любую погоду, независимо от праздников и выходных, исправно выполняли свою стандартную боевую задачу - вывозили пищевые отходы с камбуза на свинодром. Рядом с телегой обычно дефилировал специально выделенный для сопровождения матросик с кадровой роты. Если матросика почему-либо не было, ослицы без проблем доставляли свиньям еду самостоятельно, поскольку за годы вызубрили маршрут. В свободное время Машка и Светка без дела шлялись по необъятной территории училища, обгрызая пышную зелень газонов. Копыта у них были неимоверно загнуты вперед и вверх, как тапки у сказочного Аладдина - интересно, почему? Светку, кстати, лет через пять после описываемых событий таки застрелили в карауле при примерно схожих обстоятельствах.
В данный момент перед очами Тима находилась Машка. Грустные ослиные глаза располагали к философии, размышлениям и диалогу. Тим выкурил-таки сигаретку, почесал шершавый Машкин нос и сказал дружески:
- Ладно, чмо ты вислоухое, чего там. Фиг с тобой, пошли вместе.
И пошли - этакой тибетской парочкой - по указанному в табеле постам маршруту, проверяя по пути печати. Тим подойдет к двери, посветит тусклым лучиком на слепок, и Машка тоже смотрит, словно убеждаясь... До смены оставалось еще минут сорок.
И тут Тима осенила пронзительная гениальная мысль: а чего же это я, дятел, пешком-то хожу, аки дервиш, когда транспорт - вот он, рядом?
- А ну, Марья, стой так, - Тим забросил автомат за спину и лихо взгромоздился на покатую ослиную спину с упрямо выпирающими позвонками. Малость, конечно, непривычно, без седла, но все ж... Тем более, что в седле Тим тоже никогда не ездил. Взял автомат, как предписано Уставом - на грудь, пришпорил легонько пятками рысака, опустил воображаемое забрало и уверенно произнес фразу, достойную Айвенго:
- Н-но, родимая!
Теперь дело пошло веселее. Сообразительная Машка очень быстро усекла особенности нового маршрута, и управлять ею было очень просто. Она возила Тима от объекта к объекту, останавливаясь точно перед нужными секретными дверями, где бдительный Тим проверял печати.
И вот, трусит, значит, Машка с этим рыцарем печального образа на спине, от фонаря к фонарю, от склада к складу, как вдруг смех из темноты - приглушенный и сдавленный, но все же хохот. Тим направил скакуна (точнее, скакунью) на звук и смело прокричал во мрак предписанную фразу:
- Стой, кто идет?!
- На... на... нача... начальник!.. к-ка!.. ха-ха.!!... ка-раула!.. с дежурным по.. по учи... училищу!..
Все трое - начальник караула, проверяющий и сопровождающий караульный - дружно лежали на мягком зеленом газоне и тихо помирали от хохота. Ланселот-Тим озадаченно почесал в затылке - а что делать? - потом ловко спешился прямо перед ними, лихо перехватив автомат и не смущаясь доложил, благо рожу в темноте плохо видно:
- Товарищ капитан первого ранга, часовой третьего поста старшина второй статьи Тимченко. На посту - без замечаний.
И сидеть бы Тиму на знаменитой Севастопольской гауптвахте со всеми вытекающими, да только развеселившийся дежурный по училищу решил его на радостях с караула не снимать:
- Ну: едренть!: меня еще никогда в жизни никто: так: не смешил! Гы-гы!.. Это ж надо же ж...
И ушли они обратно в караулку, продолжая громко и неприлично фыркать в темноту... А сконфуженный Тим побрел дальше - печати проверять. Уже пешком... Верная Машка печально постукивала копытцами чуть в стороне, уподобляясь Росинанту. Ей, наверно, тоже было немножко стыдно... Ослы - они ведь все-все-все понимают, спросите кого угодно, и извилин у них куда больше, чем, скажем, у того же кенгуру, и даже чем у некоторых людей...

Из рассылок "Быки и Коровы" - Истории почтой , автор неизвестен:

Маршруты учебных полетов отдельной вертолетной эскадрильи
пролегали над ланшафтами Таджикистана - горы сменялись долинами,
засаженными, обычно, бахчевыми культурами. Борта периодически,
несмотря на строгое запрещение незапланированных посадок,
садились возле бахчей с целью оказания помощи аборигенам в сборе
урожая. И даже платили за это - если, конечно, было кому. Дело
было в середине 80-х.
В тот день Ми-24 плюхнулся возле такого поля, и когда поднятая
им пыль слегка улеглась, экипаж узрел старого аксакала,
сторожившего бахчу, с которым тотчас вступил в торг вылезший из
вертолета бортинженер. Однако, аксакал был явно не настроен на
короткий и продуктивный диалог - пятнадцать минут бортинженер пел
перед ним соловьем, но дед упрямо твердил "дэсят" и растопыривал
две пятерни. Дясять рублей за мешок арбузов - по тамошним ценам и
тогдашным временам это был форменный грабеж. Призывы к совести и
здравому смыслу сын Востока игнорировал: казалось весь запас
русских слов ограничивался этим самым "дэсят". Надо было срочно
определяться - дальнейшая задержка со взлетом была черевата... Но
и порожняком улетать не хотелось.
Командир принял мудрое решение. Протянув старому вымогателю его
червонец, (на губах деда появилась презрительная усмешка - не
умеют, мол, русские торговаться) он заорал второму пилоту:
- Леха, тащи чехол от лопасти!
Хотя чехол от несущего винта и был уже обычного мешка, но
крупный арбуз входил в него легко. Что же до длины...
Дед перестал улыбаться уже на стадии разворачивания "мешка", а
когда экипаж тащил к борту на полусогнутых чудовищный
восьмиметровый стручок, набитый отборными арбузами, аксакал
почтительно встал.
Когда погрузка закончилась, дедок подошел к командиру и сказал:
- Камандыр, ты больше с такой мэшок нэ прилэтай!

Меч Самурая.

29 августа 1945 года. У побережья Японии.

В соответсвии с инструкциями, полученными из Главного Морского штаба японских ВМС, командир подводной лодки I-400 приказал лодке всплыть и следовать в надводном положении к берегам Японии с тем, чтобы сдаться первому встречному американскому кораблю.
Первым оказался эсминец "Blue" из охранения авианосной оперативной группы. Командир эсминца вместе с призовой командой на шлюпке прибыл на японскую подлодку и принял капитуляцию от ее командира.
Нелегко далось это командиру японской подлодки. Моральный кодекс самурая - бусидо - склонял его совершить ритуальное вспарывание живота - сепуку, которое американцы, эти круглоглазые варвары, почему-то называли харакири. Но долг предписывал ему прежде всего подчиняться императору, а как говорит бусидо: смерть легка, как пух, а долг тяжел как гора.
С застывшим лицом смотрел потомок древнего рода самураев как его матросы спустили японский флаг, после чего с традиционным японским полупоклоном вручил американскому командиру эсминца свой фамильный самурайский меч, вакидзаси. В знак капитуляции. Ничего нет тяжелеее для самурая, но долг велит ему повиноваться императору.
Отбуксировать подлодку на базу в Куре должна была американская плавбаза подлодок, вызванная командиром эсминца по радио. Прибывший командир плавбазы, узнав про самурайский меч - вещь стариная и цены немалой, сам захотел его иметь. И потому, будучи старше по званию, чем командир эсминца, выразился в том смысле, что эта капитуляция - недействительна. Короче - халтура, а не капитуляция. Давай по-новой капитулировать, уже ему.
Вся эта перебранка происходила прямо на ходовом мостике японской лодки. Как выпусник Этадзимы, японского ВМУ, самурай отлично знал английский язык, но ни одним движением лицевого мускула не выразил, что он при этом подумал про американцев. Лишь перевел это для своих матросов. Японцы заржали и кинулись обратно поднимать японский флаг. Меч вернули японскому командиру и процедуру со спуском флага и вручением меча повторили. Чтобы никто не вздумал оспаривать действительность капитуляции, по приказу командира плавбазы процедуру фотографировали.
... И японец с ритуальным полупоклоном, не дрогнув лицом, вручил меч командиру плавбазы. А за его спиной японцы спускали флаг. Правда их лица были не слишком серьезны для такого драматического момента.
А командир эсминца времени тоже даром не терял и сообщил о проишествии командиру оперативного авианосного соединения, адмиралу.
Адмирал срочно прилетел в район столь судьбоносных для всего американского флота событий на летающей лодке "Каталина".
Как старший по званию, он отменил предыдущую капитуляцию, признав ее недействительной. И потребовал ее повторить. Для фиксирования этого события адмиральская свита изготовила кинокамеру.
Когда об этом сообщили японскому командиру, он воспринял это философски, а его матросы - нет. Горечь капитуляции уступила бурному веселью.
Японский флаг водворили на место, меч вновь отдали потомку самураев.
По знаку адмирала, процедура началась вновь. Японские матросы - нет, не спустились - а свалились с трапа ходовой рубки подлодки и ,захлебываясь от смеха, начали спускать флаг, который выскакивал у них из рук. Ситуация больше напоминала не капитуляцию врагу, а балаган. После чего японский командир (не дрогнув ни единым мускулом!) опять же с ритуальным поклоном, вручил меч американскому адмиралу. Американец с достоинством удалился, унося с собой меч противника.
Но командир плавбазы тоже времени не терял. Он сообщил о происходящем не кому-нибудь, а командующему Тихоокеанским флотом Нимицу, и тот...
Но тут очевидца всех этих событий, американского вице-адмирала Шермана, срочно вызвали в штаб. И как пишет Шерман: "Которому из офицеров достался меч командира японской подводной лодки, мне неизвестно".
Пересказал для вас эту историю Stroybat (не автор).

Произошла эта история в 1986 году. Помните наверное - брожение в умах, перестройка, жутко красноречивый генсека, толкающий любые речухи без бумажки. В общем мы с тремя коллегами ехали с Южного полигона на новой бронемашине с противотанковыми ракетами на борту. Это так называемые испытания новой установки возкой. Мы должны были пройти почти 3 тык по мерзейшим проселочным дорогам через какие-то полусгнившие деревушки и прочие глухосранские дыры. Как помните по тем временам, еда с перестройкой как-то не срослась. К исходу вторых суток нашего рейса жратва совершенно закончилась, но горючее (не для машины, понятно) еще было. Мы докончили горючее, чтобы добро не пропадало, и в очень веселом настроении поехали дальше. Впереди показались домики селения дворов эдак на 30. Само собой имелась в сей дырище и Столовая, которая по причине позднего времени (а был уже пятый час пополудни) готовилась к закрытию. Мы остановились с задней стороны заведения и я с Сашкой (как сохранившие наиболее благообразный вид) пошли договариваться насчет похавать. Благообразный вид не помог. Дама народного габарита подробно объяснила нам, куда мы можем пойти с далеко идущими целями разнообразных половых извращений.
Нас с Сашкой, как людей интеллигентных, такое обращение возмутило. Мы с ним рванули в машину, я залез на место оператора, он - за рычаги. Теперь представьте себе картину: период раннего пересроя, тихое село Нижние говнищи и вдруг из-за угла мирной деревенской столовой с ревом вылетает огромный бронированный монстр с задраенными по-боевому люками, лихо разворачивается с пылью и скрежетом носом к дверям заведения общественного питания, с военным клацанием бронированного железа на крыше отрываются люки и в боевую позицию в положение готовности на пусковую (и на прямую наводку на ПОП) вылезают две ракеты охуенного калибра и спокойный деловитый голос Сашки через громкую наружку спрашивает: "Ну что, бляди тупорылые, будем защитников отечества кормить, или уебать вас нахуй?!"
Понятное дело еда нашлась, нашлось для зашитников отечества и к закуске. И так все это хорошо пошло, что заторчали мы в этих Нижних говнищах аж на 3 дня. И девчонки, офигевшие без нормальных мужиков (а местные - кто на кладбище на почве пьянки, а кто просто уже "просто лось" на почве того же) так были нам рады, что просто грех было смываться не попрощавшись. Понятно, по возвращению был составлен подробный акт о героическом труде группы инженеров-испытателей на морозе (дело было в июле) под проливным дождем (стояла просто тропическая жарища) по замене трех траков в полевых условиях.
Правда шеф, приняв акт, сказал, что если кто-нибудь из нас в результате героической замены траков не дай бог триппер поймал или еще чего похуже, то с работы вылетит со свистом и поджопником. Что и говорить, знал жизнь Виктор Палыч! Впрочем, в тот раз все обошлось.
http://anekdot.ru/an/an0106/o010618.html