Как мы брали "языка".

Западный край Амурской области, город Сковородино. По меркам европейской части России, это вовсе и не город, поселок, ну, максимум городского типа. Население около 3000 человек, расстояние до областного центра 500 километров. Город назван в честь революционера Сковородина, но фактически «сковородка», она и есть сковородка - с какой бы стороны не подлетаешь к городу, его не видно до последней минуты, поскольку городишко со всех сторон окружен высокими сопками. На склоне восточной сопки расположился Сковородинский Пограничный отряд, самый западный отряд КДПО.

В распоряжении начальника ПО имеется авиационный экипаж, прикомандированный из Благовещенской ОАЭ. Вертолеты меняются раз в две недели зимой и раз в три недели - летом.

Начало марта 1988 года. Очередной вылет на охрану Государственной Границы запланирован на шестое число, вылет с разведчиками на правый фланг. Готовимся к вылету, экипаж штатный: командир - ст. л-т Лабутин Александр, штурман - к-н Еремин Александр, бортовой техник - я, бортмеханика ст. пр-ка Фазлиахметова Ахата в той командировке не было - был на сборах в округе.

Утро. В отряде проходим предполетный медицинский контроль, командир получает задание на вылет и инструктаж об обстановке на облетаемых участках. На вертолетную площадку выезжаем вместе с двумя разведчиками и тремя бойцами. На вопрос, зачем пограннаряд на борту, разведчики ответили, что сегодня будем брать нарушителей ГГ. Пока готовил борт к вылету, разведчики объяснили летчикам, как бы им хотелось построить полет, как лучше вылететь на Амур из-за сопок неожиданно для китайцев, которые рыбачили под самым нашим берегом.
Запуск, взлет, курс на заставу Бекетово, где безобразничают китайские граждане. Один из разведчиков попросил пустить его на мое место. Снимаю гарнитуру (наушники с микрофоном), выхожу в грузовую кабину, на месте бортмеханика тоже есть «уши», там и устраиваюсь. При подлете к Амуру, выше по течению от Бекетова, снижаемся до предела, и, прячась в складках местности, как снег на голову, сыпемся на китайцев. Их на льду очень много, а у самого нашего берега - вообще тьма. Но нам много не надо, достаточно парочки, для ноты протеста сопредельному государству хватит.

Перед посадкой занимаю свое место, за спиной разведчик. Посадка с лёту. Прямо по курсу убегает узкоглазый, оглядывается. Чтобы облегчить задачу нашим бойцам, открываю створки носового пулемета, снимаю с фиксатора А-12,7 и навожу на китайца, тот оглядывается в очередной раз, видит ствол прямо в лоб, останавливается и поднимает руки. Медленно начинает пятиться, нажимаю на кнопку пневматической перезарядки, раздается звук, напоминающий выстрел. Бедолага падает на лед и закрывает голову руками. В то же время двое погранцов слева по борту скрутили еще одного нарушителя, сержантик притащил напуганного китайца. В вертолете китайцам завязали глаза и полетели на заставу. Начальник заставы принял «непрошеных гостей», а мы полетели дальше, в район ПЗ Черняево, там, по данным разведки, китайцы тоже беспредельничают под нашим берегом.

Разведчик сидит на моем месте, я на откидном сидении бортмеханика. Так же как и первый раз, прячась в складках рельефа, вылетаем на Амур, но посадка не с лету, а с разворота - хвостом в Китай. Открываю дверь, бойцы выпрыгивают, двое влево, сержант догоняет нарушителя прямо напротив меня. Устанавливаю входной трап, присаживаюсь на него, любуюсь работой сержанта. Тот догоняет низкорослого худенького узкоглазого мужичка, валит его на лед, сам падает на него сверху. При падении автомат пограничника каким-то образом падает на лед перед ними в паре метров. Что-то идет не так. Сержант тянется к автомату, но и китаец к нему тянет руку. Сержанту неудобно, он в валенках и тулупе, китаец одет достаточно легко, он проворней. Все происходит в двадцати метрах от меня. Спокойствие меня покинуло, когда маленькая желтенькая ручка вырвалась вперед и почти дотянулась до ремня автомата. Подбегаю к ним, наступаю на желтенькую ручку ногой в берце (перед новым годом в командировке «наемником» достал «варшавку» и берцы, которыми очень гордился). Борьба закончилась. Сержант встает, подбирает автомат, глаз не поднимает, понимает, что облажался. Поднимаю китайца, выкручиваю ему руку, веду в вертолет. Сержант никакого участия не принимает, ну да ладно, мы не гордые. Опять завязанные глаза, передача задержанных начальнику заставы. Все. Дело сделано, пора на базу. Всю обратную дорогу разведчики восторженно обсуждали проделанную работу и советовали экипажу сверлить дырки под награды.

Вечером, в приежке (четырехкомнатная квартира в ДОСе погранотряда) телефон раскалился до красна. Звонили из отряда, из нашей части, из Хабаровской эскадрильи, даже из авиаотдела округа. Все поздравляли с успешным задержанием нарушителей ГГ.

На следующий день, с утра, в отряде организовался какой-то шухер, ПО стал похож на муравейник. Командира экипажа вызвали в отряд, вернувшись через какое-то время, Саша объяснил причину суеты. Оказывается, не успели мы вчера еще до базы долететь, как в Москву из Пекина прилетела нота протеста по поводу неправомерного задержания граждан Китая на... территории Китая. Во дела! По первому задержанию вопросов не было, а вот вторую посадку совершили прямо на фарватере: кабина - в Союзе, хвост - в Китае. Из Москвы уже вылетела в Хабаровск комиссия из Управления ПВ, сплошь генералы. Вечером высокая комиссия была уже в Сковородино и на утро 8 марта намечен вылет на терки с китайцами.

Утром вылетели на Черняево, где забирали крайних нарушителей. Подлетаем к Амуру, видим группу китайских пограничников на льду, нас ждут. Заходим на посадку на островок, метрах в двухстах от китайцев. Высокая комиссия направляется к месту предыдущей нашей посадки. Дальше пошла большая политика, наши в глухой обороне. К общему знаменателю стороны прийти никак не могут.

Долго мы сидели в вертолете, замерзли. Я не выдержал, и, спросив разрешения у командира, пошел в сторону комиссии. Приблизился метров на 10-15. Слушаю переговоры. Наши спрашивают китайцев, как вертолет сел на лед, те отвечают: как летел, так и сел. Наши уточняют: в какую сторону смотрели хвост и кабина. Китайцы: кабина - в сторону Китая, хвост - в Союз, и показывают следы от колес нашего борта. Этим промахом тут же пользуется один из членов нашей комиссии: извините господа, но на вооружении ПВ СССР нет вертолетов с такой конструкцией шасси, такие есть (показывает рукой на наш борт), а таких - нет (показывает на следы). Китайцы понимают свой промах, но тут политика, слово не воробей... Понимая, что проигрывают, китайцы показывают гипсовый слепок и отпечаток на снегу от.... моего берца. Кто-то из нашей комиссии: да боже упаси! Все наши пограничники были в валенках, а это след какого-то непонятного ботинка, так что извините, не по адресу. Как в том кино, пячусь задом, ногами стирая следы на снегу за собой, пытаясь не привлекать к себе внимание. Один из наших генералов бросает взгляд в мою сторону (или в сторону вертолета), поворачивает голову обратно, и резко так, раз - обратно в мою сторону, прямо на ноги. Папаха вместе с бровями ползут вверх, за спиной показывает мне характерный жест, мол, проваливай. Я и так проваливаю, только медленно, чтоб не привлечь внимание китайцев. Вернулся на борт, рассказываю экипажу, что видел, те хохочут.

Вскоре комиссия вернулась, экипаж, как и положено, построился у вертолета. Командир докладывает самому главному, что вертолет к вылету готов. Тот самый генерал подходит ко мне: это вы участвовали в задержании? Так точно! Помог немного. Он: каждый должен делать СВОЮ работу. Ну, и что я мог ему ответить, да и не нужен ему мой ответ, лезет уже в вертолет. Комиссия довольна своей работой - протест отклонен. Генералы, как дети малые, перебивая друг друга, смеются над проколами китайцев, обсуждают шасси, следы...

Действия экипажа шестого марта посчитали правильными и нас троих представили к наградам. А вот разведке не повезло, наверху решили: разведчик должен знать до миллиметра, где проходит Граница, где можно садить вертолет, а где - нельзя. Короче, хотели даже по звездочке снять, но отделались очень высокими строгачами.

А 28 мая я получил свою первую медаль в жизни, медаль «За отличие в охране Государственной Границы».

Послесеансовая

Широкоформатная кинокартина «Чингачгук — Большой Змей» не требовала огромных затрат на рекламу и имела успех среди мальчишек на всей территории Советского Союза. И неудивительно: на киностудии «ДЕФА» Германской Демократической Республики знали чем завоевать юные сердца, и мое одиннадцатилетнее — в том числе.

Сидя с одноклассником во втором ряду огромного, пропахшего человеческим потом и дерматином, зала, мы охали, ахали и сопереживали борьбе североамериканских индейцев с бледнолицыми оккупантами так, словно томагавки, стрелы, ядра и пули летали прямо над головами, по широкому проходу скользили каноэ, а свежие скальпы сушились на утопающей в темноте стене. И так без малого полтора часа.

Когда же вспыхнул свет и зрители потянулись к выходу, мы с приятелем уже не сомневались, что наша кожа не того оттенка, в наших ручках скрыт огромнейший потенциал нечеловеческой силы, да и, собственно, опытнее нас воинов в ближайшем микрорайоне не найти.

Воинам пристало воевать, особенно, если они последние из племени Могикан. А воевать было не с кем: вокруг не находилось никого ниже нас по росту, кроме девчонок. Фу-у! И топор войны пришлось зарыть, но без какого-либо сожаления. Ведь для настоящих мужчин всегда найдется достойное занятие.

— Охота! — первым бросил клич одноклассник, и пара отважных зверобоев из 5 «А» немедля припала к асфальту. Многочисленные следы указывали на то, что стада бизонов мигрировали на водопой у Кирпичного завода. И мы, оставив за спинами магазины, пивные салуны, пяти- и девятиэтажные панельные вигвамы, вышли к Великой Реке. Полтора метра в ширину — она являлась частью оросительной системы прилегающих колхозных прерий, и берега ее сплошь и рядом кишели живностью. И живность та отчаянно надувала пузыри и квакала.

Но все попытки подкрасться к добыче на расстояние прицельного выстрела рогатки терпели неудачи. Подозрительные лягушки, вероятно уже познакомившиеся с поклонниками Гойко Митича, при первой же опасности исчезали в волнах.

— Банки! — наступила моя очередь вставить слово на Большом Совете Вождей.

Мысль о нападении на «Сберкассу» белых колонистов отпала сама собой из-за уверенности, что в ее хранилищах мы не обнаружим ни теплых одеял, ни ружей, ни пороха. Да и выслеживать и лупить по затаившимся в траве или спрятавшимся в иле ржавым консервным банкам казалось задачей куда более сложной и ответственной. И находили, и били, как положено. Звон стоял еще тот. Почти колокольный.

Однако главный трофей нам повстречался на пригорке, где среди чахлой растительности одиноко паслась пол-литровая бутылка без крышечки, не то полностью, не то на две трети заполненная жидкостью. Этикетка с надписью «Русская водка» на покатом боку не оставляла сомнений в ценности и питательных качествах обнаруженной дичи.

Стреляли от бедра хладнокровно, не целясь, до упора растягивая тугую резину. Кем именно выпущенный камень поразил цель неизвестно, но благородный сосуд вмиг разлетелся у горлышка и развалился у основания.

Не успел утихнуть победный клич, а на возвышенность уже выскочили двое мужчин — огромных и страшных, как медведи Гризли. Один из них держал, распустившийся бутоном в ладонях, газетный сверток, из которого грозил выпасть красный мясистый помидор. Другой — два граненных стакана. Сквозь рычание и мат, испускаемых косолапыми, угадывались бесконечно повторяемые цифры: «три шестьдесят две... три шестьдесят две...»

Конечно, мы дрогнули, едва не намочили набедренные повязки и бежали, попеременно обгоняя друг друга и ветер, через чужие огороды, фермы, мимо салунов, вигвамов и нетронутой «Сберкассы». Но духом не пали. Пыла к киноискусству не остудили. Не прошло и недели, как пальцы бывших охотников твердо сжимали билеты на утренний сеанс «Фантомаса».

Без дострела.


Севастопольская бухта. Год 1983. Месяц июнь. Понедельник. Утро.
Боевые корабли не по ранжиру подобно мухам липнут к берегу, свешивая языки трапов на влажный по утру асфальт Минной пристани. Их борта легонько щекочет покачивающийся на волнах мусор.
Все, как обычно - уборка, завтрак, построение личного состава.
Нескладно, вразнобой, где голосом, где посредством динамиков по верхним и нижним палубам проносится одна и та же команда:
- ... личному составу приступить к проверке оружия и технических средства...
Экипажи привычно расходятся по боевым постам. Ничего особенного. Еженедельная процедура, боеготовности ради.

Личному составу эскадренного миноносца «Сведущий», накануне поздно вечером вернувшемуся к месту приписки с учебных стрельб, никаких поблажек. Корабельный Устав не велит. И связисты, торпедисты, механики, гидроакустики, боцмана там так же послушно жмут, включают, вращают, крутят, вверенное им военное имущество...

Старший матрос с боевым номером БЧ-2 на робе - не исключение. Он со всей ответственностью относится к поставленной задаче. Управляет, ведет спаренные стволы скорострельного орудия вдоль ровно очерченной линии моря, вдоль берега по часовой стрелке и обратно, вверх-вниз и давит на педаль, имитируя пальбу. Все согласно регламенту проворачивания оружия и технических средств...

И имитация удается ему сверх того. Один за другим, меньше чем за секунду, раздаются хлопки, и два семидесятимиллиметровых снаряда уходят в город-герой Севастополь.
Город вздрагивает от разрывов и разом сбрасывает последнюю дрему.

С набережных ранние туристы и, неохотно сдающие им занятые еще с вечера позиции, влюбленные с беспристрастностью понятых имеют возможность наблюдать, как над небольшим отдельно стоящим на склоне и утопающим в южной зелени административным зданием поднимаются клубы черного дыма.
Причем, одной половиной здание сохраняет чопорный и одновременно строгий стиль сталинского ампира, другой же походит на дом Павлова с берега Волги. И только догорающий остов автомобиля «Жигули» первой модели у его чудом уцелевших дверей вносит некий элемент современности в жуткую картину катастрофы.
Слава богу, обходится без жертв; ни сторож, ни дворник не пострадали...

Конечно, проводится расследование. Дотошное. И оно выясняет; при учебной или боевой стрельбе в спаренные стволы корабельных скорострельных орудий, в те самые, что по утру так старательно проворачивал старший матрос из боевой части два, снаряды из артпогреба подаются элеватором и могут оставаться там по ее окончании в количестве одного-двух.
Оставшиеся заряды не извлекают в ручную, а избавляются по иному; отключив элеватор, производят ими дострел в свободный от судоходства район моря.
Впрочем, в инструкции все по пунктам расписано. Да видно, один из них и пропустили по халатности. Обыкновенной халатности. И получили то, что получили. В том числе и по городу Севастополю.

Разрушенное строение вскоре отстраивают, но совещания в нем с тех пор не решаются проводить раньше одиннадцати.

В 1983 году на город-герой Севастополь сваливаются разом великодержавные, административные и советские праздники. Перечислять их долго, да и не по сути повествования.

А суть в том, что один из них - день Военно-морского Флота, приходящийся на конец июля, планируется провести с особой помпой. И его кульминацией по определению должен стать парад.
Выстроенные в кильватер друг другу корабли, экипажи по форме - белые бескозырки, белые галанки, белые брюки, флаги расцвечивания, высадка десанта, показательные стрельбы из всякого калибра... и, конечно же, «Звездный заплыв». Как звучит последнее! А?! А смотреться обязано еще краше.

Если быть точнее, то вот так: посреди бухты, с трех больших десантных кораблей по опущенным в морскую пучину аппарелям должны сойти в огромном количестве матросы. Мужественность и смуглость их тел обязаны подчеркивать купальные комплекты от Министерства Обороны: трусы отведенной уставом длины и береты. Все того же безупречного белого цвета. Ровными колонами, соответственно числу кораблей, со знаменами, офицерами и мичманами во главе, под бравурные марши, они проплывут с пол мили, и, соединившись у памятника Затонувшим кораблям (символа города-героя), богатырями выйдут на берег.

Это в идеале. А чтобы так и было, телам надо загореть, отъесться и налиться мышцами. А главное, необходима тренировка, и не одна...

... Последняя репетиция. Все элементы в кучу. Все должно выглядеть, как на параде. До мелочей. Так думают в штабе Флота.
Тыл Флота в той его части, что ведает снабжением, мыслит иначе, особенно, по поводу коллективного погружения.
Там знают не понаслышке; радужные от мазута воды Севастопольской бухты не терпят светлых тонов, и настаивают на использовании традиционных черно-синих, как и на предыдущих тренировках.

Борьба тыловой расчетливости и штабного упорства длится не долго. И по ее итогам на генеральной, когда подходит черед предзвездному испытанию, с аппарелей дружно ступают в накатывающие волны, уже изрядно крашенные солнцем, матросы. И на них - белые береты, белые трусы.

Претензий к колонам никаких, проходят водную стихию идеально. Линейно.

Проблема обнаруживается уже на берегу, за памятником, у дороги.

С формой что-то не так. Береты есть и даже блестят на солнце крабами-кокардами, а вот трусов что-то не видно. Одни резинки. И под ними блестит совсем иное, потому как материя из которой пошиты трусы намокла и уже не в состоянии проявлять присущих ей по сухости свойств.

А за дорогой - город, его жители и гости, обоих полов, коммунисты и беспартийные. И они живо интересуются подготовкой знаменательного мероприятия.

И что они видят? Буйство наготы. Прямо-таки, день нудиста, какой-то. Провокация? Антисоветчина?

Матросы же не ищут смысла в наготе. Они беспечны, молоды, нахальны и бестыжи. Только гнуться попалам от безудержного хохота, все больше входят в раж и призывают зрителей:

- Присоединяйтесь!

- Снимайте позорные тряпки!

- Долой ханжество!...

Слово «долой» сопровождающим офицерам и мичманам особенно не нравится. Они бегают, суетятся, кричат. Но, кто будет всерьез воспринимать твои команды, если на тебе из одежды только фуражка и даже руки не поднять. Точнее, не оторвать от одного места.

Угрозы расстрелом не действуют, и только "два наряда вне очереди", "три...", "четыре...", "пять..." приводят в чувство личный состав. А поражающее "трое... четверо... пятеро... суток карцера" помогают окончательно пресечь неприкрытую провокацию.
И не то чтобы очень скоро, но все же сводная колона натуристов срочной службы, шлепая босиком по горячему асфальту, начинает выдвигаться в сторону Минной пристани, где их ожидают пришвартованные у стенки борта.

На неблизком пути потрясающее шествие сопровождает все возрастающая группа зрителей. Мужчины, женщины, дети. Окна домов, нависающих над дорогой, распахнуты и усеяны головами жильцов. Тротуары забиты до отказа, словно трибуны на Первомай. Полный аншлаг. Город впервые видит подобный демарш.

Но с моря на радость защитников морали уже тянет легкий бриз. И по мере того, как тонкий сатин сохнет, и к нему возвращается устойчивый цвет, армада зевак постепенно редеет и рассасывается.
И по трапам на корабли уже поднимаются, и это можно утверждать с уверенностью, не те голозадые матросы, что вышли на сушу у памятника...

Причина столь массовой порнографии военнослужащих выясняется довольно скоро. И обнаруживается глубже, чем ожидалось. Впрочем, не так, чтобы и глубоко - прямо под трусами.
Под номером два в перечне комплекта купальных костюмов от Министерства Обороны значились плавки из плотной светлой материи. Но их в предзвездный заплыв из-за экономии стиральных и моющих средств... ну, сами понимаете... как обычно... решили не выдавать. Приберегли для парада.

И, надо отметить, сам парад проходит без сучка, без задоринки. Не к чему придраться. Хотя на нем и было, что обсудить, о чем поговорить, вспомнить.

Из архива моего отца, ветерана ВВС.
На предельную дальность (*).
К этому событию вела длинная во времени и пространстве дорога. На ней, как и на всех протяженных дорогах, встречались довольно сложные трудности, имели место крутые повороты, которые приходилось преодолевать.
Итак, мой путь в авиацию начался в далеком 1942 году, когда я поступил сразу в 9-ый класс Одесской спецшколы ВВС N 14, находящейся в эвакуации в поселке Пенджикенте в Заравшанской долине Таджикистана (с 1953 г. город, ныне административный центр Пенджикентского района Согдийской области РТ). В те годы в системе Наркомпросса функционировали спецшколы, в которых заранее готовились кадры для военных учебных заведений с авиационным, артиллерийским и морским уклоном. Школы обеспечивали среднее образование на довольно высоком уровне и в них знакомили с некоторыми сведениями по выбранной военной специальности и давали базовый курс общевоинской подготовки, сравнимый с тем, что позже был реализован в системе суворовских и нахимовских училищ. В 1944 году я окончил спецшколу с отличными оценками в аттестате и был призван на действительную военную службу. В дальнейшем моя служба сложилась так, что только в 1949 году я получил разрешение, сдал вступительные экзамены и был зачислен слушателем в ВВИА им. проф. Н.Е. Жуковского. Крепкие базовые знания, полученные в спецшколе (я до сих пор вспоминаю с благодарностью своих преподавателей) помогли мне успешно пройти обучение в академии. И вот в феврале 1955 года, закончен почти шестилетний курс обучения, защищен диплом, получен «академический поплавок» (тогда номерной и именной). Впереди предстояло распределение и назначение к новому месту службы.
Мне «выпало» попасть в группу выпускников, которые направлялись на занятие вакантных инженерных должностей во вновь формируемое соединение Дальней Авиации (ДА) под командованием легендарного советского военного деятеля, дважды Героя Советского Союза, одного из наиболее результативных летчиков АДД (авиация дальнего действия, прежнее название ДА) периода Великой Отечественной войны, генерала Молодчего Александра Игнатовича (**). Соединение формировалось на аэродромной базе в г. Узине (Белоцерковский район Киевской области), на его вооружение должны были поступить совершенно новые и абсолютно неизвестные нам самолеты Ту-95. Предстояло освоить эту технику и в дальнейшем обеспечить безаварийную эксплуатацию. Процессы изучения техники на заводе-изготовителе, предвойсковых заводских испытаний на Чкаловском аэродроме, получение самолетов с завода и начала первых самостоятельных полетов шли друг за другом, зачастую перекрываясь. И поэтому у инженерно-технического состава началась работа в режиме «плавного перехода», т.е. плавного перехода со дня на ночь и наоборот. Кроме того мы, инженеры по специальности по приказу комдива летали вместе с экипажами на ответственные полетные задания, с тем чтобы наблюдать работу «своих» систем непосредственно в полете, давая советы и оказывая помощь техническим специалистам летного экипажа. Это были такие задания, как испытательные полеты на максимальную дальность, полеты с применением систем вооружения на полигонах, полеты по маршруту: «Узин - полигон на Новой Земле с бомбометанием - пролет на параде в Тушино - Узин». Из всех привилегий - только кислородная маска. Так нарабатывался бесценный опыт эксплуатации. В 1956 году было принято решение о формировании второго полка соединения генерала А.И. Молодчего.
В конце лета 1957 года к одному из воздушных кораблей нашего полка было проявлено повышенное внимание командования дивизии. На нем были заменены все двигатели, проведены годовые регламентные работы, наконец, самолет и все его агрегаты были тщательно проверены и осмотрены специально созданными для этого комиссиями сначала полковой, а потом и дивизионной. И вот однажды, к концу рабочего дня, к этому кораблю стали подъезжать тяжелые топливозаправщики. В течение нескольких часов они из своих цистерн перекачивали в топливные баки корабля многие тонны авиационного керосина. Ранним утром следующего дня инженеры полка всех специальностей были на стоянке у этого корабля. Таков был порядок установленный старшим инженером дивизии (заместителем комдива по инженерно-авиационной службе): перед особенно ответственными полетами, например учениями в составе не менее эскадрильи, все инженеры полка должны быть на стоянке. Этот порядок неукоснительно выполнялся и на этот раз, хотя в то утро мы отправляли в полет единственный корабль. Но в какой полет?! Мы тогда еще не знали, хотя и догадывались по характеру подготовки. Вот к кораблю подогнали электрокару (аэродромный передвижной электроагрегат, на техническом жаргоне электрокара или просто кара). Подключили к борту корабля электропитание. Еще одна проверка работоспособности всех систем. Наконец к стоянке подъезжает машина комдива, с ним вместе появляется и старший инженер дивизии. Корабль поведет сам комдив, а в роли бортинженера-инструктора летит старший инженер. После короткого доклада комдиву о готовности корабля экипаж занимает свои места. Слышно как заработали бортовые преобразователи электроэнергии. Идет предполетная проверка всего оборудования составом летного экипажа. Проверяют тщательно, со знанием дела. И вот в форточке правого борта кабины появляется поднятая рука комдива (***): просьба на разрешение выруливать со стоянки. Наземный инженер корабля дает отмашку флажком. Двигателям добавляют обороты. Корабль тяжело трогается с места и, чуть-чуть покачивая плоскостями с наполненными в них «под завязку» топливными баками выруливает на взлетную полосу. На взлетной полосе разворачивается по направлению «запад-восток», останавливается, еще одна проба двигателя, получение разрешения на взлет от руководителя полетами, включение полного форсажа и ... корабль, разгоняясь, устремляется к восходящему солнцу. К самому концу полосы отрывается от нее и постепенно исчезает в туманной дымке. Мы с напряжением следим за ним до тех пор, пока корабль не скрывается в лучах восходящего солнца, облегченно вздыхаем и идем отдыхать, еще не зная, на какой подвиг мы проводили этот экипаж...
Лишь значительно позже, по отрывочным рассказам членов экипажа, прояснилась картина полета. Оказывается корабль после взлета взял курс на север. Где-то в районе Мурманска-Оленегорска развернулся на восток, пролетел вдоль южных берегов всех морей Северного Ледовитого океана, дошел до Чукотки, там развернулся на юго-юго-запад, прошел вдоль западных берегов морей Тихого океана, дошел до Приморья, там снова развернулся, теперь уже на запад, пересек почти всю территорию Союза с востока на запад, и на следующий день утром мы его встречали на своей базе. Самолет приземлился, самостоятельно заруливает на стоянку. Очень усталые, но чрезмерно счастливые члены экипажа выходят на бетонку. Короткая благодарность всем нам от комдива, поздравления друг другу, мы тоже все довольные и радостные идем отдыхать.
Этот полет не афишировался средствами массовой информации, хотя были побиты все возможные рекорды длительности и дальности полета. Видимо в те годы считалось ненужным раскрывать стратегические возможности самолета Ту-95. Да и сам полет, я так подозреваю, проводился без особой поддержки и одобрения Москвы. Скорее всего это была инициатива и необыкновенная настойчивость генерала Молодчего А.И.
С высоты своих приближающихся 80-ти лет, оглядываясь назад, с гордостью вспоминаешь, что в становлении могучего Воздушного Флота страны, есть частичка, пусть небольшая, и твоего труда.
Рига, сентябрь 2005 года.
(*) - символично, что в книге А.И. Молодчего «Самолеты уходят в ночь» так же называется глава, посвященная бомбардировке Кёнигсберга 19.08.1942 г.
(**) - 106-ая ТБАД, первая «стратегическая» дивизия советских ВВС.
(***) - обычно старший начальник (инспектирующий), безусловно являясь старшим на борту, занимает место на «правой чашке», помощника командира корабля.