ЛЮБОФЬ И ВАЛЕРА БОБЁР.

Служил себе солдатик один. Звали его Валера Бобёр, а в прошлом он был студентом политеха. Харьковского. Посидел в альма-матер два годика, умных слов нахватался и призвался. Аккурат, значить, в погранцы. Мужичонка был талантливым, спорым на мысли и лёгким на руку. А потому, Родина решила оставить его прямо в стенах учебки и всячески обласкать. Воспользовался Валерка ласками и стал позволять себе инакомыслие различное. То дембелю в скворечник накатит, то сотню крыс наловит и в казарме с рассветом выпустит, то занятия связистам собьёт, частоту засрамши. Продолжать можно долго, потому как долго его развлечения в казенном доме терпели. Однако, всему приходит конец.

Потому что влюбился Валерка в Оленьку. И так, и эдак знаки внимания оказывает, то стих ей сочинит, то в кино сходить предложит и вроде бы, гладко шло дело, пока он, ради Оленьки, в самоход не пошёл. И там был отловлен Ольгиным родителем, который (ах, судьба) начальником учебки оказался. Для начала был отправлен на гауптическую вахту для профилактических работ по очистке головной коробки, а затем призван к Самому в кабинеты. А Сам кипел тогда шибко. Даже на приветствие не ответил. Сам лишь каблучком в паркет стукнул и говорит,
-Ещё раз с Ольгой увижу, угодишь в Забайкалье. Оно большое, примут с радостью.

Умный пацан, Валерка. Чертежи читает, на программируемом калькуляторе запросто клацает, а фишку не просёк.

Обманул начальник. В Забайкалье прапорщик Устюгов уехал, за хронические пьянки и безалаберность на службе. А студент, спустя немного дней отвалил в неизвестном направлении на Украину. И стал где-то там, в горах карпатских, генераторами заставскими заведовать. Сам-то во Львове сидел, а как что-то случается, - садют его на «козлика», и приказания дают.
-Починяй!

И чинил он, чинил. И дочинил бы до сладкого дембеля, да только пришла как-то раз Оленька к Самому и говорит,
-А знаете ли, папаша, дочка-то ваша - в залёте. Уж третий месяц как.
-Вон!!! - заорал папаша и слёг в госпиталь в полнейшем смятении чувств.

В учебке всем сказали, что в командировке он, в Москве, али в Питере.
А он лечился, да кричал целыми днями:
-Ах студент, ах сукин сын, ах альма-матер, ебитвоюмать! Ну, харчок, ну стервец, попрыгаешь ты у меня, я тебе кокушки ликвидирую!!!

В общем, злился он, злился. На Валерку злился, на Ольгу, на жену с тёщей и тестем. Из госпиталя - прямо на службу, домой ни ногой. С дочкой словом не обмолвился. Изредка звонил домой
-Ну что? - спрашивал
-Плачет! - говорила жена
-Пусть плачет! - говорил Сам и вынашивал планы мести.

Ну, а чтоб тушканчика кастрировать - надо тушканчика поймать. И стал Сам рычагами двигать, костьми скрипеть, да в телефоны разговаривать. В общем, Валерку назад требует.

А Валерка уже спецом заслыл. Требуемой персоной стал. Со всеми команчами перезнакомился, со всеми зампотехами-дУшками заставскими, со всеми старшинами и замбоями. В общем, хоть и не по уставу это, и офицерскому кодексу противоречит, а свою рюмашку завсегда получал. Да так, что обратно с почестями провожали, полулёжа (а может, врёт).
И стали Валерку прикрывать, по горам нарочно гонять, чтоб до Львова он не добрался и назначение не получил. Но, сколь верёвочке не виться, а однажды, обнаружил себя старший сержант в столь знакомом кабинете с паркетным полом.

Начальник за столом сидел, личное дело Валеркино листал. Про родителей читал, социальный статус семейства заценивал.
-Ну что, боец, будем за поступки свои отвечать?
-Дык!
-Любишь Ольгу?
-Дык!
-Молчи, старший сержант! Сколько тебе осталось?
-Шестьдесят дней!
-Посидишь у меня, в штабе. Уйдёшь в нулевой. Переедешь сюда. Перевод в институт оформим. Дочь тебе вручаю. Чтоб холил и лелеял! Всё ясно?
-Дык!
Сам нажал кнопочку на столе и гаркнул в сторону двери:
-Засовывай!

Тяжёлая дверь открылась и в кабинет зашла Ольга. С красным заплаканным лицом, размазанными тенями, и уже пузатым брюшком.
-Любовь вам, да этот......совет, - с трудом припомнил поговорку начальник и указал жестом на Валерку.
Ольга ойкнула, на стуле осела.
.
.
.
-Не рада, что ли?
-Не он это! Не он отец ребёнка - глухо ответила дочь.
-Не понял, - почти пропищал начальник.
-Устюгова это малыш. Прапорщика Устюгова. Которого ты в Забайкалье сослал.

В кабинете, да и во всей учебке повисла гнетущая тишина. Спустя десять минут начальник сказал:
-Не пущу за прапора. Сами воспитывать будем. Сами.
-А ты....., - сказал он Валерке, - пропиздишься - насильно родственником сделаю.

И дослуживал Валерка в штабе. Как сыр в масле катался, да хулиганства затевал. В нулевой ушёл, однако, как обещано. И рад был несказанно, что из родного Политеха переводиться не придётся. А любовь? Что любовь? Завяли помидоры! Дюже разнесло девку по ходу.

Я тогда был уверен, что настоящего корейца должны звать Игорем. И фамилия его обязана быть Ким. Ну, максимум, Виктор, с фамилией Цой. Но Ким - всё же скорее. Поэтому когда третий встреченный в моей жизни кореец оказался Игорем Кимом, я не удивился. Я удивился другому. Игорёк в связи с рядом причин мог вообще не призываться. Но пошёл добровольно.

Он был молчалив. Мне это не нравилось. Он - единственный, кто со спокойствием ледокола "Арктика" относился к моему 3.14здобольству. Меня это нервировало. Весь кубрик лежит под койками, сучит ногами и задыхается от хохота. А этот...... Сидит на койке и сурово глядит под ноги.

Мой призыв тогда ещё гоняли. Доставали всех. А его нет.
- Все корейцы - каратисты, - с деланым уважением говорил боец Иванов, из дедов, и аккуратно обходил угрюмого черпака стороной.
- Слушьте, а может, он по-русски не понимает? - говорил кто-то из наших.
- Эй, кунфу-каратэ, ты что, кирдым-сыктын ни гу-гу?

Игорь поднимал тяжёлый взгляд на доставальщика, пару секунд разглядывал его и снова принимался изучать щели в полу.

Однажды мы Игоря не узнали. Он сменился с поста и пришёл в роту глубокой ночью. А утром мы не увидели его глаз. Характерный разрез исчез. Оба глаза были синими и распухшими. И открыть их он не мог.

- Ну, ты чего? Чё случилось-то? - обступили мы его.
- Сержант Караваев, - коротко ответил он и стал одеваться.
- Ну так чё, не мог ему какую-нить мамашу-гири забацать?
- Да не знаю я карате, отстаньте! Я гимнастикой занимался.
- Ууууу, - разочарованно и обалдело выдохнули мы, но всё же кое-кто с недоверием глянул на мозоли на костяшках.

Ну, мы-то ладно, особых претензий к Игорьку не имели. Погодок наш, да и лямку тянет, как все, как надо. А то, что не якшается с нами, - так насильно мил не будешь. А вот дедули наши такое дело на заметку взяли. Как глаза у Игоря опять на место встали, они ему что-то подстроили. И побили дюже.

Произошло это уже после нашего, знаменитого на весь округ бунта, когда мы во главе с комроты(!) давали тёмной ночью отпор оффенсивно настроенным персонам из числа старослужащих. Стая у нас получилась крепкая. Игорь Ким стае не принадлежал. Он был горд, одинок и независим. И таким продолжал быть, когда деклассированные элементы прознали о том, что вовсе он никакой не каратист.

Ким отказался идти за самогоном дождливой ночью. И поэтому, когда орлы нашли-таки другого гонца и упились, ему пришлось несладко. Заступиться за него было некому. Почти весь наш кубрик был в отлучке. Да и неизвестно, вступились ли бы за него.

Потом Игорёху побили ещё пару раз. И мы насильно взяли его под свою охрану. Он даже постепенно стал произносить больше слов, а однажды, когда кто-то рассказал анекдот, он даже немного улыбнулся.

Так и жили. Стая волков (мы) и он. Вроде с нами, а вроде - отдельно.
Самые мерзкие старики уже уволились. Жить стало гораздо лучше, жить стало веселее (с). А тут рота получила за какие-то подвиги в тылу премию - визит в областной центр с заходом в кинотеатр. Что там показывали, память не помнит. Были две скучные серии. Под покровом темени отдельные индивиды сплели заговор, целью которого было отлучиться и купить настоящей водки. Менее развязные бойцы решили просто сгонять на переговорный пункт и позвонить домой. К таким примкнул и Игорь.

Мы были молоды. Мы кричали «Нас не догонят»(с). У винного отдела мы моментально и профессионально нарвались на местных забулдыг. Нас было трое, а их - эх, математика. Нас обступили со всех сторон так, что день померк, и потеснили в какую-то рощицу около железнодорожных путей. Я не знаю, как те двое, с переговорного, нас нашли. Но тоже стали в круг. Игорёха молчал, зацепив большие пальцы рук за ремень. Его в числе прочих в порядке разогрева поливали грязью и обещали поквитаться за Чингиз-Хана. А он молчал. А мы выпрыгивали, пока получалось. Потом Слава Медведкин из Донецка открыл счёт и нанёс увечье самому заводному забулдыге.

И тогда... Я потом всё понял. Я понял, что тогда забулдыги совершили ошибку, вынув заточки. Игорь отстал, наконец, от своего ремня и развёл руки. Он стоял к нам спиной и отталкивал назад, словно защищая или освобождая место для представления. Нам было слегка неясно, что происходит. Всё произошло моментально и, смываясь галопом, я успел оглянуться назад и насчитать четверых на земле, ещё двоих по пути на землю и одного на высоте метров четырёх на голом стволе дерева. Остальные бежали. В направлении, противоположном нашему.

У кинотеатра остановились, перевести дыхание.
- Ты же говорил, каратэ не знаешь, - с укором сказал я Игорю.
- Каратэ не знаю. Это - джиу-джитсу.
- Клоун! А чего в части-то дался?
- Там все свои!

ВОТ ИДИ И ПОЙМИ ЭТУ ФИЛОСОФИЮ.

Цельнотянуто с http://www.vsepuch.com/
Дом отдыха "Верхняя Писаревка" под Харьковом. В лесу со мной собирает грибы мальчик лет 8, сын одного из отдыхающих. Он обращает внимание на обилие следов траншей и окопов. Менторским тоном объясняю, что во время войны под Харьковом велись тяжелые бои и город 5 раз переходил из рук в руки.
-- Не может быть, дядя. -парирует малец-. Или 4 или 6. Иначе, он остался
бы у немцев.
Дядя ( в то время уже руководитель группы Вычислительного Центра) только
челюстью щёлкнул.

"Таких ударов Остап не испытывал давно."

Засада на живца с подстраховкой

Для чего устраивается засада с живцом и подстраховкой? Чтобы выявить суть проверяемых.

В. Богомолов. "Момент Истины (В августе сорок четвертого)"

Пришедшего к нам нового начальника невзлюбили сразу. Есть такие люди, которые не нравятся сразу. Тем более, что цыганская почта донесла, что уход его с предыдущего места службы был связан с попыткой установить жучок в кабинете своего коллеги, который и застал его за сим действом и, не раздумывая долго, настучал ему фейс. Да и к тридцати двум годам дослужится до подполковника тоже надо уметь, когда многие только майора к сорока получают.
Собрав нас у себя в кабинете, подполковник элегантным жестом скинул с себя пиджак, показав тем самым кожаную кобуру с газовым пистолетом, что вызвало легкий смешок. Мы-то и боевые стволы не особо часто носили, а тут газовик. И начал сразу в бой: грабежи иностранцев, и как же вы могли такое допустить, вымогательства среди граждан других стран. Вымогательства действительно были, и по возможности мы их старались раскрывать, но очень часто потерпевшие просто меняли квартиры и адреса, найти и вызвать их было трудно, но начальство и статистику это мало интересовало.
- Так вот, товарищи офицеры, у нас семь нераскрытых вымогательств, и если мы хотим войти в квартал без хвостов, нам нужно семь, а лучше восемь раскрытий.
- Трищ подполковник, разрешите вопрос, а как мы раскроем восемь вымогательств, если у нас только семь заяв и ни одного нормального потерпевшего: одни китайцы, которые сегодня на одном адресе живут, а через месяц на другом, а у ОВИРА данные на них получать можно до второго пришествия.
- Не дрейфьте, мужики. Есть идея.
Идея была действительно гениальной.
Следующим утром отдел в полном составе выкатился на первое раскрытие. Вместе с нами в нашем «рафике» трясся вьетнамец Чонг Ванг, который всю свою жизнь тоже прослужил в органах, но повевшись на, якобы, баснословные заработки его земляков на Украине, приехал сюда, был ограблен своими же земляками, и оставшись без копейки денег, пришел к нам. В молодости он даже учился в СССР, довольно неплохо знал русский, и очень часто мы привлекали его в качестве переводчика, а однажды он помог нам успокоить толпу своих сограждан, требовавших выдать вьетнамца, зарезавшего своего брата. В отделе он считался почти своим, и мы старались помогать ему, периодически подкидывая денюжку из оперативных расходов.
По замыслу нового начальника, Чонг должен был изображать торговца-вьетнамца и стоять с товаром у входа в рынок, на нем был закреплен радиомикрофон, и в случае подъезда к нему рэкетиров, он должен был выяснить от них, что это наезд, и передать им предварительно меченные купюры. После того, как деньги передавались, происходил собственно захват. На всякий случай через дежурную часть омоновцев, была запущена утка, что в районе рынка должен появится синий «Москвич», в багажнике которого лежит автомат, и поэтому омоновский автопатруль тоже нарезал круги вокруг рынка в ожидании «Москвича», а по нашему плану прикрывая нас на случай непредвиденных обстоятельств.
Первым шоком для нас было, когда начали выгружать товар, товар оказался пивом, оказалось, что жена нового начальника работает в какой-то пивной фирме, и товар был взят у нее на реализацию. Ход был действительно тактическим, потому что стояло лето, а денег, дабы внести предоплату за другие товары, не было.
Выгрузив вьетнамца в ста метрах от рынка, мы остались наблюдать. Чонг расположился у входа в рынок и стал торговать.

Первым человеком, подошедшим к нашему «живцу», была женщина лет сорока. Бойко поинтересовавшись, чего он здесь стоит, она рекомендовала ему перейти чуть подальше под дерево, чтобы когда начнет припекать солнце, он оказался в тени. Передвинувши ящики под дерево, наш Чонг оказался в кругу заботливых бабушек, которые сразу начали обсуждать Михаила Сергеевича и Хо Ши Мина. Покупатели периодически подходили, пиво понемногу продавалось, а наших клиентов так и не было. К обеду к Чонгу подошел паренек, который оказался помощником участкового, проверил у него документы и, взяв бутылку пива, исчез. Через час мы столкнулись с проблемой, что пиво закончилось а вымогатели так и не появлялись. Гению оперативного мастерства мы уже вежливо намекали, что пора уже и закончить, но в ответ услышали о богемности рекетиров, встающих поздно и начинающих работать в обед. Тогда к Чонгу был направлен гонец за кассой на приобретение нового товара в соседнем супермаркете. Через полчаса товар был доставлен, и торговля развернулась с новой силой. Еще через некоторое время проходивший мимо алкаш попытался спереть бутылку пива, но был задержан группой прикрытия в соседней подворотне, чему был очень удивлен и принес пиво обратно. Рэкетиров так и не было. Ближе к вечеру, когда все уже разомлели от жары и мечтали тоже выпить пива, по рации поступил сигнал, что у нас ЧП, и требуется наше присутствие. Операцию решили сворачивать. Мы подрулили к Чонгу, и окружив его, начали помогать ему собираться. Но не тут-то было. Вокруг нас образовалась толпа бабушек, которые начали кричать нам, что мы рэкетиры, и наше место на нарах. И тут как назло появился патруль омоновцев, который услышал крики и прибежал на них. На наши возгласы, что мы свои, мы были уложены на асфальт. Только вмешательство подполковника в форме спасло нас от пинания ногами.
Оказалось, что данный рынок в свое время принадлежал одному из криминальных авторитетов, который, выбравшись в депутаты, пообещал, и надо сказать, исполнил, что на этом рынке поборов не будет.
Вывод был ясен - готовясь к подобного рода мероприятием тщательно проводите рекогнасцировку. Ибо можно быть битыми. На что и было указано нашему новому начальнику. Которого через месяц от нас перевели. Но это уже отдельная история.
Но самое большое открытие нас ждало позже: Чонг за день заработал больше, чем наш опер за неделю.
Так он и стал торговать пивом. Сейчас у него небольшой павильон, где мы периодически собираемся и за пивом вспоминаем наше боевое прошлое.

Stireno s saita anekdot.ru

Посвящается моей супруге, читающей Кадета Б.

Командир учебной автомобильной бригады полковник Агузяров был человеком
немногословным. Да от него и не требовалось. Поскольку на сотни
километров вокруг он был самым высоким начальником для нижестоящих
офицеров, и от мановения его руки зависели их карьерные, квартирные и
прочие жизненнные вопросы, то его слова обычно ловились на лету. И
одного его сердитого взгляда из-под папахи было достаточно, чтобы
какой-нибудь капитан или даже майор задрожал, как осиновый листок, и
начал рыть носом землю.

Полковник был мал ростом, сухопар, имел обширную лысину, окруженную
венчиком седых волос и выглядел намного старше своих лет. Если бы Вы
застали его в кругу семьи за чашечкой чая, то вполне могли бы совершить
роковую ошибку своей жизни и принять его за божий одуванчик. Но стоило
хотя бы один раз увидеть полковника с подчиненными, чтобы понять, что ни
божим, ни тем более одуванчиком он не был.

Власть полковник не только любил, но и с удовольствием ее употреблял. За
глаза подчиненные звали его просто и емко «Командир», как когда-то
подчиненные Сталина просто и емко звали своего кровавого диктатора
«Хозяин».

Еще была у полковника Агузярова, как нынче сказали бы, фишка - он
терпеть не мог матерную ругань. Рассказывают, что однажды он собрал весь
личный состав части на плацу и произнес короткую лекцию о вреде мата. В
том смысле, что если он услышит, что кто-то употребляет нецензурную
брань, то это очень вредно отразится на здоровье употребившего. В
заключении лекции он добавил, что если кому-нибудь в речи требуется
слово-связка, то вместо слова «бля» вполне можно использовать междометие
«м-м», принятое у культурных людей. Так вместо фразы «Объявляю Вам, бля,
внеочередной наряд» вполне можно сказать «А почему, м-м... , у Вас
сапоги не чищены». На что один из офицеров в заднем ряду тихо произнес:
«Вот же, м-м.. нять». С тех пор в автомобильной бригаде слово «мнять»
стало официальным заменителем всех матерных слов. Для офицеров это было
даже удобно - не нужно переключаться с одного лексикона на другой в
разговорах с семьей и солдатами. Мнять - она мнять и есть, будь то жена
или солдат-раздолбай.

И надо же такому случиться, чтобы именно в эту часть начфизом назначили
выпускника московского института физкультуры лейтенанта-двухгодичника
Владимира Коленцова. Первый раз я встретил его в день прибытия. Он шел
мне навстречу, весело помахивая чемоданчиком. Обычно только что
выпущенные из училища лейтенанты помешаны на субординации, поэтому я,
младший сержант, решил не рисковать и исполнил ритуал отдания воинской
чести строго по уставу - ткнул себя растопыренной пятерней в висок,
повернул голову в его сторону и начал есть его глазами. На что лейтенант
Коленцов выкинул номер - приподнял за бока свою фуражку, словно шляпу,
слегка мне поклонился и произнес «Добрый день».
- Наш человек, - подумал я и не ошибся.

Лейтенант Коленцов в отличие от своих коллег - кадровых офицеров плевать
хотел на карьерный и квартирный вопросы. Его главной задачей на
ближайшие два года было не спиться, не сойти с ума от скуки и не
обрюхатить ненароком какую-нибудь местную девицу. Поэтому,
взаимоотношения с полковником Агузяровым лейтенанту Коленцову были, как
бы помягче выразиться, м-м... по фигу. При этом лейтенант этого и не
скрывал, а всем своим видом и поведением открыто демонстрировал. То его
заставали сидящим на лавочке с фуражкой, надетой козырьком назад - чтобы
лучше загореть. То он вдруг срывался на выходные домой в Москву, а потом
брал медицинскую справку и оставался у мамы поболеть. И это разлагающе
действовало на всех остальных офицеров.

Словом, властолюбивый командир начал тихонько лейтенанта ненавидеть. А
тот факт, что лейтенант еще и москвич (а москвичей в армии, ой, как не
любят) добавлял в этот тлеющий злобный огонь дополнительного топлива.

Воспитательный процесс начался с того, что полковник стал сажать
Коленцова на гауптвахту за каждую мелкую провинность. Но поскольку в
части своей офицерской губы не было, то лейтенанта отправляли на отсидку
в Воронеж, откуда он неизменно приезжал отоспавшимся, отъевшимся и еще
более наглым.

Тогда полковник начал ставить Коленцова в наряды помощником дежурного по
части. Вообщем то служба не хитрая, но спать приходилось всего по четыре
часа в сутки, а поскольку лейтенант поспать любил, то это стало серьезно
сказываться на его здоровье - под глазами появились мешки, и страшно
сказать, у Коленцова случилась неприятность с девушкой - вместо того,
чтобы м-м... общаться, он неожиданно заснул, как потом рассказывала
девушка «прямо не лету». Словом, лейтенант начал злиться не по-детски и
втайне стал вынашивать план мести и ждать удобного случая.

И случай таки скоро представился. В тот день, когда лейтенант Коленцов
находился в очередном внеочередном наряде в качестве помощника дежурного
по части, прямо перед утренним построением у самого дежурного резко
прихватило живот. И дежурный, как было потом сказано в рапорте
специальной комиссии, самоустранился. В таких случаях на утреннем
построении парадом командует помощник. В общем-то, дело это не хитрое.
Три тысячи человек солдат и офицеров автомобильной бригады стоят на
плацу. Чуть в отдалении стоит, приготовившись, оркестр. И когда
полковник Агузяров выходит по заросшей кустами дорожке на плац, дежурный
по части командует:
- Бригада! Р-равняйсь. Сми-ирна. Равнение на СР-РЕДИНУ.

Оркестр начинает исполнять бодрый марш, под звуки которого полковник
выходит на середину плаца и принимает рапорт дежурного по части. Но как
мы уже знаем, в тот злополучный день дежурный самоустранился в туалете,
и его роль исполнял злой и невыспавшийся Володя Коленцов.

Итак, представьте картину. Зима. Полковник в высокой папахе вылезает из
кустов по ведущей к плацу дорожке. Коленцов, набрав в спортивные легкие
побольше воздуха, командует:
- Бригада!.. Р-равняйсь!... Сми-ирна! Равнение на... БРИГАДИРА!
Оркестр грянул было марш, но трамбонист утробно квакнул и от
неожиланности хохотнул в трамбон. В результате противный трубный ржач
огласил окрестности. Марш поперхнулся и сам собой умер. Воинская часть
замерла, устремив взоры на командира.

Полковник Агузяров густо покраснел и рубанул рукой воздух. Если бы в
руке была шашка, а лейтенант стоял близко, то лейтенант был бы разрублен
надвое. Но лейтенант был далеко, и рука бесцельно просвистела в воздухе.
Глаза полковника выпучились, он сорвал с себя папаху и скомкал ее в
кулаке. Рот его злобно открылся, зубы кровожадно обнажились и полковник
выкрикнул:
- М-м...
Все подумали, что последует официально разрешенное «Мнять», но полковник
разочаровал.
- М-м-москвич, сука, блядь...

Полковник успокоился только ближе к вечеру. Лейтенанта Коленцова вскоре
перевели в другую часть. Трамбонист был уволен из оркестра, потому что
при виде командира с ним каждый раз приключалась истерика.

Надо ли говорить, что командира с тех пор за глаза стали звать не иначе
как БРИГАДИР.

Игорь Левицкий (igor@levitski.com, www.levitski.com)