Засада на помощника депутата
(фамилии, имена и прозвища изменены)

«Пасли» мы как-то одного хитрого перца, который, видимо, глумясь над органами правопорядка, с упорным постоянством выставлял квартиры честных и не очень граждан в одном из районов-новостроек Москвы путем банального разбоя. При этом все потерпевшие являлись далеко не бедными людьми, среди них не было матерей-одиночек, нищих учителей, дворников и пенсионеров. Формула совершения его злодеяний проста как дырка в потолке моего кабинета. Одевшись в костюм прекрасного покроя, повязав галстук и напялив очки для важности, злодей звонил в дверь, представляясь помощником депутата Мосгордумы. Разглядев в глазок корочку помощника избранника народа, будущие жертвы с улыбкой на лице впускали к себе в квартиру «представителя» законодательной власти, усаживали за стол и угощали «чем Бог послал». Пока материально обеспеченные жильцы с энтузиазмом рассказывали о своих социальных проблемах и проблемах малого и среднего бизнеса, «помощник», в свою очередь, уплетая угощенья, наметанным взглядом приемщика ломбарда оценивал предметы и обстановку в жилплощади. После утоления голода, долго не думая, «помощник» доставал ствол и делал электорату такое «предложение», от которого те не могли отказаться. Через несколько минут довольное лицо, приближенное к депутату, с деньгами, ценностями, а иногда и с предметами искусства, уходило из квартиры, предварительно протерев белоснежным платочком следы своего пребывания, а связанные потерпевшие с кляпом во рту оставались лежать на полу, размышляя о расстановке политических сил в государстве.
Когда такой 20 или 21 выход в народ «помощника» депутата дошел до начальника ГУВД, то не надо быть экстрасенсом, чтобы понять смысл слов, сказанных генералом своим подчиненным руководителям управлений и отделов: «Фас! Десять суток, б@я!». Эту фразу наш начальник точь-в-точь, лишь немного облагородив ее угрозами в адрес нашей интимной жизни, передал нам на оперативке и нагло урезал срок поимки засранца ровно наполовину.
Учитывая, что все эти злодеяния «помощник» депутата проделывал в нашем округе, решили действовать жестко и быстро, так как все хотели в отпуск только летом, и чтобы при прохождении ежегодной медкомиссии в санитарном листке не стояла графа «врач-проктолог». Собрав в ЭКО* всех потерпевших, повторно сварганили единый фоторобот преступника, доведя до истерики терпил** и эксперта-криминалиста Ползунова Гришу, которому после этого пришлось раньше закончить рабочий день и убыть в пивной бар для приведения себя в чувство. Через час из принтера выползло изображение злодея. С него на нас смотрело добродушное, пухленькое личико в очках с залысинами и с ямочками у рта. Этакий «Аля Гайдар» (от авт. - младший). Размножили композиционный портрет и приступили ко второму акту нашей увертюры. Подняли на уши весь агентурный аппарат, наркоманов, алкашей и, конечно же, сделали визиты к добрым и вечным скупщикам краденого. На всякий случай прошлись по ломбардам, что, естественно, положительного результата не дало. Мы давно поняли: «помощник» не дурак, и у него свой канал сбыта. Наиболее наивные, по большому счету, молодые опера подняли на уши Мосгордуму, где им сначала помогли, предоставив фотографии всех помощников депутатов, а потом вежливо попросили не чернить в дальнейшем ангельский образ народных избранников, если они не хотят к следующим выборам стать избирателями без погон, готовящих избирательные участки с метлами в руках.
На следующий день после работы я отправился за продуктами в магазин. Моя дорогая супруга, находясь на пятом месяце беременности, изъявила желание схомячить несколько ананасов. Стоя в очереди в кассу, меня окликнул до боли знакомый голос:
- Сан Саныч, а не дорога ли закусь? Нет чтобы огурчиков маринованных взять?
Я обернулся. За мной стоял один из моих лучших осведомителей под псевдонимом «Волчок». В одной руке у него была бутылка водки, в другой пучок зеленого лука и пачка макарон. На удивление он был трезв.
- Нынче, - хитро прищурившись, произнес я, - крепкое спиртное нужно закусывать этими тропическими плодами. На утро похмельем не страдаешь.
- Иди ты...
- Испытано! Попробуй, не пожалеешь.
- Дорого...
- То-то.
- Слышь, Саныч, разговор есть.
- Жду на улице.
Через несколько минут, купив себе и «Волчку» в ларьке по бутылке «Клинского», мы удобно расположились на каком-то спиленном и заснеженном дереве.
- Ну и? - подтолкнул я осведомителя к беседе. - Рассказывай.
- Я слышал, вы депутата ищете с харей поросенка и в очках? - риторически начал речь «Волчок», медленно отхлебывая из бутылки пиво.
- Мы ищем разбойника в личине помощника депутата, - поправил я собеседника.
- Да мне по#уй, кто он. Знаю я, где этот человечек бывает часто. В том доме-новостройке у меня братан живет, а в квартире под ним телка обитает. Ниной зовут. Красивая деваха. Вот к ней этот хорёк пару раз в неделю и приходит.
- Ты уверен?
- Точняк. Я как-то в лифте с ней ехал, ну и спрашиваю: «Где это ты, Нинок, такого хахаля себе нашла?», а она мне: «Ну не в забегаловке же. В Думе. Депутат он».
- Мало ли депутатов в городе? - спросил я, но записывал на корку все говоримые мне слова.
- Саныч, дело говорю!!! - заобижался «Волчок». - Точно он!!! Я же сегодня когда мимо отделения милиции проходил, то на вашем стенде «Лица года» его физиономию видел. Копия, б@я!!!
- А по каким дням он к ней ходит?
- Да я откуда знаю!!! Как приспичит ему палку кинуть, так и приходит.
- Адрес...
«Волчок» назвал адрес и я вручил ему один из ананасов.
Забежав домой и вручив супруге оставшуюся пару фруктов, я под предлогом «забыл закрыть сейф» поехал на указанный адрес. Так сказать, провести рекогносцировку осуществления засады на месте. Внимательно осмотрев интересующую меня одиноко стоящую новостройку, я пришел к выводу, что будут проблемы.
На следующий день машина оперативного розыска закрутилась с неимоверной мощью. На оперативке начальник от перевозбуждения курил одну сигарету за другой. Засесть у любовницы злодея не катит. Во-первых, она может быть пособницей, а во-вторых, у них могут быть как у бывалых разведчиков пароли типа «горшок на окно» или «громко включенная музыка». Рядом с домом отпадает. Около подъезда все перекопано и завалено снегом, ни одной машины нет (заселившиеся жильцы оставляют своих стальных коней за домом), лавочки, а соответственно сидящие на них бабушки, отсутствуют. Через пятнадцать минут мыслительной деятельности шеф принял лишь одно грамотное решение:
- А хули думать! На улице холод собачий, в подъезде не будем светиться. Сидеть будете в прилегающем к дому детском садике. Другого выхода нет. Работаете вшестером. Больше людей нет. Трое днем - трое ночью. Дневная смена - женатики: Селиверстов, Чугунов, Шестак. В ночь холостяки: Кузьмин, Репин и Айвазян. Всё, понеслась.
Пока решался этот штабной вопрос, у того дома нес своё дежурство «Волчок», которого я с семи утра поставил там контролировать ситуацию, подогрев бутылкой водки и бутербродами.
- Добрый день, - хором поздоровались мы втроем, входя в кабинет директора детского сада. - Мы из милиции и у нас к вам просьба.
Вкратце Татьяне Петрововне (так звали директора) мы обрисовали ситуацию и попросили ее оказать помощь уголовному розыску в поимке опасного преступника.
Петровна оказалась женщиной ушлой и с радостью согласилась помочь нам, но с одним условием:
- Конечно, пожалуйста, сидите если надо, - мило замурлыкала директриса. - Только, если у вас вдруг окажется минутка свободного времени, а она у вас обязательно окажется, не соблаговолите ли вы починить в 3-й группе пару шкафчиков, а для 4-ой группы сделать настольное пособие для изучения правил дорожного движения. Это же такой пустяк.
- Поможем, - вздохнули мы и приступили к несению службы.
Один сидел у окна и наблюдал за подъездом дома, другие чинили, клепали, прибивали, красили, разнимали потасовки, возникающие иногда между главными обитателями детского сада и отвечали на совершено недетские вопросы малышей. Через три часа менялись. Тогда один отдыхал у окна, другие пахали как Папы Карло. Небольшой отдых наступал, когда дети уходили на прогулку и спали. Очень раздражали молоденькие воспитательницы и нянечки, которые, сидя за своими столами, гоняли чаи, и глядя на нас, о чём-то шептались. Иногда до нас доносились обрывки фраз из их разговоров: «ничего самец...», «интересно, а он женат...», «ой, у него такие глазки сексуальные», «к его попе идут эти джинсы в обтяжку...».
В один прекрасный момент Чугунов Валентин, ремонтировавший до этого столик под аквариум, не выдержал, и подойдя к женскому контингенту, басом прорычал:
- Уважаемые барышни! Мы женаты. Своим супругам верны. Право обсуждать наши достоинства принадлежит только им. Если уж вам невтерпеж, то в ночную смену вместо нас заступают три молодых холостых коня, ежеминутно страдающих спермотоксикозом. Я уверен, что они будут рады не только обсудить с вами их прелести, но и продемонстрировать наглядно. Вам остается решить лишь один вопрос: «Оставаться вам на ночь или нет?»
Закончив речь, Валя достал из кармана отвертку и пошел продолжать свои столярные работы. Обескураженный педагогический персонал разбежался кто куда. Ясно, в ночь оставаться им не хотелось. Через пару часов нас сменила ночная группа. С хитрыми улыбками на лицах мы передали коллегам, приготовившимся по очереди спать, лист бумаги, на котором Петровной был написан план работ на ночь. Пожелав спокойной ночи, мы разъехались по домам.
Уже засыпая, жена задала вопрос:
- Как дела на работе, чем занимался?
- Проходил курс молодого отца.
На следующий день все повторилось. Замученная ночная группа в пятнах краски и шпаклевки покидала детсадовское учреждение. А мы начинали следить за новостройкой и поочередно выполнять обязанности сантехника, столяра, плотника и маляра. Только на этот раз работа проходила на улице, где, по словам Петровны, необходимо было привести в божеский вид беседки, качели и всякие игрушечные постройки. Только мы с Димой Шестаком докрасили последнюю доску на каком-то сказочном домике, как рация разразилась криком Чугунова: «РАБОТАЕМ!!!»
Дальше? А что дальше... Как говорил герой Папанова из кинофильма «Бриллиантовая рука», взяли «без шуму и пыли». Лжепомомощник депутата с левой ксивой чистосердечно признался во всех своих разбоях, был опознан потерпевшими и по суду получил свои законные 12 лет. Фенита ля комедия.

PS: Спустя три месяца после описанных событий мы втроем: я, Чугунов и Шестак двигались на день рождение нашего коллеги. В руках были подарки: микроволновка и пакет со спиртным. Вдруг в наши уши влетело громкое и отчетливое: «ЗДРАВ-СТВУЙ-ТЕ!!!». Мы повернули головы и увидели, как за забором того самого детского сада стояла ребятня и махала нам ручонками.
- Смотри-ка запомнили, - заулыбался Шестак.
- Ты бы меня тоже запомнил, если бы я тебе в квартире ремонт сделал! - засмеялся Чудаков.
- На халяву! - добавил я.
Мы дружно помахали малышам и продолжили свой путь.

* - экспертно-криминалистический отдел
** - потерпевшие

Мимоходом. Доклад

Доклад - явление чисто советское, в каждой отрасли народного хозяйства имевшее свои формы и названия, от совещания до летучки, по сути, оставаясь одним: словоблудием. Чем остается и поныне. Но все же самым неповторимым словоблудием был, есть и будет флотский доклад. Сначала ставятся задачи, потом подводят итоги: утром - вчерашние, вечером - дневные. А после - пошло-поехало. То командир нудно и долго учит жить своих «бычков», затем старпом, затем замполит вдруг вспомнит задачи идеологического фронта, а кончается все анекдотами и прочей ерундой. Вроде уже закончили, а командир начинает рассказывать о своем "Опель-Кадете" и все внимательно слушают, даже те, у кого машины нет. А что самое мучительное для пешехода? Сидеть трезвым в компании автолюбителей. А так как машину свою командир любит самозабвенно, то и говорить о ней может долго. Минимум час. Примечательно, что весь экипаж в это время если и не сидит по тревоге, то уж с борта корабля сойти не может никуда. Даже по делу. И сидят, ждут ЦУ от своих начальников. А в центральном посту вдруг того же командира мысль неожиданно поворачивает на общечеловеческие ценности. Обсудить не с кем. Дома жена слушать не будет, да и не до этого, дома-то! А тут группа взрослых мужиков, которым в служебные обязанности вписано внимать каждое слово командира. И поехали! И бабы сволочи, и дети непутевые, да и вообще и что-то не в ту сторону всю страну понесло...
Пятница. Вечер. 19.00. Только что закончилась перешвартовка ядерного исполина из губы Ягельной в губу Оленью. По кораблю шарахается швартовная команда, растаскивая имущество. На пирсе электрики принимают питание с берега, а весь экипаж, не спеша, но сноровисто собирается домой. Из Оленьей еще надо добраться в Гаджиево, а вечером это задача не из простых. Наконец старпом собирает всех командиров боевых частей в центральном посту на доклад. Начальники сноровисто стекаются на ГКП. Дорога до дома не маленькая. Все быстренько рассаживаются и замирают, изображая полную готовность бодро отрапортоваться и не менее бодро ускакать по домам. Старпом, взглядом пересчитав присутствующих по головам, по «Каштану» докладывает наверх командиру, бродящему по пирсу с сигаретой. Через пару минут командир сваливается сверху в центральный, и не снимая тулупа, да и всей своей теплой штормовой амуниции, плюхается в кресло. Начинается аутодафе. Минут десять командир изливает желчь на штурмана за неряшливую швартовную команду, на боцмана за обоссаный и загаженный писсуар в надстройке, на механика за непутевых электриков, заваливших концами питания всю ракетную палубу, и на помощника за всё остальное. Потом командир поворачивается к старпому.
- Пашков, делай объявления! Я потом добавлю важное...
И неожиданно уронив голову грудь, начинает посапывать, совсем по-детски причмокивая и перебирая губами. Старпом, осторожно поглядывая на спящего командира, начинает негромко делать объявления и давать целеуказания. Старпом тоже спешит, так как сегодня на ночь старшим на корабле остается командир, и он тоже хочет домой, где его ждет жена, приглашенные гости и праздничный стол, накрытый по случаю годовщины законного брака. Минут за десять в полной тишине, которая царит в центральном, он выдает все целеуказания на завтра и умолкает, выразительно поглядев на помощника. Вслед за ним поднимается затоптанный в грязь командиром его помощник, и тоже что-то мямлит об организации службы, наведении порядка и выносе мусора. Наконец заканчивает и он. Больше желающих выступить не находится. Напряженная тишина. А командир сладко спит, даже начиная похрапывать.
20.00. Центральный пост. Командиры боевых частей начинают нарочито громко переговариваться. Старпом уже третий или четвертый раз проскакивает мимо командирского кресла, специально задевая его то локтем, то ногой. Командир спит, не реагируя ни на какие внешние раздражители. Из состояния глубокого сна его не выводят даже команды вахты по громкоговорящей связи и начавшиеся отработки вахты по борьбе за живучесть. Экипаж, прея в распахнутых шинелях, усеял нижние палубы третьего, четвертого и пятого отсека в ожидании команды «Старт». Но несмотря на возмущение «бычков», старпом пока еще не решается в открытую будить командира, зная его буйный нрав и возможные последствия.
20.50. Командир спит. Экипаж уже рассосался обратно по каютам, кроме наиболее упертых, все еще дежурящих под дверью в центральный пост. Кое-в-каких каютах уже начали греметь шильницами. В центральном посту уснул комдив два, остающийся на корабле вахтенным инженер-механиком и сам механик, уложив голову на конторку. В штурманской рубке посапывает штурман, размазывая своими чернущими усами слюни по карте. Клюет носом прямо в изображение ракетных шахт на пульте управления стрельбой командир БЧ-2. Остальные еще бодрствуют, переговариваются и даже читают книги.
21.00. У старпома не выдерживают нервы. В очередной раз взглянув на часы, он вскакивает, заходит за кресло командира сзади и просто начинает трясти его с возрастающей амплитудой. В глазах старпома буквально мелькают расходящиеся гости, невыпитый коньяк и несъеденные бифштексы. Внезапно командир дергается и застывает в кресле, верхней частью туловища выполнив команду «Смирно!». Его глаза открываются, и он без подготовки, с места в карьер, слово в слово повторяет свою речь двухчасовой давности, в заключение растоптав помощника раза в два сильнее, чем в предыдущий раз. Потом откидывается на спинку и...
- Пашков, делай объявления! Я потом добавлю важное, но приятное сообщение!
Старпом, опасаясь вторичного погружения командира в объятия Морфея, отвечает ускоренным речитативом, устанавливая личный рекорд по скоростному докладу.
- Товарищкомандирдокладзакончензадачипоставленыпланыдоведены.
Командир, потягиваясь, закладывает руки, за голову хрустя суставами.
- Добро. А теперь о приятном. На завтра ПХД отменяю. Объявляю выходной день. На корабль прибывает только заступающая вахта. А тебе, старпом, придется прибыть к девяти утра. У меня в одиннадцать совещание в штабе. Тоже придумали... по субботам заседать...
Встает, подходит к выходу.
- Дежурный по кораблю! Я спать! Сутки уже глаз не смыкал! Будить только в случае ядерной войны...
И выходит из центрального поста. Все возбужденно начинают продираться к выходу. И только старпом остается стоять у командирского кресла с вселенской тоской в глазах...

Голодный бунт.

- Всем офицерам, находящимся в жилой зоне! Срочно прибыть в штаб! Внимание! Всем офицерам... Над зоной расходился рев матюгальника.
Интересно, время пять вечера, и вдруг срочный сбор... ЧП что ль какое, да вроде тихо в зоне все. С огорчением прекращаю партию в нарды, хватаю бушлат и вылетаю из кабинета. За забором возле штаба уже кучковались ребята с отдела.
- Мужики, че за дела?
- А хлор его пойми, в зоне вроде тихо, может, у соседей побег?
- Или бес (бесконвойник) ушел?
- Да нет, Паша (нач.отряда бесов) только что мимо проходил, спокойный был, без кипеша.
На крыльцо вылетел замполитр:
- Так, че стоим, че за перекуры, товарищи офицеры? Всем пройти в актовый зал!
Поднимаемся наверх. Почти все в сборе. Хозяина нет. Несколько минут ожидания.
- Товарищи офицеры!
- Вольно!
К трибуне поднимается Хозяин, откашливается, и глядя куда-то вниз, негромко начинает:
- Товарищи офицеры! Сегодня для приготовления обеда осужденным был использован НЗ зоны по муке и хлебу. На ужин пайки не будет... Запас картошки, свеклы и жиров - один день. Хлебокомбинат отгружать хлеб без оплаты отказался в связи с двухмесячным долгом. Я только что приехал из управления, денег ближайшие двое суток не будет...
Дальше Хозяин мог и не продолжать... Вот и до нашей зоны докатилась европедизация... Из-за перевода из структуры МВД в МЮ выделенный на зоны бюджет где-то потерялся. Мы сидели без зарплаты уже два месяца. О том, что деньги нужны в том числе и на прокорм зэков, мы в силу молодости и наличия собственных проблем особо как-то не заморачивались... Чтоб понять специфику проблемы, поясню, что для зэков баланда и суп из семи залуп не являлся основной едой. Основная пища зоны - пайка. Хлеб можно было есть просто так, если найти мамку (запрещ. электроплитку), то можно сделать гренки, нарезать и насушить сухариков и добавлять в кипяток вместе в кубиком бульона. Проще говоря, перед нами вырисовывалась невеселая перспектива наличия двух с половиной тысяч некормленых и очень злых зэков...
Хозяин с плохо скрываемой ненавистью продолжал что-то говорить, потом замолчал, и уже глядя на нас, выдохнул:
- Мужики! Управа запретила мне вводить режим чрезвычайного положения (естестно.. нет у нас в наших человеколюбивых законах такого основания для ЧП - голод в зоне). Я не имею права приказывать, я прошу остаться на рабочих местах для стабилизации положения в зоне. Каждый из вас может сейчас пойти домой, и клянусь, я никому слово плохого не скажу и не попрекну... Но, мужики, если вы их не успокоите, на бунт кинут военизированный спецназ...
Курилка, задумчивый разговор...
- Народ, я в Комилаге видел, как машки-шоу военизированные работают... Там жопа была... Вариант - броня (БТР) заходит в зону, и огонь из калашей по всему, што двишшется.... - это Димыч, тридцатилетний железнозубый пенсионер, перебравшийся после пенсии из северных лесов поближе к теплу.
- А у вас из-за чего кипешнули?
- Да фигня, воровской замут... пришел новый хожяин, начал жону перекрашивать, вот щерные и поднялись...
- Ясно... ну че, мужики, потопали по местам?... (врать не буду, трое из пятнадцати поехали домой, и ничего ни им, ни нам за это не было... просто как-то вычеркнулись они из какого-то непонятного и никому необъяснимого понятия - братство...).
Вечер. Ужин. Столовка.
- Начальник! А пайка где???
- В Караганде! Хлебовозка сломалась! Сегодня сухари свои догрызете, завтра хлеб привезут...
- Не, ну беспредел же начальник...
- Я не понял, если ты такой умный, че за решкой сидишь?
- Не начальник, умный здесь тока ты... У тя даже диплом есть...
Ржач зэков вокруг (пока еще добродушный)...
- Так, ну раз смеетесь, значит, рты пищей не заняты. Отряд! Прекратить прием пищи! Выходим строиться!
Довожу отряд до локалки, захожу в кабинет. Забегает старшина:
- Маратыч! А ты че седня на сутках, а че не предупредил?
- Да, на сутках! Не мельтеши. Так, Ватсон (положенец зоны, был в моем отряде) где?
- Так его опера в штаб дернули.
- Ладно, как придет - ко мне. Пока чай сделай и пропади, поработать надо.
Таак, сидим голову напрягаем...
У меня нерабочий отряд. Если договорюсь с Ватсоном, блатные (человек пятьдесят) минимум сутки борзеть не будут. Красных двадцать, на них старшины хватит, остальные сто с лишним человек - мужики, но они-то самые опасные, пищеблок (консервы, чай, сало и т.д.) у них пустой - эти ор поднимут первыми, к тому же мозгов мало, могут и быкануть...
Составляю список горлопанов, начинаю готовить материалы на ШИЗО (якобы курение в неположенном месте). Да, не по закону! Но эти пустобрехи своими речами поднимут голодный отряд за десять минут... А мне че-то жить еще хочется. Левой рукой настрочил бумаги, ухожу в штаб к хозяину.
Тот уставший, злой, немного потерянный, сидит и гипнотизирует городской телефон.
- Товарищ полковник! Разре...
- Да заходи, что у тебя?
- Материалы на ШИЗО.
- Кто такие?
- Возможные подстрекатели...
- Понятно, что ж, умно... По трое суток хватит?
- А это не от меня зависит...
Ловлю бешеный взгляд хозяина, тот с шумом выдыхает:
- Прав, лейтенант, не от тебя...
Задумывается и проставляет каждому по пять суток.... Блин, значит, хлеба точно явно не трое суток не будет. Захожу в дежурку, по телефону выдергиваю восьмерых зэков и вместе с постановлениями сдаю дежурному.
- Начальник, а за что нас?
- Там написано, узнаете..
- Не, ну начальник...
Возвращаюсь в кабинет, курю, стук в дверь, заходит Ватсон. По его глазам понимаю, что тот уже в курсе...
- Что, Ватсон, присаживайся, разговоры говорить будем...
- Маратыч! Я со своими поговорю, но за мужиков не отвечаю...
- А за них никто не ответит! Окромя меня... Сам что думаешь?
- Цинк (Сигнал, инфо, малява) по зоне я кинул. Скоро мои подтянутся, будем кумекать.
- Они сделают, что ты скажешь, что по делу думаешь?
- По понятиям зону поднимать надо, если ваши накормить не могут, пусть мировая общественность «подогреет», но тока объяснили мне уже, что вашим главным звезды дороже, потому и не будет нам масти, спишут все на захват заложников, маски-шоу с оружием зашлют...
- Кто это такой грамотный у нас?
- Да как раз перед тобой с хозяином общался...
- Понятно, и что?
- Сегодня всех коммерсов за жабры берем, тащим на телефон, пусть с корешами по воле трещат...
- И?
- Ну, глядишь, кто-нить зону и подогреет...
- А если не срастется?
- Маратыч! Удержите мужиков, на пару дней общака хватит, а дальше меня свои на сходняк потащат... У меня корона не вечная...
С Ватсоном мне повезло. Вор староновой формации, поэтому умен, в меру гибок, поэтому для него договор с администрацией не западло...
- Значит, так и порешаем.
- То, что болтунов закрыл, это ты правильно задумал, только и про бичей не забудь, их с воли не греют, они первыми скулеж поднимут, а там отряд и сам настропалится.
- Хорошо, утром разберусь.
Бичей с утра хозяин не подписал - ШИЗО не резиновое, камеры не утрамбуешь. А зоновский телеграф уже работал на полную катушку.
В обед меня в первый раз взяли в заложники. Четверо вломились в кабинет, подняли шум с гамом.
- Начальник! Вызывай прокурора и президента! Беспредел творите!
- Циля! Ты здесь самый крутой, что ли? За захват ты паровозом идешь?
- Аааа...
- Ну вот и все нахрен! С тобой президент общаться не будет, иди положенца спросись или у смотрящего! Кончай балаган!
Через десять минут зашел Ватсон, стрельнул сигарету и объявил, что я теперь должен «общаку» банку тушенки. (цена затыкания четверых ртов).
На вечернюю проверку зэки выходили уже злые... Чтоб избежать галдежа, отвел отряд в клуб, где попытался еще раз объяснить ситуацию и договориться с зэками.
- Мужики! То, что столовка закрыта и склад пустой, сами знаете и видите!
- Начальник! Мы ж чужого не просим, положняк дайте!
- Или отпускайте всех! Че за дела! Беспредел мусорской!
- Так, я не понял, говорливые мои! Вы тут кого мусором называете? Думаете, мне весь этот бардак нужен? Сами видите, я вторые сутки из отряда не вылезаю! Да я щас домой уеду, и по барабану мне, что отряд у колючки положат!
- Да не грози, начальник!
- А я и не грожу! Поднимите бучу, с вами разговаривать не будут! Доложатся наверх, что зона встала, броню подтянут, и всех, кто на коленях стоять не будет, на гусеницы намотают. А мне-то пофигу, справку напишу, а зэков новых пригонят! В России по тюрьмам народу хватает! Мужики! Ну не будьте вы кишкоманами! У вас же в голове мозги, а не ливер!
- А че с пищеблоком-то тянут?
- Блин, мужики, ну это уж не ко мне, это у министра спрашивайте.
- А вот если мы администрацию под нож нагнем, то он, глядишь, и быстрее к нам с хавкой приедет...
Все! Прозвучала все-таки эта фраза. Сейчас начнется...
- Щас! Приедет он! Смысл меня в заложники брать, я и так рядом с вами сижу. Ну подставите вы мне пику под горло, и че? Половину положат, половину отмудохают, а как хлеба не было, так и не будет. У министра патронов до хрена, а вот бабла на пищеблок нет! Он же тоже не дурак, за погоны держится! Никому этот замут с голодом даром не нужен! Потерпите вы немного!
- Сколько терпеть-то?
- Мужики, давайте так! Если вы сейчас бучу поднимете, а потом выяснится, что у вас по тумбочкам хавчик заныкан, то все поймут, что вы с жиру беситесь!
- Да какой хавчик, начальник?
- А то я не знаю? Посылки и дачки каждый день приходят!
- Так греют-то не всех!
- Вы семейками живете? (семейка - маленькое сообщество три-четыре зэка, живут и едят вместе). Вот и делитесь! Короче, мужики, кина не будет! Идем в отряд! У кого вопросы есть - я у себя!
После отбоя в отряде начался замес. Мужики трясли с блатных общак. Вмешиваться не стал. Когда все стихло, перетащил четверых в медсанчасть. Все колото-резаные, но вроде живые. Комок безнадежно испачкан кровью.
В час ночи оскорбленные и униженные блатные завалились ко мне.
- Начальник! В зоне беспредел, в отряде мужики поднялись!
- А вы чего хотели, делиться надо было. А не в долг давать! Кто там у вас такой умный?
- Короче, Маратыч! Базар кончаем. Звони в дежурку!
Двое с заточками подошли сбоку.
- Тааак, что, Рашпиль, решил все-таки в захват заложников поиграть?
- Звони, я сказал.
- Да бога ради! Але, Иваныч! Слушай, я в захвате, в кабинете пока пятеро, паровозом - Рашпиль. Че? Щас спрошу.
- Рашпиль! В дежурке спрашивают, кто на переговоры пойдет?
- Ну... я и пойду.
- Иваныч! Из отряда Рашпиль выйдет! Свет над локалкой выруби, а то бликует. Ага, давай. Отбой!
- Маратыч! А свет зачем вырубаете?
- Так снайперам мешает, они ж на дежурке сидят, им свет в глаза бьет, а темнота им пофигу - прицелы ночные.
- Гонишь! Какие снайпера!
- Приказ хозяина! Если из отряда ночью выходит зэк без сопровождения - огонь на поражение. Рашпиль, я ж предупреждал, все серьезно! Ты кинь цинк по зоне! В четырех отрядах уже урядников захватили...
- И че?
- Че-че, А ниче! Из калиток выйти боятся. Ну, раз ты решился - иди! Или если жить хочешь, пошли вдвоем!
- Ага, чтоб меня в дежурке повязали, а тебя из зоны выпустили?
- Не, ну Рашпиль, тебе не угодишь! Ты определись, че ты хочешь? В заложники ты меня взял! Молодец! Зачем взял, и че требуешь, непонятно. В дежурку ты не идешь! Со мной идти не хочешь. И вообще, поздно уже, и я спать хочу. Ты иди пока думай, а я на диване массу придавлю!
- Начальник! Так за меня братва ж с тебя спросит!
- Уверен? Я братве ничего плохого не сделал! Тебя завалят возле калитки, меня резать и раскрутиться на пожизняк твоим торпедам не резон. Я вас честно предупредил, что на выходе подлянка будет. О, вот и свет вырубили. Так что давай, Рашпиль, уводи своих орлов, и я сделаю вид, что вы мне приснились!
Через пять минут в кабинет зашел Ватсон, угостил куревом, и улыбаясь, заговорил:
- Классно ты, Маратыч, Рашпиля на понт взял! Он теперь в окошко выглянуть боится.
- А я и не понтовался.
- В смысле?
- В прямом!
- Так там че, в натуре снайпера?
- Врать не буду - сам не видел, мне сверху сказали, я вам передал.
- Н-да, Маратыч, с тобой лучше в карты не играть, ты и каталу обуешь.
- Ладно, Ватсон! Поздно уже, я спать ложусь. Если там кто опять решит в заложников поиграть, передай, чтоб не будили, я спросонья злой бываю...
- Слушай, Маратыч, ну мы-то понятно, здесь сидим, ты че здесь потерял?
- Знаешь, Ватсон, если б я знал, я б давно уже ушел бы...
З.Ы. Фуры с хлебом в зону зашли только вечером.
З.З.Ы. Девушка, с которой я тогда жил, в мои отмазки по поводу трехдневного отсутствия поверила только после того, как обнаружила первую седину...

Замена

(Имена и фамилии некоторых людей изменены. История реальная и без авторских прикрас)

- Саня, подъем! - заорал вбежавший на свою кухню, где я мирно спал, свернувшись калачиком на маленьком диванчике, мой друг и сокурсник Валера Трошин. - Опаздываем на распределение! Да вставай же ты, е@лан!!!
- Сколько время? - тихо пересохшими губами спросил я, не открывая налитых свинцом век. - Дай водички. Зря вчера по «Амаретто» прошлись!!!
- Половина девятого, в девять построение!!!
- Б#я!!! - скатился я с дивана, и стоя на коленях, посмотрел на друга.
У Трошина в одной руке был бритвенный станок, в другой помазок, морда в мыльной пене, во рту зубная щетка, на голове фуражка, а между ног зажато полотенце.
Заржав от вида друга, я аки молодой жеребец, снося на своем пути предметы кухонной утвари, табуретки и кота Пчела, влетел в ванную комнату. Всосав из-под крана достойную дозу раствора «вода+хлор», я нашел еще какой-то станок и приступил скрести свою двухдневную щетину, именно столько мы зависали у Валеры, отмечая такое важное событие, как выход молодых офицеров милиции «в свободное плавание» на просторы оперативной работы. Увлеклись. С пути истинного сбили две подруги.
Через двадцать минут мы с Трошиным бежали к метро. Ну, естественно, доехать за десять минут от Строгино до Юго-Западной было не в наших силах. Короче, опоздали. На подходе к «Вышке»* нас встретил наш дорогой начальник курса подполковник Федяев, шедший в магазин за пирожками к чаю (любил, старый пес, мучное). Мы остановились, козырнули и приготовились к выслушиванию долгой и нудной воспитательной речи. Однако, посмотрев на нас, командир понял, что наши особо важные органы (мозг, печень, поджелудочная железа и желудок) в настоящий момент ведут тяжелейшие бои с медленно отступающим врагом, воюющим под флагом «Зеленного Змия».
- Ну и му#аки вы, товарищи младшие лейтенанты, что опоздали! - спокойно прокомментировал Федяев. - Теперь запихнут вас в какую-нибудь жопу. А ты, Селиверстов, между прочим, мог в МУР попасть.
- Разрешите бежать? - хором спросили мы.
- Да мне теперь до вас фиолетово. Только не вздумайте сейчас опохмелиться, засранцы! Трошин, пьянь, ты меня слышишь? - крикнул вдогонку подполковник и побрел в магазин.
Мы взлетели на третий этаж. В рекреации около кабинета, где восседала тусовка покупателей, стоял лишь наш одногрупник Слава Гарбузенко, который каким-то блатным чудом с генеральскими погонами был переведён к нам из Харьковской высшей школы милиции еще в начале второго курса.
- Ну чё, Арбуз, куда тебя? - спросил Валерка грустного Славу.
- Хлопцы, а вы не знаете, где знаходится аэропорт Домодедово? - вопросом на вопрос ответил наш украинский товарищ. - Меня туда определили, сказав, шо коль я знаю украинску мову, то мне там, молодому оперу, самое мистце.
- Х#й знает где, - ответил Трошин.
- Шо?
- Далеко, Слава, - перевел я.
Гарбузенко приуныл и поплелся к выходу. Его было жаль. Жил он в подмосковной Истре, и до Домодедова ему добираться столько же, сколько до Киева раком. Мы с Валерой оглядели друг друга, поправили форму, перекрестились и решили одновременно вдвоем зайти в комнату решений наших судеб.
За огромным столом, попивая уже не воду и чай, сидело человек 15 офицеров, где самым младшим по званию был какой-то слащавый майор.
- Разрешите? - гаркнули мы.
В «кают-компании» повисла тишина. Все старшие офицеры как по команде отставили стаканы в стороны и положили на тарелки бутерброды с икрой и балыком. Только один какой-то совершенно седой полковник с академическим ромбом на кителе поднес рюмку ко рту, залпом выпил содержимое и тихо спросил, обращаясь к нам:
- Вы кто, рейнджеры? Откуда такие пришибленные?
- Младший лейтенант Селиверстов!
- Младший лейтенант Трошин! Виноваты, опоздали.
- А мы думали, что вы уже сами себе теплые местечки нашли где-нибудь в министерстве.
- Никак нет.
Седой полковник взял наши личные дела, полистал и попросил выйти из кабинета, попросив явиться через 10 минут.
Стоя в курилке, мы с Валерой думали о своей судьбе.
- Саня, у меня такое чувство, - затягиваясь сигаретой, заговорил Трошин, - что через десять минут мы будем очень сильно завидовать Арбузу.
- А мне в принципе все равно, главное, чтобы в область не упрятали.
Ровно через десять минут был оглашен «приговор» большой комиссии, решением которой я для прохождения дальнейшей службы направлялся в ЛОВД** на К-й вокзал в должности оперуполномоченного уголовного розыска, а Валера в угро на «Три вокзала» (Казанский, Ярославский и Ленинградский).
В кафе «Минутка», что у метро Беляево, мы с другом взяли бутылку «Пшеничной» и попросили знакомую хозяйку сего заведения по имени Аза Алиевна выделить нам отдельные апартаменты в подсобке, т.к. пить в форме на людях не подобает офицерам милиции, приговоренных бороться с преступностью на железнодорожном транспорте. В процессе релаксации Валера сказал:
- Нет, Саня, это Арбузу не повезло.
- Во-во. Еще мне рассказывали, что «транспортники»*** бесплатно на поездах ездят.
- Вот-вот.
Через два дня, выбритый до синевы, отутюженный, в белой рубашке и галстуке я прибыл к начальнику ЛОВД «К-я» подполковнику Синявину Сергею Сергеевичу. Протянув ему предписание, я отрапортовал:
- Младший лейтенант милиции Селиверстов прибыл для прохождения дальнейшей службы в должности оперуполномоченного отдела уголовного розыска.
- Это хорошо, - заулыбался подполковник. - Оперов у нас не хватает. Значит, пока молодой, закрепляешься за старым опером подполковником Соколовым Никитой Макаровичем. Опытный сотрудник, здесь уже 15 лет служит. Многому научит. Он в кабинете N 29а сидит. Иди, знакомься.
- Есть.
- Да, - остановил меня у двери Синявин. - Ты учись у него не всему и не слишком рьяно. Иди.
В поисках указанного кабинета я бродил по второму этажу, но кабинет под номером 28А обнаружен не был. Кабинет N 28 был, и за его дверью раздавались голоса. Но «моего» кабинета не было. У вышедшей из туалета уборщицы со шваброй я поинтересовался местонахождением необходимого мне помещения:
- Так это в подвале, - проворковала пожилая женщина, указывая орудием своего труда вниз. - За дежуркой направо вниз, первый кабинет налево. Там на двери табличка.
«Странно», - удивился я такому расположению кабинетов и последовал по курсу, указанного уборщицей. На обитой дерматином старой двери неровно висела табличка «старший оперуполномоченный УР Соколов Н.М.». Ниже висел лист бумаги, на котором кривым почерком было написано: «Никишов, ростовщик, можешь не заходить - долг отдам только с зарплаты и без процентов. Учти: стреляю без предупреждения».
Я тихо постучался, и не дождавшись ответа, вошел в дверь. Передо мной открылась картина из какого-то патриотического фильма времен СССР о становлении Советской милиции в каком-то небольшом городишке, где днем закон в руках власти, ночью в лапах контры. Стены обшарпаны, под самым потолком небольшое зарешеченное окошко, два маленьких стола, сейф и старый, изъеденный каким-то насекомым диван. Глаз мог порадовать лишь пожелтевший от времени висевший на стене календарь олимпийского 1980 года с изображением символа того спортивного мероприятия, которому какой-то остряк подрисовал погоны старшего сержанта. За столом сидел небольшого роста пожилой (для оперативной работы) мужик в джинсах и легком сером свитере, с морщинистым лицом и усталыми глазами, желтизна белков которых мне, как родственнику медика, говорила о сложном положении его печени.
- Разрешите? Как я могу видеть Соколова? - спросил я, хотя уже понял, что это именно он.
- Это я, - не отрываясь от заточки карандаша, тихо проговорил опер.
- Младший лейтенант милиции Селиверстов прибыл для..., - начал я громко четко докладывать своему наставнику изъеденную фразу.
- Тише, тише! Ты чего раскричался, - поумерил мой пыл Соколов. - Тебя как зовут, парубок?
- Александр... Александр Селиверстов.
- Значит, Саша, - констатировал старый опер и достал из-под стола наполовину наполненный водкой стакан. - Пей.
- Я на службе не пью, - ответил я, подумав: «Не прокатит ваша проверочка, товарищ старший оперуполномоченный».
- Свободен, - спокойно сказал мне Соколов и указал на дверь. - Не получится у нас работать вместе. Я Синявину скажу, чтобы закрепил тебя за другим наставником. Иди отсюда!
В кабинете установилась гробовая тишина. Из небольшого окошка доносились звуки вокзала, голоса диспетчеров и гудки локомотивов. Наставник углубился в процесс заточки канцелярского предмета. Ошарашенный таким подходом к службе и встрече молодого пополнения, я несколько секунд поколебавшись, схватил стакан и в несколько глотков осушил до дна.
- Занюхай, - протянул мне засохший пряник опер, - Молодец. А теперь включи свои уши. Звать можешь меня просто Макарыч. Если хочешь стать классным опером, то слушай меня, делай только то, что я говорю и не проявляй инициативу до тех пор, пока я не дам тебе на это добро. Уяснил, Шурик? И еще: пить только со мной и когда я разрешу. На меня это правило не распространяется.
- Так точно!
- Да брось ты свой курсантский лексикон, - скривил недовольное лицо Макарыч, - Вот твой стол. Стул где-нибудь на вокзале спи@дишь, а всякую канцелярскую лабуду возьмешь в секретариате. Ладно, я на территорию, а ты осваивайся.
Когда Соколов ушел, я оглядел каморку и решил придать ей более приглядный вид. Вооружившись у уже знакомой уборщицы тряпками, щетками и порошком, я приступил к наведению порядка в теперь уже и в моем кабинете. После часовой уборки дышать стало легче, а по полу заиграл солнечный зайчик, который впервые за многие годы посетил сей неизведанный уголок.
Пришедший вскоре с территории Макарыч молча осмотрел кабинет и сел за свой стол. Из внутреннего кармана пиджака он достал чекушку и прямо из горла ополовинил ее. Затем опять же из-под стола достал старую печатную машинку, и что-то бубня себе под нос, начал варганить какой-то документ. Из доносившихся обрывков фраз я сделал вывод, что наставник пишет рапорт о задержании. Закончив «литературное творчество», он расписался в документе, прикончил остатки водки и взял в руки трубку телефона:
- Алло, товарищ подполковник, - флегматично начал вещать доклад Макарыч, - Вчерашняя кража чемодана раскрыта, злодей в кутузке. Пусть присылают следака.
После этого, оглядев кабинет уже нетрезвым глазом и проведя пальцем по подоконнику, Соколов произнес:
- Молодец, Шурик! Чистота - залог моего пошатнувшегося здоровья. На сегодня свободен, а завтра с девяти часов начнешь познавать доселе неизвестный для тебя сумасшедший мир оперативной работы. Бывай, - протянул он мне свою клешню.
На следующий день понеслось и завертелось. Все началось с ознакомления с территории, а это весь вокзал с перронами и прилегающие к нему территории с техническими и хозяйственными сооружениями. Затем Макарыч познакомил меня с, по его мнению, нужными людьми, без участия которых вокзал бы утонул в дерьме преступности: продавщицами магазинов и всевозможных ларьков, директорами вокзальных кафе и баров, кассирами (продажа билетов), грузчиками-носильщиками, таксистами и т.д и т.п. Через пару дней свою территорию я знал как «Отче наш». Параллельно наставник представлял меня своей агентуре, чем, честно говоря, вводил меня в недоумение. Из курса ОРД**** я знал, что агент (осведомитель) - это личное, как зубная щетка или курительная трубка. Некоторые «стукачи» Макарыча шли на контакт со мной охотно, другие с неохотой, а третьи категорически отказывались сотрудничать.
- А сегодня, Шурик, я начну потихоньку знакомить тебя еще с одним контингентом людишек, которые могут быть тебе весьма полезны как по службе, так и по личным делам. Это проводницы, бригадиры поездов и ДВРы*****. Это Клондайк информации.
Целый день мы пропадали с наставником на перронах, знакомясь с людишками Макарыча. Особенно было приятно знакомиться с молоденькими проводницами и ДВРами, которые угощали «дорогих гостей» изысками дорожной кухни. При этом старый опер, представляя меня новым знакомым, пропускал по рюмочке коньячка, а мне просил подать томатный сок или кефир.
В пятницу Соколов, захватив в буфете пару бутылок водки и консервы, потащил меня за собой. На мой вопрос:
- Куда сегодня?
- Знакомится с бомондом, - сказал, как отрезал наставник.
Перелезая через какие-то постройки, свалки, железнодорожные сооружения мы вышли на тропу, «заминированную» местными собаками, которая вывела нас к какому-то спонтанному поселению.
- Вот, Шурик, смотри, - обвел рукой Соколов ветхие сооружения, - Вотчина Сифилитика и его команды. Местные БОМЖи. Твой основной контингент. Найдешь с ними общий язык - проблем с раскрываемостью не будет.
- Макарыч, а такое прозвище у Сифилитика из-за того, что он болен этой болезнью?
- Нет. В прошлой жизни он был врач-венеролог. Я сам лет 7 назад, когда был еще женат и по глупости от одной из проводниц подхватил «французский насморк», прошел у него курс лечения. Он сторожил этого вокзала и здесь в большом авторитете среди клошар. Он у них и мэр, и судья, и родной отец.
Знакомство с «бомондом» прошло на высшем уровне. Макарыч позволил мне выпить с Сифилитиком за знакомство и дальнейшее сотрудничество. Мои дипломатические отношения с этим контингентом в дальнейшем складывались на взаимовыгодных условиях.
Несмотря на все эти ежедневные тренинги, консультации и знакомства, мы не забывали с Соколовым и про свои прямые обязанности: принимали заявителей, раскрывали преступления и проводили профилактику на вверенной нам территории. К слову сказать, раскрываемость у нас с Макарычем была более 80%. Порой преступления раскрывались, не выходя из кабинета. Иногда Макарыч говорил начальнику ЛОВД: «Я пошел позвоню, а ты, Сергеич, поручи своим чистоплюям раскрытие в сводку дать». Боролись в основном с кражами, мошенничествами, хулиганкой. Но и без тяжких не обходилось. Куда же без них. Бывало по пути в Москву в вагоне кого-то насильно жизни лишат, кого-то изнасилуют. Так что работы хватало.
Вот так интенсивно прошли два месяца. На улице наступил ноябрь. Я топтал территорию, все больше набираясь опыта, бегал Макарычу за утренним «допингом» и раз в месяц, что меня радовало, на халяву на выходные мотался к бабушке на Украину, откуда я привозил Соколову домашнюю горилку и сало.
В один из промозглых ноябрьских дней, придя в 9 часов на службу, я не обнаружил в кабинете Соколова, хотя тот по сложившейся годами привычке приходил на работу в 8 часов. Подумав, что Макарыч борется с бодуном, я убежал на территорию. Кое с кем переговорив, я понесся на платформу в сторону одного объекта, где находился интересующий меня субъект, нагло спи#здивший вчера ночью у женщины с ребенком сумку с паспортом гражданки Украины, деньгами и билетами на обратную дорогу. В этот же момент ожила рация:
- Саня, ты где? - узнал я голос наставника.
- На третьей платформе.
- Когда будешь?
- Не знаю, а что?
- Да так, ничего. Я на месте.
- Загадочный ты сегодня, Макарыч.
Через пятнадцать минут я задержал вора, еще через полчаса мы нашли сумку с документами и билетами. Денег не было. Но не беда. Допросив плакавшую от радости женщину и проведя вместе со следаком необходимые следственные действия, я сбегал в буфет, где знакомая официантка по моей просьбе собрала небольшой пакет с едою для потерпевшей. Посадив ее с ребенком на отходящий поезд и пожелав счастливого пути, двинулся в контору. На часах было 16 часов.
Зайдя в кабинет, я о#уел. За столом в новом темно-синем костюме, в голубой рубашке и в тон подобранном галстуке с уложенными в парикмахерской волосами сидел мой наставник и товарищ Макарыч. На столе лежал какой-то документ. Запаха перегара в кабинете не чувствовалось.
- Привет, Шура! - обрадовался мне Соколов. - Ну где тебя носит?
- Кражу раскрывал, - пробубнил я, не отводя взгляда от пафосного вида наставника. - А у тебя чё, день рождение сегодня?
- Нет! Всё, Шурик, пи#дец, отслужил я своё, - улыбнулся Макарыч. - Вот сегодняшний приказ о выходе на пенсию. Квартиру сдам и уеду жить на дачу. Гусей, кур и козу заведу.
- Поздравляю, - растерявшимся голосом сказал я, не зная, что в таких случаях надо говорить. - Я и не знал, что тебя интересует сельское хозяйство.
- Спасибо! - рассмеялся Соколов. - Знаешь, Шурик, для всей нашей конторской халабалы я поляну завтра накрою, а сегодня я хочу напиться со своим лучшим учеником Александром Александровичем Селиверстовым. Ведь ты у меня четвертый стажер. Двух отшил сразу, третьего через неделю. Я ведь на пенсию должен был уйти еще год назад, но Синявин, сучонок, условие поставил: подготовь замену. Вот я и подготовил и теперь со спокойной душой ухожу на заслуженный отдых. Устал я, Саша.
- Ну я побежал?
- Куда? - удивился Макарыч.
- За водкой и закуской, отмечать же будем.
- Дурак, - заржал Соколов. - Мы с тобой в ресторан идем.
...И напились мы с Макарычем, и наелись и наговорились. Не хотелось мне с ним расставаться. Привык. И еще он был первым моим наставником в моей жизни. Настоящим наставником. 25 лет в уголовном розыске - это вам не баран чихнул.

PS: Я отработал еще на вокзале полгода и перевелся в криминальную милицию одного из округов Москвы. Опыт, набранный мною благодаря усилиям Соколова, мне оказывает посильные услуги до сих пор. С Макарычем мы частенько перезваниваемся. Он действительно занялся сельским хозяйством, а по ночам осуществляет функции сторожа дачного подмосковного поселка, получая значительное материальное дополнение к своей пенсии. Летом мы ездим к нему с сыном в гости на пару дней. Старик радуется, как дитя. Ведь он одинок. Ему есть что вспомнить, но некому рассказать.

* - Московская высшая школа милиции.
** - Линейный отдел внутренних дел
*** - Сотрудники УВДТ (Управление внутренних дел на транспорте).
**** - оперативно-розыскная деятельность
***** - Директор вагона-ресторана

«...А ну-ка покажи свой чемоданчик...»

«...Есть серия вопросов, задавать которые начальству нельзя ни в коем случае, это небезопасно для карьерного роста и здоровья физического. В свою очередь, искать ответы на эти вопросы самостоятельно небезопасно для здоровья психического. Над ними нельзя задумываться и искать в них смысл. Это вопросы: «зачем?», «почему?», «для чего это нужно?» и им по смыслу подобные».
Из доверительной беседы умного начальника с подчиненным.

Гоша, он же Гога, он же Игорь, несомненно, имел тягу к прекрасному. Но тяга эта выражалась в любви к миниатюрным предметам искусства. Вот если бы в те годы великий и ужасный Зураб Церетели уже понатыкал везде своих циклопов, то Гога, возможно, никогда бы и не стал этаким гурманом миниатюры, но Зураб тогда еще не был широко знаменит, наверное, потому, что и Лужков в те годы Москвой не командовал.
Был разгар заката Совка - 1986 год, перестройка, борьба с пьянством и алкоголизмом, Афганистан. А Гоша только-только стал лейтенантом, и отгуляв свой первый офицерский отпуск, прибыл в первую свою (кстати, оказавшуюся в итоге и последней) воинскую часть, где и был немедленно назначен командиром одного из взводов одной из рот. Назначение не стало неожиданным: буквально несколько месяцев назад Гоша именно на этой должности проходил стажировку, причем старый взводный находился в это время в отпуске. Четверть взвода ушло на дембель, четверть пришла из учебки, часть сержантов поменялась - а в остальном все было уже привычным.
Очень кратко представившись ротному и не успев вникнуть суть произошедших со времен стажировки изменений, Гоша получил три выходных дня и боевую задачу: найти своими силами жилье (что было очень непросто, учитывая, что в небольшую часть в небольшом подмосковном городке одновременно прибыло 36 лейтенантов!), обустроиться, приобрести и экипировать «тревожный» чемодан. Часть считалась придворной и образцовой, Гоше тут же выдали отпечатанный на бумаге и утвержденный начальником штаба части перечень этого самого «тревожного» содержимого.
Вопрос с жильем для холостого лейтенанта и еще пяти таких же разгильдяев решился как-то сам собой методом подселения к еще одному такому лоботрясу в нелегальную общагу, в которую была превращена обыкновенная двушка на первом этаже одного из самых древних домов жилгородка. Это тема для другого рассказа, двумя словами атмосферу этого вертепа не передать...
Решив практически в первый день свою жилищную проблему, Гоша вечером скромно, но много отметил новоселье, а наутро выехал в Первопрестольную, находясь в нетерпении так же быстро и качественно выполнить вторую из поставленных ротным задач: приобрести и экипировать «тревожный» чемодан. Местом первоначального паломничества был назначен известный всей стране центральный (центральней не бывает) военторговский универмаг, именуемый в просторечье «Звездочка», материальный центр «Арбатского военного округа».
Да-а-а, даже в самые тяжелые для страны времена Москва славилась своей зажиточностью. Военный универмаг имел не только чисто военные отделы, но и первых вполне хватало, чтобы удовлетворить запросы не только непритязательных гостей с периферии, но и привередливый контингент центральных штабов. Последние были большею частью клиентами нескольких ателье, размещенных тут же, в бесконечных боковых ответвлениях несколькоэтажного монстра. Кстати, позднее первая (ставшая еще позднее последней) Гошина парадная лейтенантская шинель была сшита именно тут.
Где-то на просторах одного из этажей Гоша впервые на витрине встретился с устройством, о котором раньше много слышал, а один раз даже держал в руках - курвиметром. В «тревожном» списке это слово фигурировало под пунктом 26 в составе фразы «Циркуль или оно». И этот циферблат с колесиком стоил пять с копейками, отличного качества циркуль - 1 рубль 26 копеек. К последнему прилагалась еще и сменная деталька, превращавшая циркуль в дальномер. В общем, измерителю «курв» на этот раз не повезло, хотя эстетский вкус Гоши пытался негодовать, взывая к разуму. Разум его враз образумил, объяснив, что четыре рубля разницы - это шесть (!!!) бокалов пива и две закуски в «Яме» на Пушкинской. Избалованный еще курсантскими отпусками вкус очень любил пиво с креветками, поэтому проглотил слюну и замолк.
Там же Гоша совершенно свободно приобрел еще один аксессуар новой жизни - «линейку офицерскую» (2 шт. на всякий случай), компас и еще каких-то бестолковых, но совершенно необходимых для «тревожной» жизни мелочей...
Не хватало главного - основного предмета поиска, а именно чемодана.
Многие не очень радивые офицеры используют в тревожных целях старые, отслужившие свое емкости. Помимо того, что вид их, мягко говоря, испорчен длительной жизнью в сложных условиях, размер чаще всего не соответствует потребностям. И стоят они на проверках (а для других целей тревожный чемодан в мирное время никогда не используется) с огромными потертыми или бесформенными баулами, всем своим видом портя у проверяющих впечатление об офицерах как образцах стройности, аккуратности и подтянутости. Гоша был не таким.
На четвертом верхнем этаже в как положено дальнем углу искомое наконец нашлось. Небольшой отдельчик торговал исключительно чемоданами. Среди всяческих изделий из модного кожзама на «молниях» блуждающий Гошин взгляд остановился на удивительно добротной серии в классическом стиле: благородно-немаркий светло-коричневый цвет говна, твердый корпус непонятно из чего, но не из пластмассы, металлические замочки с ключиком, крепкая ручка. Начиналась серия «мечтой оккупанта», а заканчивалась...
Заканчивалась она тем, к чему Гошин взгляд намертво прилип. Он не мог оторваться от элегантного изделия, которое и чемоданом-то назвать было сложно. Уже, вроде и не кошелек, но еще и не совсем чемодан - этакая переносная шкатулочка размером где-то 23 на 35 см, никак не больше. Гоша крутил его и так и эдак, прикидывая, сможет ли он вместить в эту игрушку все почти 40 наименований списка. Кроме красоты неземной и миниатюрности был чемоданчик весьма пухленьким - сантиметров 20, что и решило Гошин выбор. За пять с большими копейками рублей Гоша стал обладателем своего счастья.
Глаз у Гоши оказался алмаз - офицерская сумка входила внутрь ровненько. С остальным пришлось трудиться...
Итоговое содержимое чемоданчика формировалось не сразу. Все было подчинено главному замыслу: в чемодане должен был поместиться полный список по габаритному минимуму, но с сохранением абсолютной функциональности и добротности. Вот только основные вехи:
В офицерскую сумку вошли все основные мелочи, вся канцелярия, гигиена, ножи-ложки и что-то еще, закрыв сразу более половины списка. Для примера: тетрадь была в 12 листов (она самая тонкая), позицию «цветные карандаши или фломастеры» закрывал один, но зато двухцветный карандаш - синий с одной стороны, красный с другой. Не подкопаешься! Карандаш простой - естественно «Кох-и-Нор» НВ, идеально отточенный. Тюбик зубной пасты - самый маленький, щетка - детская.
В общаге нашлась ничейная кружка - аналог эмалированной солдатской в 330 г, только ровно в два раза меньше - 170 г.
Курсант, стажировавшийся у Гоши, подарил ему миниатюрный круглый кусочек французского туалетного мыла «для путешествий», да еще и в жесткой упаковке как в футляре.
Сапожная щетка была куплена самая маленькая, тюбик с кремом тоже. Вместо трудно вписывающейся в размер чемодана солдатской фляги была за копейки приобретена легкая, герметичная пластиковая плоская прямоугольной формы, емкостью, тем не менее, ровно литр. Портянки (лейтенанты тогда ходили в сапогах) - летние, они тоньше, плотно свернутые в трубку. Полотенце - вафельное, выпросил у старшины, старое (тонкое) и обрезанное, но ведь полотенце!
Ну и так далее...
Фонарик сначала был обычный - плоский, чуть позднее по случаю в той же Москве-матушке удалось приобрести генераторный. Помните такой - жмешь его как эспандер, а он светит тебе в ответ? И чем чаще жмешь, тем лучше светит. Ясно, что долго таким не насветишь, зато извечная проблема дохлых батареек решается навсегда.
С сухпаем особых вопросов не возникло - не мудрствуя, Гоша узнал у все знающего старшины роты калории солдатского рациона на сутки и приобрел банку сгущенки и такую же по размерам банку тушенки, здраво рассудив, что ужать их все равно никак нельзя, а норму калорий они примерно покрывали, тем более, что в описи было написано туманно: «запас еды на сутки». Х.З. - а может, именно эти сутки попадают на разгрузочный день?
Весь список был закрыт. Упаковка чемодана - отдельное мероприятие, требовавшее сосредоточенности и комбинаторских способностей, коих у Гоши, несомненно, было в достатке. Кубик Рубика и «Пятнашки» были в свое время у него в фаворе, тетрис появился позже.
Все тревожные вещи абсолютно плотно, продуманно, без непозволительных промежутков укладывались, внутреннее пространство кружки тоже не пустовало, наверх клалась офицерская сумка-планшет, и крышка чемоданчика даже легко, с небольшим совсем нажимом закрывалась! А на внутренней поверхности крышки был приклеен утвержденный начальником штаба список-опись.
Одна была беда: плащ-палатка вместе с офицерской сумкой в чудо-чемоданчик не помещалась. Или то, или другое. Гоша рассудил, что плащ-палатку можно и в скатке на ремне носить, это не только не возбранялось, но зачастую и полезным оказывалось - ее активно использовали по прямому назначению. А вторая плащ-палатка лейтенантам за малым сроком службы не полагалась...
При своих лилипутских габаритах, но предельно плотной набивке снаряженный чемоданчик весил как и любой его «взрослый» собрат. Первый раз его проверил ротный. Не веря своим глазам, он убедился, что по каждому без исключения пункту описи из игрушечных недр достается соответствующий предмет. И навсегда от Гоши отстал, приклеив его чемодану прозвище «волшебный сундучок». Однажды еще комбат посмеялся над французским мылом, но тоже претензий не имел. Судьба взводного такова, что отчитываясь за подчиненный личный состав, сам он перед высокими проверяющими остается практически чист: его оценка зависит от оценки взвода. Следующий раз над Гошиным чемоданчиком поудивлялись только через три года - сослуживцы и очередной начальник на новом месте службы.
Отдел, в который старший лейтенант Гоша был взят начальником смены, стоял на отшибе. Начальник отдела слегка самодурствовал, к подчиненным был требователен, но в целом справедлив. Он заставил весь личный состав отдела содержимое тревожных чемоданов модернизировать. Так появилась итоговая и навсегда последняя версия Гошиного «волшебного сундучка».
Каждая отдельная вещь или комплект в тревожном чемодане плотно сворачивались, обертывались белейшей финской телетайпной бумагой, на неё, отпечатанная на военном принтере (лазерных, да и вообще ПК тогда еще не было) клеилась бирка с названием, например: «Портянки. 2 пары», или «Щетка сапожная с кремом». Для окончательно убийства проверяющих все это засовывалось в полиэтиленовый пакет и заклеивалось скотчем.
Вы скажете: а как же проверяющему проконтролировать содержимое пакета? Это ж после каждой проверки надо пакет переделывать? Так вот, за все время, которое я помню, ни один проверяющий, ни у одного сотрудника отдела не посмел потребовать такой пакет вскрыть! Видимо, у них дух захватывало при виде такой безмерной, строгой военной красоты. Это ж как попросить неразборное яйцо Фаберже вскрыть на предмет наличия в нем желтка...
Очередное воинское звание ознаменовалось у Гоши и получением положенной по нормам новой плащ-палатки. А, надо сказать, последняя оптимизация и укладка содержимого в пакетики (видимо, за счет уплотнения последних) позволили даже высвободить в чемоданчике часть пространства. У Гоши появилась идея-фикс попытаться засунуть туда одну плащ-палатку, чтобы навсегда забыть о внутреннем содержании: взял чемоданчик и пошел на неожиданную тревогу с абсолютной уверенностью в его полном соответствии списку-описи.
После укладки плащ-палатки наверх на сумку-планшет крышка не закрылась. Гоша поменял их местами. Впечатление, что сейчас крышка закроется не появилось, однако Гоша был настойчив. Он стал на крышку сверху коленями. Видимо вещи в чемоданчике сами поняли неотвратимость судьбы. Карандаши чуть съежились, кружка чуть повернулась, тюбик зубной пасты вообще принял очертания окружающей его среды, все свертки выдохнули и... Крышка мягко щелкнула обоими замками. Кто служил, тот знает сколько весит плащ-палатка. Чемоданчик увеличился в весе еще на два килограмма, габариты остались прежними.
Вот в таком окончательно законченном виде «волшебный сундучок» тихо уснул на очередном новом месте службы Гоши - в одном из отделов командного пункта. Место для чемоданчика было тихое. Офицеры КП занимались своими оперативными делами, строевая жизнь чаще всего обходила их стороной...
Уже и СССР развалился, уже и новую форму в российской армии ввели, отменив, в частности, сапоги. Уже и Гоша стал старшим офицером, то есть майором. А тревожный чемоданчик все лежал на антресолях отдельской комнаты практически не тревожимый. Разве что опись поменялась после прихода нового начальника штаба, да консервы традиционно два раза в год по окончании плановых проверок реализовывались по назначению, после чего заменялись. Традиция была такая: и закусь приличный, и срок годности соблюдался. По утилитарной причине Гоша отказался от сгущенки (неудобный закусь), заменив ее на пачку несладкого печенья.
Еще капитаном Гоша как-то в одну из проверок совершенно честно умудрился сдать на классную квалификацию «Мастер», после чего все последующие проверки для него превратились в сущую формальность: вступил в действо принцип неприкасаемости «мастеров мало, их надо беречь». И все проверки проходили мимо, не особо напрягая, тем более, что и проверяющие-то практически все свои были.
И вот в эту служебно-идиллистическую картину решил вмешаться злой рок в лице старого начальника штаба части, наконец-то оставшегося за командира части с намеком на возможность стать таким по-настоящему. Имея очень острый зуб на КП, в ходе ежегодных плановых учений он монаршим повелением приказал построить весь офицерский состав на плацу, дабы проверить у него все что можно, а именно внешний вид, тревожные чемоданы и противогазы. На плац погнали всех, даже дежурные смены усиления. Гоша не смог отвертеться, и хотя за «волшебный сундучок» он ни грамма не боялся, перспектива переться километр туда и километр обратно, стоять по жаре на плацу его не радовала. Но на то они тяготы и лишения. Родину на учениях защищать - это вам не только вводные решать, которые сам придумал.
Когда очередь предстать пред светлые очи НШ дошла до Гоши, он уже устал. Взгляд НШ, как вы понимаете, сконцентрировался на «волшебном сундучке»:
- Что это? - спросил он не слишком строгим от удивления голосом.
- Это - тревожный чемодан, товарищ подполковник!
- Вот эта х... ф... Вот эта косметичка - чемодан?
- Так точно! Приобретен в специальном отделе военного универмага.
- И вы, товарищ майор, хотите мне втереть в мозги мысль, что в этом э... ридикюле находится полный список положенных вещей?
- Так точно! И этот список утвержден вами, товарищ подполковник!
- У него там все, - улыбнулся посвященный в тайну «волшебного сундучка» мой начальник отдела.
- А я не верю! - орал НШ. - Где ваша плащ-палатка?
- В чемодане, - удивился Гоша типа «а где же ей еще быть».
- Так, вскрывайте это чудо, и будем все по списку проверять!
И понеслось. Крышка «сундучка» отскочила, Гоша достал сумку-планшет, затем демонстративно жестом фокусника встряхнул, расправив плащ-палатку, показывая, какая она настоящая и большая, и небрежно постелил ее на асфальт.
НШ зачитывал очередной пункт из описи, взятой у Гошиного соседа, Гоша предъявлял вещь к осмотру. НШ цокал языком, ёкал, блякал, кхекал, но ни к одной вещи придраться не мог.
- Мыло? А почему такое маленькое?
- Это полноценный кусок, еще в упаковке. А в подписанной вами описи размер не указан.
- А-а-а, фонарик! Включите-ка мне его? И долго вы так сможете жмякать и жужжать?
- Меня учили стойко преодолевать тяготы и лишения воинской службы. Фонарик безупречно рабочий, а его конкретный тип и характеристики в описи не указаны.
- Ага! И вы хотите мне сказать, что вот этой банки тушенки и пачки печенья вам хватит в случае чего?
- Рацион, конечно, не всесторонне сбалансированный, но по количеству калорий он почти соответствует дневной солдатской норме, что вполне позволит мне продержаться сутки до подхода основных сил с полевой кухней.
- А вот эта игрушечная кружечка что вам позволит?
- Она позволит мне выпить 170 граммов любого напитка. А если мне покажется мало, я налью еще одну.
Начальник отдела и рядом стоящие офицеры тихонько писали кровью, НШ заводился.
- Конверты! Есть. Тетрадка! Есть. Цветные карандаши! Что это?
- Это двухцветный карандаш. В нем сочетаются два основных, требуемых для нанесения на карту обстановки цвета - синий для врага и красный для обозначения своих позиций. А других цветов военная топография не требует.
- Носки, 2 пары!
Тут Гоша достал и предъявил девственно чистый и бесконечно аккуратный ополиэтилененный пакетик с надписью «Портянки 2 пары».
- А-а-а-а!!! - возрадовался победе НШ, - Что это? Что это, я вас спрашиваю? Нахрена офицеру портянки, если сапоги три года как отменены, я вас спрашиваю!!!
Тут, надо признаться честно, Гоша «включил дурака». Нет, он не забыл отмену сапог и, соответственно, портянок. Просто давно запакованный сверток нашел в чемоданчике свое постоянное место, и любое изменение эту идиллию нарушило бы. А запись в действующей описи оставляла лазейку.
- Меня учили, товарищ подполковник, что вопрос «нахрена» в армии самый вредный. А в описи, которую вы держите в руках и которая подписана вами же, в этом пункте стоит «Портянки или носки». Заметьте: не «Носки или портянки», а именно «портянки» сначала.
- А голова у вас есть? Как вы собираетесь их в берцы засовывать?
- Никак не собираюсь. У меня и берцев-то нет, не выдали за неимением на складе!
- Вот видите, - попытался надавить на логику НШ, - зачем же вам тогда портянки?
- Мне это неизвестно, но раз так написано в описи...
- Бля!!! Штаб, описи переделать! А вам, товарищ слишком умный майор, портянки заменить на носки! Об исполнении доложить!
- Есть!

На КП Гоша стал героем, отбив у нового командира части желание приставать к оперативникам с глупыми предложениями. А вскоре уехал в длительную командировку, где тревожные чемоданы не требовались. По возвращении он прослужил еще год и уволился по окончании контракта с 20 годами выслуги. На «волшебный сундучок» стояла очередь, но он передал его самому молодому, забрав из него только сумку. На память.