Быть дедом не так легко, как думают. Особенно, когда ты один такой на сто человек, а вокруг тебя восемнадцатилетние сопляки в очках, а дело происходит под Ленинградом, вернее, Волховом. Апрель, сырость, дикий холод, железная дорога, которую надо по болоту вести и ремонтировать заодно. К тому же если еще все эти сопляки оказались городскими, а ты мало того что деревенский, да еще и сирота с тринадцати лет. Тебе палатки на болоте - ничего, а вот молодые просто загибаются. Вот хоть ты и дед, а дрючит тебя командир, потому что знает, что ты успел на железке поработать до службы. Чуть что - вперед, и с песней. И не колышет никого, что ты дед, и что помоложе тебя есть, и что вообще без всякого сна-отдыха. Жрать нечего, не помыться, курева вообще нет. А чуть что, дергают именно тебя, деда. Вот и сейчас заглянул в палатку лейтенант. Так и есть , кто-нибудь один, пойдете в NN за шнуром. Ну мать твою! Только пригрелись, уставшие, грязные. А в NN через болото час пехом туда, а потом обратно. И смотрят эти восемнадцатилетние с такой тоской на тебя, что встаешь, молча собираешься и выходишь. А все мысли - о палатке. Час туда. Все мысли о палатке. Час обратно. Все мысли о палатке. Пришел, наконец. Все мысли о палатке. И о том, где она и где же все. И почему не осталось ничего, кроме воронки. И почему ты не слышал налета. И лишь потом - как тебе повезло.

Его всегда называли Дедом. В том апрелe 1943 года ему исполнилось целых 30 лет.

Мимоходом. Врать - полезно!

Севастополь. Июль. Жарко. Училище пустынно. Все на практике. Только первый курс, отходив зимой в Грецию на надводном корабле, сдает экзамены позже всех. Сессия. Одолели первый экзамен. Как не отметить? Святое дело! Но бухта Голландия - район сугубо военный, в магазинах курсанту спиртное не продадут ни за какие деньги. Остается одно - баба Дина. Сто метров до забора, десять за ним. Рубль- литр. Вино домашнее, если повезет, не разбавленное всякой карбидной примесью. Кинули на морского, кому идти. Выпало мне. Схватил два чайника - и к забору. Тактически рассчитал верно - идти посреди дня. Никто такой наглости и не заподозрит. Перелез забор, оплатил бабушке услуги, получил взамен полные чайники и полным ходом назад в родную казарму. Бегу, но аккуратно, чтобы не расплескать драгоценную жидкость. Никого впереди, около казарм пустота. Полная удача. Остается пара шагов до ступенек подъезда. И тут из него вываливает целый сонм начальников. Адмирал - заместитель начальника училища, каперанг - начфак, и еще множество старших офицеров. От погон зарябило в глазах и мгновенно вспотела спина. Стою перед всеми ними как последний идиот с двумя чайниками вина в руках, и что делать, совершенно не соображу. Начфак смотрит на меня, задирая бороду.
- Белов, что в таре?
Вопрос конкретный. Не увильнешь. Обреченно вздыхаю, и предчувствуя последующие за моим ответом репрессии, отвечаю.
- Вино, товарищ капитан 1 ранга.
Общий хохот. Офицеры заливаются, кто во что горазд. Адмирал, смахивая выступившие от смеха слезы, укоризненно говорит начфаку.
- Ты, Святослав Евгеньевич, лучше разрешил бы своим орлам чайком в казарме баловаться. А то носятся за ним на камбуз, а потом от испуга плетут, что попало. Вино... Хм, выдумает тоже.
И вся группа, почтительно обступив раскрасневшегося адмирала, неторопливо удаляется по направлению к следующему подъезду. Я остаюсь стоять, разве что не с подмоченными штанами. Обыкновенное оцепенение. В то, что цунами пронеслось мимо, еще не верится. Наверное, так бы и стоял, если бы из окна нашей сушилки не стали звать истерическим шепотом остальные участники предстоящего банкета. Все спало, и я шмелем влетел в казарму. С тех пор я понял одно намертво. Правду начальству говорить можно и нужно. Особенно, когда оно её не ждет.

Автор -Павел Ефремов.Размещено с разрешения автора.

Стрельба на приз Главкома.

В этом выходе в море было все не так, как хотелось бы. Должны были идти на ракетную стрельбу на приз Главкома. Это ежегодное мероприятие, которое проводится на флотах, всегда считалось венцом боевой подготовки и вообще всей военно-морской службы кораблей флота за год. Пароход у нас был уже достаточно старый, ему давно уже пора было становиться в средний ремонт, но все это событие откладывалось и откладывалось. Не то чтобы совсем все разваливалось, но огрехов по материальной части было предостаточно во всех боевых частях. Перед выходом сутками не сходили с корабля, все ковырялись со своей материальной частью. Ну и зам, как известно не дремлет, Партбюро всякие, партсобрания и просто замовские вздрючки. «Командира БЧ-2 на базу, срочно!». И бежишь туда в гору, как ошпаренный. А на корабле не идет предстартовая подготовка на одном из пультов подготовки к стрельбе, или крышка контейнера медленно открывается, или еще какая-нибудь пакость лезет. И бумаг кучу всяких написать надо для флагманского специалиста. А тут «Срочно на базу». Ну примчался. «Кто меня вызывал?» А зам вызывал - сууука. «А написаны ли у вас соцобязательства, товарищ командир БЧ-2 на ответственную стрельбу на Приз Главкома? Ведь мы будем представлять не только наш экипаж, но и весь Северный флот». И пошел и пошел муть разводить... Стоишь весь переполненный холодным бешенством - разорвал бы его гада на куски! Нет, не люблю я их - замов.
Ну, ладно, закончился береговой период, поехали в море, в море отдохнем. Подводник всегда в море отдыхает - это закон. Подальше от начальства, от всякой береговой мути.
Не успели отойти от причала, так и началось, буксир, который нас разворачивал, врезал по носовой надстройке и оторвал лючок под съемную шаровую опору*. Но это не страшно, пойдем в док после выхода, сделаем новый, не первый раз.
Только вышли из губы Западная Лица, как скисла локация, тоже не страшно, дело происходит летом, полярный день все и так видно, а там погрузимся и локация не нужна. Под водой ребята из РТС сделают свою «лопату»** и все будет в порядке.
Доехали до точки погружения. «Боевая тревога! По местам стоять к погружению!». Все, начали работать. Нырнули нормально. Забортная арматура кое-где слезится, но ничего - это дело привычное и никого не волнует особенно, опустимся ниже, водичка все обожмет сама и течи прекратятся. Поплавали в подводном положении до сеанса связи, надо всплывать под перископ.
Только чуть-чуть приподнялись, как пошли доклады от акустиков: « Цель прямо по курсу, пеленг не меняется. Цель слева 20, пеленг меняется на нос. Цель справа 25, пеленг не меняется, дистанция сокращается».
И так далее в том же духе, штук двадцать целей и все прут прямо на нас, как специально. А поговорить с берегом очень надо, так как оттуда должны сказать, куда нам плыть и когда стрелять.
БЧ-4, РТС вроде бы наладили свою технику и можно всплывать. Всплыли и обалдели! Рыбаков вокруг нас не счесть. Мойва пошла, мать ее...
А что такое рыбак, когда он ловит неводом рыбу - это полный, как говорят атас! Штурвал у них привязан веревочкой, в рубке нет никого, и вся команда около траловой лебедки на юте, смотрят, что им там море подарило, а на все остальное наплевать.
И вот мы всплываем посреди этой ненормальной стаи рыбачья. Локация работает ровно две минуты и сдыхает.
Откуда ни возьмись, наползает туман, и не просто туман, а туманище - глаз выколи!
С мостика команда: «Подать воздух на тифон и сирену!». Подали воздух. Пукнул сначала тифон и умер, потом сирена так жалобно проскулила и тоже скончалась. Радио то мы запулили, но теперь надо «квитанцию» ждать и ответ от отцов-командиров с берега, что нам горемычным делать дальше. Плывем пока в стае мойвы, ракетами сигнальными постреливаем, которые тоже скоро кончаться. Ждем указаний.
А знаете, как выглядит СРТ - средний рыболовецкий траулер, на дистанции в сто метров выползающий из туманного молока? Весит-то он тонн 300-400, и в ходовой рубке у него нет ни души, и гребет то он со скоростью узлов 10, ударники коммунистического труда мать их..., на скорости рыбку добывают для народа!
Прется эта плавучая беда прямо на тебя, сворачивать ему нельзя, так как если свернет, то косяк может потерять.
И вот, когда уже в него попали наши сигнальные ракеты, а скорее всего услышали они наши мольбы, вернее мат многоэтажный, тогда начинается на нем суета и какое-то жизненное движение.
Нехотя он отворачивает от нас, а мы упираемся задним ходом, рискуя въехать в предыдущий траулер, с которым только что разошлись не поймешь какими бортами, но дистанция была метров двадцать. Правда, предыдущий шел на автопилоте, с привязанным штурвалом, и команда его пропустила зрелище матерящейся атомной подводной лодки в надводном положении.
Ну ладно, дождались мы ответа с берега, разрешили они нам нырнуть и идти в район стрельбы. Что мы с большим облегчением и сделали. Вылезли мы из мойвенного стада, рыбачки остались позади ударничать дальше.
Плывем себе потихоньку без приключений. Добрались до места. Начинается предстартовая суета, Все волнуются, задача стоит ответственная, и дело не в Призе Главкома, а дело в том, чтобы стрельнуть на нашем старье и чтобы нечего не случилось.
Пароходу к тому времени уже было двенадцать лет, и ни одного более или менее серьезного ремонта. А надо сказать, за нами вышла на стрельбу торпедами совсем новенькая ракетная лодка, и экипаж хороший на ней, но вот доверили стрелять почему-то нам.
Зам начал было собирать партийное собрание, но старший на борту начальник штаба очень интеллигентно ему отсоветовал, сказав, что ему в его каюте на весь выход в море будет хорошо.
Ну вот, вроде бы все готово, все по местам, наблюдатели групп записи на боевых постах, магнитофоны в центральном и в ракетном посту готовы записывать все нюансы ракетной атаки.
«Боевая тревога, ракетная атака!» Началось! Все работают, слышны голоса командира лодки и командира БЧ-2, отдолбили «молитву» предстартовой подготовки. Лодка на боевом курсе, все идет по плану, сейчас задача, чтобы ракеты подошли к цели строго в обозначенное время «Ч», это значит, что все операции по предстартовой подготовке, открытию контейнеров должны быть выполнены по графику ракетной стрельбы. А залп-то у нас должен быть двухракетный, и готовим к стрельбе четыре ракеты, две основных и две резервных, на всякий случай. И вот настало время открывать крышки контейнеров. Боцман уже доложил, что находимся на глубине старта. Командую электромеханику: «Открыть крышки первого, второго, третьего и четвертого контейнеров». Слежу по пульту управления за мнемознаками открытия всего этого хозяйства. Не загораются мнемознаки в положении «Открыто». Докладываю в Центральный, что не могу открыть эти чертовы крышки. «Почему?» - спрашивают.
«Не могу уравнять давление в контейнерах с забортным» - отвечаю. Опять «Почему?» и маток понемногу начинает проступать.
Очевидно, залипли клапана уравнивания давления, и давление в контейнерах выше, чем за бортом, прижало крышки. Вдруг по правому борту «Бумм!!!» и сразу же второй «Бумм!!!».
«Что за звуки?! Что это!?» - Это уже вступает наш дуэт с командиром начальник штаба. Из работающего между центральным и моим постом «Каштана» доносятся сдержанные вопли. Дело пахнет керосином, а время «Ч» неумолимо приближается, еще пять-шесть минут и можно сворачивать ракетную атаку.
Начштаба молодец, орет:
«На правый борт не обращать внимания, готовить ракеты левого борта! Что нужно, чтобы открыть крышки, командир БЧ-2?»
Я прошу подвсплыть метров на пять.
«Боцман, всплывай на глубину двадцать пять метров!»
Не открываются!
«БЧ-2, что нужно сделать, еще всплывать?»
«Да!» - ору.
«Глубина двадцать метров! Открылись!?»
«Нет! Всплывайте еще».
«Глубина пятнадцать метров! Открылись!?»
«Нет! Всплывайте в надводное положение, наверху открою крышки, потом погрузимся с открытыми крышками и выстрелим».
«Поднять перископ! Боцман, всплывай в надводное положение!»
На глубине метров пять пошли, наконец, крышки обоих контейнеров. И тут я посмотрел на часы, и понял, что если через десять секунд не дать команду на старт, то придется давать противоположенную команду «Отмена старта».
«Лодка всплыла в надводное положение!» - это боцман.
«Командир БЧ-2, ну что?»
«Ракеты вышли!».
Потому как только я увидел на пульте управления системами контейнеров загоревшиеся мнемознаки открытых крышек, тут же нажал на старт.
«Как вышли!? Почему!?»
Все дело в том, что наши ракеты были приспособлены для подводного старта и из надводного положения никто никогда еще не стрелял. Правда, был предусмотрен инструкциями «Аварийный старт» из надводного положения, но только на стартовых агрегатах ракет для того, чтобы выбросить из контейнера аварийную ракету.
А как поведут себя ракеты при старте по полной программе в полете, было неведомо.
Но дело было сделано, оставалось только ждать результата с мишенной позиции. Мы даже не стали погружаться. В центральном посту тягостное молчание. Обычно зам прорывается к «Каштану» и несет по всему кораблю свою ахинею, о блестяще с помощью родной коммунистической партии выполненной поставленную Родиной и все той же партией боевой задаче. А тут даже он молчит, все сидим и ждем приговора. И вот радио: «Командиру, экипажу и командиру БЧ-2 благодарность от Главкома ВМФ».
Слава нашей советской военной науке, которая заложила неведомо какой запас надежности в наша ракеты! Впервые, и, наверное, в последний раз был произведен двухракетный надводный залп ракетами, предназначенными для подводного старта!
Но это ладно, стрельнули, попали, не опозорились, и слава Богу. А что же твориться в первом и третьем контейнере?
Посмотрели вокруг - нет никого. Надо выходить на надстройку. В открытом море это всегда достаточно сложная операция, спасательные пояса, жилеты, штормовой леер надо поднимать, а его забыли, когда в последний раз поднимали. Да, еще рубочная дверь задраена с помощью кувалды. Но и с этим справились. Вылезли мы вдвоем, вместе с начальником штаба. Иду по носовой надстройке и представляю себе то раздавленные ракеты, то наоборот, все в порядке, а то, что было два довольно сильных удара в этих контейнерах, так это просто показалось. Конечно, оказался первый вариант...
Начштаба только и сказал: « Да, бля...».
Коки*** ракет в обоих контейнерах уныло свисали и капли морской воды напоминали не то слезы, не то сопли. По-другому, и не скажешь.
«Ну что, закрывай этот бардак, в базе будем разбираться» - сказал начштаба.
Когда пришли домой, почти сутки вытаскивали эти злосчастные ракеты из контейнеров, так как центровка у них была нарушена, и были заполнены они морской водичкой. Потом в присутствии целой толпы всяких экспертов я доказывал, что моя вина здесь косвенная, что лодка давно не была в ремонте, что все трубы забиты окалиной и ржавчиной, и так далее и тому подобное.
Но к тому времени я уже был матерый командир БЧ-2, и просто так назначить меня во всем виноватым не удалось. Ракеты списали, ну и всех участников событий соответственно занимаемым должностям, как положено, вздрючили.
На Флоте без виноватых нельзя, просто невозможно.
Правда, потом пришла в голову, и не мне одному, хорошая мысль: надо было выстрелить эти раздавленные ракеты вместо исправных на стартовых агрегатах, и вся любовь. Ведь смогли мы выстрелить из надводного положения, хотя по всем инструкциям этого делать было нельзя. Вы скажете, а как же дырки на мишенях? Да офицерики из той части, которая ведает мишенями, навертели бы в них дырок за три литра шила, столько, сколько надо было и фотографии бы сделали, так, что любо-дорого посмотреть. Сколько раз это бывало в нашей беспокойной службе, и не счесть.
Но вообще было здорово в один день получить благодарность от Главкома и фитиль от местного командования. Но на этих стрельбах Тихоокеанцев мы все -таки обошли. А у меня остался как сувенир самый кончик носового обтекателя одной из ракет и кассета с записью этой исторической ракетной атаки.

*Один из элементов для погрузки ракет
**Антенна радиолокационной станции
*** Радиопрозрачные колпаки на носовой части ракеты

Кто ты?
(отрывок)

Он шел мне навстречу, но я прошел мимо. Я узнал его, лишь обернувшись вслед и удивившись неожиданной субтильности, почти костлявости: низкорослый - неуверенные метр шестьдесят, косолапый, при ходьбе цепляющий носки белых кроссовок один за другой, угловатый, но жилистый, прямой и крепкий Хампти Дампти, неоднократно падавший со стены жизни. Я встретился с ним взглядом и укололся о его кустистые брови, но понял, что это он - Рон, английский инженер, которого я должен был встретить в «Шереметьево» и отвезти в отель. Он не держал в руке трость, которая помогла бы ему, слегка прихрамывающему на левую ногу, но нес нелепый кожаный чемодан - несомненно, тяжелый, не опустив плечо вниз.
- Элек? - спросил он скрипучим голосом.
- Да, сэр. Позвольте помочь вам, - протянул я руку к тяжелой ноше.
- Я сам. И не называй меня сэром! Пошли наружу - хочу курить! Чертовы самолеты! Чертовы «Бритиш Эйруэйз»!
- Вы первый раз в Москве? - стандартно спросил я, кидая багаж в свой видавший виды «Жигуль».
- Нет, черт возьми, я не первый раз в чертовой России! Сынок, эта еда на борту «Бритиш» - дерьмо. Хуже только на флоте!
Всю дорогу до отеля «Аэростар» он смотрел вперед, не оглядываясь по сторонам и не отвлекаясь на московские здания, которые его совсем не интересовали. Рон постоянно что-то по-старчески бубнил, прикуривая сигареты «Бенсон энд Хэджес» одну за другой, причмокивая при затяжках, как это делают курильщики с очень большим стажем, и шумно выпуская дым через фильтр снежно белых усов и бороды. Впрочем, и голова его была по-старчески бела; но слегка завивающийся чубчик и прищуренные глаза выдавали в нем хотя и постаревшего, но все еще драчуна с большим стажем.
Войдя в свой номер, он бросил зазвеневший железом чемодан на кровать. Внутри оказался полный набор джентльмена: кусачки, ключи, отвертки, дрель, блок «Бенсон энд Хеджес» и пузатая бутылка ранее незнакомого напитка, которую он тут же поставил на стол. Рядом он очень осторожно засунул уголком за зеркало фотографию пожилой, но миловидной благообразной женщины с завитыми каштановыми волосами.
- Жена! - впервые осклабился Рон. - Выпьешь? - встряхнул он бутылку.
- Немного. А что это?
- Мой любимый booze, черт возьми - «Southern comfort». Единственный достойный человека американский напиток. Когда-то очень давно я попробовал его в Штатах - полюбил навсегда.
Напиток оказался редким на вкус и замечательным: крепким, но не резким, достойным сильного, но не самоуверенного человека со склонностью к романтизму. Однако Рон тщательно скрывал эту сторону своего характера, как и внутреннюю доброту, которую он камуфлировал вечно недовольным лицом и стариковским ворчанием, бастардизируя все вокруг: канадский отель, в котором он жил, русских поваров, которые готовили еду в нем, королеву, подданным которой он был, облака, которые закрывали солнце. Впрочем, на улицу он не выходил вообще, ковыляя по коридорам от номера в бар и обратно, крепко «посыпая солью» все вокруг.
- Фокин бастардз, ассхолз! - скрипел он ржавым голосом с каким-то легким неанглийским акцентом, присущим коренным англичанам.
- Рон, сегодня работы не будет: проблемы с нашим грузом на таможне. Возможно, брокеры доставят оборудование завтра, - успокаивал я старика.
- Фокин бастардз, ассхолз! - закуривал Рон и наливал «Южного комфорта» на полтора пальца. Эти «полтора пальца» он выпивал каждый час.
И когда мы начали работу, я все не мог понять, зачем сюда прислали этого, хотя и самобытно интересного, но совсем одряхлевшего человека. Впрочем, он вскоре доказал свою полезность: мы устанавливали телевизионную систему в отеле, частью которой были усилители «Jerrold», и эти присланные из Канады приборы оказались абсолютно бесцельными - в них отсутствовала одна из важных микросхем.
- Фокин канэдиан бастардз! - взревел Рон.
Он надолго закрылся в своем номере, выпив на полторы ладони своего любимого напитка под бумажное шуршание схем устройства прибора. Остальные члены команды печально паковали вещи, готовясь к незапланированному отъезду. Вечером Рон вышел из номера, подхватил меня за рукав и повел к установленному усилителю:
- Элек, если меня долбанет током, сразу оттаскивай! - совершенно невозмутимо пыхнул перегаром и сигаретным дымом старик. Он достал из кармана кусочек зачищенной проволоки с загнутыми концами, перехватил его плоскогубцами, опустив на нос очки, поворчал несколько секунд и вставил ее в гнезда отсутствующей микросхемы. Странно, ничего не произошло, но «Jerrold» заработал.
- Рон, ты просто сапер какой-то! - обрадовался я.
- Есть немного! - улыбнулся редкой улыбкой дед.
С этого момента мы стали ближе, лучше понимая друг друга. В тот вечер мы выпили еще пальцев на пять и долго болтали обо всем на свете: о работе, о сложной жизни пенсионеров в Англии, о флоте, на котором служили оба. Рон очень переживал, что с каждым годом ему становиться все сложнее выплачивать две тысячи долларов ежемесячно за старинный усадебный дом 18-го века в пригородах Лондона, в который он вселился более 20 лет назад. И только это заставило его, уже пережившего одну операцию на сердце старика, ехать в Россию, чтобы заработать деньги. Он пыхтел своим «Бенсоном» и закатывал левую штанину брюк, показывая шрам на том месте, откуда хирурги взяли вену для байпаса на его сердце. Впрочем, он был не очень расположен рассказывать о себе, больше расспрашивая меня. Но оживился, узнав о моем флотском прошлом.
- Флотская молодость! - расплылся в улыбке Рон, - Я в подводных силах служил. В 1946 году ходил на субмарине с визитом к вам в Мурманск. Поганый городишко, но женщины отменные!
И как сегодня жаль, что его фамилия в те дни мне не говорила ни о чем. Рон Крэбб. Крэбби, как называли его другие английские инженеры, работавшие с ним когда-то в компании Thorn EMI, а теперь приехавшие с ним в Москву. Среди них был и двухметровый красавец Дэйв Чок, при встрече с которым женщины впадали в ступор. Но и воспоминания Дэйва о прошлой карьере водолаза-глубоководника, ходившего под воду на 300 метров, мне были тогда, в ранние 90-е, совсем безразличны. Как глупо порой мы ведем себя, когда жизнь дарит встречу всей жизни...
Рон приезжал в Москву три раза в течение нескольких лет. К моменту, когда он приехал в последний раз, мы не виделись уже два года. Я знал, что перед приездом дед только что вышел из реанимации, в которой пролежал месяц после второй операции на сердце. Он сильно сдал, припадая уже на обе ноги, но продолжал смолить сигареты одну за другой и прикладываться к «Южному комфорту». В первый же вечер мы поехали домой к моей маме, пили водку «Распутин», ели пельмени и блины с красной икрой. Утром Рон был живее всех живых, работая наравне со всеми, но делая перерывы каждый час на сигарету и дринк, теперь всего на один палец.
- Я прожил свое! Мне поздно менять что-либо в жизни! - ворчал старик в ответ на советы окружающих.
- Надоело все! Возвращусь, продам дом и уеду с женой в Африку! Ты не представляешь, насколько там все дешево! Осуществлю мечту - дом на берегу океана и катер на причале. Так и сделаю! - однажды решительно сказал он.
Потом наступил последний день нашего знакомства. Работа была закончена, и мы решили перед отъездом Рона сходить в немецкий паб в отеле «Пента». Но пришел я на эту встречу в смятении, так как по дороге в метро купил газету «Совершенно секретно», открыв которую, понял, что у меня есть большой вопрос к деду.
- Рон, твоя фамилия Крэбб. А ты не родственник коммандера Лайонела Крэбба? - спросил я старика, уютно усевшегося за стол и отхлебнувшего «Варштайнер».
Такого лица Рона я никогда не видел. Его кустистые брови съехались, лицо стало багровым.
- Он позор нашей семьи! Предатель! - зло выкрикнул дед, посмотрев на фотографию в газете.
- Но Рон, откуда ты...- хотел спросить я.
- Он - мой двоюродный брат!

Сегодня передо мной лежат два журнала, два номера ежемесячника «Argosy» от октября 1956 и 1960 годов, которые я недавно купил на интернет-аукционе. Именно в них появились те две статьи, которые на долгие десятилетия сделали легендарного Лайонела Бастера Крэбба изгоем и позором для всей семьи.
Капитан 2 ранга Лайонел Кеннет Филип Крэбб, кавалер высших военных орденов Великобритании, получивший пэрство из рук Королевы, человек-легенда, человек-загадка, отец британских боевых пловцов.
Заглянем в его официальную биографию и позволим себе усомниться в некоторых фактах. Может быть, документы из архивов британского правительства, касающиеся Крэбба, все же будут открыты в 2057 году, как должны они были быть открыты еще двадцать лет назад, и развеют навсегда налет джеймсбондианы, накрывший реальную историю этого неординарного человека - подобно гравировальным цилиндрам, которые, катаясь по муаровой ткани, разрушают нити и направляют их в другом направлении, образуя красивый, но выдуманный рисунок. А пока мы верим вот во что: «Лайонел Крэбб родился 28 января 1909 года в семье Хью и Беатрисы Крэбб в Стритхеме на юго-западе Лондона».
- Рон, - спросил я, - ты называешь его предателем! Но как мог потомственный англичанин, пэр и герой нации стать им?
- Черт возьми, Элек, ни я ни он не были потомственными англичанами! - сказал дед, совсем забыв о своем пиве.
- Что ты имеешь в виду?
- Мы - польские евреи из Варшавы! И оба родились там! Лайонел успел уехать с родителями перед приходом наци, а я бежал уже из Варшавского гетто! И вообще, наша истинная фамилия не Крэбб!
Я посмотрел тогда на его вскинутую руку с перстнем на левом мизинце и вздрогнул, почувствовав себя впутанным в какую-то совершенно таинственную историю. Как много раз я видел это небольшое элегантное кольцо с сидящим золотым крабом, но не придавал этому значения, хотя Рон объяснил мне как-то, что это фамильный герб семьи. Мне приоткрылась дверь, но я не успел войти в нее, чтобы задать миллион вопросов. За Роном зашел водитель, который должен был отвезти его в аэропорт. Он встал, пожал мне руку и хлопнул по плечу. Но я задержал его ладонь и, взглянув прямо в его глаза, вдруг что-то понял для себя и сказал:
- Рон, коммандер Крэбб - это ты!
Не отводя взгляд, старик улыбнулся и ушел навсегда. Но улыбка та была не ироничной, не раздраженно-отрицающей, а какой-то тихо соглашающейся... В его руке не было трости с серебряным набалдашником и золотым крабом на нем, которую никогда не выпускал из своих рук Бастер Крэбб, если не отправлялся «чуть-чуть поплавать». Но золотой краб на перстне - он так много говорил.

Эта встреча не выходила у меня из головы, и спустя полгода я решил позвонить Рону, но телефон оказался отключенным. Звонки нашим общим приятелям в Англии тоже ничего не дали - его ближайшие соратники ничего не знали о его судьбе! Или вынуждены были говорить так...
И теперь у меня остались только две фотографии коммандера Крэбба, сделанные в разные времена после войны и найденные в Интернете. Я смотрю на них и не могу поверить своим глазам - на меня смотрит Рон. Надо только покрыть его волосы сединой...
Рон, кто ты?

О тараканах и лейтенанте Келли

Корабельные Стасики - это тема емкая, не требующая суеты. Сильнее их только корабельные крысы, но они, на наше счастье, ещё уступают им в численности.
Стасик вызывает отвращение своим видом и уважение своей живучестью. Эта сволочь, которая залезает в герметичные и опечатанные приборы, вызывая замыкание контактов (вспомните хотя бы историю Конецкого о своём сокурснике), прогрызающая толстые целлофановые пакеты НЗ и жрущая изоляцию шнуров.
И не только их: на боевой службе 88 года, на такр «Баку», мы сутки рисовали секретный плакат о наших боевых возможностях - для доклада командира крейсера походному штабу 5ОПЭСК. Рисовали сутки, в центральном посту комплекса «Резистор», размеры плаката 3х2 метра, всё цветное: тушь-карандаш, закончили в 5.30 утра, закрыли и опечатали пост, выставили вахтенного (секретность блюли, как могли). В 7.00 предварительный показ командованию. Мы уставшие, не выспавшиеся, но очень гордые открываем, включаем свет в посту - и стриженные под расческу волосы встают дыбом: плаката нет! Точнее он сам есть, но больше напоминает негатив: на затонированных цветными карандашами местах вместо туши белые полосы. Для блеска в тушь добавляли сахар, а стасики, как матросы, сладкое любят - сожрали почти подчистую. Старпом с бычком на часы, доклад в 10.00 - как мы всё восстанавливали....., но успели.
Жизнь плавсостава неразрывно связана с борьбой с этой нечистью.
Начинается она с первых корабельных практик, когда на утро курсанты находят продырявленные пакеты и копошащиеся клубки тараканов внутри их, вместо колбасы или хлеба.
И увы, не заканчивается даже с увольнением и убытием на Родину. Представьте себе, например, тихоокеанца запаса, где-то в средней полосе России, в новой (или просто после ремонта) квартире (комнаты - кому как). И ВДРУГ - ба! знакомые контуры и габариты - Стасик!!! Нет, не маленький светло-коричневый гражданский таракан, а именно Он, старая сволочь, Стасик: темный и усатый, и подождите, вон там! и там!.....(трам-тарарам! или как сейчас на TV: пи-пи-----!!!) все его родственники. И несмотря на то обстоятельство, что они (Тихоокеанец и Стасик) сослуживцы и их объединяют долгие совместные годы и льготная выслуга, а также тот контейнер или чемодан, война возобновляется.
Война безжалостная, с нарушением всех международных конвенций о не применении всего и вся.. Активно и неограниченно применяется химическое и бактериологическое оружие, и даже частотное. Да и сами методы ведения войны, их цинизм и изощрённость - какая тут Женевская конвенция о военнопленных! - вызывают дрожь у гуманной части общественности, особенно такие истории, как рассказал мне однажды на боевой службе 88 года на... (см. выше), более опытный сослуживец.
Послали его, тогда молодого лейтенанта, за документами на крейсер "Александр Невский", а стоял «Саша» в доке, в Росте. Дело было зимой, как вы понимаете, зима на Севере - всегда впечатляет, особенно ветра. Когда корабль в доке, то из всего, что может давать тепло, остается только электричество, да и то с берега.
Так что в крейсере холоднее, чем на палубе: броневой пояс превратился в аккумулятор холода. С добра дежурной службы, немного поплутав по коридорам и постам, наш рассказчик нашёл нужного ему офицера.
Тот сидел у себя, в сумеречной каюте С ОТКРЫТЫМ ИЛЛЮМИНАТОРОМ! (а судя по инею на переборках каюты, ДАВНО ОТКРЫТЫМ!) одетый во всё, что можно было надеть, и сосредоточенно-внимательно курил. Хозяин каюты молча приветствовал гостя, быстро поняв, что от него хотят, солидно кивнул и не прекращая торжественное курение, передал лейтенанту документы. Хотя лейтенант получил требуемое, но все же не удержался - спросил:
- А иллюминатор чего открыт - проветриваем?
Офицер молча отрицательно покачал головой и всё также возвышенно куря, показал глазами на подволок каюты. И только тут лейтенант понял, почему в каюте сумерки: плафон каюты был включен, но света не давал, так как он был весь покрыт шевелящейся массой корабельных тараканов. Видно, довольный увиденной реакцией, капитан-лейтенант, хозяин каюты, пояснил:
- Кажется, они все собрались, вот сейчас третью сигарету докурю и выключу плафон. Тут им -... ц! Так-то, лейтенант - учись.
Век живи - век учись, пригодилась и мне та история.
Жил я на боевой службе....(см ещё выше) на такр «Баку», один в 4-х местной каюте, соседние каюты занимали мичмана службы снабжения, со всеми классическими признаками мичманов службы снабжении, простите за тавтологию. Каждый вечер в соседских каютах гремела музыка кассетных магнитофонов и доносились, да какой там доносились - просто пёрли, ароматы жареного-пареного, то есть была создана идеальная среда для стасиков, в отличии от моей пустой и чистой.... Но жили эти сволочи, я имею в виду стасиков, почему-то у меня, да так, что когда свет включаешь - палубы не было видно и ночью тапочки убегали.
И достало это меня крепко, и применил я все свои инженерные и тактические знания. А именно: взял из КИПа родного комплекса - пылесос, заблаговременно открыл все рундуки и включил вентиляцию каюты на холодный воздух, хоть и не зима северная, но скорость у стасиков снизилась. Запылесосил этих сволочей, затем вывалил их в умывальник и не пожалев, полил припасенным уйат-спиритом, да и поджог. За сим занятием и застали меня сослуживцы, среди коих и был давешний рассказчик.
Выслушав мои восторженный объяснения и преимущества метода, он, несколько задумчиво, произнес:
- Нет, ты не инженер, ты - лейтенант Келли!

(кто не знал или запамятовал, напоминаю: американский лейтенант Келли - командир роты "Чарли", что уничтожила около пятисот жителей деревушки Сонгми, во Вьетнаме весной 1968 года).