Взято с сайта www.ermanok.net

Агамирзоев Карен Михайлович, родился в 1958 году в Баку. Образование высшее: военное и экономическое. Окончил ВВМУ им. П.С.Нахимова в г. Севастополе. С 1980 по 1995 г.г. проходил военную службу на Северном флоте. С 1997 года работает в Костомукшской таможне в Карелии. Изданы две книги по истории таможенной службы России, опубликованы десятки очерков и статей по таможенной истории. Соискатель ученой степени кандидата исторических наук на истфаке Петрозаводского гос.университета. Член Международного союза журналистов "Новый Современник". Печатается в журнале "Север". Номинация - проза. Иногда пробует свои силы в поэзии. Участвует в координации деятельности созданной в 2000 году Костомукшской городской общественной историко-патриотической организации "Стерх" и поискового отряда "Стерх". Увлечения: легальная поисковая деятельность по увековечиванию памяти павших за Родину в "зимнюю войну" и на Карельском фронте; архивная работа и реабилитация жерт политических репрессий; изучение карело-финского фольклора; коллекционирование жетонов.

КАРЕН АГАМИРЗОЕВ

МОЛЧАНИЕ СКВОЗЬ ПРИЦЕЛ.

...наконец старенький ЛАЗ свернул с пыльной карельской дороги вправо и остановился на просторной площадке перед небольшой сопочкой. Это Кис-Кис. Никто не знает, что это означает. Три года здесь, перед Ухтой, на болотах Кис-кис, стоял Карельский фронт. Сейчас на этой сопочке, тоже под названием Кис-Кис, создан мемориал памяти. Сегодня здесь проходит праздник, посвященный годовщине освобождения Карелии от немецко-финских войск.
Пожилые ветераны, утомленные долгой и пыльной дорогой, стали степенно выходить из автобуса. С высокой ступеньки ЛАЗа помогали им спускаться местные поисковики и провожали к месту митинга. Иван Семенович, с палочкой, но еще крепкий старик, с удовольствием прошел в тень густой рябины, где ему предложили присесть и выпить минеральной воды. Огляделся... Ветеранов ожидала трехчасовая программа: митинг, небольшой военно-исторический фестиваль, фронтовые сто грамм. Людей собралось много: пограничники с полевой кухней, поисковики, гости из Костомукши и Калевалы, отдельной группкой в яркой одежде ветераны войны из Финляндии.
...давно завершился митинг. Говорили о том, что война давно закончилась. Да, её уроки надо помнить, но прошло 60 лет и два народа еще крепче стали дружить и сотрудничать. Порадовали красивым спектаклем по реконструкции боя за сопочку парни из военно-исторического клуба. Имитационные взрывы, сухое щелканье холостых патронов, громкое «ура», стремительный захват финских позиций, допрос финского солдата нашим политруком. Сейчас все участники стоят и сидят за неплохо накрытыми столами, привезенными, видимо, пограничниками из своей столовой. Ветераны преимущественно сидят. Эх, не держат долго слабые стариковские ноги. Иван Семенович огляделся. Солдаты раздавали кашу из полевой кухни. Ветераны-фронтовики стали затягивать фронтовые песни. Недалеко от столов расположилась группа русских ветеранов, которые громко вспоминали особенно запомнившиеся эпизоды прошлых боев. Старики уже выпили по паре глотков из пластмассовых стаканчиков и одобрительно посматривали в сторону финских ветеранов. На правом краю стола, где собрались финские ветераны, тоже стало шумно: пожилые люди расслабились, голоса стали звонче, на короткое время забылись болячки и тревоги. Для них это тоже праздник. Ведь после этого дня, в далеком 1944-м году, финны повернули оружие против немецких войск. Иван Семенович тоже воевал в этих местах и невольно окунулся в воспоминания.

Из задумчивости Ивана Семеновича вывело нарастающее чувство тревоги. Это чувство было очень знакомо старому снайперу. Чувство, когда на тебя смотрят, а значит ты обнаружен. Остро кольнуло сердце. - Не может быть! На него смотрел высокий старик со стороны финской части стола. Иван Семенович мгновенно узнал эти глаза, хотя сейчас их обрамляли очки с толстыми линзами. - Как он постарел, этот финский снайпер. А такой же худой, как и тогда...

... январь 1940 года. Финляндия. Дорога на Раате. Уже третью неделю идет разгром советской 44-й стрелковой дивизии, которая шла в Суомуссалми на выручку нашим окруженным полкам. Но не дошла. Длинную, в десять километров колонну, расчленили на отдельные отряды, которые в сильнейшие морозы превратились в слабые очаги сопротивления. Финские лыжники неожиданно появлялись ночью, расстреливали греющихся у костров красноармейцев, поджигали холодные коробки танков, и так же неожиданно ускользали в темноту леса. Красноармеец Иван Подколюжный, родом из Житомира, уже третий день выслеживал финского снайпера, который уложил четырех командиров и десяток голодных и замерзших солдат. Это была нора в глубоком сугробе. Валенок не было. Ноги Иван обмотал двумя шинелями. Командир-пограничник, взявший на себя командование их отрезанной группой, вчера дал ему новенький командирский овчинный тулуп и поставил задачу ликвидировать надоевшего финского снайпера. Все равно было очень холодно. Но Иван ни за что не оставит свой пост и своего финна. Финн выходил на охоту всего на три часа в светлое время суток, и играл, словно издеваясь над Иваном... Несколько раз Иван его уже видел сквозь линзы оптического прицела, но поймать в перекрестие не удавалось. Вот и сегодня, как только начало светать, Иван прильнул к окуляру, выискивая скрытую позицию врага. Совсем стало светло. Не видя финна, Иван медленно изучал каждый сугроб, надеясь на удачу. Вдруг что-то произошло. Сильно кольнуло в сердце. Стала нарастать волна тревоги, которая поднималась из груди. Рука сама сжала цевье, замерзшая резина прицела больно вдавилась в надбровную дугу.
- Он! Сквозь линзы на Ивана смотрел и целился финский снайпер. Длинное худое лицо в шапке-ушанке, серые глаза, рукавицы, легкий пар изо рта. Голова работала исправно. - Жми на курок, финн твой. Но выстрела не было. Не мороз, а какое-то необъяснимое оцепенение сковало Ивана. Ему показалось, что финн улыбнулся. Иван виновато моргнул заиндевевшими ресницами и снова вгляделся в окуляр. Белые сугробы, но финна уже не было... - Почему он не стрелял?

...Пекка Юнтунен довольно откатился в заранее подготовленный блиндаж. - На сегодня хватит. Уже третий день он играет с молодым и совершенно неопытным русским красноармейцем, который, по всей видимости, считает себя снайпером. Ярость к захватчикам, бессовестно вторгнувшимся в страну Суоми, на втором месяце войны у Пекки уже прошла. По какой причине - Пекка не знал. Его родное Суомуссалми лежало в руинах после того, как его сожгли сами жители перед вторжением русских. Он, молодой и уже достаточно опытный охотник, стрелявший белке в глаз, уже положил не один десяток «рюсси» из своего охотничьего карабина «Саку» с оптическим прицелом. Для него эти замерзшие солдатики, бестолково бродящие на фоне белого снега в своих чудных остроконечных шапках с красными звездами, были легкой добычей. Это был его счет захватчикам. Но вот уже три дня, как Пекка обнаружил русского снайпера, который еще не убил ни одного финна. Пекка догадывался, что русский выслеживает его, Пекку. Несколько раз у Пекки была возможность нажать на курок, и раз и навсегда покончить с этим бестолковым русским с черными блестящими глазами и мальчишескими усиками. Но что-то Пеку останавливало. Что - Пекка не знал. Специально вспоминал о видах сожженной родной деревни. Раньше это помогало, но сейчас злости на русского мальчишку не было. Через три дня в ходе ночного налета летучий отряд финских лыжников уничтожил русский «котел» и рассеял окруженных на дороге красноармейцев. Разрозненные группы раненных и обмороженных «рюсси», увязая в глубоком снегу, скрылись в ночном лесу...

...жаркий и влажный август 1944 года. По всему Карельскому фронту уже второй месяц идет мощное наступление Красной Армии, которая кое-где уже вышла на государственную границу с Финляндией. Гвардии сержант Иван Семенович Подколюжный во главе отделения снайперов штаба стрелкового полка выполнял особое задание командования: шла охота за высшими и старшими офицерами германского вермахта и дивизии СС «Норд», части которой с боями откатывались к финской границе. У врага шла полная неразбериха. Вот и сейчас, разместив свое отделение по заранее подготовленным ячейкам, сержант Подколюжный в окуляр снайперской винтовки увидел, что этот участок обороняет не немецкая часть СС, а потрепанное в боях какое-то финское подразделение. Подколюжный несколько раз ловил в перекрестие прицела финских солдатиков в серой форме. Стояла задача хорошенько изучить позиции врага, и Подколюжный не давал команду на открытие огня. Что-то заставило его вернуть мелькнувшее в окуляре изображение сидячего финского солдата. - Сидит себе, дурень, не зная, что уже смерть его дышит в спину. Словно услышав мысли Подколюжного, долговязый финн стал поворачивать голову в сторону советских окопов. Их взгляды встретились. Подколюжного ожгло, как попаданием раскаленного осколка в сердце. - Он! Он. Пятый год в голове сержанта Подколюжного ночью всплывал один и тот же сон: улыбающийся финн в шапке-ушанке, серые глаза. Пятый год не мог простить себе Подколюжный, что не смог снять финского снайпера, который три самых запоминающихся дня в той «зимней» войне играл с ним как кошка с мышкой. Всех его родных из занятого Житомира немцы угнали на работы в Германию. Это за них воевал и вел счет убитым врагам сержант Иван Семенович Подколюжный. - Жми на курок, финн твой. Но палец не слушался. Подколюжный понял, что он никогда не сможет выстрелить в этого финна. Финн улыбнулся знакомой улыбкой. Взял в руки снайперскую винтовку, и медленно спустился с бруствера. Долговязый финн давно уже скрылся из видоискателя прицела, а сержант Подколюжный продолжал крепко сжимать цевье винтовки. Почувствовав боль от врезавшегося в надбровную дугу прицела, Подколюжный в изнеможении отпустил винтовку...

...старый долговязый финн с лысой головой смотрел на Ивана Семеновича спокойными серыми глазами, как тогда в смертельном январе 1940-го года. Вот финн чуть заметно улыбнулся. Ему показалось, что в перекрестии оптического прицела его старого охотничьего карабина он снова и снова видит молодого русского снайпера с черными, как бусинки, глазами. Да, эти русские, вторглись на его Родину, оккупировали его родное Суомуссалми, не успевших эвакуироваться жителей, в том числе и многих родственников Пеки Юнтунена, интернировали в трудовые лагеря в Карелии. Против этих русских он воевал полных три года. Ему казалось, что с этим русским он уже виделся во второй раз в конце войны. Но не было у Пекки злости и ненависти к врагу. Ему приятно было видеть этого русского старика с черными глазами.
Черные глаза гвардии сержанта в отставке Подколюжного встретились с серыми выцветшими глазами в толстых линзах очков бывшего финского капрала Пеки Юнтунена. - Почему он не стрелял? Вопрос бился в голове, как молоточек высокого давления, которым в последние годы страдал Иван Семенович.
В ответ Пекка снова улыбнулся...

...Комфортабельный финский автобус давно увез в город финских ветеранов и туристов, а старенький ЛАЗ никак не мог завестись. Пошел дождь, и десяток стариков - участников войны укрылись в пропыленном салоне автобуса. Иван Семенович снова и снова задавал финну через оптический прицел снайперской винтовки один и тот же вопрос. Пекка снова улыбнулся... В сердце Ивана Семеновича знакомо резануло...

Ноябрь 2005 г.

ГУБА*

Город-герой Севастополь. Мыс Хрустальный. С одной стороны, мерно покачивающиеся мачты красавиц флотского яхт-клуба, с другой - утробно гудящая дизелями паромов и пугающая сиренами причаливающих городских катеров Артиллерийская бухта. Внизу - бетон городского пляжа, вверху - бетон известного мемориала и знаменитая севастопольская гауптвахта. Перед воротами губы топчется офицер. Жарко. В потной руке записка об аресте, предписывающая за злостное нарушение корабельных правил ограничить свободу на трое суток. Белая тужурка, уставная фуражка, наглаженные брюки и начищенные ботинки подчеркивали серьезность намерений старшего лейтенанта. Но выполнить предписание не просто. Прежние попытки окончены неудачей.
- У вас, лейтенант, ПРУЖИНЫ В ГОЛОВЕ НЕ ХВАТАЕТ! - не желал давать «приюта» матерый прапорюга. Знал к чему цепляться - из двух положенных стальных колец, натягивающих чехол белой фуражки, имелось только одно. Не носят флотские столько металла на голове. Итог - возвращение на корабль и напоминающие причину ареста нравоучения старпома:
- На губу сесть, не штаны за бортом полоскать! Я вас за ручку туда не поведу. Не сядете сами, здесь сгною!
- Парадокс, - жаловался товарищам Царев, - сам идешь на губу, признаешь, что виноват, унижаешься, уговариваешь. Нет, не сажают... Может быть, им еще и коньяк за это дело выставлять?
- Зато когда не нужно, без проблем в камере окажешься, - возмущался корабельный химик, лейтенант Вдовин, - недавно совсем ни за что в комендатуре ночевал!
...«Бригантина», один из городских ресторанов. Последние аккорды ансамбля, развод. У выхода комендантский патруль. Помощник коменданта, остановив нетвердо шагающего офицера, вежливо предложил тому сесть в машину.
- Не надо, сам дойду, - испуганно тянул протрезвевший старлей.
- Товарищ капитан, в чем собственно дело!?- смело вступился за товарища возмущенный химик.
- А вы, собственно, кто такой?
- Я, собственно ... майор Вдовин!
- В машину майора!

И вот пятница. Снова приемная гауптвахты.
- Дам я вам, пожалуй, возможность отдохнуть,- намекая на выходные, делает одолжение прапор. Знает, крыса гарнизонная, чем достать, но не тот случай сегодня. Повезло!
Камера, оживленно встретившая новичка, весело смеялась над его рассказом о старпоме и забытых штанах, полоскавшихся за бортом заходившего в базу корабля.
- Да, насмешил,- утер слезы трюмный с «Несдержанного» БПК,- а я ведь тоже в некотором роде за нарушение корабельных правил сижу.
...Поздний вечер, уныло жужжит вентиляция. Из центрального коридора запахи корабельного камбуза и громыхание чайников. Вечернее чаепитие. Скоро поверка и отбой. Как все надоело! Тоска... Служить не хочется, рапорта на увольнение рвут. И куда только бедному трюмному податься?
- Пошли вы нах! - брякнул кому-то в пустоту и, погрузив акваланг в болтающийся у борта командирский катерок, махнул рукой,- поплыл я за границу.
Дизель взревел, и катер с левым поворотом помчался в темноту.
- Вы что, пьяны? - негодовал оперативный, когда дежурный по кораблю доложил о происшествии,- Какая заграница в Инкермане**?
Но погоню организовал.
То ли трюмный устал от бесконечной гонки, разворотов и галопирования на собственных и чужих волнах, то ли топливо закончилось, но катер заглох.
- Русские не сдаются! - усталый гонщик включился в аппарат, и как опытный аквалангист спиной прыгнул в грязные воды бухты «Голландия»...
- Ты что, Черномор хренов, делаешь!?- кричали чуть позже вылезающему на пологий берег офицеру.
Трюмач, вытащив загубник и перестав хлюпать дыхательным автоматом, внятно пояснил:
- Квалификацию офицера-водолаза подтверждаю!
...Трудно сутками сидеть в камере на деревянной скамье, развлекаясь игрой в покер слепленными из хлебного мякиша кубиками. На местном жаргоне эта забава, завершавшаяся отжиманиями проигравшего, именовалась так же как и передаваемое половым путем насекомое.
- Что-то у меня от мандавошки этой сидячей очко НА ВХОДЕ как-то странно чесаться стало,- бросая «кости», поделился своей проблемой похожий на Илью Муромца удачливый в игре связист.
- Действительно странно, - уставший от отжиманий строительный капитан задумчиво рассматривал результаты броска, - у нормальных мужиков вообще-то НА ВЫХОДЕ должно чесаться...
Снова весело. Опять воспоминания.
- Вышел я во время дежурства к ресторану за сигаретами, - рассказывал связист- здоровяк, - а там разборки какие-то комендантские. В машину и меня забрасывать стали. А куда мне в машину, я ж на дежурстве? Развернулся, чтоб объяснить - уронил хера с повязкой какого-то. Офицерик плюгавенький визжать стал: «Держите его!» А я не бегу никуда, куда бежать? Узел связи - вот он, рядом. Объяснить просто хотел. Нет, повисли на руках. А мне дежурить надо! Я ж за сигаретами только!
- Рубашку вот, суки порвали, - сквозь смех сокамерников улыбался добродушный рассказчик, - но ничего, я тоже в долгу не остался, отметился...
Воспоминания прерваны вошедшими караульными. Смена караула обернулась для компании приятной неожиданностью - новые охранники от экипажа Царева. Через минуту стол в камере заставлен корабельными «деликатесами» и разносолами, прикупленными вскладчину моряками.
- Спасибо, мужики, - улыбался благодарный старлей. Что-то едва уловимое и еще до конца не понятое радовало его более, чем перспектива предстоящего застолья.
- А я от своих такого бы не дождался,- удивился увиденному тридцатилетний лейтенант из полка РЭБ, бывший уже когда-то старлеем.
- И мои так бы не расстарались,- приступая к трапезе, констатировал краснопогонный капитан.
Задумался Царев. Может быть, не так уж плоха корабельная жизнь, как принято о ней говорить мечтающим о береге молодым офицерам?
- Дерьмо! - прервал затянувшееся молчание трюмач, разглядывая вынутую изо рта рыбную кость.
И было непонятно, то ли это ответ на прочитанные мысли Царева, то ли что-то другое расстроило трюмного...

* Гауптвахта (от нем. hauptwache, буквально — главный караул) - специальное помещение для содержания под арестом военнослужащих.
Название рассказа не оригинальное. Было уже на этом сайте. Уважаемыми авторами рассказывалось тут и о севастопольской губе, ее обитателях и приколах. Тема необходимости «ограничения свободы» в ВС с подачи МО не так давно обсуждалась даже в ГД. Но этот рассказ не об этом. Он даже не об обитателях офицерских камер, а о том, что иногда для того, чтоб понять, что имеешь, достаточно чуть споткнувшись, упасть... Это еще и запоздалое продолжение когда-то размещенного здесь рассказа «Штаны».
** Инкерман - пригород Севастополя, расположенный в устье реки Черной, впадающей в Севастопольскую бухту.

Мимоходом. О вечной бабе Дине...


Что такое преемственность поколений по-флотски? Объясняю. Мое незабвенное училище родилось в послевоенные пятидесятые годы. Там, где появляется сразу и много военных, тотчас возникают и соблазны. В те далекие времена жила возле еще несуществующего забора нашей "альма матер" молодая севастопольская женщина Дина, симпатичная и предприимчивая. Ничего не знаю о ее сердечных делах, но еще тогда она начала ссужать бесшабашным курсантам сладкое домашнее вино, которое делала из винограда, обвивавшего весь ее сад. Шло время. Годы сменяли друг друга быстро и незаметно. Стены училища покидали одни, уже с офицерскими погонами, а на их место приходили другие, юные и желторотые, прямо со школьной скамьи. И по-моему, не было ни одного кадета, не пробовавшего хотя бы раз классический напиток бухты Голландии - вино от бабы Дины. Да, да! Именно от бабы Дины. Время не остановишь. Пятидесятники и шестидесятники помнили Дину. Семидесятники - тетю Дину. Восьмидесятники - уже бабу Дину. Она старела вместе с училищем, и кажется, ушла в небытие вместе с ним в начале девяностых. Воистину, жизнь прожитая с флотом!

Автор:Павел Ефремов.Размещено с разрешения автора

Пашка артиллерист

Экипаж готовился к торжественному подъему флага. Позади суета и неразбериха ходовых испытаний, послепоходовая ревизия материальной части. Завтра прибытие высоких гостей, большой сбор, гимн и поднятый на флагштоке бело-голубой стяг станет символом вхождения корабля в состав ВМФ. Еще это будет означать конец вольной заводской жизни и неизбежность втягивания в рутину, именуемую морской службой.
На вертолетной площадке командир со старпомом обходят шеренги офицеров. Смотр парадной формы одежды. Одну из этих шеренг в шинелях при кортиках и белых кашне, замыкает Павел Русов, комбат 130-мм артиллерийского комплекса. Не отрывая взгляда от приближающихся начальников, попеременно отирая ботинки о штанины брюк, он безуспешно старался скрыть некоторые огрехи своего внешнего вида.
Командир недоволен. Только что отданная команда: «Расстегнуть шинели, показать парадные тужурки!» обнажила, по его мнению, всю неготовность развращенных заводской организацией офицеров к «нормальной» военно-морской жизни. Их нужно возвращать в меридиан. И он, брызгая от негодования слюной, стал это делать. Наказания сыпались как из рога изобилия. Шинель старая - выговор, под шинелью вместо парадной, тужурка повседневная - неделя без берега. Кортика нет, остался висеть над кроватью любимой - трое суток ареста.
Старпом не вмешивался в действия командира, стоя за его спиной и слушая разносы, он только иногда укоризненно качал головой. Но именно это покачивание и было самым главным наказанием. Безмерно уважали его в экипаже.
- А вам, что, особую команду подавать надо,- раздраженный кэп дошел, наконец, до стоящего на шкентеле Паши.
Павел, стыдливо опустив голову, распахнул шинель.
Командир задохнулся от возмущения, а в противоположной шеренге прыснули смехом. Под шинелью, за белым шелковым шарфиком, на Павле был старый, застиранный комбинезон, на грудном кармане которого крупными буквами обозначена должность владельца - КОМБАТ.
- Вы, Русов, не комбат, - дал старпом командиру возможность придти в себя, - вы... Пашка АРТИЛЛЕРИСТ!
Так на флоте рождаются клички...

Мои заметки об армии...
(продолжение)

Прыжки.
Вот где куча адреналина,стекающего в ботинки.Состояние перед первым прыжком очень своеобразное!Адреналин есть,а страха нету.Есть интерес!Прыжки проходят так-собирается вся дивизия на аэродроме(около 2000 человек),на них на всех есть 10 кукурузников,каждый из которых берёт на борт 9 десантников.Вот и посчитайте-сколько стоять в очереди тем подразделениям,которые приехали на прыжки позже всех.Около 8 часов на морозе,одетым в валенки и парашюты.Парашюты,когда оденешь и их проверит служба ПДС снимать уже нельзя.Если снимешь-с прыжка тебя снимают.Вот и приходилось плясать по аэродрому по пять-семь часов в ожидании двух минут "десантирования".Кайф тоже ниже среднего.Везёт весеннему призыву!Но вот подходит наша очередь грузиться в легендарный АН-2.Заходишь в него,цепляешь карабин стабилизирующего парашюта за трос,и садишься.4 человека на один борт,пять на второй.Самолёт начинает громко тарахтеть,трястись по полю,взлетая!Ощущения непередаваемые!Самолёт в воздухе плющит и колбасит не по-детски!Он летит,вгрызаясь своим винтом в небо,проваливаясь в воздушные ямы и снова карабкаясь в верх.Наконец раздаётся сирена приготовиться-резкий,пронзительный звук.Хотя-если сравнивать звук сирены от АНа и ИЛа-76,то АН просто лёгкий детский будильничек.В ИЛах такая сирена стоит,что выпрыгнуть хочется побыстрее,лишь бы её не слышать.А если учесть-что в ИЛе сидишь от взлёта до десантирования около пары часов(в АНе минут 10 максимум),за которые успеваешь задремать-то от звука этой сирены подскакиваешь в таком трансе,что сердце из горла вылезти пытается!И хочется бежать,всё-равно куда-лишь бы не слышать этот вой.Но,мы снова отвлеклись.После звонка-приготовиться встаёт выпускающий офицер,открывает дверь и говорит приготовиться.Встаёт борт,который сидит по двери.Загорается зелёный свет с сиреной,мы над зоной десантирования.Выпускающий Хлопает каждого по плечу-давая знак-лети,птичччка!С интервалом в три секунды.Как только последний с того борта вывалится,встаёт противоположный борт.Я был первым в этом борту,провожал взглядом первую четвёрку,шагнувшую в небо.Потом втаёшь перед дверью и заглядываешь за край,туда где 800 метров неба вниз и немеряно вверх.Но вверх лететь не получается.Сердце колотится,ощущения очень незабываемые.Чувствуешь хлопок по плечу и знаешь,что должен сделать ШАГ.Мысленно перекрестившись,отдаёшься небу.Первое,что чувствуешь-свист ветра,жуткая болтанка,мельтешение и ощущение падения.Считаешь,как учили:501,502,503-кольцо.Дёргаешь кольцо-и помнишь,что оно осталось у тебя в руке и надо его не прое..ть...В армии(это так,кстати) ничего не теряется и не находится.В армии всё проё...вается и рожается.Вот тут я второй раз армию опустил-я заныкал это кольцо,и сказал-что отпустил его под натиском эмоций.А кольцо отдал в присягу маме,чтоб увезла его домой.Хотел его на слив унитаза приделать-чтоб каждый раз в туалете армию вспоминать.После того,как дёрнул кольцо-падать начинаешь ещё быстрее-купол вышел из ранца и унёсся в высоту,пытаясь раскрыться.И вот,пока он не раскрылся-и происходит это заметное увеличение скорости падения.Вдруг резкий рывок и...тишина.Как будто весь мир поставили на паузу!Как будто ты завис на одном месте и вся жизнь остановилась.Только через несколько секунд начинаешь слышать звуки:звук улетающего самолёта,вопли радостных парашютистов,у которых открылся парашют.К счастью-воплей огорчённых парашютистов,у которых парашют не открылся-мне слышать не приходилось.Зато приходилось видеть после приземления,как у людей,у которых только открылся в небе купол-от рывка слетают с ног валенки,плохо привязанные подвязками к штанам.Это очень комично.А если учесть-что валенок падает вниз почти вертикально,а парашютиста несёт очень далеко-то потом они затрахиваются ползать по полю,искать свой валенок.Когда приземляешься-чувствуешь,что от холода,терзавшего тебя несколько часов,не осталось и следа.Адреналин кипит,тебе жарко!Остаётся только пожалеть,что путешествие по небу было столь коротким,собрать купол в сумку, иползти в сторону пунка сбора,где тебе дадут чашку горячего чая.А в первый прыжок ещё были нам вручены значки десантника парашютиста.И ещё на сержанты перевели в "десАНчики".Это с размаху по заднице запасным парашютом плюшка.Вот тут хорошо-что зима на дворе.Много штанов спасают пятую точку от удара.Ура-мы десанчики.Хотя-после прыжка с ИЛа нас уже будут переводить в десантники-три раза по заднице запаской.Но когда это ещё будет?

Второй прыжок(память для меня!!!) Да,второй прыжок-это для меня одно из самых сильных воспоминаний о прыжках.Слабонервных и брезгливых прошу не читать!Ничего не предвещало беды.Нас,второй раз привезли на аэродром,где уже было много народу впереди нас.Значит-до самолёта нам стоять долго.Одели мы парашюты,нас проверила служба ПДС и мы встали в большую очередь на самолёты.Вот тут мне мой живот начал подавать сигналы сос!А парашют уже не снять!А меня уже скрутило не по-детски.Я понял-что я буду ни разу не десантник,если откажусь от прыжка сняв парашют.Нет,я не пошёл на поводу у желудка!Я пять с лишним часов с ним боролся!Он меня крутил,я его.У меня уже задница стала болеть от жестокого напряжени-попробуйте столько времени сдерживать несколько атмосфер давления,рвущихся на свежий воздух.В самолёт я сел,наверное уже сине-зелёный.Синий от холода,зелёный от внутреннего давления.Я готов был выпрыгнуть ещё на взлёте.А второй прыжок уже идёт с оружием и ранцем десантника(РД).Которые тоже привязываются определённым образом к парашюту.Второй прыжок с парашютом,обычно,самый страшный.Первый-волнующий,но не страшный,а вот второй и третий страшные.Но не для меня.Мне было уже на всё насрать(во всех смыслах этого слова).В дверь я сиганул быстрее молнии.На высоте метров 400 у меня уже было расстёгнуто и развязано почти всё,что меня держало на парашюте.Оставалась только грудная перемычка,которая тоже была расстёгнута в нескольких метрах от земли.В итоге,как только я коснулся её,родимой-я выскользнул из парашюта,бросил моментом автомат и РД в сугроб,стащил с себя штаны и оттопырился по полной.Это был самый большой кайф(из этого направления кайфа) за всю мою жизнь,так до сих пор и непревзойдённый.Это было просто райское блаженство,после которого задница болела ещё несколько дней-видимо от мышечного перенапряжения.Я спустил на свою задницу большинство конспектов,которые я старательно записывал на занятиях.Вот так солдаты Уставом задницы подтирают,в общем-кладут на устав,как только могут.А могут не слабо!В итоге я выжил,а память о "втором прыжке" навечно врезалась в мою память и историю...

Новый год.
(от меня-ненавижу Новый год)
На новый год мы с ротой скинулись(За прыжок давали по 15 рублей) и купили всяких пряников и печенья.До часу ночи это уничтожали,потом были отправлены спать.Но на этом "подарки" не закончились.Утром нас,15 человек погрузили в Урал и ни слова не говоря куда-то повезли.Мы думали-может на экскурсию какую...Ага,хрен там был.На склады армейские.И выпала нам честь в столь чудесный праздник разгрузить и перетаскать на склад железнодорожный вагон мешков с мукой.900 штук,если быть точным.По 60 мешков на рыло!Вот тебе и новый год.Мы с десяти утра и до пяти вечера горбатились с этими мешками.Без обеда.В итоге,когда нас привезли в часть в столовую,где нам оставили обед(праздничный-то есть обычная гнилая картошка,как обычно и плюс коржик)а так же подоспел ужин,да плюс ещё мы были награждены за труды банкой тушёнки каждый.Вы думаете-мы наелись?Фигушки.Зато я на всю жизнь запомнил этот Новый год,и эту банку ледяной,замороженной тушёнки,которую мы грызли с хрустом льда на зубах.Сгрызли,даже зубы не сломали.Вот так мы встретили новый,1997 год.

Присяга.
Скажи-ка дядя,ведь недаром...
Вот и прослужил я целых два месяца!Осталось ещё всего 22.И ровно через два месяца была у нас присяга.И ходили мы строем,и горланили мы песни,и читали мы всякие обещания Родине...Приехала ко мне моя мама,отчим,девушка и её мама.И привезли они ЖРАТВЫ!И отпустили меня в увольнение(их у меня было всего три за два года службы).И пошли мы в пансионат,и сняли комнату,и началась ЖРАТВА ВЕЛИКАЯ.Как ни странно-ни живот потом не болел,ни плохо не было.Но всё хорошее быстро кончается-и нужно было нам расставаться.И опять тоска.Набрал сумок с едой и поплёлся в роту...А на душе пустота и кошки скребут...Так прошла присяга.

Ностальгия.
До армии не знал и не верил в ностальгию!Я не знал,как можно быть привязанным к городу,к какому-то месту...Как я был молод.В армии я в полной мере понял,как я тоскую по своему городу,по набережной Невы,по сфинксам и Петропавловке.Не так хотелось увидеть родных,как хотелось посмотреть развод мостов.Я прекрасно помню момент,как стою я в воскресенье в роте,смотрю в окно-а там закат малиновый,и снега ,ярко-белого снега глубокие сугробы.А мне хочется домой так,что слёзы в глазах стоят...Но это проходит.Трудно первые пять лет.

(продолжение следует)