Мимоходом. Кальсоны Алексеевича.

Северодвинск. Середина декабря. На улице минус 25. Экипаж прибыл на завод всего на пару месяцев, семьями не обременен, поэтому расселен в одной офицерской гостинице, рядом с бригадой. Почти вся боевая часть пять состоит из молодых лейтенантов и старлеев, во главе которых стоит ветеран, капитан 2 ранга Епифанов Андрей Алексеевич. Гренадерского роста, статный, седовласый, с завитыми белыми усами и серебряными бакенбардами, одновременно похожий и на просмоленного всеми морями боцмана, и на суворовского чудо-богатыря. Грозная внешность, внушающая невольное уважение, скрывает за собой честного и справедливого человека, относящегося к своим молодым подчиненным не как к простым служебным винтикам, а скорее как к шаловливым, непослушным и еще не успевшим поумнеть детям. Прекрасно понимая, что молодость и определенная юношеская безбашенность в Северном Париже выползает у его молодых подчиненных сама по себе, непроизвольно, и что, по сути, бороться с этим трудновато, Алексеевич, по мере сил и возможностей старался, уж если не контролировать, то хотя бы не давать своим молодцам забывать, что у них есть и погоны на плечах, и служебные обязанности.
Одной из таких воспитательных мер, направленных на поддержание воинской дисциплины своего лихого подразделения, Алексеевич избрал следующее. По личному опыту зная, что его молодая поросль каждый день после службы разбредается по всяким злачным местам славного Северодвинска в поисках удовольствий, недоступных в своем маленьком гарнизоне, а потом утром с большим трудом встает, а то и не пребывает на подъем флага, механик каждое утро с завидным постоянством производил следующую операцию. Ходу до заводского пирса, у которого был пришвартован корабль, было минут десять, поэтому ровно в 06.50. механик выходил из своего номера, и шел по всем номерам, где обитали его подчиненные, благо жили почти все на одном этаже. Он стучал в каждую дверь, пока там хоть кто-то не отзывался, и грозно командовал:
- В 07.35 жду всех внизу! Кого не будет, матку выверну, пионеры!
Завершив обход, он удалялся в свой номер, и ровно в 07.35. стоял на крыльце гостиницы, неизменно выбритый, с подкрученными усами, в своей не очень уставной каракулевой шапке и величаво пыхтел сигаретой. Мы, хотя и ворчали на него, за глаза обзывая Будильником, но опозданий практически не случалось, и собрав всю свою «банду», механик возглавлял ее, и мы дружно прибывали на подъем флага.
В это утро все шло как и было заведено, только вот после стука в нашу дверь знакомая уже до зубной боли фраза прозвучала несколько странно. Как только мы отозвались на его канонаду, за дверью знакомый голос выдал:
- В 07.35 жду всех внизу! Кого не будет... это... бл... ну сами знаете, охламоны!!!
Все следующие полчаса мы, поругиваясь друг на друга, на механика, вчерашний вечер, мороз, любвеобильных северодвинских женщин и командование, умывались и приводили себя в порядок. И в этот день как-то случайно получилось, что почти все, кого будил Алексеевич, вышли из своих номеров практически одновременно и такой же одной командой человек в семь вышли из гостиницы.
На крыльце как всегда стоял механик с привычной сигаретой в зубах. Только вот вид у него был, скажем прямо, оригинальный. Как всегда свежий и выбритый, благоухающий «Красной Москвой», в шапке и канадке, Настоящее олицетворение старого морского волка. Но вот вместо штанов на механике были самые уставные кальсоны с начесом цвета светлой морской волны, выглаженные и даже со стрелками, заботливо заправленные в носки, и зимние офицерские ботинки, зашнурованные согласно правил ношения военной формы одежды. Вообще, вешний вид механика полностью соответствовал словам «...штормовать в далеком море посылает нас страна...», если бы не эти лазоревые отутюженные кальсоны. Картина была до того потрясающая, что секунд десять никто из нас не мог вымолвить ни слова. Эту паузу бодро прервал сам механик.
- Ну, что, бездельники, примолкли? Все собрались? Тогда шагом марш!
Но на этот момент оцепенение у нас прошло, и старлей Скамейкин вообще отличавшийся резвостью речи и телодвижений как-то быстро, но неуверенно развел руками.
- Андрей Алексеевич... а кальсоны-то... зачем?
Механик посмотрел на Скамейкина взглядом, в котором читалась мудрость всей трехсотлетней истории российского флота.
- Эх, Скамейкин... уже старлей, а мозгов еще не хватает! В такой мороз без кальсон - яйца как рында звенеть будут, дурень!!!
Тогда Скамейкин уже с все более разрастающейся на лице улыбкой указал рукой на нижнюю часть фигуры механика.
- А брюки что, в таком случае надевать не надо?
И тут уже не выдержали мы все и расхохотались. Надо отдать должное механику, видимо собиравшемуся разродится еще какой-нибудь народной мудростью на вопрос о брюках, но непроизвольно взглянувшему на свои ноги. Он не растерялся, и даже не изменил выражение лица, осознав, что на нем есть кальсоны, и нет брюк. Он только выпрямился, щелчком откинул сигарету, причем точно в урну метрах в трех, и только потом, хмыкнул:
- Ну, ё-моё... заслужился... пора на пенсию. Минуту ждать!
И не теряя чувство собственного достоинства, но на удивление быстро исчез за дверями гостиницы.
Потом, когда механик уже спрятал свои симпатичное исподнее под строгим флотским сукном и мы все шагали по направлению к заводской проходной, механик лукаво и одновременно простодушно посмеиваясь в свои щегольские усы, рассказал, что вчера неожиданно встретил училищного одноклассника, которого не видел много лет. Они посидели вечерком в ресторане «Белые ночи», в простонародье РБНе, вспомнили молодость, друзей, поговорили о болячках и грядущей пенсии, ну и естественно, немного усугубили. Но заведенные много лет назад внутренние биологические часы, естественно, подняли Алексеевича на службу вовремя, минута в минуту, а врожденная ответственность не позволила хоть на йоту изменить установленное самим собой утреннее расписание. Но все же возраст дал о себе знать, сначала дав сбой при утренней «перекличке», а уж потом и с брюками, которые Алексеевич просто забыл надеть. Обо всем этом Епифанов говорил с такой мудрой самоиронией, что вскоре мы смеялись скорее над своей реакцией, чем над таким старым просмоленным зубром, как наш Алексеевич, хотя тогда и не задумывались, что ему всего сорок пять лет, и это не он стар, а мы просто еще очень молоды...

В новогодние каникулы мы по традиции публикуем истории, получившие в прошлом году наивысшие оценки.
Сегодня истории из раздела "Армия"- КБ

Одноразовые зайцы

Действие происходит в одной из подмосковных дивизий в середине 90-х годов. Все имена, конечно же, изменены.

Лейтенант Ракитин стоял, прислонившись лбом к холодному стеклу. Из глаз, растворяя замерзший иней, стекали скупые мужские слезы. Ему было плохо. Очень плохо. Вчера, то есть 30 декабря, группа офицеров, в которую входил и наш герой, получив премию, прошла боевым маршем по всем кабакам в пределах гарнизона. В результате сегодня не было ни денег, ни спиртного. И чтобы хоть как-то облегчить состояние, лейтенант Ракитин стоял, прислонившись лбом к холодному стеклу.
- Выпить хочешь? - участливо спросил я.
- Да. А что есть что? - не веря в свое счастье, спросил Ракитин.
- Нет, но через полчаса будет. Водка, и коньяк, и шампанское. И закусить: салатики, заливное, горячее и холодное. И еще с собой на дорожку дадут. Не бойся, ничего криминального, - поторопился добавить я, прочитав в его глазах недоверие. - Тащи сюда белый хирургический костюм и вату. И хирургическую шапочку не забудь.

Через 15 минут лейтенанта было не узнать. В белом хирургическом костюме, с клоком ваты на жопе, напоминающим хвост, с двумя ушками из ватмана, пришитыми на шапку, и разрисованным гримом лицом он абсолютно походил на зайчика.
Я, надев костюм Деда Мороза, приступил к инструктажу.
- На сегодняшний вечер ты «Зайчик-побегайчик». Твоя задача - прыгание вокруг елки с детишками и нейтрализация запасов спиртного, которое попытаются влить в меня. То есть ты за меня будешь бухать и таскать мешок. Я буду заниматься с детьми и выпрашивать продукты «на дорожку». Все набранное потом делим пополам.
Заяц, кивнув головой в знак согласия, активно запрыгал навстречу такому долгожданному стопарику.

На часах оставалась 6 часов до Нового года. Все уже активно накрывали столы и стругали салатики. Бдительные жены отгоняли своих благоверных от спиртного, не давая им ужраться раньше времени. Позвонив в первую квартиру, я почувствовал манящий запах окорочков и мандаринов. Работа началась.
- Я Дедушка Мороз. Всем подарки вам принес. В этот чудный вечерок к вам зашел на огонек. Говорите в сей же час: дети в доме есть у вас? - начал я гулким басом.
Дети, конечно, были. И захлопали в ладоши, увидев столь желанного Деда Мороза.
- А я - зайчик-побегайчик, -весело заорал мой товарищ. - Водку наливайчик? - тут же обратился он в полголоса к отцу.
- Коньяк наливайчик, - мгновенно оценил ситуацию глава семейства и бочком исчез вместе с зайцем на кухне.
В это время я, как подобает порядочному Деду Морозу, слушал стишки, водил хоровод вокруг елочки и одаривал детей подарками, которые незаметно подложили в мешок родители.
Через некоторое время из кухни появились зайчик с папой. Заметно повеселевшие и довольные жизнью, они влились в общее веселье. «Зая» скакал вокруг елочки, изображал как кушает морковку и под конец покатал на себе обоих детей. Дети визжали от восторга. Шоу прошло триумфально.
- А теперь нам вышел срок. Едем прямо на восток. И далек наш будет путь. Нам пожрать бы что-нибудь, - раскрыв мешок и вопросительно глядя на хозяев, произнес я.
- Да, да. Конечно. - засуетились мама с бабушкой, складывая в мешок холодец, фрукты и куриные окорочка, завернутые в целлофан. А папа специально для зайца незаметно опустил с мешок недопитую бутылку коньяка.
- Получилось! Все получилось! Ай да Юрич, ай да сукин сын, - не смог сдержать восторга Ракитин, когда за нами закрылась дверь.
- Вперед, мой верный заяц. Нас ждут дети. И, конечно же, выпивка и закуска, - отвечал я, и, взвалив мешок, мы постучали в соседнюю дверь.
***
Зайца я потерял где-то на восьмой квартире. Признаюсь честно, был сам виноват. Девочка захотела мне рассказать стихотворение «Вот дом, который построил Джек». Три раза сбивалась почти в самом конце и начинала сначала. Остановить ребенка я не смог. И когда я забежал на кухню, там остались лишь пьяный глава семейства и выпитая пол-литра «Абсолюта». Ни мешка, ни Ракитина не наблюдалось.
- Заяц где? - затряс я отца.
- Он улетел, но обещал вернуться! Милый зайчик-побегайчик... - только и смог ответить он, махнув в сторону двери.

Ракитина я нагнал этажом ниже, когда он стучался в дверь генерал-майора, командира дивизии.
- Ты кто? - удивленно спросил командующий, когда увидел еле стоящего на ногах офицера в костюме зайца.
- Я - Дедушка Мороз. Всем поллитра вам принес. Отвечайте мне сейчас: есть ли дети здесь у вас? - заученно начал Ракитин.
- А это тогда кто? - комдив указал на меня.
- А это мой зайчик...ик. Косой, прыгай сюда!
- Извините, товарищ генерал-майор. Издержки профессии. Зайчик попался какой-то одноразовый, - вмешался в разговор я. - Сейчас поздравлю ваших детей и отнесу зайца в берлогу спать.
Нужно ли говорить, что у комдива я работал за десятерых, пытаясь смыть неприятное впечатление: прыгал вокруг елочки, водил хороводы, рассказывал, стоя на табуретке, стишки и пел песни. Постепенно генерал, видя смех своих внуков, тоже заулыбался. Провожая меня, он вручил бутылку «Hennessy XO», наказав опохмелить «одноразового зайца».

В процессе транспортировки тушки зайца в комнату, я встретил лейтенанта Богатырева, который вчера также принимал участие в походе по кабакам.
- Надевай костюм. А то бизнес простаивает. - приказал я. - Будешь «одноразовым зайцем».

Через какое-то время по военному городку разнеслась молва, что в общаге за «бутерброды и выпивку» круто зажигает бригада зайцев под руководством Деда Мороза. И нас начали приглашать сперва в другие общаги, потом и на частные вечеринки. Ребята старались изо всех сил: пели, плясали рассказывали стишки, прыгали вокруг елочки, показывали фокусы. Где-то после полуночи контингент изменился: вместо детей они уже поздравляли взрослых: пели караоке, участвовали в конкурсах «кто быстрее обсосет морковку» и фанты на раздевание. Везде нас провожали аплодисменты и восторги. Я только успевал менять зайцев.

Утром Нового года я пил кофе. На полу стояла батарея бутылок с алкоголем, на подоконнике возвышалась груда коробок с конфетами, холодильник был под завязку забит колбасой, салатами, окорочками и тортами. А на кровати мирно спали четыре уставших лейтенанта. Через три часа было объявлено всеобщее построение батальона.
***
Комбат смотрел на нас из-под бровей. Он отличался крутым нравом и если вызывал к себе в кабинет, то за этим следовало минимум «строгач с занесением». Мы стояли перед ним по стойке «смирно», примерно представляя, за чем он нас вызвал.
- Я хочу узнать, товарищи офицеры, кто вчера был «одноразовыми зайчиками»? Кто вчера в общаге на третьем этаже устроил «запрыг в наволочках», в результате чего обвалилась штукатурка на втором? Кто вчера чуть не подрался с Дедом Морозом из дома культуры, доказывая, что он ненастоящий? Кто уже сегодня в ресторане пел вместе с патрулем в караоке «А нам все равно? И наконец, кто вчера чуть не снес дверь генерал-майору?
Мы молчали. У всех была одна мысль, что, пожалуй, «строгачом» не отделаемся, и сейчас секретарша принесет ему личные дела. Комбат нажал кнопку на селекторе.
- Танюша. Принесите то, что я хотел.
- Ну все, допрыгались. - в пол голоса подвел итоги Ракитин.
Вошла секретарь, неся на подносе 6 рюмочек с коньяком и лимончик.
- Товарищи офицеры. От лица командования объявляю вам благодарность. Командир дивизии сказал сегодня на пятиминутке, что наше подразделение единственное, кто додумался поздравить детей, и справился с этой задачей блестяще. Прошу опохмелиться и приступить к дежурству. - комбат, улыбнувшись опрокинул рюмашку.
С этого дня за нами прицепилось кличка «группа одноразовых зайцев».

http://zabzamok.livejournal.com/129008.html

Оценка - 1,92

Фуражка

На третьем курсе бескозырку на моей голове сменила фуражка. По независящим от меня причинам. Как правило, старшинами рот на младший курс назначали старшекурсников, но в нашем наборе что-то пошло не так, вразрез традициям, и в самом начале третьего курса на строевом смотре училища оказалось, что в стройном ряду старшин рот, облаченных в фуражки, обнаружилось три нестандартных типа в пилотках. Я, Грибович из роты Котовского с нашего факультета, и еще один старшина со второго факультета. И легендарный матерщинник контр-адмирал Сидоров, обходя строй старшин, и заметив отсутствие однообразия в головных уборах, недовольно пробурчал в адрес начальника строевого отдела:
- Это что за бл?о? Почему они в этих мятых чипиздонах, а не в фуражках?
Начальник строевого отдела, уж и не помню, был ли это знаменитый Конь, или еще нет, пояснил, что эти старшины назначены из состава своих рот, а не из старшего курса, и их удел пилотка и бескозырка. Сидоров, на миг призадумавшись, выразился коротко и ёмко:
- Все старшины, бл?, должны быть под единым козырьком! И погоны всем привести в соответствие.
За достоверность фразы ручаюсь, ибо отчеканил он ее стоя в непосредственной близости от моей тушки. И в этот же день после смотра я был отправлен командиром роты в Военторг, где приобрел белую, уставную "картонную" фуражку, в которой через пару дней стоял на повторном строевом смотре. Не сказать, что мне это не понравилось. Понравилось, да еще как! Третий курс, "веселые ребята", а ты еще и с лычками главного корабельного старшины, в мице, а не беске, красивый и непонятный. Невольно привлекаешь внимание севастопольского слабого пола своего возраста, прекрасно разбирающегося в особенностях курсантской формы и увы, комендантской патрульной службы г. Севастополя, инквизиторски настроенной в отношении нарушителей формы одежды.
Но на удивление, весь осенний период я прогулял в городе, щеголяя тремя курсовками в фуражке, и не единого раза не был остановлен патрулем. А когда подошло время переходить на черный головной убор, из Феодосии отец передал мне с оказией свою старую черную фуражку. Медслужба не носила дубы на козырьке, и оттого мне ничего не пришлось на ней переделывать. Фуражка, на мой взгляд, был великолепная. Отец пошил ее еще в шестидесятые годы в Ленинграде и проносил всю службу. Она не была "аэродромом", но и не была маленькой, как дореволюционная мичманка, Тулья была не высокой, и не низкой, а в самую меру. А козырек был лакированным и ко всему прочему мягким! Эту старую фуражку можно было сжать в кулаке, отпустить, и она возвращалась к прежней форме без малейших намеков на повреждения. Вот в этой фуражке, в одно из первых увольнений по форме три, меня и взяли.
До Дома офицеров я не дошел метров сто. Я покинул училище не с общей массой увольняемых, а через Северную сторону, сначала заскочив на переговорочный пункт, а уже потом на катере переправившись на Графскую пристань. И едва пересек площадь Нахимова, лоб в лоб столкнулся с патрулем, возглавляемым хмурым капитан-лейтенантом с лицом человека, давно не касавшегося головой подушки.
- Товарищ курсант!
Честь патрулю я отдал. Форма была уставная, хотя и подогнанная в училищном ателье, но в меру. Казалось, бояться было нечего.
- Товарищ капитан-лейтенант! Главный корабельный старшина Белов по вашему приказанию прибыл.
На мои документы офицер взглянул мельком, сконцентрировав взгляд на курсовке.
- Ты на третьем курсе учишься?
Я кивнул в знак подтверждения.
-Так точно!
- А почему в фуражке, к тому же неустановленного образца?
Я начал судорожно объяснять, что мол так и так, я старшина роты, и заместитель начальника училища приказал. И вроде бы начальник патруля уже был готов поверить моему рассказу, как рядом с нами тормознул комендантский бортовой ГАЗ-66, в кабине которого восседал один из помощников коменданта города. Видимо план задержаний трещал по швам, и меня без всяких долгих разговоров отправили в кузов, где вместе с патрулем уже находилось еще человек пять бедняг из разных родов войск, задержанных кто за что. А уже через десять минут нашу компанию злостных нарушителей выпихнули у комендатуры, куда мы и отправились, встав в живую очередь на раздачу наказаний. Помощник коменданта уселся в дежурке за стол, вывалил на него наши документы и начал вызывать всех по одному, оперативно "награждая" кого строевыми занятиями, а кого и отсылая в камеры. Меня, задержанного за нарушение формы одежды, ожидаемо ждал плац, где я с группой таких же горемык утрамбовывал асфальт до 23.30, после чего был бы отпущен в направлении последнего катера, и прошел бы в официальной сводке задержанных в выходной день.
На мое счастье, в комендатуре в этот момент находился обеспечивающий от нашего училища, какой-то молодой капитан 3 ранга с одной из кафедр нашего факультета. В воскресные дни, в дни массовых увольнений, от училища обязательно отправляли в комендатуру офицера в самых благих целях: по возможности уменьшить число замечаний, падающих в сводку по флоту и разруливать с комендантской службой тяжкие нарушения. Я в число тяжких не попадал, и ответственный капитан 3 ранга, неоднократно видевший меня на плацу во главе роты, немедленно бросился на выручку. Но все его потуги найти общий язык с младшим по званию комендантским волком закончились полным пшиком. Краснопогонный капитан стоял на страже воинского правопорядка как железобетонная опора моста, и все разумные доводы просто расплющивались о его непробиваемую убежденность в своей правоте. И когда помощник коменданта, лениво отложив мои документы в общую стопку, пальцем указал на дверь, ведущую на плац, а я окончательно пал духом, в комнату зашел еще один колоритный персонаж.
Полковник был немолод, чуть грузноват, но, высок и статен. Он был облачен в идеально сидящий на нем мундир с внушающим уважение количеством наградных планок. На морщинистом и изумительно багровом лице офицера легко читалась его биография с боевыми службами в Африке, на Ближнем Востоке и в других "братских" дырах и последовавшее за ними увлечение крепкими горячительными напитками. Он величаво прошествовал к столу, за которым сидел помощник коменданта, рукой показав тому, чтобы он не вставал.
- Задержанных много?
Говорил полковник вроде и негромко, но гулко, как будто камни во рту перекатывал, что придавало его голосу пугающую значимость.
Капитан снова начал подниматься со стула.
- Много. В основном за нарушения формы одежды. Пьяных нет. Пока.
Полковник скосил глаза на меня.
- А с этим что?
- Курсант на третьем курсе, но в фуражке.
В этот момент подал голос наш офицер.
- Товарищ полковник! Курсант является старшиной роты, и согласно приказанию командования училища...
Полковник жестом руки остановил речь обеспечивающего.
- Голландия?
- Так точно!
Он хотел еще, что-то добавить, но тут взгляд полковника снова зафиксировался на мне. Точнее теперь на моем головном уборе.
- Ну-ка дай сюда свою фуражку.
Я снял с головы и протянул фуражку. Полковник взял ее в руки, повертел, посмотрел внутри, помял пальцами гибкий козырек. Хмыкнул. Положил ее на стол. Снял свою и положил рядом.
- Близнецы? Боец, откуда у тебя такая?
Скрывать мне было нечего.
- Это фуражка отца. Он ее еще в шестидесятые в Ленинграде сшил. Он врач, академию Кирова заканчивал, потом на атомоходах служил.
- Ясно. Отец еще жив?
- Так точно.
Полковник поднял со стола свой головной убор и проделал с козырьком те же действия, что и с моим.
- В одном ателье пошиты. Одним и тем же мастером. Его уже нет.
Одним резким движением нахлобучил свой головной убор на голову и, повернувшись к помощнику коменданта, голосом, не терпящим возражений, отдал приказ.
- Старшину отпустить. Нарушения формы одежды нет. Главный корабельный старшина приравнивается к сверхсрочнику и имеет право на ношение фуражки. Задержание не фиксировать. Боец, свободен!
Уже через пять минут я несся вниз по улице Ленина в направлении Дома офицеров довольный и счастливый. Кто был этот полковник, я так и не понял. Но точно не комендант гарнизона, которого я уже знал в лицо. А отцовская фуражка честно прослужила мне еще лет пять, пока совсем не обветшала и не пришла в полную негодность. Да и была она по большому счету хорошая, но обыкновенная. Но первая!

День рождения, странный праздник...

1993 год. 12 февраля. Пятница. Гренландское море. Глубина 150 метров. 56 сутки боевой службы. Сегодня мне стукнуло 30 лет. Десять лет назад я еще не был капитан-лейтенантом, пребывал в звании старшины первой статьи, был первокурсником и, откровенно говоря, совершенно не помню, как отмечал завершение своего второго десятка жизни. Но тридцатилетие дата круглая, и о ее праздновании я задумался еще на берегу. Боевая служба мероприятие, конечно, серьезное, но юбилей никто не отменял, и добавить чуть-чуть своего к выдаваемому в профилактических целях сухому вину, где-то под одеялом, было вполне реально. Да и как не пытайся делать строгое и негодующее лицо при упоминании алкоголя в рассказах о службе на подводных лодках, все равно это окажется фальшивой ноткой в песне о героических буднях, тяготах и лишениях воинской службы. Мой сосед по каюте, первый управленец, Андрей Белашев, сосчитав количество бань, которое приходилось на боевую службу, притащил на корабль двадцать бутылок «Балтики N 9» и каждую субботу, насидевшись в парилке, тихонько в каюте под воблу вливал в себя две бутылки предварительно охлажденного в корме пива. В каюте рядом замполит, на выходные запершись и чуть дыша, доставал бутылку коньяка из запрятанного в рундук портфеля и, отпарив чресла в сауне, употреблял пару рюмок под заботливо припасенный лимончик, даже не задумываясь над тем, что ароматы «Арарата», разносит по всему отсеку вплоть до матросских кают. А уж о минере, старпоме и механике, у которых простым флотским шилом согласно служебным обязанностям были заполнены штатные емкости в каютах, и говорить нечего. Да и не надо.
В 1992 году, закрылась сеть магазинов Торгмортранса «Альбатрос», в которой гражданские моряки и военные моряки за боны, они же чеки банка Внешнеэкономической деятельности СССР, могли купить много качественных товаров иноземного происхождения. В том числе, даже сигареты, пиво и крепкий вражеский алкоголь. Алкоголь году в 1988 из магазинов убрали в связи с антиалкогольной компанией в стране. А когда неожиданно оказалось, что жить этим магазинам осталось месяц-другой, вернули. Рассказывать о том, как мы пытались тупо истратить остававшиеся у нас чеки, нужна отдельная история. Скажу только, что в последний раз приехав в Мурманск на улицу Дзержинского, где располагался «Альбатрос» и прорвавшись с боем и по списку внутрь, я оказался обладателем четырех индийских складывающихся зонтиков и трех бутылок фирменной в экспортном варианте «Столичной» водки, неведомыми путями оказавшейся в валютном магазине. Стоила она, кажется, 80 копеек. А больше там было нечего брать. Были еще японские холодильники, набрав которых, народ обнаружил, что к нашей сети их еще надо адаптировать и которые по непроверенным рассказам пытались отключиться, обнаружив в себе продукты с нитратами. Так вот, до автономки дожили две бутылки из трех, которые я принес на корабль и тщательно запрятал до даты...
И вот настал этот день. Обычный стандартный день в море. Отстояли свою третью смену. Сменились. Пообедали и разбежались по боевым постам на отработки. Потом какие-то занятия по специальности и под занавес стандартная малая приборка. А под ее завершение, часов в шесть вечера, механик строгим голосом вызвал меня в центральный пост.
- Ну, Павел Борисович...- командир поднялся из своего кресла, включил громкую связь на все отсеки и начал вещать.
- Сегодня у капитан-лейтенанта Белова день рождения. Мы все его прекрасно знаем, ценим его профессионализм и прочие достоинства! Офицер разменял свой четвертый десяток, и... давайте пожелаем ему успехов в службе, здоровья и... Собственно, чего еще говорить?! Все уже давно сказано! По нашей старой традиции я ему вручаю наш переходящий... хе-хе... подарок к дню рождения... цыпленка-табака!
Шутка про переходящий приз была стандартной и общего смеха уже не вызывала. Выждав пару мгновений реакции вахты и не дождавшись бурных аплодисментов, командир многозначительно откашлялся. Откуда-то из-за спины командира, чуть ли не из штурманской вынырнул кок-инструктор с подносом в руке, на котором примостилось блюдо с пернатым и две банки с вишневым компотом. Вся дежурная смена центрального поста захлопала в ладоши, а командир, наклонившись ко мне протянул руку и пожимая ее, вполголоса добавил:
- Специально ловить не буду, но узнаю, что накатили... яйца оторву. На долгую память...
В каюту я шел в обнимку с подносом, размышляя над словами командира. Нагло и откровенно в море не квасил никто. Хотя отдельные прецеденты бывали. Даже среди командного состава. И как правило, для любителей заложить за воротник заканчивались плачевно. Но мы-то надираться не собирались. Что такое две бутылки водки для шести здоровых мужских организмов? Но сомнения меня не покидали. Ко всему прочему, на эту боевую службу мы пошли на чужом корабле и каюты управленцев были не в 5-Бис отсеке, а в ракетном 4 отсеке, и не двухместные, а четырехместные, и ко всему прочему, наша каюта располагалась как раз напротив каюты старпома. А старпом на этой боевой службе решил бросить курить. И соответственно, взял с собой минимальное количество сигарет. Они закончились суток через десять, еще суток двадцать старпом, скрипя зубами, заедал двойными порциями страстное желание покурить, прибавил килограммов десять веса, психанул и снова потянулся к табаку. Но свой закончился, и старпом взял за привычку два-три раза в день заглянуть в каюту напротив, то есть к нам, и стрельнуть сигаретку. Старпом был суров, но справедлив, и клянчил курево у нас не более трех раз в день, в остальное время обирая центральный пост и все прилежащие к нему выгородки, где неслась вахта. Сейчас он отдыхал в каюте и мог элементарно заглянуть на огонек.
В каюте меня же ждали приглашенные боевые товарищи, заботливо протиравшие стаканы. Трое сокамерников и комдив раз. Я водрузил на крышку секретера цыпленка с компотом. Сомнения все еще меня не покидали.
- Мужики, а может, завтра? Командарм предупредил...
Комдив раз, Шура Нахимов, ловко вскрывая ножом банки с компотом, быстро и убедительно парировал мои сомнения.
- Борисыч, через час ужин. А на нем всем нам нальют вина. После этого доказать, что мы выпили водочки, будет затруднительно. Резонно?
Довод был железным. И когда обе банки были открыты, стаканы расставлены, нашинковано уцелевшее еще с базы домашнее сало и даже хлеб был по-праздничному разложен в тарелке, дверь в каюту распахнулась и в ее проеме нарисовалось заспанное лицо старпома.
- Ребята... Сигареткой не угостите? Ооо... Белов, с днем рождения... Вижу, гульнуть решили?
Нахимов, изобразив самое разочарованное лицо, какое только смог, разочарованно парировал.
- Ага, Николай Викторович... Цыпленка под компотик... И чайку с салом. Может сальца хотите?
Старпом, на животе которого РБ было уже в обтяжку, кинул грустный взгляд на сало.
- Неа... не хочу! Сигарету дадите?
Получив сигарету, старпом молча закрыл дверь и удалился. А я полез в тайничок за обшивку, где были запрятаны мои экспортные бутылки. Пили практически молча, быстро, чокаясь зажатыми в кулаках гранеными стаканами, чтобы не звенели, так же молча закусывая. В таком подпольном варианте, была выпита первая бутылка. После чего всех потянуло в курилку. И забыв об осторожности, мы пошли дымить. В свое время опытные и бывалые старшие товарищи рассказывали, что в море, в походе, когда береговой воздух давно сменился на искусственно выработанный, алкоголя организму много не надо. Так и оказалось. К удивлению, очереди в курилку не было, и мы вползли туда впятером и присосались к сигаретам. Эффект оказался впечатляющим. После нескольких затяжек я почувствовал, что пьян как поросенок, и это после каких-то ста грамм. Остальные, судя по всему испытали, что-то подобное, отчего все как-то одновременно затушили сигареты и со всеми предосторожностями, стараясь держаться ровнее, успешно эвакуировались обратно в каюту.
- Вторую будем?
Нахимов сурово поглядел на часы.
- У нас есть полчаса. И половина курицы.
В прохладном четвертом отсеке после духоты 5-го Бис, нам сразу полегчало, и сомнения группу нарушителей воинской дисциплины покинули незаметно и быстро. А вдобавок ко всему, в каюту заскочил опоздавший к началу банкета начхим, которому щедро плеснули «штрафную», которую он проглотил, как голодный удав кролика, одновременно незаметным жестом ополовинив наш запас сала на тарелке. Оставшуюся «огненную воду» добили за один раз, дожевывая курицу и беззлобно посмеиваясь над искренней и беззаветной любовью начхима к салу. Удивительно, но опьянение, резко наступившее, так же резко и исчезло, что все участники дискуссии единодушно списали на особенности поведения человеческого организма в замкнутой искусственной среде.
В семь часов, третья смена села ужинать. Все присутствующие на ужине собутыльники лихо опрокинули свое вино и неспешно принялись за еду. Старпом, сидевший на своем месте, вкушал молча суп без хлеба, стараясь на хлебницу даже не смотреть. А потом в кают-компанию внесся командир, вихрем запрыгнул на свое место, и оглядев присутствующих, остановил свой взгляд на мне.
- Что-то ты порозовел, Белов... Помнишь, что я тебе сказал?
И тут старпом, отложив ложку в сторону, тоже посмотрел на наш стол.
- Заходил я к ним на огонек, Александр Иванович. Они там курицу с салом... компотом запивали... с постными и грустными лицами... Они же напротив меня обитают. А у меня не забалуешь...
И больше обо мне и моем дне рождения на ужине не вспоминали. А на следующий день утром перед завтраком старпом, возвращаясь из кают-компании, отловил меня около каюты, стрельнул очередную сигарету и пальцем предложив наклониться к нему, негромко и доверительно почти прошелестел мне в ухо.
- Мы в свое время сразу отпивали по полбанки компота и доливали банку водкой, или что у вас там было? Компот же может забродить... Теоретически? Дилетанты, вашу мать...
И довольно хохотнув, направился в курилку...
А на вечерней вахте третьей смены как всегда собрался почти весь первый дивизион попить чайку, поточить лясы, поговорить и посмеяться, где я и сам скоро забыл, что сегодня праздновал. Так и закончился мой тридцатилетний день рождения, обыденно пролетевший в глубинах какого-то неведомого района холодного Гренландского моря...

Просто маленькая командировка?

Конец 80-х. Осень. Лечу на какой-то "Аннушке" из Мурманска в Архангельск. Неожиданно для себя и начальников откомандирован на завод в экипаж ремонтирующегося корабля. Наш экипаж готовится к боевой службе, и мой отъезд нелогичен по всем статьям. Но флот славится отсутствием логики в некоторых случаях, и командир, повозмущавшись, приказывает лететь, обещая выдернуть меня обратно при малейшей возможности. Место рядом занимает красивая импозантная женщина лет сорока, тогда казавшаяся мне, свеженькому старшему лейтенанту, уже почти пожилой. Зовут ее Ирина Владимировна, хотя она настойчиво просит звать ее Ириной. Она возвращается из отпуска, напоследок заехав к дочери, учащейся в Мурманском пединституте. Всю дорогу мы мило беседуем обо всем на свете, она угощает меня бутербродами, я рассказываю "мохнатые" анекдоты и всякие флотские байки. Пара часов ничего не обязывающего дорожного трепа между случайными попутчиками. В аэропорту Архангельска мы также мило прощаемся и я отправляюсь на автобус в Северодвинск. Я здесь не первый раз, еду на Ягры, в бригаду, так как-то сразу нахожу командира, которому представляюсь и который не меньше моего удивлен моему приезду. Тем не менее, мне выделяют койко-место в общежитии на Корабельной, подселяя к какому-то лейтенанту-штурманенку. На следующий день уже к обеду мне делают пропуск на завод, и после построения в цеху механик почесав затылок, выдает мне примерно такой текст:
- Хрен знает, зачем тебя прислали, старлей, мой управленец через неделю выходит из отпуска. Обратно поедешь. На вахту тебя ставить не будем. А пока давай-ка я тебя? Так. Придумал. Даю список несекретной эксплуатационной документации, которая у нас есть, дуй в заводской отдел главного механика, оттуда давно просят человека, сверяй наличие, составляй список утерянных на восстановление, по возможности, снимай копии.
Козыряю. Получаю папку со списками и отправляюсь искать этот самый отдел. Нахожу. Оттуда меня отправляют в другой отдел, непосредственно занимающийся этими бумагами. Большое помещение, десяток больших столов, за которыми восседает женский коллектив всех возрастных категорий. Меня встречают дружелюбно и даже кокетливо. Представляюсь. Получаю в ответ десяток имен, которые естественно, сразу не запоминаю. Выделяют небольшой столик где-то в углу, начинают угощать чаем, всевозможными коржиками и печенюшками, разве только по голове не гладят и не лезут целоваться. Все очень по домашнему и душевно. До вечера пытаюсь разобраться со списками, получается не очень, но постепенно дело налаживается. На следующее утро после построения снова прихожу и снова закапываюсь в документы, уже более плодотворно, благо, все дамы очень доброжелательны и помогают, чем могут. Так проходит весь день, к вечеру тащу на корабль гору папок с готовыми документами, заказанными вчера и распечатанными на каких-то чудо машинах в другом отделе. Механик доволен. Разрешает брать билет обратно на следующий вторник. Если учесть, что сегодня четверг, задержусь здесь как обещано. Возвращаюсь в отдел и попадаю на легкое празднование дня рождения одной из сотрудниц. Тортики, пирожные, вино и коньяк и всего несколько мужчин, и один военный мужчина, я. Душевно посидели, поговорили, покурили на лестнице и разошлись.
Пятница. Прихожу как всегда. Начинаю работать с документами. И тут авария. В углу комнаты за небольшой ширмой находится раковина. Руки помыть, воды набрать. Одна дама, мыла чашки и с ее слов, умудрилась каким-то образом свернуть кран. Течет сильно, но, слава богу, не фонтанирует. Женщины, как положено, зовут на выручку единственного мужчину, имеющегося в наличии, то есть меня. Иду. Начинаю осматривать место происшествия и обнаруживаю, что сам кран не течет. Просто за краном после стояка не труба, а шланг, затянутый проволокой и закрашенный лет сто назад. Он и треснул от старости лет и теперь вода сифонит из-под раковины на пол тонкой, но уверенной струей. Вода холодная, на мое счастье. Не горячая. Говорю собравшемуся коллективу, что сейчас перекрою холодную воду и им надо вызывать слесаря, наклоняюсь, и в этот момент, одна из женщин от досады хлопает рукой по железной раковине и шланг раскрывается по всей ширине. Я получаю мощный удар водой в лицо, но все же не отступаю, лезу под раковину и заворачиваю кран на стояке. Вода перестает поступать в комнату. Я же мокрый, как цуцик, насквозь. Естественно, все женское сообщество начинает охать и ахать, но осмысленно и в правильном направлении. Дело в том, что в комнате есть еще один отдельный кабинет. Начальницы. Она в отпуске до понедельника. Мне выдают нашедшийся у какой-то из дам женский халатик, несколько полотенец и отправляют к ней в кабинет переодеться, разложить вещи по батареям и ждать, пока они высохнут. В кабинете присутствует диван, на который я и забираюсь с ногами, ибо вода проникла даже в туфли, так что я сижу босой, в розовеньком женском халатике с рющечками, надетом практически на голове тело. Дамы, приносят мне несколько бутербродов, грамм двести спирта, чтобы не простудился, и всем коллективом убывают на какое-то собрание, с их слов, на час-полтора, не более. Я употребляю спиртное. Закусываю. И почти мгновенно становлюсь пластилиновым. Растекаюсь по дивану и самым банальным образом засыпаю.
Просыпаюсь резко от громкого и сильно раздраженного женского крика. Причем спросонья вскакиваю на пол, маломерный халат распахивается, являя миру мужские трусы производства орехово-зуевского ХБК в сиреневый цветочек.
- Это что еще такое!
Пока навожу резкость, приходит понимание, что голос знакомый. На пороге кабинета стоит моя попутчица Ирина Владимировна. В строгом костюме, с юбкой ниже колен, белой блузкой и едва приталенном пиджаке. Это она, только не в авиационно-отпускном варианте, а в руководящей шкурке. Ну и я, стоящий перед ней, понятно в каком виде. И тут визуальное опознавание начинает работать и у нее в голове, и она очень удивленно на пару тонов ниже спрашивает:
-Павел? Вы?
Я киваю в ответ. Она оглядывает меня с ног до головы с каким-то восхищенно - озабоченным взглядом, а потом закрывает за собой дверь, садится на стул и говорит.
- Запахнись уж и рассказывай, что тут происходит?
И я рассказываю все, благо ничего криминального нет. Она долго смеется. Ирина и на самом деле начальница этого отдела, и на самом деле должна была выйти на работу только в понедельник. Но сегодня ее срочно вызвали к начальству, после чего она заглянула и на свое рабочее место. Но оказалось, в отделе пусто, а в ее кабинете на диване спит ее попутчик по самолету, причем полуголый и в женском халате.
Когда личный состав отдела вернулся с собрания, дамы потянулись проверить, как я там сохну и были сильно обескуражены тем, что я непринужденно беседую с их начальницей, закинув свои волосатые ноги одна на другую, при этом потягивая чай и дымя сигаретой. Действия своих подчиненных Ирина Владимировна одобрила, и благодаря ее стараниям, был даже найден утюг и были отутюжены мои брюки и отглажен покоробившийся от воды мундир, так что шел я в гостиницу огурец огурцом.
Улетел я в Мурманск, как и обещал механик, во вторник. А за понедельник женское сообщество отдела немного напряглось и к вечеру выдало мне нагора все документы, которые мне поручили сделать на корабле. Причем по собственной инициативе. Пришлось даже вызывать погрузчик, чтобы доставить всю эту библиотеку по месту назначения. В итоге все остались довольны, механик расщедрившись, плеснул мне шила во флягу на дорожку, дамы устроили небольшие прощальные посиделки с домашними пирожками и легкими напиткам, а Ирина Владимировна договорилась с кем-то из своих знакомых, чтобы меня утром отвезли в аэропорт. И когда, примерно через год, наш экипаж оказался в Северодвинске, я знал, куда мне надо забежать на заводе, чтобы меня напоили чаем и угостили чем-то вкусным.