Однажды в лифте

Нет, всё-таки она была чудо, а не девушка.
Просто мусипуси с белой челкой и наивным взглядом. А сколько нежной романтики в душе...
Лёха был тщательно выбрит, отутюжен и благоухал ароматом модного одеколона. Он сейчас очень нравился самому себе. Да, он, без сомнения, был её достоин. И так же без сомнения, он был достоин встречи с её родителями, за светским обедом, на который, собственно говоря, и торопился.
И был букет роз, торт, бутылка шампанского, всё как полагается.
Три месяца утонченного романа завершались знакомством с родителями.
Леха прокачивал в голове темы для светской беседы, и готовился всех очаровать. «Эх, хорошо-то как!» - думал Лёха, нажимая кнопку лифта.

В подъезд вошла тётка с сумками. Лёха вежливо пропустил даму вперёд, и поинтересовался:
- Вам какой этаж?
Тётка смерила его подозрительным взглядом:
- А тебе?
Лёха снисходительно улыбнулся - настроение замечательное. «Ну что она там о себе думает? Просто смешно! Я насильник? Или грабитель? Ха! Да вы посмотрите на меня уважаемая. Принюхайтесь - я пахну счастьем.»
- Чего лыбишься? - занервничала тётка.
- Девушка... - проникновенно сказал Лёха. Тетка насторожилась. - Нельзя подозревать поголовно всех в дурных намерениях. Это же пошло! Ну что вы, в самом деле? Я интеллигентный мужчина...- поправил галстук, - думаете, мне нужны ваши сумки, или ещё что? Ха!
Тётка на всякий случай переместила сумки за спину.
- А чего цветёшь, как лютик на могилке? Знаю я вас - интеллигентов, весь подъезд зассали.
Лёха удрученно вздохнул.
- Дышит он тут ещё! Тебе какой?... Вот и жми давай! Неча тут дикалоном своим дышать! Нажрутся со сранья...
- Вы совершенно не разбираетесь в людях, - благодушно сообщил Лёха, - ну посмотрите на меня. А? Скажите, можно ли от такого человека ожидать гадость?
- Чего привязался?! Чего ТЫ ко мне привязался?!! - раскраснелась тетка.

И тут свет погас и лифт остановился.

- Уууууууу... - тоненько заскулила тётка.
- Тише, тише, спокойнее гражданочка, без истерик! - Лёха протянул в темноте руку, пытаясь нащупать панель с кнопками.

Пальцы попали в какую-то мягкую складку.

- УБЕРИ ГРАБЛИ СВОЛОЧЬ, ЩА ГЛАЗ ВЫЦАРАПАЮ!!! - заверещала тётка.
Удар в пах сложил Лёху пополам, и откинул в угол.
В глазах порхали искорки, внизу болело, а внутри начал подниматься страх.
Тётка, что-то утробно выла и взбивала пространство конечностями. Лёха нервно ощущал движение воздуха и запах пота исходивший от тётки.

- Опомнитесь женщина, что вы себе позволяете?!
Тётка ловко махнула на звук, и попала Лёхе в левый глаз.
- Ааааа! - заорал Лёха, понимая, что его сейчас просто забьёт насмерть этот неистовый колобок, и принялся молотить букетом роз на запах пота.

Отдышались.

- Вы очумели? - жалобно спросил он, ощупывая глаз.
- Не подходи сука! Ведь знала! Знала, что нельзя с тобой в лифт садиться! Чего ты от меня хочешь?!! Зачем ты его сломал?!!
- Да вы сдурели?! Он сам сломался!
-Позвизди мне! Интеллигенция хренова! Вечно у вас всё само ломается!

Помолчали.

- Вееееенииииком своооииим всю исцараааапал! - снова завыла тётка.
- А вы вот тоже... вот не надо было... вы же меня как... - как же я теперь в гости пойду, тоскливо подумал Лёха, ощущая набухание периферии глаза. - Слушайте, надо делать чего-то, с диспетчером там связаться...
- Ну?
- Что ну? Кнопку нажать надо.
- Ну нажми зараза, нажми. Только учти, меня тронешь - все нажималки твои вырву!
Лёха опасливо прикрываясь изрядно пострадавшим тортом, на ощупь, добрался до кнопок. Сначала понажимал в том месте, где должна была быть кнопка связи с диспетчером, потом потыкал все подряд. Не работало.
Это было хреново.
Но ещё хуже было что-то другое... что-то, что он пытался подсознательно загнать внутрь...

Он вдруг, с ужасом понял, что давно и мучительно хочет писать. И с осознанием этого, лавина оглушительного желания обрушилась на организм.

- Ну чего там? - ожила тетка.
- Чего? - испуганно спросил он, уже отчаянно паникуя.
- Ну кнопка чего?
- А, не работает.
- А чего притих тогда? - подозрительно спросила тётка, - Звать надо на помощь! Давай кричи чего-нибудь!
- А чего кричать?
- Вот зараза тупая! Ну кричи хоть - помогите!
- Помогите! - стыдясь самого себя, робко пискнул Лёха.
- Интеллигенция хренова! ПОМОГИТЕ! СПАСИТЕ! - зычно заорала тётка, - ЭЙ КТО-НИБУДЬ!

Лёха до судорог сжал кулаки, прикусил губу и начал пританцовывать.

Тётка затихла, прислушиваясь.
- Ты что там делаешь? - почему-то шепотом спросила она.
- Ничего, - хрипло ответил Лёха.
- Как же ничего, если я слышу... - ещё больше испугалась тётка.
Лёха судорожно всхлипнул, и не в силах больше сдерживаться, начал остервенело расстёгивать брюки.

- Ты что удумал гад?! - завизжала тётка, - ОЙ ПОМОГИТЕ ЛЮДИ! НАСИЛЮТ СРЕДЬ БЕЛА ДНЯ!!! ОЙ-ОЙ-ОЙ-ЁЙЁЙ!!! ГОРЕ МНЕ! ГО...

Услышав журчание, примолкла.

Опустошенно вздохнув, Лёха застегнул штаны и мелодично хлюпнул ботинками по луже.
- Ты зачем это сделал, аборт? - нежно спросила тётка, - Здесь и так от твоего одеколона дышать нечем было!!!

- У вас там всё в порядке? - глухо донеслось из-за двери.
- В порядке!!! - радостно заорала тётка, - Только меня уже обоссали и расцарапали!!! Доставайте скорее!!!

Когда их извлекли, Лёха посмотрел на себя при свете дня... и понял, что ни куда не пойдёт.

А на полу лифта, в живописной луже плавали лепестки алых роз, и кривым айсбергом возвышалась раздавленная коробка торта.
Он тяжело вздохнул, взял за горлышко бутылку шампанского и затопал по ступенькам.
А в след ему неслись визгливые тёткины вопли:
- Граждане! Что ж это делается! Обоссали в родном доме! Грёбаная интеллигенция! Оденут галстуки, а сами так и норовят кого-нибудь унизить! Что молчишь?!! Правда матку режет?!!

Любовь и Голубев

Осень наступила внезапно.
Ещё вчера солнце из последних сил ласкало своим теплом тщедушные человечьи организмы, давая глупую надежду. А сегодня всё закончилось.
Сегодня победила осень.
Она очень соскучилась, эта осень, и на радостях тянулась обнять своими холодными ручками, бесцеремонно цепляя что-то там, в душе, крючковатым ногтём.
И глубоко внутри было как-то... тоскливо...

Я шёл с работы, усталый и замученный...
Я смотрел по сторонам взглядом припозднившегося со спячкой медведя...
Вот его дом, его окно на седьмом этаже.
Закурить?...
Я все помню, Саня...

Сашку Голубева любили все. Да и как его можно было не любить? Невысокого росточка, с белобрысой шевелюрой, голубыми глазами и вечной улыбкой.
Он вызывал чувство симпатии с первых минут общения. Его любили женщины, в которых при виде Сани мгновенно срабатывал материнский инстинкт - вставить лицом в межгрудинную ложбинку и не отпускать. Его любили друзья.
У него вообще было много друзей.
А еще он был очень умный, наш Саня. Именно не просто умный, а возмутительно умный.
Он взял да закончил с отличием военное училище, а потом подумал и заодно закончил также с отличием какой-то математический факультет какого-то именитого московского института.
А потом нагло написал диссертацию. И эту диссертацию можно было защитить только в одном единственном научном учреждении. Потому что в других никто, ничего не понимал из Сашкиных выкладок. Нет, все понимали, что гениально, но...
И он защитился. Его слушали, открыв рот и пуская совсем не научную слюну от восторга. А он скромно улыбался. И ему аплодировали, хлопали по плечу и называли молодцом.
И он уезжал.
А через некоторое время ему звонили и просили приехать снова, потому что вот когда он говорил, всё было понятно... А когда вот... теперь вот... всё опять стало непонятно, и мозги у профессоров плавились от непривычного напряжения. И он улыбался и ехал. И терпеливо объяснял. И на него смотрели изумлённо и крестились за спиной.
А когда Саню просили что-то сделать дополнительно, он улыбался и не отказывался. И на кухне поэтому у него всегда стоял ящик коньяка.
И его друзья очень любили вечерком посидеть у Сани, поговорить на разные интересные темы и отдохнуть душой.
Потому что ящика коньяка у друзей на кухне не было.
И умного собеседника не было.
А была, как правило, раздраженная жена, хронически возмущённая низкой зарплатой мужа.
И Саня радостно принимал гостей, потому что как раз у него раздраженной жены не было, да и собственно, вообще никакой не было.
Собственно, она как раз и ушла от него, потому что не любила коньяк.
С коньяка-то все и началось...

- Саня запил.
- Да ну?
- Третий день уже. Начальник отдела в шоке...
Начальник отдела любил Саню, потому что Саня мог неожиданно изобрести что-то такое, до чего у остальных мозги не доходили, и на отдел сразу опускалось благорасположение начальства.
Поэтому начальник отдела его и любил.
И не наказывал строго. А только журил по-отечески, когда Саня появлялся с синяками под глазами и виноватой улыбкой.
- Ну что ж ты, Саша?
Улыбается.
- Ты же и нас подводишь и себя губишь, а?
- Я не буду больше, Сергеич, честно, не буду...
И его прощали.
А через неделю он опять уходил.
В запой.
А потом он бросил пить. Он так и заявил: «Всё!»
И на ближайшей отдельской посиделке он не пил. И даже когда женщины предлагали ему шампанского, он опять не пил. И улыбался. И мы улыбались, потому что любили Сашку. А больше всех улыбался начальник отдела. Он пьяно обнимал его и восторженно говорил: «Ну, ты молодец! Какой же ты молодец!»
И Сашка гордо шел домой.
А на следующий день он не заступал на дежурство. Мы ломились к нему, а он встречал нас на пороге, дрожа и качаясь, и виновато разводил руками.
Мы говорили с ним. Мы пытались быть убедительными. Мы искренне переживали.
А он улыбался и кивал.
И пил.
Потом начальнику отдела стало скучно, потому что Саня уже давно ничего не изобретал, приходил редко, пах плохо, и смотреть на него было страшно.
И друзьям стало скучно приходить к Сашке, потому что вести длинные беседы за рюмкой он уже не мог, быстро уходил в себя и бормотал что-то невнятное.

А однажды в понедельник... Да, это точно был понедельник, потому что в субботу мы отмечали чей-то день рождения. Суббота подло перешла в воскресение, и отдохнуть я конечно не успел. В общем, лицо моё носило некоторый отпечаток былого веселья.
Но я был ещё в том юном возрасте, когда пиво с утра - это пошло.
- Помогай! - сказал начальник отдела, - Саня совсем того... всю неделю на работу не выходит. Надо его в наркологический диспансер везти. Вот, я тут его зарплату получил. Отдашь, сколько надо, за лечение. С машиной договорился, удачи.
И я начал помогать. С трудом загрузил неадекватного Сашку в машину и повез в диспансер.
В диспансере отвел его в приёмное отделение и сдал врачу. Сижу, жду в коридоре, должны сказать про деньги и когда забирать.
А мне хреново. Голова болит, да и в животе после веселых выходных...
- Здраааавствуйте! Это кто ж у нас тут такой красивый?
Вздрагиваю. Рядом белым колосом возвышается мощная тётка в халате.
- Да... это...я... - блин, хрень какая-то, язык заплетается.
- Пьёте?! - смотрит укоризненно.
- Я?!
- Нет, я! Веки припухли, глазки бегают, все симптомы. Что ж вы, молодой человек, так себя не жалеете? С чего вы жизнь-то начинаете?
- Да нет... я... вы...
- Тихо, тихо! Не нервничайте, ну-ка встаньте, я вам печень пощупаю.
- Да не надо меня щупать! Я тут по другому вопросу...
- Да успокойтесь, матьвашу! А то сейчас санитаров позову! У нас тут все по одному вопросу! Это вы правильно сделали, что сами к нам пришли, не многие, знаете ли, решаются. Ну, пойдемте ко мне в кабинет.
- Да вы все не правильно поняли! Я товарища привёз! Его обследуют сейчас! - пытаюсь обойти тетку, и проникнуть в кабинет к врачу.
- Конечно, конечно. И его вылечат... Вася! Петя! У нас буйный! - тётка расставляет руки, приседает и оскаливается.
«Определят сейчас!» - лихорадочно думаю, - «Вот подарок-то начальнику отдела!»
В коридоре появляются два бугая. «Блин, чем их кормят?...»
- Успокойтесь, дорогой мой! В таком состоянии вам нервничать категорически не рекомендуется! Давайте сами ножками, раз-два, раз-два... Да не упрямьтесь вы! Вам все равно помогут!
Не знаю, чем бы все это закончилось, но на шум вылез врач, которому я сдал Саню.
- Лариса! Ты это... кончай, это сопровождающий! Идите сюда молодой человек.
- Мдя... - разочаровано тянет Лариса, - Жаль. Ну вы уж заходите, как созреете...

Когда, через некоторое время я забирал Сашу, тетка при виде меня очень обрадовалась:
- Ну, надумали наконец?! Нет? А то давайте, мы всегда рады...

И Сашка не пил некоторое время. А потом сдался. И его уволили.
Я еще встречал его иногда на улице в компании опустившихся выпивох. И иногда даже говорил с ним. Он мне рассказывал, что устроился в крупную компьютерную фирму, а потом как-то... Эх, Саня...
Никто не может помочь человеку именно в этом вопросе кроме него самого.

А однажды Сашкины соседи почувствовали странный запах.
Когда сломали дверь, нашли его в туалете со страшной, выгрызенной крысами, дырой в животе. Он уже давно умер.
Мы хоронили его в закрытом гробу.
И был торжественный залп.
Мы всё-таки помним тебя, Саня. Помним... другим.
А на скомканных поминках мы не могли пить. И говорить не могли. И винили себя.


Вот его дом, его окно на седьмом этаже...
Я бросаю окурок и иду в свою тёплую берлогу, где меня ждут, где все хорошо...
Я все помню, Саня...

А он хотел пить историю...

(Грустная история, рассказанная одним матерщинником в процессе распития вискаря... С претензией на философические выкладки... Короче! Натурам с тонкой душевной организацией просьба не читать. Серьёзно, не надо...)

- Вот я и говорю... блядь! Куда ж ты льёшь, вредитель?! У меня хером точнее получается! Как вас рожали-то с такими кривенькими ручками, это же очень больно. Дай сюда!... Ну, будем!... Аккррр! Зараза! О чем я там хотел... А! Слушайте.

Приподнялся, короче, Эдик. Нехуёво так приподнялся и внезапно. Нехуй удивляться! Вот вчера ещё с голой жопой по жизни шел, в средний прожиточный не вписывался, супчики там всякие квадратные, дошираки на обед, а сегодня весь в шоколаде, ага, в белом - пористом. В заграницу выехал.
Бродит там, ну, по загранице по этой, не знает, чего еще купить. И тут мысль: «Раз я теперь такой из себя респектабельный, надо, блядь, приучаться хорошее вино пить».
Нашел старый винный заводик, или как там эта хрень у них называется, ходит вдоль стеллажей с бутылками с умным видом, лекцию слушает.
Охуевает.
Это, говорят, вино такого-то года, а это такого-то. Охуеть казалось бы, но...
Да в целом по хер ему.
Ему в школе-то тройки из жалости ставили.
Но корчит умное ебало, мол, да что вы, не может быть, да это полный пиздец! Неужели 1875-го? Да вы охуели?!! Да не охуели ли вы?!!
Точно, говорят, прямо историю будете пить.
Зацепило это его. Ну, конечно, представил, как будет со своей тупой харей смаковать вино, которое помнит Вовку Ульянова мелким, Кровавое Воскресенье в разгаре, революцию помнит, войну, ГКЧП и прочую историю, короче.
Ну, скажи - не охуительно? То-то.
Бешеные бабули отдал за пузырь. Я вам говорю! Просто бешеные. Да что ты не веришь! Тебе только пукать и пукать до этих бабуль! Вот.
И слышь чо, достают ему эту бутылку аккуратненько так, нежно, она в перхоти вся, ну, в пыли в смысле... Сам ты чмошник! Положено так! Пыль веков, понимать надо!
И прямо с этой пылью, аккуратненько в фирменную тряпочку заворачивают, и в деревянную коробочку кладут. Как в гробик прям. Всё чин чинарём.
Нас так не положут, неее... Да ну на хуй!
Ну, приехал Эдик домой, ходит деловой колбаской по дому, подарки раздаёт. Добренький.
Ага, а пузырь-то сразу в холодильник поставил.
Пыль стер, конечно, говна нам в холодильнике не надо, сами понимаете, да и не так ведь понять могут, не тот уровень.
Не. Сразу не выпил. Да хули там пить! Он со своими водочки врезал, от души. И лег.
Вот, а через пару дней ему уехать нужно стало по делам. Возвращается, про пузырь вспомнил.
О, думает, сейчас буду историю пить.
Свечи зажег, икры, сала достал, ну все как положено под вино. Сами понимаете, не хуйня всякая ваша.
Шась в холодильник.
А там хуй ночевал. Вот вроде ночевал... но ушел уже...
Спиздили историю наглым образом.
Взвыл Эдик, и к жене, где, мол, дорогой моему сердцу напиток?
А она понять не может - он же только водовку пьёт.
А когда разобралась в его воплях и слюнях, говорит:
«Да господи! Было бы из за чего так убиваться. Брат приходил, попить захотел, ну и... Да хрень полная оказалась, кислятина».

Вот так, попил, блин, Эдик историю.
Ну и... А хули уставились? Мораль ждёте?
Нет, правда ждете чтоль?
Да нету тут ни хуя морали.
Я так думаю, что и не нужно все это ему было. Тут ведь как не тужься, а раз в дерьме рос, пахнуть от тебя по жизни будет. И никакие вина замечательные не помогут.
Короче, мораль такая: нехуй выебываться.
Ну, давай ещё по одной.

Идентификация

Глаза... одни глаза... такие похожие и такие разные...
Вот немного испуганные... А вот просто карие... А у этого разноцветные... Ну-ка, ну-ка,... точно, разноцветные,... ага, испугался, потеет,... потей милый, потей,... трахаться вы все Д`Артаньяны...
Она медленно шла перед строем черных бушлатов и всматривалась в лица.
«Ну, где же эта сволочь?!!!»
Впереди раскинулись шеренги еще не обследованных курсантов.
«Да их тут тьма! А если не узнаю?... Хотя, как это не узнаю... Не один раз все таки... Но как же они похожи, когда вот так, столбиками в ряд!!!»
- Ну?! - сзади топчется зам начальника училища, - Определились, наконец?
«Определились... Не на базаре, наверное, не фейхую всякую выбираю...»
- Нет его пока...
- А он точно наш?
- Ваш, чей же еще! Провожала несколько раз...
«Ваш... Был ваш, станет наш... Так... Это не он,... хотя... Похож, вроде, немного... Нос красивый... О! Губой чего-то задёргал...»

Курсант Синицын никак не мог справиться с нервным тиком.
«Ну, чего таращится?! Встала тут... Да не я это точно!!! Не я!!! Иди, родная, иди давай... Хотя... месяц назад... Да нет! Не было её тогда, не она, точно не было... А может, была?... Блин, а вдруг была? Напились же все... Господи! Да что же это делается! Вот возьмет сейчас, сволочь, ткнёт пальцем и скажет: ОН! И чего? Жениться?!!!»
Шерсть по всему организму проявляет эрекцию, пот холодными струйками бежит по спине.

«Нервный какой-то, и как таких в военные берут?» Идет дальше. Шеренги, нескончаемые шеренги.
Шаг.
Остановка.
Микроинфаркт.

(За два месяца до идентификации)
- Ну, ты, что сюда спать пришел? - она потыкала голой пяткой в тощий зад, - Эй, уважаемый! Я с кем тут разговариваю? Слюну по всей подушке распустил!
- А?!... Где?!... Жрать?
- Жрать. Все тебе жрать. Ни одного ласкового слова за весь вечер. Вот ты подумай, Алексей, мы же целый месяц встречаемся! Месяц! А сколько ты за это время мне ласковых слов сказал? Жрать, спать, трахаться. Какое из них самое ласковое?
- Уууу... Не бухти только... Башка болит... Месяц. Какой на фиг месяц? Раз четвертый от силы!
- Ну, я и говорю, каждые выходные, месяц уже. У тебя вообще какие-нибудь чувства ко мне есть?
- Тише! - поднимает руку.
- Что тише?
- Жалом так не крути, поцарапаешь!
- Ах ты... - хватает подушку и старается стукнуть по глупой тыкве.
Попав в объятья, затихает, запечатанная влажным, горячим поцелуем.
Губы,... шея,... грудь,... живот...
- Так есть чего-нибудь пожрать?
- Не останавливаться, сволочь!!!
Живот...
- Слушай, ну давай пожуём что-нибудь сначала, а?
- Животное! Ты низкое животное!
- Ну, не такое и низкое, - рассуждает, поднимаясь, - довольно крупное,... мясистое даже местами...
- Предъявишь мне это ваше «местами»!
- Непременно, мадам! Покормите, и все само предъявится.
- О, господи! Есть она, любовь, вообще?...
- Мурзик, ну что ты атакуешь-то всё? Я же объяснял, кросс сдавали, пять кэмэ, ноги болят, устал я! Осталось чего поесть?
- Горе ты мое луковое. Иди на кухню, я там котлет с макаронами сделала... И быстро давай! Ласки не вижу! Девушка хочет ласки!!!
Постель... Тусклый свет ночника... Боевые действия локализовались и перешли в рукопашную.
- Не спеши,... медленнее...
«Не спеши... Легко сказать... Так, нужно думать о чём-то гадком... О! О старшине... Сука такая, увольнение хотел зарубить в субботу! И вот что характерно...»
- Ты там заснул, что ли?
«То не спеши, то заснул! Ну хрен поймёшь этих баб... Оооо! Отвлекся слишком! Полундра! Кому говорю - полундра! Не спать!»
- Ты издеваешься?
- Тише-тише, не кричи. Когда ты кричишь у меня... Вот видишь, что наделала...
- Сосредоточься! Всего два раза и капитуляция! Ты что, остыл ко мне?
«Так, думать о чем-нибудь приятном... У Вадика в журнале такая соска была,... такие конечности,... да и начальности,... ииии-раз,... иии-раз,... правая табань, левая навались...»
Жалобно скрипит кровать,... осуждая и скорбя...
Стоны... Горячее дыхание... Глаза закатываются... Судорога... СУДОРОГА! Судорога сводит левую икру.
- Да, блядь!!! Что ж ты там ножкой-то трясёшь?!! Куда?! Стоять!!! Куда пополз?!! Это закончится когда-нибудь?...

(За три часа до идентификации)
- Ну опишите же вы его наконец! - теряет терпение начальник училища, - Рост какой?
- Рост?...
- Да рост, рост! Какой он, средний?
- Кто, рост?
- Да рост! Матьвашу! Рост! Ох, умру я скоро... - подбегает ближе, - Вот мне он докуда? Досюда, досюда или досюда?! - тычет в район паха.
- Нееет... - уверено крутит головой, разглядывая мощный пах, - Точно не досюда.
- Ну, выше меня или нет!!!
- Такой же, наверное... - неуверенно.
- Господи! Ну как я вам его найду, если вы его габариты не запомнили?!! Рассматривать надо девушка предмет е...хм... Так! Дальше! Глаза, какие?
- Глаза?
- Я бы от вас тоже убежал!
- Вы?
- Не отвлекаться! Глаза какие? Ну, форма там, цвет... Что еще? - зыркает на зама.
Зам растеряно пожимает плечами:
- Ресницы?
- Хуицы!!! Так, забыли про глаза. Нос какой? Сосредоточьтесь!!! Курносый?
- Курносый? Нееет...
- Так, не курносый, уже легче, неожиданно проступили черты. Какой там еще?...- снова смотрит на зама, машет рукой, - Не надо! Прямой?
- Нос?
- Почему вы меня все время переспрашиваете? Если бы мы говорили про член, я бы так и сказал - хуй!!! Я же вас спрашиваю про нос!!! Он прямой?!!
- Ну не знаю,... не совсем, наверное...
- Ужасная картина - грустно сообщает начальник училища, - глаз нет, носа нет, загадочный горбун! С хреном! Мы быстро его найдём!
- Да?
- Ман... Да девушка, диалога не получилось. Вот подойдите сюда... К столу подойдите!
Залез в ящик стола, и, покопавшись, извлек иголку с ниткой.
- Вот! - протянул девушке нитку, - Вставьте нитку в иголку! Ну, смелее!
Она пытается вставить нитку, но он все время убирает руку с иголкой в сторону.
- Никак! Вы же ёрзаете все время!
- А я про что? Так надо было делать, когда... И не пришлось бы сейчас «папу» разыскивать! Не плакать! Не плакать мне тут! Ну, успокойтесь, вот воды попейте. Ну, что вы прямо сразу... Если наш, найдем мерзавца, сейчас построим все училище и найдём! Зам! Общее построение! Всех в строй! Опознание проводить будем!
- Он хороший...
- Хороший, хороший... Мы ему таких хороших... выпишем...

(За полчаса до идентификации)
- Товарищ вице-адмирал! Личный состав построен!
- Все?
- Все!
- Точно все?
«Как же, все... А дежурные-дневальные, а наряд по камбузу, да и...»
- Так точно, все!
- Ну, пойдемте, если наш - опознаете, ну а нет, извините...

Глаза... одни глаза... такие похожие, и такие разные...
И крик немой во всех: «Господи, пронеси! Господи, пронеси!»
Шаг.
Остановка.
Микроинфаркт.

Прикладное крысоловство

Ему снилось море.
Ласковое солнце щекотало оголенное тело, прохладная вода омывала ступни измученных ортопедической обувью ног, стая рыбок играла совсем рядом, абсолютно не пугаясь бледных, волосатых конечностей. Маленький крабик подполз и нагло хватанул за палец.
Он лениво пошевелил ногой, отгоняя досадную помеху, но крабик не унимался. Изловчившись, он вцепился обеими клешнями в большой палец правой ноги, пытаясь вырвать ноготь...
Судорожно вскрикнув и взбрыкнув конечностями, дежурный проснулся. Толстая крыса, спрыгнула на пол и лениво засеменила под шкаф.
- Сука!!! - вслед крысе полетел ботинок, дежурный всхлипнул, переживая испуг, - Ну, сука же ты проклятая!!! Я застрелю тебя, сволочь! Вот помяни мое слово, тварь шерстяная!
Далеко под шкафом заскреблось, и показалось, что кто-то хихикнул...
.......
- Вот такое «В мире животных», мужики, - закончил рабочее совещание Саня, - тварь совсем распоясалась, с наступлением сумерек находиться в отделе стало небезопасно, того и гляди, придушит и в нору утащит. Или отгрызёт чего-нибудь... пещеристое... Ваши гениальные предложения?
- Я кошку могу принести - предложил Серега.
- Генитально! - одобрил Саня. - Неси! На ночь запрем в кабинете. Если и не поймает, так от запаха крыса точно уйдет!
На том и порешили.
На утро охотников ждало разочарование - следы яростной борьбы отсутствовали.
Кошка на призывы не откликалась, и Серега, уже получивший накануне от супруги, покрылся потом.
Животное нашли по запаху. Оно добросовестно обоссало двухтумбовый Серегин стол, забившись в один из ящиков. Вид имело совсем не героический, хозяина не узнавало и затравлено шипело. Налицо была психологическая травма.
На следующую ночь крыса демонстративно изгрызла угол резко пахнущего Сережиного стола, давая понять, что наши забавы ей по хвосту.
Зато благоухало теперь в кабинете замечательно. Тонизирующе.
Приходящие сотрудники других отделов вздрагивали ноздрями и интересовались:
- Под себя уже ходите?
Дальше так продолжаться не могло.
- Вы офицеры или дети малые - пальцем деланные?!! - возмущенно орал начальник лаборатории Саня, - Какая-то необразованная крыса нас на хвосте вертит! Вас чему пять лет по училищам учили, а?! Нельзя так ребята, стыдно ей-богу, сидим тут в обоссаном кабинете, и сделать ничего не можем с этой сволочью!
- Да хитрая она, Николаич! В мышеловку не лезет... кошку не боится... у меня вон теперь трагедия дома, у кошки крыша съехала, ссыт по углам, от всех шарахается... жена тоже...
- Ссыт?!!
- Если бы... пилит...
- Пять выпуклых лбов!!! - возмутился Саня, - да у нее голова с головку! Напрягитесь, считайте, что это вероятный противник и нам его надо победить! Ну где?! Где ваша смекалка?!
Мы загрустили.
- Альцгеймеры! - вынес вердикт Саня - Сам думать буду!
Он задвинул кандидатскую и ушел в себя.
И придумал.
Из пластины для производства электронных плат с тонким медным слоем по одной стороне был сделан квадрат 50/50 см, токопроводящий слой в середине пластины был прерван меньшим квадратом т.е. получился квадрат в квадрате. В самом центре был укреплен штырек, на котором заманчиво оплывал шматок сала.
К каждому квадрату, соответственно, подвели проводок от сети 220 В.
Крыс, по великому замыслу изобретателя, следуя к салу, ничего вокруг не замечая и вожделенно пуская слюни, неминуемо должен был закоротить контакты. (Каково?! Лишь бы не работать!)
Саня ликовал. Он водил из других отделов экскурсии, снисходительно улыбался и принимал поздравления.
Утром следующего дня выяснилось, что Крыс (а теперь иначе как с большой буквы мы о нем думать не могли) сразу вычислил самого смекалистого.
Провод к Саниному компьютеру был перекушен, а сало не тронуто.
Саня ползал на четвереньках вокруг своей конструкции и, матерясь, причитал:
- Ну видно же... ходила сука вокруг... вот след... и вот ещё...
- Ага, и слюна накапана...
- Вы ещё тут позвиздите!... Оставим на несколько дней... может, присматривается... жизнью битая... надо сало освежить...
Но Крыс вырос в научном учреждении, и на все наши копошения снисходительно плевал. Нет, он не ушел из помещения, он по-прежнему грыз мебель, кабеля, дергал за носки, прилегшего отдохнуть на нашем мягком диване дежурного.
А к салу не подходил.
Через пару дней, Саня, придя на работу, столкнулся в дверях с дежурным, старым офицером - аксакалом части.
- Вы, Александр...! - дежурный прихрамывал, возмущенно тряс в воздухе пальцем, и нервно дергал бровью, - Я всегда ожидал от вас!... Чувствовал!... Но такое...!
- Да в чем дело-то? - не понял Саня.
- Ах, вы не понимаете?! - затрясся аксакал, - Я буду командиру жаловаться!
- Что с ним? - спросил Саня у помощника дежурного, когда аксакал уковылял.
Помощник умирал.
- Представляешь, он ночью спать ушел в ваш кабинет, ну, диван-то только у вас, так вот, прошло часа два, сижу, книжку читаю, вдруг крик такой пронзительный и свет сразу вырубило. Чуть не родил от страха. Сижу в темноте, не знаю, что делать. С какой стороны атаку отбивать. Потом слышу, возня какая-то... упало что-то... мат пошел. Он, оказывается, ночью пописать захотел, ну и в темноте, босиком, к выключателю... через вашу крысоловку... там и пописал...
- В конец зассали все помещение! - возмущенно бормотал Саня, поднимаясь в кабинет и распахивая дверь, - Демонтируем устройство, пока нам тут общественный туалет не сделали!
Еще некоторое время после этого коллеги развлекались тем, что входили в наш кабинет, задумчиво приближались к Саниному столу, на ходу расстегивая ширинку, и делали изумленные глаза - «Ой! Извини, ошибся!»
Саня ходил мрачнее тучи.
Потом Крыс сгрыз у него конспект по воспитательной работе.
Саня замкнулся, он только изредка зыркал на нас унижающе и вздыхал.
Мне стало жаль его. Через пару дней я подошел к Сане и обнадежил:
- Я её застрелю.
- Уволят нахрен...
- Не ссы... (Саня поморщился, это слово он теперь ненавидел), не из пистолета... я тут придумал...
И я сделал пушку.
Вероятно, ни один Крыс на свете не удостаивался такой чести.
Трубка, примотанная проволокой и изолентой к металлическому бруску, набитая серой со спичек и накусанными гвоздями. Понятно, что бегать с этой адской машиной за крысой никто не собирался.
На проведение операции был пожертвован тубус.
Итак, с одной стороны разрезанного тубуса вставлялась пушка стволом вперед, перед которым помещались кусочки сала, а перед салом две пластинки, разделенные кусочком пластилина...
По задумке, Крыс, почувствовав запах, заходит в трубу тубуса, замыкает пластинки, ток от батарейки «Крона» подается на лампочку от фонарика, с аккуратно раздавленным стеклом колпака, лампочка, в свою очередь, закреплена на запальном отверстии пушки и касается вольфрамовой нитью серы. Нить накаливается, сера воспламеняется, ну, и собственно - «Бубух!», в лоб крысе.
Короткая панихида, всенародное ликование и аплодисменты.
Вечером пушка была установлена.
А ночью сработала.
Хорошо, что дежурные, с некоторых пор перестали ночевать в нашем кабинете.
Выстрел гулко прокатился по темным коридорам части, до полуобморочного состояния напугав дежурную службу, которая была не в курсе.
До самого утра дежурный с помощником ниньзями ползали по коридорам с пистолетами на товсь, зарабатывая неврастению.
Нас не вычислили только благодаря строгой конспирации.
Нет, Крыс убит не был. Разрядив орудие, он сожрал сало и ушел. Совсем.
Мы слышали, краем уха, что в соседнем отделе началось безобразие с поеданием кабелей и мелкими пакостями, но нас он оставил в покое.
Обиделся, наверное.