На всей планете Земля сегодня официально был Мир...
А он не имел права остаться сегодня в живых.
Чтобы выскочить из этой уродской лощины, нужно было полчаса, чтобы форсировать реку, еще семь минут, чтобы уйти в зеленку, еще пятнадцать. А носилок было только трое, а он был четвертым и самым тяжелым, очередью перебило ноги выше колен и минимум пара пуль была в животе. Даже если бы были еще одни носилки, все равно не донесли бы, а даже в крайнем случае, оставлять можно было только двухсотых, так как трехсотый это уже язык.
Слова были не нужны, нужны были хотя бы двадцать минут разрыва с погоней, чтобы ребята успели оторваться и добраться до нычки в зеленке. Птица истратил на него последние шприц-тюбики и сразу стало легко и спокойно, и боль ушла, на полчаса, это точно, а больше и не надо. Командир молча поставил на бруствер два РПК с "улитками", положил рядом калаш и добавил пять рожков, это было все, что могли дать ребята. Борька помог разобраться с тремя лимонками, сбоя тут быть не должно ни в коем случае. Останется неопознанное нечто, каких тут десяток на каждый квадратный километр этой войны, которой нет и никогда не было.
И вот уже он остался один, и медленно потекли минуты, и уже истаял во рту кусочек горького шоколада, и вот вот уже должны появиться враги, но сзади сверху раздались рубящие глухие и звонкие одновременно звуки, и над лощиной мелькнули тени двух Крокодилов, и там, впереди, зашелестели НУРы и замолотили стволы, а над ним уже зависла Василиса, а сзади, он это чувствовал, подбегали ребята...
Через три дня он умер в госпитале. И в этот день на всей планете Земля тоже официально был Мир, и в этот день ХХ века где-то гремела очередная неизвестная война.

Африканский Орленок

Тупик любой трассы, особенно если вы в Африке, может быть тупиком во всех смыслах. Нет, если вы налегке и без тяжёлого транспорта, - вам открыты все горизонты, но, вот, если у вас груз в составе двух железнодорожных вагонов и ни одного локомотива, кроме электромотриссы, которая абсолютно бесполезна, ибо провода украли еще год назад, а подстанцию взорвали и вовсе за два года до этой кражи века, вам было бы, как и нам, весьма грустно.
В этот городок мы прибыли на двух трейлерах с «шестьдесятдвойками» без хода и без снарядов. Под конец один тягач наскочил половиной колес и движком на длинную пулеметную очередь, там мы истратили последние снаряды и после продолжили путь в позиции «битый не битого везет», то есть - один тягач тащил два трейлера.
Нехорошие люди, мешавшие нам мирно ехать, почему-то решили, что пятнадцать половозрелых европейцев в камуфляже и при двух зачехленных танках должны испугаться трех дюжин местных дебилов при трех «Бренах» и одной базуке «Карл Густав», но зато под командой белого колонизатора. У нас было несколько осколочно-фугасных стопятнадцатимиллиметровых снарядов, они и поставили точку в этом боестолкновении. Джип с базукой был разнесен на атомы первым, пулеметчики получили вощще от души, ну, и дальше по уставу. Колониальный Мальчиш-плохиш оказался самым умным, и после первого же орудийного выстрела очень удачно затаился в ямке, где и был обнаружен Акимом и Птицей. Данный индивидуум оказался бельгийцем, сержантом пехоты в отставке, нанятым вождем одного племени для обучения воинов современному бою, сержант проводил с обучаемым подразделением многокилометровый марш-бросок, но присутствовавший с ними сын вождя, завидя нашу колонну, своей властью велел её захватить. Мы почти уже отпустили эту невинную жертву негритюда, когда Тарасюк, досматривавший вещи пленного, обалдело воскликнул: «А це що таке?». В руках у старшины поблескивал здоровенный пучек фотопленок. Таракан сразу сделал стойку, направил на побледневшего бельгийца автомат и приказал Тарасюку тащить сюда подтверждения шпионской сущности нашего пленника. Тарасюк шел очень медленно, впившись взглядом в пленку, и, неохотно протягивая её Таракану, пробормотал: «Ох, яка блудлива дивчина...».
Пленки не были шпионскими, это было пять метров кинопленки от новейшего скандального омерзительно-буржуазного фильма Эммануэль, по словам бельгийца честно выменянные на три бутылки джина. Кстати, звали нашего пленного Пуаро (не Эркюль).
Путь наш закончился в городке Ринанго, тут мы всеми правдами и неправдами загрузили несчастные танки на платформы, платформы обшили деревом, придав им вид вагонов, и честно стали ждать паровозную оказию. Начальник станции поначалу пытался отказать Тарасюку в выделении досок, гвоздей и пролетариата, но ему показали Арканю, и железнодорожник, «обделавшись легким испугом», согласился на представление данной услуги и материалов за банки из-под краски из запасов нашего старшины, коей краской вагоны и покрасили (в качестве бонуса старшина прицепил к нашим вагонам салон-пульман вице-губернатора каким-то чудом оказавшийся в местном депо).
Приказ, который мы выполняли, был прост, как пионерский лозунг: доставить две единицы поврежденной техники в пункт «N», в случае угрозы захвата охраняемых объектов противником - объекты уничтожить. Угрозы пока не было, и мы пребывали в ожидании, во всю пользуясь подвернувшимся отдыхом. Жизнь в городишке, в принципе, кипела. Там были резервные склады Революционной гвардии, и старшина Тарасюк, выклянчив у командира его мощную «самоходную» бумагу с печатью Военно-Революционного Комитета, буквально на тех складах прописался. В результате в выделенном для нас напрочь разграбленном доме появились: мебель, холодильник, радиола и, естественно, генератор с запасом горючки.
Так же старшина добыл нужное количество взрывчатки, которым мы заминировали танки. Правда, была проблема с взрывателями, вернее - с их отсутствием. Но голова на плечах, руки, растущие откуда надо, немного соли, сахара, еще кое- чего, элементарный транзистор и полевой телефон, короче, все было на мази. Войск в городке было не то чтобы очень, охрана складов, подчинявшаяся непосредственно ВРК, комендантская рота, взвод охраны вокзала и какой-то таинственный отряд Народной милиции, который мы так и не смогли ни разу увидеть, но, по словам коменданта, являющийся серьезной боеспособной частью.
А еще тут были самые настоящие пионеры. Революционную пионерскую организацию создал младший Команданте Матумба, он учился в институте Патриса Лумумбы, хорошо говорил по-русски и считал своей целью сделать Африку копией Советского Союза, и начал с отдельно взятого городка. Его пионеры лихо маршировали в красных галстуках и пели советские пионерские песни на русском языке! Потом, правда, выяснилось, что он просто писал латиницей русские слова, а ребятишки, им же обученные португальскому языку, зубрили с листа, и с очаровательным акцентом распевали «Взвейтесь кострами», «Картошку», «Орленка» и т. д. Самую свежую песню Пахмутовой «И вновь продолжается бой» Матумба списал на слух с радио, и исполнял её со своим хором наиболее часто.
Барон, побывавший в свое время в Артеке, пожалел, что у местных пионеров есть только красные галстуки, а красных пилоток, как в Артеке, нет. И Тарасюк получил задание... В городке был старый кинотеатр времен, похоже, еще братьев Люмьер, и в кинотеатре сохранился занавес из настоящего старого китайского шелка, и что характерно, - красный. Сначала Тарасюк изыскал равное площади занавеса количество брезента, который вытравил и покрасил настоящим индиго, но параллельно к данной сделке по обмену Тарасюк присовокупил пять метров кинопленки от фильма Эммануэль. Конечно, это было не совсем политически правильно, но, как говорили классово чуждые иезуиты, - цель оправдывает средства. Заодно, Андрей в качестве бонуса подарил пионерской дружине полсотни синих комбинезонов непонятного образца, но очень маленьких размеров. Пионерам очень понравились пролетарские нашивки в виде скрещенных молотков.
Короче, через несколько дней пионеры щеголяли в красных пилотках, и в дружине появился запас красной материи. Камарадо Матумба на радостях устроил целый праздничный концерт, где все мы были почетными гостями. А тут и подоспела долгожданная радиограмма с информацией о том, что к нам едет паровоз, и ждать его не больше двух суток. Но на другой день подоспели и менее радостные новости...
Разбитые недавно в соседней области части сепаратистов выбрали маршрут для отхода на сопредельную территорию именно через наш городок. Их, в первую очередь, интересовали склады с продовольствием, медикаментами и патронами, и было тех сепаратистов тысячи две с лишним, по местным меркам - целая армия. А у нашей стороны - мелкие подразделения местных (не считая таинственной Народной милиции), ну, и мы, орлы, стоящие минимум батальона, но одних нас было маловато. Ближайший гарнизон компаньерос был километров за триста, и хотя им дали радиограмму, но надежда на помощь была исчезающе мала.
Железнодорожная станция, где стояли наши вагоны, была в аккурат между зеленкой и складами, мы обозначили себя как последнюю линию обороны, в наших порядках находился сапер из комендантской роты, который должен был в последний момент (ежели такой наступит), поднять склады на воздух.
Мы так же ждали своего момента, ибо, согласно приказу, могли взорвать технику только в случае прямой угрозы захвата оной. У нас было четыре ДШК и четыре МГ-42 (увы, без сменных стволов), хорошо хоть с морем патронов. Артиллерии у сепаратистов не было, и я приказал разместить пулеметы попарно, на водокачке, чердаке вокзала и на флангах. Рядом с ДШК на водокачке разместили свои КП камарадо комендант и Барон. Мы всё-таки надеялись дождаться своего локомотива, а для того, чтобы сепаратисты не захотели взорвать железку, местные железнодорожники, по нашей просьбе, раскочегарили два стоящих на вечном приколе паровоза, и издалека они выглядели вполне под парами и даже готовыми к отъезду.
Когда появился авангард противника, комендант дал красную ракету, по сигналу которой пара патрулей немного постреляла и сделала ноги, и в это же время с противоположного въезда в город было снято оцепление, и толпа беженцев с радостью и весьма быстро приступила к эвакуации. Противник радостно попер на объятый паникой город и получил кинжальный огонь по фронту и с флангов. Мы, согласно приказу своего командования, подчинялись местному коменданту, а он строго настрого приказал не открывать огня до тех пор, пока противник не покажется в прямой видимости наших позиций, да и то - только по приказу. А противник пер и пер, пользуясь численным превосходством, обходя хилые узелки обороны и все ближе подходя к вокзалу. Мы уже считали последние метры до условной линии открытия огня, как вдруг комендант, улыбнувшись нечеловеческим оскалом, прохрипел, что теперь пойдет в атаку Народная милиция, и горе тем, кто будет на её пути. Он поднял вверх трубку сигнальной ракеты СХТ, той самой, которую в войсках называли «три красных свистка», и не успели отсвистаться три красных ракеты, как на пути атакующих сепаратистов, словно из-под земли, материализовалась цепь из полусотни бойцов в странной синей униформе, вооруженных, судя по всему, ручными пулеметами. Растянувшись по фронту, они открыли ураганный огонь, противник дрогнул и заколебался, и тогда по всей линии милисианос прошла волна каких-то манипуляций, и на головах у них появились красные пилотки. Барон приник к биноклю и длинно и заковыристо выругался: в руках у милисианос были не пулеметы, а обычные Калаши, просто в руках у мальчишек они выглядели непропорционально большими. А подростки в красных пилотках пошли в атаку, они шли, ведя огонь сходу, и с их стороны неслась до слез знакомая песня:
«Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца, И степи с высот огляди. Навеки умолкли весёлые хлопцы, В живых я остался один».
Противник опомнился, перестал пятиться, и открыл ответный огонь, и теперь то там, то там падали на красную африканскую землю хрупкие фигурки в синем, и расцветали траурными гвоздиками алые пилотки, но мальчишки шли вперед.
Барон, плюнув на установки коменданта, приказал приготовиться к взрыву и открыть огонь из всех пулеметов. Мы стреляли на расплав стволов, лишь бы отвлечь вражеские стволы от милисианос. И тут с неба раздался знакомый до боли рубящий звук турбин ТВ3-117, - над полем боя мелькнули силуэты трех "Крокодилов", заныли НУРы, забубнили турельные пушки. Ситуация изменилась в момент: выживший противник попытался сделать ноги, но до зеленки добрались не многие, да и её «Крокодилы» хорошо прочесали огнем.
А милисианос прыгали, орали, палили в воздух. Что с них возьмешь, дети и на войне - дети. Только вот воюют и гибнут они как взрослые. Ребят осталось меньше половины. Сколько их по всему миру воевало и воюет, гибло и гибнет. Не знаю как сейчас, а тогда, в семидесятые, для этих мальчишек в Африке и Латинской Америке, слово Революция не было пустым звуком, и авторитетами у них были только Че и командир!
Наполеон сказал как-то, что лучшие солдаты получаются из мальчишек, выигравших свой первый бой. Он только забыл почему-то добавить - Выживших!
А паровоз прибыл через два часа после окончания боя. Танки мы доставили, и принимавший их гражданский чин из танкового НИИ приказал механисьонам снять с машин прицелы и блоки стабилизаторов наведения. Оказалось, были нужны не сами танки, а только эти секретные приборы, попавшие на экспортную технику случайно. Увидев наши лица, чин, обладающий видимо сверхъестественной интуицией, моментально испарился. Через год Аким таки набил ему морду, но это будет совсем другая история про Маугли и Бандерлогов.
Р.С. А я после этого случая не могу смотреть на детей в красных пилотках. Сердце что-то давить начинает.

Диспозиция была следующая... Мы доставили в необходимую точку маршрута транспорт с учебными пособиями, обмундированием, турельными ДШК, спаренными и курсовыми СГМТ и прочими аксессуарами школы молодого танкиста, но вот самих танков мы там не обнаружили. Танки обещали подогнать через дней десять-двенадцать, и, кстати, персонал учебного центра двигался вместе с ними, а будущие курсанты уже мало что были на месте, так для них уже была казарма, где они радостно предавались безделью. Курсанты были, кстати, для этих мест несколько своеобразные. Это была бывшая охрана каких-то нефтепромыслов или рудников, состояла она исключительно из мулатов, плюс мулаты эти владели стрелковым оружием, умели обращаться с автотранспортом и, самое главное, поголовно сочувствовали идеям социализма. Ну, безделье - это для солдата недопустимо, так нам и сказал Главный советник и, предъявив радиограмму от нашего руководства, приказал, не мудрствуя лукаво, приступить к производству учебного процесса и вести его вплоть до прибытия техники и штатного персонала.
«Ну, что же, - решили мы. - Приказ есть приказ». - И взялись за курсантов со всем прилежанием.
Ввиду отсутствия танков решили их учить по плакатам, разрезным пособиям по технике и вооружению, и малость еще кое-чему, что им, безусловно, пригодится в будущем.
Таракан и Аким чуть не подрались, когда обсуждали учебный план, но Барон быстро раздал всем братьям по шелобану. Курсантов разделили на три учебных взвода по восемь человек, командирами-инструкторами назначили, соответственно, Акима, Арканю и Таракана.
А учебный план, составленный Акимом и Тараканом, командир одобрил и приказал принять к исполнению, внеся, естественно, ряд мелких изменений.
И Аким, и Таракан были по жизни садистами, Таракан - по должности, Аким - по призванию, и развернуться в этом призвании им мешало только отсутствие должных объектов, а тут три десятка мулатов. Так вот, в качестве укрепления физподготовки будущих танкистов было применено самое обычное бревно кипариса в количестве трех штук, благо кипарисов в этих местах был полный примус.
То есть на каждый взвод из восьми человек было выделено по одному бревну, и передвижение вне казарм, столовой и аудиторий без бревна не допускалось. Даже в сортир курсанты ходили с бревном. Конечно, это не вызывало позитивных эмоций у обленившихся охранников, но Комманданте, заехавший посмотреть на наши самопальные тренажеры - полноразмерные макеты танков, на которых экипажи тренировались в загрузке и выгрузке себя болезных и заодно учебных снарядов, а также в любимой во всех родах войск команде газы, пришел в восторг, одобрил, пообещал внедрить эту методику во всех революционных частях и экипажах и навесил подсуетившемуся Акиму какую-то жутко аляпистую медаль, чем весьма обидел Таракана (Аркане было пофигу).
Тем не менее, напряженность в подразделениях была, но разная. Лучше всего было во взводе Акима: он всегда умел ладить с подчиненными (но не с начальством) и поразил всех своих курсантом четкостью своей стрельбы «по-македонски». И проявил еще известную дипломатию, объявив своему взводу, что медаль у них общая, ибо её заслужил весь взвод своим молодецким видом, хотя именно в день награждения несчастные мулаты, проходившие мимо Команданте после километрового марша, по своему молодечеству были наиболее близки к известной юмореске Никулина и Шуйдина - «Бревнышко».
К Аркане, ввиду его габаритов, относились с уважением изначально, и он, в добавок, завел себе стек, которым практически никого не трогал, но его курсанты смотрели на инструктора как монголы на Унгерна, ибо стеком эта палка размером с черенок для лопаты казалась только в лапище Аркани.
У Таракана в группе изначально было даже нечто вроде скрытного саботажа: во взвод ему досталась бывшая элита охранного отряда, да и был он малоросл и худощав. Но капитан был не пальцем делан, и на утреннем построении перед зарядкой объявил своему взводу, что если двое добровольцев смогут его победить в рукопашной, то весь день сегодня взвод проведет без бревна. Таракан потратил вместо минуты пять исключительно для наглядности, и после этого недовольство ушло, так сказать, вглубь.
Но самую жирную точку поставил, естественно, Барон. На утреннем построении он некоторое время стоял перед строем молча, лишь изредка пощелкивая кнопкой и крышкой красивой пластмассовой коробки, висевшей на тонком ремешке, перекинутом через плечо. В коробке лежал девайс, именуемый официально АПС, а в просторечии - «Стечкин»: эта чудо-машинка имела в магазине 20 патронов и могла стрелять очередями. На плацу стояла мертвая тишина, ибо все знали, что данное пощелкивание означает весьма плохое настроение у командира. Тишину нарушило подвывание повара из нашей столовой: его вывел на плац старшина Тарасюк, подталкивая прикладом любимого пулемета, за ними двое солдат из роты обслуживания и охраны Центра тащили кладовщика, который уже не мог идти по причине млявости организма. История была старой, как мир... Повар взял в кладовщики племянника, и вместе они, естественно, чуток подворовывали, но не фатально, но кладовщик превысил квоту усушки-утруски и попал на карандаш Тарасюку.
Строй курсантов почти одновременно облегченно выдохнул: виновные сегодня были на стороне. Командир, как обычно, был строг, но справедлив. Кладовщика просто выгнали, а на повара повесили таньгу в виде ящика пива и двух блоков сигарет, которую она должен был носить каждый день в течении десяти календарных дней, а потом, сделав длинную паузу, Барон объявил, что пиво и сигареты будет получать подразделение, которое первым будет проходить утренний кросс (500 метров с бревнышком). Курсанты искренне заорали ура, и на следующее утро опоздавший на построение к зарядке курсант получил по пинку от всех своих товарищей, кто смог до него дотянуться.
Но все хорошее долго длиться не может, ибо командиру доложили, что грядет важный и лампасный Московский гость аж из Главпура, и будет проверять политподготовку курсантов, к которой мы, мягко говоря, не имели никакого отношения, что, впрочем, не ограждало нас от начальственного гнева. Командир устроил экстренное совещание, на котором после единодушного ржания было принято предложение Акима. Все было дешево и сердито: на учебные бревна и макеты танков было предложено наклеить по четыре портрета основоположников, и таким образом вбить в головы курсантов хотя бы ФИО и должность борцов за народное счастье в частности и за социализм вообще. За портретами отрядили Тарасюка, дав ему для обменного фонда дюжину перочинных ножей (пару десятков октябрятских звездочек добавил, скрепя сердце, из своих запасов сам Андрей). А к концу дня на бревнах и макетах гордо зашуршали портреты Маркса, Энгельса, Анжелы Дэвис и ... Поля Робсона. У Акима и Таракана была истерика, ржал даже обычно спокойный Арканя.
Я загнал Тарасюка в угол и заставил выложить всю схему гешефта с Робсоном. Сначала Тарасюк честным и жалобным голосом сказал: ну, вы же сами приказали, товарищ майор, «знайти якого-небудь героя національної боротьби за радянську владу, а про консерви і кіня з вухами я забув вам доповісти». «Кінь з вухами», конечно, меня заинтриговал, но я решил оставить его на конец беседы. Ну, а дальше пошла цепочка операций, при виде которых Остап Бендер повесился бы, а Энди Таккер застрелился...
Первым делом Тарасюк посетил штаб местной молодежной социалистической организации и выменял на звездочки портреты Маркса и Энгельса, потом посетил единственного местного букиниста (он же - торговец книгами и газетами) и получил всего за два перочинных ножа иллюстрированный альбом королевской династии Португалии и пачку плакатов с изображением Анжелы Дэвис и вице-президента США (плакаты шли в придачу, причем, завидя плакаты, Тарасюк заявил книготорговцу, что он этот хлам никогда и никому не продаст, после чего торговец буквально навязал эти плакаты старшине в придачу). А потом старшина наехал на местного дельца черного рынка, который был ему чем-то обязан. На вопрос, а нет ли «якого-небудь національного героя», заробевший от страха спекулянт выдал старшине резидента инсургентов. Тарасюк по-быстрому махнул эту инфу у местных чекистов на ящик электрических лампочек и продолжил поиск, выменяв по дороге на несколько перочинных ножей и альбом с португальскими королями ослика (кіня з вухами), которого нагрузил электрическими лампочками. После чего вернулся к букинисту и на часть лампочек и остатки ножей выменял у него ящик консервированных страсбургских паштетов и пачку конвертов от пластинок Поля Робсона. Букинист уверил старшину, что Робсон - национальный герой и, в добавок, коммунист.
Короче, старшина получил один наряд вне очереди и благодарность. В качестве наряда он организовал изготовление козел под бревна. Это был не гуманизм по отношению к курсантам, а нежелание пачкать об землю агитационный материал.
А через тройку дней появилась высокая комиссия. Генерал, увидев картинки на бревнах и деревянных танках, несколько прибалдел, но Барон доложил высокому гостю, что ввиду малограмотности личного состава (что поделаешь, проклятое наследие колониального режима), мы вынуждены учить курсантов на наглядном материале. Генерал одобрил и приказал продемонстрировать уровень знаний личного состава. Мимо как раз бодренько тащил бревнышко взвод Акима. По сигналу Барона бревнышко установили на козлы, и к генералу промаршировал специально отобранный доброволец. Показывая стилизованной указкой на портреты, он отбарабанил, что Энгельс - Великий Марксист, Анжела Дэвис - великая американская марксистка, Поль Робсон - великий народный певец-марксист, а Маркс - просто Марксист.
Тут какая-то сволочь сзади закашлялась, и Барон показал за спиной кулак, намекая, что обломится всем, и кашель сразу прекратился.
Генерал опять одобрил и поинтересовался, а как, мол, Поль Робсон попал в великие Марксисты, на что Аким, сделав преданно-натужное лицо дворняги, страдающей запором, вполголоса доложил, что тут еще силен национальный вопрос, и мы, ориентируясь на работу товарища Ленина "Критические заметки по национальному вопросу" (ПСС, 5-е изд., т. 24), решили добавить в учебные материалы такого известного друга Советского Союза, как пролетарского певца негритянской национальности Поля Робсона.
Тогда генерал поинтересовался почему, мол, у танкистов бревна и почему не видно портретов Владимира Ильича Ленина, на что уже Барон ответил, что рано им еще к святому прикасаться. А влезший, как всегда, Аким добавил, что пусть бревна потаскают, а потом мы им и расскажем, что такое бревно и сам Ильич легко таскал, и вот тогда африканские товарищи окончательно проникнутся пользой социализма.
Генерал весьма благосклонно кивнул и даже несколько возбудился при виде такой непаханой целины, в смысле - непаханой нивы пропаганды, и быстро приказал собрать личный состав, которому он лично прочитает лекцию о знаменитом Ленинском субботнике.
Переводил Таракан, и почему-то каждую цветастую идеологическую фразу он переводил весьма кратко, если не условно. Но, судя про его довольному лицу и включенному диктофону, генерал этот либо его начальство, некогда подгадили конторе Таракана, и теперь возмездие было не за горами.
Курсанты потом выясняли у командиров взводов, почему Ленин таскал бревна, а Анжела Дэвис и Маркс не таскали, на что получали абсолютно не выдержанные идеологически и даже эстетически ответы.
А потом пришли, наконец, танки и с ними - штатный персонал учебного центра. Наши сменщики, кстати, были радостно удивлены, как хорошо понимают стандартные русские приказы наши курсанты, и как быстро по приказу, «экипажи ***** по машинам ** вашу мать», курсанты в считанные секунды ныряют в деревянные макеты.
Нашу идею с бревнами новое руководство одобрило, но попросило нас самих и отменить. Барон прочитал курсантам пламенную речь, где почтил их званием броневых орлов революции и, объявив, что они физически теперь полностью соответствуют званию танкиста, и бревна больше не нужны. А наши бывшие ученики спели нам на ломаном, но узнаваемом русском, песню «Броня крепка». Вот так мы и расстались.
Через несколько месяцев мы узнали о том, что обученный нами броневой отряд, будучи в рейде по тылам противника, при встрече с колонной тягачей-лесовозов, везущих бревна, расстрелял их в хлам из башенных орудий (ребята лупили исключительно по бревнам, так что ни один водила не пострадал).
Всё-таки Павлов и его верная собака были великими учеными.

Змеиный супчик и театр абсурда

Одна знакомая кино-дива как-то затащила меня на некую тусовку по поводу закрытого кинопросмотра.
На мой взгляд, просмотр этот совершенно правильно сделали закрытым, дабы не смущать неокрепшие умы, ибо показывали очередную экранизацию С. Беккета «В ожидании Годо».
Данное произведение - классический образчик театра абсурда (типа «Черного квадрата» в супрематизме). И (да простят меня эстеты и фанаты Беккета и Малевича) ввиду бредовости сюжета и диалогов (это ИМХО), смотреть данную пьесу можно в любом языковом исполнении, перевод тут не нужен, все равно ничего не понять.
Публика была весьма похожа на публику на выставке Малевича, то есть - те же утомленно-умные лица истинных знатоков и ценителей искусств. Единственным отличием было содержание восклицаний, то есть вместо «Ах, Малевич, ах, Квадрат!», говорили «Ах, Беккет, ах Годо!».
И тут я заметил в толпе вальяжного джентльмена в зеленом смокинге с блестками, но не смокинг привлек мое внимание, а знакомая форма ушей, нечто ностальгически знакомое. Проследив за моим взглядом, моя спутница горячо зашептала мне на ухо, что это сам мэтр Мишель де Эстре - знаменитый кинокритик в сфере элитного кино, и меня как громом поразило: ведь это был никто иной, как капрал Легиона Мишель Эстрагон. Личность уникальнейшая. Эдакая помесь Швейка, Тартарена и Рембо, причем его мать была дочерью русского прапорщика из Русского экспедиционного корпуса, и он помимо французского, английского и немецкого прекрасно разговаривал на русском. Мы с ним пару дней общались в прошлой жизни в одной жаркой стране, и он показал себя прекрасным рассказчиком, безудержным фантазером и отличным пулеметчиком. Я подошел к нему сзади и негромко спросил: «Капрал, а у тебя не найдется ящика китайских патронов пятидесятого калибра?»
Мишель как всегда был весел и громогласен, и когда мы прекратили дружеские похлопывания по плечам друг-друга (одним таким хлопком можно было отправить в нокаут пару гуманитариев), он проорал на весь зал, что Годо опять опаздывает и будет минут через сорок, не раньше, так что пошли-ка пока в буфет. Мне бросилось в глаза, что часть публики, заслышав эти слова, утвердилась в мысли, что Годо, видимо, и есть автор пьесы, и вот-вот должен быть.
Буфет был разделен на три части: платный бар, бесплатный легкий стоячий фуршет (где все подмели, как вы понимаете, уже в первые пять минут) и бесплатный сидячий фуршет для почетных гостей, которых было немного и главным из которых, как выяснилось, был Мишель. Мы с Мишелем сели за стол и стали предаваться воспоминаниям о былых боях Холодной войны, а так как Мишель был ни много, ни мало кем-то официальным по культурным связям, то кругом нас сгрудилась куча штатских, которые мешали двум ветеранам не только общаться, но даже выпивать и закусывать, а это было недопустимо. Как я уже говорил, Мишель был прекрасным рассказчиком, причем его фантазия не знала предела. Тут как раз на стол перед нами поставили блюдо с ветчинными ролами, и я попросил Мишеля напомнить рецепт готовки некоего блюда с помощью пулемета «Максим». И капрал с радостью ударился в воспоминания, не забывая добавлять в них цветастую канву фантазии, а рецепт этот выглядел так...
Был, и до сих пор еще кое-где есть на вооружении, пулемет с водяным охлаждением ствола по имени «Максим». То есть ствол его заключен в резервуар с водой, на котором сверху есть специальная крышечка для долива воды. И когда пулемет стреляет, ствол, соответственно, нагревается, и вода его охлаждает, но, согласно законам физики, нагреваясь при этом сама. Ну, думаю, термин «закипевший пулемет» слышали или читали все.
Так что, по рецептуре Мишеля, берется пулемет с кожухом, заполненным водой, туда через лючок запускается змея (соль и специи по вкусу), крышечка закрывается и пулеметчик ведет огонь до готовности блюда. В Африке Мишель, рассказывая эту методу готовки, упоминал, что змея была предварительно подвергнута эвтаназии, освежеванию и набивалась ароматическими травами и рисом, но сейчас, в виду раздраженности на мешающую нам отдыхать публику, Мишель заявил, что несчастное животное засовывается в пулемет живьем. Мишель умудрялся давать одновременно и русскую и французскую версию, и вел свой рассказ настолько громогласно, что к концу оного наш стол, да и соседние заметно опустели. Слабая оказалась элитная публика, да и что возьмешь со штатских, не видевших толком ни змей, ни пулеметов. Так что мы смогли и пообщаться, и усугубить настоящего Камю.
А потом привезли фильм, и хотя Мишель сказал, что он хоть и критик, но считает большинство таких произведений полным Мёрде, мы пошли его смотреть, он - по положению, а я - для поддержки. Но разочек мы не сдержались... Несмотря на то, что Эстрагон был весь из себя деятель искусства, и я тоже вроде был более-менее интеллигентный человек, но тем не менее, после прозвучавшей с экрана фразы:
- Эстрагон и Владимир хотят повеситься, но у них нет крепкой веревки. Завтра они принесут веревку, и если Годо снова не придет, то повесятся обязательно, - мы бессовестно заржали. Так что, и театр абсурда может дать толику хорошего настроения. Особенно, если есть друзья и Камю (который не Альбер).

Тысяча алюминиевых мисок, как элемент военного коварства


Народ старался в эти минуты, за версту обходить площадку перед штабной палаткой. Там Барон орал на Тарасюка и никто не хотел попасться ему под горячую руку. Дело было в том, что старшину послали с грузовиком и пятью местными молодогвардейцами купить провизию, а вернулся Тарасюк на трех грузовиках, а сзади колонны двигался обшарпанный школьный автобус откуда доносился гимн Армии спасения.
То есть еще два грузовика, он скомбинировал в процессе закупки провизии, прямо вместе с водителями и грузом, причем груз был более чем разнообразным...
Помимо нескольких дюжин взводных палаток с символикой Ромми и сотни ящиков французских сигналок, вещей в принципе в хозяйстве полезных, там присутствовали трехдюймовые трубы, кипы пододеяльников и аж тысяча алюминиевых мисок, а водители считались теперь как бы собственностью Тарасюка (Аким называл теперь старшину не иначе, как капитан Негоро, торговец живым товаром).
Но что вызвало у командира особое возмущение, это то, что колонну замыкал бродячий автобус с оркестром Армии Спасения. Ну конечно это не Корпус Мира, а вполне безобидная организация, и они вроде сами пристроились, но вот на фига они нам, тем более в свете изменившейся ситуации...

А начиналось все как обычно... Мы доставили и сдали груз и уже собирались отбыть к месту постоянной дислокации, как от командования пришел приказ, прибыть в такой то близрасположенный квадрат, принять командование находящимися там подразделениями и ждать дальнейших указаний. И была маленькая приписочка, что мол до этих самых особых указаний по возможности в бой не вступать. В переводе на штатскую мову это означало, что потенциальный и даже не очень противник, мог на нас напасть в любой момент. Ожидающие нас на месте подразделения представляли из себя три танка союзников, что весьма грело и отряд революционных Молодогвардейцев под командованием выпускника института имени Патриса Лумумбы, что не грело совсем, ибо средний возраст бойцов его отряда составлял от силы лет пятнадцать. Нет, конечно для Африки это был нормальный солдатский возраст, но для нас это всеравно были дети.

А после поступления особых указаний задание нарисовалось в следующем аспекте...
В приграничной области, соседнего государства, народилась социалистическая республика, которой наши дали за это много КЦ, малиновых штанов и автоматов Калашникова. На днях должна была состояться инаугурация главы новой республики и враги Мира и Социализма, естественно злобствовали, бряцали оружием и пытались не допустить. И в находящемся недалеко от нас местечке, ошивалась весьма подозрительная компания из трех сотен половозрелых белоногих диких гусей в камуфляже и было мнение, что они хотят помешать торжеству социализма на сопредельной территории. Официально они считались сотрудниками частной охранной фирмы, но было понятно что они получают вторую зарплату в Ленгли или Пентагоне. Авиацию применять было политически неправильно, зато хоть помогли ребята с поста РЭБ и оставили супостатов без какой либо радиосвязи. А мы как всегда оказались не в то время и уж вовсе не в том месте. И приказ отданный нам был четок и не имел двойных толкований - локализовать подразделение противника в данном населенном пункте, на 72 часа, и с гаденькой оговорочкой, мол с минимальными боеконтактами. Оговорочке мы были конечно рады, тем более что танки имели по три снаряда на коробочку и мало соляры. С горючкой Тарасюк конечно вопрос решил, но стопятнадцатимиллиметровые снаряды для "шестидесяти двоек", тут были в дефиците. Тут еще нарисовался пикап с пятью польскими советниками возвращавшимися из другого сопредельного государства, где в их услугах по политическим мотивам резко перестали нуждаться. Мы им обрисовали текущий момент и поляки быстро переговорив между собой, достали из вещмешков красные береты с орлами, лихо их заломили и отсалютовав двумя пальцами, доложили что поступают в распоряжение гражданина майора, ибо считают своим долгом помочь союзникам (Блин. Тогда у нас были союзники, а ни как сейчас). Чем то мне эти ребята напомнили польских жолнежей, которые в 1945 году вместе с Красной армией штурмовали Берлин, не бывает все-таки плохих наций, а бывают только плохие национальные политики.
Местный ландшафт, выполнению задания весьма способствовал. Объект локализации и блокирования, находился в небольшой котловине, въезд в оную был через мост над глубокой лощиной, по дну которой хило поблескивала речушка с нецензурным для русского слуха названием. Первым делом Тарасюк с Сандро этот мост и грохнули. На выезде же, мы поставили один из танков, пару демонстративных пулеметных точек и три десятка местных пионеров с "калашами" и муляжами гранатометов типа Карл-Густав (выполненными из тех самых труб выменянных Тарасюком), там же тусовались польские товарищи.
Два танка мотались взад-вперед по периметру котловины, причем на их бортах слева и справа были нарисованы разные номера, которые еще и периодически обновлялись, (так что потенциальный противник понятия не имел сколько у нас на самом деле танков). Остальные дружественные маугли, то тут то там мелькая на окрестных холмах, изображали плотное окружение, а когда из городка вышла колонна грузовиков, то по её курсу была выпущена красная ракета и взорван управляемый фугас, и колонна сразу же осознала и попятилась в город (знали бы они, что это была почти последняя наша взрывчатка).
К ночи местные пионеры-герои стали, стали спорадически лупить в небо трассерами и сигнальными ракетами (опять же из запасов Тарасюка). И с огромным удовольствием дети черного континента выли и вопили на все голоса, изображая то ли каннибальскую свадьбу, то ли стаи диких животных неизвестных науке. А Тарасюк получил особое задание и куда-то таинственно исчез... Противник, конечно тоже был явно не с хлопковых полей и ночью послал две разведгруппы, одну из которых зачистили польские товарищи, ну а со второй разобрались мы.

А с рассветом, наблюдатели противника увидели на пределе зоны видимости, палаточный городок из сотни взводных палаток, среди которых что то явно происходило.
После чего в нашу сторону целеустремленно направился ровер с белым флагом.
На переговоры отправились Барон, Таракан и Аким, поляков попросили стоять на ближнем заднем в плане и демонстрировать дружелюбие улыбками и щелканьем затворов. К полякам естественно примазалась камарада Крупская (нет, на самом деле её звали Бианда, но у местных близких к социализму камарадос, была мода брать в качестве псевдонимов имена вождей и теоретиков и узнав у Акима как звали любимую жену главного советико вождя, Бианда с радостью стала Крупской, в коем качестве посмотрела глазами любви на командира поляков поручника Вацлава и от него уже не отходила.)
В прибывшем ровере, помимо водителя находился тип с холодно-равнодушным лицом профессионального наемника и суетливый очкатенький человечек, назвавшийся представителем охранной фирмы. Нам был задан только один вопрос, а почему мы не выпускаем из города таких мирных и пушистых наемников? Барон и Таракан выразили на подобные обвинения, насквозь фальшивое изумление, а Аким демонстративно возмутился.
Таракан, сделав трагическое лицо рассказал полную драматизма историю о том, что именно мы, бедные наблюдатели пали жертвой местных нравов и только наш почетный статус спасает нас и пригретый нами оркестр Армии спасения, от жестокой расправы, именно той, что ожидает отряд наемников находящийся в городке. А к тысяче вооруженных инсургентов и их страшным советникам в красных беретах мы не имеем никакого отношения, а наши танки просто охраняют мирное население.
Парламентеры покосились на поляков, которые в ответ радостно оскалились и защелкали предохранителями автоматов. А Бианда-Крупская (в её униформу, можно было бы поместить трех мадам Грицацуевых), посмотрела на парламентеров и плотоядно облизнулась.
Очкатенький начальник побледнел и спросил, а почему расправа грозит именно его людям и тут Таракан блестяще обрисовал мотивацию внешней агрессии. По его словам, по дороге в это местечко, одна из машин наемников задавила любимую собаку одного из местных племенных лидеров, чем нарушила целый ряд местных табу, а племя это расправлялось с нарушителями табу весьма строго, применяя к ним пытки, перемежаемые насильственной однополой любовью переходящей в каннибализм. Тут не выдержал Аким и стал расписывать пытки производимые с помощью длинных тонких щепочек (Таракан любезно показал, разведя ладони, длину этих щепочек, а Крупская активно закивала при етом всеми телесами). После этих перечислений очкатенький начальник стал икать. А Барон перестав меряться взглядами с угрюмым наемником, (который таки первым отвел взгляд), пояснил, что наблюдаемая господами тысяча гранатометчиков, это только начало, и сегодня подойдут первые племенные отряды для участия в штурме, вон для них уже лагерь готов, это знаменитые "Белые тапы", а остальные мстители концентрически подтягиваются сюда же, типа что бы никто не ушел. Но мы люди гуманные и можем этот отряд наемников интернировать и тем спасти, как уже спасли оркестр Армии спасения, так как подобная резня, нам тут не нужна, ибо может нарушить и без того хрупкое равновесие. А Аким добавил, что эти самые тапы носят серебряные каски и в бою звери. При слове серебряные каски Барон начал что то подозревать и не зря... но тут вдалеке замаячили плоды спецзадания Тарасюка. В сторону палаточного лагеря бодро перли нестройные ротные колонны, в каких то странных белых пончо и сверкающих касках, типа старых Британских. Пан Вацлав, командир поляков направил на подходящие войска бинокль и согнулся в приступе неудержимого хохота. На головах у бравых ополченцев, были миски из запасов Тарасюка!

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ ИЛИ СПЕЦЗАДАНИЕ ТАРАСЮКА

Тарасюк получил следующее задание... Договориться в окрестных селах, что бы в назначенный час, к палаточному городку промаршировало несколько сот человек в подобии униформы и с чем либо изображающем оружие, за что поощрить их мисками и прочим ненужным нам грузом с грузовиков. По униформе сразу пришли на ум пододеяльники, отсюда и взялось название "Белые тапы", ну а коварный Аким посоветовал старшине добавить к униформе миски, в качестве касок. Ну а оружие у местных оказалось свое и отнюдь не муляжи.

Короче, ближе к обеду из городка в сторону нашего блокпоста потянулась колонна безоружных наемников, чуть позже оттуда же выехали грузовики с их оружием и сразу же были взяты под охрану. На невысоком холме оркестр Армии спасения наяривал всевозможные марши, а по дороге гордые мальчишки со слишком большими для своих субтильных фигурок калашами, сверкая белозубыми улыбками, конвоировали интернированных белоногих.
Тут как раз оркестр заиграл один из наиболее торжественных патриотических маршей потенциального противника, а Аким внезапно выматерившись сказал:
- " Послушай командир, ну что это за люди такие. Играют практически их гимн, а они идут руки за голову, как ни в чем не бывало. Вот представь, взяли бы нас в плен. Нет я понимаю что это практически невозможно, но ведь на войне всякое бывает. Траванули бы нас скажем каким-нибудь газом а потом повязали. И представь командир, ведут вот нас, так же как их и тут оркестр вдарит скажем Интернационал. Так мы бы коновой зубами порвали, а эти..."-
И потеряно махнув рукой, закурил. А оркестр сменил пластинку и заиграл гимн Армии спасения...

Мыподнимем и гордо и смело
Знамя нашей великой борьбы
Призовет оно сильных и смелых
В поредевшие наши ряды
За великое дело служенья
Жизнь свою мы готовы отдать
В Армию добровольцев спасенья
Вы скорее спешите вступать

Инаугурация прошла успешно, а через пару дней шведский патруль из ООН, принял у нас и оркестр и наемников. Так и закончилась эта эпопея.

Р.С. Тарасюк не был наказан, хотя после представления с "мисочниками", из окрестных деревень в наше расположение пригнали стадо парнокопытных консервов, которых как выяснилось, он включил в сделку, как бонус от клиентов.

Р.Р.С. Правительство молодой республики было свергнуто через три месяца, при помощи тех самых "интернированных".

Р.Р.Р.С. На русский слух речушка называлась Пи*дюянка