Лейтенант Нестеров распределился на наш заполярный астрономо-геодезический пункт из ростовского высшего командно-инженерного училища ракетных войск. Как и все выпускники Ростова, Юра Нестеров обладал необыкновенными свойствами - в его случае это выражалось в удивительном умении спать в самых неподходящих для этого местах и позах. Юра спал сидя и стоя, Юра спал в нарядах и дежурной смене, Юра спал с женой начальника второго отдела, а когда его жена прознала об этом - в агрегатной на техническом здании АГП, рядом с работающими электромашинными усилителями. Тот, кто знает, как визжат установленные на специальные фундаменты электромашинные усилители ЭМУ, ворочающие тяжелую антенну, согласится, что Нестеров был личностью, в некотором роде замечательной.
Ясное дело, когда такая замечательная личность попадала после смены на плановые занятия по политической подготовке, проходившие в клубе по вторникам, счет на переход в бессознательное состояние шел даже не на минуты - на секунды. Едва начпо части полковник Опрышка взгромождался на трибуну, зрачки Юры закатывались, а голова начинала совершать возвратно-поступательные движения вперед-назад, издавая тихое мелодичное посвистывание. В момент, когда Опрышка открывал свежий номер КВСа, голова Юры стабилизировалась в вертикальном положении, но веки смежались, а свист переходил в сбивчивое всхрапывание. При зачитывании темы очередного занятия всхрапывание переходило в устойчивый храп, причем храпел Нестеров совершенно специфическим образом, один в один схожим со шпионским храпом Карлсона из книги Астрид Линдгрен: «Хо-до, хо-до» (до встречи с Юрой я считал шпионский храп выдумкой великой писательницы).
Полковник Опрышка, как большинство политрабочих, привык слушать, в основном, только себя, и на шпионский храп не реагировал, но Юрины закрытые глаза и открытый рот постоянно привлекали его внимание, когда он отрывался от КВСа, и Нестерову доставалось почти на каждом занятии. Причем после порции нотаций на тему «Товарищ лейтенант!» неизбежно возникала тема «А кто его командир?», и Опрышка поднимал майора Герцена, к отделу которого по прихоти кадровиков был прикомандирован личный состав АГП.
- Это не мой лейтенант, я его вообще не знаю! - открещивался от Юры хитрый Герцен. - У него свой начальник есть!
И Герцен втихаря показывал на невозмутимо сидящего рядом с ним начальника АГП майора Окорочкова.
- Вот вам, товарищ Герцен, и кандидатура для стенда «Тормоз перестройки»! А то месяц не можете никого вывесить! - бушевал начпо, обличительно тыча пальцем в Нестерова.
- Так точно, товарищ полковник! - мгновенно вспоминал Юру беспринципный Герцен. - Завтра же фотография будет на месте! Нестеров, слышали, что я сказал?!
- Не будет этого! - тихо, но непреклонно ронял Окорочков, поклявшийся, что ни один из его офицеров не будет висеть у Герцена в отделе под надписью «Тормоз».
И так вторник за вторником с незначительными вариациями.
Александр Васильевич Окорочков, конечно же, не спускал Нестерову его выходки. Он пытался ставить Юру в наряды по понедельникам, чтобы тот не попадал на политзанятия - помогало слабо - нарядов было меньше, чем политзанятий. Он глядел на Юру укоризненным взглядом - Юра переживал, литрами пил черный кофе и настойку элеутерококка - и снова засыпал. Наконец, после очередной разборки в клубе, терпение Окорочкова закончилось.
- Юрий Иванович, ну сколько можно, в самом деле! - огорченно пробормотал он, задумчиво рассматривая носки нестеровских ботинок.
Потрясенный нагоняем, Юра неделю ходил сам не свой, а в пятницу публично поклялся священным для агепешников числом «7», что больше «Алмазова» не подведет.
И вот наступил очередной вторник. Актовый зал клуба наполнился офицерами, занимающими установленные места, зевала и материлась задержанная на политзанятия старая дежурная смена, начальники отделов озабоченно озирались, уточняя расход личного состава. Вот раскрыл свой КВС полковник Опрышка, вот мелодично засвистел сзади Нестеров - все как всегда.
Все, да не совсем. Бубнящий Опрышка, оторвав взгляд от КВСа, привычно обвел быстрым взглядом аудиторию - и внезапно сбился. Пауза затянулась. Впадающий в гипнотическую прострацию зал начал приходить в себя.
- Тут, может быть, не всем ясно насчет майора Борисова, - ни к селу ни к городу вдруг изрек начпо после неловкого молчания. - Ну, в смысле, насчет телевизора.
Теперь проснулись и насторожились все (кроме притаившегося позади нас Нестерова - тот перешел ко второй стадии засыпания - сбивчивому всхрапыванию). Было ясно, что начпо зачем-то вернулся к событиям месячной давности - трагической гибели майора Борисова с ИВЦ, повесившегося в номере офицерской гостиницы, где он полгода проживал в одиночестве, ожидая приезда семьи. По рассказам очевидцев, появившийся на месте происшествия начпо произнес прочувствованную речь, сказал, что «закрылись навеки глаза нашего товарища», после чего исчез, прихватив с собой цветной телевизор Борисова. Народ это возмутило, в курилках отделов зазвучало слово «мародерство», о чем начпо прекрасно знал - недаром весь месяц вел себя «тише воды». Но потом все потихоньку забылось, а телевизор так и остался в кабинете начпо, развлекая по ночам политотдельскую мафию. Казалось бы, Опрышке лучше помалкивать о телевизоре, не ворошить прошлое на свою задницу - а вот на тебе!
- Ну, это, значит, политотдел части специально изъял телевизор, чтобы переслать его семье покойного, - облегченно закончил наконец мысль Опрышка, и снова уткнулся в КВС.
Размягчающие мозг предложения снова убаюкивающее полились по залу, окружающая действительность мягко поплыла, откуда-то сзади вплелись звуки нестеровского храпа: «Хо-до, хо-до» - еще немного, и я тоже погружусь в нирвану, я тоже умею держать голову прямо...
- Тут, может, некоторые думают - почему его так долго не пересылают, - осмысленная фраза начпо выкинула меня из полудремы. - Ну, в смысле, телевизор. Семье покойного.
Проснувшийся, недоумевающий зал снова внимательно слушал своего партийного пастыря. Мне вспомнился анекдот про профессора, который привлекал внимание засыпающей аудитории, периодически вставляя в лекцию фразу: «Чтобы не забеременеть...» - студенты мгновенно просыпались, прислушивались - а он давай им снова шпарить про термех!
- Это он внимание так привлекает! - поделился я своими догадками с сидящим рядом Герценом, но у того была своя версия - он считал, что у начпо проснулась совесть.
- Ну, это, значит, политотдел части выяснил, что семья покойного косвенно виновна в его гибели, и возвращения телевизора не заслуживает. Это было бы глумлением над памятью нашего товарища! - поймал свою струю Опрышка и снова уткнулся в КВС, предварительно как-то опасливо зыркнув в нашу сторону.
- Хо-до! - не согласился с начпо из-за наших спин Нестеров.
- Юрий Анатольевич, разберитесь, пожалуйста, - попросил Окорочков, выразительно кивнув назад.
Я развернулся с намерением распихать храпуна - и обомлел. На носу у застывшего с неестественно прямой спиной спящего Юры красовались очки с изображенными на них широко раскрытыми глазами! Так вот чей немигающий, пронзительный взгляд поймал из полумрака засыпающего зала Опрышка! Вот чей горящий укоризной взор смутил его черствое сердце!
Рядом раздался тихий восхищенный мат - это обернулся и увидел Юру Герцен. У начпо же не сводящий с него горящего взора лейтенант-максималист видимо вызывал совсем другие чувства - он так и не смог вернуться к своему КВСу и, помявшись, решился:
- Тут, может, некоторые думают, что я этот телевизор присвоил! Ошибаетесь, товарищи! Телевизор будет передан личному составу ИВЦ, сослуживцам покойного - пусть смотрят, вспоминают. Просто мы думали вручить его в праздник какой, ждали то есть... Ну да ладно! Товарищ Демьяненко, сегодня же заберите его из моего кабинета и установите в казарме ИВЦ!
- Есть, товарищ полковник! - откликнулся начальник ИВЦ майор Демьяненко.
- Хо-до! - одобрил решение начпо Нестеров.
Просветлевший начпо наконец-то с легким сердцем распахнул свой КВС.
- Юрий Анатольевич, да разбудите же его скорее! - таким взволнованным я видел Окорочкова только раз - когда он узнал, кто пишет про него заметки в отдельскую «Орбиту».
- Давайте еще подождем, может он и на наш отдел телевизор выделит! - забеспокоился Герцен, очень переживавший, что на начпо надавил «наш человек», а все плоды достались халявщику Демьяну, у которого и солдат-то толком нет.
- Будите! - твердо сказал Окорочков, и я пихнул Нестерова кулаком в бок.
- Тормоза перестройки! - презрительно бросил в наш адрес Герцен.
Капитан Кокорев перевелся к нам с Байконура в самый разгар спецработ - орбитальная группировка геодезических спутников «Эридан» недавно пополнилась новым аппаратом, и дежурные смены астрономо-геодезического пункта пахали как Папы Карлы. Капитана Кокорева звали Сашей, оказался он мужиком незлобливым и компанейским, но был у него один бзик - «Кока» панически боялся СВЧ излучения. Факт довольно странный, учитывая, что офицеры-радиотехники - народ циничный и по отношению к своему здоровью безалаберный. Кроме того, если знаешь свою станцию, то без нужды не будешь соваться туда, где «светит», а следовательно и бояться особенно нечего.
Но «Кока» устройство радиотехнической станции представлял себе смутно. Курсантские знания благополучно выветрились из головы за время службы на полигоне, где он по прихоти начальников шесть лет прослужил «бахчевым», то есть вечным старшим команды на уборке совхозных арбузов. В арбузах Саша стал настоящим профессором, но радиотехнику подзабыл, чем, по всей видимости, воспользовались его сослуживцы из полигонного измерительного комплекса, глумливо внушив «Коке» мистический ужас перед «невидимым убийцей».
Начальник АГП майор Окорочков, зная о пристрастии своих офицеров к шуткам-прибауткам, категорически запретил разыгрывать Кокорева на тему СВЧ, тем более, что простодушный Саша сам поведал о своих фобиях.
- Владимир Николаевич! - увещевал Окорочков старшего лейтенанта Агапова, - Перестаньте при капитане Кокореве стучать себя по лысине и говорить: «Проклятое СВЧ»!
- Валерий Анатольевич! - взывал он к совести капитана Киселя, - Вы же еще в институте носили очки! Не надо при капитане Кокореве кричать: «Радиоволны лишили меня зрения»!
- Игорь Александрович! - укоризненно смотрел Александр Васильевич на капитана Королева, - Не надо петь в присутствии капитана Кокорева: «Член ты мой опавший....»!
И не пропали бы увещевания Окорочкова даром, кабы не «Кокина» простота.
Иду, к примеру, я с вещевого склада в только что полученном тулупе. Тулуп старый, засаленный, в заплатках, на спине шариковой ручкой жирно выведено «УМАРОВ» и «ДМБ-63», а если поднять воротник, то там написано слово «ХУЙ». А еще истертый тулуп ощутимо пованивает (наверное, Умаровым). Зато в тулупе тепло, а это в Заполярье самое главное. И хотя офицеры недовольны, что командование части распорядилось выдать изношенные караульные тулупы вместо положенных офицерам новых, это все же лучше, чем зимовать в шинелях. «Умарова» и другие похабные слова я почти отскреб, поработав на складе наждачной шкуркой, и настроение у меня приподнятое - все-таки мой первый лейтенантский тулуп.
Проходит мимо «Кока», дружески хлопает ладонью по плечу:
- Здорово, Ветер! Ты где это оторвал такой засранный тулуп? На свалке? Ха-ха-ха!
И я отчетливо понимаю, что похож на чучело в этом своем сально-дырявом тулупе.
- Слушай, да у тебя на спине написано «Умаров»! И «ДМБ-63»! Ха-ха-ха!
И мне становится ясно, что ничего я не отскреб, что надпись въелась навеки, что всю жизнь ходить мне теперь с надписью «Умаров» на спине и подвергаться насмешкам.
- А на воротнике у тебя написано «Хуй»! Вот умора!
Какой позор! Зачем я только вообще родился на свет?!
- Поменяй тулуп, мой тебе совет, а то позорно так ходить, - покровительственно советует «Кока» и идет дальше, а я недобрым взглядом провожаю его и думаю: «Хорошо бы тебя пугнуть как следует»!
Или вот кряхтит рядовой Аладушкин на здании под самодельной штангой - выполняет жим лежа через «не могу». Проходит мимо «Кока», дружески пихает его кулаком в живот:
- Все качаешься, культурист хренов, а пузо растет и растет!
- У меня сложение такое! - хрипит из-под штанги Аладушкин, - Я мезоморф!
- Слова-то какие ученые знаешь! - удивляется «Кока», - А я все думаю, с чего это у тебя лысина в твоем возрасте?!
Кокорев идет дальше, а рядовой Аладушкин, чувствующий себя толстым и лысым, недобрым взглядом провожает капитана и думает: «Хорошо бы тебя пугнуть как следует»!
И вот наступило ежемесячное ТО. Часть вывели из контура управления, и инженерный состав на технической территории занялся «подтягиванием» своих станций на должный уровень. На центральном здании АГП обслуживанием станции ДЗС занимались я с «Академиком» Королевым и рядовой Аладушкин. Саша Кокорев на правах нового человека слонялся тут же без дела и заглядывал нам через плечо. Впрочем, когда мы переместились в аппаратную передатчика, он живо отстал - ведь там находился главный источник зла на АГП - клистрон! Клистрон бушевал в аппаратной, исторгая из своих недр синие протуберанцы СВЧ излучения, и только железная дверь не давала смертельным потокам хлынуть наружу, заполнить коридор, потянуться жадными щупальцами к паховой области капитана Кокорева. Еще «Кока» узнал со слов бессовестного Аладушкина, что мерзкому клистрону, оказывается, вовсе и не нужно никакого электричества для его страшных дел. Даже когда станция была выключена, а дежурная смена беззаботно смотрела телевизор в комнате отдыха, ужасный клистрон жил своей собственной тайной жизнью, испускал сполохи СВЧ-энергии и злобно гудел.
Кокорев попятился было прочь от зловещей аппаратной, но ему сунули в руки 20-литровую бутыль дистиллята для системы охлаждения и уходить стало неловко. Преодолев холодок в паху, «Кока» шагнул в аппаратную, где завывал мотор системы охлаждения передатчика, булькал в трубах дистиллят, мигали разноцветные лампочки на стойках. Впрочем, боевые товарищи признаков беспокойства не проявляли, меняли сгоревшие кнопки, подтягивали сальники гидронасоса, доливали воду в горловину системы охлаждения и на темы СВЧ не шутили. Кокорев окончательно успокоился, стал рассматривать надписи на кнопках и даже попросил «Академика» показать, где находится этот самый клистрон.
Но на обратном пути из аппаратной в комнату отдыха сомнения, видимо, зашевелились в Кокиной душе снова, потому что, войдя в комнату, он сразу заговорил о наболевшем.
- Мужики, а он сейчас точно не излучал? - вопрос застыл у Кокорева на губах. - В комнате отдыха я, «Академик» и Аладушкин, расстегнув ширинки, вытаскивали из штанов куски тонкой металлической сетки, заранее выдранные из злополучного агрегата «ПУСФ-11»!
«Кока» без сил свалился на ближайшее кресло, судорожно схватившись за низ живота.
- Что же вы не сказали..., - потрясенно прошелестел он, с ужасом глядя на нас.
- А вы разве не знали, товарищ капитан? - изумился Аладушкин. - Там же клистрон!
- Проклятое СВЧ! - стучал себя по лысине старший лейтенант Агапов.
- Радиоволны лишили меня зрения! - сверкал очками капитан Кисель.
Я накинул свой замечательный сальный тулуп и в чудесном настроении пошел на обед, громко насвистывая: «Член ты мой опавший». Обгоняя идущих к столовой женщин, я поднимал воротник с надписью «ХУЙ» и смеялся вместе с ними.
Технический этиловый спирт (шило) всегда играл немаловажную роль в жизни любого воинского коллектива. Во-первых, спиртом можно протирать контакты разъемов во время технического обслуживания станции, хотя это не самое удачное его применение. Во-вторых, спиртом можно откупаться от проверяющих во время сдачи очередной проверки. В-третьих, на спирт можно выменять у мабутовских офицеров горы стройматериалов для ремонта своего технического здания. В-четвертых... В пятых...
И еще его можно пить. С этого обычно и начинают.
А вот штабным спирт не положен - у них нет техники. Разве что стул, но хотя стул и имеет один контакт (с жопой), разъемов на нем нет - а значит и протирать нечего. Перепадает штабным холуям немного огненной воды всего два раза в год, когда техплощадка откупается от штаба во время плановых проверок. В остальное время офицеры техплощадки считают делом чести не налить штабным ни капли технической текилы ни при каких обстоятельствах.
Вот почему штабные клоуны черной завистью завидуют офицерам техплощадки, и при всякой удобной возможности стараются урезать им нормы выдаваемого на станции спирта, мол, ни нам, так и не вам! То выйдет очередное постановление партии про то, что «экономика должна быть экономной», и политотдел от имени всех офицеров части выступит с соответствующим почином, то какой-нибудь клерк из службы Главного инженера обоснует возможность сокращения норм - Москва такие вещи утверждает охотно. Придут начальники отделений за спиртом перед ТО, раскроют от удивления рты - вот тебе, бабушка, и Юрьев день! А если не получается урезать, то можно, к примеру, весь спирт технарям испортить. Добавить, скажем, в него лизола под предлогом борьбы с пьянством - с лизолом спирт не то что пить - нюхнуть противно. И очень тяжело очистить, практически невозможно - загублен продукт!
И только с астрономо-геодезическим пунктом никак не удавалось штабным провернуть свои гнусные штуки. Коллектив АГП, руководимый и направляемый мудрым майором Окорочковым, непреклонно отбивал все попытки клерков «сэкономить» положенный нам спирт. На все происки политотдела и службы Главного инженера у агепешников были железные козыри: квантово-оптический дальномер и астрономическая фотоустановка.
- А вы представляете, товарищ полковник, что будет, если не долить спирта в систему охлаждения лазера? Там же иттрий-алюминиевый гранат! ГРАНАТ! Не зря так называется!
- Ты что, Гендос, охренел?! Цейссовскую оптику лизолом? Ты хоть представляешь себе, сколько она стоит?!
И тушевался начальник политотдела, и сникал клерк, и все было хорошо.
До поры, пока какой-то рьяный штабной клоун во вдохновенном порыве достать-таки Окорочкова не раскопал в документации, что львиная доля спирта, положенная АГП, приходится вовсе не на лазер и не на астрономическую фотоустановку, а на обеспечение работы агрегата под названием ПУСФ-11. Величина «10 литров» настолько поразила воображение этого поборника экономии, что он бегом кинулся к Главному инженеру со своим открытием - такого не может быть! Что же это за агрегат такой?! Надо бы проверить!
Название «ПУСФ-11» мало что говорило и самому начальнику АГП майору Окорочкову. Он отловил меня в столовой и, помявшись, осторожно поинтересовался:
- Юрий Анатольевич, а где у нас стоит агрегат «ПУСФ-11»?
Назначения этого прибора и расшифровки аббревиатуры я не знал, но сам агрегат помнил отлично. Это была ржавая железная тумба, из которой капитан Королев («Академик») выкусывал кусачками какие-то детали для починки холодильника в комнате отдыха. А капитан Кисель («Киса») извлекал очень неплохие стальные сеточки для вентиляционной трубы своего гаража. А старший лейтенант Агапов («Агапит») как-то выдрал и умыкнул электромотор. А рядовой Хунаев («Чучман») как-то написал на ней желтой масляной краской «ДМБ-88», чем вызвал мое сильнейшее удивление - я не думал, что он умеет писать. А дедушка АГП рядовой Аладушкин, заметив надпись про ДМБ, заставил Хунаева десять раз написать там же «Дембель в опасности!».
Все это я и сообщил Окорочкову, добавив, что последний раз видел злополучный «ПУСФ-11» в куче мусора за техническим зданием. Александр Васильевич впал в прострацию и сообщил, что не видать нам больше рек спирта, как своих ушей - после обеда Главный инженер идет к нам с проверкой. Потом Окорочков смирился с неизбежным, заказал макароны с котлетой и устало опустился на стул.
Я не обладал окорочковской выдержкой, и потеря своего литра спирта в месяц меня не устраивала. Подскочив к телефону, я стал названивать на техплощадку. Трубку снял дедушка АГП рядовой Аладушкин.
- Саша! Ты знаешь, что такое «ПУСФ-11»?! - заорал я в трубку.
- Конечно, товарищ лейтенант, - невозмутимо ответил Аладушкин, - Это прибор для ускоренной сушки фотопленки. Мы с Алиминым его выкинули по приказу товарища капитана.
Я представил торжество штабных клерков, и забыв опустить трубку, высказал все, что думал по этому поводу. Аладушкин из трубки глухо ответил, что намек понял.
Первым потрясением по приходу на здание стал сияющий свежей шаровой краской «ПУСФ-11», стоящий в предбаннике у туалета. Зияющие дыры в его пустое нутро были наглухо закрыты кусками ДВП, тоже покрашенными под металл. Рядом невозмутимо стоял заляпанный краской рядовой Аладушкин.
- Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу майору? Товарищ майор, согласно вашему приказу проводятся работы по обслуживанию агрегата «ПУСФ-11»!
Главный инженер части полковник Старов отстранил застывшего в оцепенении Окорочкова и с любопытством обошел воняющую краской тумбу, поглядывая на нее с известным сомнением - очень уж это не походило на агрегат, потребляющий 10 литров спирта в месяц. Но Аладушкин это предусмотрел - на одной из сторон тумбы прямо на краску была посажена бирка: «Агрегат ПУСФ-11. Инв. N 4101513. Отв. к-н Королев».
- А как он работает? - заинтересованно спросил Старов.
И тут наступило второе потрясение: Аладушкин поднял валяющийся на полу провод с вилкой, вставил в розетку - и из тумбы послышалось ровное гудение и шелест невидимых лопастей, а изо всех щелей стал со свистом выходить теплый, а потом и горячий воздух.
- А-а-а! - понимающе протянул Старов, - Ну ладно, с этим ясно, пошли дальше.
Комиссия мирно удалилась, а мы вышли на крыльцо. Светило неяркое полярное солнце, вонял свежей краской «ПУСФ-11», с соседнего здания выкрикивал в наш адрес ругательства и угрозы начальник четвертого отдела майор Герцен, утверждавший, что наши солдаты сперли у него тепловентилятор из комнаты отдыха.
Спирт астрономо-геодезического пункта был в очередной раз отвоеван.
Лето в Заполярье короткое. Зато летние дни длинные. Даже бесконечные - летом в Заполярье солнце вообще не заходит - ходит себе по кругу над головой и делает вид, что греет. И это очень здорово, потому что когда в 20.00 из части уезжает инспектор по технике безопасности капитан Шитов, можно, наконец, приступать к работам по подготовке зданий к зиме.
Едва за служебным автобусом захлопываются ворота КПП, как из казарм и технических зданий вываливают толпы бойцов, волокущих рулоны рубероида и стекловаты, пинающих перед собой бочки с соляркой и слитки гудрона, глумливо размахивающих паяльными лампами, самодельными люльками для подъема на высоту и отвертками с обломанной изоляцией - то есть всем, что может вызвать удар у Пети Шитова, если попадется ему на глаза. И вот уже шипит раскаленная смола в железных бочках, по крышам технических зданий фигурки в спецпошивах раскатывают рубероид, а рядовой Архагов, раскачиваясь на высоте в утлой люльке, поет вайнахские песни, радуясь ночному северному солнцу. Никто и не вспоминает инспектора по технике безопасности, отравляющего радость труда инструктажами, нарядами, проверяющими, допускающими, ответственными... А потом и приказом по части. Все спешат залить крышу, подновить цоколь и утеплить трубы своего здания - ведь через месяц зима!
А Петя Шитов, не будь дурак, отъехав с километр от КПП, вылезает из автобуса и тундрой пробирается обратно в часть. Через КПП не идет - знает, что контролеры сразу оповестят всех по телефону. Лезет через заросли карликовой березы в заветную дыру в колючей проволоке у старого ВОПа (взводный опорный пункт - КБ). И выскакивает как черт из табакерки у подвернувшегося технического здания - опаньки! А на крыше лейтенант с ефрейтором без наряда заливают кипящей смолой антенный пилон. А в комнате отдыха булькает в банке с водой самодельный кипятильник из двух солдатских подковок. А в аппаратной дедушка Советской Армии показывает молодому «духу» как прикуривать от воткнутой в розетку отвертки. А на развалинах часовни...
И Петя Шитов методично исписывает странички в кляузном блокноте. И Петя Шитов конфискует кипятильники, ломаные отвертки и горелые розетки. И Петя Шитов жалеет, что люди майора Герцена на соседнем здании успели стащить со стены рядового Архагова в опасной для жизни люле и нагло делают вид, что управляют космическим спутником. Ничего, придет и их черед.
Петю не любят все. Начальники отделов и отделений - за то, что по его милости приходится получать нагоняй от командира части. Лейтенанты - за его глумление при сдаче зачета на допуск к самостоятельной работе на технике отделения. Солдаты и сержанты - за то, что он отбирает самодельные кипятильники и почерневшие электрочайники. Но Пете Шитову на всю их нелюбовь наплевать. Если бы вы в сорок лет все еще были капитаном, вам тоже на многое было бы наплевать. Единственное, на что Пете не наплевать, это на соблюдение правил и мер техники безопасности, и он безжалостно терроризирует все подразделения части.
Все, кроме астрономо-геодезического пункта. Комплекс технических зданий и обсерваторий АГП, где засел коллектив, возглавляемый мудрым майором Окорочковым, инспектор по технике безопасности обходит за версту, вызывая завистливое недоумение у всей части. Мало кто знает, что причиной странного поведения Пети является моральная травма, которую он получил во время одного из инспекторских визитов на АГП.
В тот раз Петя возник у нашего здания во время ужина, вероломно воспользовавшись тем, что дедушка АГП рядовой Аладушкин был в столовой. Только что прибывший из учебки молодой сержант, молдаванин со звучной фамилией Ожог (носивший на груди значок специалиста 3-го класса и имевший, соответственно, кличку «Ожог третьей степени») растерялся и пропустил врага без боя. А в это время на здании солдаты и офицеры АГП беспардонно занимались грубыми нарушениями правил и мер техники безопасности:
- начальник дежурной смены капитан Королев («Академик») мастерил пожароопасного электрического «козла» для обогрева комнаты отдыха;
- сачкующий на родном здании «ответственный» по отделу лейтенант Ветринский («Дуст») помогал начальнику смены мастерить пожароопасного электрического «козла»;
- второй номер дежурной смены старший лейтенант Агапов («Агапит») юстировал дальномер ДЗС, периодически подавая мощность на антенну и ничуть не беспокоясь о рядовом Хунаеве, укладывающем на крыше рубероид возле этой самой антенны;
- числящийся в дежурной смене, но никогда не допускаемый до аппаратуры рядовой Хунаев («Чучман») заливал крышу здания расплавленной смолой и укладывал рубероид, периодически подвергаясь воздействию СВЧ излучения от антенны дальномера;
- числящийся геодезистом сержант Ожог («Ожог III степени») в новых диэлектрических перчатках со стенда таскал кипящую смесь гудрона с соляркой на крышу, при этом имел брюки, заправленные в сапоги;
- начальник АГП майор Окорочков («Алмазов»), уныло сидя в своем кабинете, злостно попустительствовал всем этим безобразиям.
Капитану Шитову хватило беглого взгляда, чтобы оценить творящуюся на АГП вакханалию безответственности - он ехидно осклабился и шмыгнул в кабинет начальника.
Начальник АГП майор Окорочков тоже недолюбливал инспектора по технике безопасности. И вовсе не потому, что его беспокоили Петины кляузы - как и все старые солдаты, Александр Васильевич был суеверен и считал, что визит инспектора по технике безопасности - к несчастью. Он неприязненно оглядел представившегося Шитова и, недослушав перечисление нарушений, пулей выскочил из кабинета, лихорадочно соображая, куда же бежать сначала:
- в комнату отдыха, где, наверняка, корчились под ударами тока начальник смены капитан Королев и «ответственный» по отделу лейтенант Ветринский, сжимая оголенные спирали пожароопасного «козла» и трубу батареи отопления;
- в аппаратную, где, наверняка, зацепился ногой за провод метеостанции и свалил себе на голову тяжелое табло второй номер дежурной смены старший лейтенант Агапов;
- в щитовую, где, наверняка, горел зажатый между токоведущими шинами рядовой Аладушкин, полезший в щит за своим дембельским альбомом (Александр Васильевич не знал, что Аладушкин еще на ужине);
- на улицу, где, наверняка, плеснул раскаленный гудрон себе в сапог сержант Ожог, получив при этом ожог даже не третьей, а второй степени, а испуганный воплями Ожога рядовой Хунаев потерял равновесие и свалился с крыши на того же Ожога.
Ибо на техническое здание пришел инспектор по технике безопасности!
Тревога за личный состав победила - Окорочков зашагал по коридору на улицу. Петя Шитов поспевал за ним и, видя беспокойство майора, всячески его подогревал кровавыми рассказами о бесчисленных падениях бестолковых бойцов с крыш зданий. Под конец коридора Окорочков уже почти бежал, а Шитов с довольной рожей напоследок поведал страшную тайну, что и сам является жертвой падения бойца с крыши - не проверил, мол, в свое время выполнение правил и мер безопасности при работе на высоте, потому и сидит вечным капитаном.
Но выражение лица у Пети быстро изменилась, когда они с Окорочковым выскочили из здания и, отбежав в сторонку, не увидели на крыше рядового Хунаева. Крыша была пуста!
- Юрий Анатольевич! - завопил Окорочков не своим голосом. - Хунаев не заходил?!
- Так он же на крыше! - удивленно ответствовал я, показываясь на божий день из здания.
- Ах, твою мать... - только и выдавил Петя Шитов и посерел лицом - видимо, у него и вправду когда-то боец свалился с крыши.
Не сговариваясь, мы обежали длинное здание АГП, и с его тыльной стороны нам открылась страшная картина - у стены ворохом одежды лежал рядовой Хунаев, безжизненно разбросав черные пятки по бетонным отмосткам - готов.
Петя Шитов, схватившись за сердце, сполз по стене, Александр Васильевич Окорочков растерянно застыл на месте - предчувствия его не обманули!
- Юрий Анатольевич, - сдавленным голосом сказал он, - разберитесь, пожалуйста...
Я кивнул, сглотнул слюну и, дошагав на деревянных ногах до несчастного Хунаева, совершенно неожиданно для себя, пнул его сапогом в бок.
- А-а-а! - заорал «покойник», - Нэ спал! Кланус мама, нэ спал!
Хунаев снова полез на крышу, а мы побрели назад, потихоньку отходя.
- Ты, это, что за допуском-то не заходишь? - спросил вдруг меня Шитов, - Ты заходи, я уже давно оформил. Заходи в любое время, позвони только сначала...
Потерянно бредущий Петя скрылся из глаз, а мы с Окорочковым все стояли на бетонке.
- Ну вот, теперь вас спокойно можно ставить начальником смены... - задумчиво сказал Окорочков. Я так и не понял, что он имел в виду - допуск или Хунаева - но спрашивать не стал.
- Вы что это здесь понаделали, уроды?! - грозно вопрошал на крыше вернувшийся с ужина рядовой Аладушкин, блажил Хунаев, шипел плеснувший смолы себе в сапог сержант Ожог.
Жизнь продолжалась.
Я начал ходить начальником смены.
А инспектор к нам ходить перестал.
Когда я входил утром в часть, настроение у меня всегда было приподнятое - и все благодаря картине, намалеванной на стене в коридоре КПП. По чуткому указанию замполита неизвестный художник изобразил в полстены летящего на взъяренном коне буденовца, грозно размахивающего шашкой. И всадник и конь получились что надо, а вот что касается шашки - то ли не хватило серебристой краски, то ли художник уволился, но мозолистая рука буденовца властно сжимала одну рукоятку, оставляя щемящее ощущение недосказанности. Кто-то не выдержал, и явно не доверяя своим художественным способностям, надписал фломастером над рукояткой: «Шашка». Потом под носом у всадника появилась надпись «Усы», за спиной взвихрился «Плащ», у коня из носа полетели «Сопли», а из-под хвоста «Понос». Новые «дорисовки» появлялись чуть ли не каждый день и почему-то меня ужасно смешили, из-за чего я пересекал порог части с блаженной улыбкой довольного жизнью человека, чем сильно беспокоил своего непосредственного начальника майора Окорочкова.
В тот день, выйдя с толпой офицеров из служебного автобуса, я первым делом осмотрел всадника, обнаружил бегущую у него по щекам и подбородку надпись «Небритые волоса» и двинулся от КПП к штабу, весело насвистывая. Уныло бредущий по бетонке Александр Васильевич Окорочков проводил меня озабоченным взглядом.
От штаба уже орали на всю часть, адресуясь шагающему рядом со мной начальнику четвертого отдела майору Герцену:
- Анатолий Давыдович, ну как у вас, встает?
- Не встает, мать его... - сокрушенно ответствовал Герцен. - И мазями всякими мажу, и жена массирует - ни хрена, как отпустишь - падает и висит!
- Нада народный средства применять, - авторитетно поучал дежурный по штабу старший прапорщик Азизбеков, - операций нада делать! После операций никогда не упадет!
- Да я шрамов на нем не хочу, - пояснял всем заинтересованным бесстыжий Герцен. - Вдруг в конкурсе придется участвовать - забракуют!
Женщины, идущие в штаб, краснели, смущались, тихонько поглядывали на Герцена и усиленно шушукались, гадая насчет конкурса. Они не знали, что у щенка добермана, которого недавно завел Герцен, в положенный срок не встало ухо.
В общем, ничто не предвещало грозы...
Пока после развода командир части полковник Будаев не решил проверить строевую слаженность подразделений и не распорядился, чтобы отделы прошли мимо него с песней. А пел четвертый отдел в те времена две песни - основную и запасную. Основная проходила под названием «Шумел камыш» и начиналась примерно так:
Где дуют ветры круглый год, где глушь со всех сторон,
Там службу трудную несет ракетный гарнизон.
Отдел вышел на исходную позицию, запевала - рядовой Андрущенко - занял свое место в центре коробки, полковник Будаев на трибуне изготовился слушать.
- Отдел! - заорал Герцен. - С места с песней, ШАГОМ...
Однако в тот самый миг, когда он собирался гаркнуть «МАРШ!», Герцена внезапно осенило озарение, что слова «службу трудную» звучат не ахти - вроде как отдел жалуется на службу. Герцен развернулся к отделу и прохрипел:
- Так, внимание! Поем «службу нужную»! Поняли?! Не «трудную», а «нужную»!
Понятное дело, когда после «ШАГОМ...» командир что-то вякает перед строем, то все предполагают только «МАРШ!» - задние шеренги пошли, налезая на передние, которые подумали-подумали - и тоже пошли. Четвертый отдел вразнобой, чертыхаясь и путая ногу, затопал по плацу. Из задних шеренг шипели:
- Что он там сказал? Как поем?
- Хрен его знает, я не расслышал!
- Да поем как обычно, мать его, затрахали уже!
Командир части Василий Иванович Будаев с трибуны вопил:
- Герцен, ваш отдел не умеет ходить! Ногу сбили! Колхоз!
Но уже звенел над плацем чистый голос рядового Андрущенко:
- Где ду-у-уют ветры круглый год, где глу-у-ушь со всех сторон ...
И четвертый отдел дружно подхватил запев:
- Там слу-у-ужбу нужную несет... - орали первые шеренги.
- Там слу-у-ужбу трудную несет... - завывали последние шеренги.
Василию Ивановичу Будаеву с трибуны послышалось, что отдел поет «службу нудную» и он, надсаживаясь, заорал:
- ГЕРЦЕН! Вы хоть послушайте, что ваши люди поют! Я вам покажу «нудную»!
Отдел был отправлен на повторный круг с песней, но ничего хорошего из этого не вышло - уж не везет, так не везет. Герцен от греха подальше приказал петь запасную песню «Взвейтесь соколы орлами», но уже накрутившему себя Будаеву послышалось «козлами» - и что тут началось! Василий Иванович орал минут десять не переставая, всячески нас хулил и объяснял, что он думает о четвертом отделе вообще и о Герцене в частности.
На фоне командирских излияний все явственнее слышалось чье-то хрюканье, через минуту перешедшее во всхлипы еле сдерживаемого смеха. Старший лейтенант Вовка Агапов в третьей шеренге с багровым лицом трясся и зажимал себе рот обеими руками. Обернувшийся Герцен смотрел на него в немом удивлении - Агапов был человеком солидным, из прапорщиков, имел благородную лысину, медаль «За отличие в воинской службе», и в непочтительном отношении к начальству ранее замечен не был.
- Ты что, Агапит, охренел?! - дернул я Вовку за рукав, но это только прорвало плотину - Агапов схватился за живот, обтянутый портупеей, и захохотал в полный голос.
- Тюбетейка, у Иваныча на башке тюбетейка! - сдавленно хрипел он сквозь приступы смеха и показывал пальцем на Будаева.
Василий Иванович, обнаружив, что внимание публики переключилось на другого клоуна, прервал свои тирады, и налившись кровью, заорал с новой силой:
- ТОВАРИЩ СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ! ВАМ ВЫГОВОР!
- Тюбетейка! Хрю-хрю...
- АГАПОВ! ВАМ СТРОГИЙ ВЫГОВОР!
- Тюбетейка! Ха-ха-ха!
- ГЕРЦЕН! УСПОКОЙТЕ СВОЕГО ОФИЦЕРА!
И Василий Иванович, сорвав распяленную на массивной голове явно тесную ему новую папаху, чуть не бегом кинулся к штабу. Из-за хлопнувшей двери невнятно донеслось:
- На себя бы посмотрел, лысый пидор!
Потрясенный отдел молча пялился на Агапова. Герцен, обретя голос, хмуро осведомился:
- Ну и что на вас нашло, Владимир Николаевич?
Успокоившийся Агапит еще раз прыснул и жизнерадостно сообщил:
- А Иваныч-то в новой папахе - ну точно чучмек в тюбетейке, еще лопочет, лопочет....
Изнервничавшийся отдел грохнул, бойцы приседали от смеха, сам Герцен весело сверкал золотыми фиксами.
Неделю спустя я был свидетелем того, как делавший разгон в штабе Будаев внезапно прервал свои крики и шустро юркнул в туалет. Из столовой выходил старший лейтенант Агапов.
