В казарме каждого отдела напротив канцелярии висела настенная отдельская печать - две стенгазеты. Одна газета была посвящена текущей жизни подразделения и, по требованию политотдела Главного Центра, называлась каким-нибудь космическим именем. Вторая газета была юмористической и, согласно все тем же требованиям, должна была называться как-то «колюче». В четвертом отделе, к которому был прикомандирован личный состав нашего астрономо-геодезического пункта, газеты назывались соответственно «Орбита» и «Колючка».
«Колючку» сразу поручили моему бывшему однокурснику лейтенанту Юре Самко, имевшему в курсантские годы кличку «Северный Олень». Собственно, даже не всю газету, представлявшую собой озвученный набор карикатур на злобу дня, а только подписи под рисунками, а еще точнее - стихи. Начальник отдела майор Герцен давно мечтал о сатирической стенгазете в стихах и, недолго думая, назначил Северного Оленя поэтом. Стихов Юра отроду не писал и не читал, однако новое назначение воспринял совершенно спокойно, поскольку советский лейтенант может все - ему надо только приказать. Первый же Юрин шедевр так пронял народ, что «Колючка» стала любимой газетой отдела. Стих был посвящен гигиенической профилактике грибковых заболеваний в четвертом отделе, и Герцену тоже очень понравился:
На ротных узеньких дорожках
Грибки гуляют в босоножках
И если на здоровый лапоть
Грибковый ты наденешь тапоть
То от грибковой этой тапочки
Грибок перебросится на лапочки.
Конечно, таких высот мне было не достичь, однако и мне в приказном порядке было оказано доверие писать ежемесячную заметку о повседневной жизни АГП в отдельскую «Орбиту». Вдохновленный примером Северного Оленя, я решил подойти к делу неформально. До этого времени заметки от отделений в стенгазете были невыносимо тягомотными. Назначенные «корреспондентами» офицеры перепихивали это дело на солдат, а те, будучи не в состоянии понять, что же можно такого написать о повседневной жизни, рождали в итоге унылые писульки типа: «Хорошо выполняли в этом месяце спецработы солдаты нашего отделения», «Плохо вели себя в этом месяце некоторые солдаты нашего отделения» и т.д. Мне же хотелось, чтобы мою заметку читали не с меньшим интересом, чем стихи в «Колючке».
Итак, я уселся за печатную машинку и одним пальцем бодро настучал:
«Полярная ночь ярилась, выплевывая сгустки мокрого снега в лицо храбрецу, прилепившемуся к антенне станции ДЗС в пятнадцати метрах над землей. Ревущий ветер пытался оторвать обмороженные пальцы от стылых металлических скоб, сбросить смельчака вниз, растерзать того, кто осмелился противостоять стихии. Но руки упорно откручивали крышку термостата, губы шептали: «Не сдамся...», а сердце стучало в бешеном темпе: «Быстрее! Быстрее!». Вот наконец и теплое чрево выносного приемного устройства - индикатор на одном из блоков горит зловещей красной точкой - он так и знал! Вот она, неисправность, грозящая срывом спецработ! А там, наверху, в блистающих безднах Космоса уже подлетал к АГП их спутник, и времени совсем не оставалось - надо спешить! Шесть оборотов винта непослушными пальцами - неисправный блок извлечен, еще усилие - запасной блок вставлен на место и закреплен. Все! Но тут порыв ветра сорвал со стопора тяжелую крышку приемника, и она, развернувшись на петлях, ударила бесстрашного воина в лицо! В глазах сверкнуло, страшная боль пронзила голову, и он сорвался вниз. Но тренированное тело в последний миг успело зацепиться за край параболоида, и он повис над бездной, сжимая второй рукой неисправный блок. Шум в голове не утихал, оледеневшая рука соскальзывала с обжигающего металла антенны, в голову лезли безумные мысли бросить блок и освободить вторую руку для своего спасения. И тогда он собрался и сказал себе: «А майор Окорочков бросил бы в снег дорогостоящий блок с открытым печатным монтажом?». И пальцы сильнее сжали тяжелый блок. «А майор Окорочков оставил бы открытым термостат приемника перед сеансом связи со спутником?». И тело пружиной взлетело на антенну, чтобы закрыть термостат. Теперь вниз, срочно вниз! Примерзшие окровавленные лоскутки кожи остались трепетать на металлических скобах антенны, а он уже был внизу, с размаху вломился в родное тепло технического здания и подбежал к кабинету начальника АГП. Иссеченные льдинками глаза выражали немой вопрос, от ответа на который зависело все.
- Минута тридцать секунд, - сказал начальник АГП майор Окорочков, и отеческую ласку выдавал усталый голос старого солдата. - Ты уложился в норматив, сынок!
И, отдав воинское приветствие, рядовой Аладушкин отправился в аппаратную. На душе было светло - он справился с учебной задачей и мог готовиться к новым свершениям.
Так в подразделении, где командиром офицер Окорочков, проводятся плановые занятия по специальной подготовке. Под руководством майора Окорочкова коллектив АГП уверенным шагом идет к победе развитого социализма!»
Сказать, что заметка имела успех - значит не сказать ничего. Четвертый отдел стонал и подвывал, читать приходили солдаты и офицеры из других отделов, Северный Олень согласился признать меня равным себе, а к исходу дня заметка исчезла, вырезанная чьим-то заботливым лезвием на память. Скорее всего, рядовым Аладушкиным.
Вдохновленный успехом, я с удовольствием каждый месяц выдавал новую заметку про то, как «в подразделении, где командиром офицер Окорочков», проводятся плановые занятия по боевой и политической подготовке, комсомольские собрания и ленинские зачеты. При этом я никогда не забывал отметить, что «под руководством майора Окорочкова коллектив АГП уверенным шагом идет к победе развитого социализма». Обрадованный неожиданным интересом личного состава к настенной печати, замполит отдела просил меня отдавать ему статьи в нескольких экземплярах - заметки по-прежнему вырезались на память.
Александр Васильевич Окорочков никогда не читал солдатскую стенную печать, зато ее всегда читал начальник четвертого отдела майор Герцен. И Герцену было обидно, что в заметках трех его «родных» отделений корявым языком мусолится бесконечная тема о том, как «плохо вели себя в этом месяце некоторые солдаты нашего отделения», а прикомандированное подразделение уверенным шагом идет к победе развитого социализма под руководством майора Окорочкова. Герцен начал подкалывать ничего не подозревающего Окорочкова на совещаниях, называя его «Великим кормчим», и интересуясь, далеко ли ушел к сияющим высотам коллектив АГП под его мудрым руководством.
Сначала Александр Васильевич не почуял худого, рассудительно списав странности Герцена на тяжелые условия службы в Заполярье. Но как-то ночью, будучи «ответственным» по отделу, и слоняясь из угла в угол, он набрел-таки на «Орбиту».
- Юрий Анатольевич, как вы могли?! - потрясенно спросил он при встрече.
С тех пор я больше не писал заметок в «Орбиту».
Начальник Главного управления космических средств генерал Шлыков прилетел в наш заполярный ОКИК (Отдельный командно-измерительный комплекс - КБ) около десяти часов вечера, но еще с борта самолета он объявил части полную боевую готовность, и карусель закрутилась. Личный состав отделов, поднятый по команде «Сбор», спешно получал оружие и рассредотачивался по техническим зданиям; в общежитии двухгодил одеялами завешивали окна, соблюдая светомаскировку. Офицеры, проживающие в близлежащем городе, подняв трубки одновременно зазвонивших телефонов, услышали там бодрую песню Аллы Пугачевой «Снегопады - это очень, очень хорошо!», после чего, быстро экипировавшись и прихватив тревожные чемоданчики, поспешили к уже ожидавшим под окнами служебным автобусам. Гарнизоны из роты охраны, чертыхаясь, заняли штатные места в разбросанных по периметру части взводных опорных пунктах, выметая из стылых ДОТов снег и устанавливая в них печки, пулеметы и полевые телефоны. В спортзале, бряцая оружием, сосредоточился подвижный резерв - тридцать бесстрашных воинов во главе с ветераном афганской войны старшим прапорщиком Азизбековым, готовых перехватить и истребить прорвавшегося врага. Усиленные дежурные смены, забаррикадировавшись от диверсантов и сепаратистов на своих технических зданиях, продолжали выполнение спецработ - война-войною, а космосом рулить надо!
У складов Главного инженера грузили имущество в машины самые отчаянные ребята во всех нештатных формированиях части - отряд восстановления боевой готовности, на армейском сленге именуемый АБВГдейкой. По высшему замыслу, АБВГдейка должна была в угрожаемый период молниеносным маршем выдвинуться в секретный полевой район, захватив с собой запчасти от штатных радиотехнических систем. В чистом поле АБВГдейка благополучно пережидала авиационные и ракетно-ядерные налеты, которым противник подвергал несчастную часть. А когда мерзкие америкосы улетали восвояси, АБВГдейка возвращалась обратно и восстанавливала разрушенную технику с помощью своих запчастей.
Неудивительно, что АБВГдейка комплектовалась исключительно лейтенантами - таскать туда-сюда запчасти и мерзнуть сутками в тундре во время учений охотников не находилось. А если сюда добавить антигуманные выходки химика Ромы Ушакова...
Я знал про ракету «Шрайк», которая наводилась на радиоизлучение и сразу бы разнесла к чертовой матери наши огромные антенны, спрятанные в белых шарах радиопрозрачных укрытий. Поэтому езду в холодный полевой район с ящиками, полными каких-то транзисторов и гаечных ключей, я воспринимал не как репетицию восстановления боеготовности, а как некий сакральный ритуал, через который должен периодически проходить настоящий мужчина, чтобы подтвердить свой статус. Это позволяло легче переносить неминуемые тяготы и лишения.
Философский взгляд на вещи здорово помог и на этот раз - мы просидели в полевом районе почти двое суток. Убежищ от стужи и ветра не было - чтобы не раскрыть врагам местонахождение секретного полевого района, их заранее не делали. Когда закончились запасы огненной воды, окружающая действительность для АБВГдейщиков понемногу утратила реальность. Осталось только ощущение смертельного холода, глухие удары в ушах (кто-то пытался поставить ротную палатку и безуспешно вбивал кол в вечную мерзлоту), покрытые инеем шерстяные подшлемники со сверкающими оттуда безумными глазами, и над всем этим - разноцветные ленты полярного сияния. Потом обратный марш, апокалиптическая картина дегазации колонны в тридцатиградусный мороз полярной ночи, потоки мыльной воды, трескучие звуки рвущихся при движении заледенелых ОЗК и бодрые выкрики химика Ромы: «Ничего, потерпите, ребята, сейчас погреетесь!». И поднимающееся над горизонтом зарево - добрый химик поджег для нас «ядерный лес» - с гектар вбитых в землю рядом друг с другом старых водопроводных труб, облитых напалмом.
Инфернальный слалом АБВГдейки в «ядерном лесу» завершил полевой выход. Мы приступили к восстановлению боевой готовности, то есть снова сдали имущество на склад Главного инженера и разбрелись по своим техническим зданиям, чтобы залить в себя горячего чаю и в бессознательном состоянии упасть на диван в комнате отдыха дежурных смен. Учения продолжались, многочисленные московские «посредники» бродили по технической территории, но у них хватало осторожности не приставать к закопченным и злым АБВГдейщикам с требованиями изобразить это самое «восстановление боеготовности». К остававшимся в части усиленным дежурным сменам никакого снисхождения не было - в морозной ветреной ночи сновали группы бойцов и офицеров, перетаскивая с места на место кирпичи на носилках и рулоны рубероида, а довольные «посредники» чирикали что-то карандашами в записных книжках. Своим воспаленным мозгом я сообразил, что сослуживцы имитируют восстановление технических зданий, разрушенных попаданиями вражеских бомб, но сил не хватило даже на злорадство. Сомнамбулически доковыляв до родного астрономо-геодезического пункта, я ввалился на здание и, сдвинув кобуру с пистолетом на живот, упал на продавленный диван в комнате отдыха, наслаждаясь теплом и покоем. Действительность поплыла, я впал в состояние нирваны.
Сознание возвращалось постепенно. Сначала я сообразил, что с меня сняли сапоги и заботливо накрыли теплым стеганым чехлом от астрономической фотоустановки. Потом понял, что меня разбудили голоса - в комнате отдыха тихо переговаривались рядовые Алимин и Аладушкин. По всей видимости, решали кроссворд, коротая время между витками нашего спутника по орбите. Но разбудили меня не они - через приоткрытую дверь комнаты отдыха доносились громкие вопли громкоговорящей связи. В окружающем мире продолжала бушевать война, неугомонные америкосы проводили очередной налет на многострадальную часть - а мне-то наивно казалось, что с победным возвращением АБВГдейки все закончилось!
- Четвертый отдел! Четвертый отдел! - возбужденно выкрикивал оперативный дежурный Урюпин с командного пункта, - У вашего здания разорвалась фугасная авиабомба! Доложить о повреждениях и потерях личного состава, выслать команды для устранения разрушений!
- Четвертый отдел принял, о разрушениях доложу..., э-э-э, позже, потери..., м-м-м..., уточняются, - слышался голос начальника четвертого отдела майора Герцена.
- Герцен, ну что вы там мумите?! - страдальчески вопрошал командир части Василий Иванович Будаев, очень переживавший за итоговую оценку.
Алимин с Аладушкиным тоже внимательно прислушивались к отголоскам войны, видимо беспокоились за наше техническое здание - не хотели бегать вокруг него с кирпичами по морозу под надзором столичного проверяющего.
- Сейчас он и нас зацепит, - философски заметил Аладушкин.
- Типун тебе на язык, - так же лениво ответствовал Алимин. - «Посреди двора золотая голова» - что такое? Девять букв по вертикали.
Но судьбу уже искушали.
- Шестьдесят седьмой, АГП! - снова заревел динамик где-то в аппаратной. - В ваше техническое здание попала ракета класса «воздух-земля»! Доложить о жертвах и разрушениях, направить личный состав на устранение повреждений!
Алимин и Аладушкин тихо взвыли, заполярный ветрище подвыл им из-за окна.
- Докладывает шестьдесят седьмой, - донесся тихий спокойный голос начальника АГП майора Окорочкова. - Жертв и разрушений нет, последствия попадания устранены.
- Шестьдесят седьмой, вы что, не поняли?! В вас попала ракета! РАКЕТА! - завелись на командном пункте после секундного молчания.
- Так точно, ракета. Класса «воздух-земля», - невозмутимо подтвердил Окорочков. - Она влетела в окно, пролетела через коридор и вылетела наружу через другое окно. Жертв нет, разбитые окна в целях светомаскировки завешены одеялами.
На этот раз молчание командного пункта длилось долго.
- Принято, - наконец вяло донеслось оттуда.
- Что там у тебя было из девяти букв? «Золотая голова»? - важно поинтересовался Аладушкин у Алимина. - Пиши: «Окорочков»!
Я со спокойной душой повернулся на другой бок и заснул. Теперь я точно знал, что мы победим.
РАЦПРЕДЛОЖЕНИЕ
(из цикла "Мудрость вождей")
Как всякий уважающий себя лейтенант, я начал свою офицерскую службу на дальних форпостах Родины, в Заполярье, в частях отдельного командно-измерительного комплекса, управлявших орбитальной группировкой космических аппаратов Министерства Обороны СССР. Назначен я был на должность инженера астрономо-геодезического пункта (сокращенно АГП) и со всей ответственностью приступил к выполнению возложенных на меня задач. А уж задач возложили на нас, лейтенантов, по традиции - будь здоров! Во-первых ...., во-вторых ...., ...., в сотых ..... и петь в самодеятельном хоре. Старшие товарищи помогали, как могли, но ряд бадяжных обязанностей полностью ложился на нович-ка, и это не обсуждалось. К таковым относились выезды в полевой район, рационализаторская работа, написание статей в настенную прессу отдела и участие в художественной самодеятельности при клубе. Так что, не прошло и месяца с момента моего прибытия в часть, как я уже был рацоргом АГП, ответственным за рубрику "Будни АГП" в отдельской стенгазете "Орбита", пел вторым голосом в офицерском хоре и состоял в отряде восстановления боевой готовности, выезжавшем по тревоге в полевой район.
Нельзя сказать, что обилие дополнительных служебных обязанностей меня как-то очень уж сильно угнетало, а рационализаторская работа так вообще скоро стала моим лю-бимым занятием. Еще бы - за каждое внедренное рационализаторское предложение в бухгалтерии части исправно выплачивалось 10 рублей, сумма по тем временам немаленькая и, главное, совершенно не поддающаяся никакому контролю со стороны любопытных жен, возжелавших узнать реальные доходы мужа. Что же касается самих предложений, то трудным оказалось измыслить лишь первые два, а затем мой мозг как-то перестроился и в дальнейшем каждый встречный предмет казался мне неиссякаемым источником для вся-ких усовершенствований, ну а если вдруг вставала реальная потребность решить какую-то задачу технического характера - так это был настоящий праздник души.
В то утро, когда я маялся на разводе дежурных смен, мои мысли занимала именно такая ситуация. Дело в том, что на днях мы получили автоматическую метеостанцию, и при попытке ее установить в центральном техническом здании АГП столкнулись с неожиданной проблемой. Необходимо было пробросить тонкий сигнальный кабель по ка-бельному колодцу протяженностью метров двадцать от места ввода до аппаратного зала. И все бы ничего, да вот только строители в свое время, не мудрствуя лукаво, упаковали все кабельное хозяйство технического здания в узкую трубу, проложили эту трубу вдоль центрального коридора от ввода до аппаратной, а сверху все залили бетоном и покрыли веселым линолеумом в клеточку. Одного взгляда в темные недра трубы, забитой перекрученными силовыми и высокочастотными кабелями, щедро приправленными многолетней паутиной, хватило, чтобы осознать ? пропихнуть туда двадцать метров мягкого провода нереально. Не говоря о том, что в конце коридора чертова труба изгибалась на 90 градусов и уходила в аппаратную. Вскрывать пол тоже никто не хотел, поэтому работа встала.
Встала работа, но ничто не остановит мысль рационализатора, вышедшего на тропу войны - к концу развода я уже знал, что делать, а когда КДС скомандовал "Шагом марш!", я уже знал как делать. Скачками прибежав на техническое здание, я взялся за дело, перво-наперво раскурочив старый перфоратор с целью изъятия электромагнитов. Од-новременно к располагавшимся неподалеку военным строителям отправился мой засланец рядовой Аладушкин, который, угрожая мабутам смертельной радиацией из антенны нашего дальномера, изъял у них порошковый огнетушитель и колесо от велосипеда. Теперь можно было начинать ваять мою рацуху.
Часа через два на моем столе уже стояло прекрасное в своем совершенстве изделие, похожее на диковинное насекомое техногенного века (рядовой Аладушкин более скромно окрестил его космическим фаллоимитатором). Красный пластиковый корпус порошкового огнетушителя был разрезан поперек, и, под действием электромагнитов, его половинки могли двигаться относительно друг друга на пружинах. В каждую половинку под острым углом было вплавлено по восемь обрезков велосипедных спиц. При подаче напряжения устройство начинало судорожно дергаться, то растягиваясь, то сокращаясь, упиралось в стол спицами и ползло! Неуклонно ползло вперед! Вот так оно поползет и по трубе, упираясь спицами в загогулины старых кабелей и волоча за собой провод метеостанции!
Я быстренько заполнил стандартное описание рационализаторского предложения и акта о внедрении, и, чрезвычайно довольный собой, направился к начальнику АГП.
Начальник АГП, старый мудрый майор Александр Васильевич Окорочков, грустно сидел за столом в своем кабинете. Пятнадцать лет службы на берегах соленого озера Балхаш полностью убили в нем веру в высшую справедливость и целесообразность всего сущего. То, что теперь вместо ненавистных солончаков в окне виднелась занесенная снегом тундра, только подтверждало невеселые выводы Александра Васильевича относительно совершенства этого мира. Он грустно рассматривал свой рапорт на поступление в академию, который вернулся из строевой части с резолюцией "отказать по возрасту", и выражение его лица красноречиво говорило: "Ничего другого я и не ожидал...". В эти минуты он чем-то смахивал на грустного ослика Иа из мультфильма о Винни Пухе. Для пущего сходства с ситуацией не хватало самого Винни Пуха, бодрого, веселого, поющего "Трам-папам-папам..." и ни черта не петрящего в этой жизни, невеселую сущность которой уже познал мудрый Иа. И заполярный Винни-Пух не заставил себя долго ждать!
Я весело распахнул дверь в кабинет, бодро подскочил к столу и, раздуваясь от гордости, шмякнул перед Александром Васильевичем свое ползучее устройство и заявку на рацпредложение. Не говоря ни слова, включил изделие, и оно, защелкав якорями электро-магнитов, тряско проползло перед потрясенным Александром Васильевичем.
- Теперь можно и кабель тянуть через патерну! - торжествующе пояснил я.
Александр Васильевич минуты две задумчиво рассматривал прибор, потом аккуратно расписался в заявке и акте внедрения, протянул их мне и сказал:
- Вы только не обижайтесь, Юрий Анатольевич, но в кабельную патерну я эту вашу штуку не пущу.
- А как тогда кабель протягивать? Может, Вы покажете?! - агрессивно завелся я, смертельно обиженный недоверием к творению своего ума.
Окорочков обречено вздохнул, устало приподнялся из-за стола и вышел в коридор. Он грустно посмотрел на распахнутый кабельный колодец ввода, в стенке которого зияло отверстие злополучной трубы, потом перевел взгляд на аппаратную в дальнем конце коридора и снова вздохнул. Потом молниеносным движением схватил проходящего мимо агепешного кота Ватсона, мгновенно затянул у него на хвосте узел из кабеля метеостанции и, сунув ошалевшего кота в трубу, неожиданно крикнул ему под хвост: "ПУ-У-У!"
Бедный Ватсон, потрясенный человеческим вероломством, половину трубы проскочил вообще молча, и только у аппаратной из-под земли донесся замогильный рев: "МА-А-А-У!". Через секунду, освобожденный от своих пут Аладушкиным, Ватсон нетвердой походкой убрался восвояси, мимо нас с Окорочковым он пролетел стрелой, злобно шипя. Александр Васильевич грустно посмотрел коту вслед и вернулся в кабинет.
Я остался стоять в коридоре, потрясенный происшедшим не меньше Ватсона. Всего за несколько секунд Окорочков сходу решил поставленную ему задачу, над которой я проломал голову не один час! И вот тогда-то мне впервые пришла в голову мысль:
"Они, старые, мудрые майоры, знают что-то такое, что нам, прочим, неведомо!"
