НЕ ХОДИТЕ, ДЕТИ… (ХХХ)

Oh, mothers! Tell your children
Never do what I have done...
из песни "House of the Rising Sun"

Волшебная сила искусства!.. Мазки настоящего мастера магнитом приманивают взгляд, не оторвешься. Вспомним, например, ну, скажем вот: "Данаю обнаженную" - это ж надо было такой зад изобрести! Что? Сами вы пошляки. Можно подумать, у вас другие мысли возникают... при виде ЭТОГО. Нет? А какие? Да? Ну-у... не знаю... ну… Ну, может быть.
А если вы вот уже полгода паритесь в чисто мужском курсантском коллективе, где самая культурная фреска в гальюне - это саблезубая вульва в фуражке набекрень, и из нее вылазит корявая надпись: "Лучше иметь дочь-проститутку, чем сына на втором первом третьем факультете"? А? Если по утрам чуть ли не всю роту поголовно мучают приступы страшнейшей болезни - "шатрихулита" (это когда лежишь на спине, а одеяло шатром над тобою)? Если из каждых десяти слов, порхающих бабочками возле ваших юных розовых ушек, семь - матюки, и три из них - отборнейшие, с длинным таким м-мокрым присвистом, да с загибом в яп-понский клюз, да в анус шанхайского верблюда и в тридцать семь сивых мандавошек с левого яйца Хо-Ши-Мина? Стоп, стоп, стоп.. а чего это вы кривитесь-то?
Причем, а кто это там сказал, что капитаны первого ранга - святоши? Они тоже - вполне нормальные - ух как могут такое отмочить... такое сказать... так метко подобрать метафоры и славно расставить акценты, что позавидует любая "зона". Первокурсник порой бывает весьма и весьма озадачен, узнав, что к глаголу "любить", кроме украинского "кохать", у нас на флоте подобрано столько лихих синонимов, что нехороший поэт Барков тут же превращается в блистательного Байрона и незапятнанного Бернса... "Можно трогать руками сокровенные части тела баронессы, но при этом их нельзя назвать своими именами, хотя эти же слова ежечасно произносятся перед сотнями матросов вслух..." (Л. Соболев, "Капитальный ремонт). Перечитайте классика.
Вот потому-то и слепил на самоподготовке из пластилина незабвенный Витя по кличке "Птица" неимоверных размеров дрррр-фаллллос - чуть больше слоновьего - который у него с трепетом отобрал восхищенный и возмущенный начальник факультета, прославив таким образом на все училище и окрестности.
Или наш Андрюша Пашнев... это невинное дитя свободы слова и свободы самовыражения, что бы там ни говорили. Когда он открывал рот, даже бывалые мичмана порой в смятении затыкали уши или одобрительно причмокивали. А уж когда ему приходило в голову что-нибудь нарисовать...
...Набор японских фломастеров и белоснежный лист бумаги в клетку, которая все терпит. А терпит она в данный момент вот что: зеленая травка ежиком, оранжевое солнышко с палками-лучами, голубенькое облачко... и идет справа налево по листочку кряжистый такой, суровый мэн самой что ни на есть кавказской национальности, в кучерявой папахе по самые глаза, с горящим взглядом цвета индиго и огромным орлиным синим носом, мохером черным поросший, в тельняшке драной, босиком (размер ноги - 48,5) и, само собой разумеется, без трусов. Спереди, где и положено, убедительно торчит наперевес лилового цвета гм... сардель, провисшая к земле-матушке под весом собственной (ух!) пупырчатой боеголовки, также поросшей завитушками редкого мха. А в левой руке - как раз оно и есть - пустое плетеное лукошко с красным стреляющим трафаретом: "В лес, по ягодицу"...
Мамы! Если б вы видели... если б слышали... вы бы никогда не пустили своих детишек становиться офицерами Советского Военно-Морского флота!
Потому что для будущих офицеров флота ничего не стоит во время утренней зарядки-пробежки дружно останавливаться целыми ротами (по команде, между прочим) на пригорочке, на виду у всей улицы Ефремова и пляжа Песочного и, сделав "напра-во", банально пИсать на рахитичные елочки рыжего цвета, грустно роняющие последние хлипкие иголочки, напрочь пропитанные мочевиной многих лет и многих курсантских поколений... и радостно ржать, если эту процедуру, с ужасом прикрыв лицо, вынужденно наблюдает одинокая стройная девушка, осваивающая по утрам на балконе аэробику...
Потому что для бывалого офицера флота, пятидесятипятилетнего кряжистого дяди с тремя огромными звездами на погонах, сединой, пузом и пенсией в заднем кармане лоснящихся шевиотовых брюк, ничего не стоит упрекнуть курсанта, спутавшего шкотовый узел с рифовым, аккуратной лаконичной фразой: "Вы, тащ курсант - ёбнутый! Фамилия как? Что? Неправда! Кошкин - это фамилия ваших родителей. А ваша фамилия - МУДАК!!! Режьте мой хуй на пятаки, если этот мудак хоть что-нибудь знает!..." и т. д. Простите меня, пожалуйста, за то, что я пишу такое! Приходится. Потому что ПРАВДА это.
...А ту картинку изъял у Андрюши и вернул нам только перед самым выпуском в качестве сувенира-реликвии капитан первого ранга Богомазов, более известный, как Пух. Со словами: "Вот же ж, ёб твою мать, сохранил для вас эту хуйню, понимаете ли так! Держите, понимаете ли так, на память!"
Вот так.

ЕЩЕ ПЕЛЬМЕНЬ

А это уже Пельмень настоящий. Пельмень с большой буквы. Ну, во первых, фамилия была похожа на пельмень, и очень сильно. А во-вторых: ну, это надо видеть. Такое впечатление, что лицо долго мяли, потом распаривали, отваривали, снова мяли, пытаясь вылепить что-нибудь похожее на персонажей Сальвадора Дали. А когда получилось, сказали: "Не, не пойдет. Надо выбросить:" И выбросили: в Черноморское училище имени Павла Степановича. Нате вам.
:Лекция по высшей математике. Теория вероятностей. Второй курс. Сразу после первомая. Никто ничего не соображает. Уважаемый Николай Егорович Пятлин что-то увлеченно рассказывает сидящим за первым рядом столов. Напряженная борьба с заволакивающей глаза липкой дремотой... Начиная от второго ряда и дальше - все вповалку. Здоровый сон. В разных позах. Средство массового поражения. Первая пара. После праздников. Второй курс. Теория вероятностей. Рука автоматически продолжает что-то выписывать, повинуясь сложному инстинкту жажды высшего военно-специального образования. Мозг давным-давно отключен. Мудреные крендельки и червячки в конспектах вместо букв; ручки чертят на страницах изодавы. Сеанс массового гипноза. Сомнамбула. Пэ-нулевое равно пэ-один на пэ-два на пэ-энное: Локоть на стол, согнуть руку, запустить кисть под шею к спине - и голова уютно укладывается на сгиб. Глаза давно закрыты и склеены крепче, чем клеем "Момент". Дыхание ровное. Ничто не нарушит этот покой:
- АААААА!!!! А-а!! А-а-а!!!: - на предпоследнем ряду, словно вырвавшись из видеоряда чуждого нам фильма ужасов... - А -а-а-а-аааааАААА!!!
Половина аудитории проснулась и, ничего не понимая, приходит в себя, ищет - КТО ПОТРЕВОЖИЛ?!
Уж не знаю, что там Пельменю с похмелюги приснилось, но он орал, словно ему делают обрезание каменным топором без наркоза. Вскочил над партой - волосы всклокоченные, глаза широко раскрыты (но так и не проснулись), рожа подавленная в смысле выдавленная, помятая, с трещинами и складками, цвета ежевичного варенья: ААА-А-ааааа:
- Пельмерзин, что с вами? - Николай Егорович спокоен, как сто шаолиньских монахов. Он и не такое видал на своих лекциях по теории вероятности.
- А! А? а: эта: н-ничего: - осознал, наконец, что не на эшафоте, а в аудитории, и что обрезание было астрально-виртуальным. Но осознал не до конца, а потому и дальше тупо смотрит в беспредельность сквозь все, на что натыкается его остекленевший взгляд. "ПИВА-А-А!!!" - истерически кричит его измученное лицо: нет, не лицо: я не знаю, как это называется.
- Садитесь, пишите дальше, - профессор поворачивается к доске. - Для описания суммы равновероятностных событий:
Бух! - Пельмень мешком шлепается на место, еще секунду тупо глядит вперед перед собой, потом глаза захлопываются, голова с кегельным стуком падает на стол. Свистящий вдох: ме-едленный выдох: нирвана.
Постепенно засыпают и все остальные, кроме мужественного первого ряда и невозмутимого профессора.
Пэ-нулевое равно пэ-один на пэ-два: на пэ-энное: хррр: пссс:

ПЕЛЬМЕНЬ

Эх! Заступил я в дежурное подразделение и попал в дневальные по охране клуба. Клуб, он хоть и здоровый - два этажа и скверик вокруг - а вдруг кто-нибудь да упрет? Просыпается училище утром - клуба нет: ":Расстрелять! каждого пятого!.." Вот потому-то я бдил и не зевал. Ходил-бродил вокруг клуба, вперив взгляд в сумерки пасмурной южной ночи, левую руку на рукоятку штык-ножа положив, дабы шпиен-диверсант меня врасплох не застал. Второкурсник - существо, остатки бдительности не растерявшее.
Географически наш клуб расположен очень интересно - у самого забора, за которым кипит днем и ночью интересная гражданская жизнь. Хотя... ночная жизнь, бывает, кипит и по нашу сторону забора: сразу возле клуба находится учебный планетарий, и заведующий планетарием капитан-лейтенант Пудин частенько пользует там лаборантку Вику, включив для нее то гавайский небосклон, то испанский, то остров Таити... а мы из тайного места, затаив дыхание, наблюдали за тонкостями и учились премудростям.
Также возле клуба, опять же впритык к забору, в ту пору велось строительство летнего плавательного бассейна, уже и яма огромная выкопана была, и шлакоблоки штабелями. А под самым забором, с нашей, с военной стороны помещался здоровенный квадратный железный чан с сухим цементом. От непогоды цемент прикрыли вощеной бумагой, концы по краям чана закрепив, и она была натянута чуть ли не как кожа на барабане - то дождик, то солнышко - натянулась, и все. И - прямо под забором, повторяю.
Ветер в Севастополе осенью препротивный. Он залазит во все щели, он холодный и злой. Огибаю угол клуба - прямо в морду лепит. Заворачиваю за следующий угол - то же самое. И так четыре раза. Решил повернуть назад - все равно вмордувинд. Что за напасть? Еще и морось премерзкая. Давно стемнело уже. Осень:
Встал за тем углом, где дует поменьше, сигаретку прикуриваю и думаю - когда Стас из самохода придет? У Стаса в двухстах метрах от училища сестренка проживает, Каринэ ее зовут. Стас - не имя, а состояние души, вообще-то он мой тезка, а фамилия - Анастасьев (когда он подписывает хлоркой штаны или бушлат, он все время путается в буквах и пишет "Ананастасьев", но кличка у него не Ананас, а Банан, не буду говорить, за что. Каринка - ну совершенно не любит выпить сама и еще братца напоить, поэтому я был проинструктирован друзьями: принять Стаса и в целости-сохранности проводить до ротного помещения, чтобы он нигде не влетел. Нет проблем - рост у Стаса метр с кепкой, и весу полтора пуда. Лишь бы не брыкался - он не из тихонь.
Слышу - шаги. Так: Оп-па! - дежурный по училищу, капитан первого ранга Лычев с кафедры тактики, уважаемый дядька, мощный такой. Делаю шаг из-за угла - и лапу к уху:
- Товарищ капитан-пер-ранга, дневальный по охране клуба курсант Задорожный. На посту без замечаний.
- Есть... Как тут у вас? Все тихо?
- Так точно, тащ каперранга.
- Не замерз, нет?
- Никак нет, терпимо:
- Самоходчиков много?
Хороший вопрос. Мы оба заранее знаем ответ, а потому улыбаемся. Он тоже когда-то курсантом был, и, говорят, лихим. Его перещеголял только один здоровенный кап-три с ракетной кафедры, который пьяным курсантом убегал от патруля, а когда те начали догонять, выковырял из асфальта канализационный люк и бросил его в патруль, попав сразу во всех четверых...
- Никак нет, тащ, ни одного!
- Ну, есть, есть. Продолжайте даль:
И тут я слышу, как там, в стороне забора, что-то шуршит, скребется и утробно бурчит. Ежу ясно, самоходчик возвращается. А ну как Стас? Он же, как пить дать - в свинью: надо что-то делать. Лычев тоже слышит.
- Что это там? - и уверенно так руку кладет на кобуру.
- Не могу знать: - а сам лихорадочно соображаю.
А там, за елочками - шум, грохот какой-то железный, возня и мычание нечеловеческое, ну прямо ранний кайнозой: Мы с капразом переглядываемся. Я тоже кладу руку на кобуру, то бишь, на штык-нож. Ну явно монстр какой-то!.. еще, небось, весь в чешуе и с когтями:
То, что выползло из-под елочек, обратило нас обоих в бегство. Я очень хорошо помню, как асфальт убегал под ноги и дальше - назад. И как я дышал - прерывисто, хрипло и с надрывом: Рядом надрывался стайер-капраз. И мне ни капельки не стыдно ни за себя, ни за капитана первого ранга с пистолетом. Если б вы были там и видели ЭТО, вы бы драпали не хуже нас, поверьте.
Забежав за клуб с другой стороны, мы перевели дух. Лычев говорит:
- Что это было?
Нашел, чего спросить. Я говорю:
- Не знаю: как собака большая, какими-то тряпками замотанная: белыми: или обезьяна:
- Так. За мной. - Он шумно вдохнул, вытащил пистолет, дернул затвор и двинулся обратно. Я - за ним, обнажив штык-нож (тогда у него еще не был отломан кончик. Я сломал его через год, на третьем курсе, когда метал штык в кипарис, будучи дневальным по дырке в заборе, то бишь по охране территории).
Приходим под елочки - там все тихо, все культурно, и главное - следов никаких. Постояли, помолчали. Я нервно попросил "добро" закурить. Лычев не курил, да и вообще это наглость - курить на посту - но он разрешил, напряженно о чем-то думая.
- Так. Я пошел, а вы следите тут бдительно, и чуть что - сразу доклад. Ясно? - Пистолет в кобуру, развернулся и пошел не спеша. Доклад: я пожал плечами, а ноги все еще подрагивают. Ясно: но что же это все-таки было? Сердце громко стучало в левом яловом ботинке. Первобытные инстинкты спорили с подсознанием. Ярко горящий галогеновый фонарь немного рассеял страх перед непознанным. А через полчаса пришел сменщик, и я ему все рассказал.
- Да? - и ржет, говнюк, чуть ли не катается. Я обиделся. Он отсмеялся, наконец, и говорит:
- Откуда это чмо вылезло? Пошли смотреть.
Вдвоем не так страшно. Ну, пошли. Обошли елочки, подходим к чану - там бумага вся порвана, смята, явно кто-то туда: И тут до меня дошло.
- Стас, что ли?
Сменщик с трудом кивнул головой и снова упал наземь в приступе истерического немого хохота.
Ну, конечно же, Стас. Приполз к училищу совершенно никакой, чудом вскарабкался на забор, с горем пополам перевалил его, ну, понятно, не удержался и шваркнулся в чан с цементом. А поскольку морось, то шинель вся мокрая, еще и в грязь где-то по дороге влез - короче, получился такой знатный пельмень, что всем пельменям пельмень. И вот ползет такой цементный пельмень на карачках, звуки всякие издает, полы шинели во все стороны торчат малайским крабом - фиг пойми что, да еще ночью: Тут у кого хочешь крыша поедет.
Так что неудивительно, что мы с кап-разом драпанули поперед собственного визга.. Дежурного по роте тоже чуть кондратий не хватил, когда Стаса через окно на веревках на второй этаж в роту подняли. Правда, от смеха, а не от ужаса перед непознанным.
Через три года Лычев мне поставил тройку на госэкзамене по тактике. Но, конечно, не за то, что я что-то про него такое... знаю, а за то, что не знаю - билет мне попался шикарный, хоть лбом стучи в холодную батарею парового отпления, так что он мне еще даже прибавил один балл: Справедливый дядька, и потому всеми очень уважаемый.

СЫН ИНЧУ-ЧУНА

Папа у Гарика Апресского был начальником кафедры БИПРО. БИПРО означает "Боевое Использование и Применение Ракетного Оружия". Едва ли не самая главная кафедра в нашем родном Краснозвездном училище, а потому среди преподавательского состава капитан первого ранга Апресский и евойный сынуля пользовались определенным почтением. Сынуля, ясное дело, в меньшей степени, поскольку балдобой был редкостный, и прозвище у него было "Сын Инчу-чуна" - за (так сказать) внешность, а сокращенно - "Анчутка". Коротко стриженые курчавые черные волосы, очки "а-ля Джон Леннон" (у нас называлось - анчучьи очки), дико скошенный назад питекантропский лоб, сутулость и пузцо в совокупности с гортанным высоким голосом и озорным характером - полный комплект. Гарик был парень очень начитанный и современный, но к изучаемым в училище наукам это не относилось. А потому на экзаменах он главным образом вылезал благодаря звучной и неповторимой фамилии (читай - папиному авторитету).
Второй курс, зима, экзамен по электротехнике. Первый вопрос - "никак нет", второй - "не могу знать". Практическая задача - тоже голый номер. Гарик тонет конкретно, но тонущим себя пока что не ощущает. Пока что тонет все больше экзаменатор - хотя бы тройку-то надо ставить (как потом папе в глаза смотреть?), а ставить вроде бы и не за что, ибо улыбчивый юноша с лицом цвета свежей картофельной кожуры никак не тянет даже на два балла. Как тут быть? Нужен дополнительный вопрос.
- Товарищ Апресский, ну: (что бы такое спросить, чтоб наверняка ответил?) ну: вы знаете, что такое петля гистерезиса?
- (бодро) Так точно!
- Ну-ну!.. - Комиссия оживилась с плохо скрытой надеждой.
- Щас принесу.
- ???!!!:
Гарик смело шагает по лаборатории. Что значит "сейчас принесу петлю гистерезиса"? Рехнуться можно. Окружающие застыли - одни в благоговейном ужасе, другие - в томном ожидании спектакля. Однако, гля! несет!
- Вот.
Угадайте с трех раз - что приволок? А приволок он экзаменатору самую что ни на есть петлю гистерезиса в чистом виде - сегмент обмотки ротора электродвигателя, он твердый такой, и имеет вид квадратной петли с торчащими проводами.
- Вот.
Немая сцена... Где Гоголь?!
:Электротехника, понятно, наука нужная. Потому и сложная. Потому что нужная. Потому и: Лично для меня так и осталось на веки вечные загадкой - как физические и электрические процессы можно описать с помощью мнимой единицы? Кто не знает - объясняю, как могу: мнимая единица - это такая единица, число "один", но ее абсолютно нет в природе. Вот нету, и все тут: Она только подразумевается, что есть, и считать надо с ее помощью, а вообще-то ее нет. Как такое может быть - я не понимаю, и не понимает никто, включая профессорско-преподавательский состав, но, видимо, может, и все это нам приходилось учить, а потом еще и сдавать: А куды деваться, ежли без электричества - никуды. Данную науку ненавидел не только я один. Нас было много. Преподаватели на кафедре, как один, носили птичьи фамилии: Лебедев, Бакланов, Чижавко: Поэтому кафедра тоже называлась "птичьей".
Преподавателям-птицам от жестоких курсантов порой сильно доставалось: например, "запорожец" одного из них регулярно ставили между двух деревьев так, что ни задом ни передом не выехать, а боком "запорожец" ездить не умеет, впрочем, как и хваленый "роллс-ройс": Ладно, мы отвлеклись.
Проходит ровно полгода - и снова экзамен. Специальное электрооборудование кораблей. Та же кафедра, тот же экзаменатор, и все тот же Сын Инчу-чуна: Сценарий - словно по разработанному шаблону: первый вопрос - нуль, второй - еще меньше, задача - вызывайте врачей. Стало быть, дополнительный вопрос:
- Ну, вот это вот - что? - И показывают непутевому Гарику на якорь от электромотора.
Гарик молчит, морщит лоб, чешет под мышкой, дергает ногой, но искомая извилина явно находятся не там.
- Ну? Давайте, давайте:
Гарику подсказывают: за спиной у преподавателя тычут пальцем в погон на форменке, потому что на погоне приколот выпуклый металлический якорь. Гарик силится понять, напрягается, и тут до него доходит. Он просветленно кивает головой - мол, все в ажуре - победно переводит взгляд на экзаменатора и принимает важный вид. Гортанно:
- Погон, товарищ капитан первого ранга!

МОРСКАЯ ПРАКТИКА

Как-то раз один мой приятель (а точнее, приятельница), когда мы катались на яхте, произнесла фразу: "А габаритные огни зажгли?", имея при этом в виду огни ходовые, которые горят ночью на любом кораблике и несут в себе огромный смысл и кучу тонкостей. Я, помню, тогда не удержался и, когда все отсмеялись, рассказал вот эту историю.
...Леночка была очень красивой - ну просто неземной красоты была Леночка. Первокурсники были готовы ради нее на многое, если не на все. Смотрели на нее вожделенно, старались поднести сувенирчик - ну там, мороженку, шоколадку... Но - не только из-за Леночкиных огромных глаз, кокетливой челки, остро очерченных губ и восточного овала лица. Фигурка у нее была тоже - отпад, но главное тут все-таки другое - Леночка работала лаборанткой на кафедре морской практики.
Дело в том, что каждая лекция по морской практике, кроме самой-самой первой, железно начиналась с краткой летучки-опроса по пройденному материалу. По обычной своей дурости курсантики больше внимания обращали на математику и механику, чем на морскую практику (хотя - что важнее флотскому офицеру?), а потому купались в двойках и по субботам вместо увольнения сидели в классах. Когда число двоек превысило мыслимые пределы, кафедра ввела время для пересдачи - вот влепили тебе "банан", и ты, не теряя времени, сразу после обеда быстренько учишь нужную тему, топаешь на кафедру и пересдаешь. Правда, еще нет гарантии, что капитан первого ранга Кузнецов по прозвищу Кирпич спросит тебя именно то, что ты учил, а потому можно, не исправив один двульник, получить другой. Запросто. Вся надежда - на "шару", и "шара" эта в лице Леночки-лаборантки не замедлила объявиться.
Устав от обилия первокурсников-обалдуев, кафедра уполномочила Леночку принимать пересдаваемые летучки. Механизм выглядел примерно так: приходишь с шоколадкой, получаешь у Леночки листочек с пятью вопросами, быстренько на них письменно отвечаешь и Леночке же листочек сдаешь. Правильные ответы на вопросы брались опять же у Леночки, которая просто купалась в обилии мужского внимания и обжиралась шоколадками (правда, на бесподобной ее фигурке это не отражалось никак). Таким образом, в субботу уже можно было надеяться на увольнение...
...Получив очередной "банан" по морпрактике, два Сереги привычными шагами топали в сторону кабинета, которым заведовала Леночка. Первый Серега, по фамилии Кудрявцев, до училища отслужил два года в Германии, где вырос аж до сержанта и командира танка. Второй - Серега Бушуев - три года возил на машине адмирала Касатонова, а числился в БЧ-5 крейсера "Дзержинский". То есть, оба салагами не были, и море им было по колено. Сереги поправили в меру ушитые беретики на головах и толкнули обитую черным дерматином дверь с табличкой "Морская практика".
- Здра-авствуйте, Ле... - и не успели Сереги продолжить слащавые излияния, как за их спинами снова скрипнула дверь, и тишину аудитории потряс голос Кирпича, пардон... капитана первого ранга Кузнецова.
- А-а, Бушуев! О-о, Кудрявцев! Ба, какая встреча! Не ожида-ал... Ну-ка, ну-ка... - а неплохо также упомянуть, что Серега Кудрявцев был у нас тогда еще и старшиной класса. - И что мы с вами будем пересдавать-с? Узлы-с? Огни? - и Кирпич открыл свой пухлый талмуд со всеми нашими двойками. Леночка едва заметно пожала хрупкими плечиками - ну что я могу сделать?
- Отставить летучки, друзья мои! - торжественно провозгласил Кирпич. - Проссссто побеседуем, тем более, что время у меня, пожалуй, есть, да когда еще такие гости! - ну, конечно же, оба Сереги были завзятыми дубами в морской практике. - По парочке вопросов каждому и - свободны...
Эх!.. А что делать?
- Главный старшина Кудрявцев к ответу готов... - чему быть, того не миновать.
- Ну-с, юноша... доложите-ка нам, какие звуковые сигналы подает судно, сидящее на мели-с в условиях ограниченной видимости?
А на переборке висит рында - судовой колокол, а рядом гонг. Гонг - это надраенная до блеска гильза от стомиллиметрового снаряда, в которую стучат с помощью мушкеля. Мушкель, в свою очередь, это такой деревянный молоток-киянка с оплетенным молотилом. Серега почесал стриженую башку с черным упрямым ежиком волос.
- Ну... эта... частые удары в... м-м... в рынду!
- Правильно, молодец! А если длина судна бо-олее ста метров?
Дальше давайте послушаем, как про то рассказывает сам Кудрявцев.
- Короче, стою я, как облезлый баран, вылупился на эту фигню на переборке, и говорю: "Частые удары в рынду... это на носу, а потом еще частые удары в... этот, как его... на корме..." Он: "Во что, во что?" Я смотрю на этот долбаный гонг, и хочу сказать - "гонг", я же знаю, что гонг, а на языке все вертится и вертится - "бубен". Я понимаю, что не бубен, а гонг, а забыл, как эта херня называется, а на языке все - "бубен". А Кирпич: "Так во что же, товарищ Кудрявцев? А?" Я - блин... да пошло оно все на хер! Смотрю на него преданно, потом глаза закрываю - что будет, то будет - и говорю: "В бубен." У Кирпича глаза из орбит: "Во что-о-о?!" Я воздух вдыхаю, выдыхаю и - уверенно так: "В бубен, товарищ каперранга."
- А дальше что?
- Дальше? Гы... Физиономию Кирпича себе представляете?
- Ну.
- Совсем красный стал, надувается, волосенки дыбом, потом лопается: "ВОО-О-О-О-О-О-ОННН!!!" Мы сказали "есть", четко так повернулись кругом и пулей... вжжжжж!.. оттуда...