ВЫ ТОЛЬКО НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ...

- Зря они это сделали, - Толян вздохнул и опустился на четвереньки, чтобы прикурить от электрообогревателя. Проделывал он это, наверное, раз в двадцатый, и спираль обогревателя была уже почти сплошь покрыта аккуратными вонючими кучками прикипевшего табака. Спички в Мирной были дефицитом, стоимость десяти коробков доходила подчас до бараньей ноги, поэтому их берегли. А за электричество платить было не принято.
Я тоже считала, что зря. Совершенно зря «они» отправили Юрку обезвреживать устаревшие боеприпасы.

Утром я видела Хорошевского в Безречной - он мельтешил вокруг двух больших грузовиков и всячески мешал бойцам загружать в них какие-то большие ящики. Потом весь день из-за дальних сопок доносились глухие, почти беззвучные разрывы, но я не связала их с Юркой. Как-то не приходило в голову, что на станции еще осталось что-то, способное взорваться.
А пугающую новость мне сообщил Толян всего час назад, когда вдруг в неурочное время в квартире погас свет, и я вышла на площадку посмотреть, что случилось.
На площадке я обнаружила своего соседа, пытающегося со свечой в руке устранить неисправность в распределительном щите.
- На, подержи, - без предисловий он сунул мне свечку и полез на табуретку, - Это я все обесточил. Ванну грею.
Эта процедура у нас обычно выполнялась двумя-тремя большими кипятильниками, которые подвешивались на неструганые штакетины, уложенные поперек ванны. Для местных электрических сетей задача, конечно, почти непосильная.
- Щас поправлю. Давно все собираюсь сде...
В щите что-то хлопнуло, задымилось, в моей прихожей вспыхнул свет, а Толян с грохотом слетел на пол, подвывая и чертыхаясь. Из его левой ладони шел дым.
Тогда-то, сидя на полу и дуя на обожженную руку, он мне и сообщил:
- Лен, Юрка обещал к восьми вернуться, просил ванну нагреть... А его до сих пор нет. Я волнуюсь.

И вот уже второй час мы волновались вместе, сидя в их холостяцкой кухне. Разрывы в степи давно смолкли, ванна успела уже трижды нагреться, остыть и снова нагреться, из ванной комнаты несло подвалом и прорвавшейся теплотрассой, а Юрки все не было.
Меня всегда удивляло, как человек Юркиного склада мог выбрать делом своей жизни ремесло сапера. И не только выбрать, но и дослужиться до капитанских погон, не получив видимых увечий. Сам Юрка любил говорить:
- Сапер ошибается только один раз - когда становится сапером.
Говорил он это обычно после второго-третьего стакана, пригорюнившись и подперев щеку рукой. Когда его жена Валентина дезертировала из Забайкалья к родителям, в Юркин перечень добавилась еще одна ошибка:
- И второй раз - когда женится...
Но несмотря на такое неуважительное Юркино отношение к его героической профессии, я в глубине души всегда была готова ко всему. С Юркой могло стрястись все, что угодно. В лучшем случае он мог взорвать по ошибке не то, что нужно - железную дорогу, например, а в худшем... Мы с Толяном одновременно, - я видела это по его глазам, - подумали о худшем. Но, как оказалось, каждый о своем. Секунду посмотрев на меня диким взглядом, Толян сорвался с места и бросился в коридор, я заспешила за ним. Конечно, запах гари я чувствовала и раньше, но списывала его на истыканный сигаретами обогреватель или на обожженную ладонь своего соседа. В отличие от меня, Толик умел по запаху различать горящие предметы и безошибочно определил, что недавно собственноручно установленная им электророзетка, в которую мы подключили оба кипятильника, не справилась со своей задачей. Розетка располагалась рядом с вешалкой для одежды, и прозрачный голубоватый огонек уже с застенчивым шепотом поедал рукав единственной Юркиной цивильной куртки. Вешалку Толик тоже построил сам, ориентируясь по книге «Умелец в доме». Когда я впервые увидела эту книгу у него в руках, ее название вызвало у меня смутные ассоциации с агитплакатами, которые обычно вывешиваются в районных поликлиниках - вроде «Осторожно, холера!»
- Воду, быстро!!! - заорал Толян и рванул на себя вешалку вместе со всем, что на ней висело, прихватив заодно и кусок стены.
Даже если бы я знала, что Толян не успел выдернуть штепсель кипятильника из розетки, я все равно, наверное, зачерпывая воду железным ведром, оперлась бы свободной рукой на край ванны. Так изящнее, знаете ли...
Не помню точно всех сказанных мною слов, но когда я, треща и искрясь от испуга и бешенства, выскочила в прихожую, Толян, продолжая топтать сваленные на пол обгоревшие лохмотья, насмешливо заметил:
- А еще, я читал, одна баба, когда ее молния шарахнула, по-иностранному начала говорить...
Вместо ответа я вдохновенно выплеснула ведро воды на его тапочки. Толик взвился под потолок.
- Ты что, сдурела?! Кипятком!...
- Да какой кипяток, она еще не нагрелась толком... У тебя тапки горели!
- Тапки, тапки... А на службу я завтра в чем пойду, ты подумала? Оно ж не высохнет!
- Так что, лучше было бы если б оно сгорело?
- Да хрен с ним, я бы огонь сбил...
- А чего ж орал - «воду, воду»?
- Кто? Я орал?
- А кто? Я, что ли?
- Ты орала, когда тебя током долбануло...
- А про воду - ты!
- Да не п***и!
- Сам не п***и.

Этот вечер мог стать последним вечером нашей дружбы, но тут в дверь постучали. Три четких размеренных удара. Толян выронил из рук свою насквозь промокшую парадную шинель, я - ведро. Юрка так не стучал никогда.

За дверью стоял человек в военном бушлате, таком же, как у Юрки. Но это был не Хорошевский.
Шапка с завязанными под подбородком ушами была покрыта густым слоем инея, что делало человека похожим на печального Деда Мороза. Иней таял и сползал по его щекам. Дед Мороз медленно, с очень ответственным выражением на лице, развязал тесемки, стащил шапку с головы и аккуратно возложил ее на согнутую в локте руку. Нашим поздним гостем оказался капитан Шабров, замполит Юркиного батальона, и что-то в этом его жесте меня испугало. Толян тихонько охнул.
Стоя очень прямо и глядя поверх наших голов, Шабров поднял палец и отчетливо произнес:
- Вы только не волнуйтесь. Юра...
Губы замполита продолжали шевелиться, но я уже не слышала, что он говорил, да и говорил ли вообще - не уверена.

Теперь я точно знаю - когда захочу сжить кого-нибудь со света, я явлюсь к этому человеку поздним вечером с непокрытой головой, подниму кверху палец и скажу:
- Вы только не волнуйтесь.


Я почувствовала себя марионеткой, у которой вдруг оборвались все ниточки. Толян побелел:
- Что с ним?
- Сейчас - точно не знаю, - медленно ответил замполит.
- А где он? - Толик зашарил глазами по прихожей в поисках бушлата, явно собираясь бежать к Юрке, где бы он ни был.
- Там... Хотя точно уже не знаю.
- Ну что хоть произошло?
Замполит пожал плечами. Отчаявшись получить хоть один внятный ответ, Толян поставил вопрос глобально:
- Но он хоть живой?!!
Замполит сосредоточенно нахмурился, вспоминая, но Толикова хитрость не удалась.
- Не знаю, - был ответ, - Вообще после такого мало кто выживает.
- Черт побери, - заметался Толян, - Где же его искать? Ладно, я сейчас...
- Не надо, - все так же медленно произнес Шабров, - Там уже управились без вас.
- Ну вам что, трудно сказать?! - Толян почти визжал, - Хоть что-то вы знаете?!
- Ничего... Меня просили сказать, чтобы вы не волновались. Я сказал. Ждите.
С этими словами Шабров развернулся, словно исполняя команду «кругом» в замедленном темпе, и, тщательно переставляя ноги, двинулся к лестнице. Только тут до нас дошло, что замполит глубоко, прочно и безнадежно пьян. Впрочем, нашу тревогу это только усугубило.

Закрыв за Шабровым дверь, Толян медленно двинулся в кухню. Я суетилась позади, пытаясь забежать то с одного бока, то с другого, но в узком коридоре это было невозможно.
- Толь, а Толь, что делать-то будем?
Толян пнул ногой груду тряпья, в которую превратились их с Юркой шинели и куртки.
- А что мы можем?... Раньше утра в любом случае - ничего. У тебя хоть адрес-то Валькин есть?
- Да нет... Откуда?
- Черт, говорил я им...
Никогда раньше я не видела Толика таким притихшим и испуганным.
- Как ты думаешь, в батальоне знают? Может, туда сходить?
- Давай сходим, - согласился Толян и добавил без всякого перехода, - Сто грамм хочешь?
- Хочу.
Но идти нам никуда не пришлось. Не знаю, как обстояло дело в батальоне, но в нашем подъезде, оказывается, знали все. Правда, не больше нашего.
Уже через полчаса в Толиковой кухне, привлеченный запахом ста грамм, образовался прапорщик с третьего этажа с банкой самогонки, майор из двадцать первой квартиры с женой и дивизионный начвещ из соседнего подъезда. Все знали, что с Юркой что-то случилось, но что именно - каждый выдвигал свою версию. Практичный начвещ предположил, что Юрка, побабахав для виду несколько снарядов поплоше, поехал в Китай продавать остальные. Жена майора из двадцать первой квартиры вспоминала все известные ей похоронные обряды, приметы и традиции и пыталась продиктовать мне меню для поминок. Прапорщик с третьего этажа подсчитывал, какую компенсацию получит Валентина в связи с потерей кормильца.
- Погодите, - просветлел вдруг Толик, - Шабров же не сказал, что он погиб! То есть он не был уверен. Может, он в госпитале?
- Точно! - воскликнул начвещ, - Пшли...
- Во! - обрадовался прапорщик, - Вперед! Щас я только еще за одной сбегаю.
- А мне не в чем идти, - расстроился Толян, - Что не сгорело, то промокло.
- Толик, я дам тебе одеяло, - от чистой души пообещала я.
- Правильно! - поддержал начвещ, - Сегодня обойдешься одеялом, а завтра я тебе три шинели дам. На Хорошевского пока можно одну-две оформить.
- Валяй, тащи одеяло!
С небывалым энтузиазмом вся наша компания засобиралась в госпиталь. Нас не остановило даже то, что время давно перевалило за полночь, и что госпиталь находился в Безречной, в тринадцати километрах от нашей станции. И мы туда пошли бы.
Но не успела я вскочить, чтобы бежать в свою квартиру за одеялом для Толяна, в коридоре послышался какой-то шум, и в дверях кухни возник Хорошевский, черный и блестящий, как злобный мавр. И, судя по глазам, дьявольски голодный.

Жена майора на полуслове оборвала свой рассказ о том, как положено обряжать покойников. Сам майор несколько раз часто поморгал и сказал:
- Не понял..., - в его голосе сквозило явное разочарование от того, что кто-то испортил нам такой дивный вечер.
Прапорщик перекрестился и поспешно спрятал банку с самогоном за занавеску.
Юрка обвел нашу компанию недобрым взглядом и мгновенно сориентировался в обстановке:
- Все сожрали?
- Нет, полбутылки еще осталось, - прошептала я.
- Ясно... Ванну хоть приготовили?
Прочитав ответ на наших лицах, Юрка рассердился.
- Ну я же просил! Пьете тут... А человек приходит грязный, как собака, и что ему делать?
- Юр, а Юр, - Толян попытался все объяснить, - Мы тут... ты... разминирование... Шабров... «не волнуйтесь»... в госпиталь, короче...
- Какое, на хрен, разминирование?! Вы что, с ума все посходили? Я уголь разгружал!
Юрка долго еще бушевал, рассеивая по квартире облака угольной пыли.
- Как идиот! Целый вагон! Один! С тремя бойцами!
Толян сидел, испуганно вжавшись в стену:
- Юр, но ты же сам сказал...
- Ну говорил, говорил, что я поеду, потому что Малахов болеет. А он вышел сегодня. Он и поехал. А я... Как идиот! Один! Целый вагон! А Шаброва попросил зайти, сказать, что задерживаюсь и чтобы про ванну не забыли. А вы... Вот как я теперь спать буду? А?
Юрка хлопнул себя по бокам, и в кухне на несколько минут потемнело.
К счастью для нас, сердиться всерьез Хорошевский не умел. Узнав о странном визите Шаброва, он рассмеялся, и по его черному лицу разбежались белые трещинки.
- Ладно, черт с вами. Ленка, я тогда свою постель к тебе в машинку принесу стирать. Наливайте.


Разошлись мы уже под утро.

Вновь я встретилась со своими друзьями за ужином на следующий день. От Юркиного оптимизма не осталось и следа. Намахавшись накануне лопатой, он заработал себе радикулит, насморк и потерял меховую рукавицу. Кроме того, у него явно были какие-то неприятности на службе.
Мы с Толяном наперебой пересказывали Хорошевскому события предшествующего дня, пытаясь вызвать у него хотя бы подобие улыбки, но все было напрасно.
После того, как Толян в шестой раз рассказал о своем поединке с распределительным щитом, постепенно доведя силу удара до двух тысяч вольт, Юрка вздохнул и печально произнес:
- Лучше бы я и в самом деле умер.
Толик поперхнулся.
- Юр, ты чё? Ты чё несешь-то?
Юрка вздохнул еще печальнее.
- Да я уголь вывалил у нашей кочегарки. Дверь входную завалил. А там смена - два бойчишки... Комбат меня..., - Юрка сделал красноречивый жест.
Толян заржал.
- Юр, да они тебе спасибо скажут! Там же тепло! А еду будете им в форточку просовывать.
- Ну да, - поддержала я, - А печки будете топить, и за зиму их потихоньку откопаете... Да что за зиму - за месяц управитесь!
- За зиму! - с горьким упреком воскликнул Хорошевский, - Уголь вааще был для штаба дивизии. Ванюшин звонил сегодня. Комбат меня опять..., - Юрка повторил свой красноречивый жест и вздохнул так, будто хотел выдохнуть душу:
- Если б за зиму!! Завтра буду обратно загружать.