Остров Невезения в океане есть

Море бывает всякоцветно не потому, что его палитра разнообразна. Не верьте древним, видевшим море только Черным, Белым, Желтым или Красным. Но и спорить с ними бесполезно, как со стареющими родителями. Море может быть и серо-буро-малиновым, хотя вода бесцветна - все зависит от его настроения. Ведь оно способно и изнасиловать и лечь под тебя, поскольку двуполо. И страшна как раз его женская сущность!
Оно такое нежное и красивое, Коралловое море. Его не сравнить с простоватой хамоватостью моря Лаптевых или неубедительным спокойствием сурового качка Тихого океана. Но именно здесь, между тропиками Козерога и Рака, рождается тот суровый менструальный цикл, делающий море беспощадной самкой. Тут, в уюте и тепле, рождаются ужасы ливневых дождей, повышенной температуры, пониженного давления и воздушных завихрений, превращающихся в огромные ненавидящие глаза богинь Тайфунии Пасифики и Циклонии Атлантики. И тогда море злобно шипит, плюется пеной, кидается, чем попало, хватает и раскачивает, рокоча: «Плохо тебе, мутит?! Поматросишь и бросишь, амба!» Тебя же, пойманного за шиворот внезапно атлетической хваткой такой прозрачной аристократической руки с голубыми прожилками вен, вдруг захватывает одна мысль: «Скорее бы это кончилось!» Но у женского начала свои правила - их штормит не менее двух дней...
А в чем мужское начало моря? В холодности и выдержанном спокойствии плывущих по нему ледовых полей и айсбергов, которые, как все мужское, уязвимы - их тихо точит теплая, но переменчивая женская сущность. Вдруг перевернувшись, айсберг сокрушителен - миг его ярости страшен. Он не раскачивается, предупреждая, а бьет быстро и неожиданно. И никакого коварства - просто его долго подтачивали: тихо и незаметно от окружающих. Он стоял в своем величии и блестящем сверкании и вдруг ахнул, сокрушил все вокруг, рассыпался на части, уменьшился в размере и поплыл, повинуясь чужой воле, направляясь все дальше - в варные манящие воды, в которых он будет убаюкан, обласкан и окончательно растоплен, где станет оседлым, выпав в вулканический и коралловый осадок и превратившись в едва видную над водой насыпь.
- Да вот же он! Вон он! Джонстон!
- Где? Там только пальмы из воды торчат!
- Добавь увеличение! Видишь?
- Ага! Он что, всего на несколько метров выше уровня океана?
- Да, высшая точка - 12 метров, в среднем - 3 метра. Пошел я к карте, рифов вокруг атолла много, - сказал штурман, отрываясь от окуляра.
Перед нами в варном мареве ленно лежала желтая полоска тверди. Настолько крохотная, что сушей ее назвать было страшно. Когда-то она была еще меньше - в те времена, когда на двух клочках застывшей лавы жили только птицы, и сюда приплывали корабли с единственной целью - собрать гуано с этих «экскрементальных» островов. Потом сюда пришли военные, сгребли прибрежные кораллы, расширив самые большие из них, Джонстон и Сэнд, и рукотворно создав еще два - Акау и Хикина. Они же превратили его в экспериментальный полигон, теперь не вывозя, а привозя сюда всякое «гуано»: в конце 60-х годов здесь, у берегов атолла, были затоплены четыре судна с тремя тысячами тонн горчичного газа и VX, тут с 1958 по 1962 были произведены девять высотных ядерных взрывов, пять из которых были неудачными - ракеты и их боеголовки разрушились на малой высоте, а две из них взорвались прямо на стартовом столе, превратив острова в сплошные зоны радиоактивного заражения, здесь же в 1964 году травили биологическим оружием макак-резус, томящихся на баржах, лежавших на якоре вокруг атолла. А с 1971 года Джонстон превратился в химическую Валгаллу, в которой воины, обитающие в ней, каждый день облачались не в доспехи, а в изолирующие костюмы и противогазы, ели не мясо вепря и пили мёд, а зарин, зоман и VX, хранившиеся в сотнях тысяч снарядов, ракет, мин и просто ржавых цистерн, стоявших на поверхности в штабелях до того времени, когда в 2003 году их начинку окончательно уничтожили, все строения сравняли с землей бульдозерами, снаряды продали Японии для переплавки в новенькие Тойоты и Нисаны и, наконец, оставили измученную землю в покое. Теперь здесь живут радостные чайки, не знающие, что атолл «фонит» так же, как и печально знаменитый Эниветок.
- Здраустуйте, здраустуйте! Советски корабл, ответь Джонстон атолл! - нежданно проснулся 16 канал на непривычно излохмаченном русском языке с плохо скрываемыми нотками паники. Отвечать совсем не хотелось, но «Рейд» продолжил настырно взывать:
- Советски корабл, я вашь американски рюски. Атвэть!
Очень странно было встретить «земляка» на краю Ойкумены, поэтому пришлось ответить. Но по-английски:
- Джонстон, говорит Чарли Чарли Браво 493. Остаюсь на 16 канале. Прием.
Никакого радостного обмена не последовало - «американски рюски» перешел на привычный язык и деловито спросил:
- Чарли, подтвердите, что у вас нет намерения зайти в терводы Джонстона.
- Ни малейшего! - ответил я и хлопнул трубкой по аппарату. Было ясно, что у визави одна забота - убедиться, что «русский спецназ не высадится на берег».
Если бы он знал, что его ждет в ближайшее время...
А мы, полдня покрутившись вокруг атолла, встали носом на юг и побежали к экватору: к летучим рыбам, дню Нептуна и варным водам, рождающим ужасы ливневых дождей, повышенной температуры, пониженного давления и воздушных завихрений, превращающихся в огромные ненавидящие глаза богини Тайфунии Пасифики.
Через неделю, уже возвращаясь во Владивосток, мы узнали, что на Джонстон идет мощный тайфун, вынудивший эвакуировать весь персонал острова на Гавайи. Волны тогда перекатывались через атолл, заставив беженцев дожидаться возвращения две недели. И так было не раз - в 1994 году Джонстон, начиненный химической отравой, был брошен персоналом на целых семьдесят дней. И никакого русского спецназа не надо было, чтобы захватить этот остров Невезения.