Юнга с «Обворожительного»

Был тих, неподвижен в тот миг океан
Как зеркало воды блестели
Явилось начальство, пришел капитан
И вечную память пропели.

Андрей Андреич Коновалов, человек эпоха! Моряк, стахановец, коммунист! Вы хотите послушать правдивые истории о войне и море? Тогда вам к Андрею Андреевичу.
- Смотрю, от солнца заходит, падла! Ну, думаю, шалишь, сука курляндская! К пулемёту! Пустой бля! Да похер! Моряка черноморца задаром не возьмёшь. Хватаю калаш мёртвого командира БЧ-5, а маслопуп схватился в него мёртвой хваткой, руки прикипели, да так и умер. Смотрю, а диск почти полный, не успел Аркаша его оприходовать. Падаю рядом, и Аркашкиным пальцем стреляю по тем стодевятым. Нате вам, сволочи! За сирот, за стариков, за Родину!!!

Во дворе Андрея Андреевича уважают за добрый нрав, хлебосольство. Даже его многочисленные враки-байки о войне и морских приключениях, воспринимают, как рассказы того же Станюковича. Ну, было когда-то, в жизни и не такое случается. Стоит ли уважаемого человека вралем выставлять?

Раз в месяц, а именно с пенсии, Андрей Андреич пьёт горькую. Пьёт крепко, основательно, со знанием дела. Два дня, не меньше. Рычит с балкона второго этажа старенькая Саратовская гармонь, подзвякивают ей в такт побратимы-колокольчики, льётся песня.

Где под солнцем южным,
Ширь безбрежная,
Ждёт меня подруга,
Смее-жнаа-яяя...

У Коновалова всегда можно попросить денег под аванс, не даст, конечно. Поскольку сам голытьба. Что там этой пенсии, кот наплакал. Однако посочувствует, и может даже перехватит у кого-нито под себя же. Посоветоваться, испросить мудрого слова? К моряку!
Единственный бзик старика, это море. При нём о море или хорошо или ничего.

- Я помню, ребятушки, как мы на китобое шли через те «Ревущие сороковые». Где ледяные антарктические струи встречаются с горячими как преисподняя потоками с тропиков. Это даже хуже той кладбищенской Бискайи. Индийский океан, траверз острова Сен-Поль. Шторм налетел неизвестно откуда. Врезало так, что небо с хмм землёй, сто раз местами менялось. Со всех сторон вода, от грохота уши закладывает, в снастях воет так, что жить не хочется. Это видать Господь нас эдак-то наказал.

Много мы тогда с Петей ворвани на борт приняли. Били нарвала, блювала.... Сам ты блевал, мудак! Блювал, это голубой кит, по-вашински. Петя мне тогда и говорит. Какой Петя? Дак Капица. Он потом за наши похождения книжку написал. Ну. И не перебивай, а то в ухо дам, всю жись колокольню искать будешь!

Андрей Андреич одинок, и немудрено. Скитания по морям, войны, дальние походы. Весь набор для того, чтобы в старости остаться в одиночестве. Какая баба выдержит такую епитимью? Годами ждать единой случки, годами же отбиваться от соседских мужиков. Блюсти себя, беречь неизвестно для кого и чего.
Единственная радость у Коновалова, соседские близняшки Мишка и Гришка. Светловолосые, радостные, как первое мая, в меру озорные.

Батьки у пацанят нет, мать всё время на работе. Полдня трутся во дворе, замышляют, претворяют, хулиганят. Андрей Андреич клеит с ними бумажные кораблики, показывает как вязать сложные морские узлы.
- Вот это рифовый, гляди, этот конец сюда, а это сверху. Не, ты шкотовый вяжешь, а выбленочный совсем для других надобностей. Я тебе щас такого выблядочного покажу, засранец, век жопа чесаться будет!

Мальчишки в старом моряке души не чают. Да и старик рад. Одному-то шибко тяжело. Мысли дурные, сердце откуда-то берётся, угу. По секрету скажу, Коновалов малятам даже рогатки сделал, но стрелять разрешил только по консервным банкам хе-хе... Кого-то же надо баловать. Своих нет, а тут сами льнут, не отвадишь.

Но, как говорится, пришла беда, отворяй ворота. Так и у Мишки с Гришкой в доме явилась нечаянная «радость», в виде нового папки.
Баба-то, она ведь не каменная. Победовала одна, да и спроворила себе подпорку.
Новый «глава семейства», оказался мужиком борзым, нахрапистым и не уважительным. С соседями отношений не заимел, с мальцами приемными и вовсе поступил как лиходей. Пробил тему школы-интерната, да и отправил нахлебников на государево попечение.

Затосковал тогда Андрей Андреич, опечалился. Пробовал разговаривать с тем отчимом, Ромкой его звали. Но куда там. Тот старика выжившего даже слушать не стал.
- Ты, пень, не в свои сани не лезь. Без тебя голова найдётся. Следи за речью. Мне чужие дети без надобности, не люблю и не полюблю. Деньгами и прочим, помогу. Пущай пятидневку в интернате учатся, а на выходные к нам с бабой. Им школа жизни и мне спокойно. Так что отвали, юнга.

Проглотил тогда этого юнгу наш моряк, смолчал. Подавил желание дать мужику в зубы. Да и за что? По большому счёту он прав.
А время шло, оно всё время куда-то идёт, а мы остаёмся, иногда насовсем.
Это был выходной день, суббота вроде бы. Мишка с Гришкой на побывку приехали. Серьёзные, повзрослевшие. Ну, так коммуния-то детство из человечка быстро выбивает. Не хочешь, да повзрослеешь.

Встретились трое закадычных друзей, как обычно, возле дровяников. Мишка с Гришкой, и старый моряк. Сели на брёвнышко, да давай о жизни говорить. Старик сапожным ножом из липовой доски фигурку вырезает, а мальчишки смотрят, да советы дают. Подошли двое таких же стариков соседей. Поздоровались, уселись рядышком табак смолить. Покой, мир, солнце.
Всё бы хорошо, но как чёрная тень из-за угла, появился пьяный отчим близняшек, тот самый Роман. И началось.

- Вот они где, эти два пащенка вечно голодных! Домой бегом марш! Матери помогать, надавыши! Ишь, расселись!
- Ты бы Рома слова выбирал, - вступился за мальчишек Андрей Андреич, - им с твоими словами ещё жить. Зачем детей обижаешь?
- Ты бы тявкал поменьше, юнга с миноносца «Обворожительный» - Роман привстал, - я тебя не спрашивал, вот и не сплясывай, тюлень тухлый, - и для подкрепления своих слов и прав, мужик что было духу, закатал одному из близнецов поджопника.

Мальчишку перевернуло в воздухе, и он с размаху ударился головой об угол дровяника. Из рассечённой брови щедро хлынула кровь. А «герой», не успокоившись, схватил второго сироту рукой за ворот куртки и, подняв над землёй, весело закричал: - А вот кто щенка потерял? Подходи, отдам в хорошие руки.
Лицо повисшего над землёй пацаненка налилось чёрной кровью, он судорожно пытался вздохнуть, но ворот плотно обхватил шею и не давал спасительному воздуху попасть в лёгкие.

- Отпусти! - старик встал и шагнул к хулигану, - отпусти, придурок, ты же его убьёшь! - рядом поднимались ещё двое стариков, в глазах крик и возмущение.
- А и убью, тебе-то что, крыса водоплавающая? - Роман расхохотался и сильнее встряхнул мальчишку. Глаза Мишки-Гришки закатились, и это была последняя капля.
Сапожный нож сходил три раза, каждый раз рассекая в теле ублюдка что-то важное.

- Ты, - прохрипел ублюдок, - ты меня убил?
- Не тебя я убил, Рома, - Андрей Андреевич аккуратно вытер нож о лацкан вражьего пиджака, - я убил в тебе пидараса, выродка и животное. Ишь как с тебя ворвань-то мерзкая полезла, - Коновалов убрал ноги из-под растекающейся лужи, - лежи, скоро тебе за базар отвечать, моллюск сухопутный. А я пойду двести граммов приму, пока не началось...
(Взято с ресурса "Удава")

Мне много раз снился крейсер. Иные сны были длинные, они вырастали в рассказы, которые я писал. Некоторые пролетали короткими эпизодами. Одни я запоминал, другие хотел запомнить, но они стирались по утрам из моей памяти, словно симпатические чернила с бумаги, оставляя клочки сновидений. То в лоно дамбы заливается красящая жидкость, чтобы определить, где дамба не держит воду. То многорукий манипулятор с легкостью разрывает крейсер, а форштевень прикрепленный к НЛО, словно «ШАТЛЛ», уносится в просторы Вселенной... Может эти сны еще вернутся, повторятся, а может и нет. Очередной сон снова из области фантастики.
З О Л О Т Ы Е Р Ы Б К И
Снова отлив. Бьорн пробирался по искореженной палубе крейсера, с трудом переступая через груды ржавого металла. Работа стояла. Столько вложено труда и денег, а до видимого результата еще работать и работать. Не хочет сдаваться море, не хочет сдаваться корабль. Дамба не держит воду, с корабля выбросы мазута, снова срыв графика разборки. А тут еще новая напасть. Вахтенная смена на дамбе доложила, что в лунные ночи из недр крейсера появляются сотни светящихся рыб, и косяком уходят через разлом дамбы в море, а к утру вернувшись опять исчезают в корпусе корабля. Мистика какая то. Бьорн отправил всех отдыхать на берег, и остался на дамбе один. Перешагнув через очередную железяку, он поскользнулся, наступив на дохлую рыбину, похожую на треску. Раздался хлопок. Он посмотрел на нее и остановился. Глаза янтарного цвета, и блеснувшие золотом ребра из под ободранной чешуи. Присев, он внимательно стал рассматривать ее. Достав из кармана раскладной нож, он поддел чешую. Неожиданно легко она сползла, почти полностью обнажив скелет рыбы. Он сверкал и искрился золотом. Не отпала ни одна косточка. Бьорн осторожно поднял, оказавшийся тяжеловатым скелет, и попробовал оторвать реберную кость. Она согнулась, но осталась на месте. Сомнений не оставалось - это был металл. Крепко держа ее в руке, он спустился в моторную лодку, и там, завернув скелет в какую-то ветошь, на полной скорости направился прямо в поселок, к своему старинному приятелю Акселю. Давным - давно тот работал ювелиром, и знал толк в металлах. Аксель оказался дома. Ни слова не говоря, Бьорн положил сверток на стол и аккуратно развернул его. У Акселя округлились глаза. Пошарив по полкам, он достал лупу, запыленные пузырки с какими-то кислотами и реактивами, стал колдовать над скелетом. Стояла полная тишина. Лишь положив скелет на весы, Аксель, повернувшись к Бьорну, сдавленным голосом произнес: «Здесь 50 унций чистого золота». У того задрожали ноги, и он опустился на близстоящий стул. « Где ты это взял?»- спросил Асксель у Бьорна. «Потом, потом»- заторопился тот. Завернув золотой скелет в тряпку, и сунув его за пазуху, быстрым шагом вышел из дома, даже не попрощавшись с приятелем. Как в тумане, он завел мотор лодки, и пошел к дамбе. Ему не терпелось снова попасть на крейсер. А палубу уже накрыла вода прилива. Бьорн бездумно ходил вдоль корабля, сжигая бензин, и в его голове проносились мысли, наталкиваясь одна на другую. Усилием воли он заставил себя вернуться на дамбу. В вагончике он сел за стол, и вытащив из-за пазухи сверток, развернул его. Скелет рыбы блестел, притягивая к себе непонятной силой. Бьорн осторожно провел по нему рукой, словно убеждая себя, что это не сон. 50 унций - почти полтора килограмма золота. Он откинулся на спинку стула, и закурив, предался мечтам. В сознании проносились белые яхты, зеленые острова, красивые женщины. И много-много денег... Мечты сменяли желания, желания плавно переходили в более дерзкие мечты. Постепенно стемнело, зажглось ночное освещение дамбы. Он вышел из вагончика, и задумчиво смотрел на темную поверхность воды. Погруженный в свои мысли даже не заметил, как стало совсем темно, и небо украсилось звездами. Бьорн посмотрел на часы. Полночь. Вдруг его как бы обдал легкий порыв ветра. В средней части корабля появилось тусклое свечение. Оно быстро увеличивалось в размерах, вытекая за борт крейсера, и заполняя почти все пространство от правого борта до самой дамбы. Тысячи рыб со светящимися глазами косяком обошли корабль, и устремились к пробитой в дамбе возле скалы бреши. Бьорн подался вперед, словно хотел удержать этот светящийся поток, и чуть не сорвался в воду. Через несколько минут все пропало. Бьорн забрался на какой то ящик, и стал ждать, куря сигарету за сигаретой. Сколько времени прошло? Три, четыре часа...? Закончились сигареты. Он спрыгнул с ящика, и пошел по краю дамбы, разминая затекшие ноги. Неспеша подошел к раскопу в дамбе, и обойдя экскаватор, остановился. Вода стояла почти в уровень дамбы. Со стороны моря появился один огонек, второй, третий... Рыба возвращалась. Светящейся рекой она вливалась в кольцо дамбы, и исчезала в полузатопленном корпусе корабля. Бьорн, держась правой рукой за какой- то трос, нагнулся к воде и изловчившись, схватил средних размеров рыбу. А потом... Потом он сам не понял, что случилось. Он даже не успел рассмотреть ее. Через мгновенье рыба взорвалась в руке, осыпав его чешуей. Это было так неожиданно, что Бьорн застыл, не зная, что подумать. Пока он стоял окаменевшей статуей, последняя рыба скрылась в проломе палубы крейсера. Вернувшись в вагончик, Бьорн кроме чешуи на одежде обнаружил несколько золотых косточек. Рыба взрывалась при соприкосновении с воздухом. На следующую ночь все повторилось. В полночь рыба ушла из дамбы в море, но вэтот раз вернулась быстрее. Начинался отлив. Бьорн, вооружившись ведром, умудрился выхватить из косяка двух рыб, и почти бегом возвратившись в вагончик, сидел, куря и задумчиво глядя на ведро, стоявшее на полу. В ведре неподвижно, прижавшись друг к другу, ждали своей участи две рыбины. «Почему же они взрываются?». По какому то наитию он вытащил свой нож, и придерживая одну из рыб, воткнул его в брюхо. Из рыбы вырвался огромный пузырь воздуха, по запаху напоминавший пары серной кислоты. Бьорн вдохнул, и потерял сознание. Прошло немало времени, прежде чем он пришел в себя. Он лежал на полу, лержа в руке заколотую рыбу. Вокруг растеклась вода из опрокинутого ведра, которое он задел при падении. Вторая рыба взорвалась, разметав по вагончику чешую, внутренности и свои золотые кости. С трудом поднявшись, Бьорн распахнул двери , и глубоко вздохнул свежий воздух. Кружилась голова, от тишины звенело в ушах. Он присел на корточки и поддел ножом разорванную чешую заколотой им рыбы. Чешуя сползла, словно чулок, оставив чистый, блестящий скелет. Бьорн поднялся в вагончик, достал сверток, и положив новый скелет к старому, завернув в тряпку, спрятал его. Следующей ночью он успел поймать в приготовленные заранее четыре ведра, аж девять рыбин. Разделывал он их теперь рядом с вагончиком, надев противогаз, найденный среди спасательного оборудования. Бьорна охватил азарт. Он складывал золотые скелеты в спортивную сумку, которая становилась все весомей и весомей. Он устроит себе будущую жизь. С таким количеством золота он сможет все. И зачем ему теперь эти жалкие ржавые останки русского крейсер. Гроши за работу, по сравнению с тем, что он уже имеет. Лишь бы подольше не приезжали рабочие!. За неделю ловли рыбы сумка солидно пополнилась. Надо было отвезти ее на остров. Аксель надежный товарищ, он сохранит его богатство. Повесив ее наискось через плечо, Бьорн шел к моторной лодке. Стоял полный отлив, палуба крейсера была почти полностью обнажена. Какой-то внутренний голос позвал его на корабль, и Бьорн с насыпи вдоль борта осторожно шагнул на палубу. Он добрался почти до шкафута, и увидел внизу, рядом с нижней ступенькой трапа огромную рыу с янтарными глазами. Забыв обо всем, Бьорн передвинул, тяжелую сумку за спину, и достав свой нож, осторожно спустился по трапу. Совсем рядом бездонной, черной пропастью зияла огромная рана развороченной палубы, и в этой черной воде сновала в разных направлениях рыба. Сотни..., тысячи рыбы. Бьорн нагнулся к огромной рыбине, лежавшей в луже, покрывавшей ее тело, и взмахнул ножом. В этот миг корпус корабля сильно качнуло, и Бьорн потеряв равновесие, сорвался в черную бездну. Если бы не сумка! Но она потянула его вниз. Соскользнула в воду и огромная рыба. Бьорн не успел утонуть. Сотни рыб, словно пираньи набросились на него, и через несколько минут на черной поверхности плавал только кусочек ремешка от сумки. Неожиданно начался прилив, и косяки рыбы устремились к выходу из дамбы. На горизонте показался паром, везущий людей и оборудование. Поравнявшись с паромом, словно по команде, рыба стала выпрыгивать из воды. Она взрывалась в воздухе, играя золотом разлетающихся костей на солнце. В воздухе чувствовался легкий запах серы...

ФРОЛ-3 (Королева)

Из приоткрытых дверей кладовки, куда зашел матрос камбузного наряда за продуктами, показалась остроносая морда. Огромная старая крыса, ловко преодолев комингс, очутилась на нагретой за день палубе. Волоча за собой длинный, облезлый хвост, быстро перебирая лапками, она посеменила, прижимаясь к переборкам, в сторону юта. Какая удача! Сколько месяцев мечтал об этой встрече! Неслышно касаясь ступенек трапа, я последовал за ней. Неуловимая, хитрая, умная. Королева корабельных крыс сторожевого корабля N. Однажды, еще неопытный, я наблюдал, как под ее руководством крысы крали яйца из холодильника. Одна лежала на спине, обхватив яйцо лапками, другая тянула ее за хвост, третья придерживала сбоку. А морда королевы виднелась из-за коробок. Крыс-воров я уничтожил, а вот на королеву тогда внимания не обратил. Еле от разбитых яиц отмылся. И вот она сама вышла. То ли ей скучно стало от одиночества, то ли решила полюбоваться красотами Средиземного моря, а может, крыша поехала. Средь бела дня на верхнюю палубу. Наш корабль стоял недалеко от острова Крит. На берегу какие-то замки, дворцы или монастыри, я не очень в этом разбираюсь. Неподалеку от нас, в полутора кабельтовых, нагло бросил якорь эсминец. Наверное, американец. Или англичанин... Или француз. Бог его знает, он без флага.
А королева тем временем достигла юта. И, увидела меня... Я выпустил когти, и каждый мой шаг по металлической палубе громом отдавался в ее маленькой голове. Крыса заметалась по юту, ища хоть какую брешь, чтобы достичь спасительной двери кладовки. «Увы, мадам! Я не тот, что был когда-то». Полная готовность метнуться в любую сторону и вцепиться в загривок. Вот и все! Дальше бежать некуда, крыса у борта. Не полезет же она на флагшток. Расстояние между нами сократилось до одного моего прыжка. Тело напряглось, челюсти свело от сжатых зубов. Я смотрел в ее полные ужаса бусины-глаза, и на мгновенье мне даже стало жалко королеву. Все-таки последняя крыса на корабле! Да нет. Прочь сомненья! И вдруг... Раздался пронзительный крысиный крик, и она бросилась за борт. «...А крысы пусть уходят с корабля...», вспомнилась мне песня Высоцкого. Ее любил слушать ст. л-т Пономаренко.
Осторожно подойдя к борту, в голубой воде я увидел темное тело. «Ты смотри, не утонула сразу!» Она гребла в сторону вражеского эсминца. Доплывет - не доплывет. Спустя некоторое время, на нашем корабле прозвучали колокола громкого боя, и сторожевик, подняв якоря, пошел в новый заданный район, пройдя под самым форштевнем у эсминца. Я задержался перед готовой задраиться переборкой, и оглянулся на него. По якорь-цепи устало взбиралась мокрая королева крыс. Все-таки доплыла! Ты уж не подведи родной ВМФ. Ты же КОРОЛЕВА!
А я так, корабельный кот, Фрол.

ФРОЛ-4 (Граната) быль-небыль
Все хорошее когда-нибудь кончается. Вот и подошла к концу наша служба в Средиземке. Получен приказ следовать на родную северную базу. Где снег, морозы и пурга. Прощайте, теплые моря! Я, корабельный кот Фрол, нашел себе место на надстройке, невысоко от палубы, и распластавшись, словно морской скат, лежал, откинув хвост, греясь и заряжаясь, подобно солнечной батарее от небесного светила. Мою умиротворяющую дрему нарушили громкие голоса. Подо мной на палубе собралось человек пятнадцать моряков ПДСС. Отработка по метанию гранат. Уходить-то мы уходим, но вражеские диверсанты тоже не дремлют. Положив лапу под подбородок, внимательно слушаю инструктаж, который проводит кап. л-т Сорокин. Я - умный кот, все понимаю, но не говорю. Усвоил, что граната Ф-1 - опасная штука, и с ней надо обращаться осторожно. Первые броски, взрывы за бортом в воде, почти за кормой корабля. К морякам подходит командир корабля, хвалит за выучку. Хорошее настроение, у него родился сын. Молча разделяю его радость, у самого есть дети. Наверное... Сам их не видел, а телефонограмму никто не давал. Молодой матрос бросает гранату. Вырвана чека, размах... . И граната, почему-то выпавшая из руки, глухо бьется о железную палубу, крутясь перед самым моим носом. И крик: «Ложись!» «Ох, мать моя кошка!» Наверное, сработал инстинкт. Может, кто-то из моих предков гонял по комнатам конфетные фантики или бабушкины клубки с шерстью. Молнией метнулся я к гранате, лапами гоня ее к борту. Одновременно со мной на нее упал ст. матрос Абдуназаров, дослуживающий последние два месяца до ДМБ. Первая заповедь моряка - собой прикрыть товарищей. Но упал он уже на пустое место, я оказался проворнее. Один толчок по гранате, другой..., третий. Как в замедленной съемке. Граната закатывается в ватервейс, и от моей подставленной лапы вылетает за борт. Тут же раздается взрыв. Осколки молотят по борту, и я ощущаю словно палкой сильный удар по моей левой лапе. Взвившись ввысь от боли и грохота, и отброшенный взрывной волной к переборке, крутанувшись, оставив кровавый след на палубе, погружаюсь в темноту.
Лежавшие на палубе моряки поднимались, постепенно приходя в себя. Помогли подняться Абдуназарову, ожидавшего взрыва под собой. Его шикарные черно-смолянистые волосы припорошил иней седины. И тут увидели в луже крови, лежавшего без движения Фрола. Ст. лейтенант Пономаренко подхватил на руки кота, и пережав пальцами лапу, понесся по трапам к себе в санчасть. А моряки... . Моряки стояли, понуро глядя в палубу, и ждали, что скажет командир. Он стоял, вцепившись в леера, чтобы никто не видел, как трясутся его руки. Нет, не от страха, а запоздалая реакция на то, что могло бы произойти. Как хотелось курить! Но обещал бросить, если жена родит сына. А здесь сам второй раз родился. Да, и не только он. Вон, полтора десятка парней стоят, переживают. Он унял противную дрожь и вдруг спокойно сказал: «Ребята, а ведь это Фрол!». А ст. л-т колдовал над котом. Случайный осколок попал в лапу, насквозь прошив ее. Кот казалось, не дышал. Из глаз медика текли скупые, соленые, как морская вода, следы, падая и скатываясь с так вдруг быстро потускневшей шерсти Фрола. Обработав и перевязав лапу, Пономаренко взял пузырек с валерианкой, и открыв, поднес его к носу кота. Дрогнули усы, задвигался нос. Ну, будет кот жить.
Я очнулся на следующее утро на койке Пономаренко. Нога дергала, в голове шумело. Медик дремал, сидя на краю койки, прислонившись к переборке. Взгляд упал на тумбочку, где рядом с фотографией любимой л-та Пономаренко, стоял в рамке искусно написанный корабельным художником портрет ослепительно белой кошки с персидскими глазами. И помутнел мой взор от набежавших слез. Хоть я моряк, но был растроган. Как захотелось вдруг домой, в базу. Да, я моряк, но все же кот! И скоро март. Я опять погрузился в сон. Снились мне зеленые сопки, белокурая красавица..., и почему-то старпом.

ФРОЛ-5 (О курении)

От хорошего питания и спокойной жизни моя лапа быстро заживала. Кто сказал: "Заживает, как на собаке", на коте тоже заживает, создайте ему условия. А вот со старшим лейтенантом Пономаренко творилось что-то странное. Я сидел в углу каюты и не спеша ел котлету, принесенную с камбуза, когда он вошел в каюту. Пройдя мимо меня, он начал копаться в своих военно-морских справочниках, книгах, и наконец, выудив какую-то, внимательно посмотрев на меня, промолвил: «Фрол, мы бросаем курить!» Я чуть не поперхнулся котлетой. При чем тут Фрол? Вы видели когда-нибудь курящего кота? Вот и я об том же. Книга называлась «Как бросить курить!» Я на нюх не переносил табачный дым. Когда Пономаренко закуривал, у меня из глаз текли слезы, как от лука, я чихал, шипел и матерился про себя. А теперь «Мы бросаем!» И мы начали бросать. По вечерам он противным голосом вслух читал эту книженцию, время от времени комментируя автора. Так у него нормальный голос, иногда даже поет, но когда начинал читать, переходил на фальцет. Может, он считал, что я так лучше воспринимаю? В перерывах между чтением, он подходил к иллюминатору, и приподняв стекло, закуривал. Покурив, он продолжал чтение, лежа на койке, постепенно угасал, и погружался в сон. Книга сползала, и падала на палубу, и Пономаренко спокойно спал. Это продолжалось с неделю. Но вот прочитана последняя страница, выкурена последняя сигарета, и я вздохнул спокойно. Свежим воздухом из иллюминатора, лившимся в каюту. Дальше - больше. Лейтенант начал делать по утрам зарядку. Он отжимался от палубы и размахивал принесенными откуда-то гантелями в нашей тесной каюте. Скоро мы придем домой, и ему явно хотелось иметь хорошую спортивную форму. Поздно хватился, раньше надо было думать. Отрастил себе камбуз. Целых три дня мы не курили и занимались спортом. А на четвертый... После получения очередного фитиля от старпома лейтенант достал откуда-то из шхеры сигарету, снял китель и закурил. Даже не открыв иллюминатор. Мало того, он пустил струю дыма прямо мне в морду. Лучше б он этого не делал. Встав на задние лапы, я резким ударом выбил у него изо рта дымящуюся сигарету. Пономаренко стал озираться, куда она полетела. А через несколько секунд был исполнен танец живота с сеансом небольшого стриптиза и под складный речитатив военно-морского мата. Сигарета влетела ему за тельняшку. Прожженная дырка в тельнике, обожженный живот и моральное падение в моих глазах. Решил бросать курить - БРОСАЙ! Нечего другим нервы мотать. Я даже не стал прятаться. Лейтенант посмотрел мне в глаза и замер с поднятой рукой. Недокуренная сигарета полетела в иллюминатор. Что он увидел в моих глазах? Но до самого прихода в базу он так и не закурил.

ФРОЛ-6 ( Увольнение на берег)

Я брел по обочине дороги на корабль. То, что дойду, у меня сомнений не было. Есть такая поговорка: « Кошка всегда найдет дорогу домой», а корабль был для меня родным домом. Проносящиеся мимо автомобили обдавали меня пылью и выхлопными газами, но я не обращал на это внимания. Я был погружен в глубокую думу, как попасть на сторожевик. А все начиналось так прекрасно. Ст. л-т Пономаренко решил взять меня с собой на берег. Берут же собак, а я корабельный кот Фрол, что не заслужил? Да и необычно как-то. Морской офицер с котом. Он нацепил мне ошейник с красивой надписью «Сторожевой корабль N». Я прыгнул ему на плечо, и мы, отдав честь флагу, сбежали по сходне под неодобрительным взглядом старпома. Причина была веская. Пономаренко доказал старпому, что меня надо сводить к ветеринару. И мы действительно поехали в ветлечебницу. Прямо на такси. Где меня осмотрели, поцокали языками: «Ах, какой котяра!» Засадили в холку болючий укол, и то ли в шутку, то ли всерьез, сказали: «Годен к службе на надводных кораблях». И мы, выйдя из клиники пошли, как полагается, в кабак, культурно выражаясь, в кафе, отдохнуть и расслабиться. В кафе, кроме гражданской публики, сидели несколько морских офицеров, знакомых Пономаренко, и его появление с котом на плече вызвало бурю оваций. Впрочем, аплодировали и гражданские посетители. Через полчаса, хорошо накормленный, я сидел возле кадки с пальмой, пытаясь познакомиться поближе с хорошенькой кошкой хозяйки кафе. Та строила глазки, что-то мурлыкала, но никак не хотела выходить из зала, чтобы остаться со мной наедине. Такая чистенькая, порядочная. Пока я ее охмурял, офицеры хорошо поднабрались. Громко играла музыка, хлопали пробки шампанского, народ почти кричал за столиками, и танцевал. В такой обстановке понятно, не до кошачьей любви. Оставив свои попытки очаровать хозяйскую кошку своей морской галантностью, я скучающим взором наблюдал за веселящейся публикой. Женский пол отдавал большее предпочтение морским офицерам с кораблей, чем береговикам и гражданским лицам. То за одним, то за другим столиком вспыхивали и быстро затухали конфликты. Дошла очередь и до нашего стола. Мой ст. л-т одновременно с каким-то гражданским пригласили на танец миловидную даму. Та, естественно, выбрала моряка. А после танца к столику подошли трое и стали выяснять с Пономаренко отношения. Как-то получилось, что он остался за столиком один. Друзья вышли подышать свежим воздухом, или еще куда. Ст. л-т не робкого десятка парень, да к тому же почти спортсмен. Недолго думая, он одним ударом вырубил самого настырного, завязался с другим. Полетели стулья, звон разбитой посуды с опрокинутого стола, женский визг,... и громко играла музыка. Я вдруг увидел, как третий нападавший, разбив бутылку и зажав в руке «розочку», бросился на помощь своему приятелю. С криком: «М-рр-яя-уууу!», (Что означало :«ПОЛУНДРА!»), пролетев по воздуху приличное расстояние, я вцепился когтями и зубами в его ногу. Противник дико заорал, выпустил горлышко разбитой бутылки, пытался от меня освободиться. Не знал он, что такое моя мертвая хватка. Крутясь на месте и стараясь освободиться от меня, кроме поцарапанных рук ничего не добился. Внезапно появился патруль, я отцепился и прыгнул за штору, а всех дерущихся увезли в комендатуру. Хозяйская кошка с интересом посмотрела на меня, когда я на полусогнутых лапах прошел мимо нее и кадки пальмой к выходу. И вот я бреду по дороге. Гудят лапы, болит загривок после укола, будто выдрали шерсти клок. Но я упрямо иду на корабль. Уже рассвело, и на стоящих у причалов кораблях сыграли побудку, когда я вдали увидел свой родной сторожевик. Собрав последние силы, бегом пустился к кораблю. Возле трапа, чуть вдали от вахтенного, стоял ст. л-т Пономаренко. Его отпустили из комендатуры. С громкими словами: «Долго тебя ждать?» он поднял меня, и посадив на плечо вбежал по сходням. А в каюте, спрыгнув с плеча на койку, и далее к себе на лежанку, я услышал тихий голос лейтенанта: «Спасибо, Фрол!» «Иди ты, лейтенант...., к старпому, разбираться!» - мысленно ответил я ему и, свернувшись, быстро заснул. Сходили на берег...

Ф Р О Л 2

Плавно скользя по воде, подошел и замер с ювелирной точностью у причала, сторожевой корабль N. Швартовы, прочно закрепленные на причальных кнехтах, временно прекратили безбрежные странствия корабля. Постепенно смолкал шум ходовых механизмов, брошены сходни, корабль, словно конь после дальнего перехода получил передышку, чтобы по сигналу вновь уйти в просторы морей и океанов. Офицеры и мичмана сбегали по сходне, молодцевато отдавая честь флагу, спеша обнять жен, детей, любимых, ожидавших на причале. А кто то просто торопился в кабак, дать отдохнуть душе и телу от штормов, вахт и боевых тревог.

На швартовом канате появился огромный рыжий кот, С изяществом присущим семейству кошачих, он на полусогнутых лапах быстро спустился на причал, и усевшись на кнехте, задумался «Куда идти», Скупое северное солнце освещало причал, и кот на кнехте казался кусочком этого светила, только в темную полоску. Заматеревший, просоленный водами Атлантики, он был мало похож на того кота, которого когда-то подобрал корабельный медик ст, л-т Пономаренко.

Это я, корабельный кот Фрол.

Уловив чутким ухом нестройное кошачье пение со стороны жилых массивов, я твердым шагом двинул в нужном мне направлении,

Она сидела на тонкой ветке невысокой березы, Белая, пушистая, с печальными персидскими глазами. А под деревом, вульгарно подвывая, словно истуканы, сидели пять- шесть котов, похожих на бичей. Увидев меня, они встали, и ощетинившись, заорали еще громче. Особенно разрывался лохматый, со сбившейся в колтуны шерстью черный кот, по всей видимости бывший у них за главного. Мне не ведом драки страх. С корабельными крысами и не такое видали. Драка получилась короткая, как торпедная атака. Еще не опустились на землю клочки черной шерсти, а котов уже и след простыл. Лишь удалявшееся прерывистое мявканье, типа «Мы еще встретимся!». Да легкая царапина под глазом напоминала о короткой схватке.

Спустившаяся с березы белокурая красавица, доверчиво тиранулась о мой бок, и нежно лизнула рану под глазом, положив свою лапку мне на шею. Вот она- любовь с первого взгляда! Какие песни пел я в эту ночь! Какие ей рассказывал рассказы! В песнях были слышны и штормовые ветра, и удары волн о корабль, и тоска морского кота о твердой суше, где нет тошнотворной качки. Я рассказывал ей, как меня, чуть не смыла за борт волна, и как вцепившись в пеньковую бухту, чувствовал, что вот-вот оторвутся когти. И, как мен, полузахлебнувшегося, спас ст. л-т Пономаренко. И как любят и ценят меня на корабле. Даже суровый старпом один раз почесал меня за ухом. А на просьбы с других кораблей одолжить кота-крысолова, все получали решительный отказ. Она слушала меня с полуоткрытым ртом, иногда касаясь моей мощной шеи лапой, нежно проводя щекой по моим усам.

А потом... Потом, я под утро возвращался на корабль, взобравшись никем не замеченный по швартовам. Я скучал по своей красавице, всей душой понимая моряков, ждущих писем от любимых. Мне она письмо не пришлет. Да, и читать я не умею. Так, чуток по семафору...

Корабль вскоре ушел в ремонт, а затем в дальний поход. А через несколько месяцев на прчале появилась белая кошка с четырьмя бело-рыжими котятами. Пятый был рыжий с едва заметными полосами, словно у застиранной тельняшки.

Они подолгу сидели у края причала, вглядываясь в морскую даль.

Ф Р О Л
Меня зовут Фрол. Я корабельный кот. Рыжего цвета, с едва заметными темными полосами, как у застиранной тельняшки. С ясными желтыми глазами, большой головой, широк в плечах, узок в бедрах. Ну, и конечно с шикарными усами. У меня один морской поход на тральщике, от которого я отстал, уйдя в самоволку. Так что море мне не с берега знакомо. Я служу на сторожевом корабле N главным спецом по уничтожению крыс. На корабль меня принес старший лейтенант мед. службы Пономаренко, выполняя приказ старпома «из под земли достать кота-крысолова». Взяв с собой литр «шила», он отправился на берег доставать кота, но не достал. А встретились мы с ним в кафе, куда я зашел перекусить, а он со знакомыми офицерами допивал «шило», сетуя на морскую судьбу, матеря крыс и старпома, готовясь получить от него очередное взыскание. Когда он позвал меня, я неторопливо подошел к их столику, составить компанию. Так я оказался за бортом шинели, а затем на борту корабля, в каюте Пономаренко. Как только корабль отошел от причала, меня выпустили из каюты. По запаху я быстро нашел камбуз, где моряки, признав меня своим, сразу же накормили жареной рыбой. Самое достойное место на корабле. Как морской, интеллигентный кот, я содержал свою робу, то есть шерсть в идеальной чистоте, регулярно вылизывая ее и свое мужское достоинство, на палубу не гадил (у меня стоял в каюте Пономаренко индивидуальный толчок из консервной банки), по чужим каютам не шарился, съестное не крал. Жизнь, после двухмесячного шатания на чужом берегу начинала налаживаться. Через неделю ст. л-та Пономаренко вызвал старпом, и задал вопрос: «Сколько принесенный кот поймал крыс?», на что тот ответил: «Кот проходит адаптацию». После чего, я незамедлительно был отправлен в кладовую, где хранились мешки с мукой и крупой, коробки с макаронами и вермишелью, и многое другое несъедобное котами. А потом начались кошмары. Откуда-то появилась крыса, потом еще и еще. Сколько их было, я не успевал считать. Забившись в угол, и стараясь не дышать, и не моргать, я застывшим взглядом смотрел, как они острыми зубами прогрызают мешки с мукой, и с оглушительным треском проделывают дыры в коробках с макаронами. Забыл совсем сказать, что я боюсь крыс. Ну, не то, что боюсь, просто презираю. Но когда их много .... Ночь я провел в ступоре, не смыкая глаз. Крысы меня почему-то не тронули, может, просто не заметили. Когда отдраили дверь, я пулей вылетел из кладовой, примчался в каюту и, усевшись на толчок долго размышлял о создавшейся ситуации. Меня. Одного. На съедение. Вот тебе и морское братство! А через неделю оборзевшие крысы, забравшись в каюту старпома, сгрызли провода в радиоле, на которой старпом любил крутить пластинки с романсами. И самолично явившись в каюту к Пономаренко, сказал, что выкинет этого паршивого кота за борт. Я замер, спрятавшись за офицерской шинелью. Время шло, и крысы совсем распоясались. Их встречали в коридорах, на камбузе, и даже на боевых постах. Ст. л-т Пономаренко рассыпал отравленную крупу, ставил капканы, привлек «химика», провели газовую атаку на крыс. Ничего не помогало. Старпом озверел. Взыскания сыпались одноза другим. Берег не светил Пономаренко до пенсии старпома, и него сдали нервы. Корабль стоял у причала, офицеры сошли на берег. Старший лейтенант зашел к себе в каюту, достал из шкапчика склянку с медицинским спиртом, и налил себе полстакана. Но он не привык пить один. И тут взгляд упал на меня. Он покопался в шкапчике, и нашел пузырек с валерьянкой. Я не любитель пить, но какой запах... . Он напомнил мне весну, когда звучат кошачьи песни, и кошки так желанны и податливы. Ст. л-т плеснул мне в пробку, приглашая к столу. После третьей рюмки Пономаренко, как был в тельняшке и брюках, медленно завалился на койку и уснул. А я, терзаемый муками совести, протиснувшись в дверную щель, нетвердой походкой направился сдаваться старпому. За борт, так за борт! Последнее, помню, двух упитанных крыс у дверей его каюты. Проснулся я от запаха спиртового перегара в мою морду, и от тяжести в теле. Я лежал на плече Пономаренко, на мне была его рука. Медик шумно дышал и постанывал, а в иллюминатор уже заглядывало восходящее солнце. Я смотрел на его лицо, с выросшей за ночь щетиной, и думал, как ему тяжко будет получать с похмелья очередной разнос старпома. Отрыгнулась валерьянка, наверное очень сильно, потому, как ст. л-т открыл глаза, и мы оба вскочили с койки. Пономаренко матюгнулся, голой ногой наступивши на дохлую крысу. В количестве двух штук, трупы этих мерзких животных лежали на палубе, рядом с койкой. Он нагнулся и брезгливо взяв за хвосты, поднял их, не зная, куда деть этих гадов. И тут крыс увидел я. С диким воем, похожим на крик «Мама!», взлетел на загривок Пономаренко, вцепившись в его тело когтями всех четырех лап. Тело заколотилось от страха и похмельной истерики. Не успевший разогнуться медик в свою очередь заорал не своим голосом от неожиданности и боли. Дверь в каюту распахнулась, и в проеме появилась фигура старпома, проходившего в эту роковую для нас минуту мимо каюты. Он увидел стоящего согнувшись, ошалевшего ст. л-та Пономаренко с крысами в руках и котом на шее, и потерял дар речи. Ст. л-т вытянул руки вперед, будто хотел отдать этих крыс старпому, и невнятно произнес: «Вот...Кот...». «Ну, ну»- не нашел других слов старпом, и аккуратно прикрыв дверь, продолжил утренний обход. Крысы полетели в иллюминатор, и я отпустив когти, спрыгнул, сначала на койку, затем на палубу, где получив хороший пинок ногой вылетел в коридор. Пинок полностью протрезвил меня, сознанье просветлело, я четко вспомнил, что это я. Я! Удавил этих двух крыс и принес их по одной в каюту Пономаренко. Я не хотел за борт, и доказал, тоже способен на кое-что. Ну и что, что по-пьяни. Страх перед крысами пропал. Догнав идущего в кладовку за продуктами камбузный наряд, прошмыгнув в у него под ногами в двери, я начал охоту. Забыв про сон и про еду, я несколько суток воевал с этими тварями. Скольких забитых мною крыс вынесли моряки из кладовой, я не считал.
Выйдя из кладовки, попал на подъем флага. Проходя перед строем моряков подранный, прихрамывающий, усталой походкой, чувствовал, как провожают меня уважительными взглядами. Я сел у ноги ст. л-та Пономаренко. «.....флаг....поднять!»-через засыпающее сознание прозвучала команда.
Да. Я корабельный кот Фрол. Боевой номер... .
Он крепко спал на руках ст. л-та Пономаренко.