МАШЕНЬКА

Он был мой друг. Нет, не Машенька. Наш начхим был моим другом. Почему был? Да потому, что мы не виделись уже много лет и когда нам посчастливиться увидеться снова - неизвестно. Вовка его зовут. Вовка Филиппов. Простой русский парень. Замечательный человек. Человек - легенда. В том смысле, что на соединении, в котором мы тогда служили, о нем ходили разные слухи, которые по пути следования от корабля к кораблю обрастали, порой, всяческими, зачастую не вполне правдивыми, подробностями.
Сегодня я расскажу Вам не о тех многих вымышленных случаях, которые, якобы, с ним происходили. Я расскажу Вам то, что видел и слышал сам.

Начать надо бы с того, что Вовка - один из того огромного числа людей нашей страны, что, являясь, не на словах профессионалами в своем деле, приносят этой самой стране огромную пользу. Но, как у нас исторически сложилось, награждать, поощрять или просто говорить человеческое спасибо таким людям, считается от чего-то совсем не обязательным.
Вовке тогда было 37. 15 из них он прослужил на подводных лодках. То есть, все свое офицерство он на них и провел. И был всего лишь капитаном 3 ранга. А еще у него за плечами было 12 автономок, куча болезней и неустроенная личная жизнь. Без семьи и без квартиры. Впрочем, семья то у него когда-то была, но очень давно. Сейчас же его бывшая жена и ребенок напоминали ему о себе лишь урезанной алиментами зарплатой, сожалением о чем-то когда-то безвозвратно упущенном и постоянным желанием, особенно после стакана, начать новую и непременно счастливую жизнь.
А еще у Вовки всегда при себе был черный, кожаный, потертый на углах дипломат. Это был не простой дипломат, почти волшебный, и Вовка с ним никогда не расставался. Дело в том, что в нем он хранил самые необходимые для себя в любой момент вещи: пару томов дюже умных книг по какой-нибудь оккультной философии, кучу разных таблеток и бутылку спирта.
Вот такой вот джентельменски набор. Все, для того, чтоб пофилософствовать, как следует. Ну а на случай переусердствования в этом деле, есть таблетки от головной боли. Ну, а если и это не помогло и мысли все равно продолжали “переть”, вызывая боль, тревогу и опасение - тогда снова спирт, книжки и опять таблетки.
В тот день Вовка приехал в базу для заступления дежурным по кораблю. Ему было плохо. Ему было настолько плохо, что он почти не разговаривал, отбивался от вопросов сослуживцев короткими “да” и “нет”.
Вовка был болен. Не знаю, как называется точно в медицинской науке такое состояние, а у русских людей оно называется емко и кратко “бодун”. А после нескольких дней каких-то очередных праздников, сильно украшенных как у нас водится неравной борьбой с зеленым змием, бывает не просто бодун, а его самая тяжелая модификация - бодун страшный.
Именно такое состояние сейчас Вовка и испытывал. Руки его тряслись, ноги не совсем слушались, кушать совсем не хотелось.
Не помню, кто из наших рифмоплетов (естественно, после попойки) придумал “гениальное” выражение с претензией на четверостишие:
“Пусть меня трясет-колотит
Все равно я пить не брошу!”
Рифмы здесь нет. Не ищите. За то какой глубинный смысл! Впрочем, понять его можно, лишь испытав в полной мере самому страшные последствия похмелий.
Не оценил Вовка тогда всех стараний нашего доморощенного “поэта”. Лишь уголком губ повел в сторону, обозначив, видимо, солидарность.
После того, как он вернулся с развода заступающей вахты, наши офицеры встретили его в Центральном посту более “качественными” стихами:
“Весь начищен, весь наглажен
К жопе пистолет прилажен
Не какой-нибудь там хер,
А вахтёный офицер!”
Начхим снова не поддержал всеобщей радости. Он молча снял с себя шинель и шапку, бросил их на кресло вахтенного механика, а сам упал на место дежурного по кораблю. Все. Трогать и разговаривать с ним было бесполезно - человек на вахте. Человек с ружьем. Человек с бодуна.
Вовка уставился в мелькавшее в телевизоре изображение. Впрочем, по его лицу было совершенно понятным, что ему абсолютно все равно, что сейчас показывают.
Кажется даже, что кто-то из офицеров переключал от пульта каналы телевизора.
Угол зрения и глупое выражение Вовкиного лица не менялись.
А еще ему было грустно от того, что ему предстоял неприятный разговор с командиром.
Дело в том, что начхим должен был заступить дежурным еще вчера. И он очень старался приехать накануне. Но не смог.
Он по-честному выходил три раза из дома, но падал у подъезда, лежал некоторое время, потом вставал и возвращался. Хорошо, что командира сегодня не было. Пришлось бы объясняться, придумывать что-то. А вот как раз думать Вовке и не хотелось, а вернее, не моглось.
Беда пришла откуда не ждали - на лодку прибыл зам. командира Сергей Витальевич.
И все бы ничего, ведь был он тихим и скромным человеком. Но только не сегодня. По пути на корабль он где-то посидел с товарищами и принял изрядно на грудь. А всегда, когда ему случалось пребывать в таком приподнятом состоянии, он становился очень храбрым. Заместитель вдруг вспоминал, что он здесь все-таки начальник, да к тому же боевой, заслуженный офицер.

-Аааа, Филиппов, - сказал, радостно потирая руки зам, войдя в центральный пост. Присутствующие офицеры переглянулись - всем было интересно, как отреагирует Вовка.
Начхим не отреагировал. Он даже не повернулся в сторону говорившего.
Который, надо сказать, страшно оскорбился за такое игнорирование его подполковничьей особы:
-А я не понял, товарищи офицеры, почему никто не подает команды “Внимание в центральном”? Командира нет, а в его отсутствие - я командир!
Вова с трудом встал с кресла и сделал телевизор чуть громче.
Зам от такой наглости аж побагровел лицом. Он распрямился, приобретя мужественную, как ему казалось, осанку и закричал, пытаясь заглушить телевизор:
-Я вам тут что? Я тут Вам кто? Филиппов кто вам позволил? Да я вас с вахты сниму! Будете у меня через день на ремень! Вы меня еще не знаете! Ну, так вы меня узнаете! Вы все - узнаете!

Кошмар. Что водка делает с людьми! Шахматисту начинает казаться, что он боксер. Уроду - что он неотразимый красавец. Заму же всегда казалось, что он непревзойденный начальник и оратор.
Трезвым он себе такого не позволял. Трезвый то он прекрасно понимал свое незавидное место в экипаже. А как еще можно назвать то место, при котором денег почти, как у командира, а ответственности при этом никакой?
Да самый безответственный и чумазый матрос для экипажа нужнее зама в несколько раз.
-Так, Филиппов, - продолжал тем временем Сергей Витальевич, - И почему Вы, спрашивается, вчера на вахту не заступили? Мне что ли прикажите стоять?

Вот это он, конечно, зря сказал. Присутствующих офицеров сильно повесил. Интересно было бы посмотреть на капитана 2 ранга, стоящего дежурным по подводной лодке, который вряд ли отличит ЛОХ от ЭПРОНА.
Только Вовку не развеселили слова зама, который, к слову сказать, и сам не понял отчего это офицеры ржут, как кони. Он продолжал кричать на Вовку и угрожать ему всеми взысканиями вплоть до увольнения, ареста с последующим расстрелом.

Вообще интересный был диалог. Он скорее напоминал монолог - Вовка совсем не реагировал на “всемогущего” зама. Он ответил ему в самом конце зажигательной беседы.
В ответ на замовское: «И так, Филипов. Я Вам приказываю немедленно бросить пить спиртные напитки. Это сильно мешает вашей службе. И меня, как зама командира, не устраивает. Завтра меняетесь с вахты и бегом кодироваться. Это мой вам приказ!»
Вова впервые повернулся в его сторону и тихим, злым голосом произнес: “Согласен. Но только в одном случае. Кодироваться мы идем строем, в котором будете стоять вместе с другими Вы и старпом. А командовать этим строем будет командир!”

Все, начхим отвернулся от зама, потеряв к нему всякий интерес, которого и так было не много, и снова тупо уставился в телевизор. Сергей Витальевич после этих слов ничего из себя выдавить не смог, как ни шевелил своими ярко красными от пьянки губами и не вращал злыми глазами.
Так и ушел к себе в каюту тихо и молча.
Паузу, повисшую в центральном посту, прервал звонок телефона. Вовка сделал звук телевизора тише и взял трубку:
-Дежурный К-... кап 3 ранга Филипов... кого? Кого надо? Какую на*уй Машеньку??? Вы что там поо*изденели все? Вы куда звоните? Это боевой корабль! Мы не блядей возим, а торпеды!!!
Выкрикнув последнюю фразу, Вовка с силой кинул трубку на телефон, обозначив конец разговора с тупым абонентом. Надо сказать, что никто из нас ровным счетом ничего из услышанного не понял.
В чем, собственно, дело до меня дошло только через пару минут.
В тот год к нам на лодку пришел молодой лейтенант, звали его Леха Мащенко.
Естественно, что фамилию его еще мало кто запомнил, да и первый год у всех офицеров одна фамилия - лейтенант.

-Вов... А может Мащенко? - поинтересовался в тишине я у начхима.
-Что? Ну... может и Мащенко...
Дежурный взрыв хохота десяти человек сотряс пульты в центральном посту. Все всё поняли. Впервые за весь день улыбнулся и Вовка.
А Леху Мащенко никто у нас на лодке лейтенантом больше не называл.
А как к нему стали с тех пор обращаться, думаю, объяснять не стоит...

История эта написана мной на основе воспоминаний моего старшего брата. Произошло это то ли в 1987, то ли в 1988 году. С тех пор что-то уже забылось, какие-то нюансы тех событий я сам не знаю, а спросить прямо сейчас не у кого, в общем, прошу авиаторов не сильно пинать меня. Итак...

Послеобеденное настроение рядового Бориса П. было благостным и даже в определенной мере философским. Да и вправду, отчего ему, настроению то бишь, не быть благостным? Полтора года службы за плечами, да и не особенно напряжной службы, надо признаться. Авиация, это вам не пехота какая-нибудь, знаете ли. И даже первые месяцы службы не вызывали желания забыть их напрочь. Чему, впрочем, очень способствовал тот факт, что все они, 8 студентов, призванных после первого курса, попали служить в одну часть, более того, в один взвод. Очень это поспособствовало установлению хороших взаимоотношений с некоторыми особо ретивыми дедами. Да и место службы благодатнейшее, Краснодарский край, станица Кущевская, курорт просто! И каждая торговка на рынке так и норовит угостить солдата черешней, виноградом или еще какими дарами щедрой южной земли. А сама часть?! Образцово-показательная, не иначе! Не зря же именно здесь учили покорять небо младших братьев по соцлагерю. Немцы из Восточной Германии, чехи, азиаты в ассортименте, загорелые уроженцы солнечной Африки... Да кто только не садился за штурвалы учебных Мигов и Л-29! Впрочем, Бориса мало интересовало, кто сидит за штурвалом того Мига, который он готовил к вылету не далее, как час назад. Гораздо больше его интересовал вопрос пошива дембельской шелковой ветровки из вытяжного парашюта, заблаговременно припасенного, а также тот факт, что родители в самом скором времени обещали выслать дефицитный синий бархат для дембельского альбома (латунные уголки уже ждали своего часа и были готовы сиять на фоне благородной синевы, символизирующей бескрайнее небо).
Из состояния полнейшей гармонии с окружающим миром Бориса вырвал не лишенный злорадства оклик пробегавшего мимо техника - «Эй, Василич, а хероплан-то твой, того, наебнулся! Щас пилота все ищут, живой иль нет, неизвестно!» Пока эта нехитрая информация доходила до его разморенного летней жарой мозга, он автоматически ответил «Да и х.. с ним!» Потом дошло. Потом дошло окончательно. Ну а потом дошло во всей полноте ожидающихся последствий. «Бляяяааа... Как это наебнулся?! Я ж его сам готовил! Не может быть!!! Ну, все, пи*дец! Посадят! Нет, расстреляют!» Пред его внутренним взором отчетливо предстала картина позорного разжалования его из рядовых в призывники, последующего показательного расстрела перед строем товарищей и отправки тела в штрафбат на три срока. Настроение стало, скажем так, несколько подавленным. Ближе к вечеру настроение ухудшилось, ибо пилот был таки обнаружен живым, хотя и изрядно потрепанным, и пребывал в госпитале, где и давал показания об инциденте. С его слов (а «черный» ящик так пока и не был найден) все выглядело так. Во время полета Большая Железная Птица перестала слушаться курсанта и устремилась к земле, не реагируя на команды и заклинания. Но Обасанджо героически боролся с непослушной железякой и уж совсем было собрался мужественно встретить смерть, но вовремя вспомнил, что обещал своей маме вернуться в Африку не только умным, но и живым. Обещания надо выполнять, потому пришлось катапультироваться. Катапульта тоже повела себя как-то неправильно, отчего он и попал в госпиталь. В общем, плохой самолет ему дали, неисправный. Все это повергло Бориса в состояние, близкое к паническому. Нет, друзья-сослуживцы, конечно, по мере сил старались его утешить. Мол, расстрел перед строем - это даже почетно, да и не очень больно, как говорят знающие люди. Ну, если пули не сильно тупые. К тому же, есть шанс, что тело не в штрафбат отправят, а все-таки выдадут близким для тайного захоронения. Однако утешения эти своей цели не достигали. Борис мрачнел день ото дня. От окончательного психического расстройства и неминуемой шизофрении его спасло чудо. Да. Именно чудо. Черный ящик был найден! Неизвестно, как он уцелел, ведь самолет рухнул в лиман на мелководье, и разнесло его с такой силой, что куски обшивки фюзеляжа по свидетельствам участвовавших в поисках растянулись до толщины бумажного листа и рассыпались в руках, как пепел. Тем не менее, ящик был найден. Мало того, он сохранился настолько, что стало возможным восстановить реальную картину происшедшего. А она, картина, несколько отличалась от рассказанного бравым африканским курсантом. Выяснилось, что во время выполнения рутинного полета самолет в результате умелых действий пилота сорвался в пике. В мудрой курчавой голове родилось гениальное решение. Сбрасывать скорость и только потом пытаться выйти из пикирования - недостойно мужчины его племени, рассудил Обасанджо. Посему он прибавил газу и долго недоумевал, почему эта клятая железяка никак не хочет возвращаться в горизонталь. Достигнув скорости примерно в 2000 км\ч по направлению строго к центру Земли, курсант ненадолго призадумался. После чего, справедливо рассудив, что самолетов у Большого Брата дохрена, а он у себя, любимого - один, катапультировался. Забыв о том, что катапульта рассчитана максимум на 900 км\ч. Впрочем, отделался он на удивление легко. Небольшое сотрясение мозга, легкий сдвиг позвонков и, что больше всего удручало курсанта, потеря летных ботинок на шнуровке. Выдернуло его из них, и теперь они вместе с одним носком покоились где-то на дне лимана.
Таким образом, вина с техников полностью снималась. История эта закончилась хорошо для всех. Курсант-негр (не ведавший в то время о политкорректности, а потому и не возражавший против того, чтобы его так называли) вернулся к родным пальмам, в Африку. Борис же после всего случившегося порой впадал в непонятную для непосвященных задумчивость. Мало кто знал, что ему еще очень долго снился лязг автоматных затворов расстрельной команды и мрачновато-торжественная физиономия прапорщика Скуйбеды, старательно стесывавшего напильником головки автоматных пуль (чтобы при расстреле больнее было). Сейчас уже неизвестно, что именно заставило Бориса с тех пор относиться к своим обязанностям гораздо более рьяно, чем прежде - эти ли тяжкие воспоминания, или же внезапно нахлынувший приступ сознательности. Но, как бы то ни было, такое усердие не могло остаться незамеченным со стороны отцов-командиров, и в итоге наградой ему послужило разрешение уйти на долгожданный дембель в первых рядах. Хотя ушел он все же в числе последних. А почему - это уже совсем другая история...

В лейтенантские годы Петру Ивановичу довелось сполна изведать все преимущества холостяцкого звания. А как же, за свободу надо платить.
Получив после училища распределение на Северный флот, не обремененный ни женой, ни детишками, ни пеленками, ни распашонками, прибыл он в политуправление, как значилось в предписании - в распоряжение командующего флотом. Там уже ожидал своей участи Толя Балунский - однокашник, успевший привыкнуть к офицерской форме за тридцать суток первого отпуска. Двухметровый гигант, он на несколько лет был старше Петра Ивановича и поступил в училище, отслужив два года в морской пехоте. Хотя, честно говоря, возраст и учеба в училище не оказали существенного влияния на развитие его умственных способностей. Он так и остался большим добродушным ребенком.
Обнялись так, что у Петра Ивановича захрустела грудная клетка и глаза полезли на лоб. Восстановив дыхание и способность к восприятию действительности, услышал:
- Петя, мне предложили Полярный, но я отказался.
Петр Иванович, все еще поеживаясь от радушной встречи, подумал: «Уж лучше бы ты возвратился в морскую пехоту, костолом проклятый!», но вслух спросил:
- А почему?
- Так Полярный, Петя, такая дыра! Там же никакой цивилизации! Предложили Порт-Владимир. Дал согласие, - гордо объявил Толя - жду предписание и выписку из приказа комфлота.
Так, из уст сокурсника, Петр Иванович впервые услышал это красивое название.
Распрощавшись с радостным Анатолием, которому удалось отвертеться от Полярного, новоиспеченный лейтенант постучал в дверь отдела кадров. Капитан 2 ранга, два капитана 3 ранга и один капитан-лейтенант не отреагировали на вошедшего, укрывшись за стопками красных папок с надписью «Личное дело». Смесь младолейтенантской удали и бесшабашности медленно сползала с Петра Ивановича, оставив за собой на коже холодные мурашки. Именно в это мгновение до него дошло - беззаботная жизнь осталась далеко за кормой. Впереди горизонт, а что за ним - неизвестно.
Стряхнув остатки нерешительности, ни к кому персонально не обращаясь, лейтенант громко представился:
- Лейтенант Хвостокрут! Прибыл для дальнейшего прохождения службы!
Обитатели кабинета, сделав вид, что присутствие юного лейтенанта для них полнейшая неожиданность, выглянули из-за своих макулатурных укрытий. При этом кавторанг, вот артист, даже очки снял и удивленно поднял брови кверху. Многозначительно крякнул, изобразив недовольную физиономию, как будто его отвлекают от неотложных дел, процедил сквозь зубы:
- Да не орите вы так. Пройдите к капитан-лейтенанту Симонову. - И, указывая направление в правый угол, небрежно махнул кистью, на ногте большого пальца которой виднелось коричневое пятно, закипевшей по недоброй воле, крови. Явный фанатик-автолюбитель. Сам и водитель, и слесарь, и электрик. Треснул, видать по пальцу кувалдой, перебрав «шила» с соседом по гаражу, выбивая шаровую опору, а теперь злится.
Одно Петра Ивановича утешило, что капитан-лейтенант у окна сидит. Правда, панорама безрадостная - скала напротив, отвесная мрачная, серая, а на ней березка одинокая, тоненькая зацепилась, зеленея меленькими августовскими листиками на выступе. Но, как никак, оптимизма прибавляет. Скала влагой истекает, словно слезой провожает, безвозвратно ушедшую, курсантскую Петрову юность.
Капитан-лейтенант с интересом окинул взглядом Петра Ивановича и спросил:
- Холостяк?
- Так точно. - бодро подтвердил Петр Иванович.
- Ну и дурак, - грубо посочувствовал кадровик, - долго в «подсадных» тебе ходить.
И выписал ему предписание на тральщик, находившийся в ремонте в Таллине.
Значение сказанного «салага»-лейтенант осознал позже.
Семейных офицеров перебрасывали с гарнизона в гарнизон, с корабля на корабль гораздо реже, чем холостяков. Худо-бедно входили в их положение. Холостых же подсаживали на корабли, уходящие в док, в гарнизоны-«дыры», на строящиеся новые корпуса. Петр Иванович пополнил их ряды.
После перехода из Таллина, его прикомандировали на СКР, направленный для обеспечения ядерных испытаний в районе Новой Земли. По возвращению, отправили в Ленинград принимать тральщик, переданный Ленинградской военно-морской базой в состав Северного флота.
Несколько подобных должностных кульбитов позволили Петру Ивановичу составить некоторое представление о службе молодого морского офицера-холостяка.
Наконец, после нескольких месяцев скитаний, его пригласили к кадровику дивизиона, который многозначительно сказал:
- Товарищ лейтенант! Ваше служебное рвение замечено командованием, принято решение: назначить вас на новый тральщик заместителем командира по политической части. Сумеете вывести корабль в отличный - продвижение по службе вам обеспечено.
- Спасибо за доверие, постараюсь оправдать его. - скромно ответил лейтенант. Так было принято, он так и ответил.
Тральщик «Павел Мальков» только сошел со стапелей Таллиннского кораблестроительного завода. По пути в Полярный успел выполнить задачи боевого дежурства. Едва Петр Иванович ступил на его палубу, как от оперативного дежурного дивизиона, в состав которого входил корабль, поступила вводная: «Командиру МТЩ. Вам следовать к новому месту базирования - в Порт-Владимр».
На основании поверхностного изучения индивидуальных качеств личного состава новой боевой единицы, предназначенной для надежной охраны водных рубежей Родины, Петр Иванович пришел к безрадостному выводу: о стремительном карьерном росте на определенное время придется забыть. Контингент подобрался такой, который не спит, не ест, а только и «жаждет» добиться звания «Отличный корабль».
Как бы не так!
Командир тральщика годков на десять старше своего юного замполита, и в звании капитан-лейтенанта ходит уже семь лет. Бывает так - оканчивает человек, если не лучшее, то одно из лучших военно-морских училищ страны с золотой медалью и все у него есть для блестящей службы, а она не идет, и все тут. Так и с «фрунзаком» Поповым произошло - застрял на тральщиках, потерял вкус к службе, захирел, что называется.
Старший помощник командира капитан-лейтенант Юрлов до «Павла Малькова» командовал тральщиком такого же проекта, пока не посадил его на мель о. Сального. Назначили ему курс реабилитации, что предполагает повторный старт с первичной должности. Второе восхождение по служебной лестнице шло более стремительно - за два года дошел до старпома. А там, глядишь, и командиром можно через годик стать. Немудрено с таким-то опытом.
Командир минно-торпедной боевой части (БЧ-2,3) - вообще офицер с «героической» биографией. Старший лейтенант Шафранов командовал до прихода на тральщик артиллерийской боевой частью эсминца, входившего в состав оперативной эскадры в Североморске. Здание штаба флота, кто бывал там - знает, расположено на сопке. Видимо, так удобнее командованию. Ходить никуда не надо, выглянул в окошко - все корабли на зеркале Кольского залива, как на ладони. Вот в одно прекрасное утро, ничего плохого не предвещавшее, командующий из окошка своего кабинета обводит суровым взором подчиненные ему боевые порядки. Как вдруг, одно из носовых орудий старенького эсминца, отшвартованного у пирса, бабахает прямой наводкой по зданию штаба Северного флота. Хорошо хоть болванкой, а не боевым снарядом. Так вот и прославили артиллеристы-«шафрановцы» своего командира, проворачивая оружие и технические средства согласно распорядку дня. Его же назначили к минам и артиллерии калибром поменьше, рассудив, что здесь для командования флота он будет не так опасен.
Штурманскую боевую часть, а также боевую часть связи и радиотехническую службу возглавлял капитан-лейтенант Коньков. В службе был самым искушенным офицером. Во-первых, он на девять лет старше командира - Попова. Во-вторых, до нынешней своей должности успел покомандовать эсминцем. Поговаривали, правда, в его отсутствие, что отстранили его от командования за «аморалку» - якобы, заключил пари с подчиненным лейтенантом на ящик коньяка, что соблазнит его жену. Спор-то выиграл, а вот начальство таких выходок не поощряло. Однако, эта версия, несмотря на романтическую окраску, скорее всего, была выдумкой. Пожалуй, причина была более прозаической - пристрастие к выпивке. Напивался он до чертиков и часто. Но штурман был от бога.
Особая судьба на флоте у инженер-механиков. Будь ты хоть самым гениальным, но продвижение по службе после учебы в военно-морском инженерном училище или институте, как их теперь называют, у тебя будет идти в два, а то и в три раза медленнее, чем у твоих сверстников, выбравших другие флотские профессии. И кораблем «механику» никогда не командовать, хотя лучше, чем он, его устройства никто не знает. На «Павле Малькове» электромеханической боевой частью (БЧ-5) командовал старший лейтенант Баранов. Его стаж в воинском звании насчитывал девять лет и в этом ничего удивительного не было, если учесть вышеизложенные причины. Но некоторые субъективные, семейного масштаба, факторы больно ущемляли самолюбие корабельного механика. Дело в том, что его жена, Клава, прибыв вместе с ним в Заполярье, начинала службу в милиции рядовым сотрудником. Сейчас она майор, а он перезрелый старший лейтенант. По непроверенным данным, Клава домой в форме не приходит. Психологический барьер между ним и женой, старшей его по воинскому званию, мешал Баранову добиваться высоких результатов на ниве выполнения супружеских обязанностей в постели. Вот Клава и нашла выход из сложной ситуации - решила не давить на мужика погонами. Базовое образование-то у нее педагогическое.
Характеристикой комсостава можно бы и ограничиться, чтобы понять опасения Петра Ивановича по поводу того, бороться или не стоит за звание «Отличный корабль». Но есть еще и личный состав, от которого не меньше, чем наполовину зависело удовлетворение необузданных амбиций замполита. Анализ социально-демографических, морально-психологических данных не давал повода к оптимизму. Треть матросов и старшин были выходцами из среднеазиатского региона, язык государственного общения ими осваивался с трудом. «Лица кавказской национальности» владели им несколько лучше, но к корабельной службе относились не так горячо, как предполагалось при их южном темпераменте. Однозначно вывод сделать было невозможно, но Петр Иванович сделал глубокомысленное заключение, что виноват холодный здешний климат. Таких на корабле оказалось не менее тридцати процентов.
Ставка на «славян», в принципе оправдывала себя, но полной гарантии осуществления задуманного мероприятия не обеспечивала. Их было намного меньше, чем первых двух категорий, вместе взятых. И рассчитывать на то, что все они, без исключения, готовы служить образцом службы - утопия.
И так и сяк напрягал мозги Петр Иванович, но пока не мог найти правильное решение. Знаний было много, а опыта не доставало.
Тем временем тральщик входил в губу Ура, оставив на траверзе правого борта мыс Выевнаволок. Во своей полной красе прямо по курсу предстал каменистый о. Шалим. Протяженность его не превышала и десяти километров, а ширина - трех. До слез привычный северный ландшафт - сопки высотой от ста до двухсот метров, вперемежку с десятком небольших, но достаточно глубоких озер. Кое-где в расщелинах камней зацепились корнями-щупальцами многострадальные заполярные березки.
Ближе стала видна причальная линия, вдоль которой приютились шесть-семь пятиэтажек, составивших единственную улицу с «редким» для этих мест названием - Морская. Улица представляла собой и центр, и окраину населенного пункта с романтическим именем - Порт-Владимир. История гласит, что такое название поселок получил в честь брата императора Александра III - Владимира. По преданию, ему, когда-то взбрело в голову обосновать на острове китобойное предприятие. Видимо, сильно испугались киты великокняжеских намерений, злобно шлепнули своими широкими хвостами по волнам Баренцова моря и уплыли на юг, где нет жестоких царей с их братьями. Предприятие не удалось, но название Порт-Владимир прижилось.
При советской власти решили обустроить тут женскую тюрьму, но протесты Международного Красного Креста заставили чиновников НКВД свернуть антигуманный проект.
Позже, попытались заселить места рыбаками, организовали рыболовецкий совхоз. Рыбаки не протестовали - они просто не переселились на остров.
Тем не менее, выход был найден - военные никуда не денутся, будут жить на о. Шалим. Им надо только приказать, подсластив горькую пилюлю сказками о необходимости службы во имя интересов государства на диком Севере. А самое главное, в этом случае ни Красный Крест, ни Полумесяц не указ. Так как есть в этом великая военная тайна.
Так на острове был создан пункт морского базирования. Поначалу пришли сюда три корабля, затем еще и еще. Постепенно сформировалась отдельная бригада кораблей ОВРа, штаб которой располагался тут же в Порт-Владимире.
Кроме моряков, в сопках располагалась батарея войск ПВО. Но жили они особняком, на непосредственный контакт с флотскими не выходили.
Офицеры и мичманы не спешили перевозить сюда жен и детей. Кто же враг своим семьям? Ни в детский сад, ни в школу детей не отдашь. Такие учреждения здесь отсутствуют. Клуб, магазин, баня - понятия из другой, какой-то нереальной жизни. Лишен поселок и газоснабжения, а при нередких перебоях с электричеством, приготовить простенькое кушанье - проблема.
Коренных жителей было не очень много - три женщины, брошенные когда-то, и неизвестно кем, жены. Подлинного их возраста никто не знал, поскольку мужское население ими не интересовалось, настолько это были опустившиеся существа. Еще жили до полутора десятка собак.
Вот в этот гарнизон и ворвался экипаж новенького «Петра Малькова», укрепив своей боевой мощью дивизион тральщиков и малых противолодочных кораблей, являющийся структурным подразделением отдельной бригады.
Петр Иванович с радостью отметил, что здесь уже был кое-кто из его однокашников - тот же Толя Балунский, Юра Стежук и Витя Виселев служили на МПК и слыли за старожилов. Если что, помогут войти в курс дел.
Спустя двое суток, ближе к вечеру, вышел Петр Иванович на верхнюю палубу и насторожился: не видно офицерского состава. У трапа стоит старшина первой статьи Атаев, с нарукавной повязкой «рцы» и пустой кобурой на флотском ремне, деловито инструктирует верхнего вахтенного матроса Жукова. Насколько Петр Иванович понял из опыта службы на других кораблях, дежурство обычно несли, если не офицеры, то мичманы. Поспешив в надстройку, он дернул ручку двери каюты командира. Заперто. В штурманскую рубку заглянул. Никого.
Вернулся на верхнюю палубу, к Атаеву.
- Ну-ка, скажи мне, дежурный, куда это весь офицерский состав запропастился?
Старшина первой статьи смутился. Врать ему не хотелось, а говорить правду не велено.
- Всэ на берег сошел, товарищ лейтенант!
- Ты мне голову не морочь. Выкладывай все, как есть. Иначе партбилета не получишь. А в бакинской милиции без него тебе делать нечего.
Это оказало необходимое воздействие. Действительно, заявление Атаева должны были рассматривать на днях на заседании парткомиссии, а слово замполита имело вес. Вступить в партию в Азербайджане стоило больших денег, которые родственникам собрать непросто. Одеть же форму гаишника на Кавказе без партбилета - нереальная затея. Исход внутренней борьбы в гордой душе сына азербайджанского народа, готовящегося к ДМБ, склонился в пользу замполита.
- Товарищ лейтенант, всэ убыл отмечать новоселье капитан-лейтенант Коньков.
- А куда?
- Дом выше остальной видишь? Там. Квартира - двадцать тры.
Петру Ивановичу стало несколько обидно, что офицеры организовали мероприятие, посвященное такому радостному событию, как получение товарищем квартиры, без него. Хоть и говорят, что незваный гость хуже татарина, он решил заявиться на торжество без приглашения.
Без подарка идти неприлично. Вернулся к себе в каюту, порылся в рундуке, нашел почти свежий, не совсем зачитанный томик Салтыкова-Щедрина. Секунды одолевали сомнения - уместен ли такой подарок. Но выбора не было.
Приложив руку к козырьку фуражки, сбежал по деревянной сходне с надписью на парусине «Петр Мальков».
На подходе к указанному Атаевым объекту удивился, что из окон всех домов поселка раздавались песни, хохот, пьяные голоса, разносился шум веселья.
Поднялся в нужную квартиру. Нельзя сказать, что приход политработника вызвал неописуемый восторг, но и разочарования или недовольства на лицах офицеров не было заметно.
Поднимали тосты, желали в доме материального благополучия, счастья и радости так искренне и горячо, что Петр Иванович никакого подвоха не почувствовал и ничего не заподозрил.
Возвращаясь с новоселья, пожалел, что не взял плащ-накидку. Моросил холодный, северный дождь. У огромного, свежевырытого, довольно глубокого котлована собралась толпа служивого народа. Из его недр периодически слышались возгласы: «Помогите! Помогите!». Подошел, поинтересовался, что там.
- Да Леша с приветом резвится. - ухмыльнулся в ответ военнослужащий, звание которого определить было трудно, так как он был в реглане и под хмельком.
Осторожно подойдя к краю обрыва, заглянул Петр Иванович вниз. Барахтается мужик, пытается выбраться. Лицо, руки, одежда перепачканы вязкой, мокрой глиной. Доползет до середины обрыва ямы и сползает вниз. Скользко.
Обратил внимание на то, что сцена погребения заживо особого беспокойства у присутствующих не вызывает. Но, терпящего бедствие, подбадривали всячески - проявляли участие каждый по-своему: кто советом, кто матерком.
По всему видно, происшествие вносило разнообразие в скучную жизнь гарнизона и растянуть удовольствие хотелось всем подольше. Интересно же, победит человек стихию или, наоборот, она его одолеет.
Утром, перед подъемом военно-морского флота минут пятнадцать выкроил Петр Иванович для общения с друзьями по училищу. Не преминул поделиться с ними впечатлениями вчерашнего вечера. Они хохотали до слез, а Толя Балунский ржал, как застоявшийся жеребец при виде стада годовалых кобыл.
Преодолев первый приступ смеха, коллеги объяснили ему, что празднование новоселья - любимая офицерская забава в Порт-Владимире. Слава богу, все-таки, не русская рулетка.
Оказывается, офицеры по очереди, под видом новоселья организовывают вечеринки, причем, каждый раз в новой квартире. Благо, в Порт-Владимире, пожалуй, в единственном месте огромной страны, проблем с жильем не было. Все дома стояли незаселенными.
- А что за чудак в яме искусство альпинизма демонстрировал? - поинтересовался Петр Иванович.
- А ты сегодня на совещании у начальника политотдела обрати внимание на его правую руку.
В кабинете шефа собралось десятка полтора «инженеров человеческих душ», чтобы обменяться информацией и доложить о политико-моральном состоянии в экипажах. Начальник политотдела бригады капитан 2 ранга Алексей Выстрелов с веснушчатым, простодушным лицом деревенского мужика, белесыми бровями и такими же ресницами сидел за столом. Он достал пачку «Беломора», достал папиросу, сунул ее себе в зубы и поднес горящую спичку.
От изумления нижняя челюсть Петра Ивановича заняла положение на уровне верхней золотой пуговицы темно-синего морского кителя. Того и гляди, язык вывалится. Толя, обеспокоившись за будущее товарища, толкнул его локтем в бок и прошептал:
- Петя рот закрой - язык уронишь. А без этого инструмента, нашему брату, политработнику делать на флоте нечего.
На правой руке начальника, на тыльной стороне ладони, покрытой светлой порослью волос, читалась синяя корявая надпись «ПРИВЕТ», вытатуированная крупными буквами.
Что это обозначало, никто не знал, наверное, в том числе и он сам, но кличка «Леша с Приветом» приклеилась к нему намертво. Он был одержим идеей - заселить Порт-Владимир. И, делал для этого все возможное и невозможное. Одним из условий цивилизации Алексей справедливо считал обеспечение поселка газом. Вчера вечером, после сытного ужина не без спиртного, конечно, он решил уточнить, как идет выемка котлована под емкость для газа. Подвели собственные ноги, зыбкий грунт и дождь. Зато у Леши появилась возможность убедиться в правильности избранного им пути непосредственно в глубинах строящегося объекта.
Петра Ивановича любимая офицерская забава подтолкнула к определенным выводам. Не все потеряно, корабль можно сделать отличным. Он рассуждал так: раз офицеры устраивают себе театрализованные представления по типу новоселий, значит, их тянет туда, где есть признаки цивилизации. А, следовательно, на этом можно сыграть.
Переговорив с командиром, собрали они совещание, где он дал слово, что если командному составу, сообща, удастся вывести тральщик в отличные, судьба всех офицеров изменится к лучшему. Говорил коротко и убедительно. Что самое удивительное, поверили командиры молодому лейтенанту. Недаром же его в училище на занятиях по военной педагогике и психологии заставляли штудировать труды Драгомирова, Ушинского и других корифеев.
Прошел год. По итогам боевой и политической подготовки «Павла Малькова» объявили отличным кораблем.
И Петр Иванович сдержал слово. Добился перевода. Кого с повышением, кого в приличный гарнизон. Все остались довольны.
Одного Конькова пришлось уволить в запас за дискредитацию офицерского звания. Сам виноват - на очередном выходе выпил спирт из котелка резервного магнитного компаса. Такое терпеть было уже невмоготу. Устроился он боцманом на какую-то гражданскую посудину. По слухам, бросил пить.
Самого Петра Ивановича назначили пропагандистом на большой противолодочный корабль оперативной эскадры, что базировалась в Североморске. Позже, оттуда перевелся Петр Иванович на атомоходы. Не выносил он качки, очень болел, когда все внутренности выворачивало. На атомных лодках морская болезнь донимала, но значительно реже.
А «Леше с Приветом» все же удалось превратить остров в обитаемый. Настырный мужик был. Хотя, как показало время, силы были потрачены напрасно.
Великое заселение острова сорвала великая перестройка.
Кому теперь нужен Порт-Владимир?

Учения были в самом разгаре.
Андрей уже второй час сидел, стараясь сохранить равновесие, на маленьком, сколоченном из досок плотике ровно посредине пруда, и ждал, когда вертолет прилетит его спасать. Было жарко. Солнце припекало, и выданные для более достоверного изображения рыбака рыбацкие штаны - резиновые, по грудь, с приклеенными сапогами и двумя лямочками - стали изнутри скользкими от пота. Спасение должно было состояться довольно скоро. Уже побегали с носилками через густые клубы дыма "мишки гамми" - жертвы, вынужденные на жарком солнышке носиться в напяленном второпях защитном костюме полной изоляции - резиновом гондоне с окошком и клапаном выпуска выдыхаемого воздуха. Клапан по традиции срабатывал кое-как - после первой минуты пребывания человека внутри костюм ощутимо надувался и мешал ходить. Сидеть, лежать и ползать он мешал тоже. Напряжения добавлял лежавший на носилках и изображавший пострадавшего коллега. Его шепот "Только не пизданитесь, только не пизданитесь" был слышен даже через маску дыхательного "Ауэра". Нести старались аккуратно.
Андрей наблюдал все это, в душе радуясь тому, что при распределении ролей отхватил самое спокойное место. Вода, свежий воздух, а главное - кругом никого. Сиди себе, покуривай, да жди вертолета. Дел по его прибытию тоже немного. Во-первых - дождаться, когда спустят трос. Во-вторых - от троса вовремя увернуться, чтобы не ёбнуло накопившимся на вертушке статическим электричеством, а все оно ушло в воду через специальный линек-громоотвод. В-третьих - накинуть пристегнутую к тросу беседку-"косынку" и расслабиться. Все остальное должен был сделать вертолет, а именно - спасти несчастного рыбака (Андрея) с льдины (плотика), пронести его, висящего на тросе, мимо трибуны наблюдателей, и уволочь подальше от полигона, к лагерю, где парни, не задействованные в показухе, уже заканчивали нарезать закуску.
А вдали уже стрекотала родная "бОшка". Андрей приподнялся, насколько позволил пляшущий плотик, и начал, вяло махая руками, изображать терпящего бедствие рыбака. Настал его звездный час. Машина с высунувшимся из двери выпускающим зависла, покачалась вправо-влево, снизилась. Из чрева ее показался и медленно поплыл вниз конец троса с болтающейся на нем "косынкой". Когда "громоотвод" коснулся воды, Андрей подтянул трос, нацепил беседку, и дал выпускающему знак "поднимай". Вертолет аккуратно приподнялся, ноги потерпевшего в последний раз пихнули опостылевший плотик. И тут, неизвестно, почему, неизвестно, как, и главное - непонятно для чего "бОшка" резко снизилась на метр-полтора. Андрюха погрузился в воду. Выпускающий, увидев это, что-то сказал по переговорному устройству, и вертушка, протащив спасаемого по воде метров пять, снова начала подниматься. Вместе с ней поднимался Андрей. А за ним, на глазах у заметно оживившейся трибуны, опасно раскачиваясь на постепенно растягивающихся лямках, поднимались наполненные водой и тиной до отказа, и невероятно от этого раздувшиеся рыбацкие штаны.

1.66

Как угнать трамвай
(нечто террористическое, или о "загадочной русской душе")

Холодная зима 2005 года. Январь. Владивосток.

***
Уже почти месяц прошел, после того как наше любимое правительство порешило отменить льготы на бесплатный проезд военнослужащим.
Офицеры, мичмана и прапорщики смирившись с этими решениями, ездили по гарнизону (бывало раза по три, туда-обратно, за день) за свой счет, а "очень старшие офицеры" и генералитет делали вид, что ничего особенного не произошло, и из своих УАЗиков, Тойот и Ниссанав, презрительно взирали на своих младших сослуживцев, которые, прозябая, тащились подобно наполеоновскому войску по смоленским, заснеженным дорогам...

***
В тот вечер я выдвигался домой очень поздно.
Настолько поздно, что мне, уставшему, совершенно не хотелось снимать с себя форму и переодеваться в штатское платье...

***
Трамвай N 4 пуст и, даже на остановке "Политехнический университет", никто не входит в старый, расшатанный временем вагон...
Зато на "Цирке" входят трое моряков. Вид у них совершенно непрезентабельный.
Мичман в фуражке и шинели. Вот ведь... пижон глупый...
Матросы, сразу видно - молоденькие. Черные шапки на ушах, мешковатые брюки, а на ватных, пятнистых куртках через всю спину хлоркой: "2 ДШБ ТОФ".
Воины настолько замерзли, что их зубовное клацанье явственно слышится в перекличке рельсовых стыков.
Старенькая кондукторша тихонько дремлет на своем выделенном кресле и только уже на площади Луговой вскакивает и идет обилечивать пассажиров.
Денег у моряков нет, и мичманюга препирается с кондукторшей, доказывая, что еще два месяца им можно ездить бесплатно.
Бабка попалась вредная и с хода начала орать, что ее не гребет-де ничего, а если не могут заплатить, то она сейчас вызовет наряд милиции, который несет службу на Луговой. Платите, суки! Мне по#ую ваши указы и приказы!
Неожиданно взгляд бабульки уперся в меня, ибо я тоже был в пятнистой куртке (правда, без хлорных надписей)...
Старая манда явно не зря прожила свои лучшие годы во Владивостоке. В званиях она разбиралась отлично.
- Товарищ майор! Прикажите этому мичману заплатить за проезд! Пусть платит и за себя и за матросов своих!
Напрасно я смущенно блеял ей, что не принадлежу к славной организации под названием Краснознаменный Тихоокеанский флот, и что у меня у самого только десять рублей наличностью... Грымза, войдя в раж, требовала покрытия расходов на перевозки любимого личного состава всего дальневосточного гарнизона, включая Камчатку, Сахалин и Хабаровский край...
В это время мы уже находились на трамвайном кольце площади Луговой.
Отодвинулась водительская дверь и в "салон" трамвая тяжелой поступью вступила двухметровая, толстенная бабища.
Когда она приблизилась к нам, мне показалось, что в вагоне существенно потеплело.
Дама, кажется, была в той степени опьянения, про которую говорят, что содержание крови в вине превышает все допустимые промилле...
Моряки (и я тоже) инстинктивно пригнулись...
- Петровна! Ты чего скандалишь? Дура, ты не видишь, что матросики едут? Пшшшшла вон! Ребятки, вам куда?
- Тетенька, нам в Минный городок, нам надо до двадцати трех часов в подразделении быть,- пискнул мичманюга.
- Ага!! В Минный городок!! Ребятки! Защитники! Сынки! Мы что?? Не русские, чтоль??? Это мы мигом! Мы это сейчас!
Залетев в свою кабинку тетка передвинула перед собой какой-то рычажок и все мы попадали от неистового движения рельсового транспорта.
Трамвай пролетел по луговскому кольцу и остановился. Водительница выскочила из вагона со здоровенным ломом, что-то там поколдовала с рельсами и, мы понеслись дальше... Вдогонку нам неслись неистовые вопли по громкой связи: "Водитель вагона 326!!! Вернитесь!!! Вам на Сахалинскую!!! На Сахалинскую-ю-ю..."
Я раньше никогда не задумывался над значением слова "стрелочник", и еще я точно знал, что "четверка" никогда не ходила по этому маршруту...

***
... от площади с поэтическим названием "Луговая", до конечной (военной) остановки "Минный городок" ровно четыре минуты хода.
На всем протяжении пути разбитная коммандорша развлекала в микрофон пассажиров (нас) пьяно-лирическим ремиксом на тему "... когда уста-а-а-лая подлодка, из глубины идет домой..."

***
На "Минном" мы уже встречались представителями патрульно-постовой службы МВД, неизвестно как оказавшимся на этом месте патрулем ТОФ и, телевизионной бригадой приморского телевидения с немудреным названием "Ночной Дозор"...

...я давал объяснения ментам и боковым зрением видел освещенных с двух сторон лампами видеокамер морячков...

...молоденькая, без шапки, обесцвеченная лахудра, со снежинками в пушистых волосах, бодро и вдохновенно в камеру:
- Терроризм приобретает все более изощренные формы. Сегодня, в двадцать два часа по Владивостокскому времени была предпринята попытка угона трамвая номер четыре следующему по маршруту Железнодорожный вокзал - Сахалинская. Мы еще не знаем, что двигало этими людьми. На этот момент известно, что в пособниках у моряков военного флота были водитель трамвая и кондуктОр N. Еще один военнослужащий в данный момент дает показания правоохранительным органам...

***
Ну... Бля...

P.S. Это реальная зарисовка.
1.75