История из разряда "генеральская инспекция". Произошла она в конце 70-х годов в воинской части г.Остров Псковской области - такая занюханная сержантская учебка, куда, однако, в то время регулярно ездили на военные сборы студенты Московского Физтеха. Начальник части - полковник, никакие более высокие чины там обычно не появлялись. Но как-то раз во время вышеупомянутых сборов туда внезапно нагрянул с инспекцией какой-то генерал (то ли из штаба округа, то ли из Москвы). И вот проходит он со своей свитой мимо одной из казарм, около которой, в курилке, студенты как раз расслаблялись после строевой подготовки. Увидев генерала, они застыли в тех позах, которые имели до того, ибо от испуга все уставные требования вылетели из голов - никакого вытягивания по стойке "смирно", отдания чести и т.д. Лишь один парень показал на оное страшное видение пальцем и с невыразимо тупым выражением на лице (то ли искренним, то ли наигранным) пробормотал: "Генера-ал..." Тот побагровел, но скандала поднимать почему-то не стал (видать, знал, что за народ), плюнул и пошел дальше. Апофеоз, однако, наступил в гарнизонном кафе "Ветерок", куда вслед за этим счел нужным зайти инспектор. Студенты, толкавшиеся в нем в большом количестве с целью прикупить чего-нибудь съестного (ибо в гарнизонной столовой кормили скудно и плохо), среагировали на явление генерала примерно так же, как и в первом случае, кроме одного парня, который на свое несчастье оказался к тому ближе всех. Он от испуга СОРВАЛ С ГОЛОВЫ ПИЛОТКУ И ПОКЛОНИЛСЯ ГЕНЕРАЛУ В ПОЯС!!! (Его потом долго выстебывали: "Что, брат, кровь крепостных предков взыграла, как барина увидел?") Уж этого-то генерал не выдержал - дико наорал на присутствующих и скорым шагом направился в штаб части. Что он там наговорил офицерам, неизвестно, но несколько дней после этого они были в несколько раз злее обычного...

- Интересно, а где еда? Где тушенка, сгущёнка, колбасный фарш, сахар, галеты, мясорастительные консервы, сало наконец?
Ответить на этот вопрос было некому, поскольку никого кроме меня рядом с пятью мешками овса, двумя коробками собачьих консервов и ящиком с заряженными аккумуляторами не было, гул вертолёта стих вдали. Старшина был прекрасен. Его мужественное неумное лицо было обращено в сторону комендатуры, руки безвольно висели. Он не играл. В его голосе слышалось неподдельное недоумение, обида и чуть экспрессии. Мы три дня ждали "окна", сами ещё не голодали, но лошади уже получали треть дневной нормы фуража, и в их глазах был немой укор. Трава в Карангурте не росла. Здесь вообще ничего не росло кроме фурункулов. Сколько торчать ещё под этим перевалом, никто не знал.
Ещё позавчера должна быть смена на месте, но не было погоды. Сегодня была погода, и был борт, но вместо мангруппы нам прислали жратву для животных, и питание для радиостанций. Я уже не помню, чего там за проблема получилась, но факт был налицо. Нас никто пока не собирался менять.
А предшествовали этому эпизоду некоторые события. Ущелье Карангурт, упиравшееся в одноимённый перевал - странное место. Попасть туда по земле можно было раз в несколько лет. Седловина на высоте около четырёх тысяч, в силу топографо-климатических обстоятельств была закрыта практически всегда. Еженедельного облёта было достаточно. Но лето 1991 года, случилось немного другим, и снег сошёл. Граница проходила вдоль гипотетической прямой меж двух господствующих вершин. Ну, и теперь попробуйте себе представить в натуре. Если стоять на перевале и задрать голову вверх, воображая эту самую линию, то она проходила отнюдь не над головой. То бишь, сама седловина находилась чуть в тылу. Может с километр, а может и все пять, кто там чего мерил, знака не стояло естественно. То есть "та" сторона хребта по склону слегка была территорией СССР. Участок сей "принадлежал" нашей заставе.
На облёте, какой-то глазастый козёл из маневренной группы заметил там людей. Люди, заметив что их заметили, побежали вниз, в Китай. Борт сесть не смог. Потом повторилась подобная фигня, группу высадили, но очень далеко. Пока шли, все китайцы съебались. Мангруппа там торчала-торчала неделю в засаде, но так никого и не дождалась (и ничего удивительного, последнее время они не вылезали из Нахичевани, хорошо научились охранять коньячный завод в Карабахе, но по секретам сутками томиться им было просто западло).
Вот собственно и всё. Дан приказ ему на запад. Навьючились мы вчетвером, да и пошли себе потихоньку в РПГ. Старший - Арбеков. Ползли туда трое суток, и вот уже четыре дня и пять ночей сидим в обогревателе, меняясь каждые четыре часа в "секрете". 9 дней не мылись, не брились. Вертолёт привёз совсем не смену, и не совсем жратву. Оттого было депрессивно, но страстнотерпно.
Смеркалось. Жёлтая как аммонит, китайская недоношенная луна выглянула из-за перевала. Пора уже было собираться выдвигаться "моей" двойке, менять Струбцину. Почему у него было такое погоняйло хоть убейте не вспомнить, факт тот, что он был в секрете один, поскольку Арбеков пришёл чуть раньше для выхода на связь с отрядом и заставой. Тут-то и шарахнула очередь.
Повскакивали все конечно (все трое), а старшина зачем-то прикрыл ладонью гарнитуру. Ракеты не было. Хрипнула УКВшка, и голосом Струбцины сказала:
- Марала грохнул!
- Уррааа!
Когда закончило гулять эхо, приковылял сам охотник, и возбуждённо начал описывать как он там увидел, прицелился и победил.
- Только он укатился вниз по склону сволочь.
Тем временем окончательно стемнело, и "та" сторона погрузилась во тьму. Сами понимаете, в секрете фонарями не светят, да и при свете там шею свернуть как два пальца. Решили ждать утра, да надеяться, что добычу там никто не сожрёт, и что укатилась она не совсем далеко. Так уж вышло, что с рассветом на точке мне сидеть пришлось с тем же Струбциной. Ветрище поднялся со снегом, видимость метров десять. Укрепили закладочкой верёвку, да пошли потихоньку вниз. На середине второй верёвки показалась туша вверх копытами. Я приободрев сумничал:
- Ух ты какая здоровая лосиха, ну и хорошо что без рогов, а то опять старшина заставит тащить их на подарок какому-нибудь зампотылу. И как всегда не донесём и бросим.
Задняя часть уже была припорошена снегом, но тут меня как ломом по голове...
Через весь живот "марала" ровненько и параллельненько врезались в пегий мех две подпруги.
Струбцина смущённо ковырял носком ботинка коренную породу Заилийского Алатау.
- Я видел что это лошадь, но седла не углядел, думал бродячая...
- Сам ты мудило бродячее, пять суток ждём хозяина ейного, точно наездника не было?
- Бля буду, одинокая была.
Пораскинув, решил Арбекову ничего не говорить, а то у него опять рак мозга в голове приключится, и последствия непредсказуемы, вплоть до многодневной осады Шанхая.
Порешили оттяпать у скотины мякоти, потом, ампутировав конечности пустить катиться колбаской вниз, да чтоб никто и никогда не признал в ней лошади. Седло, штатское судя по всему уйгурское, низколучное старенькое. Потник весь в кристалликах соли, задубевший. Кожа вьючного кармана плохая, даже на ремни не распустить. В кармане том, пара латунных гильз 12го калибра с едва уловимым запахом дымного пороха. Хоть не магазин от "калашникова" и на том спасибо, а то точно б докладывать пришлось. Разобрал его по запчастям и привалил камнями. Доложился на "базу", что свежуем и продолжаем наблюдение. Хотя в такой пурге мало чего нанаблюдаешь. Арбеков коротко крякнув "Уходим вниз за дровами" отключился. Ну и уже без особой спешки разделали мы трофей, набили чехол от спальника "вырезкой".
- Для Айдара ногу возьмём?
- Нет, он её жрать не станет, ему персонально вертольёт консервы привёз, праздник собачьей души.
Я захрустел в позвоночнике ножом отделяя голову:
- Как хорошо, что Радж меня не видит, да простят нам грехи наши, ваши лошадиные боги...
Струбцина перекрестился, убедив меня в своём непролазном идиотизме, и спросил:
- А ты раньше коня ел?
- Не коня а конину, и вообще хавают только кобылиц. Казы ел, колбасу конскую...
- А это кобыла?
- А ты присмотрись!
- А... (пауза) нету!

Ну, взялись! То, что было лошадью, никак катиться не хотело. Умучавшись и наверняка уже углубившись в КНР, плюнули, и пошли подниматься искать свою верёвку. Еле нашли. Погода всё хуже, связались с Арбековым, сказали что снимаемся. На нашей стороне было вроде поспокойнее. Из тумана показались лошади чудовищно обвязанные стрёмным хворостом. Мясо решили и варить и жарить. И варили и жарили, и камнем я его отбивал, жеваться оно ни в какую не хотело. Бульона похлебали, да дружно задымили казённой махоркой. Поворачивая то той, то другой стороной портянку к огню, Арбеков сказал:
- Прямо скажем, хуёвую ты Струбцина замочил лошадь, старую.
- Седло-то хоть надёжно схоронили?
Так мы и остались сидеть с открытыми ртами. А связист наш, он же кинокрут, Марик Зелинский обежал в сторону и стал звать Ихтиандров. Да разве в горах они водятся? Марик, сын известного в Ленинграде пианиста, убежал в армию из консерватории, по причине неразделённой любви к тридцатипятилетней начальнице паспортного стола, и возникшем на этой почве конфликте с папой. По ночам он читал стихи своему Серко (посвящённые Ей), и употребление в пищу конины для него было сравнимо с котлетами накрученными из композитора Шостаковича.
Арбеков, насладившись паузой снисходительно продолжил:
- Ходил я туда ночью, хотел рога посмотреть для подарка зампотылу

Аллюр http://copi.ru/775/

Место: станция "Динамо", что на Пироговской ветке, недалече от Мытищ. На запад от ветки - лесок, за ним владения Московского Инженерно-Строительного Института, в том числе и военная кафедра; на восток - олимпийское стрельбище. Через лесок идет асфальтовая дорожка, проходит мимо жд шлагбаума через пути и теряется в недрах стрельбища.
Время: осень 80го года, столица только-только очухалась от олимпийского спецрежима.
Действующие лица: майор Трифонов, водители.
Исполнители: 4е отделение 1го "понедельничного" взвода ВК МИСИ.

Действие первое, на сцене - майор Трифонов и отделение.
Т: Тщи курсанты, в следующий понедельник у нас тактические занятия на местности, всем прибыть в одежде, позволяющей передвигаться по лесу и ползать по земле.

Действие второе, те же, но неделй позже.
Отделение обмундировано весьма замысловато - кто в туристские штормовки, кто просто в старое-нежалко, отдельным бедолагам выдали танковые комбинезоны, войско вооружено учебными АК.
Т: Выходим в лес, отрабатываем действия отделения. Направление... рубеж развертывания в цепь... рубеж атаки - дорога в лесу, направление дальнейшего движения - ...
Отделение весело скачет в лес - чего бы не побегать вместо занудства в аудиториях - исправно разворачивается в цепь и выскакивает на опушку.

Действие третье, те же и водители.
Отделение с утробным "Ыррраааа!" цепью мчится к дороге, на которой у закрытого по случаю прохождения электрички шлагбаума стоит грузовик. Я не знаю, что себе подумали водители, увидев в подмосковном лесу группу откровенных партизан, но, судя по всему, говном к веторовому стеклу их приперло основательно.
Отделение же, завершив атаку дороги, бодро убыло в направлении дальнейшего наступления.

Финал.
Майор Трифонов получает немеряных люлей. Основание - помянутый грузовик вез на стрельбище патроны и двое в кабине были вооружены и, вообще говоря, обязаны были открыть огонь на поражение. К счастью, их просто заклинило от такой неожиданности.

Эх, вспомним детство золотое, гарнизонное!..

История эта произошла в 70-ых годах прошлого века в лесах Карельских, расположенных всё ближе к Краснознамённому Ребольскому погранотряду, ныне почившего. Жаль! Лихой был отряд! Лучшие детские годы прошли в нём. Как вы понимаете, будучи детём шкодливым и непоседливым (а какие дети бывают в погранотрядах и на заставах ещё?!) на границу после окончания заставского периода службы отца я недопускался, так сказать, в силу малолетства и той же пресловутой шкодливости. Потому воспроизвожу историю со слов папашки.
Стояла в реликтовом сосновом бору застава, "Каменка" или "Самшит" не помню опять же по малолетству. Всё хорошо бы, но у заставы была одна особенность. Жили на флангах у неё целых два мишки и оба, гады, ходили к финнам в гости. "Ходить в гости", как вы понимаете, подразумевает и возвращение домой и, как следствие, для заставы это оборачивалось "проводами" и "встречами" косолапых. Радость была лишь в отдельных моментах. "Левофланговый" уходя к финнам возвращался через два дня ближе к вечеру, а "правофланговый" уходил в гости утром и возвращался через сутки. Медведи звери аккуратные, график блюли, систему практически не рвали, между собой не пересекались, наряды не шугали. Приличный лесной народец. Дозоры даже наблюдали, что они лапами нити "колючки" раздвигали и через бок на спину - кувырк! Система конечно срабатывала, "тревожка" конечно неслась на участок сработки, докладывала на заставу и т.д. По прошествию какого-то времени была замечена переодичность медвежьих загулов и вскоре служба заставы была реорганизована. Ближе ко времени "медвежьего забега" тревожка спокойно без сирены и прочих киношных штучек вооружалась, садилась в "УАЗик" и ... Ждала. Сработка системы. Из окна дежурки высовывалсь боец и давал отмашку. Приехали на участок, проверили, отметили, контрольный доклад на заставу и домой. Короче, жизнь всё расставила по своим местам и всех всё устраивало. Но тут как на беду прислали на заставу молодого замполита. Рвения к службе полно. Воспитан на героических традициях. Входит в курс дела. Рассказали про участок, про заставу, про личный состав, ну и про медведей разумеется. Понятно, что в ознакомительных целях и "пользы для" на лейтенанта была возложена почётная обязанность мотаться старшим тревожной группы, в том числе и по "медвежьим забегам". Недели через три летёху это стало напрягать, он-то Родину защищать собирался от сволочи имериалистической, а не от лесной. Ну и в один "прекрасный" день, встречая мишку из Финляндии, он хватанул СПШ и в сторону тыла, причём как в букальном пограничном смысле, так и физиологическом по отношению к медведю, саданул бедняге ракету. Медведь серьезно не пострадал, слава Богу, но злобу затаил. Летёха гордый своей смекалкой, дескать: "Вот я каков! Медведя шуганул! Тепереча он дорогу к нам забудет, а к финнам и подавно." Доложился на заставе начальнику, но энтузиазма в глазах старого майора не нашёл. Я догадываюсь, что старый майор мог сказать по этому поводу, но в воспитательных целях мой отец об этом умолчал. С тех пор, "тревожка" летала на фланг только по сирене. Мишка утратил напрочь всю свою воспитанность. Время переходов через границу не соблюдалось, система рваласль от козырька до песочка на КСП. Уже через неделю все застава терзалась вопросом кого нужно мочить? Медведя или молодого заполита? Причём большинство сходилось во мнении, что мочить нужно последнего, т.к. медведя все знали дольше. Особо лютовали системщик и инструктор службы собак. Пыл остудил начальник заставы и наступивший ноябрь. Мишка залёг в спячку и все страдания прекратились. Летехе, конечно, отец-командир разъяснил, что медведь зверь территориальный и ему плевать на все инициативы замполита, как ходил за кордон, так и будет ходить. А со зверьём и личным составом на границе жить по-людски надо.
Второго медведя не трогать у него после беседы с начальником заставы уже хватило.

Сия поучительная история была завершена отеческим наказом: "Сынок! Пойдешь служить, не будь идиотом, не напрашивайся в инструктора и системщики. Это самые несчастные люди на границе. Все сработки их." Наказ его я выполнил безприкословно. Вот так.

Геноссе Богоявленский
Мы сидели за столом в номере маленькой гарнизонной гостиницы. Стол был когда-то полированным, но центнеры порезанной на нем колбасы, киловаттные кипятильники и сотни открытых об углы пивных бутылок превратили столешницу в подобие странной географической карты. На ней были свои материки, острова и белые пятна. Вместо скатерти мы накрыли мебельного уродца старыми штурманскими картами. Это придавало пьянке военную значимость, казалось, что мы двигаем по столу не стаканы с местной водкой, колбасу и помидоры, а полки, дивизии и даже корпуса.
Употребление организовал майор Геннадий Богоявленский по случаю приезда нашего шефа - полковника Мешонкина, которого народ, ясное дело, за глаза звал Мошонкиным. По легенде товарищ полковник Мошонкин должен был проверить, как мы проводим войковые испытания новой авиационной техники, а фактически приехал бесконтрольно попить водки и убедиться в том, что Генка - Геноссе жив, здоров и относительно трезв.
Майор Геннадий Богоявленский был личностью поистине уникальной. Размах и масштабы произведенных им за время службы безобразий были сравнимы с бесчинствами, которые творили древние греки при осаде Трои.
Счет его боевых побед открывал строгий выговор 'за организацию пьянки среди старших офицеров'. Это был знак свыше, определивший Генкину судьбу.
Как ни странно, специалистом Геноссе был хорошим и окончил Академию без Золотой медали только потому, что необдуманно склонил к близости дочку начальника курса. Когда страшная, как вся наша воинская служба, девица осознала, что на ней не собираются жениться, она устроила отцу скандал. Рыдая и размазывая по лицу остатки красоты, барышня повторяла: 'Пусть он женится, пусть он женится!'. Максимум, что смог сделать несостоявшийся тесть, это заныкать Генкину медаль.
Когда капитан Богоявленский омайорился, то есть стал, по его выражению, офицером, которого 'нельзя послать на х#й сразу', он пил три дня, причем третий день был ознаменован попыткой напоить комендантский патруль на Киевском вокзале.
Охреневшие от такой борзости 'бараны' от употребления не отказались, но, в свою очередь, предложили продолжить банкет на Красноказарменной. На следующий день шефу пришлось ехать объясняться в комендатуру, звонить в штаб округа, словом, всячески унижаться перед 'красными', чтобы 'вытащить Фокса с кича'.
На свободе Гена бил трясущимися руками себя в грудь, хрипел, что 'это больше никогда не повторится', шмыгал сломанным в какой-то давней курсантской драке носом и всячески изображал осознание и раскаяние.
А еще Гена Богоявленский был бабником. Женщина ему нужна была всегда. Когда не удавалось познакомиться с кем-нибудь на танцах 'Для тех, кому за 30', Гена обращался за помошью к дежурным по этажу, буфетчицам или зачморенным доработчицам с авиационного завода. Каждый вечер Гена выпивал бутылку водки и уходил на блуд. Утром, часа в 4, влезал в окно, шумно чистил зубы, мылся и ложился спать. Утром все начиналось сначала.
Так было и в тот раз. Обнаружив, что водка закончилась, Гена пожелал нам 'приятного вечера', заявил, что его ждут, и ловко выпрыгнул в окно. Вечером дверью он обыкновенно не пользовался, вероятно, чтобы не терять сноровки.
Под утро Геноссе, испытывая приятную тяжесть в чреслах, влез в окно и в темноте, наугад стал пробираться к своей койке. Он рассчитывал часа 3 - 4 поспать, потом похмелиться, потом сбегать на аэродром, а потом… Потом плановая система хозяйствования в очередной раз дала сбой, потому что койка оказалась занятой.
- Неужели она, зло#бучая, и сюда забралась? - похолодел Гена и щелкнул зажигалкой.
В его постели мирно спал Мошонкин. Шеф решил сэкономить и переночевать в нашем номере, используя пустующую койку.
У медиков есть термин - 'состояние полиневрической обезьяны'. Это когда человек пьян настолько, что реагирует только на простейшие раздражители: свет, тепло, холод… Насчет полиневричности Мешонкина ничего определенного сказать не могу, но на обезьяну он был опреденно похож. На старую, облезлую, безобразную обезьяну, которая нагло дрыхла на гениной койке, обнимая подушку длинными лапами. Левая лапа, густо поросшая черным, спутанным мехом, свесилась почти до пола, на ней светился диск 'Командирских' часов…
- Эк набубенился, - лицемерно вздохнул Гена, - а еще полковник. - Как бы энурез его не прохватил, пропал тогда матрац!
Аккуратно перекатив спящего шефа на бок, Гена выдернул из-под него матрац, оставив ему простынь, постелил на пол и улегся.
В соответствии с неотвратимым, как судьба, законом похмелья, первым проснулся тот, кто вчера выпил больше всех, то есть - Мошонкин.
Издавая тоскливые, нечленораздельные стоны, он сполз с койки и начал греметь бутылками, в рассуждении похмелиться. Остальные тоже проснулись и внимательно следили за движениями сутулой полковничьей фигуры, чтобы во время упасть на хвост. Проверив всю посуду и убедившись, что ему махнула крылом птица Обломинго, дядя Петя жалобно вздохнул и обернулся в надежде, что мы разделим его горе.
Гена, который в это время чистил зубы, взглянул на шефа и подавился зубной щеткой: живот полковника Мешонкина был, как панцирь черепахи, разрисован квадратами и кружками сетки продавленной армейской койки.
Шеф запеленговал Генку по придушенному бульканью и тут в его затуманенном сознании ожил офицер-воспитатель.
Скандальная фигура в мятых сатиновых трусах внезапно преобразилась, расправила плечи, скрипнув невидимой портупеей, и гулким басом вопросила:
- Геннадий Викторович, почему вы отсутствовали в течение ночи в расположении гостиницы?!