Рассказывали....

После того, как Путин всерьез занялся жильем для военных,в разных местах стали решать этот вопрос, где как, но все-таки решать.
Но как всегда, бардака и откровенного воровства тоже было немало.
Недалеко от одного хорошего города областного масштаба нашли возможность выделить под коттеджную застройку очень приличный участок, организовали постройку дорог и сетей на льготных условиях и обещали начать застройку коттеджами для служащих и уволенных военных в запас за счет жилищных сертификатов.
Но, как известно ,застройка в России - морока и тягомотина та еще, и созданный военными кооператив, не имевший особого опыта, не смог быстро пробиться через бюрократию.
А тут подсуетилась компания, у которой местные власти были если не в кармане, то на коротком поводке.
Быстренько взяли кредит? и не успели военные моргнуть глазом, как участок оказался в руках дельцов.
Поднялся скандал, местные власти перешерстили, но земля осталась в руках у пройдох.
Цены на землю они, естественно? вздули до умопомрачения, так что на жилищные сертификаты можно было купить разве что участок для сортира.
В это время к одному из офицеров приехал отец, который хотел помочь сыну построиться.
Деньги у него были, но не очень много.
А мужик этот был отставной военный юрист, из тех, что работают головой, а зарплату и звания получают не даром.
Его специализацией было разрешение всяких межэтнических и национальных ситуаций в армейской среде.
Этого добра в нашей армии было и есть всегда много, так что опыта, знаний и связей этот дяденька имел предостаточно.
Собрали самых близких друзей на совет.
Сын юриста с помощью отца и друзей все же купил втридорога один из участков в центре будущего поселка, который уже начал понемногу раскупаться и застраиваться «новыми русскими».
На этом участке очень скоро, опять-таки с помощью друзей, вырос простенький, но очень просторный дом.
Дом был оформлен и сдан в эксплуатацию по всем правилам.
Пройдохи радовались: мол, нашлись деньги у одних военных - найдутся и у других, в долги залезут и прочее.
А нет - распродадим богатеньким Буратино, и дали обширную рекламу.
Но радовались они рано.
Вскоре дом был официально сдан в аренду небольшой (по бумагам) цыганской семье.
Через две недели их было там уже не меньше пятидесяти - всех возрастов и типов, особенно много было цыганят.
Появилась и скотина - хромой мерин, козел с очень вредным характером, десяток коз, не поддающееся подсчету количество собак и кур.
В течение короткого времени чинный поселок превратился в кипящую смесь цыганского табора с базаром.
Везде днем и ночью бродили и галдели непонятные личности, приставали ко всем обитателям и прохожим с типичным цыганским набором предложений: что-либо купить, сыграть, погадать, «снять порчу» - как обычно.
Детвора саранчой прочесывала все окрестные дворы, сараи и дома, и тащила, ломала и портила все, что лежало плохо и не очень плохо.
Пойманные на месте преступления цыганята визжали, кусались, царапались и сами кровянились.
Очень неохотно приезжавшая на вызовы милиция вместо ареста пойманных цыганят составляла на вызывавших протоколы «об избиении ребенка».
И сразу же в райотдел поступали очень грамотные жалобы на «зарвавшихся озвереших владельцев, избиваших до крови несчастных детишек за украденные яблоки или разбитое во время игры стекло», и те были рады, если удавалось отделаться предупреждением или небольшим штрафом.
Детишек сопровождали злющие собаки, которые блокировали любые попытки хозяйских собак защитить добро своих хозяев, а в прочее время не давали никому прохода и лаяли беспрерывно днем и ночью.
Козы масштабно осваивали сады, огороды и клумбы, козел успешно отбивал все попытки прогнать стадо, а в промежутках норовил ударить рогами в задницу любого зазевавшегося прохожего.
Куры зачищали то, что оставалось от коз.
Хромой мерин бродил по поселку, смеялся и везде оставлял кучи навоза,предпочитая места у калиток или крылец.
Возводимые заборы бесследно исчезали почти сразу же после возведения.
Мощная реклама вначале действовала, то и дело появлялись потенциальные покупатели. Однако, сразу же по прибытию в поселок, подвергнувшись немедленной атаке цыганок, собак или козла, уезжали, часто предпочитая даже не выходить из машин.
Попытки деляг воздействовать на цыган оканчивались так, как должны были оканчиваться - деньги за обещание уехать или хотя бы вести себя тише они брали охотно, но, конечно, не уезжали и тише не становились.
Попытки взять цыган на горло или угрозы оканчивались еще хуже.
Протоколы на бродячих животных составлять не удавалось, поскольку их надо было сначала поймать и документально установить владельцев, что было, понятно, практически невозможно.
Приглашаемые частные охранные предприятия, ознакомившись с обстановкой, даже отказывались обсуждать условия контрактов.
Угрозы в адрес владельца, офицера, прошедшего «горячие точки», также не прокатывали: парень был не робкого десятка, вдобавок не один, да и времена уже были не те.
Папа военный юрист шутя отбивал все претензии, составленные приглашенными владельцами участков адвокатов.
А в то же время затраты на содержание участка и выплаты по кредиту не уменьшались.
Банк, естественно, не хотел «входить в положение».
Уже купившие участки «новые русские», ребята в основном тертые и со связями, тоже быстро просекали ситуацию, предпочитали не связываться, а выкатывали делягам претензии, и многим удавалось заставлять их забирать участки и недостроенные дома по ценам первоначальной продажи.
Перед ними встал выбор - обанкротиться или сдаться.
Предпочли сдаться.
Кооператив выкупил все участки, достроенные и недостроенные дома по очень приемлемым, заниженным ценам для тех, для кого это было задумано - военных и уволенных в запас, пошли в дело сертификаты, кроме того, банк охотно согласился на переоформление кредита,понимая бесперспективность отчуждения участка за долги в свою пользу.
Договор аренды с цыганами был расторгнут, а табор тихо исчез - говорили, что они перебрались в какой-то похожий поселок в соседней области.

Салютный взвод

Салют! Какие ассоциации вызывает это слово у человека?
Для любого гражданского - это праздник, застолье, безудержное веселье, шутки, женский смех, и как заключительный аккорд шумной официальной части, взрывающийся миллионом огненных красок - фейерверк!
Таково банальное видение мира человеком, которого Родина милостиво не лишила по достижению призывного возраста трогательной детской привычки смеяться в цирке.
Те же, кто в торжественно-роковую минуту пробубнил как заклинание "Я... гражданин... вступая в ряды ВС... клянусь... пусть меня постигнет..." тут же выстроят совершенно другой причинно-следственный ряд.
Применительно к нашему родному училищу - "Голландии" - это выглядит так:
...тренировки салютного расчета в свободное время, опостылевшие до одури инструктажи по ТБ, опять тренировки со стрельбой "условно", и самое раздражающее, да что там раздражающее! Бесящее своей неизбежностью - неувольнение в праздничный день!
И все это в сочетании со столь "милым" сердцу мегапостроением в выходной, с парадом, идиотской строевой прогулкой под грохот барабанов, с "задорным" перетягиваниям каната и всем тем, что в праздник делало нас такими похожими на взмыленых лошадей...
Все ближе красный день календаря!
Какие-то там (запамятовал уж - простите!) праздники. Стреляем с мола у Константиновского равелина.
Натренировались до автоматической одури, отстрелялись, приехали, сдали боезапас и салютную установку. Думали - навсегда! Через неделю во взводе "залет" - грубый дисциплинарный проступок, следом "дуплет".
Командование с нарастающим беспокойством осознает, что потенциал коллектива в области разгульного веселья далеко не исчерпан! А тут опять красный день накатывает листом календаря!
И опять салютный взвод выпадает на нашу роту!
Наивные, юные души! С детской верой в справедливость я и мои однокашники наивно полагали, что минует наш чаша сия! Планы строили, кое-кто даже о "сквозняке" (увольнении с субботы на воскресенье) размечтался... Короче, на самотек не пустили - деньги собраны, спиртное закуплено, девушки предупреждены, родители девушек предупреждены соответственно самими девушками, о том, где и как им, родителям, предстоит проводить праздничный вечер...
Ведь не пришло еще осознание "...всей глубины наших глубин..."!!!
Командир роты принимает единственно верное в этих условиях решение!
По-нашенски!
- А кому мы доверим столь ответственное мероприятие с применением боезапаса фактически?
- Может быть, самым ответственным? Может, передовикам соцсоревнования? - пытаются угадать юноши, чьи служебные карточки уже исписаны с обратной стороны (страница - для взысканий), а мозг еще не успела переформатировать флотская действительность...
- Никак нет!!! Вот вам, сукиным детям, товарищам курсантам, безуспешно пытающимся от праздника к празднику подрывать организацию службы войск в училище, да и в гарнизоне в целом, мы доверим эту почти что боевую задачу! Этим пьяницам, самовольщикам и разгильдяям, мы, конечно же, доверим это архиважное задание!
Чтоб знали! Чтоб поняли и осознали!
К тому же, отработаны уже, да и не напьются! - подумало начальство.
Попытки второй шеренги робко напомнить, что в роте есть еще два взвода, возможно, желающих отточить мастерство военных фейерверкеров, ни к чему, кроме предупреждения о возможном наказании за нарушение дисциплины строя, не привели.
Все наши планы рухнули!
Опять тренировки, стрельба условно... короче, все как в прошлый раз - за одним исключением! Другого дали старшего на мероприятие!!!
Каптри с кафедры не помню чего появлялся на мгновенье на каждую тренировку салютного взвода, и проводил очень доходчивый инструктаж по ТБ.
Сурово глядя из-под громаднейшего козырька шикарной шитой "фуры", засунув руки в карманы, он каждую тренировку исполнял на бис всего одну фразу.
- ПАРНИ, МЫ НЕ ДОЛЖНЫ СГОРЕТЬ НА ЭТОМ ДЕРЬМЕ!!!
Он просто вбивал ее в нас как гвоздь!
Он бросал ее нам в лица с усталой уверенностью человека, знающего не с чужих слов, что такое борьба за живучесть!
- ПАРНИ, МЫ НЕ ДОЛЖНЫ СГОРЕТЬ НА ЭТОМ ДЕРЬМЕ!!!
- Товарищ капитан третьего ранга! Не подведем!!! Не в первый раз!- искренне отвечали парни.
- МЫ НЕ СГОРИМ НА ЭТОМ ДЕРЬМЕ!!!- эхом вторила вторая шеренга...
Наступил красный день...
Получили что следовало, кто надо расписался, погрузили установку.
Последнее предстартовое построение перед машиной.
Наш старший тоже в печали - у него, как и у нас, праздник накрылся!
Распахнутая шинель, фура как всегда надвинута козырьком на глаза.
Леденящий бриз с моря играет белым кашне и разносит вдоль строя
легкий запах "шильного" перегара-свежака.
Последний инструктаж - сакраментальное, в этот раз по праздничному бодро-задорное:
- ПАРНИ, МЫ НЕ ДОЛЖНЫ СГОРЕТЬ НА ЭТОМ ДЕРЬМЕ!!!
Старший запрыгивает в кабину, мы все - в кузов.
Стреляем опять с мола. Дорога - минут двадцать.
Прибыли. По дороге продрогли. Весело взялись за разгрузку, установку на позиции. Проверена связь. Время докладывать о готовности.
- Товарищ капитан третьего ранга! Готовность 15 минут!
Распахивается дверь Урала.
Сперва выпадает шикарная фура, описывает по бетону мола плавную дугу и закатывается под "Урал".
Парни заворожено следят за ней.
Следом, с изящностью пожилой жабы, из кабины вывалился готовый в хлам старший.
Один конец кашне до земли, рука рвет ворот и мы слышим:
- ПАРНИ! ПАРНИ!!! МАТЬ ВАШУ! МЫ НЕ ДОЛЖНЫ СГОРЕТЬ НА ЭТОМ ДЕРЬМЕ!!!
Парни вмиг поняли, что старшего просто развезло в тепле кабины от принятого в честь праздника спирта. Тут же аккуратно офицера загрузили обратно в "Урал", с сыновней заботой нахлобучив ему на голову выуженную из-под грузовика фуражку.
- Пятиминутная готовность!
- Минутная!
Дальше все на автомате по накатанной...
На третьем залпе заряжающие понимают, что если вместо 25 ракетниц в кассету вставлять двадцать, то дело идет несравненно легче...
Еще через залп парни снижают заполнение кассеты до 10 ракет - появляется время пошутить между перезарядками установки...
Бах! Бабах! Ракеты в небо - пыжи сверху дождем на голову!
Палят с мола напротив, с Хрусталки, с Павловского!
Сполохи, пороховой дым, грохот и шипенье!
В красных отсветах дико блестят за стеклами "Урала" ошалевшие глаза
очнувшегося от канонады старшего.
Он что-то кричит, пытаясь безуспешно открыть дверцу.
- МЫ НЕ СГОРИМ НА ЭТОМ ДЕРЬМЕ!!!! - успокаивают его парни, радостно набивая карманы ворованным боезапасом.
Отстрелялись. Погрузились. Доехали.
Разгрузились. Сдали что кому положено, расписались кому надо.
Замечаний нет!
Тоскливо посмотрели на часы и через бухту на город!
Смысла нет! Поздно!
Бегом к "бабе Дине"- хозяйке подпольной винокурни. Три рубля литр! Меньше на душу - эта бормотень не зацепит.
Еще через полчаса на близлежащей сопке творилась вакханалия!
Группа пьяных в дым курсантов методом поджига утилизировала образовавшийся избыток боезапаса. Было светло как днем. Красные, зеленые пламенные шары со свистом хаотично носились по земле. Среди этого броуновского огненного движения, мы, изгнанные железной командирской волей с праздника жизни, веселились с отчаяньем изгоев! Мы хлебали еще пузырящуюся мутную брагу, поджигали ракеты и с диким хохотом орали в космос:
- ПАРНИ, МЫ НЕ ДОЛЖНЫ СГОРЕТЬ НА ЭТОМ ДЕРЬМЕ!!!
Впереди было еще целых полчаса до отбоя и много лет на флоте.
И впоследствии многократно, заканчивая инструктаж по ТБ личного состава, я не мог отказать себе в удовольствии взять паузу, и надвинув козырек на глаза:
- ПАРНИ... - ну, дальше вы, я думаю, уже запомнили....
Давно это было, может, и не совсем так.

История, в общем-то, не авиационная, но случилась она в авиационном училище.
В 1988 году служил я в военном училище командиром взвода курсантов. Времена были перестроечные - каждый день требовалось "ускорение".
Однажды начальник училища потребовал ликвидировать задолженности курсантов по физподготовке (в очередной раз). Назначили время для сдачи зачетов и приступили к приему.
Чтобы задать тон и подать личный пример, он залез на перекладину и героически выполнил подъем переворотом один раз (типа "авамслабо?").
Чуда в очередной раз не произошло. Если математику можно выучить за ночь, ну или списать, здесь ничего не сделаешь. Короче, поступил приказ к 15.00 подготовить документы на всех на отчисление. За пару часов надо было подготовить кучу рукописных бумаг на несколько десятков рыл в каждом батальоне (ПК тогда не было).
После того, как я закончил писать всю эту херНю, командир роты говорит: давай, пиши на других. Отмаз - типа я их не знаю - не прокатил, "пиши нейтральные характеристики". Почерк у меня по жизни херовый, все писаря заняты, и я посадил дневального писать представление на курсанта Иванова.
Времени на черновики не было, писалось всё начисто в типографский бланк под мою диктовку.
Когда дневальный спросил: что писать в графу "национальность"? я взорвался:
- Какого хуя ты спрашиваешь национальность Иванова?
- Я не знаю.
- Пиши еврей или лучше жидо-масон, что там дальше? Год рождения?
Задиктовал характеристику, успеваемость и т.д. Прочитал характеристику, подписал. Отнес на подпись ротному, потом комбату.
Все убежали в штаб с документам и отчисляемыми для принятия решения.
Наступили редкие минуты расслабухи. Мы - молодые взводники - сидим в канцелярии, курим, травим анекдоты.
Заходит дневальный (тот самый): товарищ лейтенант, вас к телефону. Беру трубу:
- Да.
- Ротный: товарищ лейтенант, кто писал характеристику на курсанта Иванова?
- Я.
- А какая у Иванова национальность?
- Вовка, ёптыть, тут мне Хвостов (дневальный) мозги ебал, теперь ты. Ну какая у Иванова может быть национальность?
И тут у меня где-то между ушами проскакивает молния.
Беру за жабры дневального:
- Ты что написал в графе "национальность" у Иванова?
- Я не помню.
- (ласково) Жидо-масон?
- Точно. Я ещё подумал: странная какая-то национальность, а потом подумал: "у-у-у жидяра", и написал.

Иду в канцелярию. Вопрос ровно один: меня повесят на плацу? Или из уважения к традициям русской армии расстреляют как офицера?

Сижу, жду командира. Настроение -100. Часа через 3 приходят ротный с комбатом, смеются. Комбат говорит: я тебя завтра накажу. И уходит.

Дальше со слов командира роты.

Приходим мы в штаб, двоечников построили в коридоре, сами сидим в кабинете у зама. Зам просматривает документы, перед тем как идти к генералу. В кабинете тревожная тишина. Вдруг он спрашивает: а что такое Жидо-масон? Мы переглянулись.

Необходимое отступление:

Времена были тАталитарные. По понедельникам на полном серьёзе мы подавали списки перестроившихся. А ещё у руководства была такая забава - остановить "случайно проходящего мимо" офицера и спросить у него (в зависимости от настроения):
1. Что гласит ст.18 УВС ВС СССР ?
2. На чем основывается воинская дисциплина ?
3. Что гласит Приказ МО ?...?
И т.д.
А потом на всех совещаниях смешивать с гАвном его начальника.

Основное повествование:

На вопрос "что такое жидо-масон?" мы начали что-то вяло мямлить, вспомнили даже каких-то каменщиков и даже успели мысленно попрощаться с 13-й получкой.
Следующий вопрос вызвал полный ступор:
- А национальность такая бывает?
- Да вроде нет...
- А что же вы пишете Иванову в графе "национальность" жидомасон?
- ГДЕ?!!
- Да вот.

В официальном документе, у курсанта советского военного училища, в графе "национальность", написано: ЖИДО-МАСОН, в конце документа русским по белому гордо красуются три подписи: командир взвода, командир роты, командир батальона.

Могу спорить: Николай свет Василич Гоголь в этот торжественный момент перевернулся в гробу, потому как - «немая сцена».

После некоторой паузы, оправившись от шока, мы наперебой начали что-то кричать, типа мы щЯЗ всё перепишем. А зам спокойно так говорит: нет, это документ, и переписывать его нельзя. Берёт всю кипу бумаг "подмышку" и идет к генералу.

Немая сцена в квадрате.

По прошествии пары минут из-за дверей кабинета начальника "советского военного училища" раздался такой смех, что с первого этажа, держась за кобуру, на цыпочках пришел дежурный по управлению. Ещё через две минуты оттуда вышел зам, выдал чистый бланк с подписью начальника в графе "решение начальника училища" и сказал: "переписывайте". Старый бланк не отдал.

На следующий день на совещании офицеров батальона командир собрался меня "конкретно оттопырить". После долгого вступления, когда все непричастные уже лежали "пацсталом" от смеха, я с наглостью приговорённого к смерти сказал:
- А за что?
- За небрежное оформление документов, блять, будешь знать, как подписывать документы, не читая.
- Там после моей подписи ещё две стоят, крайняя - ВАША!!!

З.Ы. В тот раз никого не отчислили.

ЕСЛИ БЫ ТЫ БЫЛА...

Эпиграф:
Когда бы любовь и надежду
связать воедино,
какая бы (трудно поверить)
возникла картина!
Какие бы нас миновали
напрасные муки,
и только прекрасные муки
глядели б с чела...
Ты наша сестра.
Что ж так долго мы были в разлуке?
Нас юность сводила,
да старость свела.

Булат Окуджава


После пятидесяти это стало происходить с Олегом заметно чаще. Как будто кто-то невидимый вдруг толкал его в бок, и сна ни в одном глазу. Ложился в постель - казалось, вырубится мгновенно. Так устал за день, что в голове одна мысль: «Скорей бы к подушке... Какое счастье - проспать целых шесть часов!..» А вот на тебе... Воспоминания юности, почему же вы не даете спать?..
В такие моменты ему хотелось потихоньку встать, осторожно вынуть из бара бутылку джина, на цыпочках пробраться на кухню. Там набулькать в стакан ароматного напитка, плеснуть тоника, бросить ломтик лимона. Перед тем, как сделать первый, самый вкусный глоток, запихнуть в «сидишник» диск Джо Дассена. Громкость на минимум.
«Et si tu n'existais pas
Dis-moi pourquoi j'existerais...»
Эту песню впервые Олег услышал в знаменательный для себя год - когда он, как говорят на флоте, «сыграл ДМБ». Вместо «юноши бедного со взором горящим» домой вернулся совсем другой человек. За три года он научился делать настоящую мужскую работу «до упора» («потому что могу это сделать, если другие не могут или не хотят»), обрел самоуважение и твердо установил для себя главное жизненное правило: добиваться всего не «прогибами», я своим трудом. От прежнего разгильдяйства, которое Олегу едва не стоило школьного аттестата, не осталось и следа. Теперь он страстно хотел учиться.
Упущенное в школе пришлось наверстывать на подготовительных курсах. Первое время на них Олег выделялся уникальными пробелами в знаниях. На вступительных экзаменах он набрал почти максимальное количество баллов.
Спустя годы Олег порой завидовал себе тому, двадцатилетнему, который в погожий сентябрьский день размашисто шагал к институту Хользуновым переулком. Кроме радости от первой в жизни победы его переполняло неиспытанное доселе ощущение: он может все в этой жизни. Он хозяин своей судьбы!..
«Эх! Выпить бы сейчас за того наивного парня», - улыбается в темноте Олег.
Однако вставать нельзя. Жена спит чутко, словно матрос на вахте. Поднимешься, и тут же услышишь шепот: «Что случилось? Опять язва?..» И даже после уверений, что все в порядке, она будет долго ворочаться, пытаясь снова заснуть. Утром скажет, что не спала всю ночь и теперь чувствует себя сомнамбулой. Олег будет испытывать двойную вину: он останется дома, а жене ехать в переполненном метро. У себя в банке она до глубокого вечера просидит за компьютером, отвечая за движение огромных денежных потоков. Не дай Бог из-за недосыпа совершит какую-нибудь ошибку. «Ладно, обойдемся без похода на кухню, - привычно смиряется Олег. - Джин пусть остается в баре, а песня Дассена может звучать во мне неслышно для окружающих».
«Et si tu n'existais pas
J'essaierais d'inventer l'amour...»
«Если б не было тебя,
Я бы постарался придумать любовь...»

Выдумывать любовь Олегу было без надобности. Что было, то было. Первый раз как положено - в шестнадцать лет, с первого взгляда, до безумия. Два месяца ходил, поглядывал украдкой, пока все же не решился опустить записку в карман ее пальто. Позвонила, пришла на свидание.
Брели по заснеженным тротуарам, и Олег все говорил, говорил: о Стругацких, о ребятах из класса, о песнях Окуджавы, о будущем поступлении в мореходку... Когда их руки случайно соприкоснулись, его ударило, как разрядом тока.
Спустя две недели он окончательно понял, что ни в какую мореходку не поедет. Просто не сможет уехать от нее. Собирался ей сказать. Вот только она опередила. Объявила, что им не надо больше встречаться. О причинах пробормотала что-то невразумительное и ушла. А Олегу снег казался черным. Все три часа, что он мотался по улицам, пытаясь понять: чем он оказался нехорош?..

«Et si tu n'existais pas
Dis-moi pourquoi j'existerais...»
«Если б не было тебя,
Скажи, зачем бы я жил?»

С того проклятого дня «на любовном фронте» у Олега началась затяжная полоса неудач. Нельзя сказать, что он сторонился девчонок или они совсем не глядели в его сторону. Влюблялись в него, некоторые просто на шею вешались. При желании он даже мог бы стать, как теперь говорят, «секс-символом» целой швейной фабрики.
Олег тогда полтора года отслужил. Старший матрос, готовился сдавать на первый класс, отличник БП и ПП, комсорг БЧ-5 - со всех сторон образец для подражания. А тут из родимой Москвы поступило в политотдел предложение: расширить масштаб шефства комсомола над флотом. Зачинателем Бауманский райком выступил; попросил на свой пленум прислать делегацию моряков с будущего подшефного корабля.
Поехали в Москву трое. Старшим был лейтенант Петров, бывший корабельный «комсомолец», умудрившийся после пары месяцев службы на «пароходе» перебраться в политотдел бригады. Флотскую союзную молодежь представляли Олег и «карась» Вася. У того, правда, из всех заслуг перед комсомолом были только родители, работавшие в системе торговли. Пользуясь оказией, Вася был должен на обратном пути доставить на квартиру командира купленный по случаю ковер.
Среди официальных мероприятий, в которых пришлось принять участие посланцам флота, было посещение фабрики «Красная швея». Оказалось, что райком выступал лишь проводником, а сама идея шефства над кораблем зародилась в многочисленном женском коллективе швейной фабрики.
После экскурсии по цехам под обстрелом множества девичьих глаз («Из мужиков, - отметил про себя Олег, - встретились только два пожилых слесаря с сизыми носами»), моряки еще битый час просидели в комнатушке фабричного комитета комсомола. Все это время «комсомольская богиня» Катя, миловидная девушка с неплохой фигурой, им рассказывала о социалистическом соревновании и разнообразных формах работы с коллективом.
Когда ее на минуту вызвали в коридор, лейтенант Петров, накануне хорошо посидевший со старыми друзьями и поэтому более других делегатов мучившийся в духоте кабинета, пробормотал:
- Дура-баба! Давно бы поляну накрыла да девок своих позвала. А то все трындит про соцобязательства...
То ли «богиня» ожидала проявления инициативы со стороны моряков, то ли сыграло роль печальное обстоятельство, что был разгар рабочего дня, и все швеи-мотористки должны были гнать план - при любом раскладе симпозиум (в древнегреческом значении этого слова) не состоялся. Прощаясь, Катя попросила:
- Ребята, оставьте свои телефоны. Девчонки хотели бы вам позвонить.
Вечером того же дня состоялся разговор:
- Аллё! Это Олег?
- Да.
- Это с фабрики, где вы сегодня были. Меня Снежаной зовут. Катя дала ваш телефон.
- Очень приятно.
- Олег, давайте куда-нибудь сходим? Хотите, мы билеты в театр возьмем?
- А вы не одна?
- Да, я с подругами. Они тоже хочут с вами познакомиться.
- Хорошо, Снежана. Давайте сходим в театр, но... только не Советской Армии...
Сейчас Олег уже не мог вспомнить, почему культпоход со швеями сорвался. Вроде бы Снежана еще звонила, сообщала, что не могут достать билеты в хорошие театры. Намек на просто «погулять» Олег как бы не понял. На предложенный вечер у него уже была назначена встреча с девушкой, с которой он полгода переписывался. В соответствии с планами были запасены шампанское и коробка конфет...
В последний вечер перед возвращением на корабль позвонила Катя.
- Вы знаете, Олег, - смущенно говорила она, - девчонки на меня обиделись. Сказали, зачем москвичей прислали - у них тут свои подруги. Вы там у себя расскажите товарищам о нашей фабрике. Может, кто захочет переписываться? Так пусть пишут в комитет комсомола, а я письма передам.
С подругой по переписке, кстати, у Олега тоже ничего путного не вышло. Увидев вино и конфеты, она заметно напряглась, пересела на другой край дивана и, потупившись, попросила прощения за ошибку. Да, говорила она, переписываться с Олегом было интересно, в отношении всего остального... Она не может... не испытывает... ей так стыдно... В общем, где-то мы эту песню уже слышали.
От расспросов друзей Олег отделался общими фразами, из которых при желании можно было понять, что удовлетворение получили все, а в первую очередь сам отпускник. Ставшая ненужной стопка писем была потихоньку сожжена в закопченном обрезе для уничтожения секретных бумаг.

«Et si tu n'existais pas...»
«Если б не было тебя,
Скажи, зачем бы я жил?
Чтобы волочить жалкое существование без тебя,
В этом мире без надежд и сожалений...»

Поступив в институт, Олег решил, что его невезуха кончилась. Институт-то педагогический! Ладно, у них в группе «фифти-фифти» - поровну ребят и девчонок. Зато в целом по курсу заметный перевес прекрасного пола. Плюс под боком филфак. Там вообще всего трое парней.
Вот только Амур, приставленный к новоиспеченному студенту, продолжал рассылать свои стрелы по прежней идиотской системе. Стоило Олегу начать ухаживать за девушкой, как вскоре оказывалось, что она любит другого. Как минимум две такие пары (судя по традиционным встречам) до сих пор счастливо живут в браке. А разгильдяй с крыльями, проявляя тупое упорство, снова пулял куда ни попадя. И в очередной раз его стрелы, попадая совсем не в тех, в кого надо, причиняли вместо радости боль.
Но в конце второго курса чудо все-таки случилось.
Однажды по какой-то неведомой причине Олег сел на лекции не со своей постоянной компанией, а рядом с девушкой из другой группы. Ее звали Наташа.
Невысокого роста - даже на каблуках она была Олегу по плечо, с «осиной» талией, которую, казалось, можно было охватить пальцами. Светлые вьющиеся волосы, тонкие черты лица. Для Олега вдруг сделалось очевидным ее сходство со знаменитой «Дамой с горностаем».
В перерыве они разговорились. Набравшись смелости, Олег пригласил ее в кино. Наташа согласилась...
Объяснение состоялось через месяц, во время первомайских праздников. Компания желающих провести три выходных дня на природе подобралась огромная, сразу с трех курсов. Ночные посиделки у костра, песни под гитару, огромные звезды на темном небе, сухое вино из эмалированных кружек. Худенькие плечи любимой, накрытые полой твоей куртки, ее профиль в отблеске пламени. Счастливейшие минуты юности...
Когда взошло солнце, Олег позвал Наташу, взял ее за руку, и они медленно пошли по лесной дороге. Сначала он мысленно наметил себе рубеж - «когда лагерь скроется за поворотом», затем - «до той сосны». И поворот, и сосна был давно пройдены, а Олег все никак не мог заговорить. Наташа тоже молчала, украдкой поглядывая на своего спутника. Вдруг она остановилась и сказала:
- Все, я дальше не пойду.
Тогда Олег решился:
- Я люблю тебя...
В ответ молчание. «Неужели снова отказ?!» - вонзилась в сердце раскаленная спица.
- А ты?.. - чуть слышно спросил он.
Наташа смущенно улыбнулась, приникла к нему, запрокинула голову, подставляя губы для поцелуя...

«Et si tu n'existais pas...»
«Если б не было тебя,
Мне бы не было места
В этом мире, где все приходит и уходит».

Наконец-то Олег был счастлив. Однако существовало одно обстоятельство, которое совсем не радовало, но с ним приходилось мириться. Наташа была родом из старинного подмосковного города, жила в институтской общаге и на каждые выходные уезжала домой. А когда началась сессия, разлука стала длиннее, поскольку Наташа приезжала в Москву только в дни сдачи экзаменов.
Однажды Олег не выдержал. Под предлогом необходимости вернуть одолженный конспект, он узнал в деканате ее адрес, сел в электричку и через три часа позвонил в дверь ее квартиры. Открыл парень, ровесник Олега. На вопрос о Наташе сказал, что ушла в сад, но скоро будет. Предложил подождать. Олег прошел за ним в комнату.
Слово за слово разговорились. Парень оказался «зёмой»-североморцем из Полярного, только что отслужившим на подводной лодке. Когда Наташа пришла, воспоминания двух моряков о прошедшей службе как раз перешли в стадию совместного исполнения под гитару песни «Годки уходят домой».
Из того, как Наташа общалась с бывшим подводником, Олег понял, что парень - вовсе не родственник. В душе тренькнул тревожный звоночек, но вопросы: «Кто это?» и «Что он делает в твоей комнате?» так и не были произнесены. Взглянув ее в глаза, Олег забыл обо всем...
В начале июля стройотряд, в который Олега назначили комиссаром, улетел в Сибирь. Прощание с Наташей вышло каким-то скомканным, поскольку Олег буквально разрывался на части, организовывая закупку продуктов и отправку кухонного инвентаря. Тем не менее, он был уверен, что оставляет в Москве невесту, а заработанных за лето денег хватит и на свадьбу, и на то, чтобы первое время снимать комнату.
На его послание из стройотряда ответа долго не было. Когда же пришло долгожданное письмо, Олег поразился его сухому тону. Но самой удивительной была последняя фраза: Наташа просила пока не посылать ей писем, так как у нее возникли трудности с их получением.
Нельзя сказать, что прекращение едва начавшейся переписки лишило Олега сна. Кто был в стройотряде, тот знает, что «пахота» перед сдачей объекта и бессонница - вещи несовместные. Все тревоги и сомнения без остатка поглощали кубометры ежедневно укладываемого бетона...
В последних числах августа стройотряд вернулся в Москву, а 2 сентября, курс, на котором учился Олег, выехал «на картошку». От сельхозработ освобождали только по медицинским показателям. Среди тех, кто собрался на площадке перед институтом для погрузки в автобусы, Наташи не было. «В борозде» Олег узнал от друзей, что она выходит замуж...
Когда начались занятия, они поневоле встретились. Олег сразу заметил блеск обручального кольца на ее руке. Напряжением воли он изобразил улыбку, кивнул, приветствуя, и поспешил прочь. Подойти и спросить: «Почему? В чем я оказался виноват?» сил уже не хватило. «Да и зачем? - потом еще не раз говорил себе Олег. - Чтобы услышать: извини, но я полюбила другого. Это же и так яснее ясного...»
Спустя какое-то время стало заметно, что Наташа ждет ребенка.

«Et si tu n'existais pas...»
«Если б не было тебя,
Скажи, ради кого бы я жил?
Ради случайных женщин, засыпающих в моих объятиях,
Которых я бы никогда не полюбил».

Через два года Олег женился.
Странный это был роман. Девушка, с которой его познакомили друзья, то гнала его прочь, бросая под ноги принесенные ей цветы, то, не обращая внимания окружающее многолюдье, рыдала, говоря, что не может без него. Хотя жила одна, никогда не позволяла Олегу переступить порог ее квартиры. Позволила лишь однажды. А вскоре сообщила: «...аборт делать не буду». «Как благородный человек, теперь я просто обязан... - подумал Олег. Он в ту пору писал курсовую по истории России XIX века: - Может это перст судьбы?.. Хватит ждать чего-то несбыточного...»
Родился сын. Затем дочь. Вскоре после ее рождения Олег ушел из семьи, поскольку альтернативой было только сунуть голову в петлю. С первого же дня молодая супруга стала изводить его ревностью. Одного того факта, что Олег учится в институте, где его окружают другие женщины, было ей достаточно, чтобы закатить скандал с криками и пощечинами. Вторым лейтмотивом «ораторий» были упреки в несостоятельности Олега, как «мужика-добытчика», который завел семью, а сам не способен ее обеспечить таким пустяком, как квартира. При этом теще по месту ее работы сразу предлагали трехкомнатную, но она отказывалась. С самого начала Олегу открытым текстом было заявлено, что на прописку на их жилплощади пусть он даже не рассчитывает.
Какое-то время Олегу помогало держаться то, что помимо учебы в институте он работал сразу в двух местах - дворником и ночным сторожем. Особенно его радовали суточные дежурства на выходные и праздники. С получением диплома все это прекращалось. Попытка распределиться в какую-нибудь школу на Севере или Дальнем Востоке не удалась. Работать предстояло в Москве. И каждый день возвращаться к «семейному очагу». Тогда он решился...
Заключительным аккордом реквиема по его семейной жизни стали походы бывшей тещи в РОНО, где она требовала «не давать характеристику в аспирантуру этому негодяю, бросившему ради карьеры семью». И что характерно, Олег сам еще не ведал о состоявшемся на кафедре разговоре, во время которого прозвучали фамилии выпускников, вероятных кандидатов в число аспирантов. Впрочем, в те годы в КГБ, где трудилась теща, все всегда узнавали первыми. По крайней мере, так утверждала народная молва.

«Et si tu n'existais pas...»
«Если б не было тебя,
Я бы постарался создать любовь,
Как художник, который видит, как под его пальцами
Рождаются краски дня,
И который не может опомниться от этого...»

Отучившись в аспирантуре, Олег так и не защитил диссертацию. И никогда об этом не жалел, поскольку в первый же год учебы обрел гораздо большее - настоящее счастье. Близкий друг, с которым Олег чаще всего заливал горе от очередной любовной неудачи, всегда утешал его одними и теми же словами: «Погоди, встретишь еще свою половину. Просто свет большой, поэтому вам трудно найти друг друга. Но когда-нибудь это обязательно случится». Вот оно и случилось. Жизнь наконец-то наполнилась смыслом.
Смешно вспомнить, но при первой встрече Олег не заметил у нее на пальце обручального кольца. Иначе не стал бы делать вид, что им по пути, а просто бы направился в свою сторону. Но те десяти минут пути до метро, перевернувшие их жизнь, все же были.
Затем были прогулки ночной Москве, сперва по заснеженной, затем - по дышащей весенней прохладой. Заданный внезапно вопрос: «Я тебе нужен?..», едва слышное «Да» в ответ. Поцелуи в темноте кинотеатра, долгие расставания у входа в аспирантское общежитие. Согретый ее рукой и сунутый в карман плаща апельсин - «На дорожку!». Спринт до метро, чтобы успеть до закрытия. Наутро радость новой встречи на лекциях или в читальной зале «Ленинки». Или томление до сердечной боли, если ее что-то задерживало.
А еще был муж, внезапно приехавший в Москву и попытавшийся махать кулаками. Потом поездка в Воронеж за разводом. Жизнь за занавеской в проходной комнате родительской «хрущёбы». Рождения сына. Комната в коммуналке с соседом-алкоголиком за стеной. Ее защита диссертации. Его уход из института, работа на телевидении. Рождение дочери. Одного Олег не мог припомнить за все двадцать лет, что они прожили вместе, - хотя бы одну ссору.

«Et si tu n'existais pas...»
«Если б не было тебя,
Я верю, что смог бы разгадать
Секрет жизни, её основы...»

На сбор по случаю 25-летия окончания института Наташа не пришла, и где она никто из однокурсников не знал. Единственным напоминанием о ней оставался город, в котором Олег когда-то побывал под предлогом возвращения конспекта. Иногда маршруты его командировок пролегали через знакомую станцию. Поезд стоял на ней минут десять. Как правило, это происходило глубокой ночью, но каждый раз Олег откидывал штору и долго смотрел через окно на пустой перрон. В такие минуты где-то глубоко в сердце начинала шевелиться навсегда засевшая в нем заноза - те самые невысказанные вопросы, так и не получившие ответа: «Что же тогда случилось? Что я сделал не так?»
Получив доступ в Интернет, Олег раза два пытался найти Наташу, введя в поисковик название города и ее фамилию. Просто так, из интереса... Безрезультатно.
Это она нашла его, когда Олег зарегистрировался на институтском сайте. Наташа писала, что видела по телевизору его выступление («Ты совсем не изменился!»), что уже двадцать лет, как она переехала в другой город, поближе к Москве. «Я же бывал в нем за последнее время несколько раз, - подумал Олег. - Всего полчаса на электричке. Могли встретиться, да видимо прошли по разным сторонам улицы. А может она превратилась в толстую тетку, в которой теперь невозможно узнать прежнюю «Даму с горностаем»?»
Олег ответил. Они стали обмениваться письмами. Постепенно он узнал, что Наташа примерно в одно с ним время поступила в аспирантуру, работала в ВУЗе. В «лихие девяностые», когда от голода еле передвигала ноги, бывшая ученица устроила ее в инофирму. Теперь она целыми днями считает чужие деньги. Дочь выросла. Лучшая подруга все хлопочет, чтобы выдать ее замуж за кого-нибудь из соседей по даче.
Помня о «прозрачности» служебных почтовых ящиков, Олег писал сдержанно: в основном поздравлял с праздниками, сообщал о встреченных однокурсниках. Доверить почте «проклятые вопросы» он не мог. А от встречи Наташа отказывалась.
Но однажды, то ли Меркурий вошел в нужный дом, то ли Венера встала так, как надо, - они все-таки встретились.
Наташа почти не изменилась. Чуть-чуть пополнела, появились морщинки, но глаза, улыбка, голос - все, как в юности. И говорить друг с другом им оказалось легко, как будто они расстались не три десятка лет назад, а лишь вчера. Пока шли к дому, где она жила, разговаривали о всяких пустяках. «Не буду спрашивать, - решил в тот момент Олег. - Достаточно того, что ее увидел, что она такая же, как прежде».
Дома Наташа провела Олега на кухню, усадила на диван, поставила на конфорку чайник. Потом встретилась с Олегом глазами и неожиданно сказала:
- Как я вышла замуж?.. Совершенно по-дурацки... День рождения подруги отмечали. Все быстро напились. Я почти ничего на соображала... Когда выяснилось, что будет ребенок, моя мама пошла к его родителям... Они тут же согласились на свадьбу... А ему... Ему все равно было... Вот так, без всякой любви... Дочка родилась и мы вскоре разошлись... Сейчас у него в Москве бизнес. Как-то виделись. Сказал, что нет у него никаких отцовских чувств. Наверно думал, что я денег хотела попросить...
Потом она рассказывала о втором замужестве. О том, как муж, потеряв работу, залег на диване. Дни напролет либо пялился в телевизор, либо пил. Так вместе с диваном его менты и выносили - вцепился как клещ. Спасибо бывшему ученику, работающему теперь в милиции, - переправили благоверного по месту прописки. А когда стал по ночам в двери ломиться да дружков подсылать, провели разъяснительную работу: пообещали вывезти в лес и закопать, по частям... Вроде бы угомонился...
Олег слушал историю наташиной жизни, рассматривал альбомы с фотографиями («Это я на рабочем месте... Это в Иерусалиме... Это мы на корпоративном вечере зажигаем...»), а у самого в голове, отдаваясь пульсирующей болью в правом виске, бесконечно крутились только услышанные слова: «День рождения... согласились на свадьбу... без всякой любви...»
Ночь после встречи с Наташей он вообще провел без сна. И не просто кошки скребли, а лютые тигры в клочья раздирали ему душу острыми когтями.
«Ну что, доволен? - мысленно спрашивал себя Олег. - Получил ответ на вопрос, мучивший тебя почти три десятка лет?.. Получил... Чтобы теперь мучиться над другими - кому это все было надо? почему вместо двух счастливых людей оказалось семеро несчастных? Какие похмельные парки переплели нити судеб его, Наташи, ее первого мужа, его бывшей жены, родившихся в нелюбви детей? Переплели, запутали, а потом резанули по живому...
Или прав тот умник, который сейчас проповедует: главная ошибка людей в том, что пытаются понять свою жизнь, основываясь на земной логике. Но на самом деле человеческие судьбы подчинены другим, высшим законам. И то, что нам в силу узости мышления представляется огромным несчастьем, на самом деле средство очищения кармы. Так сказать, лекарство, хотя и слишком горькое на вкус...
Спасибо за объяснение! Сразу так полегчало... Теперь вместо литра можно обойтись всего лишь половиной...
А если бы она тогда во всем призналась?.. Простил бы? Все равно бы женился, чтобы жить долго и счастливо? И хватило бы сил, ума, любви ни разу не попрекнуть хотя бы полусловом?.. Да пошел ты подальше с такими вопросами! Тот двадцатилетний Олег наверняка сходу бы крикнул: Да! Он тогда еще только начал учить диалектику жизни «не по Гегелю»...
Нынешний лучше промолчит. Потому что никто не знает, как могло бы сложиться то, чего не было. Это тебе не фильм монтировать. Здесь не скажешь инженеру: «Нет, не нравится мне эта склейка. Давай-ка, братец, отмотай исходник к началу. Найдем план получше». Потом раз-два - и на экране сплошная красота...
Годы прошли. Их не перемотаешь к началу, чтобы прожить по-другому...»

«Et si tu n'existais pas...»
«Если б не было тебя,
Скажи, как бы я жил?
Я мог бы притвориться, что остаюсь собой,
Но это был бы не я».

Предваряя наступление утра, за окном прошумела поливальная машина.
«Скоро вставать, - отметил Олег. - И жить дальше. Вот сын на второй курс перешел. Вчера объявил, что на выходные с большой компанией поедет к другу на дачу. Будут отмечать день рождения...»

Примечания:
Парки - в древнеримской мифологии богини судьбы.
Перевод текста песни Джо Дассена «Et si tu n'existais pas» Елены Сергеевой.

Субботний день. Вся наша семья в кои-то веки собралась в полном составе у родителей. После традиционного застолья и бани каждый выбрал себе занятие по интересам. В частности, мы с отцом и братом вышли во двор дома покурить, попить пива, да и просто поболтать на воздухе. За разговорами вспомнилось наше старое с братом увлечение, как мы, будучи пацанами, любили стрелять из батиной воздушки. Отец, посмеиваясь, ушел в дом, чуть погодя вынес коробку пулек и прекрасно сохранившуюся пневматическую винтовку. Передал игрушку мне и напомнил о случае, при воспоминании которого у меня слегка покраснели уши, а братик старший ржал, как волк из известного мультфильма.
Мне тогда было около пяти лет, брату, соответственно, 11. Росли обыкновенными сельскими пацанами, у которых был стандартный набор игрушек и увлечений, однако влияние дедов, бывших фронтовиков, сказывалось. И мы оба были уверены, что оба станем офицерами. А для военных очень важно было быть сильным и хорошо стрелять. С развитием силы вопросов не было, а вот с вопросами стрельбы было несколько сложнее. Стрелять мы могли только в присутствии отца, и только по тем мишеням, что он посчитает достойными. Весь семейный арсенал хранился в отцовском, запираемом чуланчике, но если ружья, ножи и мелкашка были в сейфе, то воздушка стояла рядом с ним. Во время летних каникул, в один из замечательных дней, мой старший брат Игорь осуществил коварную операцию: он проследил, где находится ключ от чулана, и когда родители ушли на работу, произвел «тайную операцию». Воздушка и пульки были изъяты с привычного места хранения и извлечены на свет божий. Вот она, минута славы. От зависти соседских пацанов у него захватило дух. Он был король. Соревнования по «пулевому спорту» начались немедленно. К расстрелу были приговорены практически все игрушечные солдатики и их бронетанковые силы. На мои вопли о том, что незаконно расстреливают и мое войско, последовала немедленная моя депортация с территории военных действий. Мои крики, что дайте, я своих сам расстреляю, ну хоть одного! не возымели должного воздействия. Аргументы о том, что я являюсь как минимум владельцем приклада такой занятной штуки, привели брата в бешенство и к весьма ощутимым для меня последствиям, в основном в области носа и самого низа спины.
После того, как ребята вдоволь наигрались, они собрались ехать на речку. Естественно, что меня в качестве кандидата на поездку даже и не рассматривали по причине вредности и малолетства. Рев и слезы на брата действовали слабее, чем на маму. И его решение было неизменным. От отчаянья и безысходности я в присутствии всех брату присвоил титул «штопанного гандона». И сам ошалел от собственной наглости. Это был залет. Да еще какой! Брат сел на велик, всем своим видом демонстрируя полный игнор. Слезы уже не помогали, от нанесенных в тот день обид, я готов был на все. Уже удаляющемуся брату я прокричал, что папке я все расскажу, и про солдатиков, и про воздушку. Уж этим-то я его наверняка достану. Но брат был невозмутим, в присутствии всех своих друзей мне было предложено подавиться своими сранными солдатиками. А если я хоть пикну про воздушку, родителям будет озвучено, кем и как я посмел назвать старшего брата. Приговор был без права обжалования.
Вечером отец был в самом благостном расположении духа. Копался возле машины, что-то мастерил. Я был на подхвате. Брат где-то гонял в футбол. А я был погружен в тяжкие размышления, обид за день было сильно много, обидчик должен быть наказан. Однако и я в течение дня отличился, батя разбираться не сильно будет. План был придуман и осуществлен мгновенно. «Пап, а пап» - затянул я - «Пааап, ну папа». Отец удивленно смотрел на меня, перед ним стояла статуя раскаивания, с понурой головой и очами долу. Отец приготовился. Пап, я сегодня Игоря «гандоном штопанным» обозвал. Отец от удивления выронил отвертку и заржал точно так же, как Игорь через тридцать лет. Как ты его назвал? Я уже через силу повторил. «Ну и за что ж ты брата так?» - проявил сочувствие родитель. Поняв, что план идет по намеченному, я, глядючи в пол, поведал: «А он воздушку твою из чулана стырил, а я не давал, вот и пришлось...» Отец ржал, как перепуганный. А далее я ему уже окрыленный реакцией поведал славный эпос моей борьбы с взломщиками и нарушителями. На следующий день велосипед стоял под замком в гараже, ключ от кладовки перепрятан. Нам с братом определен наряд по поливке огурцов и помидоров, причем мне, младшему, намного больший участок. А в конце следующего дня, когда отец выводил Игорю велосипед, он, держа меня за руку, сказал: «А Игорек так и не сказал мне, что ты его обозвал...». Я потом брату сам сказал, и солдатиков отдал.
Вспоминая об этом, у меня всегда краснеют уши, а батя с братом ржут как волк из известного мультика.