ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Два приятеля, если не сказать кореша, курсанты четвертого курса решили отметить одному из них день рождения.
- Ну и что? - спросите вы. - Эка невидаль!
Согласен! Правда, один из них уже успел жениться. Такое бывает! Но жениться на четвертом курсе - все- таки некоторое отклонение от нормы.
- Почему? - спросите вы.
Да потому, - отвечу я, - что в курсантской среде каждый курс точно определяет ваше "социальное" положение в общей курсантской массе. Первый курс - это "без вины виноватые". И этим все сказано. Второй - "приказано выжить". Третий - "веселые ребята". Четвертый - "женихи и невесты", а пятый - "отцы и дети".
Поэтому, в нашем конкретном случае друзья-однокашники имели как бы разный "социальный" статус: один уже оказался в категории "отцы и дети", а другой все еще пребывал в компании "женихов". Но это, как говорится, на ход не влияет.
- Сделаем так, - говорит "отец семейства", - посидим у меня дома, хоккей посмотрим.
- Да? А твоя кобра?
- Будет работать во вторую смену.
- Смотри, чтобы не получилось как в прошлый раз.
- Только не надо писать в алебастр, спокойно посидим, водочки попьем, никто мешать не будет.
Кто же от такого откажется?! Друзья сочинили для командира роты ошеломляющую версию, почему они оба обязательно должны уволиться на сутки. То ли глава государства Бенин будет пролетом в славном городе на Неве, а они его дальние родственники, то ли еще что-то, но все-таки заплели командирские извилины в тугой "гордеев узел" и он сдался:
- Черт с вами! Отпущу! Но глядите там у меня… там…
- Есть глядеть,- гаркнули кореша и слиняли из училища на законном основании, то есть в увольнение.
Это сладкое слово свобода! Увольнительный билет в кармане, кейс затарен по самую ручку всем, чем положено, впереди полтора суток отпуска и море непредсказуемых удовольствий. С ума можно сойти от такого счастья.
Друзья расположились на квартире "отца семейства". На столе пузырек, второй - дозревает в холодильничке, приготовили закусон и, наконец, уселись. По телеящику большой хоккей: наша сборная СССР против какой-то европейской дворовой команды. Ну, что еще нужно? Решили пить за каждую заброшенную шайбу. Хорошо играла в те времена наша сборная, не то, что сейчас, и уже ко второму периоду была откупорена вторая бутылка.
Но кто же мог предположить, что в самый разгар третьего периода неожиданно явится законная супруга. Отпустили их с работы, видите ли, раньше. Сломалось у них там что-то. Вмиг оценив обстановку с учетом разгромного счета матча, с которым выигрывала наша сборная, и вид болельщиков, являвших собой две кривые турецкие сабли, жена разразилась недвусмысленным комментарием. Через минуту стало ясно, что весь кайф - коту под хвост, что женщины никогда не будут снисходительны к мужским слабостям и флотской дружбе.
Молодая супруга, собрав в кучу весь свой фальцет, возвестила миру и двум друзьям порядок окончания пирушки: молодому мужу предписывалось немедленно вернуться в семью через принятие отрезвляющего душа, а его корешу - срочно слинять на все четыре стороны и не нарушать ей процесс создания незыблемых семейных устоев.
- Ха, так да! - завопил женатик, - кореша моего выгонять?! Ща нажрусь - я тебе устрою. Нажрался, и устроил.
Его еле заломали, затолкали в люльку, жена сквозь зубы произнесла что-то похожее на извинение, а кореш дал клятвенное обещание, что, в знак мужской солидарности, до утра никуда не уйдет, что будет спать здесь же в прихожей, свернувшись на половичке, как верный пес. Только так можно было утихомирить гордое сердце гардемарина. Когда, через десять минут, в комнате раздался здоровый молодецкий храп, "холостяк" уже выписывал галсы в сторону родного училища. "Не женюсь НИ-КОГ-ДА!!!" - твердил он сам себе.
Последняя электричка, естественно, от него давно сбежала. Денег на такси нет, а если бы и были, то попробуйте его еще поймать в разгар застойных времен. Выйдя на Петергофское шоссе и дошкандыбав до ближайшего километрового столба, он сообразил, что впереди у него минимум километров двенадцать.
- Ой, мама! - сказало тронутое алкоголем дыхание. - Вот это и называется картина Репина "Приплыли".
И зашагал он ветром гонимый, повторяя: "в такую-то мать".
Так и шел бы он до самого училища, искренне жалея себя через каждые двести метров, но тут начался участок дороги, на котором шел ремонт. Дорожная техника аккуратно стояла вдоль обочины и ни сторожа тебе, ни охраны.
"Лучше погано ехать, чем хорошо идти" - гласит военная мудрость. Освежив школьные знания по автотракторному делу, будущий флотоводец решил освоить для начала дорожный каток. И это ему удалось. Запустив двигатель, он вывел его на дорогу. Развив максимально возможную скорость и прикинув время прибытия в конечный пункт, парень понял, что он вряд ли прителепается раньше половины пятого утра.
- Да и хрен с ним! - резонно заметил трезвеющий разум.
"Ля-ля, ля-ля…" - рулит этот пачкуля пестренький. Машины встречные и попутные гудят, а этому по-фигу. - Ля-ля, ля-ля… Так и доехал.
В почти точное рассчитанное время, наш герой, важно восседая на катке как на боевом индийском слоне, солидно подкатил к воротам КПП. Дежурная служба никак не среагировала. Мало ли что там по дороге ездит. Бросив, уже ставшую не нужной, многотонную железяку прямо напротив въезда в ворота, курсант отправился в роту и сразу же уснул с улыбкой блаженного.
Утро началось весело. Машина с хлебом подкатила к училищу, но въехать не смогла. Водила ринулся на КПП, растолкал дежурного, но сонный мичман вытаращил глаза и никак не мог скумекать, чего от него хотят. Чтобы быстрее соображал, водиле пришлось прибегнуть к тираде на чисто шоферском сленге, из которой следовало, что если через десять минут не сдвинут в сторону эту железяку, то он уедет вместе с хлебом и жрите на завтрак что хотите.
Десять минут! Ха! Вот дает! Сразу видно - на флоте не служил. Да только на доклад дежурному по училище о сложившейся обстановке ушло целых полчаса. Мичман же ведь докладывал: " Сижу я… и вдруг… оно… откуда не возьмись… само … приехало. А этот орет… у него хлеб… ему надо… А у меня три курсанта… Я сам никак… А он орет… про блокадный Ленинград… А что я могу… И все… Училище без хлеба… А что с ним делать… Ждать не хочет… А оно не двигается…"
Дежурный по училищу чуть с ума не сошел. Если у того дурня под носом "вдруг, откуда не возьмись… само приехало", то, что может понять старый больной капраз, сидящий в своей дежурной рубке. В конце концов был послан старший помощник разобраться на месте. А это еще минут двадцать, в течении которых помощник вникал, попинал для верности стальную махину (не снится ли ему) и выдрал как сидорову козу дежурного по КПП. После этого он уже мог доложить что-то внятное. Вот теперь стало все ясно! Сначала надо сдвинуть в сторону каток, а разбираться будем потом.
Среди дежурной службы специалистов не нашлось. Этим делом действительно должен заниматься специалист, а не дежурная служба со своим "автотракторным бессилием". И раздалась по трансляции команда:
- Товарищи курсанты! Кто знаком с автотракторной техникой - срочно прибыть на КПП.
Училище вздрогнуло. Любая нестандартная команда всегда вызывает как минимум удивление и кучу вопросов.
- А что случилось? Не знаете? Но ведь что-то произошло! Пошли посмотрим!
Курсанты, как мухи, густо облепили забор вокруг КПП. Если кто-то что-то и знал по требуемой специальности, то сразу же все забыл. Пусть помучаются. Больше всех мучался, конечно, водитель хлебовозки. Потом он подал идею пригнать бронетранспортер из соседнего военного общевойскового училища и с его помощью освободить проезд, раз уж эти флотские, эти водоплавающие, сами ничего сделать не могут. Соседи быстро согласились, потому что они тоже рисковали остаться без свежего хлеба.
Операция по освобождению ворот прошла под дружный курсантский рев.
А в понедельник примчался прораб дорожного участка. Он долго возмущался и не мог понять, кому и зачем понадобилось угонять его каток. Командование училища слушало его с пониманием и искренне сочувствовало.

Санчасть всегда была для лечтиков выходом в другой мир. Не потусторонний, хотя и такое бывало: В другие миры:
Все зависело от расположения звезд и таблицы полетов. Это был или выход в воздушный океан, через предполетный медосмотр - в голубое небо.
Или через болезнь и освобождение от службы - в спокойный мир домашних
тапочек, телевизора и пива. Минимум на три дня. Кроме того иногда санчасть давала пропуск и в полу-миры. Например, освобождение от строевой или физической подготовки. Ты вроде бы со всеми, на службе, сдаешь контрольную проверку, но только присутствуешь при этом, потому как - оба-на - вот она, справочка-пропуск-освобождение! И трогать меня не моги, гад проверяющий! Я лучше в сторонке постою, покурю, дыхание восстановлю, а то мне переход из столовой до плаца очень-но чижало дался, понял!? :
Поэтому с санчастью всегда надо было дружить. В санчасти и у всех ее служащих всегда были исправны телевизоры и радиоприемники. Не было проблем с часами, телефонами, обогревателями и другой бытовой техникой. Все автомобили - с пол-оборота в любой мороз. Лучший стол в летной столовой. Бензин и солярка. Летное обмундирование. Почет и уважение.
Про алкоголь я вообще молчу:
Тут, конечно, тоже свои правила были. Не попрется же простой прапор к начмеду - майору Арботько - с бутылкой, дай, мол, Иваныч, освобождение от службы на три дня, а то так поясницу схватило, что всю картошку в селе выкопать надо. Все согласно купленным билетам, кто на что учился - прапора к фельдшарам-прапорщикам с самогонкой, младшие офицеры - к хирургу Ахмаду со спиртом, старшие - к начмеду с коньяком.
Правда, все равно в конце-концов все справки приходили к начмеду на подпись. Но ворон ворону глаз не ампутирует: И обычно Арботько подписывал справки коллег сразу, читая их лишь из литературного интереса: класно здесь Ахмад залудил! А здесь слабовато, стиль не выдержан, стилистика хромает: А вот это надо запомнить, пригодится!
Но все это до особого случая. Особый случай наступал по рекомендации командира полка, обычно перед итоговой проверкой или учениями. И тогда, при появлении очередного просителя-заболевшего, если только он был не при смерти, мог самостоятельно передвигаться и дышал без аппарата искусственного дыхания, начмед, вздыхая, доставал ключи от сейфа.
'Я на самом деле болен, товарищ майор! ' - просил пощады пришедший, сжимая в кулаке клаптик бумаги с надписью 'Нуждается в освобождении:'
'А здоровых вообще нет, есть необследованные:' - отвечал майор, открывая
сейф.
'У меня гайморит! ' - с надеждой продолжал проситель.
'А у меня гемморой:' - парировал начмед, погружаясь с головой в сейф.
'Но у меня справка! ' - в отчаянии кричал гайморитчик.
'Какая справка? ' - с неожиданным интересом говорил Арботько, выныривая из сейфа.
'Вот: От фельдшара Непейпиво: Нуждаюсь в освобождении:'
'Разве ЭТО справка?! '
'Конечно, смотрите, Владимир Иванович, вот печать, вот подпись, все на месте:'
'Нет, ЭТО - не справка! Вот ЭТО - справка!!! ' - говорил геммороидальный майор и показывал посетителю бумагу, только что вытащенную им из сейфа.
Да: Я видел эту бумагу. И скажу вам честно - это действительно была СПРАВКА.
Судите сами.


Центральный Военный Госпиталь МО СССР
Г. Москва

СПРАВКА

Настоящая справка выдана майору Арботько Владимиру Ивановичу. В результате стационарного обследования в условиях госпиталя было выявлено, что майор Арботько В. И. находится на 14 (четырнадцатом) месяце беременности и нуждается в освобождении от исполнения служебных обязанностей, строевой и физической подготовки сроком на 2 (два) года.
Рекомендованый способ передвижения - автотранспорт, максимально допустимый поднимаемый вес - 1 (одна) рюмка.
Разрешается переходить улицу на красный свет, посещать женскую баню, заплывать за буйки, стоять под стрелой и бесплатно слушать паровозный гудок.
Справка действует на всей территории СССР.


Печать Начальник ЦВГ МО СССР
дата Генерал-майор Иванов



Добавлю, что справка была самой что ни на есть настоящей, с угловым штампом, гербовой печатью и подписью. А секрет получения этой справки Иваныч хранил от всех, хотя мы догадывались, что получил он ее на сборах начмедов в Москве. Но как и какой ценой никто не знал:
Сравнив это творение со своим клаптиком, гайморитчик понимал всю бесперпективность своих притязаний и немедленно линял из кабинета начмеда, делая вывод, что от строевой не отвертеться: Увы:

В. Х.

История эта еще раз доказывает, что военные мыслят совершенно по-другому, чем гражданские.
Случилось это зимой 1995 года.
Служил я в одной из частей, каких на территории Украины не так уж и много и которые напрямую подчиняются только двум лицам, Президенту и главе трехбуквенного ведомства, причем совершенно игнорируя такое явление, как Министр Обороны.
Так вот, сама история.
Ваш покорный слуга был водителем продовольственной машины "УРАЛА" (то есть, вторым после Бога человеком в части). Машина (вместе со мной, понятно)постоянно была в разъездах и командировках. И вот, однажды после трехдневной командировки вертаюсь я в родную часть и, как обычно, заруливаю на КПП2, а ворота закрыты, что я за 14 месяцев службы видел только один раз. Ну, делать нечего, я рулю на КПП1, которое, как и у всех практически частей, находится возле штаба (причем, тут ворота открыты настежь!). Заезжаю, останавливаюсь возле штаба, возле которого расположен плац (Обставленый щитами со всякими рисунками, это важно, потому как из машины не видно, что делается на плацу) и, пытаясь привести свой внешний вид в порядок (это после трехдневной командировки-то), собираюсь идти за пропуском, так как часть секретная, режимная и т.д и т.п.Проезд по территории части только с пропуском. Итак:
1: Выхожу из машины
2: Слышу крик СМИРНААААААААААААА!
3: У меня возникает самолюбивая мысль (с кем не бывает), что команду подал дух-дневальный по КПП.
4: Во весь свой професионально поставленый голос (закончил перед армией музучилище по класу вокала) ору ВОЛЬНАААААААААААА!
5:Оборачиваюсь на плац и замечаю... весь полк, выстроеный на плацу и уже расслабивший одну ногу, Главу трехбуквенного ведомства и нашего командира полка, замершего на половине строевого шага с рукой, отдающей честь и челюстью, находящейся приблизительно на уровне колена. Оказалось, Глава приехал в часть с неожиданной проверкой.
Что было дальше вы, надеюсь, представляете?
Я был немедленно изнасилован морально прямо перед всем ржущим полком, мне было обьявленно 45 суток ареста (причем офицеры чуть не дрались, чтобы мне что-нибудь обьявить) и я был немедленно препровожден на губу.
Так вот, к чему я заикнулся про образ мышления военного человека?
Отсидев на губе 7 суток (без продмашины в части наступит голод), меня выпустили и я был немедленно вызван командиром полка.
Явившись и представившись, мол, сержант такой-то по вашему приказанию прибыл (мысленно попрощавшись и со званием и с горячо любимым "Уралом"), я трепетно ожидал своей участи. Командир как ни в чем не бывало занимался своими делами, не обращая на меня ни малейшего внимания, отвлекшись только на то, чтобы по селектору вызвать писаря. Я стоял по стойке "смирно", меня никто не расслаблял. Приполз писарь, отобрал у меня военник и через 10 минут притащив его обратно, дал на подпись командиру. Поставив свой автограф, командир встал и сказал такую фразу (она еще до сих пор у меня в ушах стоит, хотя уже прошло 8 лет):
Генерал, уезжая, сказал, что сержант, который может расслабить весь полк в присутствии двух высших офицеров без ихнего согласия, достоин звания повыше (Думаете лейтенанта дали? Ага, как же!) и поздравил меня с присвоением мне звания старшего сержанта. Вот так вот. Где, как вы думаете, на гражданке подобное могло случиться?
Благодаря обмыванию моего звания на следующий день уже весь автовзвод был на губе.
Но это уже другая история. Спасибо за внимание.

Охота.

Заполярье. Кто из нас не зачитывался в детстве книгами об этом крае? Кто не подумывал тайком от родителей лицом к лицу встретиться с Белым Безмолвием. Джек Лондон, Санин и другие люди на собственном опыте познавшие цену мужской дружбе, краткосрочному великолепию полярного лета, суровости зимы, выплеснули нам в детские души изрядную дозу полярной романтики. И мы, впитывая в себя как губка, грезили северными сияниями, изматывающими путешествиями по заснеженной тундре, безапелляционно верили в глубокую порядочность людей Севера. И те из нас, кто попал на Север, не были обмануты. Жизнь подтвердила все эти не хитрые истины. Всё оказалось именно так! Сама природа обусловила все то, о чем писали 'люди с Севера'. Мерзавцы здесь не приживались надолго, отношения между людьми были просты и естественны как природа. Всё лишнее и чужеродное вымерзло и ушло в небытие. Жаль, что времена эти уходят все дальше и дальше в историю. Тундра загаживается людьми все больше и больше, несмотря на то, что самих людей проживающих на Севере становится все меньше и меньше.
История эта случилась в 1969 году с моим отцом, в то время заместителем начальника пограничной заставы в Нижнеянске. Застава располагалась в месте вполне цивилизованном, рядом с портом на другом берегу Яны был поселок. Народу было не много, все друг друга знали и если не дружили, то находились в приятельских отношениях. Любое событие сразу же становилось всеобщим достоянием, будь то радость или беда, люди всегда были готовы разделить его с тобой. Даже соседские отношения на Севере приобретали гигантские масштабы, к соседям относились все кто находился в пределах досягаемости одного 'прыжка' 'летающей бетономешалки' - вертолета Ми-4.
Застава была автономной, тут было все, что нужно для жизни и службы, дизельная, ГТТ, аэросани, катер, 'вертолетка' и люди. Служи и радуйся! Но этого было недостаточно. Нужно было еще что-то для души. Для души была ОХОТА. Охота делилась на плановую и внеплановую. Этот случай относится явно к внеплановой. На заставу, кряхтя и вздрагивая, прилетел Ми-4, не принимала по метео соседняя застава и крылатые ангелы погранвойск приняли единственно верное решение 'пересидеть' в Нижнеянске. Циклон сыграл злую шутку и запуржило у нас. Отоспавшись и отъевшись, народ начал думать о том, чем бы себя занять. На правах хозяев, офицеры заставы достали, как положено, 'полярочку' и скоро организовали застолье. Через три дня, хотя это будет неправильно, день был один и тот полярный, изрядно погостив 'ангелы' высунулись на улицу и с удивлением обнаружили, что образовалась какая-то видимость видимости. Было принято решение: 'Летим!'. Но начальник заставы немного сомневаясь в метеоусловиях, а не в мастерстве наших асов погранавиации, заявил, что лучше он запросит метео в порту. Экипаж согласился с этой здравой мыслью, тем более, что одним из аргументов выступила очередная бутылка питьевого спирта. Порт уважил пограничников и выдал метео, дежурный по заставе запросил 'соседа' об их условиях. Картина была крайне запутанной. Соседи утверждали, что у них 'дрова', пуржит так, что шуба заворачивается, а порт говорил, что у нас скоро видимость будет 'миллион на миллион'. Июньские посиделки в Нижнеянске явно затягивались. Следующий оборот стрелок по циферблату часов родил в умах всех участников посиделок новую идею. Полетели на охоту! Что без дела сидеть, мяска свеженького набьём к столу. Сборы были не долгими. Идея овладела массами. Из оружейки выгребли автоматы и пулемет, кто-то из заставских посчитал это не спортивным и схватил свою двустволку, и вся честная компания весело переругиваясь и подрагивая от охотничьева азарта ломанулась к вертолету. Завелись в взлетели.
Через какое-то время дичь была обнаружена. Это было небольшое стадо северных оленей, лихо заложив вираж сделали на ними круг. Олени бросились удирать. Нормально. Дикие, бей их. Со слов отца вертолет напоминал из себя нечто средне между бастионом Брестской крепости в период атаки немцев и Константиновским равелином при обороне Севастополя. Грохот поршневого двигателя и выстрелов слились в единый адский ансамбль, дым пороха, остервенело-азартные лица не вполне трезвых стрелков, лихие виражи командира вошедшего в образ Покрышкина, все смешалось, но было дьявольски гармонично. Угомонились только тогда, когда был уничтожен последний олень. Зашли на посадку, повисли. Бортмеханик выпрыгнул и, потопав ногами, запросил щиты. Щиты скинули, и он вместе с папашкой растащил их под стойки шасси, чтобы смогли сесть не провалившись. Сели. Начали стаскивать туши оленей и свежевать, у всех знакомый каждому охотнику мандраж, идет бурное осуждение, кто как зверя завалил, смех. Механик уже и костерок разводит для свежей печеночки. Класс! И тут, когда собрались за очередной тушей командир экипажа многозначительно заявляет: 'А не слишком ли мы много набили?' Господа офицеры попытались было возразить, что много в тундре не бывает, но командир не дал закончить эту мысль, подведя итоговую черту емким словом: 'Писец!' Все устремили свои взоры на него, а он устремил свой вдаль, в тундру. 'Якут! Пастух! Бля, колхозное стадо завалили!' Вдали, перескакивая с кочки на кочку, пружинистым шагом, раскинув руки как крылья на своем шесте, к вертолету бежал якут. 'Атас, по коням!' Команда была уже принята к исполнению, но начальник заставы обреченно сказал: 'Бесполезно! Бортовой номер он уже видел, белая полоса над 'жопой', однозначно указывает на погранавиацию. Писец! Приплыли!' С ним нельзя было не согласиться. Тучи сгущались. Срочным образом был созван военный совет, результатом которого явилось единогласное решение - откупаться. Якут тем временем приближался. По мере его приближения к вертолету, глаза его становились все шире и шире. 'Вы, однако, что? Ох..ли, однако?' - только и смог выговорить он. Господа офицеры переглянулись и, выделив из своей среды начальника заставы, как человека умудренного опытом, заняли оборонительно-выжидательную позицию. Начальник заставы заявил: 'Здорово, я мы тут дичи набили, садись! Печенку будешь?' Якут, стоял и молчал. Начальник продолжил монолог: 'Вот и спиртик есть'. Это магическое слово вывело якута из оцепенения и он кивнул. Налили. Выпил, утерся присел у костра, печенка уже весело шкворчала на сковородке. Закусил.
- Однако, плохо дело, пограничника!
- Чего так?
- Оленя колхозный был.
- Да ты, что, родной! Мы над ними два круга дали, они удирали! Когда это колхозные олени от вертолета бегали?
- Однако, колхозные. Три дня искал, в пургу отбились, оголодали, лед на ягель встал.
- Да, ты, что-о! Беда-то какая! Что делать будем?
- Однако не знаю.
- Слушай, может не нашел ты их. А мы тебе ящик спирта, а?
- Ящик спирта? За пятьдесят голов?
- Пятьдесят голов? Да ты, что, якут?
Охотнички переглянулись и срочно выпили. Пятьдесят голов это не шутка, это сроками попахивает за социалистическую собственность. Срочно выпили по второй. Закусили. И решили пересчитать оленей. После часа мытарств по тундре обнаружилось, что от рук 'палачей' пало 38 скотинок. Но этот подсчет облегчения не принес.
- Родной, ну ты видишь, 38 всего.
- Однако, стадо колхозное.
- Черт с тобой, два ящика и ящик водки! (Надо сказать, что водка на северах дикий дефицит и имеет более высокий обменный курс чем спирт, цивильное питьё).
Но якут уперся и ни в какую. Торг был длительным и неистовым. Остановились на следующем варианте. Пять ящиков спирта, один водки и все шкуры якуту, а мясо вывезти все на заставу. Стадо, по официальной версии, сгинуло в тундре и было загрызено волками, свидетельством тому рваные шкуры. Матюгаясь на чем свет стоит, герои границы свежевали туши. Загрузили первую партию в вертолет изрядно взмокнув, вновь принялись за работы. Борт, натужно попердывая выхлопом ушел в сторону заставы, унося в своем чреве мясо и начальника заставы. По прибытию в поселке была объявлена всеобщая мобилизация спиртного. До согласованных объемов не хватало ящика спирта. У героев-охотников состояние стремительно приближалось к коматозному. Выручил начальник порта. Из собственных запасов он выделил разносортицу: водка, спирт, коньяк. Но ящик был не полным. Обреченно вздохнув, герои двинулись назад.
Оставшиеся выпив все, что было, взмыленные от работы, уныло сидели у костра и ненавидящими взглядами буравили якута. Тот только песни не пел. Захмелев и отъевшись он курил цигарку и мерно раскачивался. Жизнь хороша! Олени уже не столь волновали его. Прилетел вертолет, выгрузили выпивку. Не досчитавшись бутылок, якут поначалу забастовал, но коньяк и опыт начальника, а так же обещание командира доставить все это богатство до 'хижины унылого якута' перевесили чашу весов в пользу пограничников. Но якут выдвинул условие, сперва увезите мясо, а потом меня и 'огненную воду'. Боле того, хитрая бестия настаивал на том, что пара человек осталась у него в заложниках пока будут возить мясо. В воспаленных мозгах воинов границы уже поселилась мысль: 'А не грохнуть ли этого урода прямо тут и сказать, что волки загрызли?' Но здравый смысл взял вверх. Матюги заглушали мерный грохот двигателя вертолета. Грузились. Было сделано еще два рейса. Ножи нещадно тупились. Свежевание превратилось в пытку. Якут сидел и наблюдал, прикладываясь то к бутылке, то к кружке с горячим чаем. В конце концов, загрузили последние туши, затушили костер. Изнывая от усталости в трудом засунули на борт ящики с 'калымом' и самого якута, который уже еле держался на ногах. Подвисли впихнули щиты и взяли курс на стойбище. Через тридцать минут сели и не заглушая двигателя выкинули на бренную землю тело уснувшего якута и калым. Не сделав привычный круг ушли на заставу.
После этой охоты все участники сутки спали мертвецким сном, а когда проснулись решили перекусить. Была найдена водка, повар принес свежую печень оленя. Выпили, закусили, переглянулись и, заржав во весь голос, дали себе обещание впредь на охоте в боевой азарт не входить, пока облёт на предмет обнаружения якутов не сделают. В тот раз пронесло.

P.S. Поселок практически весь трескал оленину неделю, а начальнику порта была выражена особая признательность за взаимовыручку. Когда батя уехал в отпуск на большую землю, начальнику порта на день рождения подарили отцовский магнитофон. Двери на Севере не закрывают!

На северо-востоке нашей страны есть Восточно-Сибирское море. Еще восточнее - Чукотское море. А между ними находится остров Врангеля. Назван он так, ясное дело, не в честь Петра Николаевича, Черного барона, а его дальнего родственника Фердинанда Петровича, адмирала и генерал-адьютанта, полярного исследователя. Вся территория острова - заповедник. Его еще называют медвежий роддом. На письма там ставят уникальный штемпель - белый медвежонок с соской, филателистический раритет, между прочим. На острове есть метеостанция, взлетная полоса и, конечно, погранзастава. Говорят, что именно там родился стишок:

Здесь птицы не поют,
Деревья не растут,
Моторы глохнут, кони дохнут,
А пограничники живут.

Ка-25 с ПСКР ледокольного типа 'Пурга' снял с Врангеля дембелей, пожелавшим 'Мочить!' оставшимся бойцам и вновь прибывшему этим же бортом пополнению. Пополнение было встречено по-доброму - на ближайшие полтора года ребятишки безвылазно становились братьями в одной семье. Домой, в отпуска, с Врангеля летали так редко, что рассказы об этих событиях передавались, как чукотский эпос, из уст в уста, обрастая невероятными подробностями и всевозможными чудесами.

Среди пополнения был и Дима. Человек, помимо прочих человеческих качеств, обладавший природным даром. Он умел рисовать. Нет, редакторы Боевых листков, оформители Ленинских комнат и прочая белая кость срочной службы тут ни при чём. Дима действительно умел рисовать. Он не просто изображал сослуживцев с изрядным портретным сходством, а показывал характеры. Не знаю, что бы сказали по поводу его творчества критики, а для девятнадцатилетних пацанов, неискушенных в живописи, это было действительно впечатляюще.

После трех месяцев Диминой службы на заставе было нарисовано всё, что можно было нарисовать. Включая кальки дембельских альбомов для всех бойцов без исключения, портрет жены старшины и художественно оформленное спальное место заставского кота Бульдозера. Однажды, застигнув Диму в некотором творческом кризисе, то есть занятого рисованием обнаженной женской натуры, замполит хмыкнул и произнес фразу в духе героя Олега Ефремова из культового фильма 'Берегись автомобиля':

- А не пора ли нам замахнуться на творчество товарища, знаете ли, Вильяма нашего Шекспира?

Если дословно, то из фразы следовало, что нефиг голых баб рисовать, пора бы серьезной живописью заняться, вон, хотя бы в столовой стена чистая, вот там и изобразить, ну пейзаж какой, что-ли, да хоть на всю стену, чтобы глаз отыхал, ну и выдержано чтобы было, а то ишь, уже баб голых рисовать начал, так и до порнографии недалеко. Пообещав, таким образом, поддержку, зампал удалился, не забыв забрать аморальные рисунки.

Дима подошел к поставленной задаче со всей серьезностью и размахом, благо в его распоряжении имелись все нехитрые художественно-графические ресурсы заставы. Стена была ободрана, кое-где подмазана и загрунтована. Делалось всё на века, да и куда торопиться. Работа велась после отбоя, чтобы не мешали. Повар клялся, что утром находил кастрюльки, в которых варились какие-то лаки по странным рецептурам. Бойцы зачитывались статьей о творчестве Микеланджело из журнала 'Смена' прошлогодней давности. Начальник заставы сьездил в гости к метеорологам и вернулся со шкуркой какого-то суслика - Дима, повертев ее в руках, сообщил, что это хоть и не колонок, но пойдет, после чего два дня делал кисточки. Днем неоконченное произведение от посторонних взглядов закрывалось выцыганенными у старшины простынями - обидеть художника может каждый. Самое смешное, что никто, я повторяю, никто! не делал попыток посмотреть, чего он там малюет. Хотя, конечно, возможность была у любого. Дело в том, что развлечений на заставе, расположенной на острове в Ледовитом океане, прямо скажем, крайне мало. Поэтому все относились к происходящему вполне серьёзно и готовились к предстоящей презентации полотна как к сюрпризу.

И вот день настал! Не буду долго описывать волнение, предвкушение и прочая и прочая. Штампы это всё. Короче, Дима сдернул простыни. Воцарилось молчание. Долгое молчание. Первым подал голос старшина: 'Ну ёптыть!' После этого заговорили все. Звучали, в основном, междометия и не очень парламентские выражения. Потом в них стали вплетаться слова 'травка', 'берёзки', 'лето', 'солнышко'. Народ, живя в условиях, где полярная зима длится примерно восемь месяцев, жаждал увидеть летний русский пейзаж, увидеть дом.

На всю стену действительно очень классно и очень реалистично были нарисованы торосы до горизонта, белые медведи и полярное сияние.