Накануне.

На гражданке времена были в наших краях ещё самые "битловские". На Западе культура "хиппи" переживала свой расцвет. "Дети цветов", вместе с потерявшими смысл жизни ветеранами борьбы c "вьетконговцами", протестовали против войны во Вьетнаме. До нашего сознания со страниц газет и журналов в критических статьях пробивались малопонятные понятия: "свободная любовь", "лёгкие наркотики", и загадочное во всех отношениях слово "секс" (которого, на самом-то деле, у нас и нет)...
А, с другой стороны: Дин Рид со своей "Белла Чао", Гойко Митич со своим Чингачгуком, "Эти глаза напротив" Ободзинского, революционно-авантюрная романтика фильма "Свой среди чужих" (Градский поёт: Дед мой решил построить лодку большую для внуков. Строил всю жизнь...), а Сальваторе Адамо поёт "Падает снег", а Рафаэль Мартос Санчес поёт "...пусть будет то, чему быть суждено, и пусть будет что будет..." в слезоточивом фильме "Пусть говорят" на который мы ходили раза три...
И, наверное, только комсомольцы на выборных должностях "правильно" стриглись в парикмахерских. Все остальные молодые люди ходили не стриженными, с длинными волосами, обязательно прикрывающими воротники рубашек. А спереди должна была быть чёлка. Всё как у кумиров: Джона Леннона, Пола Маккартни, Джорджа Харриса и Ринго Стара...
И, вообще, крайняя мечта переписать на ленточный переносной магнитофон "Весна" двойной "Белый альбом", пошить брюки клёш, купить рубашку с разноцветными "огурцами". И чтоб он был с большим отложным воротником, который нужно обязательно расправить поверх воротника пиджака. А ещё, хорошо бы, замшевые ботинки. И чтоб сигареты "БТ" в твёрдой белой пачке по 40 копеек, и немного (как когда)портвейна "777", и несколько заученных аккордов на гитаре...
И неутолённая страсть к джинсам "LEE", и стойкое отвращение к рабочим брюкам под названием "техасы", и скромное счастье, обретённое вместе с индийскими джинсами "LUI"...
А девушки в это время активно осваивали юбки с укороченным подолом. И подол всё выше поднимался над их круглыми гладкими коленками, постепенно приближаясь к отметке "мини". И, вообще, самыми красивыми были девушки именно весной 1973 года.

Ничто на земле не проходит бесследно...
И юность ушедшая всё же бессмертна...
Как молоды мы были,
Как искренне любили,
Как верили в себя...

Но все эти незатейливые радости уже не для нас.
Ведь министр обороны специально для нас издал Приказ о призыве на срочную службу в СА.
И мы за получение Повестки уже расписались!

Примечание(поздняя вставка):
На самом деле мы тогда все были комсомольцами, и слово Родина для нас не было пустым звуком. Но одновременно мы были живыми людьми, а пропаганда чужого образа жизни работала вовсю. И мы были под влиянием этой пропаганды. Но ведь и фильмы "На войне как на войне", "Щит и меч", "Хроника пикирующего бомбардировщика" мы тоже смотрели не по одному разу...
Это странно, но одновременно мы ненавидели американских агрессоров ведущих войну во Въетнаме, и мечтали об американских джинсах, дисках-сорокапятках с синглами "Битлз" и "Лед Зеппелин". Врать и приукрашивать не имею в виду.

Канун.

Утром 15 мая 1973 года я прибыл в Райвоенкомат по повестке о призыве в Советскую Армию с вещами и родителями. Оттуда нас автобусами отвезли на ГСП - городской сборный пункт. ГСП - огромное здание школьного типа, где находятся новобранцы до момента, пока "покупатели" их не разберут по войсковым частям для дальнейшего прохождения службы.
За несколько месяцев до призыва в Райвоенкомате мне проставили в учётной карточке будущую мою военно-учётную специальность - электромеханик. Ещё мне сказали, что служить я буду на Севере в радиолокационных частях.
Энтузиазма это сообщение у меня не вызвало. Кому охота ехать на южный берег Северного Ледовитого океана? Но выбора у меня не было.
Поэтому на ГСП я уселся на жёсткую скамейку в большом зале, середина которого была сплошь заставлена топчанами, обтянутыми чёрным дерматином, и стал ждать. В зале слонялись и сидели на топчанах (лежать на топчанах в дневное время было запрещено) и лавках десятки молодых парней. Все были одеты по-разному. Каким-то образом все были предупреждены о том, что одеваться надо в старые вещи, так как в части все новые вещи отберут.
Я был одет в обычную свою одежду: рубашка, брюки, короткая куртка из ткани, хорошо ношеные замшевые туфли. Собственно у меня и в одежде особого выбора не имелось. Жили как могли. До армии я успел полтора года поработать, но молодому человеку со средним образованием, оклад жалованья в 62 рубля 50 копеек "грязными", а в последствии 70 рублей, не позволял обзавестись гардеробом на все случаи жизни. Примерно так же были одеты и остальные. В зале выделялись фигуры в ватниках и сапогах, даже с шапками ушанками в руках. Очевидно, это были ребята, которых опытные родственники снарядили на все случаи жизни.
До сих пор помню, как я позавидовал одному наголо остриженному парню, одетому в подпоясанную солдатским ремнем гимнастёрку без погон, армейские шаровары и кирзовые сапоги. Мне казалось, что уж он-то лучше всех и сразу впишется в грядущую армейскую жизнь.
Почти все временные обитатели ГСП находились в той, или иной стадии опьянения. У некоторых в сумках и обшарпанных чемоданчиках было припасено спиртное, которое потихоньку распивали во временных компаниях, закусывая домашней снедью.
По счастью ночевать на ГСП не пришлось. Во второй половине дня меня вместе с десятком парней забрал сержант-срочник с голубыми погонами на кителе и с авиационными петлицами.
Сержант был настроен благодушно. Запомнился мне длинный мундштук жёлтого цвета, в который он фасонисто вставлял сигарету выходя в тамбур покурить. Для него это была приятная необременительная преддембельская поездка за "молодыми".
А назывались мы теперь "команда" и на поезде нас отвезли в город Вышний Волочёк - в ШМАС. В наш первый армейский дом.

Как я был албанцем

Однажды в студёную зимнюю пору, с казармы я вышел, был сильный мороз...

Ну так на то он и февраль, чтобы морозить. Ну, вообще-то мороз был и не сильный, да и не совсем мороз, так себе +2°C, но для средней полосы Германии довольно-таки холодно, влажность у нас повышенная. Шёл 8-й месяц моей отчасти скучной службы, и до дембеля оставалось ещё долгих полтора месяца...
Как всегда в семь утра построились и стали ждать плана на неделю, гадая, чем же нас будут развлекать. Со вторых двухнедельных манёвров мы к тому времени уже вернулись, MASRы (MLRS) помыли, спиртом протёрли и спать уложили и потому совершено не могли представить, что ещё можно делать целых 6-7 недель. В перспективе была только мойка казармы, которая и так блестела, как у...
Но всё оказалось гораздо интересней и куда более заманчивей, чем мытье сто раз перемытого и воском натёртого пола, протирание лампочек и ножек стульев. Нам предоставлялась честь участвовать в подготовке 2-й батарей к походу в дружественный Косово для проведения PSO (Peace Secure Operation). А точнее, мы должны были играть сербов и албанцев и представлять различные сценки из их занимательной, но весьма конфронтативной совместной жизни.
Само собой разумеется, никто нам про албанцев и сербов не говорил, не из-за соблюдения какой бы там ни было тайны, а во избежание дискриминации отдельно взятых народов. Так уж получилось, что славяне выходили уж больно кровожадными, в то время как албанцы были не то чтобы белыми и пушистыми, но по крайней мере, воспитаннее и цивилизованнее.
Задача была поставлена следующим образом: пару дней на подготовку, потом пару дней три сценки параллельно, ну а в заключение - массовка с участием всей батареии. Само мероприятие проходило в местечке с кодовым названием „Hessisch Sibirien“. Почему Сибирь, спрашиваете вы? Увидите.
Для начала планировалось устроить патрулю 2-й батареи несколько различных сценок-препятствий. Сначала они встречают крайне негативно настроенную демонстрацию, которую им надо разогнать выстрелами в воздух (догадайтесь, чью). Потом они прибывают в небольшую, но дружелюбную деревню, где решают повседневные, но наболевшие вопросы и проблемы местного населения, такие, как поставка еды и медикаментов. Пока командиры решают вопросы, местное население должно украсть, выпросить и выменять у простых солдат всё что можно. Ну и в заключение, патруль попадал на «албанский» незаконный блок-пост - «таможню» непосредственно перед въездом в деревню вашего покорного слуги, которой они должны были мирно разоружить, помочь деревне, но ничего не обещать и, тем более, не подписывать.
Начальниками деревень были назначены бывшие советские граждане, которых у нас было трое (Миша, Коля и я, имен менять не буду, так как ничего обидного не пишу). Так как деревень на всех не хватало, да и Коля по-немецки говорил немногим лучше чем «русские» в голливудских фильмах по-русски, то Мишу назначили переводчиком при Коле.

Начало всей операции было скверное, во-первых, нам объявили, что на время всего этого мероприятия нам нельзя ездить домой и придётся ночевать в казарме, да и служба будет начинаться не в 7:00 и заканчиваться в 16:30, а идти ажно с 6:00 до 20:00. Во-вторых, подготовка заняла от силы полдня, распределение ролей и две репетиции, а всё остальное время пришлось опять драить казарму. Вообще-то для меня лично сама уборка ничем страшным не являлась, я сдружился с сверхсрочниками и уходил на время уборки к ним в комнату смотреть телевизор, но сам факт армейского долбоебизма, по-немецки Dummfick, раздражал ужасно.

А потом началось собственно само мероприятие, интересное и развлекательное. В 6:30 мы погрузились в автобусы и выехали в стороны нашей сцены, полигон Гессенской Сибири. А название Сибирь этот маленький полигон получил потому, что там всегда холодно. Вот, например, моя часть располагалась всего в 20 км оттуда, но если у нас утром не было снега и однозначно плюсовая температура, то нас там встретила зима. Снег, мороз и метель.
Приехав на место первой деревни, где был даже настоящий двухэтажный дом с окнами и дверьми, мы с моими бывшими камрадами, а теперь односельчанами, погрузились в грузовик и отправились на наше место поселения.
После дома, увиденного с посёлке Коли и Миши, я рассчитывал хотя бы на хижину. Каково же было моё удивление, когда нас привезли в широкий овраг, выкинули вместе с двумя большими палатками из кузова и сказали: «живите здесь». На моё резонное замечание, что я эту палатку вижу впервые, но уже сейчас видно, что не хватает палок, нам кинули топор, дали рацию и пообещали «скоро» вернутся. И вот стоим мы посреди оврага, вокруг метель, видимость три метра и думаем, как нам здесь жить.
Конечно, грех сравнивать, но я себя чувствовал как немец с Поволжья зимой 42-го в северном Казахстане.

Вот так начиналась моя албанская жизнь. Если будут пожелания, то будет и продолжение. За ошибки и стиль сильно не ругайте, с 12 лет в Германии и с правописанием воюю всегда и во всех языках.

Танцы Тростника.

А на плечах! У нас! Зелёные погоны!

Старший Прапорщик федеральной пограничной службы России товарищ Амбразивный-Григорян Михаэль Абрамович стоял на посту, охраняя вход в посольство России в государстве ЮАР. В Претории было жарко, а в комплексе зданий сломалась сантехника. Своими силами устранить прорыв и его последствия не смогли. И теперь все пограничники, ответственные за безопасность, носились туда-сюда как угорелые за местными мастерами канализационных дел. Присматривая, помогая и проверяя качество работы. Чёрные охренели и пытались проскользнуть мимо входа, не показав бумажку-пропуск и не сказав ни единого слова хотя бы по-английски.
-Эй, черножопый! - остановил богатырской ручищей и приподнял над землёй очередного негра прапорщик, - пропуск покажь?! - потребовал он.
Я тебе не черножопый, - на чистом русском языке неожиданно ответил задержанный в воздухе негр, - поставь на место, пока дипломатический скандал не разгорелся, - потребовал он.
Задержанный оказался представителем местной службы безопасности. У его машины пробило колесо в двухстах метрах от входа в русское посольство. И он решил пройтись пешком, совершенно не подозревая о снующих туда-сюда своих сородичах по цвету кожи.

-Ух, ты! Даже обезьяны русский выучили, - пошутил прапорщик и наткнулся на острый как стилет и ядовитый взгляд безопасника. Прапорщик стал ровненько и уважительно поприветствовал уходящего внутрь посольства негра.

Инкоси — титул вождя, также верховного правителя зулусов.

Инкоси всея зулусов, короля Зулуленда и двадцать первого правителя всея Чёрныя и Разноцветные Африканския земли Гудвилла Звелитини каБекузулу одолевали смутные терзания совести и сомнения. Завтра в его рассиденции всех резиденций, в королевском дворце Ква Ньекени должен состояться праздник «Танцы Тростника», а того, кто будет на церемонии заменять и представлять Великого Звелентини своим организмом его подданным, выражая мощь, силу и величие народа Зулу, он так ещё и не выбрал. Со времен великого короля зулусов Чаки повелось, что, чем знатнее мужчина, тем меньше у него должно быть одежды, но больше оружия, украшений и символов. Гудвиллу нужен был монстр, но монстр, так сказать, современный, прилизанный и покрытый лёгким налётом цивилизации. И способный, таким образом, к интеграции со всеми своими туземными прибамбасами в развитый и цивилизованный мир. Сие необходимо было демонстрировать всему мировому сообществу и постоянно напоминать ему, этому миру, что он должен Зулу за годы гнобления, геноцида и расизма. Мудрый Инкоси даже надевал на себя костюм, белую рубашку и темный галстук, если интересы народа требовали от него совершения такого подвига. Вот только ботинки его мог заставить надеть только великий Колдун. А то ведь неудобно как-то в костюме и босиком по паркетам и коврам... Не по протоколу. Пришлось одевать. Но вот лёгкого налёта на почти обнажённых чёрных африканских телах его воинов не замечалось. Сие отсутствие присутствия необходимого качества в живом штандарте будущего торжества, несомненно, злило Короля Сынов Неба и даже побуждало его к гневу монаршей ярости, коего боялись ещё со времён легендарного Чаки больше, чем нашествия саранчи в буше.

...Согласно конституции ЮАР, король зулусов не имеет реальной власти, однако является символом национального единства зулусов и хранителем национальных традиций...

«Королевский Сангома (колдун)- сказал, что «этот праздник ты запомнишь надолго и народ твой! И на нём великое небо покажет своим сынам знак»... И замолк! Распустились колдуны в Зулуленде. То ли было при Чаке Великом!!! Сожрать его что ли в подарок соседнему вседержителю.... Ой, тяжела шкура леопарда на плечах Инкоси Гудвилла Звелитини каБекузулу, проблем немеряно. Коровы не доены, быки и буйволы не поены, массаж вымени не соответствует традициям предков... Двадцать тысяч не изведавших мушчинско-зулусского и иного тела молодых почти голых баб прутся завтра в гости!!! Столько же, а может, больше и также одетых мужиков с копьями наперевес ждут их прибытия! Родственники и первых, и вторых! Музыканты! Воины личной гвардии! Теловвидение! Иностранные дипломаты и иностранцы! Белые! Желтые! И даже чёрные! Мусор кто убирать потом будет! Куча туристов зрителей! Однако прибыль, ёптыть! Чистая! На национальном колорите сварганенная! Коров ещё прикупим! Дочку замуж выдавать скоро! Какой там нах чемпионат мира по футболу с этим может сравниться!!! А он один, и всё на нём, всё на нём... Траву потопчут, потребители белые! А тут ещё любимая корова потеряла королевского белого бычка. Плохой знак! Прибью кондулаку, Сангома его мать! А может... жену ещё одну взять! Девки-то видные! Эх, старость не радость! Безопасность опять же! Эх, нет на нас Чаки Великого! Умел пра-пра-пра править! Чуть что - кирдык! Прям как Чингис-хан китайско-японский! Да не, наш покруче будет! Тому-то хорошо было! Всё на лошадях! А наши-то босиком всех завоевали! До сих пор половина Африки трясётся, вспоминая, как бычьи рога сметали любых противников продвигаясь вширь, вглубь и наружу! Империя - импи! Да и я чем хуже! Надо будет титул императора всех зулусов себе присвоить на подобающей церемонии! О! И туристов позвать! И рекламу сделать! Пригласить первых лиц! Или хотя бы вторых! И это, что-то со СПИДом придумать, а то ещё вымрем на фиг!...» - думал король всех зулусов в поле, созерцая, как венценосные парнокопытные его личного стада рвут передними зубами ещё не вытоптанную траву у царской рассиденции... Величие планов приятно грело самоуважение короля, как и леопардовая шкура на плечах венценосного негра.

...у зулу есть собственное королевство Квазулу-Натал, они имеют конституцию, флаг, герб...

Старший прапорщик пограничной службы России Амбразивный-Григорян Михаэль Абрамович материл последовательно причины его пребывания в провинции Квазулу-Натал. Начал с косвенных, как-то: посол, его жена, его заместители, его охрана, климат бывшей ЮАР, афро-африканцев - и мать их материк с тем же названием, чёрный цвет вообще и этот же цвет кожи, местную фауну, особо бабуинов от которых, как он и хотел, наверное, местные развивались до прибытия сюда пришлых. Потом Михаэль Абрамович перешёл на девственную флору и насекомых, не забыл помянуть змей и хотел продолжить, когда чуть не врезался во что-то странно белое на повороте дороги. Белое мукнуло, махнуло хвостом и исчезло в пыли после резкого торможения под мощными передними дУгами лендровера, как бы отпружинив в падении от навешенного на трубы запасного колеса...
- Падло! Развелось тут как лосей в тайге! Скотоводы хреновы! - громко кипел голос прапорщика в праведном обличении излишеств местной природы. И он, пугая своей прямой речью, мыслями, высказанными без перевода, пассажиров в джиппире, выскочил в дверь, предусмотрительно закрыв её за собой, опасаясь стремительного набега местных бабуинов...

- Учёный, гад беломордый! Снеежёок его торос в лёд! - главный бабуин стаи, сидя на ветке у дороги, обругал холодными агрегатными состояниями воды нашего пограничника. Ограбить машину, пощипав тупых белых пассажиров, не получалось. Водитель о наглости набегов местных бабуинов знал, дверцы предусмотрительно закрыл. Не турист. Давно в стране. Ладно, других подождём, оптимистично решила главная обезьяна, наблюдая за дорогой.

...В полных именах инкоси за именем вождя следует имя его отца с префиксом «-ка». Например: Кечвайо каМпанде — Кечвайо, сын Мпанде...

А пассажиры в автомобиле наблюдали через лобовое стекло, как в руках дюжего охранника посольства из облака пыли появился белоснежный бычок килограмм этак в сотню с символами королевской власти на рогах и на шее. Не долго размышляя о содеянном, и, несомненно, богоугодном поступке, двухметровый прапорщик как факир извлёк из ничего конец верёвки и запутал передние и задние ноги животного. Удерживая при этом рогатого подростка на капоте одной рукой. Потом долбанул кулачищем между рог по лбу, приведя будущую красу королевского стада в состояние пофигизма к окружающему миру. Затем, ни с кем не советуясь и не поставив о намерениях в известность, поднял говяжье тело за верёвку, соединяющую обе пары ног животного, и понёс вокруг джипа в багажное отделение автомобиля. Русская анестезия на рогатое препятствие подействовала безотказно. В машине заверещал местный родственник бабуинов, одетый по-европейски в костюм и сопровождающий жену посла РФ на церемонию «Танцы Тростника» согласно культурной договорённости об преклонении, подлизывании, подкладывании и подмигивании и подпрыгивании, если вам что-то надо. А это что-то всегда или деньги или их эквиваленты.

...Разнообразие народов, населяющих ЮАР, подобно всем цветам радуги. Самая крупная этническая группа — легендарные зулу (зулусы)...

- Вы что себе позволяете! Старший прапорщик! - возмутилась жена посла с заднего сиденья машины, - от него вонь на всю прерию! - обозвала она африканскую саванну американским определением лесостепи.

Амбразивный не пререкался - себе дороже. Хотя достала всех сотрудников эта принцесса посольского цирка до самых печёнок. И своего посла - муженька чрезвычайного и полномочного, запилила по самый протокол дипломатических вывертов и ограничений. Папа у ней, видите ли, не абы хто. Но папа далеко, пока, а жить хочется здесь. А умаланга - «Танец Тростника» -достопримечательность. И причём королевская. И умудрённый муженёк спланировал и провёл комбинацию по разжиганию любопытства жены, доведя её вожделение до выражения прямого требования видеть сие представление лично. Тем более, что бывает оно только раз в жарком африканском году. Посол, лицо государево, а значит, должён быть в пределах прямой видимости дворца президента страны пребывания неотлучно. И на связи со МИД и т.д. А там, в Улунди, связь неустойчивая, сигнала то нет, то он есть... Сутки туда, два дня там и день назад. Итого четыре дня отпуска для всего посольства от этой вредины. Абрамович радовался вместе со всеми, планируя и предвкушая отдых. И тут - на тебе. Когда речь зашла о сопровождении и безопасности, то лучшей кандидатуры на охранение телес этой дамочки и придумать было никак. И теперь овеществлённые в Михаэля величие и мощь России должно было сопровождать мадам на местное сексуализированное зрелище. Чёрт те куда, и находясь в опасной для карьеры близости к благоверной супружнице посла.

...08 сентября, официальная резиденция зулусского короля, Его Величества Гудвила Звелетини каБхекузулу заполняется 18-20 тысячами девушек, обнаженных по пояс, но чуть задрапированных в иных местах... Перед этим, еще в родном селении, пройдя церемонию, подтверждающую их девственность, они срубили у реки несколько 3-4 метровых стеблей тростника и теперь, собравшись со всего Зулуленда в деревнe короля, выстраиваются в колонны, следующие к дворцовой площади.
Там под грохот барабанов и возгласы мужчин они сваливают тростник, которым по окончании праздника перекрывается крыша жилища короля. Поскольку стебли были снесены со всей страны, такая крыша символизирует единство зулусов. Праздник называется «Танцы тростника»...

Поэтому основную часть дороги наш Кинг-Конг в шортах и панаме помалкивал, но когда на дороге появилось То, на что можно выплеснуть своё «КУ», в выражениях не стеснялся. Бычок в состоянии глубокой амнезии лежал за сеткой багажного отсека. Переводчик, он же гид, прихваченный из русско-туристской фирмы (попробуй, откажи послу в просьбе) успокаивал мадам, сидящую сзади вместе со вторым, важным сопровождающим из местных чернолицых чиновников. Григорян хлопнул сначала крышкой багажника. Потом шваркнул своей водительской дверцей. Чёрный представитель местной бюрократии в костюме на заднем сиденье побледнел, наблюдая за действиями здоровенного и русского водителя с монаршим бычком. Цвет кожи на толстых и выпуклых губах негра стал белым. Он заорал так, как будто их сейчас выведут из машины и расстреляют в лучшем варианте. Сразу. Здесь. В пыли, не осевшей после остановки машины. И стрелять в них будут так, чтоб вся четвёрка умирала медленно, наслаждаясь полученной болью за содеянное богохульство с королевским бычком.

Надо сказать, что зулусов отличает особая любовь к своему скоту. Порой она даже превосходит любовь к самим себе и своим родичам.

- Ты что орёшь! - обернулся и неожиданно рявкнул на прыгающего и махающего почти белыми ладонями паникёра Михаэль. - Его до нас сбили! Я просто затормозил резко! Чтоб не проехаться по нему! Что сидишь? Переводи, язычник! - обратился он к гиду переводчику.
- Как вы смеете грубиян! Да я на вас мужу пожалуюсь! - вставила своё слово примадонна посольства, давая простор всем сидящим, чтобы понять, что она имела в виду.
Гид, весёлый, длинный очкарик в гавайской рубашке, коротких шортах и сандалетах тут же бросился исполнять. Перевод был наполнен с не менее обильным количеством поясняющих жестов. В ответ негритосский бумаготворец, сотрясая упитанным организмом, выдал какое-то заявление. Тон, каким он выпалил свою речугу в тесном пространстве машины, напоминал ультиматум или приговор каннибалов приезжим бледнолицым. В конце декларации толстяк, брызгая слюной, указал обличительным перстом на бычка, валяющегося сзади в багажнике и замер с колыхающимися складками жира под снежной чистотой рубашки.
- Он говорит, чтобы мы немедленно оказали помощь этому высшему животному короля всех зулусов. Развязали немедленно. И оказали ему честь, усадив здесь рядом с собой на сиденье, - переводил гид. Услыхав и представив такое, мадам хрюкнула, теряя остатки интеллигентности и снобизма. Прапорщик начал хохотать и отвернулся к рулю, пряча свою не мало довольную харю, излучавшую восторг и поддержку предложению черного советника по культуре. Чиновник застыл в позе Ленина, указывающего рукой путь к спасению для заблудших, уставших и слепых.
- Чтооооооо!!! - задохнулась мадам в гневе. В автомобиле воцарилась пауза. Каждый переваривал полученный кусок информации.

...наблюдение за тем, как коровы щиплют траву, считается у зулусов одним из самых приятных времяпрепровождений. Нечего и говорить, что доение коров превращается в некое священнодействие. Причем заниматься этим ответственным делом позволяется исключительно мужчинам...

(дальше устал править - КБ)

-Ёооо! А это ещё что? - прервал молчание протёрший глаза от слёз Григорян и посмотревший в лобовое стекло, а не на жирного предводителя туземной культуры на заднем сиденье машины. Впереди, прямо по курсу джипа, показались две группы чернокожих воинов, угольков по десять в каждой, идущих цепью по обе стороны дороги. Каждый был одет, в основном, в два копья и огромный щит. Впереди основной массы аборигенов, склоняясь, время от времени к земли шли налегке два воина без щитов, но с копьями. По, не слышимой из джипа, команде воины собрались в две колонны, ведомые своими ищейками. Культурист на заднем сиденье выпучил глаза. Он оттопырил нижнюю челюсть, показывая красно-розовую полость рта с языком и белыми зубами. А потом, негритос завыл, медленно повышая силу своего воя и вжавшись в угол заднего сиденья.
-Что? Что? Что? Давай быстрее, - толкнул Петра-переводчика Миха-прапорщик, требуя немедленной расшифровки поведения живого покойника в машине. Негр заверещал и замахал руками, весь затрясся, отвечая на вопросы переводчика, который схватил его за лацканы мерцающего искорками пиджака и тряс вместе с галстуком и его перепуганной рожей.
-Бля!- перешёл на монголо-татарское наречие знаток местного колорита, - Это Тсонга, местные следопыты. Бычка ищут. Если найдут и хотя бы подумают, что украли, то нам всем песец северный в Южном полушарии.
- У нас дипломатическая неприкосновенность! - заверещала жена посла наслышанная о местных нравах и поверьях, что сила съеденных органов врага сильно повышает жизненный тонус, авторитет и удачу того, кто его употребил в пищу. Прапорщик в отличии от жены посольского сановника представил себе пытки, которыми не гнушаются местные знахари, дабы вырвать признание у виновных. И ещё кое-чего чему пришлось в своё время научиться, и чему вполне могли научить местных и наши, и не наши инструкторы. А потом, попробуй-найди их обглоданные в саванне косточки. Буш как тайга, а лев вместо медведя.

- Да им по барабану! Он говорит, что в щитах у них автоматическое оружие и средства связи! Смыться не прокатит! Это их земля!

Пока они пререкались о том, что надо делать, внутри машины - поисковый отряд приблизился. Неожиданно совсем невоенный тон переводчика сменился командно приказным. Прапорщик почуял в парне явную военную косточку. Переводчик что-то с нажимом выговорил местному бюрократу на диалекте, который понимали только эти двое. В результате монолога чёрный усиленно закивал и ожил. Ткнул пальцем в жену посла и с сомнением в голосе сказал-спросил переводчика. В матрону вперились четыре не глаза, а ружейных ствола. Полыхнув в даму с холодной темнотой безысходности и отсутствием выбора.
- Что? Что вы задумали? - попробовала отбиться от этих взглядов жена посла. С чёрного бюрократа вдруг слетела вся цивилизованная корочка. Он совершенно не по европейски заржал, абсолютно игнорируя статус присутствующих, и ткнул пальцем в сторону женщины с сальной улыбочкой на лице.
Баба заверещала, привлекая внимание поискового отряда.
- А ну! Молчать! - гаркнул в очередной раз прапор, - А ты Петро поясни! У меня тут Стечкин, акм, пара мух, и гранаты под сиденьями и ножи есть, так что если что, то я эту банду остановлю, а вы мотайте назад на джипе!
- Не Миха - не пойдёт! Короче, этот бычок символ королевской удачи, везучести чисто по жизни и хранитель всего зулусского народа. Вытянуть и выкинуть на дорогу нам его не дадут. Заметят, отработают по рации, и сам знаешь, сколько они тут воевали. Так что засаду обеспечат по первому разряду. И твои номера им, как крокодилы для бегемотов, вместе с флажочком заместо пыли на дороге. Так, что только вперёд! Мы спасители символа веры, надежды и поклонения самого короля зулусов. Только надо его перетащить сюда, на заднее сиденье. И посадить между мной и Чернышём. Он согласен. А вы мадам заткните свой рот и пересядьте на моё место рядом с водителем. И быстро, пока эти следопыты не разглядели, что у бычка ноги связаны и сам он лежит в отстое после рукопашной схватки с Михой.
Сказать, что мадам орала этого не было. Просто такого восхитительного подбора многоярусного мата из всех сидящих в машине никто никогда не слышал. Вот она, голубая кровь вершителей, проявилась.
- Миха - ...,- переводчик замялся, - мадам, мадам сначала.
- Понял! - прапорщик был прост. Машина была вроде большая со стороны. Но процесс внутреннего перетекания тел из одного ряда сидений в другой превратился в кошмар, визжащий на каждой секунде. Следопыты уже подходили к машине, когда растормошенная гимнастическими упражнениями дамочка таки оказалась в кресле рядом с водителем. С бычком было проще . Он не орал, не кусался, не царапался, не угрожал последствиями, не пытался заехать вам ножкой в нос или глаз. Амброзивный, заполнив собой всё свободное пространство машины и закрыв своей спинищей происходящее, снял сетку. Вытянул из багажника белое тело. Положил его между Петром и Чернышём и развязал путы. Будущий Бычара не шевелился.
- Убил? - посмотрел на прапорщика переводчик, приложив ухо к боку парнокопытного. Мадам приводила себя в порядок на переднем сиденье.
-Не, я ж тихонько! В лоб! У него там кость, конечно не то, что у меня, но крепкая! Оглушил! Ты ему в нос подуй! А лучше сожми челюсти руками и вдуй ему изо рта в ноздри!- Мадам чуть не вырвала утренний завтрак, представив услышанное. Петро поморщился. Черныш ожил и проявил скрытую в нём скотоводческую суть предков. Что-то помассировал, чтото сказал в ухо, дёрнул за хвост, щёлкнул по носу, раскрыл жувательный аппарат, вытянул язык, поднял закрытые веки и бычок зашевелился, и задёргался. Открыл глаза и по своему , по коровьи - окуел! Это после-то королевского крааля, почестей, и привелегий - машина с затемнёнными боковыми стёклами показалась ему темницей бойни.

После непродолжительной суеты, с матом на трёх языках, визгом, угрозами и пожеланиями, пассажиры пришли к однозначному консенсусу, что телок должен быть на заднем сиденье. Это всем стало понятно быстро. Но вот ведь незадача места этого - мало на заднем сиденье. И стоять, будущий бычище, может только вдоль сиденья. А значит, своей мордой в одну сторону, а хвостом с говяжьими ляжками в другую . А там с одной стороны за водителем сидит Петруха. А с другой стороны давит кожу сиденья черный толстяк по местной культуре. И никому хвост телёнка перед своей рожей видеть неохота. А ещё больше неохота его нюхать. Ну и страшно вдруг у него непорядок с животом или мочевым пузырём. Чёрный попытался проверещать чего-то про его почёт и уважение, и что, если бычка не провернут в его сторону головой , то у переводчика и у его фирмы будут проблемы экономические, физические и территориальные. В ответ на это заявление Петя - переводчик вышел из машины. Аккуратно прикрыл за собой дверь. Обошёл вокруг и открыл дверку со стороны толстяка. Очень вежливо извинился и несмотря на приближение местных следопытов выдернул бюрократа наружу, снова аккуратно закрыл дверку. Прапорщик придерживал одной рукой оставшегося без присмотра бычка. Не прошло и минуты, как все услышали шум открывающегося багажного отделения , куда толстяк залез сам и поблагодарил Петруху за оказанную им помощь. Рост авторитета переводчика группе туристов явно опережал его видимый статус.

- Слышишь, Пётр! ТЫ что ему такое сказал? - восхитился Абрамович, - Что он, так спокойно, в пыльный багажник переместился? - даже мадам заинтересованно оглянулась на переводчика, игнорируя вид и запах парнокопытного подростка.
- Сказал, что если не сядет и не заткнётся, то мы его свяжем и покажем всем как ворюгу. А если потерпит, то объявим спасителем королевских традиций. Гуталиновая морда довольного толстяка в костюме радостно кивала в ответ из-за сетки багажника, возвышаясь над спинкой сидения.

Потом лицо чиновника изменило выражение и юркнуло под прикрытие спинки сиденья. По лобовому стеклу постучали наконечником копья. Слева и справа, как два туземных дворника стояли два воина- следопыта, втягивая носами воздух и прищуриваясь.
- Всем сидеть! Я пойду! Миха по обстоятельствам! Как учили! И дверцы заблокируй кроме той где я сижу. А лучше разблокируй, когда подойду. Надо же им это сокровище показать.- скомандовал Пётр, упреждая хищное движение прапорщика к кобуре со Стечкиным. « А видать не простой у нас переводчик. Откуда простому переводчику знать, что нас вообще учили?», - подумал Миха, открывая на всякий случай ложную крышку коробки с гранатами и отстёгивая затем с АКСУ держащие его ремешки. Один из туземцев повернулся так , что стало возможным увидеть то, что было умело припятано в щите.
«- Узи! Хренасе!» - подумал Григорян. Мадам впала в ступор и тряслась мелкой дрожью.

Петр в это время бодро общался со старшим группы поиска. Миха аккуратно загнал патрон в патронник АКСУ.

Наконец все было улажено. Главный негр вытащил из-за щита спутниковый телефон. Что-то выдал в него, получил ответ. И подозвал переводчика. Махнул рукой в сторону машины. Что-то проорал своим воинам. Отчего они запрыгали потрясая копьями и криками радости. Двое воинов подбежали к машине , стали на подножки лендровера, уцепившись в трубы верхнего багажника и держатели боковых зеркал. Пётр впрыгнул к бычку. Из-за спины появилась толстощёкая рожица бюрократа.
- Миха вперёд, поехали! Приказ короля: доставить его бычка и спасителей пред его ясныя очи немедленно. Эти двое наш пароль-отзыв и самая короткая дорога к королевскому дворцу. Погнали.

Если бы Миха только знал что тут до такой степени, от добра добра не ищут, то он развернулся бы на месте и удрал бы назад, за теплые стены посольства. Мадам напротив почуяла выгоду в том, что происходит.

- Скажите Пётр! - подала она свой голос. Мужики даже не поверили и посмотрели все в её сторону. - А за то что мы его нашли и привезли нам награда какая-нибудь полагается? Я так понимаю , что за королевского бычка и наградят по - королевски?
-Да Виолетта Аркадьевна! - начал Пётр вполне приличным тоном, - если живым выпустит, то считайте , что отблагодарил по царски. Потому, как если подумает, что мы его бычка осквернили, то лучше не думать, о том , что ОН с нами сделает. А уж как они любят белых женщин, ВЫ надеюсь наслышаны.
Так что всем молчать, говорить буду я. А то ещё ляпнете чего такое, что нас потом на бифштексы порежут.
- Хорошо! Хорошо Пётр! Я буду молчать! - затряслась о себе дамочка.

.... Зулусская деревня - это идеальный маленький укрепрайон, способный отразить внезапное нападение врага. Всю деревню окружает деревянный вал круглой формы с одной или несколькими сторожевыми башнями, на которых раньше обязательно находились часовые, причем круглосуточно....

Прибытие лендровера в деревню было прозаическим. Если не считать воплей встречающих его тут и там групп подготовки к празднику. Завидев джип, они прыгали и орали что-то, размахивая руками.
- Оголодали наверно, - пошутил прапорщик. Мадам от шутки почему-то не засмеялась , а хлопнулась в обморок, ударившись головой в причёске о стекло боковой дверцы. Смешно стало почему-то толстяку в багажнике за задним сиденьем.
- Ага, по-русски стало быть знаем, но делаем вид что не знаем. Вы с Петрушей не из смежных ведомств случайно? - поинтересовался прапорщик. Петр скосил глаза за сиденье, негр как-то невразумительно пошевелил пальцами на руке. В окошко постучали, указывая рукой куда ехать.

Звелентини, заранее предупреждённый, сидел на малом троне под навесом в окружении челяди и воинов личной охраны. Справа стоял Сангома. По леву руку главнокомандующий. Жёны. Детишки организованно прятались за куцые мамкины одежды. На вышках торчали всамделишные часовые. Пётр даже углядел замаскированную видеокамеру. Джип подлетел к возвышению на котором стоял трон. И все сидящие в нём посмотрели на Петра. Пётр посмотрел на негра в багажнике.
- Сначала бычка на ломанном русском языке,- сказал негр сквозь душивший его смех. Уж очень умильно перепуганные неизвестностью рожи были у белых в лендровере в этот момент. Если бы он это сказал по-английски эффекта бы не было. - Пусть ваш здоровяк вынесет бычка на руках и став на колено поставит его перед ясные очи Инкоси на помост. Но на сам помост не заходит - убьют без предупреждения.

Король не дождался пока потомок армяно-еврейско-русского союза донесёт бычка до помоста. Сначала все замерли, когда громада прапорщика вышла из машины и возвысилась над ней превышая её ростом.
Затем, когда Григорян обошёл машину, и зулусы оценили ширину Михи в целом, и по отдельности в каждой части тела.
- Ах! - сказала томно, в переводе на русский язык, женская половина встречающих, представляя себе скрытые под одеждой кусочки организма пограничного прапорщика.
- Ох! Ну, ни буя себе! - подтвердила восхищение женщин, мужская половина встречающих, представляя охринительные возможности мышц и сухожилий нашего военного.
Сангома, главнокомандующий и любимая жена короля повернулись и внимательно посмотрели в лицо Гудвилла Звелитини каБекузулу, пытаясь отловить его взгляд и телепатируя ему своё предложение. Но король уже понял, что знак, поданный свыше, был для него положительным. Король забыл, что он монарх и превратился в обычного пастуха. Он вскочил с трона и бросился навстречу громадине несущей его любимого бычка в своих ручищах, как пулемёт Калашникова на вручении перед строем.
Григорян остановился. Не давить же венценосного помазанника, толкая вытянутым на руках говяжьим мясом.
Звелентини подбежал к Михе. За ним, вереща и крича, скатился с помоста весь приближённый личный состав придворных. Миха аккуратно поставил бычка на землю перед владыкой зулу.

Гудвилла Звелитини каБеказулу вдоволь наобнимавшись с бычком , чтот-то рявкнул. Присутствующий народ мгновенно подтянулся и расступился. Прибыл ветеринар и начал осмотр. Бычок мукнул, от такого внимания к своей святой персоне и голода. В ответ послышалось ещё более громкое мычание издалека. К бычку, со стороны загородки для скота, мотыляя огромным выменем, неслась почти галопом белая корова-мама. З а ней , любопытно-рассеянно плёлся здоровенный бычище не менее полтонны весом.
- Ага, папа с мамой пожаловали, - прошептал Пётр в спину прапорщика.

После король потребовал рассказать все перепитии спасения бычка. Пётр показал чудеса красноречия, описывая подвиг бычка, который так героически остался живых после ночи проведённой в дикой саванне, в чём и скрыто его божественное величие, божественное предначертание...... и т.д. и т.п.

Звелентини остановил воду льющихся на него речей. И сказал, что он сейчас посоветуется со своими помощниками о том, как лучше наградить тех, кто спасал его бесценное сокровище. Затем вся чернокожая свора скрылась в икуквене владыки - королевской хижине.

Четвёрка спасителей осталась ожидать своего приговора снаружи . Бычок нахлебавшись молока тёрся о левое бедро Григоряна. Корова не отходила ни на шаг от своего бестолкового теляти, с подозрением поглядывая на пограничника.

- Слышь Миха! Чтоб он не подарил, ты обязан взять с благодарностью! Смотри -королевские обиды не прощаются, - инструктировал Амброзивного Петруха.
- Ты что? Охринел! А если он бабу мне подарит и заставит жениться! - шёпотом возмущался Миха.
- Да не бойся ты! Потом разрулим и вернём, если конечно сам захочешь. Там такие негритоски умммммм ... Всё понял? Нам главное осюда живыми выбраться, - запросил подтверждения Пётр
- Ага, но если что - я тебя из под земли вырою! Усёк? - в свою очередь потребовал ответа Миха.

Наконец щит, прикрывающий вход в икукване был убран и на пороге (так сказать) появился шаман, расписанный как стены города в граффити своеобразным орнаментом. За ним стояло с десяток воинов без оружия, но с двумя соединёнными между собой щитами.

- Король всея Зулусии! Государь всея Великие и Малыя, Белыя и Чёрныя! Покровитель истинно верующих и хранитель святынь и традиций народа Зулу, - начал шаман, помахивая ритмично перед лицом прапорщика своей мухобойкой из хвоста зебры. Благодарит и награждает всех присутствующих здесь. Удостаивая своей милость вас сотворивших чудо и спасших ...., - продолжал шаман.

Всем, кто спасал телятко, предписывалось наблюдать за церемонией с королевского помоста. А тому, кто, лично, сделал всё для спасения бычка король дарит вершину королевской милости, - прапорщик Амброзивный-Григорян Михаэль Абрамович слегка напрягся в ожидании, - король дарит вам привелегию представлять его величие на церемонии Танцы Тростника завтра. А посему ..., - хотел продолжить шаман-колдун.
- Э, ты что? Обалдел? Какой такой представлять...- колдун махнул лошадиным хвостом и прапорщик замолк, уставившись в одну точку перед собой.
- Ты что творишь язычник? - возмутился Петруха, и сразу три наконечника копий-ассегаев нацелились в его грудь.
- Наконечники копий пропитаны ядом, - совершенным английским пояснил шаман, - Будте благоразумны. А с ним ничего не случится, постоит обнажённым, в тенёчке, среди голых соплеменниц зулу полтора денёчка, вместо ожиревшего немного короля. Сангома махнул ещё раз перед лицом прапорщика и тот упал в ловко подставленные щиты воинов.

....Традиционно зулусские поселения "умузи", или, как их еще называют, европейцы, краали, состоят из нескольких полукруглых тростниковых иглуобразных хижин "икукване"....

- Эй, Сангома! - обратился по званию должности в уходящую спину колдуна Пётр. - Ты там смотри, если чего с ним плохое сделаешь - уррою, - двое, соперничающих между собой по мощи, взглядов упёрлись параллельно противоположными трассами выпущенной энергии друг в друга. - Ты меня понял! - закончил обмен любезностями Пётр. И не подчинившись гипнотизму взгляда шамана всех зулусов, он повернулся к нему спиной. Шаман был умным. Ничего не сказал. Но приставил к Петру четырёх воинов, якобы для обслуживания.

Миху занесли в хижину шамана. Там, уже находился король со свитой. Шаман выгнал всех кроме главнокомандующего.
- Как они? - спросил вождь многомиллионного племени. -Успокоились?
- Нормально Великий,- отвечал главный политический комиссар племени. - Переживают только.
- И как нам его вместо меня выставить завтра, если он белый на всю катушку? Смотри шаман, скормлю львам, если на скандал нарвёмся. Тогда не нам, а мы платить тут всем будем.
- Всё нормально Великий. У нас есть формула несмываемой чёрной краски из листьев растений. Мы его ею подкрасим целиком и всё. Я ему вдую в голову мощь леопарда и он будет послушным твоей воле весь праздник. Потом снимем с него силу саванны, и он станет самим собой. Никаких проблем. Но за то какая фактура вождь!!! Авторитет и ещё больше туристов нам не помешает. Скоро выборы. Пора и в президенты зулуса выбрать!
- Ладно, делай! Но если проколешься, то там, за валом, полно молодых шаманов, которые тебя с удовольствием заменят! - пригрозил своему колдуну владыка саванны.

Колдун принялся за Миху со всей серьёзностью. Доходы от таких празднеств давали возможность безбедного существования не только членам королевской семьи , но и простым зулу , которые обслуживали туристов. Обездвижив громадное тело русского пограничника, помощники колдуна раздели его полностью и принялись с большим усердием наносить сок растений на кожу, не пропуская ни единой складочки и точки. Подождали пока, засыхая, краска не приобрела оттенок кожи зулу. Перевернули мощное тело и продолжили украшать белое несмываемой краской чёрного континента.
В последнюю очередь принялись за голову нашего военного, самым аккуратным образом нанося краску везде, где только это было нужно, чтобы спрятать истинный цвет кожи объекта.

-Встань! - потребовал колдун в конце процедуры покраски. Оглядел стоящего Гргоряна со всей тщательностью и со всех сторон. Остался премного доволен результатом и потребовал натереть кожу ароматическими маслом. Кожа Григоряна приобрела блеск и шёлковую атласность. Бугры мышц перекатывались завораживая мощью и красотой античного времени.
-Оденьте его! И пошли к королю! - засмотрелся на свою работу царский колдун.

Пропустив вперёд прапорщика, шаман остановился на входе в королевское жилище. Король свою замену не признал, поглощая жареное мясо. И обратился перекрашенному прапорщику прибывшему на ясные королевские очи в сопровождении двух воинов на языке зулу. Тот не ответил, и только тогда король понял, кто пред ним стоит.
- Вымя нашей коровы всей твоей родне в глотку,- хлопнул он худоватого шамана своей владыческой дланью, - а ведь не отличишь. А как у него это, мужская сила? - поинтересовался король всех зулу.
- Ну, вообщем силён бледнолицый и по этой части! И причём обрезанный!- стараясь не уменьшить мужеские способности правителя, ответил колдун.
- Ну да? - не поверил король. - Как первые воины при Чаке великом! А ну покажь. Точно обрезанный, - сказал король и надолго задумался.

То, что было на следующий день можно было бы обозвать русским и армейским словом показуха, но африканская показуха отличалась меньшей прилизанностью линий и огромным количеством отступлений от догм строевого устава. Появления Духа Инкоси Вызвало в рядах практически раздетых двадцати тысяч молодых женщин шорох восхищения. Дух Зулу был на голову выше любого самого высокого воина народа. Открытые одежды давали возможность насладиться телом воина, созерцая его божественное совершенство со сверкающими капельками масла на чёрной коже. Под кожей бугрились мускулы величиной с буйволиные. Воин стоял в тени крыши королевского помоста. Но смотрел так недобро и яростно на окружающих его чернокожих , что казалось дай ему волю и он один сокрушит всех и затопит кровью всю громадность площадки на которой собрались зулусы на свой праздник.
Праздник удался на славу. Авторитет короля Зулу поднялся на небывалую высоту. И немало этому поспособствовал неизвестный воин народа Зулу отстоявший почти неподвижно два солнечных дня на королевском помосте, перед троном Инкоси всея зулусов, короля Зулуленда и двадцать первого правителя всея Чёрныя и Разноцветные Африканския земли Гудвилла Звелитини каБекузулу. Фото воина стало национальным символом провинции, соперничая своей популярностью с самим Гудвиллом.
А в икуквене вождя шёл маленький торг. Пётр требовал возмещения затрат и почасовой оплаты с увеличением за кадый час свыше стандартных шести часов за вредность. Мало того он требовал единовременной денежное пособие за допущенное шаманом принуждение служащего России к ритуальным действиям и гипноз, проведённый на нём и без согласия подданного ядерной державы.
Пётр сказал, что моральные издержки содеянного он оценит в Претории и вышлет по факсу сумму окончательной выплаты. В конце концов, он подаст в суд и расскажет всем корреспондентам, как это произошло.

Король выслушал молча с шаманом и главнокомандующим все откровения переводчика и удалился на совещание.
- Русский, ты что сдурел? - услышал Петруха голос советника по культуре - Скажи спасибо, что шаман вас всех тут до следующего праздника не оставил. Уж больно ваш водитель им понравился, король его даже усыновить хотел навсегда. Давай хапай своего прапорщика и меня с бабой в машину и валим отсюда пока суета и куча туристических машин на дороге.
- А где Миха? -спросил круглую морду культуриста Петр .
- А вон он уже в своих шортиках! Шаман его разморозил! Только одна проблема: краска не смывается в течение трёх недель. А машина вон она тридцать метров и бабу я уже туда запихнул. Она дождаться не может, когда драпать начнём, - обрадовал советник переводчика.
Когда король и его приспешники величественно вышли, чтоб объявить свою волю, то от лендровера тургруппы остался легкий след оседающей на дорогу пыли, как инверсионный след ракеты мчащейся к своей заветной цели.

Джип пытались остановить. Но кто, в здравом уме и твёрдой памяти посмеет ослушаться Духа Инкоси , который сидит на переднем сиденье и крутит рулевое колесо своими священными грабарками. И кто попробует встать на его пути. В случае особо отъявленного сопротивления прапорщик выходил из машины, раздевался и орал так, чтобы особое внимание сыны неба обратили на королевский, несмываемый орнамент на его теле. Зулусы при виде Духа Владыки в такой близости, и извергающего на них проклятия на не ведомом духовском языке орали что-то про то, что Чака вернулся и падали ниц в пыль, открывая машине дорогу, ведущую в Преторию. А вдруг он их проклинал нах...Пусть лучше едет по своим делам, чем в немилость угодить. Мадам сначала закрывалась веером, потом привыкла и даже начала фотографировать, не выходя из машины.

На этом дело не закончилось. По прибытии в Преторию, в посольстве все однозначно обалдели. Во - первых прапорщик Петров стоящий на входе и открывании ворот, и предупреждённый по рации о скором приезде жены посла в посольском лендровере опознал визуально всех: лендровер, жену посла, преводчика Петра и всё.
-А где Григоряныч? - осведомился он у огромного негра сидящего за рулём машины. Негр плотоядно улыбнулся и свирепо послал Петрова в свою чёрную африканскую Ж..пу, к самым неблагодарным шаманам африки. Прапорщик открыл ворота, а когда джип проехал бросился к телефону докладывать о происшествии.
Разбирались долго, но праздник праздником, а работать то тоже надо. И на следующий день на входе в посольство стоял сам Дух народа Зулу в форменной рубашке с погонами старшего прапорщика федеральной пограничной службы РОССИИ. Такого паломничества репортеров, туристов, просто зевак и простых зулусов у своих стен посольство не видело за все времена своего существования. Амброзивного снимали на камеры, фото, пытались с ним вместе постоять, дотронуться, поговорить. Ему даже начали приносить подарки и складывать у ворот посольства. Чашу терпения начальства и посла переполнил тот факт, что стараниями короля зулусов прапорщик получил приглашение, наравне с послом, на несколько светских раутов и посещений весьма высокоуровневых мероприятий Претории.
Толпа на воротах собралась такая, что машина безопасника не смогла проехать и он снова пошёл пешком. Не обращая внимания на негра стоящего у входа. Разозлённый негр сграбастал безопасника и поднял в воздух одной рукой.
- Куда прёшь обезьяна чернож.. ,- осёкся охранник, вспоминая свой теперешний цвет кожи и узнал африканца.
- ААА, это ты братан! Да ладно, я тебя в лицо запомнил, давай, заходи, не стесняйся! Там все свои -только белые... суки, - тише добавил он. Краска отошла от кожи нашего героя только чeрез три недели.
-
...Король зулусов ЮАР его величество Гудвил Звелетини (Goodwill Zwelithini) заявил о намерении возродить обряд обрезания мужчин в целях профилактики ВИЧ-инфекции, сообщает BBC...В соответствии с королевским указом, только обрезанный мужчина сможет вступить во вновь формируемую армию зулусов...

Там, где...

-Привет! - это окликнули меня... Меня? Но меня никто не мог узнать в этом городе, куда я приехал на полупустом поезде поздно ночью. Слишком много десятков лет я не был в этих местах. Да и сейчас, я оказался здесь совершенно случайно...
Или всё же не случайно? Ведь я так много и часто думал об этой поездке в последние дни.
Какими они были, эти последние дни? Память как-то неуловимо мягко уходила от ответа на этот вопрос. Я помнил пронзительный, режущий глаза свет фонарей на пустынном ночном перроне вокзала того города, откуда уезжал. Меня кто-то провожал... Но кто? Этого я не помнил...
Ночь. Свет фонарей. Почему-то тёмные окна стоящего пассажирского состава. Белые таблички с номерами вагонов. Молчаливые проводники у открытых дверей вагонов, внимательно проверяющие билеты у немногочисленных пассажиров. Негромкий гудок локомотива из темноты, оттуда, где виден только зелёный огонёк светофора. Оттуда, где свет последнего фонаря на столбе, установленном посередине платформы, теряется во мраке ожидания далёкого, спокойного пути.
Какие-то последние слова расставания, слёзы на глазах, объятия, поцелуи, осенний запах хризантем, прощальный взмах руки... Я заскакиваю в открытую дверь медленно поплывшего вдоль платформы вагона, достаю из нагрудного кармана рубашки свой билет и протягиваю его проводнику. Потом, в перемежающихся полосах света из окон, по покачивающемуся полу вагонного коридора прохожу к своему купе и отодвигаю в сторону дверь.
Белеют пододеяльники аккуратно застеленных постелей на четырёх полках. На столике под окном в хрустальной вазочке одинокая ветка какого-то цветка.
Спать, спать... Под учащающийся стук колёс. Под промахи света от уличных фонарей окраины города. Под поскрипывание растяжек верхних полок. Под отдалённый стук дверей в тамбурах...
Забираюсь на правую верхнюю полку по ходу поезда, это чтоб не свалиться во сне при резком торможении, и не выслушивать просьбы возможных попутчиков - женщин с детьми и стариков, которые подсядут на остановках. Спать, спать...
Просыпаюсь поздно. На наручных часах уже тринадцать - двадцать. Под стук вагонных колёс поезд буквально летит по высокой насыпи. За окном в солнечных лучах зеленеет равнина, покрытая травой и редкими рощами каких-то деревьев, со стадом чёрно-белых коров у серебристой змейки ручья. До лесистых холмов на горизонте пространство наполнено радостным солнечным светом. Проснулся - а спать ещё хочется так, что глаза сами собой закрываются. Прямо как после наркоза...
Хотя, откуда мне знать, как это бывает после наркоза? - вяло думаю я, выбираясь из-под простыни, и осторожно опуская голову вниз, в пространство между полками. Но в купе по-прежнему пусто. Вот и здорово! Откровенно говоря, не люблю этих неловких ситуаций в дорожных интерьерах, когда приходится из вежливости затевать и поддерживать светский разговор со случайными попутчиками.
Мотая головой, стряхиваю с себя дремоту. Тру себя по подбородку и щекам. Ладно, сойдёт и так. Ведь еду совсем налегке - ни бритвы, ни помазка, ни крема для бритья с собой я не взял...
Отодвигаю в сторону дверь, и выхожу в пустой коридор. Все двери в купе закрыты. Откуда-то сквозь стук колёс доносится знакомая грустная мелодия, вот только не могу вспомнить название произведения и автора. Иду по качающемуся проходу в сторону открытой двери купе проводника.
В двух окнах опущены верхние половинки и сейчас по коридору гуляет весёлый ветер, наполненный запахом лугов, солнечного неба из пространства за стенками вагона и угля от горячего “титана” в торце вагона, как раз напротив купе проводника.
А вот и он сам, в чистом и отглаженном чёрном железнодорожном мундире. Сидит и копается в своей кожаной сумке-раскладушке. Билеты по кармашкам рассовывает, думаю я, останавливаясь в проёме двери служебного купе.
Добрый день!- говорю ему. Он отрывается от своего занятия, что бы поднять на меня глаза за стёклами старомодных очков. Они чем-то похожи на пенсне - такие же круглые стёкла. Только с заушинами из тусклого серого металла. Проводник как проводник. Дядька за пятьдесят, с морщинистым худым лицом и добрыми синими глазами, улыбается мне в ответ.
Как спалось?- спрашивает старик. Впрочем, если он старик, то кто я? Да нет, не старик он, а мне ровесник, думаю я.
Спасибо, неплохо! Сразу в сон провалился, как только лёг,- говорю ему. А, что, не подскажете, в какой у нас стороне вагон-ресторан?- спрашиваю.
Это тебе в седьмой вагон надо, - машет проводник рукой по ходу поезда и возвращается к своему копанию в сумке.
Если чаю, там, с лимоном, захочешь, то это я в любой момент устрою! - говорит он мне в спину, потому как я уже направился к двери в туалет.
В туалете невозможная чистота и полное отсутствие обычных железнодорожных запахов. Ну, то-сё, умылся, руки вытер бумажным полотенцем и пошёл в ресторан.
До него два вагона всего, если считать от моего вагона. Пока шёл, то обратил внимание, что в поезде немноголюдно. В коридорах и тамбурах всего человек пять встретил. Да и в вагоне-ресторане человек десять обедали. Несколько молодых людей с девчонками. Мамаша симпатичная, с девчушкой в белом платьице-колокольчике. А остальные - типа меня, одиночки. Сидят, жуют, разговаривают, в окна глазеют. Один мужик в полосатой пижаме обедает с водкой. Хорошо мужику! Ну, да ладно... Это дело никогда не рано, и никогда не поздно начинать...
Заказал себе салат из помидоров и огурцов, две яичницы, пару “Баварии” по ноль-пять.
Пока официантка в кружевном переднике мне заказ тащила, опять загляделся на пейзаж за окном.
На этот раз поезд мчался мимо пристанционного посёлка. Домики, сараи, огороды... Мальчишки с удочками на велосипедах по пыльному спуску к речке катят... На крышах домов аисты в гнёздах сидят... Бывает же в жизни такая красота!
Да и пообедал я знатно! Всё вкусно, и даже пиво наисвежайшее оказалось.
О чём мы и потолковали с соседом по столику, что подсел ко мне после первой бутылки “Баварии”. Оказалось военный, сержант-контрактник. Только что участвовал в конфликте в Южной Осетии.
Я его расспрашивать потихоньку начал. Типа, ну, как там было? Да только он всё больше отмалчивался и на пивную тему разговор переводил. Я не в обиде на него остался. Понимаю, что непросто ему сейчас по свежим впечатлениям о войне рассказывать.
Потом, правда, заказали мы с ним ещё бутылку “Кедровой”, да так её всю и уговорили под пейзажи за окном, пожелания хорошего отдыха и лёгкий трёп про баб.
В общем, часу в пятом завалился я к себе в купе. К тому времени народу в вагонных коридорах прибавилось. Кто в окно смотрит, кто прогуливается, кто в тамбуре покуривает. Проводники чай разносить начали.
Я у своего тоже стаканчик заказал, и в купе на полку завалился. Правда, теперь на нижнюю. Ведь вот, ехать всего-ничего осталось, вечер да ночь, а в купе кроме меня - никого.
Задремал я немного, а проснулся, когда проводник мне чай янтарного цвета с долькой лимона принёс. В толстостенном стакане, в массивном мельхиоровом подстаканнике. И принёс он ещё с собой аромат свежезаваренного чая на всё купе...
Сейчас узловая будет. Минут пятнадцать постоим, локомотив менять будем. Хочешь, прогуляйся,- проводник говорит. Тут рыбку вяленую знатную купить дёшево можно. Сами местные ловят, сами вялят, сами продают. И картошечку бабки к поезду выносят... Вареную, молодую... С маслицем, да с укропчиком... Пальчики оближешь!- хитро подмигнул мне проводник. Ладно, понял!- махнул я рукой.
И точно! Начал тормозами скрипеть наш поезд, и под стихающий перестук колёс всё медленнее и медленнее подкатился к перрону узловой станции.
Встал я с полки, чаю из стакана хлебнул пару раз, и на ходу доставая из кармана джинсов пачку сигарет, вышел в коридор.
Напротив нашего состава стоял ещё один поезд. Битком набитые вагоны. Люди едут в отпуск, к морю, самый сезон. На низком перроне между вагонами кипит людской муравейник. Пробираются, протискиваются, перекликаются. Сотни людей стараются за несколько десятков стояночных минут купить местной провизии для домочадцев, томящихся в душных вагонах. Ор, гам, смех!
А с нашего поезда, вроде как, никто и не сошёл в эту толчею,- подумал я, прикурив сигарету у раскрытого окна. Да и самому расхотелось вдруг выходить из вагонной тишины. Я осторожно повернул голову и высунулся по плечи из прорези опущенной створки окна.
На наш поезд шла посадка. То тут, то там от групп провожающих отделялись фигуры отъезжающих и шли к вагонам. Что-то показалось мне в их виде странным... Даже не странным, а так... одинаковым. Проводники проверяли у них билеты и люди садились в вагоны.
Сигарета обожгла мне губы, я выплюнул её изо рта в щель между вагоном и перроном на грязный щебень балласта, чуть не угодив в проходившую мимо пожилую женщину в длинном ситцевом платье в выгоревший мелкий цветочек. На локтевом сгибе её левой руки висела тяжёлая плетёная корзина, наполненная промасленными кульками из газетной бумаги, в которых виднелась, вся в зелёных укропных нарезках, молодая варёная картошка, и вязками вяленых, жёлто-прозрачных подлещиков.
Извини, мать,- поспешил я виновато воскликнуть, громко обращаясь к ней сверху вниз из окна вагона. Почём твоя рыбка?- спрашиваю.
Женщина остановилась и подняла голову, услышав мой вопрос. Я уловил тень удивления в её карих глазах под белесыми бровями на загорелом лице. Потом она быстро перевела взгляд на содержимое своей корзинки, и смущённо заторопилась вдоль вагонов, проталкиваясь среди снующих по платформе пассажиров.
Кто-то из них уже остановил её, она поставила корзинку на перрон. Начался короткий торг, после чего покупатель протянул ей несколько смятых купюр. Женщина полезла за сдачей, но покупатель уже протискивался к своему вагону, нагруженный кульками с провизией.
Так поступил не только он. На платформе началось целеустремлённое движение и всё потому, что за несколько секунд до этого момента раздался гудок локомотива, и мимо меня медленно поплыли вагоны поезда напротив. Лишь через минуту я понял, что это мой поезд начал плавное движение.
И вот уже мимо моего лица мелькнула стойка выходного семафора. Платформа с людьми внезапно уступила место перекрещивающимся на стрелках рельсам. Замелькали сооружения станционного хозяйства.
И как подарок - из широко распахнутых ворот депо вдруг показался чёрный красавец-паровоз, весь в клубах белого пара. Сквозь стук колёс набирающего ход состава я ещё долго слышал его громкое, мощное дыхание.
Я стоял в коридоре у открытого окна. Низкое солнце садилось за далёкий горизонт. Теперь вокруг железнодорожного полотна простирались необозримые поля, засеянные пшеницей. Багровый свет солнца бил мне в глаза. Длинные чёрные тени бежали вслед за волнами, которые гнал ветер по высоким пшеничным стеблям.
Потом на фоне красного заката показались вдали чёрные конические силуэты терриконов. Когда закат угас, и над горизонтом я увидел чистый синеватый блеск одинокой звезды, мне стало невыносимо грустно.
Прохладный ветер врывался в открытое окно, теребил белые крылья занавесок на окнах. Он пробрался под ворот рубашки, я начал мёрзнуть, но продолжал смотреть в темноту за окном.
По коридору по направлению ко мне шёл наш проводник со стопкой чистых полотенец. Он стучал в закрытые двери купе, и когда их ему открывали невидимые мне пассажиры, он обменивался с ними несколькими фразами, одновременно меняя полотенца.
Я закурил последнюю на сегодня сигарету. Проводник приблизился ко мне и сказал на ходу: Иди, отдыхай, я разбужу тебя за полчаса до твоей станции.
Вдохнув в себя горький табачный дым, я проводил глазами багровый огонёк выброшенной в окно сигареты. Поезд снова набирал ход. Звезда опять блеснула в ночной темноте, когда я повернулся открыть дверь своего купе.
Видимый в последний раз свет звезды,- всплыла в памяти давным-давно прочитанная фраза. Под стук колёс я уснул почти сразу. Мне что-то снилось. Что-то весёлое и одновременно грустное. Я пытался запомнить этот сон. Но это уже был сон о сне. Когда тебе снится, что тебе снится, что ты спишь и видишь сон, в котором тебе снится, что тебе снится, что ты спишь и видишь сон о сне...
Проснулся среди ночи от ощущения остановленного движения. Поезд и вправду стоял. Я поднялся с полки, с удовольствием допил давно остывший чай, ощущая как прохлада опускается вниз по пищеводу. Где-то постукивали по железу молоточки обходчиков. Что-то невнятно пробормотал репродуктор на маневровых путях. Лязгнули буфера вагона.
Я отодвинул дверь и вышел в коридор. Ночью проводник закрыл все окна в коридоре, поэтому мне пришлось двумя руками потянуть раму вниз за ручку вверху, открывая окно.
За путями виднелся силуэт какого-то здания, освещённый издалека светом фонаря. Рядом со зданием приткнулся, как мне показалось, старый “жигуль-копейка” с включёнными габаритными огнями, и тусклым желтоватым светом плафона в салоне.
Под фонарём, через вагон от меня, стояло несколько человек. Я высунулся из окна, вглядываясь. Моего давешнего сотрапезника по вагону-ресторану, старшину-контрактника, встречали родные.
После объятий и невнятных возгласов, он вместе со всеми стал переходить пути по направлению к машине. Переступая через рельсы, он оглянулся на поезд, и я понял, что он увидел в окне вагона моё лицо, белеющее в полутьме.
Я сейчас,- сказал он своим спутникам, - Только попрощаюсь. Он подошёл к вагону, остановился под окном, и посмотрел на меня снизу вверх. Потом протянул руку. Я потянулся к его руке своей рукой. Наши ладони встретились. На мгновение мы застыли в этом жесте прощания, глядя друг другу в глаза.
Ну, будь! Счастливо добраться! Я то, вот, уже дома, - он махнул рукой в сторону встречающих. В этот момент состав еле слышно лязгнул буферами вагонов, и начал двигаться. Я видел, как мой попутчик перешёл через пути и сел в машину. Вспыхнули фары.
Я смотрел на этот островок света, пока его не поглотила темнота ночи. Спать, спать... Скоро и мне сходить с этого поезда...
...Тихо скрипнули тормоза. Проводник открыл вагонную дверь, тряпкой протёр поручень. Ещё в ночной темноте я спустился по железным ступеням подножки на перрон своей станции.
Ну, вот, и ты дома!- сказал проводник. Мне почудилась нотка печали в его голосе. Я тщетно попытался увидеть его глаза в тени от козырька форменной фуражки.
Спасибо за всё,- ответил ему я.
Ну, что ты! Какая благодарность! Работа у нас такая...Иди. Тебя ждут,- проводник теребил в руках свёрнутый жёлтый флажок.
Да кто меня может тут ждать?!- спросил я.
Но ответа я не услышал, потому что проводник уже поднял подножку, и вагоны поплыли мимо меня. Проводник смотрел в сторону, держа в вытянутой руке свёрнутый флажок. Я проводил глазами красный огонёк хвостового вагона. Вот он исчез за деревьями, следуя изгибу пути.
Я не стал заходить в здание вокзала, а вышел на привокзальную площадь по боковому спуску с платформы. Город ещё спал. Я шёл по пустым улицам в зыбкой зеленоватой полутьме отфильтрованного листьями деревьев света уличных фонарей.
Свернул по переулку направо, перешёл булыжную мостовую широкой улицы, свернул налево. Постоял перед угольной чернотой, что застыла за кованой тяжёлой решёткой в подворотне углового дома.
Когда-то меня, новорожденного, привезли сюда. В этом доме, с узким колодцем-двором внутри, я прожил свои детские и отроческие годы. В этот дом, я когда-то возвращался каждый год летом из другого города. Когда на три месяца, когда на один. Последний раз я был в этом доме после службы в армии. В этом доме, в те давно прошедшие времена, я был счастлив. Сейчас, через десятки лет, я вернулся в то место, где был счастлив. Зачем? Ведь меня тут некому ждать.
Я шёл по ночным улицам к определённой цели. Ноги сами несли меня мимо старинных домов с тёмными отблесками оконных стёкол, по пустым тротуарам в тени платанов и акаций. Моими спутниками были только тени листвы на тротуаре, и слабое эхо моих шагов в тоннелях подворотен.
Я проходил в тишине и одиночестве квартал за кварталом, и перемигивание глаз светофоров на перекрёстках придавало моему перемещению в пространстве какое-то тайное значение.
Уже на третьем перекрёстке я обратил внимание на то, что зелёный огонёк загорается как раз в тот момент, когда я хочу опустить ногу с тротуара на мостовую. Это позабавило меня. Я пошёл быстрее, увеличив ширину шага и частоту движений, но к следующему перекрёстку я подошёл к моменту переключения на зелёный свет.
Вскоре меня перестало занимать это совпадение, потому что я начал слышать новый звук. Когда-то я слышал этот звук очень часто.
Встав задолго до восхода солнца, не зажигая свет в комнате, я одевался, стараясь не шуметь. Брал с вечера снаряжённую удочку, наживку, кукан, и выходил во двор.
Я шёл по ночным улицам к определённой цели. Ноги сами несли меня мимо старинных домов с тёмными отблесками оконных стёкол, по пустым тротуарам в тени платанов и акаций. Моими спутниками были только тени листвы на тротуаре, и слабое эхо моих шагов в тоннелях подворотен.
А потом я начинал слышать этот звук - дыхание моря.
Когда на море был шторм или зыбь от вдалеке прошедшего шторма, я за много кварталов слышал шум прибоя. Когда на море был штиль, то я слышал, как и сейчас, слабый, рассеянный в пространстве, звук. Этот звук создавали бесчисленные крохотные волны, накатывающиеся на песчаные пляжи.
На тротуаре под моими ногами появились тёмные пятна, и я уловил сладкий запах. Я узнал это место. Я стоял под огромной шелковицей. В далёком прошлом, возвращаясь с моря, я лазил на эту шелковицу и рвал огромные, величиной с маленький огурец, спелые чёрные ягоды. И уже тогда, на земле под шелковицей валялись упавшие с веток перезрелые ягоды, вокруг которых с жужжанием вились пчёлы.
Как-то неожиданно темнота вокруг меня сменилась серым светом, становившимся всё ярче и ярче. Я вышел на высокий обрыв, и увидел море. Был штиль. Серая масса воды сливалась на горизонте с утренней дымкой. Линия горизонта с каждой секундой становилась всё чётче и ярче.
Я начал спускаться по широкой утоптанной тропе по склону обрыва. Там, где склон становился чересчур крутым, я шагал по ступеням бетонных лестниц, усыпанных сухими, облетевшими с веток густого и высокого кустарника лепестками мелких фиолетовых цветов.
Я вдыхал запах не успевшей остыть за ночь земли, запах сухой пыли, тёрпкий аромат цветов, солёный запах моря. Я тонул в этих запахах, всё ускоряя и ускоряя шаг.
Срывая на ходу с себя рубашку, стаскивая с ног кроссовки, носки и джинсы, я выбежал на пляж, по щиколотку увязая в песке. Бросил вещи на топчан. И сел на песок лицом к морю.
Я сидел на тёплом белом песке, согретом утренним, но уже высоко стоящим над размытой чертой горизонта, солнцем. В трёх шагах от моих босых ног с медленным ритмичным шелестом на песок набегали ленивые волны морского прибоя. Я бездумно смотрел на волны, и мне это доставляло огромное удовольствие.
Привет! - это окликнули меня... Меня? Но меня никто не мог узнать в этом городе, куда я приехал на полупустом поезде поздно ночью. Чья-то тень легла на песок рядом с моими ногами. Я повернул голову, подняв правую руку, и заслоняясь ладонью от солнечного сияния. Рядом со мной стоял солдат в фуражке с голубым околышем, одетый по всей форме принятой в Советской Армии в семидесятых годах прошлого века. В руке он держал цветной пластиковый пакет с ручками. Выгоревшее, но чистое хабэ. Голубые погоны на плечах гимнастёрки. Ремень с начищенной прягой со звездой. Черные кирзачи, припорошенные пылью. Знакомое мальчишеское лицо, улыбка, фигура... Что-то натужно шевельнулось в моей памяти.
Олег? Ты? Не может быть!- я ничего не мог больше произнести от волнения. Да и каково это - через сорок лет встретить своего сослуживца по военной школе, по виду, не постаревшего с тех пор ни на год?
А он протянул мне правую руку для пожатия. Я поспешно вскочил с песка и шагнул к нему навстречу. Как-то неловко, боком, обнял его, оцарапав до крови себе плечо об авиационную “птичку” на мягкой голубой петлице его гимнастёрки на пуговицах.
Мы присели на топчан. Трясущимися руками я вытащил из кармана джинсов полупустую мятую пачку сигарет. Протянул Олегу - будешь? Он отказался. Я закурил, несколько раз чиркнув зажигалкой - так руки тряслись от волнения.
Что это значит, брат?- спрашиваю. Олег снял с головы фуражку, положил её рядом с собой на топчан. Я обратил внимание на то, как он коротко, по-солдатски, острижен.
Олег подставил лицо солнцу и заговорил.
Надо же было кому-то тебе всё объяснить. Вот я и приехал. Кому-нибудь другому ты бы всё равно не поверил. Мы с тобой в армии не особо дружны были. А, после школы, и вовсе попали служить в разные части. Ты про меня даже забыл лет на тридцать. Это только ближе к старости ты стал вспоминать молодость и припомнил меня. Да, и то, долго был уверен, что я твой товарищ по средней школе, а не по авиашколе. А я тогда попал служить на полигон в Крым. Всё было здорово, но примерно после полугода моей службы на полигоне испытывали одну модификацию ракеты “берег-корабль”. Произошёл какой-то сбой в управлении, и ракета вместо морской мишени пошла на наш измерительный пост. Может, поймала луч нашего локатора?... Боевая часть ракеты для штатной балансировки была заполнена инертной массой, а вот неизрасходованного топлива в ней оставалось много. В общем, я тогда сгорел заживо... Вместе со вторым оператором, и парнем, что на связи у нас на посту сидел... С тех пор я здесь. Что ещё сказать? Мать от горя и месяца без меня не прожила. Отец один остался, начал пить, и через год мы были уже все вместе. Живём у себя в городке, там, где и раньше жили. Живём хорошо, счастливо. Мы всегда возвращаемся туда, где были счастливы. Ну, вроде всё сказал...- Олег, сидя на топчане, начал стягивать с себя сапоги. Сейчас искупнусь, и на базар заскочу у вокзала. Маманя велела абрикосов и айвы купить. Извини, брат, особо рассиживаться не могу. У меня поезд в четырнадцать ноль-ноль отходит.
Я потрясённо молчал. Олег стянул с себя гимнастёрку, солдатские шаровары. Оставшись в чёрных плавках, он разбежался, и с шумом бросившись в воду, нырнул. Когда он вышел из воды я не заметил на его мокрой гладкой коже никаких следов ожогов. Но что-то я уже начал сопоставлять, и как мне казалось, понимать, поэтому ничего у него не спросил.
Олег достал из своего цветного пакета лёгкую светлую рубашку, бриджи оливкового цвета, кожаные сандалии, быстро оделся. Запихнул в тот же пакет солдатские сапоги, поверх них легло хабэ.
Ну, бывай, брат! Пошёл я... Да! Вот ещё... Здесь мы не стареем. Уходя оттуда молодыми, здесь мы молодыми и остаёмся. Это как бы награда за то, что не недополучил там. Ну, пока!- Олег крепко стиснул мою ладонь своей мокрой ладонью. Я всё ещё не мог произнести ни слова, и только кивнул ему в ответ.
Олег прошёл по песку до ближайшей металлической урны, и засунул в неё пакет с сапогами и одеждой, бросив поверх пакета свою солдатскую фуражку. Потом он стал подниматься по бетонным ступеням лестницы, ведущей с пляжа вверх, к городу. Я следил за ним. Вот он легко преодолел последние ступени и зашагал по тропе. Вот его фигура скрылась за высоким кустарником.
Пляж понемногу заполнялся людьми. Я лёг животом на горячий песок ногами к морю. Я курил. Я смотрел на людей вокруг меня. Иногда взгляд цеплялся за голубой околыш фуражки, край которой косо торчал из урны.
Мне было не хорошо. Но постепенно, меня отпустило. Пришла какая-то спокойная уверенность. Ведь я вернулся туда, где я был счастлив. И теперь я останусь в этом мире навсегда. Деля это счастье с теми, кто пришёл сюда раньше меня. Поджидая тех, кто пока ещё не пришёл в этот... да нет, теперь уже мой...мой мир... Мы ещё встретимся...
Я поднялся с песка и вошёл в ласковую воду. Я шёл по песчаному дну, заходя всё глубже в море, и смотрел на теряющийся в дымке горизонт. Бесчисленные блёски отражённого от поверхности моря солнца слепили мне глаза так, что наворачивались слёзы. Но я не отводил глаз от той точки, где море переходило в небо. И когда дно ушло у меня из-под ног, я поплыл к этой точке, уже понимая всё и не понимая ничего.
Я плыл всё дальше, разрезая воду уверенными движениями рук. Мне хотелось плыть, не останавливаясь и не оглядываясь. Но я уже знал, в какой момент поверну назад, выйду на берег, обсохну, оденусь и вернусь к дому, где я был счастлив. И где меня ждали все эти долгие годы разлуки.
Я пройду прохладу и сумрак тоннеля-подворотни, пересеку маленький квадратный двор с одиноким абрикосовым деревом под нашим окном. С синим небом над двором и свистом стрижей в этом небе. Двор со стенами увитыми плетьми дикого винограда. Двор, в котором ещё звучит эхо моего детского голоса.
Я поднимусь по ажурной чугунной лестнице на второй этаж. Я постучу в высокую деревянную дверь, обитую снаружи толстым крашеным металлом. И мне откроют дверь без расспросов. Ведь там меня давно ждут.
Узнают ли они меня?

Обязанности были честно распределены заранее. Вова - в очередь, Гнедой - на улице у витрины - пасти шухер.
Очередь в винно-водочный тянулась медленно и со стороны смахивала на пестрого обожравшегося удава, чем гипнотизировала Виталика, наблюдавшего за ней со стороны. Рядом с Виталиком тормознулся и, похоже, так же прибалдел штатский спинджак с видавшей лучшие времена желтой плетеной авоськой.
- Берете? - ни к чему не обязывающе поинтересовался спинджак у Гнедого странно знакомым голосом.
- Агаааа... - лениво отозвался Виталик, пытаясь словить четырех зайцев сразу - стоять на стреме, смотреть на очередь, классифицировать источник звуковых колебаний, и, самое главное и одновременно самое приятное - ПРЕДВКУШАТЬ...
Дррр... Дррр... Дррр... Дзыньляля!!! назойливо отыграли "Феликсы" головного мозга и заднего ума. Звуковые колебания однозначно принадлежали командиру роты из системы - Ивану Николаевичу Меринчику. Головной мозг еще только соображал, просчитывая варианты, а задний ум уже затосковал нехорошим предчувствием.
- Не надо. - голосом Ивана Николаевича нейтрально поделилась простой мыслью видавшая виды авоська.
Время, тащившееся изнуренной соплей по стекловате, рванулось вперед, щелкая Махами, как продавщица измусоленными костяшками огромных счет - тресь-тресь-тресь. Гиперзвук. Гнедой проснулся, встал на дыбы - аллюр три креста и понесся разлепировать пельмени и приводить дрова в исходное.
...Пока пузырь не в руках - криминала нет... Стоять можно за чем угодно- лимонад, "чопики"... Спички, в конце-концов... Бл*дь безглазая... Иван Николаич прав - не надо... Как форма людей меняет... В системе с гавном съедят... Комсомольское собрание... Сходили за хлебушком, называется... П*здец котенку- больше срать не будет...
Изнемогая в неравной борьбе с нехорошими мыслями, увесистыми магазинными дверями и тупыми выходящими покупателями, Виталик понял - не успевает он интимно-тихо шепнуть заветные слова на ушко подельнику - тот уже протягивал замусоленные дензнаки раскрашенной под матрешку могучей продавщице неопределенного возраста в когда-то ослепительно белых халате в талию, давно и безуспешно воюющем с захватанными молочными пуговицами, и высоком накрахмаленном кокошнике, лихо оседлавшем интенсивно-шантеклеровые, огромного завитка перманентные кудри
(...вьются кудри, вьются кудри, вьются кудри у блядей
Отчего они не вьются у порядочных людей?
Оттого, что у людей денег нет для бигудей,
Потому что эти люди тратят деньги на блядей...
вспомнится же такое...), с облупившимся вампирским маникюром на траурных ногтях, венчающие несвежие сосисочные пальцы, одновременно героине, жертве и ветерану советской торговли, и, перекрывая магазинный пчелиный зудеж, истошно завопил:
-Воовааа!!! Не надаааа!!! Иван Николаич говорит- не нааадааа!!!
...Ожидание проблем в системе так и осталось ожиданием. Иван Николаевич Меринчик оказался порядочным офицером, и шалопаи отделались недельным личным испугом-ожиданием, испорченным увольнением, воспоминаниями и обогащением жизненного опыта.

svvmiu.ru