Зимний сон.

Сахарно искрящийся снег, пахнущий свежим арбузом, сугробы которого мягкой ватой обволакивают кряжистые комели стройных сосен, звенящий морозный воздух...
Детство, как далеки от сегодня твои мечтания и сказочные грезы, в которых, бывало, улетаешь в невиданные сказочные грезы и волшебные миры!
Как хочется вернуться в твои сны...
Или броситься плашмя и зарыться с головой в рафинадную снежную гору, подняв при этом облако холодных алмазных брызг, отгоняя сонное наваждение...
- Малина, б---ь! Крепче трос крепи, нах! Сорвется - тебе первому чердак отшибет! - рык начсвязи будто острым штык-ножом распорол идиллическую картину дремотного воображения, в одночасье разметав ее в пух и прах.
Да, хорошо зимой в лесу, чисто и пахнет хорошо...
Пахло, пока черные клубы солярной копоти не омрачили девственно-белоснежные покровы тишины траурной каймой необратимых последствий вторжения армейской бронетехники.
Заснул, что ли? Как-то на "тумбочке" стоял по молодости, заснул мгновенно (ни сроду, ни после такого более не было)- проснулся только лишь когда пол у своего лица увидел: плашмя упал на руки перед собой, как только не убился - неведомо... Со стороны смешно было, весело...
Значит, сон, все-таки...
Ноги в портянках, навернутых вопреки уставу, поверх фильдеперсовых гражданских носков, безжалостно мерзли на твердом студеном покрове уже утоптанного и успевшего слежаться снега, медленно прогоняя дремоту.
Впрочем, после практически бессонной ночи, проведенной в замысловатой позе на кожухе (и, что самое мерзкое, на каких-то особо неудобных выпирающих рычагах) в кабине ГАЗ-66, мороз ими был уже менее ощущаем, нежели крепатура и отечности.
Точно! Эта передвижная военная телефонная будка - оборотень, превращающийся по ночам в камеру пытки всякого, кто отважится переночевать в ее нутре: ноги не вытянешь, щели не заткнешь и прямо не ляжешь - движок мешает!
Так и спишь в четверть глаза, время от времени выскакивая на мороз потопать отнимающимися ногами, и жизнь тогда кажется райской!
До следующей необходимости размяться и согреться.
А спать хочется все сильнее...
- К машине! Быстрее! - начсвязи, хоть и одет не в пример теплее солдатика-срочника, торопил и сам торопился. Может, причиной тому была уже "теплая" компания других кадровых воинов, а может - и не менее теплая, но уже в другом смысле, компания воительниц-связисток, сегодня прибывших "поставить галочку" об участии в выезде.
Ага, быстрее...Как же... Не выспавшееся чудо в шинели, с опухшими от недосыпа глазами и задубевшим на холоде лицом ковыляет непослушными ногами к борту заиндевевшей за ночь БМП-КШМ и с трудом переваливается в люк механика-водителя.
О-о-о-о!!!! Как тут все запущено...Заморожено - надо понимать. А в перчаточках (тем более - в рукавицах) - хренушки на кнопочки понажимаешь, да и штурвал плохо прощупывается - как таким управлять! Силой мысли, что ли? Снимаем, значится...
- Ты что там, уснул, что ли?! Запускай! - начсвязи жестом киношного Деда Мороза приложил рукавицы ко рту наподобие рупора.
Не хочет машинка двигаться, ей, наверно, тоже холодно и спать хочется. Сколько там вариантов запуска бмпешки, пять, кажется? Ну-ну...четыре мы испробовали (воздух, стартер, комбинированый "воздух-масло", чего-то еще с проводами внешними. Все равно - малопригодный в нашем случае...)
Один остается, господа хорошие.
Русский народный метод "с толкача" называется.
Раз-два, взяли! А вот вам х...й, "теперь - банановый!" голосом ублюдочного американского кролика издевается машина.
- Еще круг! Ни хера не понимаю...Освободи место! - начсвязи почти выдергивает механика из гнезда и вкидывает себя на свое место. - Поехали! Я научу вас ездить, б...ь!
Еще виток, Гагарин с его количеством оборотов вокруг матушки-Земли давно посрамлен.
Дым коромыслом, рев двигателя.
От тянущей бмпешки.
Та, что тянется на поводке, явно решила сегодня поиграть в партизанку на допросе: "Вы не услышите от меня ни звука, кляти вражины!".
Прошла четверть часа, скоро обед. Тянущая машина тоже уже не против подкрепиться.
Начсвязи задумчиво стоит перед молчаливой горой металла и мрачно переводит взгляд с нее на окружающий пейзаж и обратно.
Механик кешээмки-тягача уже третий раз безуспешно пытается привлечь внимание командира, робко пытаясь обратиться.
- Не заведется - будешь сам толкать до части! - лаконичности военных решений позавидовали бы даже скупые на слова суровые амбалы из Спарты.
- Слышь, чего скажу...- Малина, потеряв надежду поделиться соображениями с командиром, отвел в сторонку сонного механика упрямой машины. - На стенке справа внизу, на топливном проводе вентиль стоит...Подачу соляры регулирует...Может и вообще отключить...А?

Подсказывать, советовать и вообще перешагивать через голову командования, имеющему законное начальственное право иногда подзабыть что-нибудь (матчасть, например) является в армии грубейшим нарушением субординации с логически вытекающими из нее печальными последствиями.
В данном случае, пожалуй, и на издевательство над старшим по званию потянет.
У-у-у, как все плохо! Не объяснишь ведь командованию, что не выспамшись не то что про вентиль, имя свое забыть можно...
Перед глазами явственно и выпукло начали проступать очертания огромной задней части, неизвестно кому принадлежащей, но пахнущей дурно. - Скажи капитану сам, а? - тихо ответил механик и отошел подальше. На всякий случай.

Вечерело, перспектива толкать руками в парк полтора десятка тонн брони отступила в неизвестном направлении. Вслед за ней вальяжно помахивая округлостями отступила и пугающая своими очертаниями дурно пахнущая неприличная часть чьего-то тела.

В какую компанию ушел начсвязи - греть одну или обогревать другую - истории неизвестно, да и неважно.
Механик же, напившись после ужина горячего чае-имитатора (полдесятка пачек, высыпанных в котел полевой кухни, в дальнейшем разбавляемых дополнительным количеством воды по мере необходимости) почувствовал себя не так уж плохо.

Остроносые верхушки сосен меланхолично покачивались в темном небе, набухающем очередной порцией снега, навевая сказочные сны из далекого детства.
Насквозь промерзшая кабина ГАЗ-66, злорадно поблескивая прищуренными в светомаскировке глазками, казалось, плотоядно ощерилась решеткой радиатора, прикрытого попонкой, как лицо гангстера с Дикого запада...
Она уже была готова, она ждала и манила солдата в свои ледяные объятия на очередную ночь...

БЫЛИ «ПАРКЕТНОГО» КРЕЙСЕРА-38 или «юннат»

- Ой, посмотрите, какой пушистенький зверёк к нам пришел!
- Я не зверёк, я - песец!
- И какой толстенький.
- И вовсе не толстенький, а полный...
(Из подслушанного разговора в зоопарке)

Перед построением на подъем флага.
- Что-то ты, Саня, хреновенько выглядишь.
- Понимаешь, был вчера на дне рождения однокурсника и не заметил, как прилетела птица.
- Что за птица?
- Да есть, Антош, такая птичка... ПЕРЕПЕЛ!

Полковник Соболь. Редкостный служака. Из тех, про которых слагают анекдоты. Но! Он не шутил, он так жил.
Футбольный матч между подразделениями. Командир части полковник Соболь в форме стоит по стойке смирно у кромки поля и напряжённо разбирается в перипетиях матча. Рядом стоит его сынишка. Ему скучно. Услышав в кустах какой-то шорох, он радостно дёргает отца за рукав - Пап! Это ёжик? В ответ слышится командный голос - Так точно! Руками не трогать!
Что ещё вспомню - расскажу.

Билет белеет одинокий в тумане бело-голубом...

Как известно, в нашей империи сионистского зла армия комплектуется принудительно, путём забривания молодых людей призывного возраста.

Понятно, служить три года хочется далеко не всем, тем более, что если все уйдут за Родину погибать, то кто же её будет любить?

Вариантов уклониться есть несколько. Можно, например, родиться арабом, их не берут. Или пойти учиться в ультраортодоксальную ешиву. Или, наконец, закосить.

При этом родиться арабом удаётся не всем, а в ешиве надо каждый день учить Тору, носить ультраортодоксальную форму одежды (лапсердак и пейсы) и тщательно выполнять заповеди, что в принципе не лучше армии.

Остаётся только закосить.

Косить можно по-разному, но наиболее простой и безболезненный метод - это косить под психа. Вообще, говорят, делать ничего не надо - только отмочить какой-нибудь номер на медкомиссии, и, возможно, повторить потом у психиатра.

Заветный белый билет называется "двадцать первый профиль".

На благодатной почве прикладного психиатрического симулянтства обильно произрастают всевозможные байки и истории, которыми будущие защитники отечества очень любят обмениваться по дороге на призывной пункт.
Следует отметить, что у большинства дальше обмена байками дело не идёт.

Герою нашей истории, условно назовём его Моше, очень не хотелось идти в армию. Дома была мама и приставка с видеоиграми, а в армии - страшные командиры, оружие и суровый походный образ жизни.

Всю дорогу, в автобусе, он тоскливо глядел в окно, временами ощущая нереальность происходящего вокруг и зябко поёживаясь с недосыпу.

Предъявив документы и повестку Моше прошёл в небольшой дворик, уселся на лавочку и стал ждать открытия призывного пункта. Скучая и позёвывая он, от нечего делать, вслушался в разговор трёх приятелей, сидевших на соседней скамейке.

- Вот железный способ, - начал один из них вполголоса, настороженно озираясь. - Для людей с крепким желудком. В начале медкомиссии будут делать анализ мочи, экспресс тест. Надо взять с собой бутылочку фанты и вылить её в баночку для анализа.
- Неужели не просекут? - спросил другой, с недоверием глядя на знатока.
- Да нет, дай договорить. Ставишь баночку медсестре в окошечко, потом, как бы, собираешься уходить, а потом поворачиваешься, кричишь "нет! не отдам!" и залпом выпиваешь. 21-й профиль тебе гарантирован.

Приятели умолкли, видимо, обдумывая только что услышанный рецепт.

Моше посидел на лавочке минуту, затем встал и с независимым видом отправился к автомату напитков. Достав из кармана пятачок, спокойно опустил его в прорезь монетоприёмника, выбрал "Фанту", собрал сдачу и вернулся на лавочку.

Ровно через три минуты двери призывного пункта открылись, началась регистрация прибывших призывников.

Через полчаса Моше уже поднимался на второй этаж, проходить медкомиссию. Поллитровая бутылка "Фанты" лежала в кармане куртки. Газ из "Фанты" он аккуратно выпустил, приотвернув пробку и периодически встряхивая бутылкой.

Прямо напротив лестницы находилось окошко. Возле окошка стояла горка пластиковых сосудов для анализов, а за стеклом прыщавая медсестра, с застывшим навсегда на лице выражением отвращения, механически выдавала пустые стаканчики, принимала полные, опускала в них экспресс-тест, и опять - выдавала, принимала...

Рядом стояла очередь в мужской туалет, и ещё одна - поменьше, к фонтанчику для питья.

Поборов нерешительность, он глубоко вдохнул и шагнул к окошку.
Медсестра, не глядя, приняла у него удостоверение личности, выдала ёмкость и безразлично сказала "наполни, принеси сюда".

Достоявшись до кабинки, Моше аккуратно запер дверь, достал бутылку и налил полную баночку. Затем, для конспирации и от страха, помочился и шумно спустил воду.

Подойдя к окну, он поставил свои анализы рядом с другими такими же, и нехотя повернулся, как бы собираясь уходить. Затем резко крутанулся обратно, схватил баночку и, вскричав "не отдам! не отдам!", залпом выпил её содержимое.

Немая сцена, последовавшая за этим демаршем, ещё ждёт своего драматурга. Вылупившиеся глаза, остолбенелые лица, полная тишина длилась несколько секунд.
Затем кто-то рванул в туалет, зажимая рот руками.

Медсестра же тихо ойкнула, глядя на выражение лица главного героя этой сцены.
Вся боль и скорбь еврейского народа отразилась в тот момент его глазах, а лик его обезобразила нечеловеческая гримаса мучения.

Это была не та баночка.

http://www.livejournal.com/~ilyad

Свобода Выбора - Две истории.

История первая (kuch).

Пап! А война - это что?
- Это когда враги убивают друг друга, сынок.
- Пап! А ты воевал?
- Нет, сынок!
- А твой папа?
- Нет, сынок. Но вот папа моего папы, мой дед - воевал.
- У него было много врагов, и он всех убил! Да, пап?
- Нет. У него не было врагов. Враги были у его Родины.
- А Родина - это кто, пап? Это твоя бабушка, да?
- Нет, сынок, это наша мачеха.
- Пап, а ты спрашивал деда, это страшно - война?
- Нет. Я видел его шрамы. - Отец помолчал. - Я спрашивал бабушку - она сказала, что для деда война продолжалась всю жизнь. Что часто по ночам он вскакивал и, обливаясь пОтом, хрипел: "Ребята! Слева духи!"
- А духи - это привидения? Да, папа?
- Нет, сынок. Это те, с кем твой дедушка воевал.
- А! Это враги нашей Родины - да, папа?
Отец промолчал, глядя на надпись, выбитую в граните: "------------ ----- ------------ 1966-2016"

Руки державших меня разжались и кто-то сдернул повязку с моих глаз. Свет больно резанул по глазам. Чей-то голос сказал:
- Вот тебе Свобода. Иди.
Я смахнул слезы, выдавленные ярким солнцем. Глаза понемногу привыкли к свету. Я огляделся.
Я стоял на перекрестке, образованном восемью разбегающимися в разные стороны дорогами. Дороги, ровные до неправдоподобности, убегали за горизонт. Ни кустарника, ни птиц, ни цикад. Мир хранил гробовое молчание. Даже ветер не беспокоил выцветшие на солнце былинки.
Солнце стояло прямо над моей головой, и поэтому моя тень спряталась под ногами так, что ее не было видно. Ладно, решил я, сейчас оно сместится - с востока на запад. Значит - там будет север, а там - юг. "А мы пойдем на север! А мы пойдем на север!" Подождем. Я присел в пыльную траву на обочине.
"Не пылит дорога, не дрожат листы. Подожди немного - отдохнешь и ты", - всплыло в сознании.
Прошло часа два. Точнее я не мог определить - эти сволочи, закинувшие меня сюда, сняли с меня часы, отобрали мобильник. Я лежал, раскинув руки, на траве. "А я ляжу-приляжу... растрымленные руки недаспелай травы!" - крутилась в уме какая-то херь. Солнце не сдвинулось ни на йоту. Я уже начал подозревать, что оно вообще никогда не сдвинется - ни вправо, ни влево.
Всю жизнь я не имел выбора - я шел туда, куда было НАДО.
Надо родителям.
Надо Родине.
Надо жене.
Надо благополучию моих детей.
Ладно. Сейчас-то мне вроде пофиг, куда идти! Я встал в центре перекрестка, закрыл глаза и, оттолкнувшись правой ногой, прокрутился на носке левой.
"На золотом крыльце сидели - король, королева...."
Открыл глаза и пошел по дороге, которая была перед моими глазами.
- Иди на все восемь сторон, - хмыкнул я. - Ви донт нид ноу едюкейшн, ви донт нид ноу зошт контрол!*
Дорога вела и вела меня куда-то вперед. Солнце с завидной постоянностью грело мне голову.
Видимо, из-за перегрева мне казалось, что пыль дороги принимает очертания лиц давно ушедших людей. Тех, кого убил я. Друзей, убитых теми, кого не убил я.
- Слава не-знаю-кому, что хоть перекрестков нет! - сказал я сам себе. - А то встал бы перед ненужным выбором: куда идти!
И тут же увидел на дороге, далеко впереди себя, какую-то серую точку.
- Либо это глюк, либо пейзаж становится более разнообразным! - решил я и прибавил шагу.
На обочине дороги сидел седобородый старец и посыпал себе голову дорожной пылью. На тощем теле болтались трико и футболка с надписью "Jesus Christ Superstar".**
- Э! Дед! Ты что делаешь! - присел я возле него на корточки.
- Изыди, отрок! Я искупаю грехи человечьи!
- Во мля! Ты еще скажи, что ты - Ян Гиллан!***
- Нет, человече! Я - Иисус Христос!
- Суперстар? - зачем-то уточнил я, оглядываясь в поисках мускулистых ребят со смирительной рубашкой в руках.
- Стар, отрок! Очень я стар! Почти две тыщи лет я искупаю грехи человечьи!
- Ааааа! - я поднялся, отряхивая брюки. - Эк тебя торкнуло, дед! Ну, искупай, искупай!
Тот уже не обращал на меня никакого внимания. Для закрепления диагноза я помахал ладонью у деда перед лицом. Он не прореагировал никак, даже глаза не переместились за моей рукой.
- Понятно! Это неизлечимо! - вынеся эпикриз, я сплюнул в пыль и пошел дальше.
- Бойся проклятия, безбожник! - выкрикнул псих мне в спину. Я не обернулся - ха! Если б ты, дед, знал - сколько раз меня проклинали! А мне все как-то пофиг, я из тех, "...кто ни во что не верит, даже в черта - назло всем!"****
Во, блин! - думал я. - Грехи он искупает человечьи! Где ж ты был, старый козел, когда я метался в полусне, снова как наяву давя гашетку пулемета и видя бородатые лица, падающие под моим огнем? Падающие для того, чтобы потом каждую ночь приходить ко мне? Искупитель херов!
Я шел по дороге - и ничего не менялось. Она все так же прямой стрелой убегала за горизонт. Который тоже не приближался и не удалялся - все висел где-то там, вроде недалеко и все же недоступно. Солнце так же пекло мне голову прямо надо мной. Должно же быть хоть какое-то постоянство в этом мире!
Выбора не было - если только свернуть с дороги в траву, но что-то постоянно толкало меня в грудь - мягко, но настойчиво, как только я собирался это сделать.
Я сам выбрал эту дорогу, положившись на случай. А ведь...
Всю жизнь я не имел выбора. У меня был только Долг. Ноша, которую я сам взвалил на себя.
Я был непривычно свободен.
Я - свободен!
Значит, я - мёртв.

Солнце грело безжизненный памятник с надписью, выбитой в граните: "Горбачевский Игорь Владимирович. 1966-2016"
_________________________________________________
* - Pink Floyd “Another Brik in the Wall, part two” - «We don't need no education.
We don't need no thought control.»
** - Jesus Christ Superstar, рок опера, A.L.Webber, T.Right
** - Ian Gillan, солист группы Deep Purple, исполнявший ведущую партию в Jesus Christ Superstar
**** - В.С.Высоцкий "Песенка о переселении душ"
_________________________________________________

История вторая (Татарин).

...Немногочисленные посетители запыленного, окраинного кафе с удивлением и интересом смотрели на контрастную пару сидящую за столиком. Яркая, эффектная, миниатюрная брюнетка и крепкий, крупный, в камуфляже офицер с усталым, обожженным солнцем лицом.
Плечи женщины содрогались в плаче, мужчина, положив тяжелую кисть ей на плечо негромко, что-то говорил....

Девушка оторвала руки от заплаканного лицо и посмотрела военному в глаза:
- Как это случилось?- Его ребята, с которыми он шел, сказали, что это был обвал. Камнями перебило веревки и попало в него. Скальная стенка высокая, под ней изрезанный ледник. Долго искали, они, спасатели. Да так и не нашли...
- Но у него же есть семья? Ей помочь надо?
- Не беспокойся, - усмехнулся военный. - У него есть друзья, они не оставят.

Ты ... бесчувственный... - исказив красивое лицо гримасой омерзения, выдохнула она. - Человек погиб! А у тебя - ни сочувствия, ни сожаления!
Офицер поднялся. Сквозь черноту загара на лице проступили красные пятна.

- Я теряю друзей год за годом, - голос его звучал глухо. - И не тебе говорить мне про это. Для меня смерть давно стала данностью - частью жизни.

С силой выдернув берет из-за погона, яростно нахлобучил его на голову. Четко, по-военному, повернулся и пошел к зеленым воротам с красной звездой, где в жарком городском мареве, сидел на перилах разморенный дневальный.


Только врут они все! - это говорю вам я Татарин.- И не погиб я тогда. Да обомлел, при переходе первым по скальному кулуару, когда раздался характерный треск скалывающейся породы. Вжался глубже в трещину, стараясь распластаться, стать единым целым с твердым гранитом. Ударило по каске, рюкзаку, сорвало окровавленные пальцы с зацепок. Замелькала, закружилась пропасть, приближаясь серовато-голубым льдом, изборожденным глубокими трещинами. Я еще ощутил сильный удар, неперешедшим в боль, но породившим свет.

А когда я очнулся - было лето. Еще не отошедший от полета, я покачался, моргая глазами, возвращая себя в реальность. Она вернулась ощущением теплой ладошки в руке.
- Папа! - возмущенный тоненький голосок заставил меня посмотреть в знакомые серые глаза под коротким светлым ежиком. - Ты что? Ты мне ручке сделал больно!

Я встопорщил сыну коротенький ежик на голове...

- Мы гулять идем? - с той же ноткой возмущения спросил снова.
- Идем, сынок, идем! - улыбнулся ему, и мы пошли туда, в вечное лето, в тепло, мимо девушек с мороженным на лавочках, мимо каштанов, шумящих мощной зеленью над головой.

Приехав в Ростов, вы обязательно встретите меня. Я буду не один - рядом всегда маленький, смешной, светлоголовый мальчишка, с оттопыренными ушами. Мы идем медленно вдоль высоких каштанов, мимо вечно спещащей, яркой публики. Мы с сыном ведём неторопливый, серьезный мужской разговор. Мне то и дело приходиться наклоняться, чтобы услышать голос мальчишки.

Если увидите нас, окликните меня:
- Привет, Татарин!

Я обязательно вам отвечу...