Ранжир: август 2005

«Подвиг героя»

Со времен моих «знакомств» в метрополитене, состоявшихся в самом начале моего обучения, я стремительно перенесусь сразу на пятый, выпускной курс. О том, что со мной происходило в промежутках я и раньше писал, но возможно я вспомню еще что-нибудь веселое.

Все-таки легко вспоминать хронологию учебы на первом высшем образовании. Да и школьные годы легко вспоминать. Думаю, каждый помнит год, в котором отправился в первый класс, год, когда закончил школу и так далее.

Это была первая половина пятого курса и первая в моей жизни практика в реальном так скажем «боевом» подразделении.
Была осень 1990 года.

Сейчас уже и не вспомню, почему меня послали именно туда, в ту самую точку. Все, что помню, мне было просто интересно, поскольку я был абсолютно уверен в том, что распределюсь я совершенно в другое место. По этой причине мне было довольно-таки любопытно съездить именно сюда, а не куда -то еще, потому что иных шансов там побывать у меня бы в будущем не представилось.
Иных вариантов было конечно, довольно много, но остальные находились слишком уж далеко, и трястись в поезде несколько суток мне совершенно не улыбалось. Как и лететь 8 часов в самолете на дальний восток.
Немаловажным фактором являлось и то, что в данный же пункт назначения ехал на практику мой тогдашний приятель-однокашник Шура, про которого я писал в своих воспоминаниях «про черную магию», ссылка на первой странице, если кто не читал.

Было нас четверо, направлявшихся на первую в жизни практику, и хмурым осенним деньком мы собрались на Павелецком вокзале г. Москвы. Были мы как ни странно в форме.
Слегка настораживающим был только тот факт, что билеты в один и тот же купейный вагон мы покупали одновременно, но места на билетах у нас оказались в четырех разных купе.
Несмотря на это в вагоне было занято примерно 30% мест и мы без особого труда умудрились скучковаться в одном единственном купе, что было безусловно крайне удобно. Подальше от чужих глаз, знаете ли, да и ехать веселей, когда все свои.

Вернее нам так тогда казалось.

Лично меня несколько смутил тот факт, что наше купе было последним и граничило с туалетом.
Но так как я был довольно шустрым и не был обременен обилием багажа, я первым подошел к купе и решительно рванул дверь в сторону.

Со зловещим скрипом она отъехала в сторону, издав странный лязг. Подозреваю, именно такой же лязг издавали двери в какой-нибудь Бастилии, когда мрачные заплечных дел мастера рывком открывали камеры чтобы нахлобучить на государственных преступников «железную маску» или там «испанский сапожок» для борьбы с отнюдь не плоскостопием.

Я даже ошеломленно притормозил на входе, поскольку вдохнул в себя воздух. Вернее не воздух, а ту субстанцию, которая наполняла наше купе.
Первой моей мыслью было конечно, бросить все и дезертировать, скрываться потом в каких-нибудь глухих лесах остаток жизни, но я волевым усилием подавил в себе это малодушное чувство и перешагнул порог.
Такого я не видел в своей жизни ни до, ни после этого никогда.

Прямо в стене купе -в той самой, примыкающей к туалету, красовалась дыра. Не просто отверстие, проделанное в стенке примерочной кабинки, о котором рассказывал Коровьев Маргарите во время бала.

Нет. Это отверстие было такого размера, что я мог вполне просунуть туда голову. Причем подозреваю, что снимать фуражку мне бы не пришлось.

Удивительно, но факт. Я быстро принюхался и забросил свои вещички на полку, максимально удаленную от отверстия.
Все-таки запах был терпимым. Когда я как-то находился в палатке и туда кинули баллон «Черемухи», а мой противогаз оказался неисправным, я испытал куда более запоминающиеся для органов обоняния ощущения.

Сходство с камерой какого-нибудь узника Замка Иф усилилось. Складывалось впечатление, что будущий незадачливый Граф Монте-Кристо, брошенный в это купе в заточение, пробил таки себе дорогу на волю с помощью чайной ложки и дерзко скрылся, хохоча над незадачливыми тюремщиками. Вернее, проводницами и комендантом поезда.

Представив себе эту романтичную картинку я даже засмеялся, но быстро осекся, увидев как с мрачными лицами внутрь проникают мои спутники.

Монументальных размеров Шура с тоской посмотрел на отверстие и судя по его виду, моего позитива он совсем не разделял.
Двое других, пока Шура с тоской рассматривал отверстие, быстро расстредоточились по свободным полкам и когда Шура вышел из транса, выяснилось, что именно ему предстоит ехать на нижней полке, примыкающей к туалету. В буквальном смысле при мыкающей, как вы понимаете.

Давясь от хохота, я сообщил Шуре, что повода для грусти нет, поскольку сейчас поезд тронется, и ветерок наверняка освежит наш каземат.
И опять же в том случае, если в вагоне имеются симпатичные попутчицы, мы сможем реализовать свои скрытые фантазии вуайеристов, причем с комфортом, валяясь вальяжно на полках и потягивая чаек. И телевизора никакого не нужно.
А если захочется в туалет, то и выходить в коридор нам совсем не потребуется, вот он туалет -«руку протяни».

Шура завороженно слушал и зачем-то действительно протянул туда руку.

Подозреваю, что от нашего хохота содрогнулся вагон и я засомневался, что он не развалится прямо на перроне. Но этого не случилось.
Поезд скрипнул и тихонько отвалил, постукивая колесами.

Немногословная проводница, за которой я бы точно не стал подглядывать под страхом смерти, выслушала Шурины претензии и ничего не сказав, выдала ему дополнительную подушку, которой он и забил отверстие в стене, несмотря на мое неудовольствие, выраженное с верхней полки.

Поезд весело стучал колесами, мы кушали вареные яйца и бутерброды и катили к месту нашей первой практики в степной городок N, название которого я писать тут не буду.

Про пункт нашего назначения тогда шутили примерно так: слева -степь, справа -степь, перед тобой -степь. За спиной -часть. А за частью тоже степь.

Мы немного поиграли в преферанс и, быстро выяснив, что симпатичных попутчиц в вагоне не отмечено и смысла в подглядывании никакого нет, грустно забили в дыру еще запасной матрац, существенно уменьшив площадь туалета, и улеглись спать.

часть 2
Прибыли мы как ни удивительно к месту прохождения практики бодрые и выспавшиеся. Что значит закаленные тренированные организмы.

На вокзале нас уже встречал раздолбанный «ПАЗик», который и подбросил нас в довольно сжатые сроки к месту дислокации.

Как и положено, мы отловили главного командира и представились. Типа мы такие-то, бла-бла, прибыли для прохождения и все такое.
С формальностями таким образом было живенько покончено и нас отправили размещаться. Тут нас ожидал довольно-таки неожиданный сюрприз.

Никакой офицерской общаги нам не предоставили. А предоставили нам кусок обычной солдатской казармы.

Представляла из себя казарма циклопическое помещение с установленными повсюду двухярусными койками.

Сколько человек могло там разместиться, мне неведомо. Могу сказать только то, что очень много.
Зайдя в помещение казармы и слегка напугав сидевшего на тумбочке дневального, который резко вскочил со своего заспанного места и протирая глаза кулаками бодро доложился, что происшествий нет, мы осмотрелись.

Надо признать, условия были не такими уж плохими, как могло показаться на первый взгляд.
Громадное помещение казармы простиралось перед нами, но налево вел неприметный проем, за которым скрывалась некая комнатенка, в которой было установлено 5 кроватей. Причем в один ярус.
Четыре кровати являли миру панцирные сетки и полное отсутствие какого-либо белья, но пятая... Пятая стояла в самом дальнем углу и просто сияла. Образцовая кровать. Аккуратно застелена, подушка в форме правильного параллелепипеда, одеяло натянуто и отбито по краю так, что казалось, можно было порезаться.
Она очевидно была занята, но не иначе каким-то мега-дедом, крайне неуважающим тех, кто нарушает его покой. Мы моментально окрестили эту койку кроватью «дедушки».

В силу уважения порядков в чужих монастырях, мы решили не трогать эту образцовую койку и покидали свои чемоданы на свободные.
По непонятным причинам, комната наша не закрывалась на дверь и в проем была видна и тумбочка дневального и кусок громадной казармы.
Практически перед входом в комнатенку был установлен невероятных размеров турник. Подозреваю, подтягиваться одновременно могло бы не менее 25 человек одновременно, такой он был длинный.

Надо сказать, обстановка нас не особо удручила и мы приступили к прохождению практики. Было это занятие частью интересным, большей частью скучным, и писать об этом в любом случае никакого смысла не имеет.
Все равно самое интересное как ни странно происходило по месту нахождения наших кроватей. Таинственный мир прохождения солдатами -«духами» срочной службы приоткрыл перед нами завесу тайны.
И наблюдать этот театр было первое время довольно интересно.

часть 3
Первый день запомнился мне тем, что тащиться к месту секретной дислокации от нашей казармы пришлось полтора километра по практически выжженной непонятно чем степи.

Секретное подразделение было явно зажиточным и обладало даже собственным свинарником, предназначенным видимо для подкорма солдатиков. Поджарые свиньи, напоминавшие своей худобой и стремительностью стаю волков, преследовали нас все полтора километра, хищно принюхиваясь пятачками и злобно завывая. Подходить близко они видимо опасались и я подумал о том, что надо бы вернуться в казарму "засветло". А то и до выпуска можно не дожить.

Я посматривал на этих странных созданий и думал о том, как же тут выглядят солдаты срочной службы, давшие подписку о неразглашении «совсекретной» информации и чем их тут кормят. И с этой мысли я перескочил на раздумья о том, чем же нас самих будут тут кормить.

Местная еда нас и впрямь разочаровала. Было ее мало и по вкусовым качествам и запаху она живо напомнила запахи в нашем купе. А все, что был припасено в дорогу, естественно, было вывалено в единую кучу и сожрано еще в вагоне.

И я, выпив полагавшийся солдатам на ужин стакан киселя с бромом, горько задумался о том, не стану ли я тоже поджарым на таких харчах и не буду ли бегать стаей, воя на луну, подняв пятачок к небу.

Впрочем, довольно быстро я сообразил, что я и так поджарый и мне это совсем не грозит. И пугать не должно. Не допив кисель, я отправился в казарму посмотреть на наличие постельного белья.
Около чемоданов уже слонялся вертлявый ефрейтор-каптерщик, которого я сходу вежливо и ласково спросил, не стырил ли он что-то из моего чемодана. В шутку, конечно, для знакомства.

Шутку он не оценил и выдав нам бельишко, шустро испарился.

Вечер был томным. Рано стемнело, не знаю, может это особенность степи? Не в курсе. Но мы вчетвером, прислушиваясь к завыванию свиней на улице, уселись играть в преферанс по 1 копейке вист, внимательно прислушиваясь также к завываниям в желудке.

Я бы поиграл и по 5 копеек, но со мной по 5 не садились. Поэтому я грустно играл по копейке, забегая вперед скажу, что все наличные деньги у коллег я выиграл при этих ставках только на второй вечер пребывания, после чего нам чуть было не стало совсем скучно. Но не стало, и сейчас вы поймете почему.

часть 4
Еще не успела основная масса солдат срочной службы ввалиться в казарму и подготовиться к вечерней поверке, как наш однокашник Шура обрел в тот вечер новое прозвище.

В том время, как мы лениво шлепали картами по поверхности тумбочки, он поддакивал и кивал при упоминаниях о еде. Особенно бурно он это делал сидя на прикупе.
Но когда пульку уже расписали, он грустно направился к своему чемоданчику за деньгами. Подобную походку я видел и позже. Около казино "Голден Палас" в феврале этого года.

Фраза, которую он сказал потом, врезалась в мой мозг дословно и поэтому так же я ее и воспроизведу.

Порывшись в своем чемодане, он выволок оттуда полиэтиленовый пакет, наполненный едой. Было видно, что там и какие-то пирожки, и вареные яйца в треснувшей скорлупе, куски колбасы с хлебом и какой там снеди только не было.
Он засунул в пакет свой нос, и когда вынул его обратно, индифферентно произнес: «Бля, испортилось все нахуй».
После чего в полностью гробовом молчании он направился к мусорному ведру и выкинул туда пакет.

Когда он вернулся, на него никто не смотрел. Все молчали, отводили глаза в сторону, и молчание было явно враждебным. Не разговаривали с ним еще примерно час, но уже к истечению этого срока простили. Но называли с этого момента не Шура, а «гноитель».
В качестве ласкового исключения «Шура-гноитель».

И по возможности игнорируя «Гноителя», мы переключились на единственно возможную в тот момент тему. Как ни странно, мы обсуждали отсутствующего обитателя пятой образцово заправленной койки. Мы дискутировали на темы, а кто он, и где он. И чем отмечен, что находится в таком удобном и изолированном от запаха чужих портянок райском местечке.

Все банальные гипотезы в какой-то момент были отвергнуты, мы забраковали версию о том, что он отважный свинопас и после полутора лет выгула свиней был награжден медалью «За отвагу» или «Воинскую доблесть» и отправлен в отпуск на Родину, мы не согласились с тем, что он просто суровый дед, которого все боятся и уважают. На каждый довод находился контрдовод и мы уже стали побаиваться, что сейчас в проем, в котором напомню отсутствовала дверь, войдет, наклонив могучую шею какое-то циклопическое существо. Подобно циклопу, вошедшему в пещеру, где Одиссей сотоварищи воспользовались его, циклопским, харчом. И, привалив дверь неподъемным камнем, будет нас по очереди варить и пожирать. А то и глотать сырыми.

Но все-таки стройная версия вдруг родилась и никто не смог найти в ней изъяна.

Как известно, во многих воинских коллективах есть свои герои и доблестно павшие. Они награждаются званием Герой Советского Союза (посмертно), и как говорится в Общевойсковом уставе ВС СССР (ну говорилось по крайней мере тогда, когда еще был СССР), что для героически погибших солдат в казарме в обязательном порядке выделяется кровать и прикроватная тумбочка. Все это содержится в образцово-показательном порядке. И над кроватью в рамочке должно висеть не что иное, как «описание подвига».

Впрочем, никакого «описания подвига» над этой кроватью не висело.

Но тем не менее, спорить дальше нам было лень и эта версия нас удовлетворила. Все -таки это было лучше. Знать, что это койка героя пусть и без описания подвига, нежели койка гориллоподобного сына гор, который может появиться в любой момент.

От беседы нас отвлек оглушительный топот солдатских сапог, когда в помещение ввалилась орава изможденных солдат, по виду которых можно было заключить, что служить им еще долго. Дембель они не разглядели бы и в подзорную трубу. Изможденные худые организмы, пилотки на бритых ушастых черепах, затравленный вид, все выдавало в них обычных «духов». А иными словами, бойцов этого осеннего призыва. На месте своры свиней я бы не подошел к этой шайке голодающих степей и на пушечный выстрел.

Командовал ими быкообразного вида сержант, явно гордящийся своими тремя лычками на каждом погоне. Гнал он их в казарму как пастух отару овец, громко покрикивая и понукая.

Это было шумно и нам четверым это не понравилось. Если учесть, что Шура-Гноитель и тогда был за 120 кг веса даже в голодном виде, а я был хоть и поджар, но шустер, и две наших однокашников тоже были в неплохой форме, никакой сержант нам был не страшен.

Поэтому когда со стороны «большой казармы» раздались совсем уж злостные крики сержанта, напоминавшие крики моржа в период случки, кто-то взял с пола пыльный сапог и запустил его в сторону источника крика. Куда уж там сапог попал неясно, но крики стали потише. Принцип единоначалия и престиж сержантской власти тем самым был явно подорван, но на проблемы сержанта нам было в общем-то положить с прибором.

Бром из киселей явно подействовал, и мы стали потихоньку засыпать.
Через полчаса спали все, причем руки у всех были поверх одеяла, я посмотрел.

Не уснул один я. Не иначе проблема была в том, что я не допил кисель. И в этот самый момент, когда я чутко ворочался на кровати и пытался уснуть, мне послышались какие-то звуки.
Звуки были довольно характерными и я не поленился встать и одеть штаны.

часть 5
Я напялил свои хромовые сапоги, больше напоминавшие тапочки своей мягкостью и накинув не застегивая хэ-бэ бесшумно направился в темный проем.
Полной темноты не наблюдалось, лампа с тумбочки дневального мерцала рассеянным светом, сам дневальный тихо кемарил, не издавая ни звука, и когда я увидел картину, которая открылась моему взору, сон у меня моментально улетучился.

Могучий сержант тоже в полностью расстегнутом хэ-бэ стоял перед щуплым и плюгавым рядовым и методично бил его кулаком в грудь.
Тот стоял вытянув руки по швам и не шевелился, был он застегнут на все пуговицы и кулак сержанта бил его в одну и ту же точку -в третью сверху пуговицу.

Удар этот не сколько болезненный, сколько неприятный, в этом месте находится грудинная кость и в принципе, если вам к этому месту приставят нож, вы можете рыпаться как угодно по простой причине -пробить кость в этом месте ножом невозможно, даже если ударить по нему со всей силы молотком. Порез гарантирован, но ничего опасного для жизни не случится.
Вместе с тем у 18-ти летних солдатиков не все кости еще до конца сформировалось. Я сам своими глазами наблюдал эффект от таких ударов, когда их наносят по пуговице на протяжении года каждый день. Эффект знаете ли «цыплячьей грудки», неприятное зрелище, если посмотреть на голую грудь с вмятой внутрь костью. И сделать ничего нельзя уже, что неприятно. Обычная пуговица своей дужкой очень неприятно дырявит одно и то же место раз за разом. Как капля точит камень. Медленно, но верно.

Во время экзекуции сержант что-то говорил, но очень тихо и я его не слышал.
Но слишком многое у меня в голове отозвалось и сложилось в неприятные картинки и я тихо подошел к сержанту сзади и довольно громко сказал -«отставить».

Сержант, услышав знакомое слово из Устава, машинально замер, медленно поворачиваясь через левое плечо, а я сказал уже пришибленному солдатику - «спать иди, свободен».

Солдатик был настолько испуган, что слабо ориентировался. Кто были мы четверо, живущие в спец -отсеке он не знал, и знать не мог. Он видел возможно, что трое из нас рядовые с буквами «К» на погонах, а я единственный был младший сержант, но он твердо знал, что сержант это «главней» и что его сержант -вот он, рядом. А кто такие мы -неясно. И мы уедем, а ему еще служить 2 года.

И он в каком-то ступоре стоял рядом и таращился на меня.

часть 6
Сержант смерил меня каким-то недобрым взглядом и поинтересовался с какой стати я вмешиваюсь в воспитательный процесс. Вернее его словарный запас не изобиловал метафорами и прочими сложноподчиненными предложениями. Но мысль была примерно такой.

Он даже не удержался обвинить меня в нарушении субординации и неуважении старшего по званию.

Разговаривал я с ним с трудом. Практически сквозь зубы, потому что к удивлению для самого себя дико обозлился, хоть и пытался не подать виду.
Но шутить и отпускать саркастические замечания мне совсем не хотелось. Подозреваю, что так на меня повлияла ночь и подвывания в желудке, обожженном бромовыми испарениями.

Поэтому я молча снял хэ-бэ и сделав пару шагов назад, отошел к нашей комнатушке и бросил его в сторону своей койки.

Вернувшись, я сообщил, что сейчас на мне погон нет никаких и можно рассмотреть ситуацию в отрыве от воинских званий и субординации.

И то ли вид у меня был ошалелый от брома, то ли я стоял против света и рассеянная лампа дневального освещала мои растопыренные уши особо зловещим образом, но сержант засомневался. Или побоялся, что нанести мне аккуратные -не видимые взгляду повреждения у него не получится.
Но он задумался. Думал он недолго, хотя от этого процесса с его стороны послышался скрип. Не иначе мозги он включал редко и именно они заскрипели в голове.

Посмотрев на дрожащего рядом солдата, он скомандовал ему решительно - «на турник и висеть». Солдат повиновался и повис, напоминая собой воинскую форму, развешенную для просушки. Вообще говоря, висеть на турнике не такое простое занятие, как может показаться.
Когда я прибыл спустя год в г.Львов местный рекорд секретного воинского подразделения составлял 34 секунды. Правда в сапогах.

Этому солдатику до рекордов было далеко, посему и осыпался он с турника довольно быстро. Но не ушел, а продолжал дрожать рядом. Че он дрожал, неясно, потому что в казарме было довольно тепло.

Но не иначе вид этого грандиозного турника на 25 человек и натолкнул сержанта на крайне креативную на его взгляд мысль. Он цинично улыбнулся с чувством неописуемого превосходства на лице и сказал, что у меня есть два варианта на выбор. Взял меня на слабо иными словами.

Оба варианта, предложенных сержантом, были безусловно грандиозными. Я ни по первому, ни по второму даже рядом с ним не стоял и стоять не мог. По его, скрипнувшему сержантскому разумению.

Предложенные варианты были бесхитростными. Первый из них, озвученный сержантом, заключался в том, чтобы проверить, кто больше подтянется. По злорадной ухмылке можно было предположить, что турник тут установлен не случайно. Не иначе он оказался фанатом этого дела и приобщал к нему целеустремленно вверенных ему солдат целыми взводами.
Так как это была моя первая ночь, убедиться в правоте этой гипотезы я конечно, не мог. Поэтому изобразив на лице неуверенную и испуганную ухмылку, поинтересовался опцией номер два.

Опция номер два была конечно помужественней и подостойней настоящих мужчин. Такие штуки практиковались в те времена для выявления наиболее стойких к побоям пареньков.
Заключалась процедура в том, что нужно было по очереди ударить друг в друга в живот кулаком правой руки. Что-то типа «проверки крепости пресса».

Я подозрительно посмотрел на сержанта и подумал, он вообще серьезно предложил мне эти два способа выяснения отношений или он лишился ума и его мозги развалились в мозгу?
На лице сержанта впрочем, никаких эмоций кроме злорадства написано не было, он горделиво поводил своими плечами и смотрел по сторонам, наслаждаясь достигнутым эффектом.
Солдатик дрожал как лодочный мотор «Вихрь», который пытаются завести с толкача.

Настолько срывающимся голосом, какой я только смог изобразить, я поинтересовался, хватит ли одного теста на мой выбор или нужно сразу оба?
Сержант сказал, что второй по его мнению используем только в случае серьезных сомнений.

У меня в этот момент даже почти прошла вся злость и я вкрадчиво уточнил, что получает в итоге победитель данного двоеборья?

Сержант насупился и сообщил, что если он побеждает, в чем у него судя по тембру голоса и прочим вазомоторным реакциям не было сомнений, то мы четверо не вмешиваемся ни во что, чему становимся свидетелями.
Я тут же задрожав, подражая солдатику рядом, уверил его, что без всяких сомнений никто из нас и носа не высунет из нашей каморки. И никакой сапог не полетит оттуда ни в чью сторону.
Тут он высокомерно поинтересовался, чего бы хотел я. Так..для проформы.

Я насупился и сообщил, что в том случае, если вдруг свершится чудо, то сержанту особо ничего не придется делать. Единственной его обязанностью будет каждое утро вешать над аккуратно застеленной кроватью героя нарисованный собственноручно акварелью рисунок с изображением подвига героя, за который он и был удостоен посмертно высшей награды СССР с «описанием подвига», написанным от руки. И чтобы подвиг был каждое утро разный и интересный.

На первый взгляд было видно, что сержант подумал, что я рехнулся. Он улыбнулся какой-то кривой улыбкой и начал что-то говорить про пустую койку, но я его перебил и сказал, что «для нас четверых он герой кто бы он ни был». Поэтому условие таково.
И сержант, похоже находящийся в каком-то сомнабулическом состоянии, согласно покивал головой.

В этот самый момент я сообщил ему, что свидетелей договоренности маловато, запуганный солдатик не в счет и вышел в центр циклопической казармы. Оказавшись я там, я зычно заорал «Рота подъем, выходи строиться».
Всегда, честно говоря, мечтал это сделать.

Хотя не исключаю, что там был цельный батальон, численность которого вам знать не нужно, это все еще секретная информация. От моего крика даже проснулся дневальный у меня за спиной и свалил с тумбочки лампу, которая к счастью не разбилась.

Эффект меня удовлетворил и я когда пространство передо мной заполнилось покачивающимися в лунном свете силуэтами подобно сотне Варенух перед гендиректором Варьете Римским я вернулся к сержанту.

Высунувшимся из нашей каморки сослуживцам включая «Шуру -Гноителя» я обрисовал условия спора и они молча смерив меня взглядом, удалились обратно. Краем уха я услышал, как они синхронно, но тихо зарыдали, очевидно заткнув рты подушками.

Я уставился на сержанта и сообщил, что поскольку турник очевидно его любимый снаряд, а я играю на поле хозяев, уступаю ему право подтягиваться первым. И что не против даже того, что он снимет сапоги.

Окончание

Я удивился, но сержант видимо не собирался дать мне не единого шанса.
Где он раздобыл свои сапоги такого образца неизвестно. Они были десантного образца и вообще говоря за нарушение формы одежды его должны были иметь все начальники кому не лень. Если кто не в курсе -десантные сапоги имеют на себе кокетливые завязочки по бокам. Не иначе для того, чтобы при прыжке сапоги не падали на головы вероятного противника и не пугали его раньше времени.

Вместо того, чтобы эти завязочки подтянуть посильней, он смерил меня взглядом и сапоги все-таки снял. Не иначе побоялся, что они упадут с него в процессе подтягивания.

Я решил промолчать и с интересом наблюдал за его действиями, окончательно развеселившись.

Он подпрыгнул и начал подтягиваться. Очевидно, что он мог подтянуться существенно больше предписанных наставлением по физподготовке 12 раз. И подъем переворотом он бы тоже сделал больше, чем 8 раз подряд.
Он подтягивался и подтягивался и после 20 подтягивания даже покраснел от натуги. Я заволновался и посоветовал ему опускаться плавней.

От моих слов он побагровел и как-то потерял темп. Двадцать пятый раз пошел у него уже с трудом, а двадцать шестой я забраковал, заявив, что это уже не подтягивание, а черт знает что.

Нестройный гул голосов из-за моей спины согласно подтвердил мое высказывание и надувшийся сержант спрыгнул с турника.
Выглядел он самодовольно и улыбался во всю ширь молодецкой улыбки.
Дабы не умалять его радость, я уверил его, что в потемках разглядеть было сложно и я готов согласиться на то, что это было все-таки 26 раз, а не 25.
Он помедлил с ответом, чтобы отдышаться и сообщил, что это было действительно 26 раз, а не 25.
Я на турник не стремился и поинтересовался, не хочет ли он, чтобы в зачет пошло 27 раз, а не 26, потому что я родился 27-го числа и вообще мне эта цифра очень нравится.

Он нахмурился и предложил мне прекратить болтать и приступать к ответному действу.
И что я тоже могу снять сапоги.

Я поблагодарил его за заботу, но сапоги снять отказался. Сказал, что вешу поменьше чем он, поэтому уравновешу массы хоть чуть-чуть и спросил, не готов ли он дать мне фору, потому что он тут занимается целыми днями, а я вообще говоря, трясся сюда в вонючем вагоне.

Он заулыбался еще шире и сообщил, что я могу сдаться уже сейчас, он совершенно не возражает. А можем перейти к тесту номер два, если я настолько впечатлен результатами теста на турнике.

Тут я с сожалением понял, что любая прелестная минута в жизни имеет свойство заканчиваться. И грустно подошел к турнику прислушиваясь к тому, как рыдание в нашей каморке перешло уже в какие-то судорожные и пробивающиеся сквозь подушки всхлипы и икания. Судя по звукам, там шел просмотр какого-то садо-мазо порнофильма немецкого производства. Но на очень маленькой громкости.

Никто из моих сослуживцев не оторвался от процесса плача. Они на меня за пять лет уже насмотрелись на занятиях физподготовкой. "Шура-Гноитель", которого я годами спустя привлек к занятиям "черной магией", так вообще не мог подтянуться ни разу. Но всегда любил наблюдать за тем, как это делаю я.

Поэтому я горестно вздохнул и начал подтягиваться в одиночестве, без моих однокашников. Аудитория и без них была представительная.

После 25-то раза мне стало скучно и я прикинулся, что больше не могу. Одна рука у меня даже соскочила с турника и я весь как-то картинно обмяк, не дотянув до сравнивания счета одного единственного раза. И даже дернулся как червяк, насаживаемый на крючок подобно последнему сержантскому подтягиванию. Реакция зрительного зала меня умилила. Я понял, что такое, когда за тебя болеют. Солдатики стояли казалось молча, но в таком напряжении, что я решил, что и брома им недосыпают. Или он кончился, поскольку над сгрудившейся толпой в синих трусах до колен разве что только не проскакивали небольшие молнии.

Сержант тоже был напряжен и даже открыл рот, его явно удивило, что я осилил 25 подтягиваний.

Никто ему не сказал, что в сапогах или без оных я подтягивался 30 раз для разминки уже в 9 классе средней школы. Откуда ему было знать?
Поэтому повисев на одной руке несколько секунд, я сделал то, чего от меня никто наверное не ждал. Я подтянулся на одной руке.
Рот сержанта захлопнулся со звуком крышки гроба и чтобы усилить впечатление -был я тогда склонен к театральным эффектам, я быстро подтянулся еще пяток раз, сделал выход силой на две руки, потом без перехода подъем разгибом и спрыгнул.

Все же солдаты были серьезно запуганы сержантом. Алодисментов и оваций, брошенных в мою сторону букетов роз, кучки возбужденных поклонниц без синих армейских трусов не наблюдалось. Так всегда к сожалению бывает. Но с этим надо смириться и как-то пытаться жить дальше.

Удрученный этим фактом я сообщил сержанту, что поскольку разрыв у нас в счете совсем минимальный, раз пять-шесть и нельзя сказать, что результаты очевидны, я готов принять участие во второй части двоеборья.

Уж очень меня задело меня созерцание солдатика с руками по швам.

Если бы сержант согласился с неохотой, с опасением, что он может уронить свой авторитет, я бы как-то еще понял его и вел себя соответственно. Но соображал он явно плохо. Если мозги и были, то видимо, остались они в сержантской школе.

Он согласился с радостью и энтузиазмом, только и сказал, что «раз на турнике начинал он, то тут пусть начинаю я». Честно сказать, я в тот момент своим ушам не поверил вторично за ночь. И даже переспросил, чтобы убедиться в том, что все верно. Он повторил, но я переспросил в третий раз. И даже потрогал свое правое ухо.

Нет, сержант действительно считал, что в нехитром упражнении «пробивание пресса» побеждает второй. То есть у второго шанс показать более впечатляющий результат куда выше, чем у первого. Может оно и так, я в этом уверен почему-то не был. Но счел, что переспрашивать в четвертый раз как-то нелогично.

Где там у бравого сержанта был пресс, мне неведомо. Он был в синей майке и бугрились там аккуратные квадратики или нет, выяснить не удалось.
Он так и не успел отдышаться после турника и несмотря на то, что я посоветовал ему собраться и напрячься, и всячески подготовиться, он только упрямо покивал своей головой, что «дескать, готов».

На мой взгляд, отличить вдох от выдоха на его монументальной фигуре смог бы даже школьник. Я выждал некое время и ударил. Чтобы удивить сержанта и застать врасплох, бил я конечно без замаха.
Попал я в пресс, или чуть выше, кто его в темноте разберет, верно ведь?

В этот самый момент мне показалось, что выдохнули все. Все солдаты, да и я. Потому что я тоже выдохнул. На ударе вообще рекомендуется выдыхать, сильней и эффективней получается.
А вот сержант в этот момент зачем-то вдыхал.

Не знаю, почему некоторые люди все норовят сделать не так, как все?

Я успел скомандовать бойцам отбой и проверил записи в книге насторожившегося и совсем не сонного дневального. Заняться было нечем. Я даже подтянулся еще несколько раз.
Каждые пять минут я спрашивал у сержанта, бережно наклонившись к нему, готов ли он к опции два или он не в настроении?
Он проявил крайнюю невоспитанность и отсутствие вежливости к гостям казармы. И почему-то молчал.

Удивительной черствости попадаются люди.

Ничего путного я не дождался и решил отправиться спать, сообщив сержанту, что он к сожалению, проиграл и что, если описания подвига утром не будет, опция два будет продолжаться каждый вечер после отбоя. И я буду опять первым, раз уж он так захотел.

Спал спокойно и без сновидений.

И каждое утро нас радовала аккуратно застеленная кровать в самом углу с ватманским листом над ней, на которой красовались самые разнообразные рисунки и подписи. Наш отсутствующий герой, владелец койки и тумбочки и таранил танковую колонну врага, и падал грудью на амбразуру. Чего он только не делал. И нарисован он был довольно живописно акварельными красками. Я бы за такие подвиги смело бы давал Героя. И по факту убытия нас из казармы стал бы он обладателем многочисленных "звездочек", обогнав даже Л.И. Брежнева.

И это было честно и справедливо, потому что в соответствии с Уставом над кроватью героя всегда должно красоваться описание его подвига.

Флот

Остальные

Армия

Армия

Армия