КУ? КУ!
(навеяно рассказом Комдива о гоблинах)

«- Вон ту откручивай...
- Сам и откручивай.
- Мне нельзя, я чатланин.»
(Хроники БЧ-5. Из диалога годка с оборзевшим карасем)

В те незапамятные времена, когда я служил срочную, советские люди еще не знали о мишках Гамми, покемонах, телепузиках и прочих достижениях мировой культуры. Некогда могучий социалистический строй уже чувствовал себя нехорошо, хрипел и задыхался, хватаясь за сердце, в то время, как говорливый главврач подолгу рассуждал о планах уникальной операции по пересадке пациенту человеческого лица. Но железный занавес еще сдерживал напор штампованной продукции фабрики Уолта Диснея. Желание посмотреть в субботу иностранный фильм приравнивалось к измене Родине, личный состав раз в неделю переписывал редакционную статью газеты «Правда» в тетради для политзанятий, а жесткое порно успешно заменяла утренняя аэробика на первом канале, к просмотру которой не допускались лица, отслужившие менее полутора лет.

Впрочем, маленькие радости были и у нас. Камчатский период моей службы совпал с триумфальным шествием по экранам и умам великого гимна советской действительности - фильма «Кин дза дза». С легкой руки нескольких фанатов выражение «Пацак пацака не обманывает» на время заменило экипажу традиционное «Я тебе отвечаю», укоризненное «Небо не видело такого позорного пацака!» употреблялось в процессе воспитания младших товарищей, а грозное «Плохо кончится, родной» предвещало удар по фанере. Матросская получка измерялась в чатлах, и даже от офицеров иногда слышалось нечто вроде «Пацаки! Почему без намордников?». Наша версия краткого чатлано-пацакского словаря выглядела примерно так:
Пацаки - матросы и старшины сроком службы до полутора лет.
Чатлане - то же, от полутора лет и старше.
Эцилопп - военнослужащий в звании от мичмана и выше.
Луц - алкоголесодержащая жидкость.
Кю - универсальный заменитель наиболее употребительных слов русского языка.

Однажды вечером три матроса из БЧ-5, посетив по своим годковским делам поселок Завойко, мирно возвращались на корабль. Естественно, никто не обратил внимания на идущего навстречу по пустынному проселку незнакомого капитан-лейтенанта. Нормальный корабельный офицер тоже спокойно прошел бы мимо компании лохматых бойцов с чужого корабля. Но видимо, ветер служебных перемещений забросил к нам этого каплея из тех загадочных мест, где соблюдение уставных приличий еще согревает офицерские сердца.

Услышав возмущенный окрик «Товарищи матросы! Почему вы не отдали честь?!?!», друзья несколько удивились. Достойный ответ созрел мгновенно. Троица вернулась на десять метров назад, разобралась в колонну по одному и четким строевым шагом двинулась в сторону офицера. Поравнявшись с каплеем, уже готовым вскинуть руку к фуражке, они синхронно присели, хлопая себя по щекам и разводя руками, и издали громоподобный вопль «Ку!!!» в три луженых матросских глотки. После чего, довольные экспромтом, проследовали на корабль, уже не обращая внимания на гневные крики эцилоппа за спиной.

Несколько историй о ТБ в стройбате. Мораль придумайте сами, а сначала представьте, что может сотворить обычный воин (причем без разницы, какой окраски у него задница :), имея в голове в 18-19-20 лет только ветер средней интенсивности и "боевое задание" типа "чтоб через час/полчаса/десять минут ..., а не то [вырезано внутренней цензурой] ...!!!"
А ежели ему еще и дать в руки технику... Красота, в общем.

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ - НЕ ПЕРЕВЕЛИСЬ ЕЩЕ ИНДЕЙЦЫ В СТРОЙБАТЕ

Осень 1986 г., военно-строительная часть под Оренбургом....

Поставили перед молодым бойцом горско-азербайджанской национальности боевую задачу - растопить битум в котле (строительный битум, на заливку крыши). Задание, хоть и грязное, но, можно сказать, почетное, - осень, холодно, а он около тепла и при том абсолютно при деле - закинул пару рулонов в чан, развел огонь из разбитых строительных лесов и плавит, плавит эти два рулона, присев у костреца. И вот это последнее он сделал явно зря. Через 15 минут (а рулоны эти плавятся не меньше часа - проверено на последующей практике) подлетает к нему командир взвода, старшина - вообще говоря, выполнение плана не его задача, на то командиры отделений есть, а он отвечал за общевойсковой распорядок - подшивка там, отбой-подъем и прочее, НО! "Воин должен шуршать!" Сидящий боец почти в центре стройки - это почти то же самое, что и наглый показ этим бойцом среднего пальца левой руки всему комсоставу. Такой вызов военно-строительной нравственности старшина стерпеть явно не мог: "Ни х@я себе оборзел! А х@я ли ты спишь?! Через 10 минут чтоб я пришел, а битум уже на крыше!" На резонный вопрос бойца: "А как?" последовал логичный ответ: "А меня еб@т?! Работай!" И с этой сакраментальной фразой старшина удалился досыпать в подсобку. И благополучно отоспался бы до самого ужина, если б не последующие обстоятельства...

Боец, на грех, оказался очень активным (кстати сказать, через год он стал командиром своего отделения и неплохим, между прочим) и обратился к землякам за консультацией. Она не замедлила быть. Ему объяснили - чтобы битум топился быстрее, надо плеснуть в чан с битумом солярки и перемешать палкой - типа, пожижевшая субстанция враз расплавится. Короче, помогли.

Ну так вот, азер-салабон... Сей доблестный воин, имея весьма смутное представление о химии, пиротехнике и т.п. побежал к стоящему на точке ГАЗ-66, водимому, как он знал, опять же его земляком, и попросил солярки. Ее, по естественным причинам, не было - ну не оснащают ГАЗы дизелями :) Но зато у него щедротами водилы-земляка оказалось в руках целое ведро бензина АИ-76. Дальнейшее представить несложно... Старшине доспать так и не пришлось.

Через неделю я и сам оказался в госпитале (каким образом - это отдельная история) и получил возможность лицезреть индейца азербайджанской национальности в полной боевой раскраске. Непокрытые части тела - лицо и руки до локтей - в результате выплескивания на них адской смеси горящего бензина и битума демонстрировали широкую гамму из пяти, а то и шести различных оттенков коричневого и красного цветов. Под глазами - светло-коричневого (к счастью, глаза остались целы), на щеках - темно-красного, к этому великолепию прилагался носяра с горбинкой азербайджанско-ирокезского типа (темно-коричневого цвета). Картина дополнялась шикарным панковским гребнем на голове (волосы, уцелевшие под пилоткой, которые сбривать почему-то не стали - для сохранения имиджа, не иначе). Короче, Гойко Митич бледнеет и нервно уходит в сторонку курить трубку мира взатяжку:).

Целых полгода после госпиталя иначе как Чингачгуком его не называл никто. Диалог комвзвода с комроты: "Думаю, сторожем на ангар поставить Азизбаева, все равно он после госпиталя". "Какого Азизбаева?" "Да Чингачгука!". "А-а-а, ну ставь. Пусть ракетчиков пугает". И он пугал :)

Чё-то мы вес про хенералов да полковников разных. Давайте уж про бурлаков вспомним - что лямку тянут. Как вспомним, так сразу и романтикой изойдемся - а стоит ли? Вот и поглядим тщательнЕе:

«Ты думаешь так - капитанская кепка,
Прощальный гудок - в море вышел рыбак.
Ты в этом во всем заблуждаешься крепко
Все вроде бы так...а вообще-то - не так.»
Ю.Визбор

ТУМАН

Туман. Боже мой, какой туман. Руку вытянул - кисть не видно. Как в сметану. Сейчас. Сейчас это закончится. Потому что в рубке зашипел ВПС, и пора возвращаться. Нырять в открытый люк, в тонкое пение ГКП, внутрь моего корабля. Маленького, крохотного, микроскопического на выгнутой спине бескрайнего Тихого Океана.
Мой кораблик стоит на якоре в бухточке напротив длинного мыса, на этом мысу торчит застава, а с другой стороны нагло воруют крабов японцы, две "кавасачки", и застава вот сейчас дает наводку...
А я - командир пограничного корабля. Командир обычно не пишет дневников. Командир командует. А если писать, получаются в основном панегирики, с этим у меня зам справляется хорошо, он спец просто. Неплохой мужик, наверно потому, что старый - на пять лет старше меня, древний такой капитан.
Флот к замам относится плохо, армия еще хуже, а у нас... даже не знаю. Большинство, конечно, уроды. Начальство - однозначно. А вот корабельные вроде ничего. Наверное потому, что в лучшие времена офицеров по штату пять человек, и зам - один из них, и ему ничего другого не остается, как быть сначала офицером и членом экипажа, а уже потом членом... замом, то есть.
Вообще же, морчасти - царство штурманов и механиков. У меня в экипаже по штату - три штурмана: я, пом (он же КБЧ-2,3 и начальник СлХ) и собственно штурман, он же КБЧ-4,7. Три поколения выпускников Каспийского командного "зыха". Так вот и растем: штурман-пом-командир. Дальше? Дальше на берегу. Если повезет.
А еще есть уже упомянутый зам. И еще мех. И все. Офицеры кончились.
А ведь летом на границу ходим по двое-трое: командир, мех и кто-то из остальных. Так что я уже давно не умею глубоко спать. Разучился.
Мне удается командовать негромко. Просто терпение. Не только когда сразу не понимают, и ты повторяешь много-много раз, но и когда кому-то голову откручиваешь, а этот кто-то кричит. Ему плохо. А ты все равно крутишь. Терпение - основное измерение доведенных до конца дел. Это, собственно, и все, что нужно командиру.
Кто что за это теряет. Сон, нервы, сердце, потенция, седина, экзема и т. п...
Знаете, что я отдаю? Дыхание. Свободные потоки воздуха через легкие. Они бывают изредка, ночами, наверху, когда мне удается не отвечать. Не нести ответственность. Никого не подгонять под эту ответственность. Просто быть. Но и там тусклый репитер ГКУ и три зеленых огонька телеграфа начеку: поплавки. Ответственности. Так что почти все время дышишь по внутренней команде: "Вдох-выдох". Вдох. Стоп. Аккуратный выдох. Это - шиза, но она у нас в порядке вещей, а значит, служебная необходимость. Нормальные люди в русских морях давно перевелись, если вообще когда-либо были.
Все. Больше ждать нельзя. Мне лично эти японцы ничего плохого не сделали, но есть игра. Есть правила. И еще есть туман. Он - и рамки, и условия, и моя возможность выиграть. Боюсь, единственная: все остальные козырья - в широких рукавах японских штормовок.
Здесь хороший грунт. Неужели я приду с границы с обоими якорями? Мех говорит, что левой машине не пойдет режим полного хода. Это значит, что больше тридцати узлов мне не видать. Это не есть гут, но это чуть позже. А сейчас - только средний главный двигатель, восемьсот оборотов.
- Средняя вперед, - я слышу свой голос, как в комнате для звукозаписи. Форштевень, скулы, надстройка, стекла ГКП, мачта с крутящимся лопухом МР-220, я, сигнальщик, рулевой и старшина ЭМК толкаем перед собой плотную завесу тумана на скорости 10 узлов. Предел управляемости моего кораблика, бака которого я не вижу. Вижу я рога носовой артустановки, плавно тонущие в молоке. Прямо по курсу. Прямо по морде. Бортовые машины. Тысяча двести. Тысяча восемьсот.
24 узла. Управление с ГКП. Возня на катер-балках, помощник запихивает патрон в сигнальный пистолет.
Волна - глухое "бу-бух" в днище висящего катера. Пом и бойцы в катере хватаются за все подряд. Три стоп. Катер сразу же заводится - нежный поцелуй меху. Две секунды - и скорлупка, рыча, исчезает в белой пелене мироздания, зябко колышащейся на длинной океанской волне. Пом с орлами пошел к японцам.
Расчет прост: в таком тумане можно ориентироваться только по РЛС. "Кавасачки" не видят, кто к ним идет. Могут только предполагать. Скорость у "чирка" мала, никакой надежды догнать японца, но его задача и не в этом. Он должен только спугнуть. Джапы, естественно, ломанутся в нейтральные кратчайшим курсом, а там, на кромке тервод, их будет ждать Я. С "Лимой", пушками и, надеюсь, тридцатью узлами.
Где-то над головой, поскрипывая, вертится антенна РЛС - и глаз, и ухо в кромешной белизне. Там же полощатся зеленый флаг морчастей и зеленый же "рубль". Выгнуты, надо полагать, антенны на ходу - какой поэтичный образ. Не отвлекайся, командир. Смотри, дернулись враги. Обе, пеленгом, бегут сюда. "Чирок" где-то кабельтов не дошел. Молоток пом.
Туман пошел клочьями, ветерок. Что хорошо весьма.
Ну что же, вторая ОГ - веселый старый зам с бойцами в поперечном коридоре, в готовности. Почему не на баке? Потому что сначала я, командир, собственной персоной, собираюсь слегка пострелять.
Пушки оставим в покое. Для таких случаев у меня есть автомат, обычный "калаш".
Три стоп. Они что, на экранчики свои не смотрят? Идут прямо на меня, не сворачивая. Скорость где-то 21-22 узла. Тихо! Нет, не слышно...
Как там у Розенбаума? "Очередь от живота"? Шесть кабельтовых. Пять. Четыре. Слепые у нас сегодня японцы. Орет ВПС - застава нервничает: "Шестидесятки идут прямо на вас!"
Да знаю я! Испокон в морских делах - банк у того, кто умеет ждать. Независимо от эпохи и применяемого оружия. Терпение, командир. В магазине только трассеры.
Ха! В нейтральных, полторы мили на зюйд, еще одна "шестьдесят по нолям" - неопознанная надводная малая цель. И пеленг тоже постоянный - идет ко мне.
Три вперед! Лево пятнадцать!
Ёп-т, да меня за своего приняли! Правильные хлопцы сегодня за крабами ходят.
Слышу! Вижу - два блёклых буруна, метров сто пятьдесят... сто... Пушки на траверз, угол места ноль! Для понта на сей раз, но только я об этом знаю.
И.
На три пальца ниже ближайшего буруна и чуть левее, чтобы между ними. Восемь, по-моему, патронов. АК-74 дергает вверх и вправо и два последних трассера идут впритирку к первой "кавасачке".
Сирена.
Пять ракет.
И еще одна "очередь от живота" по горизонту, для эффекта.
Этот, на юге, закладывает крутой разворот.
Стоп! Три назад!
Вас двое, ребята, так что дрейф - это не то, что мне нужно. Нужно подойти к моему борту. Самыми малыми оборотами.
Стоп!
Руки, руки-то опустите...
Зам с бака, старшина мотористов с юта почти одновременно прыгают в белые пластиковые мыльницы с задранными носами. Есть, есть радары. Но главное - краб. Он остается дома.
Оно все как бы просто. Но это - кажется. Кто что отдает.
Не могу сказать, что я люблю свою работу. Скорее, я просто стараюсь делать ее хорошо.
Так что писать дневники мне некогда.
А иногда хочется.
Терпение, терпение, командир.
"Ноль эмоций" - кто-то так говорил в 60-е. Кто?
Туман... Боже мой, какой туман...

Акупунктура

Доктор в плавсоставе - должность редкостная. В том смысле, что постоянное окружение из вызывающе здоровых организмов ничего хорошего совершенствованию профессиональной подготовки не сулит. Более того, обычная статистика: за полгода три поцарапанных пальца и один подавившийся тефтелей, нагло стянутой на камбузе, - наносит явный ущерб авторитету хирурга, шесть лет упорно грызшего гранит суровой медицинской науки...
А потому врач на корабле или на лодке ищет утешения либо в бурной общественно-политической работе, либо сугубо в теории. За первое увлечение он обычно получает кличку «Вымя», ибо является как минимум десятикратным членом разнообразных советов и комиссий, а вот со вторым вариантом случаются изыски...
...Когда на третьи сутки только что начавшейся полугодовой боевой службы к начмеду БПК «Строевой» Феде Ведмидю прибыл старший матрос Ташпулатов, глаза последнего вопреки всем этническим правилам, напоминали глаза Надюши Крупской, впервые увидевшей обнаженного Ильича. Правая щека старшего матроса вызывала мысли о запасливом хомяке, приступившем к обеспечению полярной зимовки.
- Буб! - внятно и просительно сказал он. - Буб баббит!
- Зу-у-уб? - испытывая сложно-смешанное чувство радости и растерянности одновременно, протянул лейтенант. - Зуб, говоришь?!
Следующие пять минут Федор витиевато, но доходчиво объяснял матросу, что, когда экипаж водили на предпоходовый осмотр к стоматологу, надо было не прятаться по гальюнам, а честно разевать пасть и латать легированной сталью все изъяны. А теперь пусть пеняет на себя, потому что вообще-то начмед может этот долбаный зуб только выбить, а потом уже попробовать вылечить. К тому же надо учесть, что лейтенант, как бы это ни было удивительно Ташпулатову, жил активной интимной жизнью с его зубом, с этим кораблем, с походом и вообще с флотом...
Гневная филиппика начмеда, впрочем, завершилась с истинно флотской логикой:
- Ладно, сынок, считай, что тебе крупно повезло. Я как раз акупунктуру начал изучать. Науки ты этой все равно не знаешь, хотя почти китаец, но вылечит она тебя за полчаса. Обещаю, к чаю про свой зуб забудешь!
Дальше события развивались в телеграфном темпе:
17.40. В правое ухо Ташпулатова доктор воткнул семь иголок, подозрительно напоминавших парусные;
17.50. Ухо покраснело и распухло;
18.15. Ухо стало синим и почти слилось со щекой;
18.16. Ташпулатов начал безостановочно орать. Что-то тоже про интимную жизнь. Кажется, со всей медициной вообще;
18.30. Дали радиограмму на берег;
19.45. Ташпулатов снят с борта санитарным вертолетом;
Когда в госпитале его спросили, что болит, он сказал: «Ухо,.. вашу мать!»
Доктор был прав: про зуб старший матрос начисто забыл.

В одной совершенно нормальной военой части случился маленький такай пожарчик. Ну и как обычно - беготня, мат, каждый командирчик пытается перетянуть управление в критической ситуации на себя, в общем, кроме пары лопат песка, кинутых в огонь, практически ничего для его тушения не делается. Все дружно ждут пожарную команду. В это время один мужественный и сознательный боец - "Пупкин" вспоминает, что в горящем помещении находится здоровый пропановый баллон. Подавив в себе инстинкт самосохранения, боец вошёл в огонь и вытащил-таки взрывоопасный предмет, чем наверняка предотвратил маленький БУМ. На свою беду или счастье за этим занятием он и был застукан местным замполитом. Покровительственно похлопав Пупкина по плечу и проблеяв, что, мол, на таких вот бойцах и держится оборона нашей Родины, удалился, напоследок буркнув, что сей мужественный поступок он не забудет - прозвучало несколько зловеще... Сослуживцы же бойца радовались вмести с ним, уже интересовались, когда за медальку простав будет? Сошлись на том, что если не медаль, то уж отпуск на родину Пупкину обеспечен стопроцентно. И вот он долгожданный момент - проходит торжественное построение, поред строем командиры. Рядовой Пупкин, выйти из строя! За проявленное мужество тарам-пам-пам награждается ценным подарком, топай сюды. Когда Пупкин подошёл за подарком он не поверил своим глазам - издеваются, подумал он. Дело в том, что улыбающийся подполковник держал в руках обычное вафельное полотенце, правда новое и перевязанное ленточкой. В общем, обломился отпуск с медалью. С каменным лицом он взял "подарок" и пошёл обратно в строй, напоследок что-то буркнув себе под нос. Но у подполковника оказался замечательный слух, да ещё и настроение подпортились от отсутствия бурной благодарности со стороны бойца. Рядовой! Вы что-то сказали?.. Молчание... НЕ СЛЫШУ!!! Пупкин собрался и на весь плац: Товарищ подполковник, повторяю - С ПАРШИВОЙ ОВЦЫ, ХОТЬ ШЕРСТИ КЛОК!!! Вот так и остался служить дальше солдат Пупкин, нелюбимый начальством и уважаемый сослуживцами.