Еще до первого полета человека в космос спецы с Байконура запускали
на спутниках магнитофонные записи человеческой речи - для проверки голосовой связи между Землей и кораблем. В связи с этим на Западе поднялся шум: дескать, русские отправляли на орбиту пилотов-смертников, чьи голоса перехватывали радиоразведки США, Франции и Великобритании. После этого советские ракетостроители запустили кассету с записью хора Пятницкого...
Исторический факт.

ПОЛЁТ ЧИРКА

Перед носом деловито гудя и как-то торжественно прошёл на посадку "Руслан". Выруливаем. Уже в который раз. И каждый раз одно и то-же чувство переполняет меня. Этого не описать. Сердце начинает биться быстрее, дыхание превращается из безусловного рефлекса в осознанную процедуру. «На исполнительном» - улетает в эфир. «85*** - взлёт разрешаю ». Мишанька буркает: «Взлётный» и турбины берут мир на свои плечи. Их гул, перерастающий в лихой посвист, теперь уже не просто временами встревает в наши переговоры, теперь он - прима. Сброс тормозов и машина бескомпромиссно устремляется вперёд. Шасси по-паровозному стучит на стыках плит, всё быстрее и быстрее.
- Рубеж.
- Продолжаем.
Да, мы продолжаем, как всегда. Огни уползают под брюхо. «Отрыв», «Безопасная» звенит в наушниках. Дождь в бессильной злобе стучит в лобовушки. Дворники заняли круговую оборону.
- Шасси убрать.

Сколько раз произносил эту фразу, и всегда мне казалось, что это - волшебное заклинание, своего рода «сим-сим откройся».
И он открывался. Огни порта уже не видны. Клочки облаков сначала робко, а затем всё уверенней и уверенней стирают очертания шоссе и сотен огоньков автомобилей. Там, внизу люди торопятся домой, к своим пелёнкам и макаронам, заступают в ночные смены, меняют перегоревшие лампочки и
признаются в любви. «Шасси убрать» - всегда символично. Обрубить пуповину, между мною и Землёй. Эти существа, эти строения, эти механизмы физически всё ещё не так далеки от меня, но духовно я ухожу в другое измерение и забираю свой экипаж, свой самолёт, своих пассажиров. Только на этот раз, к этому празднику чувств примешивается ещё что то, неосязаемо покалывающее сердце. Я знаю, что это. Это - последний, может даже последний в жизни моей полёт в качестве Командира Воздушного Судна. Я всматриваюсь, вслушиваюсь, пытаясь навсегда запомнить и впитать душой эти мгновения. Мгновения, которые никогда не вернутся.
«Закрылки ноль». Всё. Ребята потихоньку затихают, сбрасывают с себя груз процедур взлёта. Начинается тихая рутинная работа экипажа. Неожиданно выходим из пелены облаков. Привет, Луна, привет! Лунный свет скрупулёзно разрисовывает облака, превращая их в пейзаж фантастической красоты, полной загадок. Здесь живёт сказка. Любимая сказка всех пилотов. Тех, кто пришёл в небо, поддавшись на уговоры детства. Последние годы пробежали очень быстро, слишком быстро. Очень многое изменилось в моей жизни, нашей жизни.
Путь из Кировограда до сегодняшнего рейса кажется до обидного коротким. С другой стороны, сделано многое. Выучился, стал пилотом, осуществил мечту. Женился, родил сына и лапочку-дочку. И всегда был доволен и горд своей состоятельностью. Потом произошёл перелом. Рыночные отношения, большой Аэрофлот развалился на сотни маленьких осколков, поранив ими немало душ. Странно было видеть вчерашних однокашников и коллег под флагами других компаний, других государств. Привык. Странно было видеть, что денег уже не хватает. Пришлось ужиматься, затягивать брючный ремень. Привык. Потом - развал компании, пол-года безработицы с перерывами на разрузку вагонов и строительство дач более удачливых. Статус новичка в другой компании. Весь путь, когда-то уже раз пройденный, предстояло штурмовать ещё раз.
Передаю штурвал второму. Лёшке. Я его выпестовал, сделал из него КВСа. Я уйду - он займёт моё место слева. Я уйду и буду за него спокоен. Я завидую Лёшке белой завистью. Он молод, живёт с родителями. Отец - профессор, известный в прошлом дипломат. Лёшке не надо денег, его ещё не интересует соцпакет. Ему нужен только штурвал и небо. Моё небо, которым я с ним охотно делился.
«Заняли 10600». Точкой-тире пропел знакомый маяк.
Однажды на эстафете в Хитроу сидел, глядя на донышко опустевшей чашки кофе. Причудливые картинки. По ним как-то гадают. Интересно. Может быть, вот этот великан - это я? А может нет, может наоборот, я - это вот эта закорючка, спрятавшаясы под листом экзотического растения? Или эта птица, держащая в клюве конверт? А что в конверте? Кто знает, кто знает. Жена на девятом месяце. Нужно найти где-то нормальную стиралку. Где? Боковым зрением улавливаю господина в белом костюме. Стоит и рассматривает меня. Блин, господин, что надо тебе? Господин не уходит. Приближается. Подсаживается. Ну что тебе надо? Не звал я тебя.
- Володька, ЧирОк! .
Всматриваюсь в лицо господина. Что-то удивительно знакомое. «Чирок» - так меня звали в училище, после небольшого скандала, учинённого мною старенькой Аннушке. Володька, не узнаёшь? Вижу лёгкое разочарование на лице собеседника. Но эта улыбка, эта улыбка, она кажется такой близкой и доброй. «Валька?». Да, этой был мой однокашник Валька Бодров. Мы вместе с ним заканчивали, вместе попали в Норильск, жили в одной холостяцкой общаге авиаотряда. К счастью (или к несчастью?) мой вылет отложили по метео. Мы долго сидели с Валькой. Он закончил свою лётную карьеру там же, в Норильске, налетав 1000 часов. Перестройку встретил во всеоружии. Бился, бился, сегодня - бизнесмен. Хозяин недвижимости по всему миру.
- Ну, я рассказал. Теперь ты!
«Да, на фоне Валькиных успехов мне и рот открывать стыдно» - мелькнуло в голове. Начал рассказывать про жену, про наследника, про работу. Валька как-то стих, подпёр голову руками, глядя куда то в недра английского тумана.
Потом мы обменялись телефонами и, постояв обнявшись, разбежались. Я - к своим, наконец-то дали погоду, Валька - к своим.

Стук. Людка, бортпроводница картинно отвешивает поклон, подавая подносик с кофе. Благодарю её, оглядываю ребятишек. Лёшка уставился на Луну, о чём-то думает, шевеля губами. Бортач Мишанька включил свою «люстру», что-то пишет. Штурманец занят шахматными задачами. Пойду, пройдусь. Я обожал иногда выйти вот так, на эшелоне, в салон.
Мне нравились взгляды пассажиров, особенно пацанов, скользящие по моей форме, глядящие с восторгом и завистью. Бывало, выбирал себе парнишку побойчее и вёл его к нам в кабину. Нет, нет, в кресло я его не сажал (хоть катастрофа под Междуреченском ещё не произошла). Я показывал, рассказывал. Мне нравилось заражать молоденькие души небом, штурвалом. Я представлял себе радость этого мальца, сбивчиво рассказывающего соседским детишкам, как он «вёл» самолёт. В глазах этого мальчонки я чувствовал себя героем, пусть на минуту, но героем. Мне нравилось перегнувшись над пассажирами сосредоточенно глянуть в иллюминатор на крыло, а потом, удаляясь непринуждённо подмигнуть им. Сейчас ночь, света в салоне нет. Люди спят. Люди спокойны, они мне доверяют. Люди - в надёжных руках.

Через пару недель после встречи в Хитроу Валька позвонил (я, честно говоря, и не ждал). «Есть разговор» - крикнул он в трубку. Встретились. Я возвращался домой оглушённым. Валька предложил работать с ним. Валька предложил условия, о которых я и не мечтал. Валька предложил «приземлиться». В ту же секунду я ответил «ДА». И по сию секунду я думаю и думаю об этом. Что ж, одна из серий жизни позади. Я обретаю утраченные уважение, финансовую независимость, покой. Но я теряю небо. Я опустошён. Говорят, время лечит всё. Говорят, через полгода будешь ухмыляться, вспомнив сегодняшнее состояние. Говорят. Все говорят.

Облака постепенно исчезли, подо мной огни России. Люблю летать над Россией. Любил летать над Россией. Там, в Европе понатыкано городов-деревенек, связанных линейками-шоссе. Там 20-й век вовсю вращает свои технологические жернова. Тут, в России всё первозданно. Хорошо это или плохо, но мне так нравится больше. Вот Волга, скоро снижаться. Глубоко вдыхаю. Чтобы запомнить. Буду прощаться. Буду прощаться и мечтать о небе, как тогда, в детстве.

Дембельская Сказка или Народ и Армия Едины.

Ранним майским утром через КПП ремонтного батаьона проехал совершенно неуместный "Москвич"-каблук. Благообразный седой мужчина в сером костюме протиснулся между грязными комбезами любопытствующих лейтенантов и прошел прямо в кабинет к комбату. Прошел слух, что опять комбат продает солдат "на сторону".

Рембатовцы привыкли, что иногда их отправляли на стройку, разгружать вагоны с углем, на лесопилку и т.п. Поэтому командир первой роты не удивился, когда к нему подошел этот штатский, представился Виталием Вячеславовичем и сказал:
- Комбат приказал выделить двух человек. Товарищ подполковник указал на вот этого вот сержанта и кого-нибудь еще ему в помощь.
- Только двух? Может, всю роту? - хмуро спросил ротный. Сержанту до дембеля оставалась пара недель и ротный боялся не успеть допечь своего подчиненного.
- Мне еще двух солдат с курса молодого бойца дают.
- Куда забираете?
Виталий Вячеславович наклонился к командирскому уху и что-то прошептал. Ротный уронил журнал личного состава и осипшим голосом спросил;
- Вы это серьезно? А офицера не надо? Старшим группы, а? Что? Комбат сказал, этот сержант справится? Ох, ему бы лучше на танк... А я бы с вами поехал...

Но приказ комбата - штука серьезная. Поэтому через две минуты недоумевающий сержант получил сочащуюся ненавистью команду от ротного, снял комбез и пошел к группе робких духов, замордованных суровым сержантом Димой. Дима протяжным рыком извлек из строя двух огромного роста новобранцев и сдал под руководство упомянутого сержанта. В машине их уже ждали штатский и молодой, но ответственный младший сержант. Все погрузились и поехали. Когда военные высадились на проходной какого-то предприятия, сержант, увидев вывеску, протер глаза. Младший сержант шумно вздохнул. Новобранцы стояли и тупо без эмоций разглядывали вывеску "NN ликеро-водочный завод". Ситуация для завода была стандартная: на заводе работали только женщины. Исключение составляли непьющий Виталий Вячеславович и грузчик-ханурик дядя Миша, за которым безуспешно следил лично Виталий Вячеславович. Очень редко, в случае непредвиденного аврала, нужна была физическая сила, превышаюшая дядимишины возможности. Тогда привозили подневольных солдат. Чем расплачивались с командирами? А хрен его знает. Может, билетами в местный драматический театр?

Откуда-то вернулся штатский и провел бойцов через проходную. Зашли к нему в кабинет и прослушали краткую, но яркую лекцию о том, что с ними сделают в случае хоть однограммовой кражи спиртного. Сержант с тоской подумал, что до дембеля всего ничего, а тут такое западло случилось... После собеседования их разделили: сержанта - на склад готовой продукции, остальных - загружать ящики в грузовики. Сержант с сомнением посмотрел на ухмыляющегося младшего сержанта и показал ему кулак:
- Если мне задержат дембель, с этими кадрами пусть командир разбирается, ну а тобой я займусь лично...
На складе к сержанту подошла дородная Марь Иванна и сказала:
- Сынок, ты только не пытайся ничего вынести. Ни через проходную, ни через забор. Ни в трусах, ни в сапогах. Поймают и поимеют. Захочешь выпить, нальем сами, только не пытайся утащить с собой.
- Да я не пью! Почти не пью... Теперь понятно, почему комбат именно меня послал...
- Сынок, пить ты будешь все равно, только помни, что я сказала.

И закипела работа. Сержант сортировал бутылки с портвейном и водкой, таскал ящики к погрузочнуму доку, где их подхватывали его подчиненные и растаскивали по грузовикам. Капал пот, летел мат. Дядя Миша сидел в углу и с удовольствием следил за сержантской работой. Пролетело несколько часов. Появилась Марь Иванна и скомандовала:
- Перерыв на обед. Дядь Миш, чтоб не больше одного ящика у вас разбилось. Да осколки сохрани и чтоб пятно осталось, а то в прошлый раз тяжело списывать было.
Дядя Миша с готовностью кивнул, откупорил бутылку "777", демонстративно плеснул на пол и сказал сержанту:
- Ну, приступим к обеду. Что значит "не пью"? А я что, пью? Тут же обед, святое! Что значит "на пустой желудок"? А это, по-твоему, что? Правильно, ириска. А вот и еще одна. Да не бойся, за твоими солдатиками младшой присмотрит, да и бабки там на погрузке вредные, с ними и глотка не выпьешь. Разве что сюда забредут... Ну, приятного аппетита, сержант.

Вечером негодующий штатский вез бойцов обратно в рембат. Сержант сидел рядом и на окружающий мир реагировал вяло. Из кузова доносился голос младшего сержанта, который монотонно распевал выдержки из устава внутренней службы, пытаясь просветить безмятежно спящих духов. Штатский растолкал заснувшего сержанта и гневно спросил:
- Ну как, как ты будешь смотреть в глаза своим солдатам? А? А сами-то они... как ты ими командовать собираешься?!
Сержант открыл мутный глаз, скосил его на штатского и ответил:
- Вить... Вячь... ё... а... Во!!! (Виталий Вячеславович, солдаты находятся под командой младшего сержанта. Он - грамотный младший командир и не нуждается в мелочной опеке с моей стороны).
Приехали в часть засветло, поэтому бойцы ремонтного батальона могли наблюдать триумфальное шествие. По направлению к казарме очень медленно и неуверенно шли два бойца из КМБ, глядя перед собой оловянными глазами. За плечи их нежно обнимал сержант, с трудом перебирающий ногами, без головного убора, но пытающийся подавать команды типа "левой... раз-два-три... не урони!" Замыкающим двигался младший сержант, который торжественно нес на вытянутых руках сержантскую пилотку. Потрясенный командир роты сказал:
- Говорил я, офицера надо было с ними старшим...
- Да уж, - ответил начальник штаба, - этому-то домой через две недели, а что бы я с тобой делал?!
- Какие две недели, товарищ майор! До зимы на губе сидеть будет!!!
- Привезти солдата на ликеро-водочный, а потом рожи строить... Чему удивляешься??? Ладно, утром сержанта ко мне в кабинет.

Утром на разводе сержант мучался головной болью. Во рту - словно эскадрон гусарских лошадей переночевал. И совсем не к месту восхищенные и завистливые взгляды сослуживцев. Сержант машинально направился к танку, но его остановил злорадный ротный:
- Нет уж, ты - к начальнику штаба.
Сержант пошел в казарму. Слава богу, не к комбату... Тот - боксер-профессионал, с ним и до губы не дотянешь... А НШ - другое дело. Сержант заглянул в свой тайник и достал оттуда заныканную на дембель бутылку "Московской Особой". Постучал в дверь НШ.
- Разрешите войти, товарищ майор? По вашему приказанию...
Майор налил воды из графина в стакан и стал пить медленными глотками. У сержанта судорожно задергался кадык. Майор поставил стакан и сказал:
- Ну, рассказывай...
Сержант достал откуда-то из-за спины бутылку, поставил ее перед майором и, преданно глядя в глаза НШ, спросил, пятясь задом к дверям:
- Разрешите идти, товарищ майор?
- Куда, я не отпускал. Запри дверь. Ну у тебя и выхлоп... Рассказ долгим будет. Садись. - Майор достал из ящика стола второй пыльный стакан, две ириски и распечатал бутылку.

О НЕКОТОРЫХ АСПЕКТАХ ПРОЯВЛЕНИЯ ВОЗДЕЙСТВИЯ ПРЕБЫВАНИЯ НАДВОДНОГО КОРАБЛЯ В МОРЕ НА ПСИХИКУ ЛИЧНОГО СОСТАВА СРОЧНОЙ СЛУЖБЫ

«Ой ты, участь корабля:
скажешь "пли!" - ответят "бля!"»
Иосиф Бродский «Представление»

Установлено, что длительное нахождение в замкнутом пространстве в сочетании с воздействием шума, вибрации и частичной сенсорной депривацией способно оказывать не вполне объяснимое влияние на сознание человека, вызывая временные обратимые отклонения в психическом состоянии индивидуумов и целых коллективов. Что-что? Что попроще сделать? И по-русски писать? а раньше нельзя было сказать? я не учил бы столько умных слов...

Короче, когда корабль выходит в море, случается, что у экипажа съезжает крыша. Не то, чтобы улетает совсем, а так, слегка сдвигается набок. Как это выглядит? Ну что ж, сами напросились на очередную байку. Кто не спрятался, я не виноват.

Представьте себе ветреную камчатскую зиму, низкое небо, похожее на рваную телогрейку, и маленький пожилой СКР, вмороженный в полуметровый лед бухты Завойко. Для него пятый месяц идет боевое дежурство; готовность к выходу в море - пятьдесят минут. Смены ждать неоткуда, ибо два его братца-обалдуя, пришвартованные рядом, никуда не ходят по техническим причинам. Экипаж настроен философски, и лишь изредка поминает незлым тихим матерным словом «этих уродов», из-за которых редкая неделя обходится без морской прогулки.

Летом дежурство казалось делом отчасти даже приятным. Погоды стояли изумительные, и было не в тягость навестить притихший океан, полюбоваться на белоснежные сопки, тающие в хрустальном утреннем воздухе и поглазеть на жизнерадостных коричневых дельфинов, парочками резвящихся у бортов. Но в октябре заштормило, и регулярные выходы превратились в утомительную повинность. Снова разразилась и была почти побеждена эпидемия морской болезни, отбыли на юг птицы, за ними осенние дембеля, один за другим были отражены набеги «партизан» и стажеров-курсантов из местной мореходки, а дежурству по-прежнему не было видно конца.

В тот день, услышав знакомый сигнал тревоги, никто особенно не удивился. Недовольно забормотал дизель-генератор, мигнул свет, и три электрика безропотно потащили на борт тяжелую черную кишку кабеля берегового питания, словно запряженные в сани измученные детишки с известной картины русского художника. Завертелись антенны, взревел спросонья главный дизель, швартовые партии заняли положенные места, и испарилась последняя надежда на то, что последует отбой, и в море идти не придется.

На этот раз почему-то не явился ледокол, который обычно прокладывал нам дорогу через замерзший залив. Командир корабля кап-три Орлов, он же Борода, он же Папа, красочно описал оперативному дежурному состояние бортовой обшивки, дал обстоятельный ответ на риторический вопрос «кому сейчас легко?» и даже высказал ряд соображений о сексуальной ориентации отдельных представителей комсостава, не названных, впрочем, поименно. Но проникновенная речь результата не принесла. С мостика спустились офицеры с непечатными выражениями лиц, и корабль начал отход в полном соответствии с великими идеями чучхэ, то есть, опираясь на собственные силы.

Обычный выход в море проходит под мерный гул множества работающих механизмов. Но на этот раз внутри продирающегося сквозь лед корабля казалось, что орды диких варваров взяли его в кольцо и вразнобой крушат борта десятками таранов. Бравый, но хрупкий СКР, содрогаясь, ломился сквозь торосы, а вальяжно развалившаяся на льду нерпа провожала его скучающим взглядом.

Если ГКП - головной мозг корабля, то спинной мозг - это, конечно же, ПЭЖ. Обычно он первым получает через седалищный нерв сигналы о грядущих неприятностях. А в тот день в неприятностях недостатка не наблюдалось. Но командир БЧ-5, седой подтянутый юноша тридцати трех лет, сжимающий в крепком кулаке микрофон «Каштана», был серьезен и спокоен. Он, вообще-то, всегда был спокоен и серьезен. Такой уж был у нас механик.
- ПЭЖ - носовой машине!
- Рассказывай.
- Тащ, две пробоины по левому борту.
- Что, сильно херачит?
- Одна струя с палец, вторая так, со спичку.
- Ну чопики забей, первый раз что ли замужем?...
- Да там уже сидит молодой, забивает...
- ПЭЖ - рубке гидроакустиков!
- А-а, господа пассажиры! Ну я ПЭЖ, чем обязан внезапному счастью?
- Товарищ капитан-лейтенант, пробоина по правому борту в районе N-го шпангоута!
- Что вы говорите... И большая?
- Миллиметров пять...
- Дерзай, лейтенант. Трусы любимой девушки с собой? Заделаешь - доложишь.
- МИШ - ПЭЖу. В смысле, ПЭЖ - МИШу.
- Прибежали в избу дети, второпях зовут отца... А у тебя-то что?
- Тащ, да че-то топит меня, а откуда - не вижу.
- Тонешь - откачаем... утонешь - закопаем... Кормовая машина - ПЭЖу.
- Чего, тащ?
- Погоняйте отливной, пока МИШа не утонули. МИШ, живой еще? Дырку ищи, вражина.
- ПЭЖ - носовому кубрику.
- Чего хотел, носатый кубрик?
- Таащ, у вас там свободный элэктрик нэт? Грэлка сломалса.
- Да ты совсем о#$ел, Биджо. Тут люди по пояс в ледяной воде пробоины грудью закрывают! Мерзни, мутант!... или че-нибудь полезное готовь... два литра слоновки меня устроят, - и в сторону, комоду электриков, - Все понял? Когда вернемся в базу, чтоб вид поста ГРЩ меня приятно удивил.

Бедлам продолжался примерно час. Потом лед кончился, и корабль, уже слегка напоминающий дуршлаг, вышел на чистую воду. Мелких пробоин в бортах обнаружилось ни много ни мало восемнадцать. Некоторые так и не удалось заделать, и в кормовой машине вода, затопив трюма, плескалась у самых пайол, так что откачивать приходилось почти непрерывно. А в остальном выход был как выход.

Кстати, интересующиеся читатели могут записать рецепт проверенного средства от тяги к морской романтике. Компоненты таковы:
1) жесткий зимний ветер, стремящийся сорвать человека со штормовых лееров (он же в сочетании с мелкой снежной крошкой прекрасно иллюстрирует принцип работы пескоструйной установки);
2) постоянная качка, иногда вызывающая сонливую тошноту, а иногда наоборот, тошнотворную сонливость;
3) скользкая, как лысина вождя мирового пролетариата, верхняя палуба, на которую заботливые трюмные, по обыкновению случайно плеснули солярки;
4) въевшийся в кожу омерзительный запах дизельного выхлопа, который бесполезно пытаться смыть бурым кипятком из системы охлаждения все того же главного дизеля (а где еще в море взять горячую воду?); и
5) тупое разглядывание колебания стрелок на ГРЩ (главный распределительный щит - прим. ред.) в режиме «четыре через четыре».
(R) Soviet Navy, all rights reserved, patents pending.
Клинические испытания показали, что после недельного курса терапии наблюдается стойкое улучшение состояния даже в самых запущенных случаях. К сожалению, добиться полного излечения удается не всегда - у меня, например, рецидив наступил всего через год после окончания регулярного приема препарата.

Шли пятые сутки в море. В четыре утра, сменившись с вахты и готовясь соскользнуть в теплую темноту родного кубрика, я еще на трапе почувствовал неладное. Внизу бушевали нешуточные страсти. БЧ-5 разделилась на две примерно равные партии, что-то орущие друг другу и готовые сойтись стенка на стенку. Рев двух десятков полосатых головорезов заглушал грохот двигателя и проходящей под кубриком валолинии. Пробираясь к своей шконке, я пытался разобраться в сути конфликта, но это оказалось не так просто. Только минут через десять, уже лежа в койке, я понял, наконец, о чем речь.

То, что я принял за начало братоубийственной войны, было безобидным диспутом на тему: является ли мясо морских видов рыб более соленым, чем мясо их пресноводных собратьев. «Вот балбесы!», - подумал я и попытался уснуть. Это, естественно, не удалось. Накал страстей нарастал, высказывания сторон становились все более эмоциональными и все менее содержательными. Медлительный здоровяк турбинист Марис и похожий на измученного похмельем Колобка трюмный машинист Карабалаев, более известный как Лапонька, свесившись с коек, что-то горячо доказывали друг другу, один по-латышски, другой по-казахски, лишь иногда в запале переходя на русский матерный, заменявший нам в те времена язык межнационального общения. Из раскрытого люка МИШ время от времени высовывалась лохматая голова вахтенного моториста Лехи, издавала несколько неразборчивых выкриков в поддержку непонятно какой стороны и скрывалась обратно. Старый матрос Петрович (в миру потомственный кемеровский шахтер Алексей Иванович Белобородов) орал своему оппоненту в десяти сантиметрах от моего уха: «Да в них же соль въедается! Как уголь в руки шахтера! Ты когда-нибудь видел руки шахтера?! Ты хоть раз пробовал помыть шахтеру руки?!?!». «Нахрен мне твой шахтер, я рыбу тоннами солил!»,- возражал мой коллега-электрик, житель Сахалина Павел Андреевич Кузьмичев по кличке Чилим, отводя от своего лица настойчиво предъявляемые ему в качестве наглядного аргумента руки шахтера.

«Шизуха косит наши ряды», - подумал я. Мысли невольно закружились вокруг обсуждаемого предмета, и с каждой минутой становилось все яснее, что соленость мяса тех и других рыб примерно одинакова, а те, кто думает иначе, находятся в плену пагубного заблуждения, которое совершенно необходимо немедленно рассеять, пока оно не привело заблудших товарищей к печальному концу. О мирном послевахтенном сне пришлось забыть. Не вылезая из койки, я кратко сформулировал основные тезисы, которые должны были сделать дальнейшую дискуссию излишней. Оказалось, однако, что меня мало кто слышит. Чтобы все-таки донести свет Истины до помраченных умов сослуживцев, я вскочил с койки и пополнил собою ряды сторонников Теории Одинаковой Солености. Через пятнадцать минут голосовые связки отказались служить, но я героически хрипел в ухо Петровичу, подтаскивая его к себе за тельник: «Но кровь-то у всех соленая! Она же нас не засаливает! У меня вот мясо не соленое!». Петрович слабо отбивался и что-то кричал Чилиму о штреках, штольнях и угольной пыли.

Обошлось без жертв. Через какой-нибудь час силы спорщиков иссякли, а вскоре затихли и последние вялые любезности типа «Ну ты дебил...» - «Да ты сам по пояс деревянный..», и в кубрике снова воцарился плотный давящий механический гул. Истина в ту ночь так и не родилась. Но я с тех пор верю Джонатану Свифту, утверждавшему, что привычка разбивать сваренное всмятку яйцо не с того конца может послужить причиной гражданской войны.

А до возвращения в базу оставалось еще четыре дня...

Из записки полкового Электрика.
ПЮР
В этот раз на стрельбище привезли не молодое пополнение, а поваров из дивизионной учебки, экзаменовать их умения работать черпаком и толкушкой. Ожидалось прибытие ОЧЕНЬ ВЫСОКОГО НАЧАЛЬСТВА в лице начпрода дивизии, поэтому марафет наводился привлеченными силами батальона, который как раз пригнали на стрельбы, ибо сил хозбанды из 12 человек на всю территорию не хватило бы и до дембеля, а кашевары денно и нощно репетировали коронные номера готовки "Дробь 12" и "Дробь 16" и потому от наведения лоска до блеска "жидовьих яиц" (копирайт ст.пр-ка Стасевича) были индульгированы. Личный состав носился туда и сюда с метлами, лопатами и носилками,"деды" матерясь (еще бы, после стрельб - не в загас ко мне, чай пить), кто помоложе - временами погогатывая и иногда отпуская безобидного пенделя "щеглам", так, на всякий случай. Была уже глубокая осень ,когда трава уже пожухла окончательно, а снег еще не выпал, поэтому покраску растительности в зеленый цвет делать не пришлось, зато были выбелены штамбы не только у "уставных" вязов в курилке, но и у дикорастущих (в лесу все-таки!) берез и многочисленных столбов. К приезду ОЧЕНЬ ВЫСОКОГО НАЧАЛЬСТВА был затарен, заперт на цепь с замком и опечатан (я не шучу!) холодильник в офицерском общежитии, спешно отделанном "под орех", сиречь - банкетный зал.
Перед самым приездом начпрода случилась маленькая авария - сломался элетронагреватель на "дискотеке". Благословленный щедрым зарядом отеческих матюков от замкомполка полковника Потемкина, я ворвался на мойку, турнул на перекур двух замызганных "щеглов" и занялся неисправностью. Работа рутинная и механическая - заменить пару ТЭНов, слушать, что происходит вокруг, она не мешает. За стенкой нач.столовой, прапор Бабурин гонял как мышей поваров, придирчиво пробуя их шедевры, вворачивая каверзные вопросы по нормам продовольствия для военнослужащих и Общевойсковому Уставу. Короче, готовил к экзаменовке, как мог, постоянно приговаривая с каким-то то ли молдавским, то ли дагестанским акцентом: "Пиредеть генераль, он же тебя Рахматуллёев виебеть. Скажет, Рахматуллёев, ёбь твою маму, почему не знаешь нёрму раскладки прёдуктов?! И пизець тебе, Рахматуллёев! Дё дембеля будешь высёкую вишку Салявата охранять." Несчастный маленький таджик Рахматуллов с ужасом пялился на прапора, в глазах малого мелькали все ужасы Салаватских караулов и зверь-генерал, который лично, а в этом Рахматуллоев не сомневался, поставит раком горемыку-повара и предаст его противоестественной любви. Бабурину это зрелище доставляло неописуемое удовольствие и он продолжал расписывать самыми черными красками характер начпрода дивизии и их, поваров, незавидную судьбу, если они хоть на миллиметр опростоволосятся. Напирал он в основном на Рахматуллоева, так как остальные повара воспринимали его ужастики более-менее похренестично, справедливо рассудив, что "...из армии за это не выгонят, а в полку поваров не хватает, так что не бзди, таджик!.."
И вот он час "Ч"! Момент ИСТИНЫ! Армагеддон и Апокалипсис в одном флаконе! Три полковых Уазика и генеральская "Волга" подъехали к воротам стрельбища.
- Ирррррррнаааа!!! Трищ! Грал! Вашего-нашего!Бла! Бла! Бла! - после паузы - Олллнаааа!!!!
Это дежурный по полигону. От него просто исходили флюиды облегчения - ну надо же, не облажался, следовательно, ебёжка личного и командного состава начнется уже точно не с него. Проверяющий генерал со свитой деловито направились к штабному домику. Возможно, они и занимались там разбором тактических и стратегических задач полка вообще и стрельбища в частности, но к кухне, где свой участи ждали полковые кашевары, отцы-командиры направлялись уже не строевым шагом, даже посмеиваясь меж собой и даже, о страх!, куря в присутствии Очень Большой Звезды.
В это время бедняга Рахматуллоев отчаяно боролся за свое выживание. Ему досталась простейшая, как мычание, задача - картофельное пюре, но переволновавшийся поваренок умудрился испортить и его. Помните, как определяется оптимальная консистенция картофельного пюре? Правильно, бросанием алюминиевой ложки в солдатский бачок - "десятерыльник". Глухой стук по дну вкупе со стоящей означает, что все в ажуре. Отсутствие звука - сигнал "Просто добавь воды", упавшая в пюре ложка - "еще картошки и, желательно, с маслом". Так вот, у Рахматуллоева пюре никак не желало становиться правильным, после попытки подразбавить слишком густую массу блюдо навсегда заняло точку зрения жидкого азота и густеть не собиралось. Когда стратегический запас картошки, отпущенной на пюре, кончился, то, что было в котле, никак бы не возбудило комиссию поставить высший балл. Трясущийся от ужаса сын таждикского народа был готов лезть под плинтус, дабы укрыться от карающих дланей судьбы, но было поздно - группа, звездами напоминавшая роскошное южное ночное небо, уже подбиралась к нему. Рахматуллоев, в надежде на чудо, еще раз черпнул ложкой пюре и снял пробу. О, УЖАС!!! Соль!!! Пюре было абсолютно несоленым!!!
Со стоном раненого волка Рахматуллоев, уже чувствовавший командирский агрегат в дымоходе, жалеющий, что не надел штаны ширинкой назад и не взял бидон вазелина, размазывая по сморщенному смуглому личику пот и сопли, ухнул полный цинк (5 кг) соли в котел и яростно размешал. Скорости его и энергии позавидовали бы пропеллер с бетономешалкой и вся кухонная техника вероятного противника. Очередная проба - КАРАУЛ!!! Теперь эта полужидкая серая масса была пересолена до изумления. И тут Большие Звезды повернулись к горемыке с его "хулинарным дешевром" /копирайт Васи Побегайло :-)/.
- Ну, сынок, а что ты нам приготовил? - по-отечески осведомился начпрод - мужик и в самом деле немалой комплекции с грубым лицом и острым взглядом.
Зубы Рахматуллоева выбили "зорю", он побледнел до салатно-зеленого цвета и, глядя куда то в пол промямлил: "Пююр!", с трудом сдерживая панические рыдания.
- Какой "пюр"? - искренне удивился начпрод, явно недопоняв акцента.
Рахматуллоев обвел всех присутвующих невидящими глазами, мысленно попрощался с жизнью, и обреченно махнув рукой, вздохнул и сказав:
- А-а-а-а!!! Хуёвий!!! - шмыгнул носом...
От генеральского хохота задребезжали стекла в кухонном отсеке. Вся свита тоже, не желая отставать, принялась похихикивать и шушукаться меж собой.
- Ну, ладно, солдат, служи! - генерал размернулся и пошел на выход, приговаривая со смехом : "Надо же! "Пюр хуёвий!" ха-ха..." Остальный офицеры потянулись за ним.
Последним шел полковник Потемкин, состроивший монструозный вид и погрозивший Рахматуллоеву увесистым кулаком. Но тот стоял, еще не веря своему счастью, и все смотрел в генеральскую спину широко распахнутыми глазами...