Майор Нестеров

Aрмейские воспоминания - одни из самых ярких в моей жизни, они будут жить со мной, наверное, вечно.
Набор персонажей, с которыми мне довелось служить, был столь разнообразен и полярен, что о многих есть смысл рассказывать отдельно.
Одним из таких запомнившихся персонажей был наш начальник штаба майор Нестеренко.


Армейский апартеид
Майор Нестеренко отличался от всех наших офицеров целым набором специфических черт, среди которых самой впечатляющей была его расовая теория.
Все человечество майор Нестеренко делил на две расовые группы: «русаки» и «узбеки». В первую группу - «русаки», относились все блондины, все голубоглазые, в общем все те, кого хотя бы приблизительно можно было отнести к славянскому типу людей. Оставшиеся люди для Нестеренко были «узбеками» без всякого деления на классы, подклассы и подгруппы.
В «русаках» у нас числились: каптерщик немец Ванька Орт, сержант Генрих Кох, литовец Викторас Марцинкявичус, близнецы-братья украинцы Лещинские из Ужгорода, башкир Васька Ардыков и два чуваша (не помню их имен уже).
С «узбеками» дело обстояло не менее экзотично. Настоящих узбеков у нас не было. Однако, согласно расовой теории майора Нестеренко в группу «узбеки» были занесены: трое молодых солдат-киргизов, пятеро казахов, все четверо таджиков, молдаванин Степа Муруянэ, армянин Рафик Дарчиян, кореец Платон Ким из Краснодара и дагестанец Ваха (фамилии у него не было). Я по счастливой случайности не был занесен в «узбеки». Назначенный замполитом выполнять обязанности комсомольского секретаря, в представлении Нестеренко, я автоматически освобождался от участи быть «узбеком». Вот таким образом, я тоже стал «русаком».
Майор Нестеренко нередко делал объявления по части, как правило, обращаясь к «русакам», но используя «узбеков» как отрицательный пример в аргументированной критике. Как и полагалось офицеру, далекому от службы в Кремлевской дивизии, каждое второе слово в лексиконе майора было слово «бля». Приводя высказывания Нестеренко, я буду опускать это самое популярное слово «великого и могучего», но ты, дорогой читатель, обязательно мысленно добавляй его, иначе монологи майора будут выглядеть плоскими и невыразительными.

Несколько примеров расовой теории майора Нестеренко в действии.

Отчитывая корейца Кима за плохо помытую посуду на кухне:
- Вот все у вас, узбеков, не как у людей! Привыкли там руками жрать, а здесь у людей холера бывает! Еще раз увижу - пойдешь на «губу» на десять суток! И никто тебя не спасет, даже ваш Рашидов криворожий!!!

Молдаванину Степе от Нестеренко доставалось немало. Мало того, что Степа был «узбеком», он еще и заикался, что расценивалось майором как один из дополнительных признаков незнания русского языка. Однажды, проходя мимо вышки, на которой в этот момент в карауле стоял Степа, Нестеренко зашел с подветренной стороны и не услышал уставного «Стой! Кто идет?». Муруянэ, конечно же, видел майора и прокричал команду, но сделал это заикаясь и не очень громко. Этого было достаточно для того, чтобы у майора раскалился мозг, и началось обильное словоизвержение:
- Ты что ж, паскуда, службу несешь как сучка со свинофермы? Забыл устав? Или ты с вышки только как мулла свои вопли орать умеешь? Тут тебе не Бухара, Кунаева нет, тут Родине служить надо, басмач ты сраный!
Закончив вступительное слово, он заставил Степку 30 раз выполнить тренировочное упражнение: проорать с вышки «Стой! Кто идет?», после этого сбежать вниз и, отдав честь, доложить; «Товарищ майор! На вверенном мне объекте нарушений устава караульной службы не обнаружено!», и снова бегом подняться на вышку. После 30-кратного повторения этого очень важного тренировочного цикла Степа научился кричать «Стой! Кто идет?» на любое шевеление степных сусликов в радиусе одного километра. Не раз потом ночами мы просыпались в казарме от истошного вопля Степы с вышки, находящейся в полукилометре от нас.

Наш врач, застенчивый двухгодичник лейтенант Рязанцев попросил однажды майора сделать объявление о том, что на днях будет медосмотр. На следующий день Нестеров приехал в часть на утренний развод и, заложив руки за спину, прохаживаясь вдоль построенных солдат, сделал то самое объявление, естественно, добавив в него немного собственных мыслей:
- Товарищи солдаты! Завтра у нас будет проводиться дивизионный медосмотр. Все будем делать организованно, начиная с первой роты и заканчивая разпиздяями из хозвзвода. Отдельная просьба к узбекам. Помойте жопы!!! Доктор жалуется, что у вас там хоть картошку сажай!!! Вы же не у себя в ауле. Это там можно в обосраных по колено штанах годами ходить, а тут у нас - цивилизация! Ленинская комната вон набита газетами, читать вы их все равно не можете, так хоть берите и подтирайтесь, басмачи хреновы!


Записки лектора-международника.
Мне, как единственному во всей дивизии солдату-выпускнику гуманитарного ВУЗА, было приказано проводить политинформации для офицеров.
Майор Нестеренко, зная, что офицеры не будут слушаться меня, рядового солдата, всегда присутствовал на занятиях.
Он сидел за отдельным столом в последнем ряду и зорким соколом высматривал потенциальных нарушителей порядка. Назначенный на эту контролирующую работу самим Замполитом, майор Нестеренко был твердо уверен, что без его руководства занятия состояться не могут, и всячески «поддерживал дисциплину».
В порядке этого самого «поддержания» майор, время о времени, подавал реплики, наставления и приказы, которые произносил громовым голосом, прямо поверх моей лекции.
Запомнились некоторые из его реплик-указаний:
1. Товарищи офицеры! Хватит ловить мухЕй!
2. Не шуркайте стульЯми.
3. Прапоршик Душко! Вот вы тут пиздИте в уголкУ, а лектор нам очень важную информацию проводит.
4. Лейтенант Сафонов! Не стройте из себя умного и закройте ебало когда вам про международное положение рассказывают.
5. На информацию по модной тогда теме - израильской агрессии, майор громогласно отреагировал:
- От жеж, блять, евреи! А тут у нас они тихонькие, завскладАми попрятались.
6. На заданный кем-то из офицеров вопрос о Троцком, я начал рассказывать о его идее «перманентной революции». Майор Нестеренко слушает очень внимательно, согласно кивает головой, в конце моего рассказа, как бы подытожив сказанное, подает реплику с места: "Не зря его, суку, наш шпион молотком переебал!!"
7. В части шла активная подготовка к 70-летию со дня рождения Л.И. Брежнева. Рассказываю о том, как, согласно информации газеты «Правда», все прогрессивное человечество готовится отметить этот великий юбилей. Перечисляю страны, которые должны прислать своих глав к нам на празднования. Нестеренко, выслушав весь список, неожиданно спрашивает:
- А Пакистан кого пришлет?
У нас тогда с Пакистаном какие-то трения были, и я, просмотрев весь список, говорю:
- Нет никого в списке.
Нестеренко удовлетворенно крякает и, с видом эксперта, подтверждает выданную мной информацию:
- Я так и знал! Они ж - паскуды натуральные! Жопы еще подтирать не научились, а уже свой форс показывают! Небось, просились к нам в гости, но им, конечно же, дали ответ: «Идите-ка вы нахуй, узбеки недоебанные!»


О любителях экстремального секса и их друге полковнике Гидалевиче.
Будучи начальником Штаба, майор Нестеренко впрямую не соприкасался с солдатами, но его неуемная страсть командовать и поучать постоянно проявлялась в каждодневной службе. Он просто не мог пройти по расположению части и не раздать с десяток кретинских приказов, как правило, внося немалый хаос в нашу и так-то не сильно организованную службу. Зная его страсть давать дурацкие приказы, солдаты обходили майора десятой дорогой. Его совершенно не интересовало, что солдат делает в данную минуту, главное для Нестеренко было - отдать какой-нибудь приказ и послать солдата выполнять его немедленно. Командиры рот не раз жаловались на Нестеренко, а Замполит и Командир ставили ему на вид и просили не вмешиваться в каждодневную службу подразделений, но Нестеренко было скучно и он продолжал лезть с приказами и распоряжениями везде, где только это ему удавалось.
Были вещи, которые майор Нестеренко не мог оставить без своего вмешательства, однако, зная, что это вызовет негодование у других офицеров, он старался решать такие вопросы не своими руками, а предварительно подговорив командира части. Один из случаев такого манипулирования запомнился мне больше всего...

Пошла у нас в части уголовно-развлекательная мода - вживлять себе в член маленькие металлические или плексигласовые шарики. Согласно этому удивительному тюремно-казарменному поверью, женщины приходили в неописуемый восторг от подобных метаморфоз у их возлюбленных. Однажды попробовав столь экзотический вид секса, все женщины от мала до велика просто попадали в пожизненный сексуальный плен и ни за что уже не хотели расстаться с таким «уникальным» мужчиной.

Наслушавшись подобных баек, среди солдат желающих проделать себе эту адскую процедуру оказалось больше, чем нормальный человек себе может представить. Вставляли в член всякую дрянь, но в основном это были никелированные шарики, используемые в наконечниках шариковых авторучек. Как водится, в нашей воинской части незамедлительно появились свои «спецы-вживляторы», научившиеся делать желающим эту варварскую операцию по ночам в каптерке. Не имея скальпеля, они расплющивали конец огромного гвоздя, надкусывали его кусачками и затачивали до остроты бритвы. Действуя таким доморощенным «скальпелем» казарменные эскулапы пробивали дырки в членах будущих растлителей женщин, вставляли в образовавшиеся разрезы шарики и заматывали истерзанные гениталии изолентой на несколько дней.
У некоторых шарики приживались, делая причинное место «счастливцев» похожим на гибрид перезрелого огурца с бугристым батончиком «Сникерс». Перерождению в секс-гиганты предшествовал, как минимум, недельный кошмар с отекшим и посиневшим членом, мучительные отправления естественных нужд и неестественная походка престарелого орангутанга. Приблизительно половина кандидатов в Маркизы Де Сад вместо желанного бугристого огурца получали инфекционное воспаление и попадали в госпиталь, где им удаляли вожделенные шарики и вычищали образовавшиеся гнойники гигантских размеров. Те же из безумцев, чьи члены смогли выдержать всю эту варварскую процедуру, умышленно молчали о муках процедуры вживления и болезненном «послеоперационном» периоде. Ежевечерне, после отбоя, они с налетом небрежности и превосходства бравировали своим уникальным «капиталом», и потом долго и в подробностях рассказывали, как их мифические подруги пишут им, что уже не могут дождаться демобилизации наших секс-мутантов и начала нескончаемого сезона неистового круглосуточного секса.

Гарнизонный врач, щуплый лейтенантик Рязанцев, попавший в армию прямиком со скамьи медицинского института, пришел в неописуемый ужас от увиденного. По одному ему понятным причинам, Рязанцев понесся жаловаться не ротным командирам, а майору Нестеренко. Майор решил немедленно отреагировать, но, понимая, что тут дело связано со здоровьем солдат, и не желая попасть в переплет, от которого могла пострадать его карьера, решил исправить ситуацию руками Командира части. Закрывшись с Командиром в его кабинете, Нестеренко, используя всю мощь своего несуществующего интеллекта, стремительно ввел полковника Гучкова в курс дела.
Командир от такой информации пришел в ужас и разъярился как Нептун перед штормом. Фронтовик, служака, прошедший весь армейский путь от рядового до полковника, ему не были известны лагерно-тюремные нравы, и то, что рассказал Нестеренко, просто не укладывалось в мозгу Гучкова. Поразмыслив над полученной информацией, полковник потребовал немедленного всеобщего построения личного состава части.

К моменту общего построения, Нестеренко уже получил от врача список солдат, побывавших на приеме по поводу нарывов и воспалений от внедрений металлоизделий в гениталии. Список этот он услужливо подсунул Командиру и почтительно встал чуть позади полковника.
Никто из нас, стоявших на плацу, не знал, для чего всех тут построили, но все отчетливо понимали: ничего хорошего нас не ждет...
Пунцовый полковник Гучков молча сверлил нас взглядом, выдерживая паузу и тем самым, давая понять, что, когда «грянет гром», спастись нам уже не удастся. Заглядывая в список, он начал называть имена солдат. Называемые орали в ответ душераздирающее «Я!!!», после чего майор Нестеренко услужливо подсказывал: «Пять шагов из строя!!!»

Вызвав восемь человек, полковник Гучков зловещим взглядом амазонского удава стал молча разглядывать солдат. Никто из них (да и из нас, невызванных на пять шагов вперед) не знал, за что их сейчас будут подвергать экзекуции, но в том, что им сейчас достанется - сомнений не было. Помолчав минуты три, полковник Гучков проревел совсем неуставной приказ: «Спустить штаны, сссучьи дети!!!»
Вызванные из строя солдаты начали затравленно переглядываться между собой, не понимая, что с ними происходит. Их нерешительность была окончательно сломлена командой майора Нестеренко: «Вам что было сказано?!?! Всем спустить штаны!!!»

Медленно, один за другим, солдаты стали спускать галифе, оголяя мосластые ноги в синих сатиновых трусах.
- И трусы спускайте, чай баб нет вокруг, стесняться некого! - последовал приказ полковника, - Или вам именно баб-то и нужно, чтобы покрасоваться?!?!
Солдаты спустили трусы, показав нам, стоящим в строю, свои задницы.
- А теперь, - голос Командира звенел металлом, - Кругом марш! Пусть и сослуживцы полюбуются!
«Бесштанные» повернулись к нам, и вся часть загнулась от хохота. На фоне голых ног, из-под гимнастерок у провинившихся свешивались какие-то белые отростки. Это были их забинтованные многострадальные члены, не выдержавшие дружбы с гвоздями, шариками, изолентами и прочими подручными материалами. Смотреть без смеха на это было невозможно.

Дав нам посмеяться, Командир, чеканя каждое слово, начал свою гневную речь:
- Сучьи дети!!! Я в своей жизни много видел! Войну прошел, голод видел, бомбежки видел, смерти видел, фашистов своими руками душил!!! Но чтобы живые люди из собственного хуя ПОДШИПНИК делали - я себе даже представить не мог!!! - все наконец-то поняли, о чем идет речь и у многих холодок прошел по спине. Стало ясно, что на этом полковник не остановится, - Кто еще из вас, поганцев, себе подшипников насовал? Сознавайтесь, гаденыши!

Притаившиеся в строю пока еще неопознанные «подшипниковцы» замерли в полуобморочном состоянии, представляя, как их сейчас будут так же выводить из строя, оголять и показывать всем на осмеяние. Стоящие с опущенными штанами пострадавшие смотрели на нас с ненавистью и злобой. Никто не сознавался. Всем было понятно, что Командир не станет сейчас раздевать всю воинскую часть, а потому, затаив дыхание, стояли и ждали. Командир тоже понял, что желающих сейчас не обнаружится, и стал мысленно искать выход из ситуации. Сейчас ему ничего не оставалось делать, кроме как продолжить лекцию:
- Значит так! Завтра все, кто насовал себе этих поганых подшипников, сами придут к доктору, и он вытащит у вас эту херню!! Вопросы есть?
Вопросов не последовало. Все причастные с ужасом думали о предстоящей операции, а те, кто не поставил себе эту мечту развратных женщин, благодарили Бога за то, что он удержал их от сего греха...

На следующий день к врачу не пришел никто. И дело было не только в том, что солдатам не хотелось расставаться с вживленными частями от авторучек. Все, кто прошел эту дикую процедуру, делали это, предварительно выпив стакан спирта, полученного из клея Б-88. Обычно, после такой дозы любое море становилось по колено (а некоторым - и по щиколотку) и мысли о боли, риске и последствиях этой хирургическо-каптерской операции испарялись моментально. На утро же все они просыпались с опухшим, посиневшим, неимоверно саднившим окровавленным сгустком боли в штанах. Неделю, а то и больше, прооперированные не могли по-человечески ни ходить, ни сидеть, ни спать, ни даже элементарно помочиться; все причиняло им нечеловеческую боль. Конечно же, все они хорохорились друг перед другом, но мысленно проклинали ту минуту, когда согласились на подобную экзекуцию. И вот сейчас им предлагали пройти все это еще раз, причем, резать их должны были по только что зажившим шрамам, обрекая еще, как минимум, на пару недель страданий.

Нестеренко было поручено проследить за выполнением вывода металлических частей из гениталий защитников Родины, и он был решительно настроен довести это дело до конца. Выждав три дня, и не увидев ни одного желающего избавиться от «подшипников», майор издал приказ, в котором поручал злобному, как бультерьер прапорщику Еремину: «совместно с лейтенантом медицинской службы Рязанцевым осмотреть соответствующие части тел личного состава части на предмет чужеродных металлических вживлений».
Начиная с утра следующего дня, сразу после завтрака, нас поротно стали приводить в медсанчасть, где сидел, покуривая одну за другой «Беломорины» прапор Еремин. Он был угрюм и немногословен. Произносил одни и те же три фразы:
- Снять штаны!
- Залупите!
- Свободен! - или, если обнаруживалось заветное «металлическое вживление», то третья команда звучала несколько иначе, - Свободен до особого распоряжения! - и Еремин ставил пометку в своем блокноте.
К вечеру «расстрельные списки» были составлены, и на следующий день все, перенесшие улучшение половых функций путем внедрения стальных аксессуаров были вызваны в штаб. Набралось не менее 30 будущих половых террористов. Всех их собрали в актовом зале для ознакомления с вердиктом майора Нестеренко. На сей раз, он был немногословен:
- Товарищ лейтенант! Приказываю: в 24 часа повыковыривать все подшипники у данной группы мерзавцев, позорящих честь и достоинство советских военнослужащих!
И тут лейтенант Рязанцев произнес роковую фразу:
- Не получится, товарищ майор. Теперь это - серьезная хирургическая операция, которую надо делать в стационаре, с рентгеном и местным наркозом. Такое только в госпитале возможно.
Волна ужаса прокатилась по рядам присутствующих секс-гигантов. У многих даже вживленные шарики непроизвольно зашевелились. У каждого кандидата сработала первая защитная реакция на предстоящую экзекуцию: рука непроизвольно метнулась в карман, стараясь защитить от надвигающегося кошмара свои измученные предметы слияния секс-индустрии с металлургией.

Столь неожиданного разворота событий майор Нестеренко никак не ожидал. Он понимал, что одновременный привоз в госпиталь тридцати человек, которым надо сделать одну и ту же операцию не сулил ничего хорошего в политико-воспитательном смысле. Такое событие не осталось бы незамеченным в гарнизоне, и, скорее всего, начальству части могло не поздоровиться. Майор немедленно понесся в кабинет Командира и доложил ситуацию. Ответ Командира был краток:
- Тогда выписать всем по трое суток гауптвахты!

Такое наказание было даже пострашнее хирургической операции. Гарнизонная гауптвахта, возглавляемая полковником Гидалевичем, была достойным кандидатом в заключительный список лагерей смерти, составленном на Нюрнбергском Процессе. У Гидалевича все было сделано по лучшим образцам концлагерей Дахау и Майданека. Не было только газовых печей, о чем многие «губари» даже иногда сожалели, ибо после 6-часового ползания на плацу по-пластунски, в противогазе, в 30-градусную жару многие рассматривали газовую печь как облегчение, а не как мУку. Самым ужасным было то, что отправка на гауптвахту на один день или на 15 суток неизбежно приводила к одному и тому же результату - все задерживались там на полные 30 суток. За каждый неправильный взгляд, неверный вдох или выдох, лишнюю секунду во время одевания, посадку на стул без разрешения, невыполнение норм ползания, бегания, кувыркания наказывали одним и тем же - добавлением еще одних суток на «губе». Любой свежеприбывший, за первые же полчаса пребывания набирал дополнительно 10-15 суток, а остальное он обязательно получал уже в течение последующих дней. Как бы ты не старался, и что бы ни делал, а свои 30 суток неизбежно наберешь. Больше тридцати дней содержать солдат на гауптвахте было не положено по Уставу.
Гидалевич это знал и организовал свой концлагерь так, что 30 суток гауптвасты казались солдатом последней ступенью перед смертной казнью.
Возвращавшиеся с «губы» солдаты обычно первые несколько дней молчали, затравленно оглядывая мир вокруг себя. На любой громкий возглас сослуживцев они интуитивно вскакивали, вытянувшись «в струнку», просыпались в 4:30 утра и лежали без сна от осознания ужаса возможности спать до шести. На утреннюю зарядку выбегали впереди всех и отважно стояли там под снегом или дождем, дожидаясь остальных. Смотреть без слез на прибывших с гауптвахты было невозможно. Если бы священнослужителям для наглядной агитации нужно было бы показать пастве, что бывает с людьми в аду, то бывшие «губари» могли бы снабдить их массой специфических подробностей и технических деталей.

Следуя иезуитским правилам полковника Гидалевича, на гарнизонной гауптвахте служили исключительно выходцы из Таджикистана, уже отслужившие первые полгода в регулярных частях и получившие свою долю издевательств от старослужащих. Теперь здесь, на «губе» у Гидалевича, у таджиков появлялась уникальная возможность употребить свой опыт и ненависть к «дедам» на практике. И, уж поверьте мне, они не упускали ни секунды отпущенного им полугода. Через шесть месяцев их заменяли на свежих полугодок, тоже таджиков, тоже обиженно-разъяренных, тоже готовых выместить свою злобу на «губарях». Колесо злобы и ненависти вращалось монотонно, надежно и неумолимо. Изменить положение было невозможно. Такие порядки были заведены Гидалевичем много лет назад, и за прошедшее время эта концлагерная система только усовершенствовалась и дошла практически до абсолюта, обламывая даже самых закоренелых хулиганов и отморозков.

И вот теперь нашим вчерашним героям, гордо показывающих сослуживцам предметы их будущих нескончаемых утех, предстояло заплатить столь адскую цену за их бугристые предметы потенциального наслаждения односельчан женского пола...

На следующий день, сразу же после утреннего развода, первую партию обладателей секс-подшипников погрузили в автобус и организованно вывезли для передачи в лапы янычар полковника Гидалевича.

Все затихли в ожидании возвращения несчастных обладателей сексуально-подшипниковых изделий...
Недели через три в часть стали возвращаться первые «губари», чудом не получившие полный 30-дневный курс таджикского террора. Смотреть на них было просто страшно. Почерневшие, исхудавшие, с застывшим в ужасом глазах, они бродили по части как зомби, ни с кем не разговаривая и отвечая на вопросы сослуживцев лишь краткими междометиями, скорее похожими на мычание, чем на человеческую речь. На реабилитацию и становление хоть отдаленно напоминающим человека существом у них уходило не менее двух недель. Офицеры, отлично зная, что пришлось пережить «губарям», в это время особо их не трогали и даже в наряд старались не посылать.

Почти два месяца вся часть жила возвращением солдат с гауптвахты, их немногословными рассказами о том, что там с ними происходило. Столь мощный показательно-педагогический период неизбежно поднял и укрепил дисциплину в части. Многие дали себе зарок не попадать в лапы Гидалевича ни при каких обстоятельствах. Стало понятно, что два года неукоснительного выполнения всех пунктов устава прожить гораздо проще, чем 30 суток наказания за их нарушение.
Про «подшипники», на моей памяти, больше уже никто не заикался...

Хотя... каптерщик Ванька Орт, примерно через полгода после того случая жаловался, что у него исчезли три огромных гвоздя...

Фельдшер Живаго
© 2005

Иорданская долина, мы (опять!) охраняем поселение. В отличие от религиозной дыры под Хевроном, кибуц Гильгаль выгодно отличался светским населением, зелёным пейзажем и четырьмя девушками-связистками, квартировавшимися в соседнем домике. Из недостатков были патрули военной полиции, невероятная вонь и мухи от птичников (2000 индюшачьих голов, а где головы - там и жопы, которые гадят) и коровника, хреново поставленный подвоз продуктов.
О последнем и пойдёт речь.
Продукты должны были подвезти именно в тот день, когда мы сменили откарауливших своё товарищей. Продукты не привезли. Связались по рации с дивизией, спросили когда привезут. Получили ответ "Не сегодня", немного поматерились и смирились с судьбой. Надо сказать, что уехавшие товарищи были людьми запасливыми и не лишёнными совести, кое-что мы "по сусекам наскребли" и не голодали. А вот перед ребятами в соседнем поселении проблема встала, можно сказать, в полный рост. У них запасов не оказалось, и они сели на вынужденную диету.
Итак ночь, часов так одинадцать. Сидим вдвоём на КПП поселения, охраняем, тиха израильская ночь. Действительно, тихо, это не Газа, где что ни ночь, так цветомузыка из трассирующих. Слушаем радио, армейскую радиостанцию "Галей ЦАХАЛЬ". Идёт передача "по заявкам", звонят солдаты из частей разной степени удалённости от цивилизации, передают приветы, заказывают музыку... Оп-па, знакомый голос, у соседей один товарищ захватил с собой сотовый (тогда ещё редкость) и позвонил на радио:
- Привет!
- Привет!
- Откуда, солдат, звонишь?
- Вообще-то мы из авиации, но сейчас поселение в Долине охраняем.
- Ну и как там, тихо?
- Да вообще тут неплохо, только вот жрать сильно хочется.
- А чего так?
- Да в дивизии на нас забили и продукты не подвезли!
- Что ты говоришь?! Хорошо бы командование нас слушало... Какую песню будешь заказывать?
...
Послушали, посмеялись, щас коммандование дивизии будет по ночам радио слушать! В полночь нас сменили, и мы завалились спать. В 2:00 нас разбудили, приехал грузовик из дивизии и водитель, весь какой-то дёрганный, стал молча выгружать ящики с провизией. Выгрузив примерно, на глаз, тройной паёк он молча влез в кабину и укатил. Сказать что мы удивились, нет, мы просто о_уели. Распихав продукты по холодильнику и кладовой, мы начали по рации узнавать у дежурного в дивизии и у соседей, что это было. Картина вырисовалась следующая:
Это был шанс один на тысячу, но именно в эту ночь командование услышало. Точнее, у замкома дивизии была бессоница и он слушал радио. Информацию он воспринял болезненно и тут же вскочил в джип и поехал в вверенную ему часть. Когда чуть заполночь замком ворвался на базу, выросший на югах личный состав наконец понял, какой он северный пушистый зверь (писец), причём зверь оказался на редкость упитанным, а потому полным.
Кладовщик, ответственный за распределение подовольствия по постам в поселениях, отправился под арест, даже не продрав зенки, туда же отправился водила, которому было влом везти продукты. Зампотыла подняли с постели, и он лично открыл склады и выдал продукты. Подняли дежурного водилу, загрузили грузовик, выделили солдата для охраны и отправили по поселениям. Всё это сопровождалось порыкиванием замкома, который обещал научить всех Родину любить и беспорядки нарушать, причём на редкость подробно описывал позы предполагаемого учебного процесса.
На следующий день он устроил генеральную ревизию продуктового склада. Оказалось, что пользуясь тем, что поселения охраняют солдаты, командированные с другой базы и даже из другого рода войск, которые кроме того нихрена не понимают в той ведомости, которую им дают подписывать, кладовщик позволял себе некоторые вольности в комплектации пайка. В течение всех трёх недель нашего там пребывания мы получали задолженности из дивизии. Сменившись, мы поразили прибывшую смену видом забитого до отказа холодильника и кладовки. :)

Вася и тигр

Вася получил от Вани в нос.
Вася и Ваня были матросами, но их драка не стала нарушением устава. Наоборот, Васин нос опух, посинел и захоботел строго в соответствии с ним. Оба были разведчиками спецназа Тихоокеанского флота: последователь кекусинкай и чемпион Новосибирска Ваня спарринговался с исповедовавшим айкидо Васей под наблюдением самого «Кабана», поэтому ни о каком нарушении прав военнослужащего в Комитет матросских матерей докладывать не будем. Опасно, так как «Кабан» (он же «Туча», «Генерал Шварцкопф» и «Отто Клетчатый») всегда носил кольт под мышкой; а его нервозность подтверждали неустанно двигающиеся усы и руки за спиной. Хотя, слово «мать» он любил и часто употреблял в речи.
С удовлетворением отметив верховенство школы кекусинкай над айкидо, Отто Клетчатый, по-отечески похлопав Васю по синему лицу, сказал:
- Ну что, разведчик, готов совершить подвиг?
В такой момент рекомендовалось радостно улыбнуться и крикнуть:
- Так точно, товарищ командир!
- Ну, тогда завтра в дорогу, сынки! - сказали 130 килограмм боевого веса и, пошевелив усами, ушли, скрипя неуставными летными высотными ботинками.
Однако, утром Вася понял, что к подвигу не готов - его синий нос выглядел жертвой дядюшки Крокодила и мешал при ходьбе. Где уж тут десантироваться с вертолета в тайгу?!
Но генерал Шварцкопф, нервно поправив кольт в кобуре, сходу назначил курс реабилитации:
- Сопки все лечат! Я жду подвига, разведчик!
Высадившись в краю тигров и медведей, группа привычно обустроила базу, выставила дозор, развела костер и легла спать. Костерщиком оставили беднягу Васю, решив не использовать его в серьезном деле, предстоящем утром.
Командир группы старший лейтенант Ермак немного погрелся у костра, поддерживаемого шлангоносым, и последний залез в палатку. Заснул сразу, как и подобает разведчику. Но среди ночи подскочил от ужаса: вокруг базы трещали кусты, и раздавался звериный рык. Костер еле тлел, а Васи и след простыл! Выхватив «Стечкина» из кобуры, Ермак направил его в сторону звука и крикнул:
- Стой, стрелять буду!
И тут же смутился: «Зачем я это тигру крикнул»?
Но зверь команду понял и ответил:
- Тащ, не стреляйте! Это я, Вася!
Из кустов вышел матрос, волоча за собой сухой валежник.
- А рычал кто? - спросил Ермак.
- Я, тащ. Ветки по больному носу хлестали. Больно!

Начало восьмидесятых. Стройбат.
Незадолго до Нового года солдату приходит посылка из дома. Как положено, адресата вызывают на КПП, чтобы вскрыть посылку и проинспектировать ее содержимое в присутствии дежурного майора и старшины.
Кроме прочей снеди в посылке обнаруживается литровая банка вишневого компота. Банку тут же вскрывают, первым ее берет майор и начинает подозрительно принюхиваться. "Кажется, спиртное..." - майор передает банку старшине. Тот так же осторожно нюхает, и - не желая сдавать своего: "Да нет, тащ майор, компот!". Майор снова берет банку, снова принюхивается...
В этот момент мимо КПП приходит еще один солдат - добродушный украинец-здоровяк под два метра ростом. Майор подзывает его и, протягивая "компот", просит: "Скажи, что это?"
Тот берет злополучную банку - она почти полности скрывается в его огромной ладони - и при полном остолбенении зрителей до дна выпивает ее в три глотка. И - отняв ото рта, на выдохе, со смачным хохляцким "г" - рапортует: "Самогон, товарищ майор!!"

Идентификация

Глаза... одни глаза... такие похожие и такие разные...
Вот немного испуганные... А вот просто карие... А у этого разноцветные... Ну-ка, ну-ка,... точно, разноцветные,... ага, испугался, потеет,... потей милый, потей,... трахаться вы все Д`Артаньяны...
Она медленно шла перед строем черных бушлатов и всматривалась в лица.
«Ну, где же эта сволочь?!!!»
Впереди раскинулись шеренги еще не обследованных курсантов.
«Да их тут тьма! А если не узнаю?... Хотя, как это не узнаю... Не один раз все таки... Но как же они похожи, когда вот так, столбиками в ряд!!!»
- Ну?! - сзади топчется зам начальника училища, - Определились, наконец?
«Определились... Не на базаре, наверное, не фейхую всякую выбираю...»
- Нет его пока...
- А он точно наш?
- Ваш, чей же еще! Провожала несколько раз...
«Ваш... Был ваш, станет наш... Так... Это не он,... хотя... Похож, вроде, немного... Нос красивый... О! Губой чего-то задёргал...»

Курсант Синицын никак не мог справиться с нервным тиком.
«Ну, чего таращится?! Встала тут... Да не я это точно!!! Не я!!! Иди, родная, иди давай... Хотя... месяц назад... Да нет! Не было её тогда, не она, точно не было... А может, была?... Блин, а вдруг была? Напились же все... Господи! Да что же это делается! Вот возьмет сейчас, сволочь, ткнёт пальцем и скажет: ОН! И чего? Жениться?!!!»
Шерсть по всему организму проявляет эрекцию, пот холодными струйками бежит по спине.

«Нервный какой-то, и как таких в военные берут?» Идет дальше. Шеренги, нескончаемые шеренги.
Шаг.
Остановка.
Микроинфаркт.

(За два месяца до идентификации)
- Ну, ты, что сюда спать пришел? - она потыкала голой пяткой в тощий зад, - Эй, уважаемый! Я с кем тут разговариваю? Слюну по всей подушке распустил!
- А?!... Где?!... Жрать?
- Жрать. Все тебе жрать. Ни одного ласкового слова за весь вечер. Вот ты подумай, Алексей, мы же целый месяц встречаемся! Месяц! А сколько ты за это время мне ласковых слов сказал? Жрать, спать, трахаться. Какое из них самое ласковое?
- Уууу... Не бухти только... Башка болит... Месяц. Какой на фиг месяц? Раз четвертый от силы!
- Ну, я и говорю, каждые выходные, месяц уже. У тебя вообще какие-нибудь чувства ко мне есть?
- Тише! - поднимает руку.
- Что тише?
- Жалом так не крути, поцарапаешь!
- Ах ты... - хватает подушку и старается стукнуть по глупой тыкве.
Попав в объятья, затихает, запечатанная влажным, горячим поцелуем.
Губы,... шея,... грудь,... живот...
- Так есть чего-нибудь пожрать?
- Не останавливаться, сволочь!!!
Живот...
- Слушай, ну давай пожуём что-нибудь сначала, а?
- Животное! Ты низкое животное!
- Ну, не такое и низкое, - рассуждает, поднимаясь, - довольно крупное,... мясистое даже местами...
- Предъявишь мне это ваше «местами»!
- Непременно, мадам! Покормите, и все само предъявится.
- О, господи! Есть она, любовь, вообще?...
- Мурзик, ну что ты атакуешь-то всё? Я же объяснял, кросс сдавали, пять кэмэ, ноги болят, устал я! Осталось чего поесть?
- Горе ты мое луковое. Иди на кухню, я там котлет с макаронами сделала... И быстро давай! Ласки не вижу! Девушка хочет ласки!!!
Постель... Тусклый свет ночника... Боевые действия локализовались и перешли в рукопашную.
- Не спеши,... медленнее...
«Не спеши... Легко сказать... Так, нужно думать о чём-то гадком... О! О старшине... Сука такая, увольнение хотел зарубить в субботу! И вот что характерно...»
- Ты там заснул, что ли?
«То не спеши, то заснул! Ну хрен поймёшь этих баб... Оооо! Отвлекся слишком! Полундра! Кому говорю - полундра! Не спать!»
- Ты издеваешься?
- Тише-тише, не кричи. Когда ты кричишь у меня... Вот видишь, что наделала...
- Сосредоточься! Всего два раза и капитуляция! Ты что, остыл ко мне?
«Так, думать о чем-нибудь приятном... У Вадика в журнале такая соска была,... такие конечности,... да и начальности,... ииии-раз,... иии-раз,... правая табань, левая навались...»
Жалобно скрипит кровать,... осуждая и скорбя...
Стоны... Горячее дыхание... Глаза закатываются... Судорога... СУДОРОГА! Судорога сводит левую икру.
- Да, блядь!!! Что ж ты там ножкой-то трясёшь?!! Куда?! Стоять!!! Куда пополз?!! Это закончится когда-нибудь?...

(За три часа до идентификации)
- Ну опишите же вы его наконец! - теряет терпение начальник училища, - Рост какой?
- Рост?...
- Да рост, рост! Какой он, средний?
- Кто, рост?
- Да рост! Матьвашу! Рост! Ох, умру я скоро... - подбегает ближе, - Вот мне он докуда? Досюда, досюда или досюда?! - тычет в район паха.
- Нееет... - уверено крутит головой, разглядывая мощный пах, - Точно не досюда.
- Ну, выше меня или нет!!!
- Такой же, наверное... - неуверенно.
- Господи! Ну как я вам его найду, если вы его габариты не запомнили?!! Рассматривать надо девушка предмет е...хм... Так! Дальше! Глаза, какие?
- Глаза?
- Я бы от вас тоже убежал!
- Вы?
- Не отвлекаться! Глаза какие? Ну, форма там, цвет... Что еще? - зыркает на зама.
Зам растеряно пожимает плечами:
- Ресницы?
- Хуицы!!! Так, забыли про глаза. Нос какой? Сосредоточьтесь!!! Курносый?
- Курносый? Нееет...
- Так, не курносый, уже легче, неожиданно проступили черты. Какой там еще?...- снова смотрит на зама, машет рукой, - Не надо! Прямой?
- Нос?
- Почему вы меня все время переспрашиваете? Если бы мы говорили про член, я бы так и сказал - хуй!!! Я же вас спрашиваю про нос!!! Он прямой?!!
- Ну не знаю,... не совсем, наверное...
- Ужасная картина - грустно сообщает начальник училища, - глаз нет, носа нет, загадочный горбун! С хреном! Мы быстро его найдём!
- Да?
- Ман... Да девушка, диалога не получилось. Вот подойдите сюда... К столу подойдите!
Залез в ящик стола, и, покопавшись, извлек иголку с ниткой.
- Вот! - протянул девушке нитку, - Вставьте нитку в иголку! Ну, смелее!
Она пытается вставить нитку, но он все время убирает руку с иголкой в сторону.
- Никак! Вы же ёрзаете все время!
- А я про что? Так надо было делать, когда... И не пришлось бы сейчас «папу» разыскивать! Не плакать! Не плакать мне тут! Ну, успокойтесь, вот воды попейте. Ну, что вы прямо сразу... Если наш, найдем мерзавца, сейчас построим все училище и найдём! Зам! Общее построение! Всех в строй! Опознание проводить будем!
- Он хороший...
- Хороший, хороший... Мы ему таких хороших... выпишем...

(За полчаса до идентификации)
- Товарищ вице-адмирал! Личный состав построен!
- Все?
- Все!
- Точно все?
«Как же, все... А дежурные-дневальные, а наряд по камбузу, да и...»
- Так точно, все!
- Ну, пойдемте, если наш - опознаете, ну а нет, извините...

Глаза... одни глаза... такие похожие, и такие разные...
И крик немой во всех: «Господи, пронеси! Господи, пронеси!»
Шаг.
Остановка.
Микроинфаркт.